. -- К союзу безработных?" "К нашей, "русск-ой" общине! Так вот, как только наши вошли в кнессет..." "Ты стал получать по-собие на шекель больше? Или тебе дали работу?" "Я ни на что не жалуюсь, -- пытался я высвободиться от его тяжелой руки. -- В конце концов, никто меня в Израиль не звал и..." "Вот! -- захохотал гигант. -- Пер-вый признак депрессии, ведущей к абсолютному идиотизму. Человек ежедневно произносит слова "Израиль" и "израильтяне". И прочий бред. В то время, как в иврите существует только два приличных слова: авода -- работа и производ-ное от него -- кесеф -- деньги. Все остальное -- чистая матершина. Нормальные люди неформальную лексику в повседневной жизни не употребляют." "Я не пони-маю..." -- все пытался я вырваться, пока Таня с удовольствием смеялась по ту сторону человека-горы, мило наклоняясь над перилами балкона, чтобы заглянуть мне в глаза. "И понимать тут нечего. Есть авода и кесеф -- есть человек. Нет рабо-ты и денег -- нет человека." "Возьми его к себе, Миша, -- тихо сказала "миледи". -- Иначе он просто пропадет." "Ты понял, Феликс? С сегодняшнего дня ты мой напарник. Будешь заниматься со мной перевозками." "А пособие?" "Мы же договорились -- в приличном обществе не материться. Пособие -- нецензурное слово. Его надо забыть. Ага. Вот и мы, -- выхватил он из кармана мобильник. -- Понял. Выезжаем. Это клиент. Пусть ос-тальные тут веселятся, а мы с тобой перевезем вещички с квартиры на квартиру. Заработаем кесеф, поделим и вернемся к столу. Снимай свой галстук, остальное сойдет. И -- чтоб никакой мне больше матершины, адони! Пособие... фи!" x x x "Пока я займусь холодильником, ты выноси кресла, -- командовал автор "метода Бергера", применяемого во всех больницах мира. -- Только давай сначала вместе сместим его на лестничную клетку." "Да он же тонну весит, -- поразился я, тщетно упираясь ногами в пол, чтобы сдвинуть с места огромный агрегат. -- Надо сюда домкрат, а то и подъемный кран..." "Я за что же нам тогда будут платить кесеф? -- смеялся Миша, прилаживая на спину прокладку и манипулируя какими-то пара-шютными стропами. -- Толкай, толкай. Да не в пол упирайся -- в стену. Отлично. Есть еще сила и в твоем теле, ослабленным политическими извращениями. Так, сюда... Еще чуть. А вы тут мне о... домкратах каких-то, как будто я сам... худо-бедно..." Холодильник словно поплыл в воздухе по едва выдерживающей двойную тяжесть лестнице. Когда я выбежал с первым креслом, Миша уже крепил циклопический ящик в глубине своего фургона. Давно забытая радость труда пронзила все мое существо. Я подпрыгнул и помчал-ся, как некогда по горным тропкам, стремительно перемещаясь вверх и вниз с чужой мебелью. Еш авода -- еш кесеф -- еш хаим, повторял я, обливаясь счаст-ливым потом. В гробу я видел все на свете союзы изр... не материться!.. инженеров и ученых... Начиналась новая жизнь!.. К нашему возвращению веселье было в полном разгаре. Гена, выпучив глаза, кричал кому-то, как туго в проклятом Израиле этническим русским и как он, Гена, их прекрасно понимает и поддерживает. Валера, напротив, пытался доказать ка-кой-то даме, что еврею по галахе не следует... Все были при деле. Только мы с Мишей, Диной и Таней сидели на балконе на ковре, поставив поднос с напитками и закусками в центр нашего круга, и изощря-лись в старых и новых анекдотах, как-то ненавязчиво оказавшись попарно-пере-менными... На взрывы нашего хохота изредка робко заглядывала моя мама, но, напоровшись на светящиеся в темноте глаза хорошо знакомой ей Татьяны, отступала. Кроме нее, все были совершенно счастливы. x x x Год спустя мы стояли вдвоем с Таней, крепко прижимаясь друг к другу плечами и облокотившись на барьер, а в сгущающихся сумерках слышался бас Миши и сча-стливый смех возрожденной Дины. Под нами уходила в пропасть крепостного за-щитного рва стена средневекового Вышеграда. А далее сияла по-европейски мяг-кими вечерними огнями Злата Прага, раскинувшись до горизонта красными чере-пичными крышами. Нанизанное на бесчисленные черные шпили закатное небо отражалось в извивах розовой Влтавы. Потоки машин на улицах казались тихими ручейками. Стояла важная торжественная, как в католическом храме, тишина. Мы запивали чешское пиво забытым родным европейским воздухом. Таня молчала. Скло-нившись к ее щеке, я слушал, как в пору нашей юности, неповторимые родные звуки ее дыхания. Не надо было никаких слов. Моя "миледи" вернулась ко мне -- вместе с самой жизнью... ПОСЛЕСЛОВИЕ ТАНЬИ ДАШКОВСКИ На правах персонажа, начавшего все это печатное действо, считаю необ-ходимым напомнить неискушенным читателям, что нет возраста души. То же счастье, что переполняло меня, когда Феликс ненадолго и чудом оказы-вался все-таки со мной, я испытываю сегодня, когда он вернулся ко мне на-всегда. На этот раз помешать нам было некому. Наши с Мишей дети уже давно взро-слые и самостоятельные, живут себе в других странах, со своими заботами. С их стороны не было и тени удивления или противодействия. Тем более, что папа с мамой после развода остались искренними и ближайшими друзьями, и никто из нас ни на что не претендует. Хирург-психиатр Бергер буквально на глазах вылечил Феликса от всяких его комплексов. Бывший глашатай истин из олимовского сквера заматерел, окреп, освоил примитивный сленговый иврит сродни русскому мату, завел свое дело и превратился в нормального израильского ацмаи -- микроакулу бизнеса. Когда я говорю, что он таким образом наконец нашел себя на "исторической родине", он предлагает мне подняться с ним в хамсин на раскаленную крышу, куда он затаскивает с земли части бойлера. И сравнить это с радостью труда галер-ника. Но соглашается, что быть безработным еще хуже. Если вас это срав-нение неприятно задело, а Феликс к себе на крышу не пригласил, добро по-жаловать ко мне на работу. Тоже получите сходное и незабываемое впе-чатление... Мой быт от перемены мест слагаемых не очень изменился. Даже на природу ездим с новым мужем в похожем фургончике. С учетом горького опыта нашей молодости и нашей с Феликсом искалеченной жизни -- без общих детей и бесконечной радости любви в самые лучшие годы, я настояла на том, чтобы немедленно отселиться от всех Богунов-Дашковс-ких. Здесь даже в соседний город не каждый может себе позволить приез-жать чаще раза в год без острой на то необходимости. И самые горячие привязанности довольно быстро остывают до состояния вечной мерзлоты. Так что ни с кем из персонажей нашей драмы мы с тех пор на одном гектаре так и не встретились. Зато с Мишей и Диной сложились самые теплая отно-шения. Друг друга приглашаем в гости на все праздники. Мне же реализация понятия "МОЙ Феликс" стократ дороже всех событий, описанных в наших монологах. Что же касается Дины, то и она как-то призналась, что всегда чувствовала себя на обочине огромной чужой любви, какой-то запчастью. И что только теперь, на закате жизни, поняла, что значит не просто верно любить, но и быть единственной любимой. З А Н А В Е С А вот и исполнители главных ролей и массовка выходят к рампе -- на бис. Мы же сидим с вами в партере и смотрим на сцену. Декорации -- пустынная в субботу хайфская улица-рынок со старыми бетонными строениями. И на ее заплеванные подмостки, под звуки "Эвейну шолом алейхем" -- мы вам принесли мир, -- первыми выходят мои герои-любовники. А за ними все прочие описанные выше персо-нажи. Прежде всего, конечно, мишпаха -- семья, мафия. Обеззубленная эмиграцией, абсорбцией, интеграцией -- в ласковых объятьях своей нации, как показано в заключительном акте. Это меня не очень удивило. Я давно знала, что все там будем. Но вот когда я увидела, что из трущобных дворов этой улицы-клоаки выходят и улыбаются мне Тарас со своей Галей, Тамара с Водолазовым, ничуть не поста-ревшие Валя с Люсей, Коля в наручниках и Ольга с сумочкой, в которой угады-вался уже не опасный мне нож, мне стало не по себе. Строго смотрела мне в глаза красная Машка с блокнотом в руках. Она кивала на меня Изольдовне, которая была какой-то прозрачной, явно уже не от сего мира. Как и Шурик-долбанутый с проводом на шее. Я сделала ему воздушный поцелуй. Но ничего он мне не отвечал, только тихо кедами качал... Так и не приняли бедо-лагу в сирийские добровольцы для освобождения Голанских высот! Ну, всем, решительно всем нашлось место в Израиле. Не иначе, чтобы плодить но-вые полчища: вон сколько просторов еще завоевывать да оккупировать! Поэтому совсем не зря со мной тут даже Андрей Сергеевич вежливо раскланивается с бал-кона, держа за спиной что-то очень похожее на кнут... И я совсем не уверена, что он простил мне неизменный вектор моей сексуальной ориентации. Не совсем вписывается в пейзаж Леша Горобец с некошерным живым поросенком на огромных вытянутых руках. Поганое животное сучит короткими розовыми ножками и издает на иврите восторженный визг, которым так восхищались мои внуки, когда включали местные юмористические программы. Леша смотрит на жизнерадостную тварь в определенном замешательстве и только головой крутит со своим неизменным "иди ты!.." Гельмут раскланиваться не вышел. Только смущенно делает ручкой с экрана теле-визора в случайно открывшемся окне на первом этаже. У него своя Родина. При-мерно такая же гостеприимная. За кулисами вахтер Егорыч хвастается секретарше Антокольского эротической ав-торучкой, а та смущенно посмеивается и грозит мне пальцем. А за кисеей второго плана скользят какие-то исполнители эпизодических ролей оконченной драмы. x x x Зато, как славно, что с низких светлых облаков ласково улыбаются мои папа с мамой. Они тихо сидят, как всегда, обнявшись, а рядом -- родители Миши. Чуть повыше ласково смотрят на нас Сан-Дмич с Ариной и Гаврилычем. В дымке над серыми развалюхами угадывается умиротворенная улыбка Маргари-ты Леопольдовны. Там же сидит и щерится мне беззубым ртом Савелий Кузьмич с Персиком на коленях. Кот шипит на ветерана, как кипяток, и играет лапами его медалями, сверкающими на солнце нашей Родины. x x x Последнюю символизировал выбежавший на сцену размашистым шагом Иосиф Аронович Трахтенберг. Он держал перед собой руки так, словно готов был нас всех обнять, но в тени его объятий оказался почему-то только ватик Марик с при-личнейшей в этих краях фамилией Альтшулер. x x x И, наконец, где-то в дальних облаках, над морем, вне наших территориаль-ных вод, прошла, словно танцуя, та цыганка. Она плавно махнула мне гибкой рукой и победно улыбнулась. 18.07.01. ШЛОМО ВУЛЬФ -- Dr. Solomon Zelmanov