Генри Лайон Олди. Вложить душу --------------------------------------------------------------- Любая публикация или какое бы то ни было другое коммерческое использование данного произведения возможно только с письменного согласия авторов. © Copyright (с) 1997 Дмитрий Громов, Олег Ладыженский. E-Mail: f_oldie@guru.cit-ua.net ║ f_oldie@guru.cit-ua.net --------------------------------------------------------------- Рассвет пах обреченностью. Еще не открывая глаз, Мбете Лакемба, потомственный жрец Лакемба, которого в последние годы упрямо именовали Стариной Лайком, чувствовал тухлый привкус судьбы. Дни предназначения всегда начинаются рассветом, в этом они неотличимы от любых других дней, бессмысленной вереницей бегущих мимо людей, а люди смешно растопыривают руки для ловли ветра и машут вслепую -- всегда упуская самое важное. Сквозняк змеей скользнул в дом, неся в зубах кровоточащий обрывок плоти северо-восточного бриза, и соленый запах моря коснулся ноздрей Мбете Лакембы. Другого запаха, не считая тухлятинки судьбы, жрец не знал -- единственную в своей жизни дальнюю дорогу, связавшую остров с островом, окруженный рифами Вату-вара с этим испорченным цивилизацией обломком у побережья Южной Каролины, упрямый Лакемба проделал морем. Да, господа мои, морем и никак иначе, хотя западные Мбати-Воины с большими звездами на погонах предлагали беречь время и лететь самолетом. Наверное, вместо звезд им следовало бы разместить на погонах циферблат часов, потому что они всю жизнь боялись потратить время впустую. Неудачники -- так они звали тех, чье время просыпалось сквозь пальцы. Удачей же считались латунные звезды, достойная пенсия и жареная индейка; западные Мбати рождались стариками, навытяжку лежа в пеленках, похожих на мундиры, и называли это удачей. Мбете Лакемба оторвал затылок от деревянного изголовья и, кряхтя, стал подниматься. Большинство береговых фиджийцев к концу жизни было склонно к полноте, и жрец не являлся исключением. Когда-то рослый, плечистый, сейчас Лакемба сутулился под тяжестью лет и удвоившегося веса, а колышущийся бурдюк живота вынуждал двигаться вперевалочку, подобно глупой домашней птице. Впрочем, лицо его оставалось прежним, вытесанным из пористого камня скал Вату-вара -- высокие скулы, длинный прямой нос, крупные черты... было странно видеть такое лицо у жирного старика, и местные рыбаки тайком скрещивали пальцы и отводили взгляд, когда им доводилось наткнуться на острогу немигающих черных глаз Старины Лайка. Рыбаки смотрели телевизор и любили своих жен под вопли компакт-проигрывателя, у рыбаков была медицинская страховка и дом, воняющий пластмассой, но в море волны раскачивали лодку, а ночное небо равнодушно взирало сверху на утлые скорлупки, оглашавшие простор дурацким тарахтением, и медицинская страховка казалась чем-то несущественным, вроде муравья на рукаве, а слова Старины Лайка о муссоне пополуночи -- гласом пророка перед коленопреклоненными последователями. Потом рыбаки возвращались домой, и Уитни Хьюстон помогала им любить своих жен, громко жалуясь на одиночество из темницы компакт-проигрывателя. Стараясь не разбудить матушку, бесформенной кучкой тряпья прикорнувшую в углу у земляной печи, Мбете Лакемба вышел во двор. Посторонний наблюдатель отметил бы бесшумность его ковыляющего шага, удивительную для возраста и телосложения жреца, но до сих пор еще в доме Старины Лайка не водилось посторонних, особенно перед рассветом. Зябко передернувшись, старик снял с веревки высохшую за ночь одежду и принялся натягивать брезентовые штаны с не перестававшими удивлять его карманами на заднице. Эти карманы удивляли жреца много лет подряд, потому что задница нужна здравомыслящему человеку, чтобы на ней сидеть, а не хранить всякую ерунду, сидеть на которой неудобно и даже болезненно, будь ты правильный человек с Вату-вара, ловец удачи в звездных погонах или рыбак, верящий одновременно в приметы и медицинскую страховку. Пожалуй, гораздо больше стоил удивления тот факт, что штаны Лакембы совершенно не промокли от утренней росы -- но это пустяки, если знаешь слова Куру-ндуандуа, зато карманы на заднице... Почесав волосатое брюхо, радостно перевалившееся через узкий кожаный ремешок, Мбете Лакемба прислонился к изгороди и шумно втянул ноздрями воздух. Нет. Рассвет по-прежнему пах обреченностью. Даже сильнее, чем при пробуждении. Так уже было однажды, когда на родном Вату-вара жрецу пришлось схватиться с двухвостым Змеем Туа-ле-ита, духом Тропы Мертвых, беззаконно утащившим душу не принадлежащего ему правильного человека. Белый священник еще хотел тогда увезти Лакембу в госпиталь, он твердил о милосердии, а потом принялся проклинать дураков с кожей цвета шоколада "Corona", потому что не понимал, как может здоровый детина больше недели лежать неподвижно с холодными руками и ногами, лишь изредка хватая сам себя за горло; а в Туа-ле-иту белый священник не верил, что удивительно для жреца, даже если ты носишь странный воротничок и называешь Отца-Нденгеи то Христом, то Иеговой. К счастью, матушка Мбете Лакембы не позволила увезти сына в госпиталь св. Магдалины, иначе двухвостый Туа-ле-ита не только заглотал бы украденную душу вместе с жрецом, задохнувшимся под кислородной маской, но и славно повеселился бы среди западных Мбати. Хотя вопли белого священника, распугавшие духов-покровителей, все же не прошли даром: именно через месяц после того, как жрец очнулся на знакомо пахнущем рассвете, забытый островок Вату-вара позарез понадобился звездным погонам для их громких игр. Рассвет был правильным -- после забав западных Мбати-Воинов остается выжженный камень, гнилые телята со вздувшимися животами и крысы размером с добрую свинью, радующие своим писком духа Тропы Мертвых. Но мнения жреца никто не спрашивал, потому что западный Мбати с самой большой звездой и без того втайне порицал расточительность правительства: с его точки зрения было верхом глупости оплачивать переселение "шоколадок" за казенный счет, особенно после того, как им была выплачена двухсотпроцентная компенсация. Так что жители Вату-вара разъехались по Океании, неискренне благодаря доброе чужое правительство, а пароход со смешным названием "Paradise" повез упрямого Мбете Лакембу с его матушкой прочь от скал Вату-вара. Туда, где горбатые волны Атлантики омывают побережье Южной Каролины, не забывая плеснуть горсть соленых слез и на крохотную насыпь каменистой земли Стрим-Айленда. Поступок жреца удивил не только главного западного Мбати, но и односельчан, принадлежавших к одной с Лакембой семье-явусе; но если ты больше недели провалялся в обнимку с двухвостым вором Туа-ле-ита, то удивительно ли, что твое поведение становится странным? Мбете Лакемба знал, что делает, поднимаясь на борт "Paradise". ...капрал береговой охраны, здоровенный негр с наголо бритой головой, махал со своего катера Старине Лайку -- даже мающемуся похмельем капралу было видно, что сегодня старика обременяет не только полусотня фунтов жира, способная заменить спасательный жилет, но и изрядная порция дурного настроения. x x x Бар пустовал: считал мух за стойкой однорукий бородач-хозяин, спал, уронив голову на столешницу, Плешак Абрахам -- да еще сидел в углу, за самым чистым столиком, незнакомый коротышка в брезентовой рыбацкой робе. Явно с чужого плеча. Таким породистым коротышкам больше приличествует строгий костюм-тройка и галстук, стоящий втрое по отношению ко всем робам, какие найдутся во всем поселке. Всякий раз, заходя в это мрачное помещение, гордо именуемое баром, Мбете Лакемба поражался тщеславию стрим-айлендцев. Назвать баром пристройку к лавке Вильяма Кукера, чьей правой рукой в свое время позавтракала особо прыткая мако*, было равносильно... ну, к примеру, равносильно попытке назвать барменом самого Кукера. ______________________________________________________________________ * Мако -- Issurus oxyrinchus Rasinesque, сельдевая акула, ближайший родич большой белой акулы. Одни из наиболее опасных для человека рыб, нередко выпрыгивающие из воды и выхватывающие свои жертвы прямо из лодок. Длина -- до 4 м., вес -- до 500 кг. ______________________________________________________________________ -- Как всегда, Лайк? -- осведомился однорукий, выждав, пока Лакемба привыкнет к сумраку после солнца, вовсю полыхавшего снаружи. Полдень диктовал острову свои условия. Старик кивнул, и Кукер лягнул располагавшуюся рядом дверь. За дверью послышался грохот посуды, сменивший доносившееся перед тем гитарное треньканье -- мексиканец-подручный сломя голову кинулся жарить бекон и заливать шкворчащие ломтики пятью яйцами; вкусы Старины Лайка не менялись достаточное количество лет, чтобы к ним могли привыкнуть, как к регулярной смене дня и ночи. Коротышка в робе прекратил изучать содержимое чашки, которую грустно держал перед собой, близко к глазам, как все близорукие, временно лишенные очков, и воззрился на Мбете Лакембу. Если поначалу он явно предполагал, что темная маслянистая жидкость в чашке рано или поздно превратится в кофе -- то сейчас одному Богу было известно, в кого он намеревался превратить разжиревшего старика. -- Доброе утро! -- коротышка грустно пожевал обметанными простудой губами.-- Меня зовут Флаксман, Александер Флаксман. Доктор ихтиологии. Присаживайтесь, пожалуйста, ко мне, а то я скоро подохну от скуки и не дождусь катера. -- Лакемба,-- бросил старик, садясь напротив. Обреченность рассвета мало-помалу просачивалась вовнутрь, и ноздри жреца трепетали, ловя вонь судьбы. Блеклые глазки доктора Флаксмана зажглись подозрительными огоньками. -- Лакемба? -- переспросил он и даже отхлебнул из чашки, чего раньше отнюдь не собирался делать.-- Мбати Лакемба? Явуса но Соро-а-вуравура? -- Мбете Лакемба,-- равнодушно поправил старик.-- Мбете, матангали-мбете. Явуса На-ро-ясо. Туна-мбанга ндау лаваки. Оро-и? Однорукий Кукер за стойкой нахмурился и поковырялся пальцем в ухе. -- В моем заведении говорят нормальным языком,-- буркнул он.-- А кто хочет плеваться всякой дрянью, пусть выметается на улицу. Было видно, что коротышка изрядно успел осточертеть Вильяму Кукеру, и без того не отличавшемуся покладистым характером; просто раньше не находилось повода взъесться на доктора ихтиологии. Кофе ему не нравится, умнику... -- Он спросил: не являюсь ли я Лакембой из касты воинов? -- старик даже не повернулся к обозленному Кукеру.-- И не принадлежу ли к общине "Взимающих дань со всего света"? А я ответил, что с момента зачатья вхожу в к касту жрецов, матангали-мбете. -- Именно так,-- хихикнул коротышка.-- И еще вы добавили, что у "испражняющегося камнями" отвратительное произношение. Думали, я не знаю диалекта Вату-вара?! Жрец промолчал. Разочаровывать гордого своими познаниями коротышку было недостойно правильного человека -- кроме того, тогда пришлось бы объяснять, что у "испражняющегося камнями" не только плохое произношение. За "ндау лаваки" на родине Мбете Лакембы вызывали на поединок в рукавицах, густо утыканных акульими зубами. Оро-и? -- Пять лет,-- разлагольствовал меж тем довольный собой Флаксман,-- пять лет моей жизни я отдал вашим скалам, вашим бухтам и отмелям, и, в первую очередь, вашим тайнам, уважаемый Мбете Лакемба! Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что годы спустя меня смоет за борт и я окажусь на забытом Богом и правительством Штатов островке, где встречу потомственного жреца из общины На-ро-ясо, "Повелевающих акулами" -- клянусь, я рассмеялся бы и плюнул говорившему в глаза!.. "А он разбил бы тебе породистую морду," -- подумал Лакемба, принимаясь за яичницу, которую только что поставил на стол сияющий мексиканец. Коротышка вдруг осекся, словно первый проглоченный Лакембой кусок забил доктору ихтиологии горло. -- Лакемба? -- хрипло переспросил он.-- Погодите, погодите... Туру-ноа Лакемба случайно не ваша родственница? -- Это моя матушка,-- из уважения к матери старик на миг перестал жевать и сложил ладони перед лбом. -- Матушка?! Так ведь именно ее я просил... нет, умолял позволить мне увидеть обряд инициации вашей явусы! Тот самый, о котором вспоминал в своих мемуарах падре Лапланте!.. на колени даже встал -- нет и все! Наотрез! Боже, ну почему вы, фиджийцы, такие упрямые? И чем я, доктор Флаксман, хуже францисканца Лапланте?! "Тем, что белый Лапланте тоже Мбете, как и я, разве что называет Великого Нденгеи по-иному," -- жрец продолжил завтрак, тщетно пытаясь отрешиться от болтовни доктора Флаксмана и вызванных ею воспоминаний. -- Дался вам этот обряд,-- хмыкнул из-за стойки Кукер, царапая ногтем деревянную панель.-- Маетесь дурью... На дереве оставались еле заметные белесые шрамики. -- Вы не понимаете! Падре Лапланте писал, что члены явусы "На-ро-ясо" в день совершеннолетия ныряют в бухту и пускают себе кровь, привлекая акул! А потом -- знаете, каким образом они останавливают атакующего хищника?! -- Из гарпунного ружья,-- однорукий Кукер не отличался богатой фантазией. -- Дудки! Они останавливают акулу... поцелуем! И та не только прекращает всякие попытки сожрать безумца, но и начинает защишать его, если в бухте окажется другая акула! -- Эй, Пако! -- заорал Кукер во всю глотку.-- Эй, сукин сын, ботинок нечищенный, ты меня слышишь? -- Слышу, хозяин! -- донесся из-за двери голос мексиканца. -- Мы тебя сегодня акуле кинем! Понял, бездельник? -- Зачем? Видимо, после восьми лет работы на Вильяма Кукера, Пако равнодушно отнесся к подобной перспективе. -- Навроде живца! Она на тебя, дурака, кинется, а док ее в задницу целовать будет! Прямо под хвост! Понял?! Пако не ответил -- наверное, понял. Флаксман обиделся и на некоторое время заткнулся, что вполне устраивало Лакембу; однако теперь завелся Кукер. -- Не знаю, какие штуки вытворяет родня Старины Лайка -- пусть хоть трахаются с акулами! -- но когда зараза-мако оттяпала мне руку по локоть (Билл демонстративно помахал культей в воздухе, словно это должно было пристыдить коротышку), мне было не до поцелуев! И вот что я вам скажу, мистер: вы, может, и большая шишка у себя в институте, или откуда вы там вынырнули; наверное, вы и в акулах разбираетесь, как ихний президент -- не стану спорить. Но не надо меня учить, как с ними себя вести! Лучший поцелуй для хвостатой мрази -- заряд картечи, или хороший гарпун, или крючок из четвертьдюймовой нержавейки; а всего лучше подружка -- динамитная шашка! Словно в унисон последнему выкрику завизжали петли, дверь бара распахнулась настежь, и в проем полыхнуло солнце. Черный силуэт на пороге грузно заворочался, окрашиваясь кровью, подгулявший бриз с моря обнял гостя за широкие плечи и швырнул в лица собравшимся пригоршню соли и йодистой вони. И еще -- обреченности. Только нюх на этот раз подвел людей; всех, кроме старого Лакембы. Даже сбившийся на полуслове Кукер удивленно моргал и никак не мог взять в толк: что это на него нашло?! Раскричался ни с того ни с сего... Люди молчали, хлопали ресницами, а судьба бродила по берегу и посмеивалась. Мбете Лакемба отчетливо слышал ее смех и вкрадчивые шаги, похожие на плеск волн. Но это длилось недолго. -- Точно, Билли! -- громыхнуло с порога не хуже динамита, и дверь с треском захлопнулась, отрезав людей от кровавого солнца, своевольного бриза и запаха, который только притворялся запахом моря.-- Запалил фитилек -- и кверху брюхом! Через мгновение к стойке протопал Ламберт Мак-Эванс, известный всему Стрим-Айленду как Малявка Лэмб*. Он грохнул кулачищем по деревянному покрытию, во всеуслышанье пустил ветры и огляделся с надеждой: а вдруг кому-то это не понравится? Увы, повода отвести рыбацкую душу не представилось. ______________________________________________________________________ * Лэмб (lamb) -- ягненок (англ.). ______________________________________________________________________ -- Совсем житья не стало от треклятых тварей! Четвертый день выходим в море -- и что? Болт анкерный с левой резьбой! Мало того, что ни одной рыбешки, так еще и половину сетей -- в клочья! Я ж говорил: надо было сразу пристрелить ту грязнопузую бестию, не будь я Ламберт Мак-Эванс! Глядишь, и Хью до сих пор небо коптил бы, и весь Стрим-Айленд не ерзал по гальке голым... эх, да что там! Джину, Билл! Чистого. Любую тираду Малявка Лэмб заканчивал одинаково -- требуя джину. Чистого. -- Извините, так это вы и есть мистер Мак-Эванс? -- вдруг подал голос ихтиолог. -- Нет, Майкл Джексон! -- заржал Кукер, снимая с полки граненую бутыль "Джим Бима".-- Сейчас споет. Сам рыбак вообще проигнорировал обращенный к нему вопрос. -- Так я, собственно, именно с вами и собирался встретиться! -- сообщил доктор Флаксман, лучась радостью.-- Про какую это "грязнопузую бестию" вы только что говорили? Уж не про ту ли акулу, насчет которой с вашего острова поступила телеграмма в Американский институт биологических наук, ново-орлеанское отделение? -- Ну? -- хмурый Ламберт соизволил повернуться к ихтиологу.-- А ежели и так? Только мы, парень, телеграмму в Чарлстон посылали, а не в ваш сраный Нью-Орлеан! -- Этим бездельникам из Ассоциации? -- презрительно скривился Флаксман.-- У них едва хватило ума переправить ваше сообщение в наш институт. И вот я здесь! Осчастливив собравшихся последним заявлением, доктор поднялся, гордо одернул рыбацкую робу -- что смотрелось по меньшей мере комично -- и начал представляться. Представлялся Флаксман долго и со вкусом; даже толстокожий Лэмб, которому, казалось, было наплевать на все, в том числе и на недавнюю гибель собственного брата Хьюго, перестал сосать джин и воззрился на ихтиолога с недоумением. А Лакемба доедал принесенную Пако яичницу и, как сказали бы сослуживцы доктора Флаксмана, "получал от зрелища эстетическое удовольствие". Сегодня он мог себе это позволить. -- ...а также член КИА -- Комиссии по исследованию акул! -- гордо закончил Александер Флаксман. -- И приплыл сюда верхом на ездовой мако! -- фыркнул Малявка Лэмб. -- Почти,-- с неожиданной сухостью отрезал ихтиолог.-- В любом случае я хотел бы получить ответы на свои вопросы. Где акула, о которой шла речь в телеграмме? Почему никто не хочет со мной об этом говорить? Сплошные недомолвки, намеки... Сначала присылаете телеграмму, а потом все как воды в рот набрали! Член КИА и прочее явно начинал кипятиться. -- Я вам отвечу, док. Дверь снова хлопнула -- на этот раз за спиной капрала Джейкобса, того самого здоровенного негра, что махал рукой стоявшему на берегу Лакембе. Капрал полчаса как сменился с вахты и всю дорогу от гавани к заведению Кукера мечтал о легкой закуске и глотке пива. Увлекшись бесплатным представлением, собравшиеся не заметили, что Джейкобс уже минут пять торчит на пороге. -- Потому что кое-кто действительно набрал в рот воды, причем навсегда. Три трупа за последнюю неделю -- это вам как? Любой болтать закается! -- Но вы-то, как представитель власти, можете мне рассказать, что здесь произошло? Я плыл в такую даль, из самого Нового Орлеана, чуть не утонул... -- Я-то могу,-- довольный, что его приняли за представителя власти, негр уселся за соседний столик, и Пако мигом воздвиг перед ним гору истекавших кетчупом сэндвичей и запотевшую кружку с пивом.-- Я-то, дорогой мой док, могу, только пускай уж Ламберт начнет. Если, конечно, захочет. А я продолжу. Что скажешь, Малявка? -- Думаешь, не захочу? -- хищно ощерился Ламберт, сверкнув стальными зубами из зарослей жесткой седеющей щетины.-- Верно думаешь, капрал! Не захочу. Эй, Билл, еще джину! Не захочу -- но расскажу! Потому что этот ОЧЕНЬ ученый мистер плавает в том же самом дерьме, что и мы все! Только он этого еще не знает. Самое время растолковать! В бар вошли еще люди: двое таких же мрачных, как Ламберт, рыбаков, молодой парень с изуродованной левой половиной лица (по щеке словно теркой прошлись) и тихая девушка в невзрачном сером платье с оборками... Уж ей-то никак не было место в заведении Кукера -- но на вошедших никто не обратил особого внимания. Малявка Лэмб собрался рассказывать! Это было что-то новое, и все, включая новопришедших, собрались послушать -- даже Пако быстренько примостился в углу и перестал терзать свою гитару. Заказов не поступало, и мексиканец мог выкроить минуту отдыха. Одну из многих -- Стрим-Айленд не баловал работой Кукера и его подручного; впрочем, остров не баловал и остальных. -- Вся эта срань началась около месяца назад, когда мы с моим покойным братцем Хью ловили треску. Ловили, понятное дело, малой сетью... x x x -- Давай, Лэмб, вытаскивай! -- заорал стоявший на мостике Хьюго, наблюдая, как наливается блеском рыбьей чешуи сеть, подтягиваемая лебедкой с левого борта. Лов сегодня был отменный, тем паче, что сооружение, скромно именуемое братьями "малой сетью", на самом деле чуть ли не вдвое превышало по размеру стандартную разрешенную снасть. Вдобавок Мак-Эвансы забросили еще пару-тройку крючков -- открывшийся в Мертл-Бич китайский ресторанчик неплохо платил за акульи плавники, и братья вполне могли рассчитывать на дополнительную прибыль. В этот момент "Красавчик Фредди" содрогнулся. Противно завизжали лебедочные тали, поперхнулся равномерно тарахтевший мотор, по корпусу прошла мелкая дрожь. Словно кто-то, всплывший из темной глубины, вцепился в сеть с добычей братьев Мак-Эванс, не желая отдавать людям принадлежавшее морю. Но "Красавчик Фредди", унаследовавший изрядную долю упрямства своих хозяев, переждал первый миг потрясения и выгнул горбом металлическую спину, разворачиваясь носом к волне. Стрим-айлендцы считали, что свою лодку Мак-Эвансы назвали в честь певца из "Queen", и только сами Хьюго с Лэмбом знали, что оба они имели в виду совсем другого Фредди -- страшнолицего дружка ночных кошмаров, с бритвенными лезвиями вместо пальцев. Обаятельный убийца импонировал братьям куда больше "голубоватого" певца. И почти одновременно последовал рывок с правого борта, в результате чего крайний поводок с крючком из четвертьдюймовой стальной проволоки на конце туго натянулся. Лебедка поспешно застучала вновь, тали самую малость ослабли -- но вода продолжала бурлить и, когда сеть мешком провисла над пеной, братья Мак-Эвансы в сердцах высказали все, что думали по поводу зиявшей в сети рваной дыры и пропавшего улова. Поэтому рыбаки не сразу обратили внимание на творящееся по правому борту. А творилось там странное: леса натянулась и звенела от напряжения, вода кипела бурунами -- а потом поводок разом ослаб, и живая торпеда взметнулась над водой, с шумом обрушившись обратно и обдав подбежавших к борту рыбаков целым фонтаном соленых брызг. -- Большая белая! -- пробормотал Хьюго.-- Футов двенадцать, не меньше! Молодая, вот и бесится... -- Небось, эта скотина нам сеть и порвала,-- сплюнул сквозь зубы Ламберт.-- Пристрелю гадину! Он совсем уж было собрался нырнуть в рубку за ружьем, но более спокойный и рассудительный Хьюго придержал брата. -- Ты ее хоть рассмотрел толком, урод?! -- Да что я, акул не видел?! -- возмутился Ламберт. -- Не ерепенься, братец! У нее все брюхо... в узорах каких-то, что ли? Вроде татуировки! Может, такой акулы вообще никто не видал! -- И не придется! -- Малявка Лэмб хотел стрелять и знал, что будет стрелять. -- Дубина ты! А вдруг ею яйцеголовые заинтересуются! Продадим за кучу хрустящих! Подобные аргументы всегда оказывали на Ламберта правильное действие -- а тут еще и белая бестия, как специально, снова выпрыгнула из воды, и рыбак в самом деле увидел вязь ярко-синих узоров на светлом акульем брюхе. -- Убедил, Хью,-- остывая, буркнул он.-- Берем зверюгу на буксир и... Слушай, а где мы ее держать будем? Сдохнет, падаль, кто ее тогда купит?! -- А в "Акульей Пасти"! -- хохотнул Хьюго, которому понравился собственный каламбур.-- Перегородим "челюсти" проволочной сеткой -- и пусть себе плавает! "Акульей Пастью" назывался глубокий залив на восточной оконечности Стрим-Айленда, с узкой горловиной, где скалы-"челюсти" отстояли друг от друга на каких-нибудь тридцать футов. На том и порешили. Вечером, когда лиловые сумерки мягким покрывалом окутали остров, старый Мбете Лакемба объявился на ветхом пирсе, с которого Лэмб Мак-Эванс, чертыхаясь, швырял остатки сегодняшнего улова в "Акулью Пасть". Впрочем, рыба исчезала в АКУЛЬЕЙ ПАСТИ как в прямом, так и в переносном смысле слова. -- О, Старина Лайк! -- обрадовался Малявка.-- Слушай, ты ж у нас вроде как акулий родич?! В общем, разбираться должен. А ну глянь-ка... сейчас, сейчас, подманю ее поближе... Однако, как ни старался Малявка, пленная акула к пирсу подплывать отказывалась. И лишь когда Мбете Лакемба еле слышно пробормотал что-то и, присев, хлопнул ладонью по воде, акула, словно вышколенный пес, мгновенно возникла возле пирса и неспеша закружила рядом, время от времени предоставляя татуированное брюхо для всеобщего обозрения. -- Ну что, видел? -- поинтересовался Ламберт, приписав акулье послушание своему обаянию.-- Что это? -- Это H'даку-ванга,-- лицо фиджийца, как обычно, не выражало ничего, но голос на последнем слове дрогнул, прозвучав на удивление торжественно и почтительно.-- Курчавые охотники с юго-восточного архипелага еще называют его Камо-боа-лии, или Моса. -- А он... этот твой хренов H'даку -- он редко встречается? -- H'даку-ванга один,-- Лакемба повернулся и грузно побрел прочь. -- Ну, если ты не врешь, старина,-- бросил ему в спину Малявка Лэмб,-- то эта зараза должна стоить уйму денег! Коли дело выгорит -- с меня выпивка! Лакемба кивнул. Зря, что ли, пароход со смешным названием "Paradise" вез жреца через соленые пространства? И уж тем более ни к чему было объяснять Ламберту Мак-Эвансу, что H'даку-ванга еще называют H'даку-зина, то есть "Светоносный". На падре Лапланте это имя в свое время произвело немалое впечатление. x x x -- ...ну а потом к нам заявился этот придурок Пол! Ламберт заворочался, как упустивший форель медведь, нашарил на стойке свой бокал с остатками джина и опрокинул его содержимое в глотку. Не дожидаясь заказа, Кукер сразу же выставил рассказчику банку тоника, зная, что оба Мак-Эванса (и Лэмб, и покойный Хьюго), предпочитают употреблять джин с тоником по отдельности. Впрочем, Хьюго -- предпочитал. -- Так вот, на чем это я... ах, да! Заявляется, значит, с утреца этот придурок Пол и просится кормить зверюгу! -- Ты б попридержал язык, Малявка,-- неуверенно заметил Кукер, дернув культей.-- Сам знаешь: о мертвых или хорошо, или... Опять же, вон и папаша его здесь! Кукер умолк и лишь покосился на спящего Плешака Абрахама. -- А мне плевать! Пусть хоть сам Отец Небесный! Говорю -- придурок! Придурком жил, придурком и подох! Ну кто, кроме полного кретина, добровольно вызовется кормить акулу?! -- Помнится мне, Ламберт, раньше ты говорил, будто вы с братом его наняли,-- как бы невзначай ввернул капрал Джейкобс, расправляясь с очередным сэндвичем. -- Верно, наняли,-- сбавил тон Малявка Лэмб.-- Только парень сам напросился! Эти вонючие эмигранты рыбьи потроха руками ворошить согласны, за цент в час! Козлы пришибленные! И попомните мое слово: все дерьмо из-за этого мальчишки приключилось! Из-за него и из-за акулы... -- Которую поймали вы с Хьюго,-- закончил кто-то за спиной Ламберта. Рыбак повернулся всем телом, расплескав злобно зашипевший тоник, но так и не понял, кто это сказал, а говоривший не спешил признаваться. -- Ты меня достал, урод,-- проговорил Мак-Эванс, обращаясь в пространство.-- Все, не буду больше ни хрена рассказывать! А если вам, док, интересно, так это именно мы с покойником-Хью отбарабанили телеграмму в Чарлстон. Потом сидели сиднем и ждали от вас ответа, а белая стерва сжирала половину нашего улова. Наконец ваш говенный институт соизволил отозваться, и когда стало ясно, что никаких денежек нам не светит, Хью сказал: все, Лэмб, надо пристрелить эту тварь... И баста! Дальше пусть капрал или кто хочет рассказывает. С меня хватит! Билл, еще джину! -- Пол кормил акулу вовсе не из-за ваших денег,-- голос девушки в сером платье звучал ровно, но в больших черных глазах предательски блестели слезы.-- Сколько вы платили ему, мистер Мак-Эванс? Доллар в день? Два? Пять?! -- Этот придурок и серебряного четвертака не заработал! -- проворчал Ламберт, не глядя на девушку. -- Не смейте называть его придурком! -- выкрикнула девушка и отвернулась, всхлипнув.-- Вам никому не было до него дела! Деньги, деньги, только деньги! А кто не мчится сломя голову за каждой монетой -- тот придурок и неудачник! Так, мистер Мак-Эванс? Так, Барри Хелс? -- обернулась она к парню с изуродованной щекой. -- А я-то тут при чем, Эми? -- огрызнулся Барри. Ламберт многозначительно кашлянул. -- При том! Раз не такой, как все -- можно и поиздеваться над ним с дружками! Да, Барри? Раз придурок -- можно и платить ему гроши за черную работу? Да, мистер Мак-Эванс? А то, что этот "вонючий эмигрант" -- тоже человек, что у него тоже есть душа, что ему тоже нужен кто-то, способный понять его -- на это всему Стрим-Айленду в лучшем случае наплевать! Отец -- горький пьяница; вон, сын погиб, а он нажрался и дрыхнет в углу! Мать умерла, друзья... как же, друзья! Найдешь тут друга, когда вокруг сплошные Барри Хелсы и мистеры Мак-Эвансы, которые называют тебя придурком и смеются в лицо! Никто из вас его не понимал!.. И я, наверное, тоже,-- помолчав, добавила Эми. Малявка Лэмб пожал широченными плечами и стал шумно хлебать джин. -- У Пола не было ни одного близкого существа,-- очень тихо проговорила девушка.-- Никого, кому бы он мог... мог излить душу! Я пыталась пробиться к нему через панцирь, которым он себя окружил, защищаясь от таких, как вы, но я... я не успела! И он не нашел ничего лучшего, чем вложить свою душу в эту проклятую акулу! x x x Золотистые блестки играли на поверхности бухты, сытое море, щурясь от солнца, лениво облизывало гладкую гальку берега; чуть поскрипывали, мерно покачиваясь, тали бездействующей лебедки. Ветхий пирс еле слышно застонал под легкими шагами девушки. У самого края ранняя гостья остановилась и стала озираться по сторонам. Взгляд ее то и дело возвращался к горке сброшенной одежды, разлапистой медузой украшавшей гальку в шаге от черты прибоя. Линялые джинсы, футболка с надписью "Megadeth" и скалящимся черепом, а также старые кроссовки Пола со скомканными носками внутри честно валялись на берегу; но самого Пола нигде не было видно. -- Пол! -- позвала Эми. Никто, кроме чаек, не отозвался, разве что налетевший с моря легкий бриз загадочно присвистнул и умчался дальше, по своим ветреным делам. -- Пол! -- в охрипшем голосе девушки прозвучала тревога. Какая-то тень мелькнула под искрящейся поверхностью бухты, и воду вспорол большой треугольный плавник. Сердце Эми замерло, девушка вгляделась в силуэт, скользящий в тридцати футах от пирса -- и чуть не вскрикнула от ужаса, зажав рот ладонью. За плавник цеплялась гибкая юношеская рука! На мгновение Эми почудилось, что кроме этой руки там больше ничего нет, это все, что осталось от Пола -- но в следующее мгновение рядом с плавником возникла светловолосая голова, знакомым рывком откинув со лба мокрые пряди -- и девушка увидела лицо своего приятеля. В глазах Пола не было ни страха, ни боли, ни даже обычной, повседневной настороженности подростка, обиженного на весь мир. Неземное, невозможное блаженство плескалось в этом взгляде, смешиваясь со струйками, обильно стекавшими с волос. Пол тихо засмеялся, не видя Эми, прополоскал рот и снова исчез под водой. Их не было долго -- минуту? две? больше? -- но вот акулий плавник снова разрезал поверхность бухты, уже значительно дальше от пирса; и снова рядом с ним была голова Пола! Эми стояла, затаив дыхание, словно это она сама раз за разом уходила под воду вместе с юношей и его жуткой подругой -- а потом вода всколыхнулась совсем близко, и девушка увидела, как Пол неохотно отпускает огромную рыбу. Акула развернулась, лениво выгнув мощное тело, и ее круглый немигающий глаз уставился на Эми. Что-то было в этом пронизывающем насквозь взгляде, что-то древнее, завораживающее... рыбы не могут, не должны смотреть ТАК! "Не имеют права смотреть так," -- мелькнула в мозгу совсем уж странная мысль. С удивительной грацией, и, как показалось Эми -- даже с нежностью! -- акула потерлась о Пола, проплывая мимо, почти сразу исчезнув в темной глубине, словно ее и не было. Сумасшедший сын Плешака Абрахама уцепился за пирс, ловко выбрался из воды, встряхнул головой, приходя в себя -- во все стороны полетели сверкающие брызги -- и, похоже, только тут увидел Эми. Лицо юноши неуловимо изменилось. На мгновение в нем промелькнула тень, настолько похожая на мрак взгляда хищной твари, что девушка машинально попятилась. "Ты с ума сошел, Пол!" -- хотела крикнуть она; и не смогла. "Как тебе удалось?!" -- хотела спросить она; эти слова тоже застряли у Эми в горле. Девушка понимала: Пол не ответит. Он ждал от нее чего-то другого... совсем другого. И девушка произнесла именно то, что он ждал: -- Я никому не скажу, Пол. Пол молча кивнул и пошел одеваться. x x x -- ...ну, с некоторой натяжкой я могу допустить, что парень плавал НЕПОДАЛЕКУ от белой акулы, и та не тронула его,-- задумчиво пробормотал доктор Флаксман, дергая себя за подбородок.-- Но что он плавал с ней чуть ли не в обнимку?! Зная репутацию "белой смерти"... хорошо, допустим и это -- чисто теоретически! Но ты, милочка, утверждаешь, будто акула потерлась о твоего приятеля боком, и при этом не содрала с него кожу, а то и мясо до кости... Я склонен принимать на веру слова молоденьких девушек, особенно когда они мне симпатичны, но всему есть предел! На родине уважаемого Мбете Лакембы мне довелось видеть много чудес, но здесь, извините, не Океания, а Южная Каролина; и твой Пол, детка, вряд ли принадлежал к явусе На-ро-ясо! Эми смущенно заморгала, пытаясь вникнуть в смысл последнего заявления коротышки; Малявка Лэмб довольно хмыкнул, а остальные на всякий случай промолчали. Но доктор Флаксман не собирался останавливаться на достигнутом. -- Вы, мисс, видели когда-нибудь вблизи акулью кожу? Пробовали ее наощупь? А я видел и пробовал! Так называемые плакоидные чешуйки, которыми покрыта кожа акулы, способны освежевать человека еще до того, как акула пустит в ход зубы! Собственно, плакоиды и есть зубы, со всеми основными признаками, только не развитые окончательно! Это вам не шерстка котенка; и даже не всякий наждак! Кстати, молодой человек, подойдите-ка сюда! -- окликнул ихтиолог Барри. Парень дернулся, как от внезапного толчка, но послушно встал и подошел к доктору. -- Повернитесь-ка... да, лицом к свету. Именно так и выглядят последствия прямого контакта человека с акульей кожей! Класический образец! -- Флаксман вертел Барри перед собой, словно экспонат, демонстрируя сетку шрамов на левой половине лица парня всем собравшимся в баре. -- Небось, пробовал с акулой поцеловаться,-- проворчал себе под нос Кукер, ловко прикуривая одной рукой самодельную сигарету. Шутка бармена показалась смешной одному Ламберту Мак-Эвансу, в силу своеобразного чувства юмора у рыбака. -- Вы ошиблись, мистер,-- выдавил вдруг Барри.-- Это не акула. Это меня Пол ударил. -- А ну-ка, рассказывай! -- немедленно отреагировал капрал, расправившийся к тому времени с сэндвичами и потягивавший пиво (расторопный Пако успел снабдить Джейкобса новой кружкой).-- Я смотрю, история быстро обрастает новыми обстоятельствами! И знаете, что мне сдается? Что вы все почему-то не спешили сообщать подробности нашему общему знакомому -- сержанту Барковичу... Давай, парень, я жду. Что там у вас произошло? -- Да тут и рассказывать-то нечего,-- Барри смущенно уставился в пол.-- Шли мы как-то с Чарли Хэмметом мимо Серых скал, смотрим: Пол идет. Со стороны "Акульей Пасти". Это уже было после того, как сбежала акула Маляв... простите, мистера Мак-Эванса! Она-то сбежала, а Пол все возле бухты околачивался, вроде как ждал чего-то... -- Короче! -- капрал Джейкобс отер лиловые губы ладонью и выразительно сжал эту самую ладонь, палец за пальцем, в весьма внушительный кулак. -- Хорошо, мистер Джейкобс! Чарли Хэммет мне и говорит: "Помнишь, Барри, ты его предупреждал, чтоб за Эми не таскался?" Я киваю. "Так вот, я их вчера видел. На берегу. Закатом любовались..." Ну, меня тут злость взяла! Прихватил я Пола за грудки -- он как раз до нас дошел -- сказал пару ласковых и спиной о валун приложил. Для понятливости. -- Сволочь ты, Барри,-- задушенно бросила девушка.-- Тупая здоровая скотина. Хуже акулы. -- Может, и так, Эми,-- изуродованная щека Барри задергалась, заплясала страшным хороводом рубцов.-- А может, и не так. И скажу я тебе вот что: Пол твой замечательный одну руку высвободил и тыльной стороной ладони меня по морде, по морде... наотмашь. Хорошо еще, что я сознание сразу потерял. Доктор в Чарлстоне потом говорил: от болевого шока. Барри машинально коснулся шрамов кончиками пальцев, по-прежнему глядя в пол. -- Очнулся я от стонов Чарли. Он на меня навалился и бормочет, как полоумный: "Барри, ты живой? Ты живой, Барри?" Живой, отвечаю, а язык не поворачивается. И к левой щеке словно головню приложили. Не помню, как домой добрались. Родителям соврали, что в Серых скалах в расщелину сорвались. Они поверили -- зря, что ли, у меня вся рожа перепахана, а у Чарли правое запястье сломано? Чарли мне уже потом рассказал: это его Пол за руку взял. Просто взял, пальцы сжал... вот как вы, мистер Джейкобс! Только у вас лапища, не приведи Бог, а Пол всегда хиляком был... Тишина. Люди молчали, переглядывались; Малявка Лэмб даже открыл рот, но не осмелился выдать что-нибудь скабрезное (что было на Мак-Эванса совершенно не похоже) -- время шло, а люди молчали... -- Может быть, мы все же вернемся к акуле? -- наконец просительно сказал доктор Флаксман, нарушив затянувшуюся дымную паузу, во время которой успели закурить чуть ли не все, исключая самого доктора, старого Лакембу и Эми. Дым сгущался, тек клубами, искажая лица, превращая их в лупоглазые рыбьи морды, проступающие сквозь сизые потоки за стеклом гигантского аквариума. -- Барри говорил, что акула в итоге "сбежала",-- рыба с кличкой Флаксман чмокнула губами.-- Как это случилось? В конце концов, здесь не федеральная тюрьма, а Carcharodon Linnaeus -- не террорист, готовящий подкоп! Увы, мудреное название белой акулы, вызывавшее однозначное возбуждение на ученых коллегиях, в баре Кукера успеха не имело. -- Когда ваши дружки, "мозговые косточки" из Чарлстона, даже не почухались в ответ на нашу с Хью депешу...-- изрядно набравшийся Ламберт с трудом ворочал языком, и, произнеся эту мудреную фразу, он с минуту отдыхал.-- Так вот, мы неделю подождали -- и отбили им... о чем это я?.. да, верно, вторую телеграмму отбили, вот! А надо было поехать лично и отбить почки! -- потому что они соизволили отозваться! Дескать, хрена вам, рыбари мокрозадые, а не денег, подавитесь своей раздерьмовой акулой -- или пусть лучше она вами подавится! -- Идиоты!..-- пробормотал доктор Флаксман, комкая край скатерти.-- Бездельники! Если бы я узнал хоть на неделю раньше... Однако рыбак то ли не расслышал слов ихтиолога, то ли попросту не обратил на них внимани