а воротом рубашки: он почти перестал его замечать. Бездорожье - куда не кинь глаз! Все годы так! Во всем виновны не зоты инякины, полудурки чиновные, и те, кто их назначают и берегут, а следствия. Потому виноватых даже в уличных происшествиях не ищут, а назначают. Хулиган - Шурка, еще страшнее - Тонька. Явился кретин с готовым протоколом, ни во что не вникая. "... провоцирование беспорядков..." Из года в год - лучших - под нож.. Боятся они своего народа до дрожи. Ермаков рванул ногу, она выдернулась из canora. Ермаков оступился шелковым носком в грязь. Пальцы заломило от холода. Ермаков чертыхнулся, в мыслях прибавилось злости. А что делать-то? Делать что?! Огнежкины химеры проводить в жизнь? Он добрался до своего кабинета и, проходя приемную и отряхиваясь, бросил секретарше: -- Огнежку! Секретарша положила руку на телефонную трубку.-- Что ей захватить с собой? --- Голову! 10. Огнежка вошла -- дверь точно сильным ветром распахнуло. Ермакова обвеяло холодноватой свежестью. Свежесть исходила, казалось ему, от замерзших щек Огнежки, от всей ее промокшей одежды -- красных, с синим рисунком перчаток, красного шарфа, красной вязаной, шапочки, напоминавшей ему фригийский колпак. Ермаков усмехнулся. -- Садись, Жанна д'Арк жилищного строительства. Ермаков вытащил из ящика стола непочатую коробку папирос. Помолчав, швырнул ее обратно, достал из стола жестянку с монпансье. Кинул несколько конфеток в рот, пододвинул жестяную коробку Огнежке. Огнежка произнесла без улыбки, стягивая перчатки: - Не надо подслащать пилюлю! Я вас слушаю. ..: Ермаков встал с кресла, прошел к окну, взглянул на потемневший от дождей недостроенный корпус, на котором вот уже битый час сидели под навесом из фанеры плотники. - Вот они, энтузиасты...Инякинские рацеи о пользе сознательности, видать, им обрыдли. Ну, и чуть дождичек - талды-балды! Возьми, например Гущу Ивана. Не заплати ему полста в день - он пальцем не шевельнет, гори все Заречье ясным огнем. Если б он один такой на борту... А делать то что? Как пришпорить? Поллитра на ниточке подвешивать? Кто дотянется, тот пан!... Лады! Приду, приду сегодня, Огнежка, Акопяны, наконец, переехали в свой дом. Теперь у Акопяна был свой долгожданный кабинет с чертежными досками. Ермаков был и архитектором и прорабом "замка Огнежки", как шутливо именовалась застройка арки в новом корпусе. Ермаков обошел свое творение со всех сторон, одобрительно прищелкивая языком. Арка выходила на пустырь, она, строго говоря, была здесь ни к чему. Ермаков решил застроить ее после того, как начальник управления Зот Иванович Инякин, брат Тихона Инякина, отказал Акопяну в квартире: "На пенсионеров не напасешься..." На другой день Ермаков добился в горсовете разрешения застроить раздражавшую его арку, а еще через два дня грузовики подвезли сюда кирпич и железобетонные блоки. Дверь открыл Ашот Акопян. Сказал, что их замок только что взяли приступом Огнежкины друзья и воздыхатели. - Сергей Сергеевич, пройдемте тихо прямо в кабинет, к пульману, наши чертежи готовы. Они пусть беснуются. Без нас. Прихожая "замка Огнежки" и в самом деле напоминала замок рыцарских времен. Высокая, в два этажа. Потолок аркой. Лестница, которая вела на верхний этаж, покоилась на основании из белого кирпича. Хотя лестница размещалась внутри квартиры, Огнежка попросила, чтоб "выдержать стиль", не заштукатуривать этот кирпич. "Не хватает лишь рва и подъемного мостика, --весело мелькнуло у Ермакова, -- и... царевича Димитрия". Поправив перед зеркалом галстук, Ермаков приложил ко рту ладони рупором и возгласил своим гулким басом: -- Марина Мнишек! Я царевич Дмитрий!.. Это сразу расположило к нему, если не Огнежку, которой было не до шуток -- у нее подгорал гусь, то, во всяком случае, ее гостей, незнакомых Ермакову молодых людей, которые высыпали на лестницу, навстречу "царевичу Дмитрию", неся кусок пирога и наперсток с вином для опоздавших. "Царевич" оказался в летах. К тому же у него были круглые щеки и такое брюшко, что какой-то юноша в синем костюме присел от хохота, хватаясь рукой за перила. --Лжедмитрий! Это видно с первого взгляда! -- кричал он. -- Самозванец! Молодые люди за спиной юноши завели хором, размахивая руками в однн голос: -- Пейдодна! Пейдодна! Товарищи Огнежки, они представились почти в один голос-- имен их Ермаков не разобрал. Взглянув на накрытый стол, за который сегодня присаживаться ему было недосуг. И все же наметанный глаз засек: водки на столе не было. Одна бутылка Цинандали. На всю братию?! "Интеллигенция гуляет..." мелькнуло весело. И тут заметил с дальнем углу стола Игоря Ивановича Мелькнуло ревниво: "Тут ему и место, университетчику". -Игорь Иванович, - весело прорычал он.- Рад вас видеть в семейном кругу. Разрешите один бестактный вопрос. Заметил своим хитрым глазом, Огнежка прорабов в гости не приглашает. Чаще музыкантов. Пианистов и флейтистов. Значит, вас приравняли к дудочнику. -Нет, Сергей Сергеевич, я тут прохожу, как Маркс и Энгельс. Огнежка произнесла нынче спич в мою честь. Начала со слов. "Твои идеи народовластия..." Вот так! Прошу любить и жаловать. Ермаков и Акопян захохотали, поздравили Некрасова с народным признанием... Ермаков был несколько задет тем, что тонная Огнежка назвала Некрасова "на ты". Настолько сдружились? Ашот Акопян тянул Ермакова за руку в кабинет. Работать. К пульману. "Кальки чертежей готовы". Ермаков отбивался. Ему почему-то захотелось пусть ненадого, но задержаться. Серые глаза Некрасова вежливо улыбались Огнежке. Но выпяченные мальчишеские губы, как уж не раз замечал Ермаков, были откровеннее глаз -- они приоткрылись от удивления. Из-за шутливого "ты"? Парень явно был взволнован. Но, видно, не только тем, что рядом была дерзкая и остроумная Огнежка, неожиданно позвавшая его на свой "мальчишник". Ермаков проследил направление его взгляда, шарящего по стенам.. А, вот в чем дело? - понял успокоенно. Все в этой комнате было пронизано памятью о Серго. Большой, по грудь, портрет Серго Орджоникидзе, написанный маслом, был водружен в простенке между широкими окнами. Маленький, из красной меди, бюст стоял на пианино. На бюст падало закатное солнце, и голова Серго на черном и лаке пианино пламенела Игорь Иванович спросил вполголоса Ермакова не столько голосом, сколько взглядом. - Отчего так? --Допей свой наперсток, все станет ясно. Ермаков попросил Огнежку принести ему семейный альбом Акопянов с потускневшими от времени вензелями на обтянутой черным бархатом обложке. Он разглядывл его не однажды. Альбом был старинный, передавался из поколения в поколение. Открывался портретом старухи с гордым профилем на дагерротипе. Ермаков пояснил, что это внучка казненного Екатериной II польского повстанца, известная революционерка. -- Огнежка, наколько мне известно, дали имя в честь нее -- Агнешка. Правильно, Огнежка? Игорь принялся быстро листать альбом. На нескольких фотографиях Серго был снят рядом с Акопяном . На одной -- Серго что-то говорил Акопяну из глубины "Эмки" . На другой -- Акопян показывал Серго новый фабричный корпус со стенами из стекла. Ермаков рассеянно сунул свой пустой наперсток в карман, что было тут же замечено веселяшимися гостями, что Ермакова не смутило. - Воровство - это моя фамильная черта, -шутливо ответствовал он, призвав в свидетели хозяина дома..- Вот Акопяна, кстати, я тоже украл...У Хрущева. Акопяна он, в самом деле, приметил на совещании у Хрущева. Еще на Украине. Никита, не разобравшись, окрестил во гневе группу инженеров, подавшую резкую докладную о нуждах жилищного строительства, в те годы - мертвого - доморощенными мыслителями. Все смолчали. Запротестовал лишь один, длинный и сутулый человек с покатыми плечами, чем-то похожий на стебель полыни, примятый колесом. Ермаков любил людей независимых, задиристых, языкатых. Если человек может отстоять себя, значит, он и дело отстоит. Он тут же заинтересовался -- Кто такой? Начальник Ермакова, Зот Иванович Инякин, быcтренько выяснил в "соответствующих инстанция"х: -- Акопян Ашот. Спасал, откачивал затопленные шахты в Донбассе. Жена- полька, ушла от него во время войны к генералу войска польского. Вообще человек сомнительный. Другие называли Акопяна склочником, неуживчивым человеком. Ермаков навел справки. Не только на Лубянке. Тогда-то он узнал, что Акопян "из гвардии Серго" (так его впоследствии с гордостью представлял Ермаков), В день смерти Орджоникидзе Акопян был доставлен в больницу с сердечным приступом, а затем в тюрьму: Каганович объявил на совещании промышленников: "Акопян - международный шпион, он - расстрелян". Что там говорить он, Ермаков не ошибся в выборе. Акопян как инженер был выше, чем он, на две головы И- смел до дерзости, -- не прошла для него даром школа Орджоникидзе. Игорю и в самых страшных снах не грезилось, что он "загремит" в Мосстрой, когда Акопян, чтоб не сорвать графика стройки, рискнул заложить первые дома в Заречье без технической документации; документацию эту проектные институты везли на волах. На такое мог решиться лишь Акопян. Когда Зот Иванович Инякин спрашивал Ермакова, как он ужился со склочником, Ермаков отвечал, хлопая Зота Ивановича по плечу: "Среди живых Акопян уживется". На нескольких фотографиях Акопян был изображен в доспехах охотника. Болотные сапоги на ногах. Двустволка за плечами. Не хватало лишь одной детали-- ягдташа с дичью. Акопян, по ироническому наблюдению Ермакова, был охотником-теоретиком. Он был неспособен убить не только зайца, но, наверное, и комара. С охотничьим ружьем в руках он уходил от людей, от их споров, не связанных с техникой, от объяснений с дочерью, которую он не посвящал в свои раздумья о "выводиловке", которая ныне вылилась в форму управления страной. Стала узаконенной разновидностью бандитизма, говорил Акопян, и Ермаков не мог отказать его мысли в последовательности..В самом деле, закон "горит" во всех сферах жизни. Суды и расстрелы, по сути , та же самая "выводиловка, лишь доведенная до своего завершения... Ермаков отобрал у Игоря Ивановича альбом, с удовольствие поведал, что и этот круг полированного дерева, и шкафчик для магнитофонных лент, и стремянку на колесиках для книжных полок Огнежка сделала сама. А как прихожую удумала? Она -- строитель. Прораб. Каждой каплей крови.,. И тут он заметил картины. Много картин, они были и на фанерных щитах, и прислонены к стене. -Да тут вернисаж. Картины только несколько странные. - Вот это например. Полоски, пятнашки сверху донизу, а надпись "Холодное молоко". При чем здесь молоко? Парень в ярком и многоцветном свитре усмехнулся снисходительно. -Когла пьешь ледяное молоко, мурашки по всему телу. Это ощущение художник и передал. - А, так это импрессионизм! - догадался Ермаков, которого на западе, хотел он этого или не очень, поводили по музеям. Он искоса поглядывал на Огнежку, которая перебирала ленты магнитофона. То и дело смотрела в окно, похоже, ожидая кого-то.... Включила одну из лент, послышались звуки клавесина, негромкие и медлительные до чопорности, -- полонез. Огнежка и в самом деле ждала.... Утром ей принесли ворох поздравительных писем. Одна из иллюстрированных открыток -- на ней был оттиснут орущий благим матом младенец со щеками-помидоринами --была без подписи. Эту открытку Огнежка не показала отцу. Почти два года Огнежка дружила с Владиком, студентом консерватории. Но приходить в его дом было для нее сущим наказанием. Ее раздражало там все. И кресла в белых чехлах, и фальшиво-преувеличенная хвала таланту Влададика. Огнежка не переносила оскорбительных комплиментов матери Владика "Ума не приложу, Агнесса, как вам удалось сохранить себя в том хамском мире..." Само собой предполагалось, что, выйдя замуж, Агнесса немедля уйдет со стройки. Но она предпочла уйти от Сергея. И вместе с тем в ней жила надежда, что Владик придет.... И вот сегодня открытка... : Ермакова насторожил взгляд Огнежки, в котором проглянули ожидание и тоска. Он привстал со стула, воскликнул, ни к кому не обращаясь: "Ну нет!...". И, выступив вперед, церемонно шаркнул ботинком по блестевшему желтоватым глянцем паркету. -Огнежка! Пшепрашем... или как там? Вот уж никто не думал, что Ермаков выдержит темп Огнежки Акопян! Крупный, опущенный живот его колыхался в такт мазурке, а когда Ермаков приседал,-- словно бы проваливался вниз, -- думалось: не встать ему. А он уже был в противоположном конце комнаты -- вниз! вверх! вниз! Вверх! Зацепившись носком башмака за неровность паркета, он на мгновение остановился; пышущее жаром лицо его стало таким, что казалось, он сейчас воскликнет в гневе: "Кто клал?!" Сергей Сергевич выдержал аж три головокружительных круга. Затем Огнежка заставила себя сказать "Уф!" и остановилась. После чего предложила шутливо: "ПередОхнем, Сергей Сергеевич? Ермаков не оставлял Огнежку ни на минуту. Она начала учить его старинному и более спокойному польскому танцу куявяк. Ермаков покачивался всем корпусом взад-вперед, в такт все убыстрявшемуся стаккато, напоминая своими движениями бегемота, который плещется в воде. На него нельзя было смотреть без хохота. -- Прораб! -- восхищенно пробасил Ермаков, возвращаясь к Игорю Ивановичу и шевеля оттянутую на груди рубашку. Для Ермакова не было звания выше и почетнее прораба, он еще долго не мог успокоиться. -- Прораб она! Прораб до мозга костей! Игорь Иванович потер ладонью щеку, как всегда, когда его осеняла какая-либо догадка. Спросил вполголоса: -- Почему именно прораб? Ермаков недовольно повел плечами: -- Тебе-то и спрашивать совестно! Прораб -- это... Акоп! Разъясни ему, что такое прораб. Акопян изо всех сил тащил Ермакова в кабинет, говоря, что у них работы часа на три, прислали гору синьки, и не понимая, почему тот так упрямится. Он выругался. Но, видимо, привыкнув к чудачествам своевольного Ермака, все же бросил на ходу, что прорабы -- непременно оптимисты. Люди веселые, неунывающие. - Главное все же не это, --бросила Огнежка, торопливо роясь в каких-то бумагах. -- Прорабы прежде всего самостоятельны. Упорно отстаивают свою собственную точку зрения. Всегда! Это их профессиональная черта. Ермаков, уже у дверей кабинета хозяина,. обернулся, поддержал ее: -- Это точно. Им лучше не мешать.. Коли прораб имеет собственную идею, пусть даже ослиную,. пусть лучше по своей сделает хорошо, чем по чужой хорошей плохо... Э, да что там толковать! -- Он показал рукой на Огнежку, которая перебирала какие-то бумаги. -- Вот вам прораб. В натуру. Как вы, наверное, уже постигли, осел по упрямству сравнительно с этим прекрасным прорабом- котенок. - И открыл дверь кабинета. Огнежка метнулась к Ермакову со стопкой листков. Попросив тишины, она перелистывала бумаги, которые оказались ее заявлениями на имя управляющего Ермакова. В каждом заявлении Огнежка просила вернуть ее на высотную стройку прорабом. Все завершались резолюцией Ермакова "Отказать". Все листочки читать, гордячка, не стала. Подняла над головой только верхний листок, который был перечеркнут из угла в угол красным росчерком Ермакова: "ОТКАЗАТЬ." - Вот, видите?! Прораб Агнешка Анопян хочет осуществить собственную "ослиную" идею. - НЕ ПОЗВАЛЯМ, как кричали самоуправные панове в старом сейме. Ермаков, по обыкновению, прибег к всегда выручавшей его шутливой интонации: -- Подловили, черти зеленые! Оплели-опутали. Как по нотам разыграли.. - Он взял у Огнежки пачку докладных, присел на диван. Рука его непроизвольным движением скомкала уголок верхнего листочка, тут же разгладила измятое "Отказать". И кто ей голову заморочил?! Жила тихо-мирно.." Огнежка долго готовилась к минуте, когда она сможет "при всем честном народе" переломить самонадеянного упрямца, который не принимает ее, как настоящего прораба, всерьез; перебрала, наверное, с тонну нарядов и заявок, вычисляла, прикидывала, чертила графики, думала. Насмешливо-самоуверенный вид Ермакова сковывал ее. Однако управляющий не был в эту минуту ни насмешлив, ни самоуверен. Он жалел Огнежку. Припомнилось, что таких, как Огнежка, в тресте было двадцать с лишним человек. Целый взвод. Он собрал выпускников в кабинете, поздравил с тем, что они наконец, как он выразился, перестали быть дармоедами государства. -- Здесь грязь, холодище. Иной раз грохнут над ухом лошадиным матом... -- говорил он. -- Наступление. Где, как не во время наступления, проявить себя! Берите в свои руки управление огнем. Взяли, как же! Если б только хлюсты дезертировали, если б только они ползком-ползком -- да за столы канцелярские!.. И хороший народ бежал. Он, Ермаков, шумел на них скорее для порядка. Может быть, он не прав, но он их не обвинял. Нет! Они бежали не от дождя или холода. Не от низких ставок. Они спасались от безвылазной "расейской распутицы", в которой увязали, тонули все их благие начинания. Им, инженерам, осточертело слезно скорбеть о неустранимых простоях. Им, молодым энтузиастам, претила роль нечистых на руку доставал. Они не желали идти по стопам "порченых", которые покровительственно похлопывали молодежь по плечу, на деле следуя принципу: "Топи щенков, пока слепые". ...Огнежка страдала от того, что еще ни чего не высказала, а от нее уже готовы отмахнуться; как от ребенка, который назойливо вмешивается в разговоры взрослых. -- Слушайте же! -- воскликнула она сдавленным голосом, пытаясь перекрыть ермаковский бас. -- строительную бригаду следует расширить, влить туда и каменщиков, и плотников, и такелажников. Платить за конечный результат.. -- Короче -- котел! -- быстро перебил ее Ермаков.-- С общей выработки. По сути, тот же колхоз-губитель... Спасибо, колхозами уже сыты... Инженер Ашот Акопян взял себе за правило: за дочь на стройке никогда не вступаться. Бросили с борта в воду--выплывет... Впервые он изменил своему принципу. -- А если попробовать, Сергей Сергеевич? Пусть идея плоха. Вы же сами сказали: лучше пусть прораб по своей плохой идее сделает хорошо, чем... Ермаков снова закрыл дверь кабинета. -- Куда ни повернись Акоп-филантроп! То с шуркиными фонариками носится как с писаной торбой: "Небоскреб на колеса и "но-о, родимая!" То сиганет на четверть века назад... Что Огнежка предлагает? Прогресс? Узаконить артель она хочет, вот что! Так, бывало, подрядчик ставит ведро водки на кладку, кричит: "Ребятушки, сложите за день стенку--водка ваша!" При нынешнем развороте дела бригадир в такой бригаде должен быть о двух головах, о четырех глотках. Обеспечь-ка этакой махинище фронт работ! Талды-балды. Посадит нас дщерь твоя возлюбленная в тюрьму за развал строительства. Кто мне будет передачи носить? Ермаков подошел к магнитофону, включил на середине запись Шаляпина, как бы говоря этим, что прения сторон окончены. Сатана там правит бал..,-- гремел могучий шаляпинский бас. "Вот именно -- сатана..." - бросила Огиежка вполголоса. Этого Ермаков уже не вынес. - Акоп, чего мы стоим7! - вскричал он. - На работу! К пульману. Когда гости, один за другим, прощались с Огнежкой, Игорь Иванович подумал об одной особенности треста Жилстрой No 3, о которой не принято было говорить. Почти каждого своего помощника Ермаков когда-либо выручал из большой беды, в которую тот попадал чаще всего благодаря своей несговорчивости, резкости -- "языкатости", Акопян был избавлен Ермаковым от репутации склочника и "сомнительного человека", которая много лет следовала за ним по пятам Ермаков вовсе не выискивал попавших в беду, чтобы позже они служили ему верой и правдой. Просто он узнавал о людях, которые приходились ему по душе, главным образом тогда, когда над ними нависали тучи. И те никогда не забывали, кому они обязаны. В этом была большая сила треста, но в этом, видел теперь Игорь, таилась и грозная опасность. Помощники Ермакова, смелые, крутые на язык в кабинете управляющего, на общем собрании или на бюро горкома теряли дар речи. Ермаков, в конце-концов, переставал считаться со своими инженерами, которые, как бы ни пришлось им солоно, сора из избы не вынесут. Он стал относиться к ним почти так же, как к тем плотникам, печникам, пастухам, которые, как Чумаков, пришли в трест четверть века назад, на сезон, от спаса до покрова, а потом осели в городе, выдвинутые Ермаковым в бригадиры или даже в прорабы. "Это надо было мне давно иметь ввиду",- Игорь понял, что Огнежке надо активно помогать Когда Емрак с Акопяном часа через два вышли из кабинета, Ермаков вскричал удивденно: - А где гости, перед которыми Огнежка меня распяла на кресте?.. Кто они, кроме будущего классика? Огнежка перечислила: - Одинн пианист, два художника, один поэт. - И ни одного прораба?! Или хотя бы архитектора?! И пред ними меня распинали?!... Огнежка, такого позора не ожидал... Игорь Иванович, намекнул бы... Кстати, все ушли, а вы, Игорь Иваныч, задержались... - Это бывает, Сергей Сергеевич. Одиссея, который рвался домой, на свою Итаку, волшебная нимфа Калипсо задерживала целые семь лет. - А меня нимфа Огнежка держит всего два часа. - Нимфа, уволю! - с грозной шутливостью произес Ермаков. -Кроме того, Сергей Сергеевич, - перебил своего патрона Игорь.- Надо было вас выручать.. После такого рабочего рывка, вы же мукузани не ограничитесь. А я тут с "Москвиченком". - - Дорогой мой спаситель! - Ермаков не удержался от сарказма,- задержались вы совершенно напрасно. Акопян мой молочный брат. Он вот уже двадцать лет пьет только молоко. Козье, к тому же. А я бы вызвал свою машину... Игорь Иванович ответил со стеснительной улыбкой. -Простите, я совершено забыл, что вы, Сергей Сергеевич, давно живете в мире древнегреческой философии. От "Илиады" Гомера до Эсхила и Еврипида все сообщали нам о БОГАХ НА МАШИНАХ, и губивших и спасавших их героев. И это правда на все века. Кто ныне наши губители и спасатели? Бог на колесах Хрущев. Бог на колесах Ермаков. - Иронизирует, злой мальчик, - сказал Ермаков Акопяну. - Не перед нимфой ли так разошелся? А где она, кстати? Куда вдруг исчезла? Легла спать?! Молодец! В девять утра как штык будет на работе. Встряхнув уставшей головой, оживился неутомимый спорщик и иронист Ашот Акопян. - Игорь Иванович, не сообщили ли вам Боги что-либо о колесах, на которых они прикатывали на свою тяжелую работу?.. Мне, как инженеру и бывшему кучеру лагерной водовозки на двух неравных колесах, это крайне интересно!.. Колеса, как выяснил, впервые появилсь на шумеровсклй пиктограмме 35 века до нашей эры. На ней была изображена повозка - сани на колесах, вырезанных из дерева целыми дисками. А ваши любимые Боги мчались спасать или убивать героев и на "радужных крыльях", и на "бессмертных конях" и даже на "крылатых змеях". О колесе ваши дорогие любимцы, похоже, еще и понятия не имели... Бесконечно отсталый древнегреческий мир! Игорь засмеялся. - Господин Ашот, вам судьба писать книгу "Инженерия на Олимпе". Нами, филологами, оно будет увенчано, как золотое руно ХХ века. .. Кстати, бродячие певцы- аэды и рапсоды сообщали, что отсталые Боги не пренебрегали и "золотыми колесницами"...Титан Океан, скажем, являлся миру на крылатой колеснице... И это вовсе не "чистая мифология", господин инженер! Олимпийские игры возникли в Греции в первом веке до нашей эры. Первые игры состоялись в 776 году д.н.э. Среди различных состязаний представлен и "бег на колесницах"... Следовательно, вполне правомерно то, что я посадил Богов на машины, в том числе, и колесные... -Ашот, не спорь с профессором! Это племя не переубедишь!.. - Господин инженер, на сдавайтесь! - Игорь засмеялся - Еще шаг, и вы поверите, что о колесах греческие Боги знали всегда. До всех древних инженерий. - А, так вы, дорогой подкидыш, тоже мифотворец?! - Конечно, я ведь фольклорист! Тут уж похохотали дружно. ...-- Почему не испробовать Огнежкину затею?-- сказал Ермакову Игорь Иванович, когда они вышли от Акопяна. Ермаков молчал. Пока ждали вызванную Ермаковым машину, разговорились. - Игорь, ты из Университета выпал, как из самолета. С парашютом выпал, спасибо Никите. Приземлился на нашу скрипучую телегу. А мерки у тебя остались самолетные, марсианские. Ты где живешь, летчик-молодчик? В стране жрать нечего. Протри глаза, романтик - хиромантик! Откуда-то тянуло дымком. Невдалеке раскачивалось из стороны в сторону желтоватое пятно от фонаря. Словно бросили на землю что-то дорогое, нужное и шарили, шарили вокруг. Не будь пятна, может быть, ночь не показалась бы такой непроглядно черной. Ермаков и Игорь Иванович двинулись к остановившейя неподалеку машине, выставив перед собой руки, ощупывая ногами, окаменелую глину. -- Попробуем. А? -- повторил Игорь Иванович. Ермаков не терпел, когда возвращались к тому, что он считал твердо решенным. Он рванулся вперед, из ночи донеслось: -- Одна попробовала -- семерых родила! Игорь Иванович остановился, повернул к своему "Москвиченку".. Он шел напрямик, оступаясь, падая и снова выбираясь на дорогу. 11. На другой день Игорь, взяв с собой Огнежку, отправился в общежитие строителей. Ермаков артачится. А что скажут рабочие? Из приоткрытой двери красного уголка гортанный голос тянул тоскливо-тоскливо: Белый лебедь воду пил, Белый лебедь воду пил. . И почти стоном: Он пил -- не пил, возмутил, о -ох! Свет в красном уголке не горел. Комендант, забегая впереди Игоря Ивановича, потянулся к выключателю. -Он пил -- не пил...-.-- плакалась девушка. Щелкнул выключатель. Тоня. Она сидела возле покрытого кумачом стола, руки и подбородок ее лежали на спинке стула. Она не сразу поняла, чего от нее хотят. Какая просьба? Собрать своих?.. Игорь Иванович и Тоня обошли несколько комнат. Света не было нигде. В одной из комнат, похоже, кто-то был: пахло подгорелой картошкой и тройным одеколоном. Игорь Иванович приоткрыл дверь пошире. Свет из коридора упал на обеденный стол, за которым ужинали две девушки. Почему едят впотьмах? Одна из девушек показала рукой в угол, объяснила, утирая рот ладонью: -- Староверовы тут, молодожены. С девяти до десяти ихнее время, а мы... Уж очень есть хотелось... За стеной-простынкой заскрипело. Видно, там нам на кровати заворочались.. Игорь поежился. "Да-а.",. . Тоня обещала передать рабочим, чтоб собрались на следующий день. Пораньше. Назавтра Игорь Иванович и Огнежка застали у входа в общежитие странную картину. Какая-то девушка с бигуди, торчавшими под платком во все стороны, упрекала вахтершу: -- Зачем вы его пропускаете? Он женатый. Та оправдывалась: --Почем я знаю, женатый Он иль нет! Что у него, клеймо на лбу, что ли? -- Что сегодня у вас? -- с недоумением спросил Игорь Иванович вахтершу. -- Кто его знает... Сказывали, сбирают в красном уголке. Не то танцы, не то еще какое увеселение. Возле дверей красного уголка Игорь Иванович н Огнежка увидели Тоню. Она обеими руками отпихивала парня в фетровой шляпе, крича: - Нынче только для своих! Отчаливай! К красному уголку спешили со всех сторон -- так валят в зал кинотеатра после третьего звонка. Девушки шли в туфлях на высоких каблуках, тщательно причесанные. -- Тоня! --- с досадой окликнул Игорь Иванович- Ты что им обещала? Искренняя и простодушная Тоня обстоятельно, без утайки, рассказала: ей хотелось хоть раз не подвести... - Но в первой же комнате, у подсобниц, где Тоня объявила, что девчат собирают, чтоб посоветоваться с ними, как им больше класть кирпичей и больше зарабатывать, Тоню подняли на смех. Чтоб с подсобницами советовались?! Такого на стройке еще не бывало. Поэтому в других комнатах Тоня уже говорила: "Приходите в семь вечера в красный yголок- не пожалеете! Когда собирают в красный уголок -- дело ясное.. Опять из университета кто-нибудь приедет рассказывать про жизнь на Марсе или какое положение за границей! Но Тоня на беседы не заявлялась отродясь, ее взволнованное, на бегу, "не пожалеете!" могло означать только одно -- танцы! Ребята будут!. В дверях образовалась толчея. Нюра заняла два стула. Махнула рукой мужу, едва его голова показалась в дверях: "Пробивайся!.." Александр и не думал пробиваться. Увидев, что стол накрыт кумачом, а за столом начальство, Александр начал пятиться к дверям. Встревоженный Тонин возглас: "Куда?! Не пожалеешь!" -- не остановил его. Пришлось посылать за Александром Огнежку. Она нашла его в дальнем конце коридора. Александр учил ходить своего сына, Шураню-маленького. Отняв руку от его плечика, Александр кричал счастливым голосом: -- Держу! Держу! Не бойся!.. Он ни за что не хотел возвращаться в красный уголок, отнекивался.. Огнежка вздохнула глубже, чтоб удержаться от обидных сравнений, которые готовых сорвать с языка, махнула рукой куда-то в глубь коридора, -- вот как вы живете! За простынкой. А пораскинуть мозгами ни-ни... Кто же за вас будет думать?! . Александр протянул сынка кому-то в приоткрытую дверь комнаты и ответил веселой скороговоркой, как всегда, когда хотел уйти от "зряшной" беседы: --Как кто будет думать? Начальство. Оно газеты читает. Радио слушает. Когда они пришли в красный уголок, разговор уже начался. И, похоже, непринужденный.. Смех, шутливые восклицания покрыл густой, могучий голос тетки Ульяны. Девчата уступили ей место у окна, на диване. -- И все Ермаков. Из-за него девчата маются, А я говорю, из-за него! Дает комнаты только семейным, коли они. к тому сроку дождутся -- не передерутся. "Создай семью, говорит, -- получишь комнату". Дело это? Вначале дай девке комнату, семью-то она уж как-нибудь завяжет. Силантий выглянул из-за спины Староверова, спросил свою соседку улыбчиво: -- А ты, Ульяша? -- Мне бы комнатенку -- и я бы мужичка нашла,-- продолжала она ровным голосом, хотя краем глаза заметила, что Силантий норовит еще что-то добавить ехиднейшее, может, намекнуть на то, что она одна, да не одна... Тетка Ульяна в таких случаях не церемонилась. Охоту намекать она отбивала раз и навсегда. -- Ты со своей Анфиской живешь -- как суп несоленый ешь! -- прогудела она. -- Была бы у тебя своя комната, может, все иначе сложилось б... Больше Силантий из-за спины Староверова не выглядывал. Пожалуй, самое время было начинать. Игорь Иванович потер ладонью красный, со свежими порезами подбородок, -- давно не скреб его бритвой так, как сегодня. -- Неужели страшнее кошки зверя нет? Не вылезем из простоев? Он шепнул что-то Огнежке, и та, взглянув на листочек, комкая его в руке, принялась рассказывать о своем плане. Ее выслушали молча; старики морщили лбы. "От напряжения мысли? Или недовольны..." Первым нарушил молчание Гуща: --Я заместо Тоньки буду мусор убирать?! Спасибочка... Голоса взметнулись костром. Огнежку жаром обдало -Что же будет? Уравниловка? Шурка, ты что молчишь? Скажи... -- У него слово рубль стоит. -- Я переучиваться не буду! У меня сноха учится! -- проорали из угла знакомым, с присвистом, голосом. Нюра повернулась всем корпусом к углу: -- Со снохой учиться не стыдно. Со снохой пить стыдно. -Намекаешь! -- взвился голос. Шум поднялся в красном уголке такой, что казалось, кто-то в углу включил на полную мощность огромную, как комод, блестевшую полировкой радиолу и шарит, и шарит по эфиру, не может настроиться... Игорь едва унял расходившиеся страсти. Огнежка отвечала на вопросы спокойным голосом, лишь нога ее пританцовывала, словно стояла она этой ногой не на полу, а на раскаленном песке. Огнежку окликнули. К телефону. Кто там еще? Оказалось, Ермаков. Голос управляющего гудел раздраженно: -- Вы что самовольничаете? Что? Не ваше дело этими вопросами заниматься. Поднимайте свои вопросы И вообще, все это нереально в наших условиях.. Бросив трубку на рычажок, Огнежка вернулась к распахнутым настежь дверям красного уголка. Остановилась, недоумевающая, испуганная. Не столько словами, сколько страстью, с которой они произносились. -- Пущай Огнежка опыты разводит с канцеляр-с-с-кими. Им все одно, как они выскочат из опыта, в штанах иль без штанов: они в теплой комнате сидят... Огнежка привалилась плечом к стене. И Ермаков готов разорвать ее в клочья, и Гуща.. В красном Уголке затихало. В наступившей тишине прозвучал глуховато-высокий голос, инякинский. Огнежка пыталась вникнуть в смысл инякинских слов, но различала лишь глумливые нотки в его голосе. . "Вот ты как?!" Впрочем, разве она ожидала чего-либо иного? Особенно после того, как наблюдала Инякина в новом Клубе. По тому, как Тихон Инякин разговаривал с подсобницами (чаще всего он не удостаивал их ответом), по тому, как грубовато-фамильярно, по-хозяйски, обращался даже с незнакомыми ему рабочими, покровительственно похлопывая их по спине, по тому, наконец, как Тихон Инякин отвечал на вопросы университетских гостей (на губах Инякина то и дело змеилась усмешечка), можно было без особого труда понять, что он думал о каждом из присутствовавших и обо всех вместе... Он, Тихон Иванович Инякин, первый человек на стройке, а стройка, известно, ныне основа основ на русской земле, он, Инякнн, всему делу голова, а не Силантий и прочие твари бессловесные, не зелень, вроде Шурки, не бабы, которым дорога от печи до порога, и уж конечно не какие-то университетские да канцелярские, фофаны интеллигентские, которые на его, Инякина, хребте в рай едут. Все, кроме настоящей власти -- Ермакова и тех, кто над ним, все на свете навоз, над которым тот хозяин; у кого вилы в руках! С того вечера в новом клубе, когда Огнежке казалось, она до конца поняла Инякина, все в нем -- и въедливый голос, и его переменчивые манеры, то грубо-сановитые, то "лебезливые", даже чистый ватник Инякина с зелеными заплатами на локтях -- все вызывало у Огнежки чувство омерзения. Откуда он взялся, этот рабочий, больше всего на свете презирающий рабочего человека?.. И кому он на стройке нужен? Инякинский голос взмыл фистулой. Огнежка сжала кулаки и, оттерев кого-то плечом, протолкалась в красный уголок. Из ушей ее будто вода вылилась. Она услышала вдруг и скрип стульев, и чье-то покашливание, и инякинскую издевку, обращенную -- странно! -- не к ней, а к Гуще: -- Обычай наш бычий, Вань, а ум - телячий, да-а.,, Слыхано ли дело -- добрый почин сапогами пихать... Скажи лучше, учить меня будешь? Стихли даже самые неугомонные, даже Тоня, все время норовившая что-то сказать. Инякин просит его учить? -- Как?.. Чему? .. -- Я говорю: учить меня и других плотников да такелажников, что стонут от простоев, будешь?.. Чему- чему! Каменному делу, известно.-- И уже добродушно, по-приятельски: -- Помогать вам будем, сухоруким. Похоже, Инякин поддержал ее в ту минуту, когда решалось, быть или не быть в Заречье "огнежкиной" бригаде. Когда все разошлись, она отыскала Инякина. Протянула ему сразу обе руки. Руки Инякина мягкие. Не такие, как у каменщиков. Белые. Плотницкие руки. Узкие, щелочками, глаза смеялись. -- Как беда, Огнежка, хватайся за еловый сучок. Примета верная -- Он отвел ее в сторону, шепнул доверительно: - Это все ладно. Да как бы тебе сказать... Извини меня, Огнежка, может, то страхи пустые, стариковские... Боюсь, как бы не угодить тебе сюда, -- он изобразил огромными белыми пальцами решетку. -- И не позже как через денек-два... Вот какое дело... Оказывается, пока Огнежку вызывали к телефону. взяла слово Нюра. Она негодовала на то, что строительные детали не берегут. Куда ни глянешь, рубли валяются. - Ванну привезли на стройку давным-давно, но наверх не подымают. Тоне-такелажнице удобно прятаться в ней от ветра. Огнежка словно наяву увидала и эту белую эмалированную ванну и торчавшую из нее голову Тони в цигейковой шапке, повязанной сверху черным платком. Инякин покосился по сторонам, продолжал, понизив голос: -- Тонька на Нюру ка-ак глянет глазищи повылазили. Зрачки как пятачки. Помяните мое слово: она Нюру или с корпуса столкнет, или бетонный блок ей на голову опустит... Развести их надо по разным бригадам. Утречком! К вечеру может быть поздно. Огнежка невольно отступила на шаг. -- Полноте, Тихон Иванович... Инякин пожал плечами: -Али вы нашу Тонечку не знаете? Коли ей что в башку втемяшится... 12 Игорь Иванович окликнул Огнежку, чтобы ехать вместе с ней в главное управление. Она не сразу отозвалась, встревоженная своими думами. Некрасов, признаться, и сам побаивался визита к Зоту Ивановичу Инякину: не проходило дня, чтобы Ермаков не поминал лихом Зота Инякина и его "шарашкину контору", как величал он это управление. Когда-то Ермаков сам выдвинул Зота Инякина в главное управление ("чтоб избавиться от бездари", как пояснял он теперь). И тот спустя некоторое время занял пост начальника управления-- непосредственного начальника Ермакова. "Мой крест!" -- тяжко вздыхал Ермаков, перебирая в руках циркуляры, подписанные Инякиным. Мудрено ли, что Зот Инякин представлялся Некрасову жирной глыбой с лающим голосом... Игорь Иванович был крайне удивлен, когда перед ним предстал низенький, худощавый человек в рубашке апаш (пиджак висел на спинке стула). В отличие от своего ширококостного и длинного брата ("Тихон, достань воробушка!" дразнили его Тонька), какой-то нескладный, одно плечо выше другого , и подчеркнуто вежливый, на удивление аккуратный -- он принял их точно в назначенное время -- и, главное, деловой. Правда, минуты две он молчал, вглядываясь в вошедших острым испытующим взглядом следователя, который смутил Огнежку. Выслушав Некрасова -"хрущевский глаз", понимал Зот Иванович, не произнес ни одного слова. Он вырвал из блокнота листок с грифом "начальник управления", написал не синим карандашом и аршинными буквами, а скромным, прямым, почти ученическим почерком о том, что разрешает создать в порядке опыта одну комплексную бригаду. Игорь Иванович недобрым словом помянул Ермакова: "У кривой Натальи все люди канальи". --Кто же будет у вас бригадирам? -- мрачновато спросил его Ермаков, когда Игорь вернулся в трест. --По-моему, Александр Староверов. Как вы считаете? Ермаков возразил тоном самым решительным: -- Не тяните его в это дело. Он парень хороший. --Втянем, и непременно... Ермаков не привык скрывать свое отношение к подчиненным. --И откуда ты взялся на мою голову, еретик чертов?!-- вскричал он сокрушенно. Волей-неволей пришлось перевести на корпус и Огнежку. Ее затея... Приказ о назначении Староверова бригадиром Ермаков подписал, чернила брызнули на рукав Огнежки, принесшей бумагу. Напутствовал ее так же, как и Игоря Ивановича: -- Будешь проваливаться в преисподнюю - Шурку за собой не тащи. - Подойдя к окну, он тоскливо глядел вслед Огнежке, мчавшейся домой едва ли не вскачь. "В небольших дозах она просто необходима. Как соль или перец..." Чем сильнее она занимала его мысли, тем большую неприязнь испытывал он к самому себе. Он повернулся к окну спиной; садясь за письменный стол, не удержался, снова бросил взгляд в окно.,, Огнежка вышла на работу затемно, за час до начала смены. Свистела поземка. Огнежка прикрыла лицо рукавичкой и осторожно, нащупывая бурками тропу, двинулась к корпусам. Невдалеке проскрипели чьи-то шаги. Огнежка побежала, -- прорабу надо явиться к корпусу раньше всех! С разбегу рухнула в траншею, заметенную снегом.. Стало жарко, глотнула о