Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Григорий Семенович Злотин
     Email: gzlotin@yahoo.com
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/z/zlotin_g_s/
     Date: 22 Jan 2003
---------------------------------------------------------------



     Sapienti sat

     Вольф Вукович Люпин,  известный  во  всей  Европе настройщик  роялей  и
композитор-любитель,  прибыл в  город пятичасовым поездом.  С годами у  него
выработалась привычка крепко спать в  пути: как и все хищники, по-настоящему
он оживлялся  только к вечеру. У  дальних  родственников его  покойной жены,
происходившей из  местной  ветви Остен-Сакенов, был старинный "C.Bechstein",
который,  как  явствовало из  недавно  полученного  письма, нуждался  в  его
заботливом вниманьи. До мызы  было совсем  рукой подать, но пускаться в путь
на  ночь  глядя  было негоже.  Люпин  прописался  в  единственной  городской
гостинице, оставил в номере саквояж и отправился  осматривать провинциальные
достопримечательности.
     Уже  в  летах,   Вольф  Вукович  был   настоящим,  породистым   волком:
выдержанным, безупречно светским  и необыкновенно  хорошо  воспитанным.  Его
только  начинавшие  седеть  бакенбарды  изящно  сочетались  со  строго-серым
деловым  сюртуком,  дополняя пристальный  взгляд  серо-стальных  глаз  из-за
стекол  золотого  пенсне.  Он был застенчив  и близорук -  таким его сделала
необходимость, по роду службы, внимательно  вслушиваться в нечто, отделенное
непроницаемой стеной, недоступное взору. Он охотно слушал Брукнера и Франка,
летом езживал на рижский штранд или на Рюген, а зимы проводил в Биаррице или
на Минорке. В травоядной части Курляндии он не был с детства.
     Городишко  располагался   на  самых   задворках  герцогства:  вдали  от
Аренсбурга, от хлопотливых  пристаней Либавы и Виндавы,  и уж тем более - от
пышных митавских  дворцов, не утративших своего великолепия  и после великой
войны. Назывался он Хазенпотт, что в переводе с остзейского означало  что-то
заячье. Волки, должно быть, заглядывали сюда нечасто:  так  или иначе, Люпин
чувствовал себя странным образом неуютно и одиноко.
     Стояла  та  любимая им  нежно-грустная  пора ранней  осени,  когда  вся
местность наяву робко освещается такой же трогательной сепией, какими бывают
старые  и  ломкие  фотографические  снимки.  Держа под локоть  витые  ограды
опрятных бюргерских предсадий, липы по сторонам улиц обреченно роняли желтые
тузы пик на сизую брусчатку, и вагон заблудившейся конки, медленно удаляясь,
искрил своей нелепой дугой.
     

     Всю последнюю неделю Люпин пребывал в свойственной  ему меланхолической
раcсеянности:  мурлыкал  под  нос  первую тему  "Четвертой"  или  скерцо  из
"Седьмой",  думал о  детстве,  о  годах  странствий,  подолгу  просиживал  в
столовой пансиона и  уходил, не  прикоснувшись к тарелке. Ел он вообще мало,
был по большей  части  вегетарианцем, лишь иногда позволял  себе диэтическия
паровыя  котлетки  из  куропаток, и крайне изредка,  раз в несколько лет,  в
обществе  Руди и Лобоса -- своих гимназических приятелей  -- заказывал  филе
миньон. A propos,  кочевая  бездомная  жизнь  давно уже отзывалась  дурными,
наполовину серебряными зубами и несварением желудка.
     Сейчас, идя извилистыми улочками к ратушной площади, он вспоминал,  как
много лет назад гостил у младшего барона Николаи, в поместье "Mon repos" под
Выборгом. У них  было довольно  много общего. У  обоих  деды впервые сменили
беcсребренную гордость черных рыцарских родов на покойную славу и доходность
службы  у белoго  царя. Оба любили изящные искусства:  Люпин  музицировал, а
Павел  Людвигович  был  недурным  живописцем   и  делал  отменныe  пленэрныe
зарисовки красных карельских скал. Оба тяготели к отвлеченным размышлениям и
проводили  целые вечера в неспешных беседах с  сигарами, у камина, в котором
то и дело потрескивали смолистые поленья. Занятно было развлекать друг друга
раcсказами о гимназических проделках. О каникулах в Нидде. О песчаных  косах
Полангена. Просматривать ради скуки обстоятельные статьи в тяжелом золоченом
томе только что переизданной энциклопедии "Гранат":
     "Великое  Герцогство  Курляндия  является  в  наше  время  единственной
тедескоязычной страной, которой  по-прежнему дозволяется содержать заморские
владения  и сколько-нибудь  состоятельный военный флот. Решением Версальской
мирной конференции  союзные  державы  признали заслугу  Митавы  в  одержании
победы  над Четверным  союзом и ея помощь  при одолении  смуты,  обуревавшей
тогда  западные  окраины  белого  царства.  Как  известно,  крупнейшее  и  в
хозяйственном отношении значительнейшее  такое  владение  есть остров  Новая
Курляндия (быв.  Тобаго),  приобретенный еще блаженныя  памяти Е.В. герцогом
Джеймсом I в мае 1654 года. Главный город Новой Курляндии - основанный в том
же году Якобсфорт, где  до сих пор располагается крепость  и военная гавань.
Губернатором Н.К. последние двадцать пять лет бессменно служит генерал-маиор
барон Вольф-Рюдигер фон дер Остен-Сакен.
     (из сборника "Новая и новейшая  история Курляндии", стр.  211-212,  под
руководством  Г.-А.  фон  Глазенапп. Митава,  издательство "Балтикум",  1927
год.)"
     На письменном столе  в  просторном кабинете барона  стояла уже успевшая
пожелтеть фотографическая  карточка с блеклой надписью, сделанной чернилами:
"Первый конгресс  стран-лимитрофов.  Слева  направо: Е.В.  герцог  Курляндии
Эрнст IV Бирон, Е.В. король Финляндии Фридрих-Карл  I и председатель Грамады
Белорусской Народной Республики доктор Игнатий  Коловрат. Гельсингфорс, 1921
год." А  тем временем  белый  снег  падал  и падал на долы, на отлогие спины
холмов, на сосны,  сгрудившиеся у размытой черты, что отделяла серое небо от
окраины  просторного  поля;  и вся  та местность  виделась теперь, издали, в
молочной дымке памяти, то как этот  не вполне удачно вышедший дагерротип, то
как устланный  белою  скатертью  исполинский  стол в  трактире  на литовской
границе...
     Размышления Вольфа Вуковича неожиданно  и грубо прервал резкий возглас,
который он сперва даже  не сумел разобрать. Подняв глаза  от мостовой, Люпин
увидел прямо  перед  собой худосочного сорванца: белобрысого,  косоглазого и
лопоухого, с заячьей губой. Мальчишка был одет в коричневые короткие штаны с
лямками и темно-зеленую рубашку, а на шее у него красовался пестрый галстух:
очевидно,  отличительный  знак  юных  разведчиков.  Неприлично вылупив  свои
нахальные,  водянисто-голубые глазенки, конопатый недоросль  тыкал в сторону
Люпина  грязным пальцем и  истошно  орал:  "Волк!  Волк!!" Вольфа Вукович  в
смущении  огляделся  было  в поисках  городового,  чтобы  объясниться и  все
уладить. Но никакого городового  и в помине не было, а на место происшествия
уже   спешили   шестеро   дюжих    баранов    с   закатанными   рукавами   и
зелено-коричневыми  повязками службы охраны  края.  Не  обращая  внимания на
попытки Люпина заговорить с ними, его немедленно  взяли в кольцо  и  повели,
что было  вполне понятно, далее  в сторону ратуши. Зайцегубый мальчуган  меж
тем несся впереди них,  оглашая округу все тем же односложным воплем: "Волк!
Волк!!"
     Когда  бараны  вывели  Люпина  на  площадь,   у  него  упало  сердце  и
перехватило дыхание. Казалось, что на ней  собрался не только весь город, но
и половина герцогства. Густейшая толпа травоядных запрудила ее: быки, козлы,
бараны, необыкновенно рослые зайцы и даже лифляндские свиньи, и флегматичные
эзельские  тяжеловозы - все были  здесь, все  стояли  единой  плотной массой
вокруг небольшого возвышения в середине и что-то мычали слитно, неразборчиво
и угрожающе.
     На  возвышении стоял  огромный бизон в ситцевой  косоворотке  - судя по
внешности,  родом  из  крестьян  бывшей  Виленской  губернии  -  и  как  раз
заканчивал речь:
     "... которые при свете  дня рядятся, елейно осклабившись, в содранные с
наших спин овечьи шкуры и воровски бродят среди нас, выискивая себе невинную
жертву, а черной ночью крадутся, ощерив свои полные блестящих желтых клыков,
дурно  пахнущие  пасти,  по  нашим мирным пажитям и  по стогнам наших  мирно
спящих городов, ища подло похитить и изорвать в кровавые клочья нежную плоть
нашей  молодой поросли.  Их  мерзкие  зевы  истекают похотливой  слюной,  их
когтистая лапа уже тянется к непорочному ложу наших милых детей, их зловещий
вой гнетет нас долгими лунными  ночами. Но ночь ужаса и  бесправия  пришла к
концу. Раздавим гнусную гадину! Смерть извергам-оборотням! Осиновый кол в их
поганую яму! Смерть волкам!!"
     "Смерть!!" взревела  толпа. Отдельные бараны, из тех, что стояли ближе,
обернувшись к Люпину, стали яростно блеять и забрасывать его комьями навоза,
среди  которых  попадались и  камни. Вольф Вукович мысленно уже попрощался с
жизнью. Но в это время бизон на трибуне сказал: "Поглядите! Вот он, один  из
так называемых и пресловутых "добрых" волков, раскаявшихся, безвредных, тех,
кому мы могли бы  милостиво позволить жить среди насъ." (При  слове "добрых"
толпа взревела  еще громче,  и  камни  полетели  гуще.)  "Мы, травоядные,  -
великодушное племя, не в пример кровожадным  хищникам,  не знающим жалости,"
продолжал  бизон,  "но  необходимо  проявлять  бдительность.  Народное  Вече
Хазенпотта   снисходительно  приговаривает  пойманного   волка   к  двойному
укрощению с последующим выдворением его за пределы левобережной  Курляндии."
Люпина ткнули в  спину прикладом, и спотыкаясь  о  кучи навоза,  которым его
продолжали забрасывать, он  поплелся, вслед  за  конвоирами, к башне  дикого
камня, где еще с орденских времен находилась городская тюрьма.
     Когда на третью ночь ограбленный  до  нитки, оскопленный  и  с выбитыми
зубами,  загнанный  дрожащий зверь,  бывший еще  недавно Люпиным,  трясся  в
выстуженном телячьем вагоне на  переезде через Дюну (1), сквозь гнилые доски
свистел  ледяной ветер, и на поля окрест опускались необычно ранние  в  этом
году снежные мухи. Как выяснилось в подвале башни, Остен-Сакенов выслали еще
за неделю до его приезда. Ближайшие знакомые жили только в Ревеле, а до него
было еще двое суток пути.  Люпин свернулся калачиком, положил седую морду на
грязный пол вагона и тихонько завыл...


     Несколько  лет спустя  я случайно встретил  его в  спальном вагоне-люкс
балтийского  экспресса  "Дерпт-Мемель". Люпин сильно  поседел,  пополнел, но
сохранил  вид  рассеянной  застенчивости  и  тихого  довольства. "Далеко  ли
направляетесь, доктор?"  - осведомился я. -  "В  Хазенпотт. Городская управа
открывает фортепианные курсы для местной молодежи, и меня  просили подобрать
им хороший инструмент." - "Но как же  охрана края  и прочее?" - "Ничего-с. Я
ведь  оттуда  родом. И потом они, знаете ли, очень  изменились к  лучшему  в
последнее  время.  Вряд ли посмеют обидеть  земляка,"  - сказал настройщик и
отвел глаза.

     LA, MMI

     (1) р. Западная Двина.


Last-modified: Wed, 22 Jan 2003 14:39:47 GMT
Оцените этот текст: