шка то и дело бегал смотреть, сколько другие ребята вскопали. Я говорю ему:
-- Ты не бегай, работай, а то мы меньше всех вскопаем.
-- Ничего, -- говорит, -- я еще поднажму. И стал поднажимать.
Поднажмет, поднажмет и снова убежит куда-нибудь.
В этот день мы мало работали. Скоро вожатый Витя позвал всех обедать. После обеда мы с Мишкой схватили лопаты и снова хотели на огород бежать, но Витя не позволил. Он сказал:
-- Работать будем только до обеда. После обеда -- отдыхать, а то у нас найдутся такие ребята, которые в первый же день перетрудятся и потом не смогут работать.
На следующее утро мы раньше всех примчались на огород и стали копать. Потом Мишка выпросил у Вити рулетку и принялся землю мерять, сколько у нас на участке вскопано да сколько осталось. Покопает немного и снова меряет. И все ему кажется мало.
Я говорю:
-- Конечно, будет мало, если я один копаю, а ты только меряешь!
Он бросил рулетку и стал копать. Только недолго копал. Корень ему в земле попался, так он этот корень стал из земли выдирать. Драл его, драл, весь участок разворотил. Даже на соседний участок залез и там выдирает этот корень.
-- Да брось ты его, -- говорю. -- Чего ты к нему привязался?
-- Я, -- говорит, -- думал, что он короткий, а он вон какой длинный, как удав.
-- Ну и перестань с ним возиться!
-- Да должен же он где-нибудь кончиться!
-- А тебе будто не все равно?
-- Нет, -- говорит, -- я такой человек: если за что-нибудь взялся, обязательно до конца сделаю.
И снова ухватился руками за корень. Тогда я рассердился, подошел и отрубил этот корень лопатой. А Мишка корень рулеткой измерил и говорит:
-- Ого! Шесть с половиной метров! А если бы ты не отрубил, так он, может быть, метров двадцать был бы!
Я говорю:
-- Если бы я знал, что ты так будешь работать, то с тобой бы не связывался.
А он:
-- Можешь отдельно. Я же тебя не заставляю.
-- Как же теперь отдельно, когда у нас столько вскопано! Вот не получим из-за тебя красного знамени.
-- Почему не получим? Ты посмотри, сколько у Вани Ложкина и Сени Боброва. Еще меньше нашего.
Он побежал на участок Вани и Сени и стал над ними смеяться:
-- Эх, вы! Придется вас на буксир брать!
А они его прогоняют:
-- Смотри, как бы тебя не взяли!
Я говорю:
-- Чудак ты! Над другими смеешься, а сам сколько сделал? И чего я только с тобой связался!
-- Ничего, -- говорит, -- я одну штуку придумал. Завтра знамя будет на нашем участке.
-- С ума, -- говорю -- сошел! Тут на два дня работы, а с тобой и четыре провозишься. г -- Вот увидишь, я потом тебе расскажу. -- Ты лучше работай. Все равно земля сама не вскопается.
Он взял лопату, но тут Витя сказал, чтобы все шли обедать. Ну, Мишка лопату на плечо и помчался впереди всех в лагерь.
После обеда Витя стал красный флаг делать, а мы все ему помогали: кто палку строгал, кто материю подшивал, кто разводил краски. Флаг получился красивый. Палку выкрасили золотой краской, а на красной материи Витя написал серебряными буквами: "Лучшему огороднику".
Мишка сказал:
-- Давайте еще пугало сделаем, чтоб вороны огород не клевали.
Эта затея всем очень понравилась. Взяли мы жердь и к ней крест-накрест палку привязали, достали старый мешок и сшили из него рубаху. Потом натянули эту рубаху на жердь, а сверху глиняный горшок надели. На горшке Мишка нарисовал углем нос, рот, глаза. Страшная рожа получилась! Поставили это пугало посреди двора. Все смотрели на него и смеялись.
Мишка отвел меня в сторону и говорит:
-- Вот что я придумал: давай, когда все лягут спать, удерем на огород и вскопаем свой участок. Оставим на утро кусочек маленький, завтра быстро закончим и получим знамя.
Я говорю:
-- Если бы ты работал! А то ведь с разными пустяками возишься.
-- Я буду хорошо работать, вот увидишь!
-- Ну ладно, только если ты снова возьмешься за старое, брошу все и уйду.
Вечером все легли спать. И мы с Мишкой легли, только для виду. Я уже начал дремать. Вдруг меня Мишка толкает в бок:
-- Вставай! А то не видать нам знамени, как своих ушей!
Встал я. Мы вышли так, чтобы никто нас не видел. Взяли лопаты и пошли на огород. Луна светила, и все было видно.
Пришли на огород.
-- Вот наш участок, -- говорит Мишка. -- Видишь, и пень торчит.
Стали мы копать. На этот раз Мишка хорошо работал, и мы много вскопали. Дошли до пня и решили его выкорчевать. Обкопали со всех сторон и стали из земли тащить. Тащили, тащили, а он не лезет. Пришлось обрубить корни лопатой. Устали, как лошади! Все-таки вытащили. Землю заровняли, а пень Мишка на соседний участок бросил.
Я говорю:
-- Это ты нехорошо сделал!
-- А куда его девать?
-- Нельзя же на чужой участок!
-- Ну, давай его в реку бросим!
Взяли мы пень и потащили к реке. А он тяжелый! Насилу дотащили -- и бултых в воду! Он поплыл по реке, как будто спрут или осьминог какой. Мы посмотрели ему вслед и пошли домой. Больше в этот раз уже не могли работать, устали очень. Да нам совсем небольшой кусочек осталось вскопать.
Утром проснулись мы позже всех. Все тело у нас болит: руки болят, ноги болят, спина болит.
-- Что это? -- спрашивает Мишка.
-- Перетрудились, -- говорю, -- слишком много работали.
Встали мы, размялись немного. За завтраком Мишка стал перед ребятами хвастать, что красное знамя достанется нам.
После завтрака все помчались на огород, а мы с Мишкой пошли не спеша. Куда нам спешить! Пришли на огород. Все, как кроты, роются, а мы ходим да посмеиваемся.
-- Не видать вам знамени, -- говорим, -- как своих ушей!
Ребята отвечают:
-- Вы бы работали! Только другим мешаете.
Тут Мишка говорит:
-- А это вот чей участок? Совсем мало вскопано. И хозяев нет. Наверно, дрыхнут еще!
Я посмотрел:
-- Номер двенадцатый. Да это ведь наш участок!
-- Не может быть, -- говорит Мишка. -- Мы больше вскопали.
-- Мне, -- говорю, -- тоже казалось, что больше.
-- Может быть, нарочно кто-нибудь номерки переменил?
-- Нет, все правильно. Вот одиннадцатый, а там тринадцатый.
Смотрим, и пень торчит. Мы растерялись даже.
-- Послушай, -- говорю я. -- Если это наш участок, то откуда же пень взялся? Мы ведь его уже выкорчевали!
-- Правда, -- говорит Мишка. -- Не мог же за ночь новый пень вырасти.
Вдруг слышим, Ваня Ложкин на своем участке кричит:
-- Ребята, смотрите, какое чудо! У нас тут вчера пень был, а сегодня нету. Куда он делся?
Все побежали на это чудо смотреть. Подошли и мы с Мишкой.
А это вот чей участок?"Что такое! -- думаем. -- Вчера у них и до половины не было вскопано, а сегодня совсем небольшой кусочек остался".
-- Мишка, -- говорю я, -- да это ведь мы ночью по ошибке на их участке работали и пень им выкорчевали!
-- Да что ты!
-- Верно!
-- Ах мы ослы! -- говорит Мишка. -- Да что же нам теперь делать? По правилу, они должны нам свой участок отдать, а себе пусть берут наш. Что мы, даром у них работали?
-- Молчи! -- говорю. -- Хочешь, чтоб над нами весь лагерь смеялся?
-- Что же делать?
-- Копать, -- говорю, -- вот что!
Схватили мы лопаты. Да не тут-то было: руки болят, ноги болят, спина не разгибается.
Скоро Ваня Ложкин и Сенька Бобров на своем участке работу кончили. Витя поздравил их и отдал им красное знамя.
Они поставили его посреди участка. Все собрались вокруг и в ладоши захлопали.
Мишка говорит:
-- Это неправильно!
-- Почему неправильно? -- спрашивает Витя.
-- Потому и неправильно, что за них кто-то пень выкорчевал. Они сами сказали.
-- А мы виноваты? -- говорит Ваня. -- Может быть, его кто-нибудь себе на дрова выкорчевал. Разве мы запрещать будем?
-- А может быть, его кто-нибудь по ошибке вместо своего выкорчевал, -- ответил Мишка.
-- Тогда бы он здесь был, а его нигде нет, -- сказал Ваня.
-- А может быть, они его в реку бросили, -- говорит Мишка.
-- Ну что ты пристал: "может быть" да "может быть"!
-- Может быть, вам и участок кто-нибудь ночью вскопал, -- не унимался Мишка.
Я его толкаю, чтоб он не проговорился. Ваня говорит:
-- Все может быть. Мы землю не меряли.
Пошли мы на свой участок и стали копать. А Ваня и Сенька стали рядом и хихикают.
-- Вот работают! -- говорит Сенька. -- Будто во сне мочалку жуют.
-- Надо их на буксир взять, -- сказал Ваня. -- У них ведь меньше всех вскопано.
Ну и взяли нас на буксир. Помогли нам копать и пень выкорчевать. Все равно мы позже всех кончили. Ребята говорят:
-- Давайте на их участке, как на отстающем, поставим пугало.
Все согласились и поставили пугало на нашем участке. Мы с Мишкой обиделись. А ребята говорят:
-- Добивайтесь, чтоб ваш участок стал лучшим, когда посадка и прополка будут, вот и уберем тогда с вашего огорода пугало.
Юра Козлов предложил:
-- Давайте пугало ставить отстающим.
-- Давайте, -- обрадовались все.
-- А осенью подарим тому, у кого будет самый плохой урожай, -- говорит Сенька Бобров.
Мы с Мишкой решили стараться изо всех сил, чтоб отделаться от этого пугала. Только у нас так ничего и не получилось. Все лето простояло оно на нашем участке, потому что на посадке Мишка все перепутал и посадил свеклу там, где уже была морковка посажена, а при прополке вместо сорняков петрушку повыдергал. Пришлось на этом месте в спешном порядке редиску посадить. Сколько раз я хотел отделиться от Мишки, да никак не мог. "Кто же, -- думаю, -- в беде товарища покидает!" Так и маялся с ним до конца.
Зато осенью красное знамя нам с Мишкой досталось. У нас самый большой урожай помидоров и кабачков оказался.
Ребята стали спорить.
-- Это неправильно! -- говорили они. -- Все время были отстающие, и вдруг самый большой урожай!
Но Витя сказал:
-- Ничего, ребята, все правильно. Хоть они и отставали, но землю хорошо обрабатывали, старались и добивались, чтоб большой урожай был.
Ваня Ложкин сказал:
-- У них земля была хорошая. А вот нам с Сеней скверная земля попалась. И урожай маленький, хоть мы и старались. За что же нам пугало подарили? Пусть они тогда и пугало берут себе, раз оно у них все лето стояло.
-- Ничего, -- говорит Мишка, -- мы возьмем и пугало. Давайте его сюда.
Все засмеялись, а Мишка сказал:
-- Если бы не это пугало, то мы и знамени не получили бы.
-- Это почему же? -- удивились все.
-- Потому что на нашем участке оно ворон пугало, а на других вороны не боялись, вот и урожай получился меньше. И потом, из-за этого пугала мы не забывали, что нам надо стараться и работать лучше.
Я говорю Мишке:
-- Зачем ты взял это пугало? Для чего оно нам?
-- Ну, давай его в реку бросим, -- говорит Мишка. Взяли мы пугало и бросили в реку. Оно поплыло по реке, растопырив руки. Мы посмотрели ему вслед и стали в него камнями швырять. А потом пошли в лагерь.
В тот же день Лешка Курочкин снял нас фотоаппаратом вместе со знаменем. Так что, если кому-нибудь хочется карточку, мы можем прислать.






ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОЛИ КЛЮКВИНА Рисунки И. Семенова
Ученик четвертого класса школы No 36 Толя Клюквин вышел из дома No 10 на Демьяновской улице и, свернув в Третий Каширский переулок, зашагал к своему приятелю Славе Огонькову, который жил на Ломоносовской улице, в доме No 14. Еще вчера с вечера друзья условились встретиться сегодня утром и поиграть в шахматы. Они оба увлекались этой игрой и способны были играть с утра до вечера. Такая на них полоса нашла.
Толя очень спешил, потому что обещал своему другу прийти к десяти часам утра, но уже было гораздо больше, так как Толя по своей неорганизованности замешкался дома и не успел выйти вовремя. А тут еще, как это всегда бывает, когда поскорей надо, на улице произошла задержка. Он уже был в конце Третьего Каширского переулка, как вдруг из-за забора вылезла серая кошка и остановилась с явным намерением перебежать Толе дорогу.
-- А-кши! Брысь сейчас же! -- закричал Толя на кошку и, чтоб испугать ее, нагнулся, делая вид, будто хочет поднять с земли камень.
Это действительно испугало кошку, но, вместо того чтоб бежать назад, она бросилась через дорогу и скрылась за воротами дома на противоположной стороне улицы.
-- Ах, чтоб тебя! -- растерянно пробормотал Толя.
Он остановился, не смея идти вперед, и стал думать, что лучше: плюнуть три раза через плечо и продолжать путь или возвратиться назад и пройти по другой улице. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, он решил все же вернуться назад.
"Будто что-нибудь может измениться от того, что я плюну три раза, -- рассуждал он. -- Раз кошка перебежала дорогу, то тут хоть плюй, хоть не плюй... Хотя если сказать по правде, то, может быть, и сама кошка ничего не значит, да ладно уж, шут с ней! Мне нетрудно по другой дороге пройти, а то на самом деле еще какая-нибудь неудача получится".
Рассуждая таким образом, Толя вернулся к своему дому и, пройдя по Демьяновской улице до следующего угла, свернул во Второй Каширский переулок. На этот раз он добрался до Ломоносовской улицы без особенных приключений и еще издали увидел, как из подъезда дома No 14 вышел какой-то мальчик. Сначала Толе показалось, что он очень похож на Славу Огонькова, потом показалось, будто не очень. Мальчик между тем постоял у подъезда, словно о чем-то раздумывая, после чего повернулся к Толе спиной и зашагал в противоположную сторону.
"Ладно, -- сказал сам себе Толя. -- Я сейчас поднимусь к Славе, и все станет ясно. Если Слава дома, то это значит, не он. Если же его дома нет, то тогда это он".
Поднявшись на четвертый этаж, Толя позвонил у дверей 31 квартиры. Ему отворила Славина мама.
-- А Слава только что ушел, -- сказала она. -- Разве ты не встретил его?
-- Нет, то есть я видел его издали, да подумал, что это не он. Он ведь сказал, что подождет меня.
-- Он тебя долго ждал, даже сердился, что ты не идешь. А потом ему позвонил по телефону Женя Зайцев, и Слава сказал, что пойдет к нему.
-- Свинья какая! Будто уж не мог подождать немножко! -- сказал Толя, попрощавшись со Славиной мамой и спускаясь по лестнице.
Выйдя на улицу, он постоял у подъезда, раздумывая, что предпринять, потом тоже пошел к Жене Зайцеву, который жил на Загородном шоссе, то есть довольно далеко от Ломоносовской улицы. Теперь Толе не к чему было спешить. Он шел, зевая по сторонам и разглядывая все, что попадалось на пути. На Суворовском бульваре он остановился, чтоб посмотреть на ребят, которые учились кататься на детском двухколесном велосипеде.
Ребят было четверо, но ни один из них еще не умел кататься, поэтому они не столько ездили, сколько падали с велосипеда. Нужно сказать, что кататься на этом велосипеде без привычки было довольно трудно, так как он был не совсем обычной конструкции. На обычном двухколесном велосипеде педали надо крутить только до тех пор, пока машина не разгонится, после чего велосипед едет сам, а педали стоят на месте. На этом же велосипеде педали надо было крутить все время. Даже когда их можно было уже и не крутить, они сами крутились. Это, наверное, объяснялось тем, что велосипед был устаревшей системы. Его подарил ребятам один жилец, который жил в их доме.
Жильца этого звали Иван Герасимович. Когда Иван Герасимович был еще маленький, ему подарил этот велосипед его папа. Потом Иван Герасимович вырос и купил себе настоящий, взрослый, велосипед, а этот велосипед спрятал в сарае. Он думал, что когда-нибудь женится и у него будут дети, тогда он подарит им этот велосипед. Но прошло лет двадцать пять или тридцать, Иван Герасимович так и не женился, а про велосипед забыл. И вот недавно он разбирал у себя в сарае старую рухлядь и увидел этот велосипед.
"Что мне с ним делать? -- подумал Иван Герасимович. -- Отдам-ка я его ребятам в общее пользование. Все равно у меня своих детишек нету. Хотя я еще, может быть, женюсь, но к тому времени велосипед совсем заржавеет, и его надо будет выбросить или сдать в утиль".
Он вытащил велосипед из сарая и сказал ребятам:
- Вот вам, чертенята, велосипед. Он хоть неказистый на вид, зато крепкий. Я в детстве по целым дням катался на нем, а у него, глядите, хотя бы спица сломалась. Словом, катайтесь, ребятки. Доламывайте.
Ребята были очень удивлены и даже не верили, что им дарят велосипед, но потом увидели, что Иван Герасимович не шутит, и очень обрадовались. Сначала они попробовали кататься по двору, но там им было очень больно падать, так как весь двор был вымощен крупным булыжником. Тогда они пошли на бульвар, и здесь их увидел Толя. Он посмотрел, как ребята то и дело кувыркались с велосипеда на землю, и сказал:
-- Эх, вы! Кто же так учится кататься! Так и носы расшибете! На велосипеде надо учиться кататься с горы.
-- Почему с горы? -- удивились ребята.
-- Потому что, когда едешь с горы, велосипед катится сам -- педали крутить не надо, и можно учиться держать равновесие. А когда научишься держать равновесие, можно начинать учиться крутить педали. Если же начнешь учиться сразу и тому и другому, то ничего не получится. Кто-то из ребят сказал:
-- Надо пройти по бульвару дальше, там дорога идет вниз, то есть с горки.
Все побежали туда, где начинался спуск. Но ни у кого не хватало смелости скатиться на велосипеде с горы.
-- Какие же вы трусишки! -- сказал Толя. -- Ну-ка дайте велосипед, я покажу вам, как надо кататься.
Толя сел на велосипед, оттолкнулся ногой и покатил вниз. Он уже умел немного кататься, и езда на велосипеде не представляла для него трудности. Ребята гурьбой побежали за ним. Они уже начали бояться, как бы он не удрал от них вместе с велосипедом. Велосипед между тем набирал скорость. Педали начали вертеться с такой быстротой, что Толя не успевал крутить ногами. Пришлось ему отпустить педали, но они все-таки продолжали вращаться и начали бить его по ногам. Тогда Толя расставил ноги широко в стороны и помчался такой раскорякой со страшной скоростью. Неожиданно он увидел впереди малышей, которые играли посреди бульвара. Чтоб не наехать на них, ему пришлось круто повернуть в сторону. На его счастье, в ограде бульвара оказалась калитка. Толя проскочил сквозь нее, в мгновение ока пересек улицу и въехал в ворота дома.
Промелькнув по двору с быстротой молнии, Толя выехал на задворки и со всего разгона наткнулся передним колесом на толстую чугунную тумбу, которая лежала недалеко от забора. От удара велосипед брыкнул, словно лошадь, и встал торчком. Толя выскочил из седла, перелетел вверх ногами через забор, как акробат в цирке, и шлепнулся в мусорный ящик, который стоял в соседнем дворе под забором.
Все произошло так быстро, что Толя не успел опомниться, как уже сидел в ящике. Падая, он зацепился за гвоздь, который торчал в крышке ящика, и разорвал на спине рубашку. Это несколько задержало скорость полета, к тому же он упал на кучу мягкого мусора, что значительно смягчило удар. Таким образом, все обошлось благополучно, если не счи тать, что в самый последний момент Толя ушибся о стенку ящика лбом.
Придя понемногу в себя, он ощупал рукой ушибленный лоб, и ему показалось, что там у него ссадина или царапина.
Приложив к ссадине носовой платок, Толя стал осматриваться по сторонам, пытаясь разгадать, куда это он попал.
Ребята, которые мчались за велосипедом во весь опор, сильно отстали. Они, однако, успели заметить, как Толя свернул с бульвара и скрылся в чужих воротах. Вскочив в эти же ворота и пробежав в конец двора, они обнаружили валявшийся под забором велосипед. Увидев, что велосипед не похищен, но сам Толя куда-то исчез, ребята принялись бегать по двору, заглядывать во все уголки и кричать:
-- Мальчик! Мальчик!
Но Толя не отзывался. Ребята подумали, что он, должно быть, не захотел больше кататься и ушел домой. Они взяли велосипед и побежали обратно на бульвар.
Сидя в ящике, Толя слыхал, как кричали ребята, но так как они звали его не по имени, то решил, что зовут кого-то другого. Осмотревшись по сторонам и выглянув из мусорного ящика наружу, Толя наконец уяснил себе, куда он попал. Понятно, у него не было большого желания сидеть в таком месте. Убедившись, что кровь из царапины на лбу уже не идет, он спрятал в карман носовой платок и вылез из ящика.
Перед ним, за деревьями, был виден серый кирпичный дом с высокой аркой в стене. Толя пошел прямо под эту арку, надеясь выйти на улицу, но попал не на улицу, а в другой двор. Здесь было гораздо красивее, чем там, откуда явился Толя. Посреди двора возвышалась огромная круглая клумба с цветущими астрами, георгинами и яркими, как огоньки, настурциями. Недалеко от клумбы была куча песка, обнесенная с четырех сторон голубым деревянным заборчиком. Какие-то красивые тихие дети сидели вокруг кучи и лепили из песка пирожки. Они были в ярких, цветастых платьицах и костюмчиках. Издали их тоже можно было принять за цветы. По обеим сторонам песочной кучи были разбиты газоны с аккуратно подстриженной зеленой травкой. Вдоль газонов стояли удобные лавочки, на которых сидели мамы детей. Они мирно беседовали между собой, читали книжки и следили, чтоб детишки хорошо вели себя и не запорошили друг Другу песочком глаза.
Позади лавочек была волейбольная площадка с протянутой поперек нее веревочной сеткой. Несколько мальчиков и девочек постарше играли в волейбол.
Двор был большой, широкий, окруженный со всех четырех сторон стенами домов с балконами. На многих балконах пестрели цветы, высаженные в длинных деревянных ящиках. Толя невольно остановился и залюбовался открывшейся перед ним картиной. Все это было удивительно: и цветы, и газоны с травой, и дети, и большой кожаный мяч, плавно взлетавший над волейбольной сеткой.
"Ах, если бы и мне жить в этом доме! -- подумал Толя. -- Я бы каждый день глядел на цветочки, на песочную горку с детишками, играл бы с этими мальчиками и девочками в волейбол".
Он грустно вздохнул и как раз в это время увидел, что одна девочка махнула ему рукой, приглашая его поиграть с ними. Толя подошел несмело, но уже через две-три минуты вполне освоился среди новых друзей. Ему даже стало казаться, что он знаком с ними чуть ли не тысячу лет. Прошло еще минут пять, и он уже захватил, как говорится, инициативу в свои руки: подавал команду, когда надо было меняться местами, кричал "аут", "сетбол", "мазила" и другие какие-то непонятные слова. Он всех учил правилам игры, хотя сам не особенно соблюдал эти правила. Кончилось тем, что он не смог взять мяч, который шел очень низко. Вместо того чтоб отбить мяч рукой, он стукнул по нему ногой. Удар получился более сильный, чем ожидал Толя, мяч полетел в сторону и попал прямо в окно на втором этаже дома. Осколки стекла со звоном посыпались вниз. Мяч, к счастью, не влетел в окно, а упал тут же рядом.
Первой мыслью Толи было броситься наутек, но он подавил в себе это желание. Ему казалось нечестным сбежать. Могли ведь подумать, что окно вышиб не он, а кто-нибудь из оставшихся игроков. Между тем один мальчик схватил мяч и, прижимая его к груди, побежал со двора.
-- Спасайся кто может! -- закричал кто-то.
Все игроки бросились врассыпную.
Увидев, что остался один, Толя решил, что теперь и ему можно бежать, но в тот же момент почувствовал, как его кто-то крепко схватил сзади за шиворот, и чей-то визгливый голос закричал прямо в ухо:
-- Ты куда же это мячом садишь, разбойник?! Некуда тебе мячом пулять, окромя как по окнам, лоботряс ты этакий!
Толя обернулся, насколько было можно в его положении, и, скосив глаза, увидел злое лицо старой женщины, с коричневой бородавкой, величиной с горошину, над верхней губой. Одной рукой старуха крепко держала Толю за шиворот, в другой руке у, нее была черная клеенчатая сумка с продуктами.
-- Я нечаянно, -- растерянно пробормотал Толя, стараясь вырваться.
-- Я вот те оторву голову нечаянно да заместо стекла в окошко вставлю. Нет на вас, сорванцов, угомону!
-- Опять у вас разбили, Дарья Семеновна? -- спросила одна из женщин, которые сидели на лавочке возле песочной кучи.
-- У нас, милая, а то как же! Уже в третий раз подряд бьют, чтоб их лихоманка била! Стекол на них не напасешься. Ты из какой квартиры? -- спросила Дарья Семеновна и с силой тряхнула Толю за шиворот.
-- Из шестнадцатой, -- признался Толя.
-- А вот и неправда, -- сказала другая женщина. -- Я в шестнадцатой квартире всех знаю.
-- Так я ведь не в вашем доме живу, -- ответил Толя.
-- Ах, не в нашем! -- со злой усмешкой сказала Дарья Семеновна. -- Мало тут наши бьют окна, так еще не наши приходить будут! Пойдем-ка в домоуправление.
Старуха потащила Толю в домоуправление. Там сидели управдом и счетовод. Управдом что-то писал за столом. Счетовод что-то подсчитывал на арифмометре. Он при этом курил, не выпуская изо рта папиросу, и жмурился от попадавшего в глаза дыма.
Еще там, на лавочке, у окна сидел усатый мужчина в сапогах. Он тоже курил папиросу, отчего в комнате стоял дым столбом.
Попав в эту отравленную дымом атмосферу, Толя закашлялся, но Дарья Семеновна бесцеремонно подтолкнула его вперед и, прикрыв за собой дверь, сказала:
-- Вот, окно высадил. Уже в третий раз разбивают, значит. Только было отлучилась в магазин за продуктами, возвращаюсь, а этот как наподдаст мячик ногой. Сама видела. Наши-то все на дачу уехали, денег мне в обрез оставили. Где я теперь на стекольщика два рубля возьму?
-- Гм! -- промычал управдом, отрываясь от своих бумаг. -- Придется, дружочек, уплатить за стекло два рублика.
-- Я принесу, -- пролепетал Толя.
-- Вот, вот, дружище, пойди-ка и принеси.
-- Так он и принесет, держи карман шире! -- проворчала Дарья Семеновна.
-- Честное слово, я принесу, -- стал уверять ее Толя.
-- А ты погоди со своим честным-то словом! Уйдешь, только тебя и видели!
-- Верно, -- сказал управдом. -- Надо записать его адрес. Как твое имя, фамилия?
-- Толя Клюквин.
-- Где живешь? Говори адрес.
-- Демьяновская улица, дом десять, квартира шестнадцать.
-- Ну так вот, Толя Клюквин, не принесешь два рубля на стекольщика, мы тебя по этому адресу живо найдем. Понял? -- сказал управдом, записав Толин адрес.
-- Найдешь его, держи карман, -- сказала недоверчивая старуха. -- Он тебе наврет с три короба, только записывай.
Управдом покосился на Дарью Семеновну.
-- Ну, это нетрудно проверить, -- ответил он. -- Демьяновская, десять. Это какое же домоуправление будет?.. Кажется, двадцать девятое...
Управдом полистал лежавшую перед ним тетрадь со списком домоуправлений, снял телефонную трубку и набрал номер.
-- Алло! -- закричал он, подождав с минуту. -- Это двадцать девятое?.. Посмотрите там по домовой книге, живет у вас в шестнадцатой квартире Толя Клюквин? Как?.. Живет?.. Ну спасибо... Что натворил?.. Да ничего особенного. Стекло здесь одной гражданке высадил... Ну, бабушка, вы не беспокойтесь, -- сказал он, обращаясь к Дарье Семеновне и кладя трубку на место. -- Теперь он от нас не скроется. Все правильно.
-- То-то и подозрительно, что все правильно, -- сказал усатый мужчина, который сидел на лавочке. -- У нас тут в четвертом отделении милиции случай был. Задержал милиционер мальчишку: прыгал на ходу из трамвая, а штраф отказался платить. Ну, его, естественно, милиционер в отделение привел. Там, естественно, спрашивают: "Как фамилия?" Он говорит: "Ваня Сидоров", -- то есть не свою фамилию назвал, а одного своего знакомого мальчика. Его спрашивают: "Где живешь?" Он им и адрес этого Вани Сидорова дал. Те стали звонить из милиции в домоуправление: живет, мол, там у вас Ваня Сидоров? Им говорят: "Живет". Ну те, что ж, отпустили этого Ваню Сидорова, то есть не Ваню Сидорова, а этого мальчишку, который Ваней Сидоровым назвался, а на другой день послали родителям настоящего Вани Сидорова повестку, чтоб уплатили за своего сына штраф. Ну, родители, конечно, на Ваню набросились. "Что же ты, говорят, такой-сякой, с подножки на ходу прыгаешь? Штраф теперь за тебя плати!" Парнишка, конечно, расстроился, в слезы: "Не прыгал я!" -- "А, так ты еще врать, такой-сякой!" Бедный парень уверяет, клянется. Заболел, понимаете, от такого недоверия. Родители видят -- что-то не то получается. Не стал бы мальчонка так сильно расстраиваться, если б правда. Отец, естественно, побежал в милицию. "Мы, говорит, сыну верим. Наш Ваня не станет на ходу из трамвая прыгать. Он хороший". Ему говорят: "Они все хорошие, когда дома сидят". Отец говорит: "Все равно я не стану штраф платить". -- "А не заплатите, говорят, судить вас будем".
Через неделю там или другую вызывают отца на суд. Отец приходит. "Товарищи, говорит, это что же такое? Не прыгал ведь он". -- "Как, говорят, не прыгал, когда тут все: и имя, и фамилия, и адрес, -- все точно записано". Хотели отцу присудить пятнадцать суток ареста за то, что плохо сына воспитывает и штраф не хочет платить, да спасибо кто-то надоумил вызвать в качестве свидетеля того милиционера, который задержал Ваню, когда он с подножки прыгал.
Ну, вызвали, естественно, милиционера, показали ему Ваню.
Милиционер посмотрел и говорит: "А я уж и не помню, какой тот мальчишка-то был, да, сдается мне, этот Ваня не тот мальчик, что я задержал". Потом он еще пригляделся к нему и говорит: "Да, теперь я точно вижу, что это не тот". Так эта история ничем и кончилась. А могли Ваниного отца на пятнадцать суток арестовать ни за что ни про что. А того парнишку, который Ваней Сидоровым назвался, так и не нашли.
-- Да, найдешь его! -- сказал управдом. -- Видно, стреляный воробей оказался.
-- Еще какой стреляный! -- подхватил усатый мужчина. -- Обычно мальчишка наврет с три короба, а все без толку: выдумает и номер дома, и квартиру, и улицу. Станут в домоуправление звонить, а там во всем доме и квартиры-то такой нет, или живет в ней кто-то другой. Вот тут-то он и попался. А этот все верно сказал, только не про себя, а про Ваню Сидорова.
-- Этак-то, -- сказала Дарья Семеновна, -- каждый разобьет тебе стекло и скажет: я, дескать, Ваня Сидоров, живу там-то и там-то. Потом иди получай с Вани Сидорова.
-- Гм! Вот видите, бабушка, какая оказия, -- сказал управдом, пытливо взглянув на Толю. -- Может быть, он на самом деле Ваня Сидоров, то есть... тьфу!.. как, ты сказал, твоя фамилия?
-- Толя Клюквин, -- ответил Толя.
-- Вот, вот. Может быть, он на самом деле Толя Клюквин, а может, и кто другой. Тут, как видите, по-всякому бывает. Идите-ка вы с ним лучше в милицию, там поточней разберут.
-- Зачем в милицию? -- взмолился Толя. -- Я вам говорю правду.
-- "Правду, правду"! -- проворчала с досадой старуха. -- Жди от вас правды-то!
Она схватила Толю за руку чуть повыше локтя и потащила на улицу. Толя семенил рядом с ней, пугливо оглядываясь по сторонам. Ему казалось, что прохожие с любопытством глядели на него и догадывались, что его ведут в милицию, наверное, думали, что он вор.
Толя ни разу еще не попадал в милицию, и ему очень не хотелось идти туда. Он рванулся что было силы, но старуха еще крепче впилась своими цепкими пальцами в его руку.
-- За что вы его? -- спросила шедшая навстречу женщина.
-- Стекло в доме расшиб.
-- Куда же вы его теперь?
-- А в милицию. Куда же еще?
-- Пустите меня! -- просил Толя, стараясь вырваться.
Но старуха держала его как клещами.
-- А ты не трепыхайся, -- твердила она. -- От меня все равно не уйдешь.
-- Пустите! -- просил Толя. -- Я сам пойду. Не надо меня держать. Я не убегу.
-- Так я тебе и поверила.
Убедившись, что ему не вырваться из рук Дарьи Семеновны, Толя решил пойти на хитрость. Он видел, что она могла держать его только одной рукой, так как в другой у нее была сумка с продуктами.
"Когда-нибудь рука у нее устанет, и она не сможет меня так крепко держать", -- решил Толя.
Он перестал вырываться и некоторое время шел спокойно, как бы примирившись со своей участью. Усыпив таким образом бдительность старухи, он неожиданно рванулся и, оказавшись на свободе, бросился удирать.
-- Стой! Стой! -- закричала Дарья Семеновна, бросаясь за ним вдогонку. -- Стой, говорят тебе! Держите его!
Встречные пешеходы останавливались, не зная, надо им ловить Толю или не надо. Один гражданин хотел было его схватить, но Толя ловко шмыгнул у него под рукой и, повернув с тротуара, помчался по мостовой. Здесь ему не угрожали встречные пешеходы и он мог развить гораздо большую скорость. Дарья Семеновна тоже побежала по мостовой, но тут же чуть не угодила под грузовую машину.
-- Стой! -- закричала она, бросившись обратно на тротуар. -- Остановись сейчас же! Попадешь под машину!
Но Толя не слушал ее. Он выбежал на перекресток и понесся через дорогу. Дарья Семеновна увидела мчавшийся наперерез Толе трамвай и остановилась на углу улицы. Внутри у нее все похолодело. Ей казалось, что Толя вот-вот угодит под трамвай. Но вагоновожатый, увидав Толю, замедлил ход. Толя перебежал через рельсы, но с другой стороны к нему уже приближался автомобиль. Бежать назад было поздно. Раздался визг тормозов. Автомобиль ткнул Толю в плечо и тут же остановился. Толя упал. Дарья Семеновна уронила на землю сумку и закрыла лицо руками.
Вокруг Толи моментально образовалась толпа. Какой-то гражданин сейчас же подбежал к телефонной будке и стал вызывать "скорую помощь". Толя между тем поднялся на ноги.
-- Больно ушибся? -- спросил его кто-то. -- Ты не ранен?
-- Нет, -- замотал головой Толя.
Шофер вылез из кабины и подбежал к Толе:
-- И откуда ты взялся посреди мостовой, постреленок? Больно тебе?
-- Нет, не больно.
Шофер схватил его обеими руками, потрогал за локти, за плечи:
-- Нигде не болит?
-- Нигде. Я испугался просто.
-- "Испуга-а-лся" ! -- Лицо шофера расплылось в улыбке. -- Скажи спасибо, что я затормозить успел вовремя.
Тут подошел милиционер.
-- Что с мальчиком? -- спросил он шофера.
-- Товарищ милиционер, это он от меня, окаянной, с испугу под машину бросился. -- Счастливый случай, товарищ милиционер. Можно сказать, отделался легким испугом.
-- Вот как!
В это время сквозь толпу пробралась Дарья Семеновна. Руки у нее тряслись от страха, губы дрожали. Увидев, что Толя как ни в чем не бывало стоит возле автомашины, она бросилась к нему и заголосила:
-- Живой, гляди-ка! Ах ты мой милы-ы-й!
Толя увидел старуху и метнулся от нее в сторону. Однако вокруг плотной стеной стояла толпа, и ему некуда было бежать.
-- Да ты что, милый! -- замахала руками старуха. -- Да разве ж я тебя трону? Товарищ милиционер, это я, честное слово, я во всем виновата. Это он от меня, окаянной, с испугу под машину бросился. И все из-за стекла этого, будь оно трижды неладно!
-- Это верно, -- сказал кто-то в толпе. -- Я лично видел, как эта старушенция гналась за ним, словно разъяренная фурия.
-- Ну что ж, мы так и запишем, -- сказал милиционер и начал писать протокол.
-- Пиши, милый, пиши! А ты, голубчик, не бойся, -- обратилась старуха к Толе. -- Я на тебя за стекло не в обиде, чтоб оно сгорело, век бы его не видать! Ты, миленький, приходи к нам, играй с ребятишками в этот свой мячик. А стекла-то эти, бей их хоть каждый день, разве я что скажу!
Тут неподалеку остановилась машина "скорой помощи", и из нее вышла женщина в белом халате.
-- Где пострадавший? -- спросила она, подойдя к толпе. -- Кого здесь машиной сшибло?
-- Да вон, мальчонку, -- ответил ей кто-то.
Толпа моментально расступилась, и женщина подошла к Толе:
-- Ну-ка, держись руками за мою шею, я тебя в санитарную машину снесу.
-- Да он здоровехонек, -- с усмешкой сказал шофер. -- Ничего ему не сделалось.
-- Это вы так думаете, -- строго сказала женщина. -- А я вижу, что у мальчика лоб разбит.
-- Так это я не сейчас, -- сказал Толя. -- Это я поранился, когда в мусорный ящик упал.
-- В какой такой мусорный ящик?
-- Ну, когда с ребятами на велосипеде катался.
Женщина схватила Толю в охапку и понесла к санитарной машине.
-- Куда же вы его? -- сказала Дарья Семеновна. -- Он же сказал, что об мусорный ящик поранился.
-- А по-вашему, если об мусорный ящик, то и лечить не надо? Ему поскорей надо укол против столбняка сделать.
-- Ну что ж, на то вы и врачи, чтоб знать, против чего укол делать, -- сказала Дарья Семеновна. -- А ты, миленький, приходи к нам в мячик играть, когда поправишься! -- закричала она и помахала Толе рукой.
Через минуту Толя уже ехал в санитарной машине. Женщина уложила его на носилки, а сама села рядом на лавочке.
-- Вот приедем в больницу, доктор осмотрит тебя, тогда можно будет и ходить, и бегать, а сейчас дока полежи, -- говорила она.
В окно санитарной машины были видны только верхние этажи зданий, и Толя никак не мог догадаться, по каким улицам они ехали. Но не это его тревожило. Больше всего его волновало то, что ему должны были сделать укол. Он боялся, что будет больно.
Скоро машина повернула в ворота лечебницы и остановилась у подъезда. Два санитара открыли дверцы и начали вытаскивать из машины носилки. -- Ему говорят -- лежи, а он тут как ванька-встанька, -- ворчал санитар.Толя хотел вскочить на ноги, но один из санитаров сгрого сказал:
-- Лежи, лежи смирненько!
И они понесли Толю в больницу. Толе, однако, хотелось видеть, куда это его несут, и, вместо того чтоб спокойно лежать, он сидел на носилках и вертел во все стороны головой.
-- И что за парень попался такой упрямый! -- ворчал санитар, который шагал сзади. -- Ему говорят -- лежи, а он тут как ванька-встанька.
Пройдя по коридору больницы, санитары внесли Толю в большую светлую комнату с белыми стенами и высоким потолком. Здесь, как и в коридоре, пахло йодом, карболкой и другими медикаментами. Один из санитаров легко схватил Толю под мышки и положил на высокую твердую койку, застеленную холодной белой клеенкой.
-- Лежи тут. Сейчас доктор придет, -- сказал санитар тихо и для чего-то погрозил Толе пальцем.
Толя остался лежать. Ему было страшно. Доктор почему-то долго не приходил. Толе уже стало казаться, что о нем все забыли, но через некоторое время дверь отворилась, и вошел доктор вместе с медицинской сестрой.
Доктор был старенький и весь белый: в чистом белом халате, в белом колпаке на голове, с белыми седыми бровями, а на носу очки. Он любил говорить слово "ну-с", обращался к Толе на "вы" и называл его молодым человеком:
-- Ну-с, молодой человек, как же это вы под машину попали?
Не дожидаясь Толиного ответа, он вставил себе в уши две тонкие резиновые трубочки и приложил Толе к груди какую-то круглую металлическую штучку.
-- Ну-с, попрошу вас дышать, молодой человек. Так... дышите поглубже... еще дышите... -- приговаривал он, прикладывая металлическую штучку к груди то справа, то слева.
Потом поднес Толе к носу палец:
-- А теперь попрошу вас смотреть на кончик моего пальца.
И стал водить пальцем в разные стороны. Толя вертел глазами то вправо, то влево, то вверх, то вниз, старательно следя за докторским пальцем.
После этого доктор ощупал Толю со всех сторон, постукал по коленкам резиновым молоточком с блестящей металлической ручкой и, обратившись к медицинской сестре, спросил:
-- У вас все готово, Серафима Андреевна?
-- Все готово, -- отозвалась она.
-- Ну так приступайте! -- приказал доктор.
"Батюшки! К чему это она приступать будет?" -- подумал Толя.
От страха у него завертелись в глазах оранжевые круги и похолодело внутри.
-- Не надо мне делать укол! -- взмолился он -- Я больше не буду!
-- Глупенький! Кто тебе сказал, что я буду делать укол? Я вовсе не буду.
С улыбкой Серафима Андреевна подошла к Толе, пряча за спиной шприц, который держала в руке. Свободной рукой она перевернула Толю на бок и как бы в шутку ущипнула пальцами за спину.
-- Ай! -- завизжал Толя, почувствовав, как игла шприца впилась в его тело.
-- Тише, голубчик, тише! Все уже! Не кричи! Уже ведь не больно!
-- Да, не больно! -- плаксиво ответил Толя.
-- Теперь пусть он полежит