в машине, вернулся, блестя глазами, с никогда не виданным мною именным аэрофлотским билетом. Когда началась посадка, он вдруг крепко обнял меня и поцеловал куда-то в шею за ухом, когда я резко отвернула лицо. "Где мои хотя бы тридцать пять?.. -- глухо сказал он, сжимая мою руку. -- Не забывай меня, Танечка. Нет на свете более одинокого и несчаст-ного отставного полковника..." Симферополь остался позади, плавая в своей августовской жаре. Я не отрывала глаз от фантастического зрелища за окном, пока зелень расчерченных украинских и белорусских полей не задернулась ослепительно белой пеленой облаков. Эти облака потом придвинулись, посерели, почернели и исчезли над блестящей Невой, поворачивающейся среди темнозеленых лесов.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВРОЗЬ *  ГЛАВА ПЕРВАЯ. СЕВАСТОПОЛЬ. ТЕПЛАЯ КОМПАНИЯ 1. Феликс: Наутро я обнаружил, что ни Тани, ни ее старенького чемодана в доме нет. Не было, к тому же, и папы, хотя его рыбацкие снасти в беспорядке валялись прямо на крыльце. Не было и нашей "волги". Мысль, что папа просто увел у меня Таню не оставляла меня, да, боюсь и маму, до тех пор пока к полудню не вернулся он сам и сказал, что отправил Таню в Ленин-град на самолете. Я сгоряча объявил, что немедленно лечу за ней вслед, но мама, впервые в моей жизни, совершенно спокойно сказала: "Лети, если у тебя есть деньги." До сих пор этого слова для меня вообще не существовало. Я всегда брал деньги из папиного ящика, а в Ленинграде просто снимал сколько хотел со своей сберкниж-ки, куда папа переводил мне средства на жизнь. "Я что, исключен из семьи? -- грозно начал я. -- Что значит, "если у меня есть деньги"? С каких это пор у нас появились личные, а не общие деньги? Папа, мне нужна тысяча рублей, чтобы в Ленинграде уладить мои отношения с Таней. И я эту тысячу возьму..." "Нет, сын, -- вдруг сурово сказал полковник. -- Не возьмешь, потому, что на это я тебе денег не дам. Хватит мучить хорошего человека. Ты ее не стоишь. Ты мог, видя, что тут творится, уехать с ней на весь отпуск к Поли-щукам, вернуться в Ленинград, даже выгнать ради Тани их всех -- он свирепо обвел жестом притихшую компанию -- к е... матери! Но ты не мужчина, хоть я из тебя и сделал бойца. Ты -- сын этой заразы. А они с Таней биологически несовместимы в одном доме. Поэтому одной из них тут делать нечего! Она правильно сделала, что уехала. Жаль только, что я сам слишком стар для брака с этой благородной жен-щиной! Уж я бы не позволил поносить свою возлюбленную, наблюдая с любопыт-ством, как она сносит унижения. Растил, растил сына -- а вырастил кусок говна..." "Во-от как! -- поразилась мама. -- Благородной? Я для тебя уже плебейка? Эта дрянь намеренно его в себя влюбила! Сначала этот развратник был рад, что его пригласили "потренировать"-полапать ее на пляже. А потом я его подловила, когда он тайком из нашей комнаты подглядывал, как она моется под душем, а она, зная это, только получше выставлялась... Вот дрянь! Мало ей было окрутить моего сына, заодно и мужа решила у меня отбить! Пусть только появится снова в моем доме! Я ее отравлю, как собаку... Клянусь вам при всех!" "Мама! -- кричал я. -- Таня понятия не имела, что ее видно из этого окна. Что ты вечно выдумываешь?" "Да чего это вы тут все ссоритесь? -- ликовала Элла. -- Вы радоваться должны, что она наконец смылась! Там, где "миледи" появляется, все тут же летит кувырком. Если бы Феликс на ней женился, этот милый дом превратился бы в ад. Она бы соблазнила дядю Илью, тетя Софа подсыпала яд в ее любимые голубцы, а она, догадавшись, чьих это рук дело, спалила бы нафиг весь наш легендарный Сева-стополь! Вы что, не знаете, что началось у Богунов, когда она всего лишь как-то переночевала у них прошлой весной? Скажи, Гена!" "Дина тогда ее пожалела, -- весь дрожал от возбуждения мой лучший друг, -- и при-гласила у нас обсушиться после ливня. Только и всего! Ее там прекрасно приняли, накормили, переодели. Но она тут же влюбила в себя папу так, что наша семья до сих пор не может придти в себя..." "Этого я не знала... -- съежилась мама. -- Мне никто про этот случай не рассказы-вал... Так мой идиот действительно мог с ней улететь, Господи!.. Какое счастье, что у нее хватило ума или... расчета послать его к чертям!.." "Теперь-то ты понимаешь, Феликс, -- вступила тетя Рая, -- чего ты чудом избежал? Нет, тут я с вами обоими согласна, Дашковские! Никаких уговоров. Только власть употребить. Никаких бесконтрольных денег я бы Феле больше не давала. А без денег такие дряни естественным образом перестают играть в любовь..." 2. Элла: Ну, спасибо вам большое! Сподобились, наконец и меня выслушать, дорогой со-ставитель. Вы так втюрились в вашу дурацкую "миледи", что никого вокруг вооб-ще не замечаете. Удивляюсь, как вас терпит родная жена... Ладно, ладно! Я просто слишком долго ждала своей очереди высказаться, а у читателей уже возник такой образ Эллы Коганской, что я им не завидую, когда, наконец, узнают правду... Да начинаю я, начинаю! Небось от Таньки и не такие вступления терпели. Как вы поняли из откровений моих бывших однокурсников, все мои надежды, планы, вся моя жизнь тогда были разрушены наглым вторжением в них особы, которую Феликс пытается изобразить в виде великолепной "миледи". Хотя, если что и было в Таньке Смирновой от миледи Александра Дюма, кроме соломенных волос и голубых глаз, так это бессовестность, носившая, кстати, совершенно кондовый характер! Уважающий себя мужчина и месяца рядом с ней не прожил бы -- с ее-то вечными проявлениями своего свинства! Феля упомянул мне как-то о ее якобы дворянских корнях. А я уверена, что ни один дворянин и близко не проскакал от ее предков -- крепостных крестьян во всех обозримых поколеньях. Но вот кто у нее точно были в роду, так это ведьмы северных лесов. Околдовать она могла любого! Именно таким путем она и искалечила мою молодость, когда именно я, Элла Коганская, а отнюдь не корова по имени Татьяна Смирнова, и была первой красавицей? Если вы не верите, то вот вам наши фотографии того времени. Решайте сами, кто из нас интереснее, женственнее и аристократичнее... Итак, мы с Феликсом родились сразу после войны и росли в славном городе Сева-стополе. Чтобы вы поняли, насколько Танька и околдованный ею друг моего детства заврались, описывая даже саму семью Дашковских, вот вам альбом фото-графий военных лет. Женщине, которую Танька фамильярно называет "Кази-мировной", здесь около двадцати лет, а она уже имела два боевых ордена и не была представлена к Герою Союза только потому, что не вписалась в какую-то разнарядку по засилью. В батальоне морской пехоты, которым командовал капи-тан Илья Дашковский были двое разведчиков -- парень и девушка. Тетя Соня с моим папой, Юрой Коганским, изображали арийскую пару -- обер-лейтенант с военной переводчицей. Вот их фотография в немецкой форме, сделанная в ок-купированной Феодосии. Девушка под Марику Рок -- бывшая студентка иняза Сонечка, ставшая потом мамой Феликса. Она не только блестяще владела немец-ким, но и стреляла без промаха, знала все приемы рукопашного боя и минное дело. И перед высадкой они немцам такое устраивали, что те приходили в себя, когда наши уже карабкались по скалам, а корабли отходили в море. Все трое отличились повсюду, где были десантные операции. Так что говорить без уважения о такой женщине Танька может только от своей очень большой "аристократичности"! А уж вторить лжи и хамству о своей маме может только "очень любящий" сын, не правда ли?.. Динамо, видите ли, она крутила на кухне -- вот и все добрые слова проклятых любовников о Софье Кази-мировне... Теперь обо мне. Отвергнутая за ненадобностью и никчемностью подруга детства писаного красавца и сексуального гиганта Феликса. И все! А то, что мои работы побеждали на всесоюзных математических олимпиадах, что я перворазрядница по шахматам, свела вничью с самой Ноной Гаприндашвили, это вам всем было бы, по их мнению, не интересно... Главное, что, мол, Фелька меня опекал. Да его до седьмого класса вообще били все, кому не лень. И не он меня, а я его тогда опекала и отбивала. В пионерлагере он как-то полтора часа провисел на выступе скалы над трассой, пока мальчишки-антисемиты пытались его оттуда палками сбить... Если бы не я, его бы вообще не было для утех этой "миледи"! Я так бежала за вожатой, что чуть сердце не разорвалось. Я после этого два дня шагу не могла ступить -- растянула все жилы на ногах. У меня тогда от напряжения на пять минут в глазах потемнело, все думали, что я вообще ослепла. Потом -- на всю жизнь головные боли. А он об этом -- ни слова! Опекал меня и все, с-скотина... Да. Я его всегда любила. Вот это правда. Даже не с первого класса, а раньше, с детского садика, можете мне и не верить... Или смеяться над моими чувствами. Я его любила потому, что красивее мальчика, а потом парня я и вообразить себе не могла... Да, я не стала к окончанию школы кобылой, как Танька, но уже в детстве приобрела такое женское обаяние, что меня, если хотите знать, один великий артист сам на улице остановил, предлагал сниматься вместе в самом знаменитом фильме того времени с настоящей синеокой красавицей. Даже эпизод хотел спе-циально для меня придумать, вот. Никому не предлагал, а меня заметил, даже к нам домой приходил и маму уговаривал послать меня после школы во ВГИК, чтобы "не упустить русскую Одри", адрес свой оставил, понятно? Когда мы с девчонками ездили на вечера в военно-морские училища, я ни одного танца не простояла, а курсанты -- народ переборчивый, и девчонок у них всегда было вдвое-втрое больше, чем их самих. А я получала приглашение на очередной танец уже на лету вальса. Как вам такая Эллочка? Похожа на созданный до этого жалкий образ? В классе я заслуженно считалась самой умной, к тому же. И в Корабелку я поступила совсем не по протекции, как вы подумали, а сама! По дикому конкурсу. И Таньку тоже видела, когда она сдавала физику и шокировала экзаменатора своим бюстом. Будь он чуть поглубже запрятан в лифчик и блузка не такой прозрачной -- больше тройки не получила бы, если хотите знать... Да, папа у меня действительно уже был к моменту описанных событий адмиралом и профессором академии, которую он с отличием окончил. Если вы помните те времена, то поймете, как "легко" было еврею достичь таких вершин. А каким он был командиром корабля и преподавателем в училище! И он с детства внушил мне, что любой старинный аристократический род начи-ался с какого-то первого поколенья, и что именно я, внучка местечковой еврейки и дочь русского адмирала, и являюсь аристократкой второго поколения в новой мор-ской династии Коганских. Как, скажем, потомки барона Петра Шафирова. Папу перевели в Ленинград, в академию, когда я была в начале десятого класса. А Фелька, между прочим, меня тогда в поезде до самого Джанкоя провожал, не мог расстаться. И в Корабелку он пошел только потому, что туда пошла я. И в ней до пятого курса дружил только со мной. Наш брак был делом решенным, когда в колхозе его вдруг нагло и беспощадно, зная достоверно о наших отношениях, не отбила эта стерва!.. Она бы на него и внимания не обратила, не то что приняла на роль ее первого любовника, если бы не конфликт с Димой Водолазовым по поводу каких-то пропитых им наших копеек, заработанных в подшефном колхозе. Феликсу это бы-ло обиднее, чем другим? Да он вообще денег не считал! Только потом до меня дошло, что он вдруг стал правдолюбцем только для того, чтобы блеснуть перед Танькой, Я, конечно, знала, что он с нее вечно глаз не сво-дит, как, надо признать, и все прочие, стоит ей появиться в аудитории со своей вызывающей походкой. Когда Дима спросил, кто пойдет с победителем, я не сомневалась, что Феликс по-зовет меня, но тут Танька, сияя своими бельмами, рванула вперед, решив в одно мгновение всю мою судьбу... Вернулись они не скоро... И -- прежнего Феликса никто больше не видел. Ни один человек не может поверить в катастрофу в тот же момент, как она случи-лась. Вот и я по инерции попыталась вечером увлечь его на обычную прогулку в наше имение. x x x Об этом надо сказать подробнее. Мы с ним от скуки ежедневно после работы в поле ходили к заброшенным прудам, где среди жалких остатков регулярного английского парка с пьедесталами давно сгинувших античных статуй, темнели пус-тые окна развалин барского имения. Удивительный фантазер Феликс придумал для нас с ним целый роман пушкинских времен. И я просто заболела этим дворцом. Я видела то нашу с ним верховую прогулку, то бал со свечами и крепостным оркестром на антресолях. И робкую барышню, превратившуюся после венчания в юную светскую львицу, обожающую своего красавца-мужа -- графа Феликса. Как-то сразу исчезали облезлые колонны, едва сохранившийся паркет, глазницы окон без рам и дикая зелень за ними, а подходили к моей руке разодетые гости, сновали лакеи с канделябрами, звенели шпоры и шарахались крепостные девки от грозного взгляда барыни. И вот даже и этой жалкой в общем-то фантастики я была вдруг лишена. Когда я вечером напомнила о себе, он виновато опустил глаза и поцеловал меня в лоб, не обнимая. Мне это очень не понравилось. "Что случилось? -- нахмурилась я. -- Уж не увлекся ли ты "миледи", пока ходили за этой вонючей дрянью, которую уж я-то точно и в рот не возьму? Я еще весной на прудах заметила, кто из нас тебе больше нравится. Так ты сразу так и скажи. Только уж больше ко мне не подходи..." Так зародился в моих снах и мечтах образ возомнившей себя красавицей строп-тивой горничной Таньки, посмевшей поднять свои наглые синие глаза на барина в присутствии молодой графини, не ведавшей снисхождения. Для защиты своей чести от такой соперницы у барыни были лестница на конюшне и кнут... x x x Мне долго не верилось, что произошло непоправимое. Я обожала устраивать ему сцены, по поводу и без повода. В конце концов, я сама велела ему ко мне не под-ходить, а потому избегала встреч, набравшись терпения до возвращения в Ленин-град. Мне нравилось, как он переживает и подлизывается, когда просит прощения, даже если я была сама виновата. И был при этом так мил... Что вообще вспо-минать! Сердца не хватит... Но моя власть над ним кончилась. С первой же лекции он демонстративно, перед всеми, вывел Таньку под руку из аудитории. Я глазам не поверила, бросилась сдуру к ним наперерез, а эта тварь так на меня взглянула, когда они проходили мимо!.. Сверху вниз, как на провинившуюся рабыню, которую снисходительная госпожа великодушно изволила простить... Только что не отдвинула с дороги или не под-вела к зеркалу, чтобы продемонстрировать разницу в нашей стати. Зато Тамара Сличенко, без пяти минут Водолазова, не скрывала радости победы. Проходя мимо, словно не нарочно толкнула меня таким же как у Таньки "баль-ным" плечом и сказала ехидно: "Прости, Элла. Засмотрелась на самую красивую пару в институте. Ты что, плачешь? Неужто расстроилась? Зря. Посмотри, как твой друг детства отлично смотрится со Смирновой..." И это мне говорила та самая Томка, которая как-то в очереди в буфете прошипела: "Кончай Коганская, свои еврейские привычки всюду лезть без очереди. В своей стране будешь нагличать..." Представляете? В те годы... Ладно, не стану я ничего об этом рассказывать. Те, кто пережил подобное преда-тельство, и так меня поймут. А те, кого Бог миловал, просто не поверят, что впо-лне нормальная девушка может в одночасье превратиться в злобного маньяка. Способного на все. На все, понимаете?.. Но еще страшнее для меня было сочувствие наших. Все тут же кинулись выражать мне солидарность, понося "миледи" последними словами! С ней мне и так было все ясно, но он-то! За что? Неужели только за то, что я ему не позволяла лишнего, а эта, скорее всего, отдалась в тот же вечер?.. О, Боже... где же справедливость? И на кого меня променяли! На дылду, которая вечно шмыгает носом и крутит им, когда волнуется.. Как ему не противно, что она вечно не идет, а демонстративно выступает бюстом вперед, что у нее бурчит в животе, так как она всегда до непри-личия хочет есть? А как она набрасывается в буфете на макароны с маслом, так как даже на сосиски у нее нет денег! А в чем она вообще ходит! Куда он может с ней пойти, перед кем показаться? Перед ее пьяными родственниками и друзьями с Дровяной улицы? Непьющий еврейский мальчик? В компании с полуалкоголиком Димкой Водолазовым? И неужели Феликса не смущал Танькин антисемитизм? Ведь только откровенная юдофобка может дружить с Тамарой Сличенко и ее Димой. До сих пор именно на Фелю у нас была вся надежда, если нас задевали в трамвае или в клубе, если мы смели вести себя раскованно. И вот командир предает свой отряд и переходит на сторону врага... x x x Потом я поняла, что недооценила "миледи" и что одной мне ее не победить. Мама, видя что со мной творится, осторожно все повыспросила, гладя меня по голове, как Феликс, что меня неизменно обижало и унижало -- я давно не маленькая... "Есть два пути вернуть его себе, -- сказала мама, -- завести другого, по сравнению с которым Феликс почувствует себя ничтожеством, или сделать так, чтобы в его глазах ничтожеством выглядела твоя соперница. Второй путь и проще, и вернее." "Ну вот, -- тотчас обиделась я. -- Даже ты считаешь, что я его не стою, что я не могу привлечь парня лучше Фельки..." "Я вовсе так не считаю, но у тебя же нет такого в данный момент на примете, не так ли? И у него нет времени особенно раз-думывать: на носу распределение, а ты теперь ленинградка. Для его карьеры нет иного пути, кроме брака с тобой." "Сказала тоже! А Смирнова чем хуже? Она тут родилась и всю жизнь прожила." "Серьезно? А я из ваших разговоров поняла, что она живет в общежитии, голодает и..." "Голодает. Но живет дома. На Дровяной улице, представляешь?" "А где это? Я еще плоховато знаю город. Он слишком громадный для меня." "Дровяная? Самые трущобы, достоевщина, обиталище героев Зощенко. Там и вырастают такие... на мою голову!" "Хорошо. Для прописки брак с ней ему годится. А кто его устроит в приличный НИИ? Я что-то не помню, чтобы Феликс мечтал о заводе. А Юрий Ефимович -- друг Антокольского." "Папа сказал, что будет Фельку проталкивать в любом слу-чае, ради боевой дружбы с дядей Ильей." "Тогда есть только один путь... У тебя нет фотографии этой Смирновой?" "Есть." "Вот эта?" "Как ты угадала?" "Очень эффектная девушка, Элла. Очень! Гораздо опаснее, чем я думала... И, зная Илью, я боюсь, что... у Сони будет больше проблем с ним, чем с Феликсом, если он ее привезет в Севастополь. А какой у нее характер?" "Ее называют "миледи", пред-ставляешь? По-моему, она способна на все..." "Тогда на Илью надежды никакой. Она ему крутанет попкой, и... Знаешь что, до-ченька. Напиши сама Сонечке. Пусть знает, с кем ей предстоит породниться и прожить остаток жизни. Пиши пожестче, не миндальничай. Лучше приври, вреда не будет." "Приври! Мама, да если я напишу половину того, что мне известно о "миледи"..." "Вот и напиши. А потом еще напиши. Ты же знаешь, как Соня тебя любит. Тебе она поверит. А я свяжусь с родственниками Феликса в Ленинграде." "Мама... -- закричала я. -- Пусть он ко мне не вернется... Пусть! Я смирюсь... Но я не переживу, если он женится на "миледи"! Я покончу с собой... Или убью ее и пойду под расстрел!" "Эллочка!" "Подожди, мама. Ты сказала, что поговоришь с его родственниками. Поговори. Пусть ему найдут другую. Пусть не меня, но -- другую. Дину Богун, например. Да кого угодно, кроме Таньки! Хоть такую же про-ститутку, но не ее... Я ее ненавижу так, что..." "Элла! У тебя стали такие глаза...Как ты можешь? Опомнись..." "Мама. Это очень серьезно. Я в каждом сне вижу, как я с ней расправляюсь. Я такое вижу, что ни одной Салтычихе..." "Элла, тебе нужен врач!" "Мне нужно, чтобы Феликс с ней расстался. Иначе -- я не знаю, что сотворю. Я как-то кралась за ней и остановилась в толпе у кромки перрона в метро. Одно движение, как меня учил папа, и она бы слетела под поезд вниз го-ловой, а я бы внешне и не шевельнулась. И знаешь, что меня остановило?" "Ты пожалела Феликса?" "Еще чего! Я не столкнула ее только потому, что она могла умереть мгновенно!.." x x x И я стала писать длинные обстоятельные письма его маме, описывая чуть ли не каждый день Феликса с этой... Сначала тетя Соня отвечала мне достаточно сдер-жанно и сухо. Мол, надо бороться за свое счастье чистыми руками и тому подоб-ная тягомотина. Но после того, как ей описали прогулку Феликса на лыжах с голой среди бела дня Танькой, с их последующим сексом в снегу, за которым из окна своего мезонина наблюдал в бинокль престарелый сосед, она сама прикатила в Ленинград. Она решила рассмотреть ее в театре. И мы с мамой тоже пошли туда. Из ложи мы все ее разглядели в папин морской бинокль -- до последней родинки на бесстыдно открытой шее... Танька была в узком коротком платье. Идеальный на-ряд, чтобы дефилировать под красным фонарем. Но не в оперном же театре!.. Феликсу тут же был сделан отрицательный тайный знак опытной подпольщицы. Это был бескомпромиссный приговор -- такая дешевка опозорит всю семью. А надо вам сказать, что более послушного и любящего сына я в жизни не видела. Феликс своей мамой заслуженно гордился. Он был ей не только сыном, но и бли-жайшим другом, делился всеми своими секретами и всегда брал ее сторону при бесконечных раздорах между родителями. Так что для всех нас было неприятным сюрпризом, что тетя Соня съездила в Ле-нинград зря -- Феликс остался с "миледи", стал относиться к ней еще лучше, хотя мы и не думали сдаваться. Мы перешли к плану номер два. Не со мной -- пусть! Но и не с "миледи"! Мама насела на Гену и его родителей -- тетю Фиру и дядю Сему. Феликс у них давно давно был как родной. В тот вечер в парке, когда Танька обворожила Феликса своим бюстом, сестра Гены Дина проговорилась, что неравнодушна к моему же-ниху. Мы восприняли это как шутку -- в нашей компании не было места интригам или лжи. Потом Дина от разговора на эту тему тактично уходила. И вот я ее при-гласила к нам в гости и показала ей мой альбом, а там чуть не на трети фотогра-фий был такой парень и в таких позах, что она вообще потеряла над собой конт-роль -- сидела, задыхаясь. Только пот вытирала с горящего лица. Я намекнула, что для меня это так, школьные годы чудесные, а вот для нее самое время им всерьез заняться. Девочка она была потрясающая, к тому же без пяти минут врач. Ну и, естественно, умница, как мы все, об этом даже как-то и упоминать нескромно, верно? Потом мы пригласили Феликса на вечеринку в семье Гены и Дины. Одного, естес-твенно. Семен Борисович Богун был известным адвокатом и умел ненавязчиво привести человека в соответствующее обстоятельствам состояние. Феликсу пока-зали семейный альбом Богунов, из которого "забыли" изъять фотографии Дины в купальнике и без. Чтобы дать ему возможность как-то перевести дух от прелестей бесстыжей "миледи". Естественно, Танька бесилась, пока ждала его в их комнате у Нарвских ворот, и как-то вычислила, куда позвонить. Он нечаянно принял ее за Дину, у них произошел разрыв. Только, как выяснилось, ненадолго... x x x Так или иначе, никто из нас не удивился, когда Феликс, назло здравому смыслу, взял Таньку с собой в Севастополь, надеясь убедить родителей в правильности своего выбора. Давно известно, что настоящим дураком может быть только очень умный человек... Это не отменяло наших планов провести лето, как обычно, в том же гостеприим-ном доме Дашковских. Наоборот. Просто игра перешла на другое поле. Как и предполагала моя мама, Илья Арнольдович тут же распустил свой хвост. К моменту нашего появления в Севастополе несчастной тете Соне было уже не до мезальянса. Во всяком случае, я никогда в жизни не видела железную Софию такой жалкой и обескураженной. Оказывается, перепуганный неожиданным разви-тием событий Феликс срочно увез Таньку в Орлиное к дяде Вите Полищуку, а дядя Илья не выдержал разлуки с ней и умотал туда же на своей "волге". Нам рассказали, что Танька надумала учиться самбо на пляже в Учкуевке, а там, естественно, выступала голая и при отработке приемов довела полковника до пол-ной прострации. Когда Феликс ее увез, тут такое началось!.. Поэтому нам тетя Соня была так рада, как никогда и никому в жизни, а уж уго-варивать ее примкнуть к стратегическому плану не приходилось. Несчастная могла говорить о "миледи" только со скрежетом зубовным, междометиями и матом. Как я ее понимала, Боже мой!.. У меня хоть было громоотводом наше имение, а она... Тут позвонила тетя Груша Полищук и прокричала, что Илья, мол, только что сел в "волгу" вдрыбаган пьяный, взяв с собой Феликса с его хохочущей девкой. И что она совершенно не представляет, как можно проехать в таком состоянии сорок километров от Орлиного -- по одной из самых опасных горных крымских трасс. И вот через двадцать минут после звонка раздались шум машины, смех проклятой "миледи" и веселые голоса Дашковских! Представляете, какую энергию излучала эта ведьма? Только на метле могла она перенести пьяного полковника вместе с сыном и "волгой" через все пропасти и перевалы... x x x А они ввалились в раскуроченный дом, как ни в чем не бывало. Но несчастная тетя Соня была здесь уже не одна -- с ней была я! И со всей нашей преданной подлым Фелькой компанией. Вот уж с кем Таньке совсем не мечталось здесь и сейчас встретиться! Ее рожа сразу вытянулась, а глаза засверкали. Только и мы были готовы к встрече с врагом лицом к лицу. Я начала с того, что бросилась, ей назло, Фельке на шею, целуя его в губы. Регина сделала то же самое, чтобы стерва поняла, какие отношения с девушками приняты в нашем узком кругу, и чтобы не строила из себя единственную и неповторимую. Мальчики жали руки Феликсу и его папе, а Таньки словно тут и не было. И это было только началом операции по ее изгнанию. Я старалась всячески унизить проклятую соперницу моими нарядами и прическами на фоне ее бедности и серости. Регина пыталась перебить настроение Феликса об-нажением ненароком своих прелестей. Танька тоже не сдавалась, приводя нас всех в исступление наглыми ласками "своего" Феликса и растянутым купальником с вечно "нечаянно" соскальзывающим лифчиком. Парни тут же серьезнели и на-долго выпадали из-под нашего влияния. Как-то на пляжной волейбольной площадке мы вызвали на матч моряков-курсан-тов из Стрелецкого училища. Танька, конечно, крушила их по-над сеткой своими пушечными ударами в прыжке, что естественно для такой дылды. Вдохновленный ею Феликс тоже лупил по мячу с моей ювелирно точной подачи, но курсанты были парни с характером и побеждали. И вот тут у капитанши нашей команды при замахе спадает с правой груди ее тряпочка. Бесстыжая делает вид, что в пылу игры ничего не замечает или, мол, ей победа дороже мелких неудобств. Продолжает от-бивать мячи и нападать. Ставит блок, взлетая вместе с атакующим курсантом у сетки, а тряпочка уже вся на поясе. Кто из моряков сможет дальше играть перед такой впечатляющей грудью?... Сначала парень, который судил игру, едва сполз со своего возвышения. Потом были деморализованы все курсанты, и, наконец, Гена, Валера и даже вроде бы очень знакомый с прелестями "миледи" Феликс забыли, во что они тут играют и куда надо подавать мячи... Зрители ей неистово хлопали, нам присудили победу, а подлая самка, как ни в чем не бывало, оттянув пальцами тряпочку, запаковала свое хозяйство куда надо, словно захлопнула витрину секс-шопа, и пошла себе с Феликсом к воде, играя всем, чем она располагает. На пляже наступила такая тишина, все так смотрели им вслед, что будь у меня автомат... А тут еще Гена отозвал Валеру и стал что-то страстно шептать своему другу, тоже не сводя глаз с "изумительной спины", "невероятной геометрии" и тому подо-бного, как мне удалось подслушать. Валера все сильнее бледнел. Естественно, это нас с Региной заинтриговало. Мы тут же подскочили и не отстали, пока нам не поведали о "специфических отношениях". Феликс проговорился своей маме, а та выложила, оказывается, Гене. Ну и ну! Я потом всю ночь не спала... Надо же! Предположим, Феликс мог на это решиться, но она-то сама как осмелилась? Уж на что я верила Феликсу, знала его всю жизнь, но... Ладно, на эту тему я с некоторых пор распространяться не решаюсь. Все! Об этом ни намека... Догадываясь о причине пристальных, тревожных взглядов парней, Танька свирепо поглядывала на своего болтуна, который притворился, что спит. Тогда она ре-шила, в своей манере, прямо в заплыве, выяснить у Валеры правду. Я подумала, что она его там утопила, когда она примчалась одна своим неистовым кролем и рухнула рядом с Феликсом, демонстративно сорвав с себя тряпочку. Спасибо хоть легла лицом вниз. Несчастный Валера совершал свои маневры где-то на кромке территориальных вод, не решаясь выйти на берег, пока Танька вела с Феликсом разговор таким тоном, каким голодная волчица беседует с деморализованным путником перед тем как в сугробе перервать ему глотку зубами. Вечером началось бурное объяснение Феликса со своей мамой за калиткой, что еще больше накалило обстановку. Вернувшись во двор, он впервые при нас наорал на свою, кстати, сразу притихшую "миледи". Так что когда она отказалась идти с нами в театр, а Феликс не настаивал и расстал-ся с ней без видимого сожаления, мы дружно и открыто праздновали победу. "Феля должен сам отправить ее обратно, -- охладила нас Регина. -- Иначе она что угодно стерпит, не имея иного выхода. Даже если она вообще располагает деньгами на обратную дорогу, то ей самой нипочем не достать в сезон билет. Не радуйтесь раньше времени." x x x Наутро меня разбудил грохот. Склонная к шумовым эффектам тетя Соня крушила все вокруг. Феликс, поспешно спустившись из своей комнаты в одних трусах дол-го не мог понять, что произошло. Потом он понял, что примадонна сбежала и стал двигаться, как таракан, опрысканный дихлофосом. Даже влетел к себе в комнату, проверить, не там ли ненароком завалялась его Тайка вместе со своим перевя-занным бечевкой чемоданишком. Выглянув на крыльцо и обнаружив разбросан-ные в беспорядке рыболовные снасти своего папаши, а потом и открытую дверь пустого гаража, он бросился одеваться. "Они уехали... Скорее всего, в Орлиное! Я еду за ними, -- бессмысленно повторял он, рассовывая по карманам деньги и паспорт. -- Я так и знал..." "Я так и знала! -- кричала эхом бедная "Казимировна", ломая руки. -- Поняв, что Феликсу она больше не нужна, потаскуха увела у меня Илью! Это было неизбежно! Ни один здоровый мужчина не выдержит таких провокаций молодой секс-бомбы... Илюша ни в чем не виноват!.. Я его прощаю... Но ее я немедленно отравлю. Зачем, ну зачем я этого не сделала раньше?.. Эта свинья вообще не разбирала, что жрет!" "Феликс, все к лучшему, -- пыталась я успокоить совершенно деморализованного дурака, продолжавшего рыскать то в туалет, то в душевую, надеясь черт знает на что. -- Плюнь и забудь." "Папа просто отбил у меня Таню, как она сама отбила меня у тебя, -- глухо ответил он, в отчаянии взглянув мне в глаза. -- Он ее увез в Орлиное!! Он будет любить ее на моем пляжике в Ласпи... Это хоть вы все понимаете?" "Любить? Ее?! На пляжике!.. -- рыдала его мама.-- За что? Господи, да за что ее вообще можно любить? Что она успела хоть кому-нибудь сделать хорошего? Фе-ликс, если ты мне сын, поезжай, выследи их и убей ее! Если необходимо -- и его! А себя я убью сама..." "Соня, -- пыталась привести ее в порядок тетя Рая, прибежавшая на шум из дома напротив. -- Опомнись! На какой пляж едут с вещами? Она просто подслушивала наш вчерашний разговор, обиделась на Феликса и собралась на вокзал, а Илья как раз собирался на рыбалку. Вот и подбросил ее до поезда. И помог купить билет. Все сложилось просто на удивление удачно. И тебе никуда не надо ехать, Феля. Если снасти валяются, то они встретились рано утром. Позвони Виктору в Орли-ное и спроси, там ли Илья и с кем." Феликс вытер залитое не то потом, не то слезами лицо и побежал к телефону. "Никто к дяде Вите не приезжал, -- глухо сказал он, положив трубку. -- А с вокзала, если Таня уехала одна, папа давно вернулся бы. Они уехали вместе, это точно." "Куда!? -- закричала тетя Соня. -- В Ленинград?" "Хорошо бы... Таня мечтала о Дальнем Востоке..." "Ма-ма! -- плакала тетя Соня уже тихо и тонко. -- У него там по всем базам друзья. Нам его не разыскать никогда..." "Его паспорт на месте, -- догадалась проверить в кабинете полковника Регина. -- И вообще никаких следов сборов в дорогу. Она смылась одна. А он ее просто провожает." "Региночка, -- бросилась ей на шею разгромленная атаманша. -- Спасибо тебе сердечное... Слава Богу..." Тут зашумела на узкой улице машина, загремели засовы гаража, потом раздались знакомые тяжелые шаги на крыльце, и во двор вошел мрачный как туча глава семьи. "Не вы ль сперва так злобно гнали ее свободный смелый дар и для потехи раз-дували чуть затаившийся пожар? -- с пафосом начал он, обдавая зрителей перегар-ом. -- Что ж, веселитесь... она мучений последних вынести... не могла. Ее убийца, -- ткнул он пальцем в свою растерзанную жену, -- хладнокровно несла удар... спасенья нет; пустое сердце бьется ровно... Я отправил Таню в Ленинград на самолете. Вы все просто не достойны дышать с ней одним воздухом. Кто-то был должен... Кто-то должен был ее от вас спасти, оказаться мужчиной..." "Я немедленно лечу за ней вслед, -- закричал Феликс, хватая крест-накрест свои уши, что меня всегда умиляло. -- Я тут и минуты без Тани на останусь..." "Лети, -- уже спокойно сказала его мама, скрестив руки на груди. -- Лети куда хочешь и к кому угодно. Если у тебя есть деньги." Я прекрасно поняла изумление Феликса при этих словах. Для нас с ним в наших семьях этого слова вообще не существовало. Мы брали столько, сколько нам надо было, без малейшего контроля. "Папа, -- вызывающе сказал он, -- мне нужна тыся-ча рублей, чтобы в Ленинграде уладить мои отношения с Таней..." "Нет, сын, -- вдруг протрезвел направившийся было к себе полковник. -- Потому, что ты ее не стоишь. Поэтому Танечка уехала. Жаль только, что я сам слишком стар для брака с этой благородной женщиной! Уж я бы..." "Я сразу поняла, -- воскликнула его боевая подруга и верная спутница жизни. -- что она будет отбивать у меня и мужа! Я дам тебе деньги, Феликс. Привези, при-вези мне ее обратно, усади за мой стол. Я ее тут же отравлю, как бешеную собаку... Клянусь вам при всех!" "Да чего это вы тут все так ссоритесь? -- не выдержала я. -- Посмотрите вы, на-конец, друг на друга! Вы же всегда были такими милыми и благожелательными. Дядя Илья, это же я, ваша любимая Эликс! Что вы на меня-то смотрите таким волком? Что я вам сделала? Чем не угодила? Тетя Соня! Посмотрите на своего мужа внимательнее. Он же совсем не предатель и изменщик какой-то, а просто болен. Все через пару дней пройдет, раз она наконец-то смылась! Вы все радо-ваться должны, что все так благополучно закончилось. Ведь Феликс мог на ней жениться еще в Ленинграде и привезти ее сюда на законных основаниях. Тогда ваш милый дом превратился бы в ад. Она бы без конца нарочно совала свой несравненный бюст дяде Илье прямо в нос, в самых неожиданных ситуациях, как маньяк-эксгибиционист. И в доме начались бы драки между отцом и сыном..." 3. Феликс: Для меня немедленно настала та самая бесконечная пытка насильственной разлукой, которой хотела избежать Таня, выстроив себе убежище на краю света. Буквально все в доме и в городе без конца напоминало мне только о ней. Я не-сколько раз, словно спохватившись, кидался то в свою комнату, то в уголок за печкой, где я так недавно ее целовал. В переполненном голосами дворе и доме, как и в битком набитом курортниками городе словно стало пусто. Тоска нарастала. В ответ на безобидное шутливое замечание Гены за обедом я так ткнул его носком в голень под столом, что он хромал до вечера, а потом вообще боялся попадаться мне на глаза. Элла жалко улыбалась, но тоже больше не выступала. Только мама откровенно праздновала победу. Но и с моей любимой мамой я отказывался вести какие-либо беседы. Лето, между тем, продолжалось, и мои друзья стали собираться в привычный поход в Ласпи, где я всего две недели назад был с Таней вдвоем. В Орлином мы переночевали у дяди Вити. Я заглянул было к папе в его прист-ройку, но тот встретил меня таким матом, что я поспешил вернуться в дом. Судя по всему он тут активно занимался все эти дни дегустацией, и отказался выйти к моим друзьям. А утром и я отказался идти с ними в Ласпи. "Феликс, -- пыталась шутить Элла. -- Мы же твои тропинки не помним. Мы сорвем-ся, и моя безвременная гибель будет на твоей совести." "Даже если ты и слетишь в пропасть, -- вдруг сказал я, чувствуя, как у меня темнеет в глазах, -- то еще много чего останется на твоей совести." "Ничего себе! -- ахнула Элла. -- Прямо вторая "миледи". Сейчас он еще носом кру-танет и -- все дома!" "Одно слово, подруга детства, и тебе уже никакая пропасть не понадобится, -- скрипнули мои зубы. -- Вот ненасытная натура!" "Ладно, -- вступил умный Валера. -- Феликсу надо от нас отдохнуть, ребята. Разоб-рали рюкзаки и затянули песню: Мы идем, нас ведут, нам не хочется... До привала еще далеко, -- уныло подхватили остальные. -- Труп туриста в ущелье колотится, где-то там глубоко-глубоко..." И знакомая до боли четверка стала удаляться по пыльной сельской улице под недоброжелательными взглядами соседей дяди Вити из каждого двора. Я совсем было собрался, впервые оставшись без копейки, попросить на автобус у дяди Вити, как начался такой циклон с градом, грозой и ливнем, что мне пришлось сесть в "волгу" и поспешить за моими друзьями. Мне чудом удалось их спасти, так как машина попала в оползень и зацепилась за камни только на краю обрыва. Надо признать, что мне здорово помогли протрезвевший папа и дядя Витя со своим сыном Опанасом... 4. Элла: Вранье, как и все, что они вам тут рассказывают! Нет, дайте мне рассказать, чтобы вы поняли, с кем имеете дело... "Надо признать, что мне здорово помогли протрез-вевший папа и дядя Витя со своим сыном Опанасом..." Надо же!.. Вот как было дело. Щадя чувства околдованного и покинутого обалдуя, мы выезжали только туда, где он не был с Танькой, пока Феликс сам не предложил совершить наш традици-онный поход в Ласпи через Орлиное. Сейчас, в цивилизованной стране и через десятилетия трудно поверить, что для подавляющего большинства жителей этого крупного села каждая рутинная поездка в город за покупками означала нечто вроде панической эвакуации туда и обратно. Пышущий жаром, провонявший бензиновой гарью и дорожной пылью автобус подходил к своим пассажирам-сельчанам, как ледокол к острову -- проби-ваясь сквозь толпу мечущихся перед ним стариков и старух. Не надеясь на силу, они пытались взять хитростью, оказаться у открывшейся двери до того, как мо-лодые и сильные начнут привычный штурм. В этой толчее оказались и мы пятеро. Дядя Илья тотчас после последних событий слинял на "волге" в то же Орлиное и больше не возвращался, отказываясь подхо-дить к телефону. Теперь мы со своими рюкзаками, палатками и ластами были захвачены все крушащей массой, пытавшейся ворваться в раскрывшиеся двери. Но там застряла самая ловкая старуха. Несчастная в