. Помогите компаниям по производству и распределению электроэнергии улучшить их финансовые отчеты: потребляйте столько энергии, сколько сможете, и даже больше, но и в этом случае изыщите возможность потребить еще хотя бы чуточку. А для этого - включайте электронагреватели, кондиционеры и другие приборы, потребляющие много электроэнергии. Включив холодильник на максимум и оставив его дверцу открытой, вы сможете охладить большую квартиру - что весьма забавно. Вечером Дня Кутежа Потребления мы соберемся в Центральном парке, чтобы повыть на Луну. ВКЛЮЧАЙТЕ ВСЕ! ШТЕПСЕЛИ - В РОЗЕТКИ! ВЫРУБАЙТЕ ЭЛЕКТРОСЕТЬ! Больницы и подобные им учреждения предупреждены, что им следует принять соответствующие меры предосторожности. Ист-Виллидж-Юзер, июль 1970 г. (подпольная листовка) В ясный день видно далеко. Отсюда, с верхнего этажа административного здания ядерного комплекса "Сан-Иоаквин", главному инженеру Барри Прайсу было отлично видно огромное, похожее на ромбовидное блюдце, пространство, которое когда-нибудь станет морем, а пока являлось калифорнийским сельскохозяйственным центром. Долина Сан-Иоаквин протянулась отсюда на двести миль к северу и на пятьдесят - к югу. На низком холме, на двадцать футов поднимавшемся над совершенно плоской долиной, возвышался незаконченный ядерный комплекс. Этот холм был самой высокой точкой во всей видимой отсюда местности. Даже в эти утренние часы была заметна суматоха деловой активности. Строительные бригады работали в три смены, они работали по ночам, по субботам и воскресеньям и, будь на то воля Барри Прайса, они работали бы на Рождество и на Новый год. Совсем недавно закончен реактор N_1 и сделан неплохой зачин для N_2. Начато рытье котлованов для номеров 3 и 4... Но все идет не так, как надо. Номер 2 закончен, но законники запустить его не разрешают. Его письменный стол завален бумагами. Волосы Прайса всегда очень короткие, узкие усы щеголевато подстрижены. Одет он почти всегда в то, что его бывшая жена называла инженерной униформой: брюки - цвета хаки, рубаха с эполетами - цвета хаки, туристская куртка, тоже с эполетами, - опять же цвета хаки; на поясе болтается микрокалькулятор (когда волосы Прайса были еще сплошь темными, это выполнялось не всегда), в нагрудных кармашках - карандаши. А в специальном кармане куртки - неизменный блокнот. Когда приходилось (теперь все чаще) присутствовать на судебных заседаниях или служебных разборах, устраиваемых мэром Лос-Анджелеса и его советниками по энергетике и охране окружающей среды, давать показания перед Конгрессом, комиссией по ядерной промышленности или комиссией по соблюдению государственного законодательства, Прайс очень неохотно одевал серый фланелевый костюм и галстук. Но возвратясь в родные пенаты, он тут же радостно облачался в свое боевое одеяние - и будь он проклят, если станет переодеваться ради каких-то посетителей. Кофейная чашка была уже совершенно пуста, поэтому последняя отговорка отпадала. Он включил интерком: - Долорес, я уже готов принять пожарников. - Их еще нет, - сказала Долорес. Передышка. Хоть ненадолго. Ненавидя то, чем вынужден заниматься, он снова занялся бумагами, пробормотав про себя: я инженер, черт возьми. Если бы я хотел тратить все свободное время на официальные бумаги или на суды, я стал бы юристом. Или профессиональным преступником. По нарастающей - сожаление, что он взялся за эту работу. Он специалист по энергетике, причем чертовски хороший специалист. Это он доказал, став самым молодым главным инженером пенсильванского завода Эдисона. А также руководя Милфордовским ядерным комплексом, добившись максимальной эффективности и рекордного для всей страны уровня безопасности. Он сам стремился получить свою нынешнюю должность, хотел, чтобы ему поручили "Сан-Иоаквин", и заполучил его - великолепный комплекс, четыре тысячи мегаватт электроэнергии, когда проект будет завершен. Но он профессионал в том, чтобы строить и руководить, а не давать объяснения. Он хорошо знает, как иметь дело с техникой. А также с конструкторами, со строителями, монтажниками силовых линий и электриками. Его энтузиазм в области всего, что относится к ядерной энергетике, передавался тем, с кем он работал. И что из этого получилось? - подумал он. Теперь я все свое время трачу на эти бумаги. Вошла Долорес. В руках - более чем важные, весьма настойчивые документы, на которые необходимо отреагировать. Все они касаются отчетности и все исходят от людей достаточно высокопоставленных, чтобы отрывать от работы главного инженера. Он глянул на кипу документов и памятных записок, положенных Долорес в ящик для входящей документации. - Смотри-ка, - сказал он. - И ведь каждая бумажка здесь - дело рук политиканов. Долорес подмигнула: - Иллегитими нон кардорундум. Барри подмигнул в ответ: - Все не так просто. Пообедаем? - Конечно. В ее быстрой улыбке промелькнуло недвусмысленное обещание. Его охватило возбуждение. Барри Прайс спит со своей секретаршей! Полагаю, подумал он, что узнай об этом наверху, весь департамент, пожалуй, перевернулся бы вверх дном. Ну и черт с ним. Мир обрушился на него. Здание загудело от слабой вибрации турбин - ощущение, порождаемое мегаваттами, вливающимися в сеть электроснабжения, мегаваттами, насыщающими Лос-Анджелес и его индустрию. На самом же деле ничего этого не было. Турбины в прямоугольном здании внизу, под ним, были прекрасными машинами, вершиной человеческой изобретательности. Чудо инженерии, весящее сотни тонн и сбалансированное до микрограммов, способное вращаться с фантастической скоростью и при этом совсем не вибрировать... Почему же люди никак не могут осознать это, почему не всем дано понять красоту замечательных машин? Великолепие машин? - Приободритесь, - сказала Долорес, как бы прочитав его мысли. - Бригады работают. Может быть, как раз сейчас заканчивают. - Ну разве не стоило бы заявить об этом широкой публике? - произнес Барри. - Нет, пожалуй, все же не стоит. Чем меньше о нас сообщают, тем лучше для нас. Все здесь шиворот-навыворот. Долорес кивнула и подошла к окну. Взгляд ее перенесся через долину Сан-Иоаквин по направлению к Темблор Рэйндж, в тридцати милях отсюда. - В ближайшие дни... - Да, - мысль об этом радовала. Южная Калифорния должна быть обеспечена электроэнергией. А с истощением запасов природного газа остаются только две возможности - либо уголь, либо ядерная энергия. Но сжигая уголь, взамен получаешь дым, туман и смог. "У нас лишь один путь, - говорил Барри. - И каждый раз, когда мы получаем ассигнования или когда раздается голос в нашу поддержку - это выигрыш. Сообщения о наших успехах должны получать все законники и политиканы". Он знал, что проповедь эта бесполезна для верующих в иных богов, но она помогала ему разговаривать с теми, кто мог бы испытывать к проекту симпатию. С понимающими. На его столе загорелась лампочка и Долорес, вспыхнув на прощание с улыбкой, поспешила к двери - приветствовать очередную делегацию. Барри собрал свои силы: еще один долгий и трудный день. Лос-Анджелес, суматошные утренние часы. Машины движутся беспрерывными потоками. Несмотря на Санту-Анну, дувшую прошедшей ночью, - легкий смог и запах выхлопных газов. С побережья - клочья тумана, рассеивающиеся под порывами теплого ветра, дувшего с материка. В эти суматошные утренние часы дороги обычно переполнены - но вовсе не бестолковыми водителями. Большинство ездят одним и тем же маршрутом в одно и то же время каждое утро. В них уже заложена программа. Вот полюбуйтесь: машины подъезжают, строго соблюдая заведенный порядок, и отъезжают точно в соответствии с этим порядком. Эйлин не однажды уже подмечала это. Несмотря на комиксы, благодаря которым над калифорнийскими водителями смеялся весь мир, порядок на шоссе они соблюдали много лучше, чем водители, которых Эйлин видела в любом другом месте. Что означало, что для вождения машины не требовалось слишком много внимания. К тому же, в ней тоже была заложена программа. Сложившийся шаблон теперь изменялся у нее редко. Пять минут на чашку кофе - последнюю перед выездом на шоссе. Чашку поставить на маленькую подставку, оставшуюся от Дж.С.Уитни. Еще пять минут на возню с гребенкой. Теперь она уже достаточно проснулась, чтобы делать какое-то дело. Теперь - полчаса, чтобы добраться до компании сантехнического оборудования Корригана, город Бурбанк, а за это время можно успеть многое, если работать с диктофоном. Без диктофона Эйлин не удалось бы совладать с нервами, ее колотило бы в приступах бешенства от беспомощности при каждом малейшем заторе. "Вторник. Не забыть о деле с водяными фильтрами, - сказал ей ее же голос. - Пара наших клиентов установила эти чертовы штуки, не зная, что там не хватало нескольких деталей". Эйлин кивнула. Об этом деле она уже позаботилась. Ей удалось утихомирить гнев деятеля, внешне напоминающего баржу и, по слухам, превращающегося в одного из крупнейших предпринимателей долины. Это показательно: можно лишиться крупной сделки из-за какой-то рядовой продажи. Она включила перемотку, затем продиктовала: "Вторник. Работникам склада проверить все имеющиеся фильтры. Обратить внимание на наличие всех необходимых частей. И послать письмо изготовителю." Затем снова перемотала ленту. Эйлин Сьюзан Ханкок тридцать четыре года. Она милая, но не очень - из-за рук, все время находящихся в движении, улыбки, славной, но вспыхивающей слишком внезапно, как сигнальная лампочка, и походки: у нее была привычка обгонять прохожих. Однажды символически ей было сказано: она обгоняет других в физическом и эмоциональном отношении. При этом не было сказано "в интеллектуальном", а если бы и было, она бы не поверила. Однако это, в общих чертах, было бы правильно. Ей явно задано было стать чем-то большим, чем секретарша, причем задолго до того, как появилось что-то вроде движения за права женщин. Ей и удалось добиться немалого и это несмотря на то, что пришлось поднимать на ноги младшего брата. Если она и говорила об этом, то только со смехом - очень уж оригинальной выглядела ситуация. Брат заканчивает колледж за счет помощи старшей сестры - но сама она колледж не заканчивала. Брат женился благодаря ее содействию - но сама она замуж так и не вышла. Однако, правда на самом деле была вовсе не в этом. Учеба в колледже была ей просто противна. Хотя иногда, возможно, у Эйлин появлялось желание (о котором она никогда никому не говорила) поступить в действительно хороший колледж. Поступить туда, где человека учат думать. В таком колледже, может быть, она и смогла бы учиться. Но просиживать в аудиторах, где почасовики читают лекции, основываясь на уже прочитанных ею книгах - да ну его к черту, такое обучение! Так что учебу она отвергла отнюдь не по финансовым соображениям. Что же до замужества, то просто не нашлось никого, с кем она могла бы ужиться. Она пыталась сделать это - с лейтенантом полиции, и наблюдала, как он нервничает от того, что живет с ней без разрешения городского управления. Их союз, начавшийся так хорошо, полностью распался менее, чем за месяц. Был у нее еще один мужчина, но у него была жена, уходить от которой он не собирался. Был третий, уехавший на восток в командировку на три месяца и не вернувшийся даже по прошествии четырех лет. И был еще... А ведь я все делала правильно, говорила она себе, вспоминая. Мужчины говорили, что она - женщина нервного типа или что у нее чрезмерная активность щитовидной железы - в зависимости от полученного образования и словарного запаса. И отношения с ней сохранять не пытались. Ум у нее был едкий и использовала она его слишком часто. Ей была ненавистна нудная и пустая болтовня. Разговаривала она слишком быстро, а без этого голос ее мог бы быть приятным. Голос, чуточку хриплый от чрезмерного количества сигарет. Уже восемь лет она ездила этим маршрутом. Машинально - не замечая - перестроилась в четвертый ряд. Сделала поворот. Однажды, год назад, она проехала здесь прямо, свернула в улочку, припарковала машину и отправилась обратно пешком, с интересом изучая лабиринт зданий. Улицы наводили на мысль о спагетти, вылепленных из бетона. Ей было немного неловко - она воспринимала себя, как какую-то растяпу-туристку. Но все равно шла и смотрела. "Среда, - сказала запись. - Робин собирается попробовать уладить то дело. Если это удастся, я - помощник менеджера. Если нет - шансов никаких. Вот проблема..." От предвкушения возможного служебного продвижения уши и горло Эйлин зарделись. И руки задвигались слишком быстро, чтобы править рулем. Но она по-прежнему все хорошо слышала. Ее, предназначенный для среды, голос говорил: "Он хочет переспать со мной. Ясно, что тогда он не просто острил и заигрывал. Если дать ему от ворот поворот, упущу ли я тогда свой шанс? Должна ли я ради этого ложиться с ним в постель? Или я настолько уже завязла в делах, что не вижу ничего доброго? - Все это дерьмо, - тихо сказала Эйлин, перемотала ленту и еще раз прослушала эту запись. "Я пока не решила, принять ли от Робина Джестона приглашение на обед. Не забыть бы стереть эту запись. Не хочу, чтобы он сгорел со стыда, если кто-нибудь сопрет диктофон. Как было у Никсона". Эйлин выключила диктофон. Но проблема осталась по-прежнему с ней и по-прежнему терзала обида, что она вынуждена жить в мире, где приходится решать такого рода проблемы. Чтобы отвлечься, она стала сочинять текст письма этому мерзавцу-изготовителю, пославшему фильтры без проверки наличия всех деталей, и ей стало значительно легче. Сибирь. Поздний вечер. Закончился трудовой день врача Леониллы Александровны Малик. Последним пациентом была четырехлетняя девочка, дочь одного из инженеров научно-исследовательского космического центра, расположенного здесь, в пустынных областях севера Советского Союза. Середина зимы, с севера дует холодный ветер. За стенами больницы громоздятся сугробы и даже здесь, в помещении, Леонилла чувствовала, какая на улице холодина. Холод был ненавистен ей. Родилась она в Ленинграде, так что с северными зимами была знакома, однако продолжала надеяться, что ее все же переведут в Байконур или даже в Капустин Яр, на Черное море. Обижало ее то, что она вынуждена лечить попавших сюда не по своей воле, хотя, разумеется, не могла изменить этого. Для педиатра работы здесь было совсем немного - кругом снежная пустыня. Но помимо врачебной, она имела подготовку космонавта. И продолжала надеяться, что будет назначена в космический полет. Возможно, что уже скоро. Говорят, что американцы готовят женщин-астронавтов. Если выяснится, что американцы посылают в космос женщину, Советский Союз сделает то же самое, и быстрее. Последний советский эксперимент с женщиной-космонавтом завершился неудачей. Леонилле было любопытно, что же на самом деле не поладилось у Валентины. Она была знакома как с самой Валентиной, так и с космонавтом - ее мужем. И ни он, ни она не говорили никогда, почему же ее корабль стал кувыркаться, лишив Советский Союз совершить первую в истории посадку космического корабля при возвращении из космоса. Во время своего полета Валентина была гораздо старше, чем Леонилла сейчас. Примитивные были тогда времена - сейчас дела обстоят иначе. Но работы у космонавта по-прежнему немного, все основные решения принимаются службой наземного контроля. Глупая система, подумала Леонилла. Ее собратья-космонавты (все мужчины разумеется) были об этом того же мнения, хотя, конечно, не высказывали вслух. Она вложила в автоклав последний из использованных сегодня инструментов. Собрала сумку. Космонавт или нет, она оставалась врачом, и куда бы ни шла, брала с собой свой профессиональный инструментарий. На тот случай, если кому-либо понадобится ее помощь. Надела меховую шапку и тяжелое кожаное пальто. Чуть поежилась, слушая, как воет за стенами ветер. В соседнем кабинете работало радио. Передавали новости. Леонилла задержалась, слушая. Нечто важное. Комета. Новая комета. Интересно бы узнать о планах ее исследования. Леонилла вздохнула. Если для ее изучения будет послана экспедиция, то Леонилле попасть в нее не светит. Пилот, врач, инженер системы жизнеобеспечения - этими профессиями она владеет. Но не профессией астронома. Это - работа для Петра, либо Василия, либо Сергея. И в самом деле дела обстоят плохо. Но интересно - новая комета. Через три миллиона лет после сформирования на планете Земля разразилась беда. Всю поверхность заполнил ядовитый зеленый мутант - форма жизни, напрямую использующая солнечный свет. Эффективный механизм использования энергии дал зеленому мутанту большое преимущество. Он был силен, сверхактивен, смертоносен. Распространившись везде, завоевав весь мир, он изливал потоки отравлявшего воздух кислорода. Свободный кислород сжег прежде доминировавшие на Земле формы жизни - они превратились теперь в удобрения для мутанта. Примерно в то же время беда постигла эту комету. Ее путь впервые прошел недалеко от черного гиганта. Планета источала жар. Водород и гелий вскипели от инфракрасного света. Затем пути кометы и гиганта разошлись. Вернулось спокойствие. Комета по-прежнему плыла сквозь холодную беззвучную черноту, но - несколько уменьшилась. И с чуточку изменившейся орбитой. ФЕВРАЛЬ: ОДИН Иначе говоря, структуру производства надо описывать таким образом, чтобы у рабочего исчезал страх, что он является лишь колесиком безличной и бездушной машины. Идеальное же решение этой проблемы - выработка концепции, что работа, какой бы она ни была, есть служение Богу и обществу, и потому она - выражение человеческого достоинства. Эмиль Бруннер. Гиффордовские лекции. (1948 г.) Бульвар Вествуд проходит недалеко от Национального радио- и телевещания "Эн-Би-Си" и дома Рэнделла (на Беверли Гленн). Это было главной причиной, по которой Гарви любил посещать здешние бары. К тому же, здесь была мала вероятность наткнуться на кого-нибудь из чиновников-сослуживцев или приятелей Лоретты. Улица была полна студентов всех типов - бородатых и одетых в поношенные джинсы; гладко выбритых и носящих джинсы дорогостоящие; выглядевших жутко - намеренно придавших себе такой облик - и юнцов со старомодно-консервативной внешностью, а также всевозможных промежуточных разновидностей. Гарви брел среди студентов. Миновал специализированный книжный магазин. Специализация - свободная любовь. Следующий книжный магазин - "Магазин для взрослых мужчин". Да, пожалуй, никто иной, кроме взрослых мужчин сюда и не заглянет. Еще один - для любителей научной фантастики. Возможно, там достаточно книг по астрономии и о кометах, рассчитанных на среднего читателя. Прочитав что-нибудь из этого, он сможет затем пойти в магазин студгородка Лос-Анджелеского Университета и взять там уже более научный материал. Здание женской религиозной общины с зеркальными стеклами в окнах. За ним - вывеска, на которой готическими буквами написано: "Первый национальный гарантированный бар" [название бара пародирует название банка]. Внутри - табуреты, три маленьких столика, четыре кабинки, игральные автоматы и проигрыватель. Отделка стен такая, что нравится только постоянным посетителям. На стойке - запасы авторучек, в промежутках между надписями стены отмыты дочиста. Местами краска счищена, чтобы открыть записи, сделанные годами ранее - археология эпохи поп-культуры. Полумрак бара поглотил Гарви, двигавшегося, как усталый старик. Когда глаза привыкли к сумраку, он увидел Марка Ческу, сидящего на табурете. Он протолкался поближе к Ческу и оперся локтями о стойку. Ческу было тридцать с лишним, но по-сути, он возраста не имел. Вечно молодой человек в начале своей карьеры. Гарви было известно, что Марк прослужил четыре года в военно-морском флоте, поступал в несколько колледжей, начал было учиться в Лос-Анджелесском Университете, а сейчас работал в общежитии студентов младших курсов. Он иногда даже называл себя студентом, но никто не верил, что ему удастся когда-нибудь окончить хотя бы колледж. Одет он был в старые джинсы, тенниску, велосипедные тапки и измятую шляпу землекопа. У него были длинные черные волосы и запущенная борода. Под ногтями - грязь и на джинсах - свежие полосы грязи. Но вообще-то заметно, что недавно он мыл руки, и одежда его также недавно стирана. Просто у него не было патологического желания отскребывать себя дочиста. Когда Марк не улыбался, вид у него был угрожающим, несмотря на респектабельный пивной живот. Однако, улыбался он часто. Но к некоторым вещам он относился слишком серьезно и примыкал иногда к буянящей толпе. Это было частью выработанного им для себя образа. А еще Марк Ческу может - если захочет - посоревноваться с профессиональными мотогонщиками, но обычно ему не хочется. Он обеспокоенно посмотрел на Гарви и сказал: - Вы неважно выглядите. - У меня такое состояние, что я хочу убить кое-кого, - сказал Гарви. - Если это так, я могу подыскать подходящего для этого человека, - сказал Марк и замолчал, позволяя обдумать сказанное. - Нет. Я имел в виду своих боссов. Если я кого и хочу убить, так это своих боссов, да будут прокляты их бессмертные души. Отказавшись таким образом от предложения Марка, Гарви заказал банку и два стакана. Он знал, что Марк на самом деле не пойдет на убийство. Просто это была часть выбранного им для себя образа - всегда знать обо всем больше других. Гарви обычно забавляло это, но сейчас настроение у него было совсем не игривое. - Мне надо добиться от них кое-чего, - сказал Гарви. - И они прекрасно знают, что придется пойти мне навстречу. Да и как они, черт бы их побрал, могут об этом не знать? Есть даже надежный заказчик! Но эти сукины дети хотят играть по-своему... Но если один из них свалится завтра с балкона, на убеждение нового мне придется угрохать не меньше месяца, а я не могу позволить себе тратить время впустую. - Сказанное не нанесет ущерба юмору Ческу. Парень может оказаться полезным. При общении с ним настроение улучшается и, возможно, он и в самом деле может организовать убийство. Никогда нельзя знать наверняка. - Так для чего им придется пойти вам навстречу? - Для кометы. Я собираюсь сделать серию документальных фильмов о новой комете. Открывший ее парень - уж так случайно получилось - владеет семьюдесятью процентами акций компании, заказавшей фильм. Ческу хихикнул и кивнул. - Это весьма неплохое дельце. Мне давно хотелось сделать фильм такого рода. И, к тому же, это было бы весьма познавательно. Не то, что последнее мое кинодерьмо - интервью с предсказателями гибели Земли. Причем у каждого - своя версия конца света. Первый из них тогда еще не закончил свой рассказ, а мне уже захотелось перерезать себе глотку и покончить со всем этим. - Так почему дела идут вкривь и вкось? Гарви вздохнул и отпил пива. - Понимаете ли... Есть, скажем, четыре деятеля, которые имеют право сказать мне "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". На самом деле все даже гораздо сложнее. И вот эти нью-йоркцы не желают мириться с производством заказных серий. Но при этом никто не может гарантировать, что они не скажут затем "нет" - после того, как, не колеблясь, потребовали, чтобы я подписал соглашение и представил им смету. Пользы от этого дерьма нет ни малейшей, однако у них право решающего голоса. Четыре чертовых воротилы, держащие в руках подлинную власть. Ну, да ладно, с этими-то я еще могу поладить. Но остается еще пара дюжин тех, кто не может помешать выходу в эфир даже самых идиотских программ, но хочет показать, что он - тоже важная персона. И чтобы это доказать друг другу они могут - если захотят - действительно остановить съемки фильма. Возражений будет выдвинуто столько, сколько они смогут придумать. И при всем этом - интересы заказчика прежде всего, не так ли? Не понадобится долго добиваться, когда же "Кальва" взбеленится. Куча дерьма. И мне приходится всегда действовать в таких условиях. - Гарви внезапно осознал, что у него словесный понос. - Слушай, давай сменим тему. - Хорошо. Вы обратили внимание, как это место называется? - Гарантированный первый федеральный бар. Остроумно, оно украдено у Джорджа Кирлина. - Точно. Люди очень часто пользуются чужими идеями. А знаете, что такое "страхование у Безумного Эдди"? - А как же. Машины, купленные у свихнутого Мунтца. А что насчет "раковой клиники Жирного Джека"? - Раковая клиника, она же покойницкая, Жирного Джека, - ответил Ческу. Петля, давившая на горло Гарви, постепенно расслаблялась. Он отпил еще пива, затем прошел в освободившуюся кабинку: там можно было откинуться, опираясь спиной на стенку. Марк последовал за ним и занял место напротив. - Эй, Гарви, когда мы снова отправимся путешествовать? Ваш мотоцикл еще на ходу? - Да. - Год назад... нет, черт возьми, уже два с половиной года... он послал все к дьяволу и позволил Марку утащить себя в поездку по побережью. Они пили в маленьких барах, беседовали с другими путешественниками и останавливались на привалы там, где им хотелось. Ческу заботился о мотоциклах, а Гарви оплачивал счета. Счета, впрочем, были невелики. То были совершенно безмятежные дни. - Мотоцикл на ходу, но шанса воспользоваться им у меня нет. А когда эта серия пойдет в работу, времени не останется совершенно. - Я могу помочь в этой работе? Гарви пожал плечами. - Почему бы и нет? - Марк часто работал с Гарви - таскал камеры и оборудование, а то и просто был в роли мальчика на побегушках. - Если вам удастся хоть ненадолго удерживать язык за зубами. - Такова уж у меня натура. Я меланхолик-всезнайка. Бар потихоньку уже заполнился народом. Проигрыватель перестал играть и Марк встал. "Для всех вас" - сказал он, извлек из-за стойки двенадцатиструнную гитару и разместился на стуле в дальнем конце помещения. Это тоже было частью обычая - Ческу пел во всех барах за еду и за выпивку. Во время той поездки по побережью в каждом втором баре между Лос-Анджелесом и Кармелем они получали за счет пения Марка по бесплатному бифштексу. Пел Марк хорошо, он мог стать и профессионалом, но для этого ему не хватало выдержки и терпения. Ни на одном месте работы ему не удавалось продержаться более недели. Марку казалось, что люди, имеющие постоянный заработок - чародеи, обладающие неким непостижимым для него секретом. Марк взял пробный аккорд, сыграл вступление. Мелодия - старой ковбойской песни "Чистая прохладная вода". Целый день подряд - в телевизор взгляд. Телевизор вместо культуры, культуры... Мыльных опер водоворот, Фильмы целые дни напролет - Чтобы забыл о культуре, О... самом сладчайшем - культуре. Гарви одобрительно хохотнул. Толстяк бармен поставил перед Марком банку пива и тот выразил признательность, мотнув головой. Солнышко село и города тело Вопит - вопит о культуре, культуре... Судью и мента разбирает смех: Они растоптали культуры грех. Самой сладчайшей... культуры. На какое-то время Марк перестал петь - терзал гитару. Звенели аккорды, некоторые - явно неверные, но некоторые - верные на удивление. Будто Марк искал что-то, чего никак не мог найти. Телевизор включи. Смотри и молчи. Твой разум уже не кричит. В телевизор взгляд - и ты уже распят. Распят рядом с культурой, культурой... Ты уже забыл, кем ты раньше был, И твой разум давно уже остыл. И тебя, и меня телевизор купил И продал - вместе с культурой. Вместе с самым сладчайшим - культурой. Гитара смолкла и Марк квакающим голосом возвестил: - Еще больше вы сможете узнать об этом, посмотрев фильм старины Богарта "САМОЕ СЛАДЧАЙШЕЕ - КУЛЬТУРА". Леонард Бернштейн в сопровождении Лондонского симфонического оркестра и группы "Роллинг Стоунз". Поражающий воображение показ, что же такое КУЛЬТУРА. Самое сладчайшее - культура. Граждане, сегодня состоятся дебаты между президентом союза сельскохозяйственных рабочих и двадцатью двумя обезумевшими от голода домохозяйками. Основными аргументами домохозяек в дебатах будут кухонные ножи. Это и есть КУЛЬТУРА. САМОЕ СЛАД-ЧАЙ-ШЕЕ - КУЛЬ-ТУ-РА. Господи, подумал Гарви. Господи, проиграть бы запись всего этого у нас на производственном совещании. Он откинулся на стенку бара, ему было очень хорошо. Но скоро ему придется отправиться домой. А там - жена и Энди, и Киплинг. И сам дом, который он так любит, но который так дьявольски дорого стоит. Горячий сухой ветер "Санта Анна" дул вдоль бухты Лос-Анджелеса. Гарви ехал с открытыми окнами, пиджак брошен рядом на сиденье, на нем сверху - скомканный галстук. Фары высвечивали зеленые холмы, покрытые облетевшими деревьями. Между холмами - пальмы. Кругом - непроглядная летняя тьма Калифорнийского февраля. Для Гарви в этом не было ничего необычного. Он ехал, мурлыкая про себя песенку Марка. Когда-нибудь я запущу по телесети запись этой песенки и ее услышат три четверти деловых людей Лос-Анджелеса и Беверли-Хилз. Наполовину расслабившись, он мечтал. Грезы рассеивались лишь когда впереди идущая машина замедляла ход и, как на волнах, раскачивались вспышки тормозных огней. На вершине холма он свернул направо, к Мулхолланду, затем снова направо, в Бенедикт-каньон, съехал немного вниз по холму и опять повернул направо - на Лису. Переулок Лисы был одной из многих коротких улочек, образованных построенными лет пятнадцать назад домами. Один из этих домов принадлежал Гарви - благодаря Посейдонской кредитно-сберегательной компании. Чуть далее по Бенедикт-каньону был поворот на Силео-драйв, где Чарли Менсон доказал всему миру, что цивилизация - вещь хрупкая и недолговечная. После ужасного воскресного утра 1969 года на Беверли Хилз не осталось дома, где не было бы ружья или сторожевой собаки. Просроченные разрешения на ношение огнестрельного оружия были возобновлены в считанные дни. И с тех пор, несмотря на пистолет, Гарви, ружье и собаку, Лоретта мечтала уехать отсюда. Ей хотелось жить в безопасности. Дом. Большой белый дом с зеленой крышей. Дом, с фасада украшенный газоном, раскидистым деревом и маленькой верандой. Его можно хорошо продать - это самый дорогостоящий дом этого квартала. Но Гарви отлично понимал, что "самый дорогостоящий" - понятие относительное. К дому вела обычная подъездная асфальтированная аллея - не огромная круглая площадка, как у дома напротив. Не сбавляя скорости, Гарви повернул к дому, на подъездной аллее замедлился и дал радиосигнал для открытия двери. Машина как раз подъехала к дому, когда дверь, уехав вверх, открылась. Гарви мысленно поздравил себя за превосходный расчет времени. Дверь гаража закрылась за ним и он позволил себе мгновение отдохнуть, сидя в темноте. Гарви очень не любил ездить по улицам тогда, когда они запружены машинами, но, тем не менее, чуть ли не каждый день - причем дважды! - ему приходилось ездить именно в эти часы. Надо принять душ, подумал он. Затем вылез из машины, вышел снова на улицу и подошел к черному ходу. - Вы, Гарви? - прозвучал похожий на мычание баритон. - Я, - ответил Гарви. Волоча за собой грабли, по газону своего дома к нему шел Горди Ванс, сосед Рэнделлов слева. Он облокотился на забор и Гарви сделал то же самое. При этом ему подумалось, что это карикатурно напоминает болтовню домохозяек. Только Лоретте не нравится Мария Ванс. И, к тому же, трудно представить, чтобы они беседовали, облокачиваясь на забор. - Ну, Горди, как идут дела в вашем банке. Губы Горди дрогнули, изобразив на мгновение улыбку. - Нормально. Однако, подготовка ваша недостаточна для того, чтобы делиться с вами впечатлениями о ходе инфляции. Но вот что: вы не смогли бы освободиться на выходные? С расчетом на то, что можно было бы совершить пешую прогулку? Со скаутами. По снегу. Уже одно это звучит здорово. Чистый снег. С трудом верится, что не более, чем в часе пути в лесах Анджелесских гор лежит глубокий снег и среди сосен и елей свистит пронзительный холодный ветер. Не более, чем в часе - а мы стоим здесь, в темноте, в одних рубашках с короткими рукавами. - Скорее всего, нет, Горди. У меня появилась хорошая работа. - Господи, надеюсь, что она действительно появилась! - Уж вы лучше не рассчитывайте на меня. - А как насчет Энди? С расчетом на то, что я назначил бы его предводителем передовой группы в этой вылазке? - Он еще немного для этого молод... - Ну, не совсем. Опыт у него уже есть. А сейчас со мной будут, в основном, новые ребята, для которых это будет первая вылазка. Так что можно назначить Энди. - Хорошо. Тем более, что занятий в школе у него сейчас нет. А куда вы собираетесь идти? - На Клаудберст Саммит [вершина, разрывающая облака (англ.)]. Гарви широко улыбнулся. Хотя он ни разу не видел лаборатории Хамнера, расположена она была неподалеку от этого места. Путешествуя, он, должно быть, проходил мимо нее с дюжину раз. Последовало обсуждение деталей. Поскольку дует Санта Анна, то снег, не считая вершин, везде растаял. Но на вершинах, конечно же, он остался. Сугробы там - как на севере. Горди и дюжина скаутов. Звучит это, как забавная шутка. Но это и было забавой. - Знаете, Горди, - Гарви уныло покачал головой, - в дни моего детства пеший поход на Клаудберст занимал целую неделю. А теперь туда можно доехать за час. Прогресс. - Да уж. Но это и в самом деле прогресс, не так ли? Имея в виду, что теперь можно с утра съездить туда, а потом успеть на работу. - Да, верно. Черт возьми, мне так хотелось бы пойти с вами. - В условленное время на своих машинах они отправятся в путь. Сначала час езды. Потом пойдут пешком. Потом, достав из рюкзаков все необходимое, разобьют лагерь. И будет гореть сырое дерево в походном костре. И обезвоженная и консервированная пища для туристов на вкус будет как амброзия. И кофе, и ночь, и ветер, от которого некуда скрыться, и ты слушаешь, как он свистит над тобой... Однако, к комете все это не имеет ни малейшего отношения. - Как жаль, что не могу. - Ладно. Я сам поговорю с Энди. Проверьте только его снаряжение для моего похода. Хорошо? - Конечно. На уме Горди было еще кое-что, что ему хотелось сказать. "Не позволяйте Лоретте снаряжать сына. По горам тяжело ходить и так, без того барахла, которое она ему навяжет. Грелки. Запасное одеяло. Возможно, даже будильник." Гарви вернулся обратно в гараж - за курткой и галстуком. Выйдя из гаража, он пошел теперь другой дорогой - на задний двор. Он подумал, а что, если спросить у Горди: "Как вам нравится название "Принадлежащий Горди банк". Друзья встречаются здесь за чашкою кофе". Судя по тому, как выглядело его лицо, когда Гарви упомянул о банке, это бы не прошло. Там какие-то трудности. Временные затруднения. На заднем дворе, за бассейном, Энди играл сам с собой в баскетбол. Рэнделл остановился и молча наблюдал за ним. В мгновение ока - прошел, должно быть, год, а кажется, будто за неделю - Энди превратился из мальчика в... превратился в фигуру из палок. Теперь он - руки и ноги и длинные кости, предназначенные для баскетбола. Энди резко сорвался с места и с изысканной расчетливостью бросил мяч. Пританцовывая, поймал прискакавший назад мяч, переменил позицию, постукивая им о землю, и снова взорвался в великолепном броске. При этом Энди не улыбнулся, а лишь удовлетворенно кивнул. Мальчишка неплох, подумал Гарви. Штаны на Энди были новые, но лодыжек они уже не прикрывали. В сентябре ему исполнится пятнадцать и пора будет поступать в высшую школу. Надо будет отправить его в Гарвардскую мужскую высшую школу - лучшую в Лос-Анджелесе. Только на то, чтобы получить в ней место, уйдет уже целое состояние. А на зубного врача уже и сейчас уходят многие тысячи. И потом будет уходить еще больше... И насос для накачки воды в бассейн издает уже какие-то странные звуки. И клуб электронной музыки, в который вступил Энди (как раз перед тем, как парню захотелось иметь собственный небольшой компьютер - ну кто может порицать его за это?). И... Рэнделл тихо вошел в дом, довольный, что Энди не заметил его. ПОДРОСТОК - ПОТЕНЦИАЛЬНО ЦЕННОЕ ИМУЩЕСТВО. ОН МОЖЕТ РАБОТАТЬ - ПОМОГАТЬ ТЯНУТЬ ЛЯМКУ. ГРУЗ МОЖНО БУДЕТ РАЗДЕЛИТЬ, ПЕРЕЛОЖИВ ЧАСТЬ НА ЮНЫЕ ПЛЕЧИ. И МУЖЧИНЕ СТАНЕТ ЛЕГЧЕ. В мусорном ведре на кухне - оберточная бумага. Значит, Лоретта делала покупки. Рождества без расходов не бывает и на письменный стол Гарви лягут новые счета. А по радио он слышал отчет фондовой биржи. Акции падают. Лоретты видно нигде не было. В раздевалке перед ванной Гарви содрал с себя одежду и забрался под душ. Бившая сверху горячая вода смывала с него напряжение. Мозг Гарви отключился. Ему представлялось, что он - кусок мяса, обмываемый струей воды. Всего лишь. Как если бы его мозг ДЕЙСТВИТЕЛЬНО отключился. Совесть у Энди есть. Бог свидетель, никогда я не заставлял его чувствовать себя виноватым. Ну, дисциплина - конечно же. Наказывал, ставил в угол, даже шлепал... Но когда наказание закончено - оно закончено, и вины больше не существует. Но что такое вина, он все же знает. Если бы Энди стало известно, сколько он мне стоит - в долларах и центах... в годах моей жизни. Если бы ему стало известно, что именно из-за него я живу так, как живу - сидя в дерьме, держась за эту проклятую работу и гоняясь за премиями, которые позволяют нам держаться на плаву... Что сделал бы Энди, если бы ему стало известно все это? Сбежал бы? Стал бы подметать улицы Сан-Франциско, пытаясь вернуть мне эти деньги? Как, однако, чертовски хорошо, что ему ничего этого не известно. Сквозь шум воды прорезался чей-то голос. Рэнделл вынырнул из мира своих размышлений и увидел Лоретту, улыбающуюся за стеклом дверцы душа. - Эй, как дела? - сказала она. Он помахал ей рукой. Лоретта восприняла это, как приглашение. Рэнделл смотрел, как она медленно раздевается. Похотливыми движениями снимает с себя одежду. А потом быстро, чтобы вода не брызгала наружу, она проскользнула в дверь душа... И это была не среда. Гарви обнял ее. Они поцеловались и вода била по их телам. Но это была не среда. - Как дела? - спросила она. С самого начала их знакомства он научился читать по ее губам - во что она не верила до сих пор. - Думаю, они согласятся, - ответил Гарви. - Не вижу, почему им не согласится. В этом не было бы смысла. Если они будут медлить, то тему эту перехватит "Си-Би-Эс". - Верно. - Магия душа и секса исчезли. Фу-у. - Разве нет способа объяснить им, что они поступают глупо? - Нет, - Гарви повернул вентиль и вода потекла тоненькой струйкой. - Почему нет? Потому что они и сами это знают. Но играют они не в ту же игру, что и мы. - Все зависит от тебя. Если бы ты хоть раз настоял на сво