уганного ребенка. Его слова еще пуще смутили принцессу, тем более что она не могла этого отрицать. - Ну и пусть я буду ребенком, - согласилась она. - Мои слабость и унижение открыты для тебя, и я заслуживаю презрения. "Ты не выказала презрения, когда я заикался", - напомнил Мима. - Но с заиканием ты ничего не можешь поделать! - А ты ничего не можешь поделать с этим. Девушка помолчала, задумавшись. - Я не выказала презрения, потому что не чувствовала его, - медленно проговорила принцесса. - Но если бы вдруг почувствовала, то теперь изменила бы свое мнение. Ты смелый мужчина и добрый. "Я принц. Я такой, каким меня обучили быть". "Смелости - да, обучили, - подумала она в ответ, - однако не доброте". "Наилучший правитель тот, кто смягчает правосудие милосердием", - отозвался Мима, вспоминая, чему его учили. "В тебе милосердие сильнее, нежели ему надлежит быть". Он знал, что это правда. Мима овладел всеми телесными способностями, необходимыми для исполнения его обязанностей, но не чувствами. Если бы он обладал должной твердостью, его бы не тронула судьба наложниц, которых он отверг, или раболепство офицера, доставившего его обратно. Он был слаб, и отец, Раджа, виртуозно играл на этой слабости. - Ах, Мима! - воскликнула принцесса, прочитав его мысли. - Я и не знала! "Тебе и не следовало знать. Разве на тебя не оказывали такое же давление, чтобы ты прилетела сюда?" - Ну, не совсем. Отец просто взял да отправил меня в Замок. У меня не было выбора! "Ты женщина, - согласился он. - Принц может уступить; принцесса обязана подчиниться". - Физически, - уточнила она. - Но мое сердце принадлежит только мне. "Или тому, кого ты любишь". - Да, - подтвердила принцесса. И тут нечаянно Миме открылась еще одна сторона ее смущения - у принцессы не было другой любви. Тот человек, который интересовал ее, ни в коей мере не был ровней Миме, да и принцем не был. Этот интерес за последние несколько часов испарился, словно утренняя роса. Она противилась приезду сюда просто потому, что не хотела быть пешкой в чужой игре, отданной какому-то мужчине для укрепления политического союза. Она же не наложница! "Я никогда и не думал о тебе как о наложнице!" - мысленно заверил ее Мима. - О, как бы мне хотелось держать свои мысли при себе! - застонала принцесса. - Все мои секреты так и сыплются из меня! "Твои секреты тебя очень красят", - успокоил он. - Лучше бы я лежала перед тобой обнаженной! Она уже стояла голая перед ним, когда мылась. Тем не менее Мима совершенно точно понял, что она имела в виду. Женщина гораздо в большей степени, чем мужчина, создание, состоящее из лакомых тайн, сокровенных мест, и обнажать их - жестоко. - Спасибо, - сказала она. "Ляг. Усни. Я буду начеку". - Демона вызывает наша разъединенность, - проговорила принцесса. - Обними меня и засни сам - тогда демон не явится. Сущая правда. Эта тончайшая личностнейшая сеть Замка опутывала и раздражала Миму, но он не видел способа вырваться из нее. Они легли рядом, она - в ночной рубашке, он - в дневной одежде, с мечом на поясе. "Завтра мы бежим отсюда", - твердо решил Мима. - Завтра, - подтвердила принцесса. И они тихо уснули. 4. БУРЯ Когда утром они проснулись, Мима отвернулся, пока Малахитовый Восторг одевалась; затем они пошли в апартаменты Мимы, где отворачивалась уже она, когда он переодевался в чистое. Но это вряд ли имело значение: полная открытость их мыслей и чувств делала физическую скрытность бессмысленной. Позавтракав, они пошли прогуляться к тихому озеру. "Дважды два - четыре, - напряженно думал Мима. - Дважды четыре - восемь". Такое упражнение хорошо отвлекало от всевозможных других мыслей. Сначала Восторг поглядывала на него подозрительно, потом кивнула. Она была весьма сообразительна. "Дважды три - шесть, - считала девушка, снимая платье. - Дважды шесть - двенадцать". Иногда их вычисления вклинивались одно в другое, мешая сосредоточиться. Тогда они просто начинали считать снова, покуда опять не сбивались. Раздевшись, молодые люди вошли в воду и поплыли к дальнему берегу. Мима не решился прямо спросить Восторг, умеет ли она плавать, потому что это могло выдать его намерения. Было ясно, что плавает она очень хорошо; более того, девушка выглядела особенно мило, загребая воду рядом с Мимой. Он вспомнил русалку в чане, - но Восторг была куда красивее полущуки. "Дважды двадцать четыре - сорок восемь!" - напряженно думала Восторг, напоминая Миме, чтобы он не отвлекался от своей арифметики. Он почувствовал себя виноватым. Озеро они переплывали довольно быстро, но, когда уже приближались к противоположному берегу, вода вокруг них забурлила, и маленькие рыбешки самых разных цветов стали стайками шнырять вокруг. А потом вдруг четыре рыбины высунули из воды головы и запели: - Если б твой отец узнал, он бы страшно разгневался! Восторг хлебнула полный рот воды и закашлялась. Несколько секунд она молотила по воде руками, затем наконец пришла в себя. - Мой отец! - горестно воскликнула она. Мима плавал поблизости, желая убедиться, прежде чем плыть дальше, что девушка оправилась. Говорящие рыбы его тоже немало поразили, но, видимо, это была всего лишь невинная демонстрация. Он оглянулся назад и увидел, что, рассекая поверхность озера, к ним приближается огромный плавник. Вот теперь он ощутил страх, поскольку был безоружен и плохо подготовлен к защите в воде. Восторг, разумеется, была еще более уязвима. Она закричала. Плавник обогнул их и пронесся между ними и берегом. Потом замер, выжидая. Мима оценил положение. Говорящие рыбы доказывали, что их попытка убежать не осталась незамеченной, а плавник недвусмысленно давал понять, что она не останется безнаказанной. Мима вздохнул и показал рукой в сторону Замка. Они поплыли назад, и плавник не преследовал их. Оставшуюся часть дня Мима и Восторг провели, гуляя в садах и отдыхая в беседках. Молодые люди все время были вместе, и это оказалось довольно приятно. Замок ничем не угрожал им, пока они были рядом и не пытались бежать. Однако такая близость постоянно возвращала мысли Мимы к очевидным достоинствам принцессы, что очень ей льстило, хотя она и пробовала бороться со своими чувствами, которые, в свою очередь, передавались ему, побуждая думать в том же направлении. Они сидели в очаровательном патио [внутренний дворик в испанских домах (исп. patio)], ощущая себя пленниками. - Что же нам делать, Мима? - спросила Восторг. - Ты же понимаешь, к чему это может привести. - Понимаю, - отозвался он. - Хотя, возможно, если мы получше узнаем друг друга, то результат окажется вовсе не таким, какого ожидают. - Разве? - озадаченно спросила принцесса. "У каждого человека есть недостатки. Мое косноязычие видно всем. Ты была очень великодушна, но мне кажется, что очень скоро тебя это утомило бы". - Тогда перестань петь и снова начни говорить! - воскликнула она, мгновенно все поняв. - Д-д-д-да, - выдавил Мима. - И если ты лучше узнаешь о моих недостатках, то наверняка найдешь меня куда менее интересной. - К-к-к-каких н-н-н-н?.. - Однако его мысль была ясна задолго до того, как он смог ее выговорить. Принцесса опечалилась. - Я надеялась их скрыть, но, конечно, это было глупо. У меня три недостатка, и первый столь же очевиден, как и твой. Мима посмотрел на нее, совершенно сбитый с толку: - Это н-н-н-не оч-ч-ч-ч... - Он совершенно очевиден, - повторила Восторг. - Я ужасно огорчила своего отца, потому что родилась... - Тут она запнулась, но он понял мысль. "Девочкой! - подумал Мима. - Но какой же это недостаток?" - Огромный, если нужен наследник-мужчина, - мрачно ответила принцесса. - Й-й-й-я б-б-б-бы н-н-не с-с-сказал... - Значит, ты добрее, чем мой отец. Но в противном случае они бы не познакомились! Он не мог себе представить эту совершенно очаровательную женщину мужчиной. Какой грустный пример современных ценностей, когда такое существо считает свой пол недостатком! - Ты не очень-то помогаешь, знаешь ли, - заметила принцесса. Мима засмеялся. "Мне ненавистно наше положение, но я не в силах ненавидеть тебя, Малахитовый Восторг. Пока что я не нахожу в тебе недостатков, если не считать того, что ты назначена заменить женщину, которую я люблю". - В тебе тоже их нет, Мима, - проговорила Восторг. Ночью демон появился опять, повергнув принцессу в ужас. Мима недоумевал: днем она была уверенной в себе женщиной, во всех отношениях самостоятельной, а к вечеру становилась совершенно беспомощной. - Да, это так, - призналась она. - Я, как известно, женщина. У меня нет сил переносить что-нибудь злобное или безобразное. Демоны с самого детства приводят меня в трепет. Я глубоко сожалею, что так обременяю тебя. Действительно, подумал Мима, женский пол имеет некоторые недостатки. Ни один из мужчин, которых он знал, ни за что не позволил бы какому-то там демону испугать себя. С другой стороны, мужчин, конечно, обучали сражаться. Женщин же обучали быть зависимыми. На самом деле это был не то чтобы недостаток, а скорее требование культуры. И если предназначение женщин - быть уязвимыми, то предназначение мужчин - защищать их. Мима, как и прошлой ночью, лег на кровать рядом с принцессой и, обняв ее, заснул. Его сны всегда были беспорядочными, но в ту ночь - больше, чем когда-либо. Ему снилось, что он обнимает прекрасную женщину, и Мима знал, что этот сон был явью. Ему снилось, будто он отверг ее, и видел, как голову женщины насаживают на шест. Мима проснулся от крика. Демон склонился над ними, с вожделением протягивая руки. Мима схватился за меч, но демон отпрянул и исчез. Восторг кричала. Она прочитала его сон и увидела шест. "Мы должны выбраться отсюда!" - подумал он, и девушка согласилась. На следующий день они более тщательно исследовали дворец - и в углу одной из редко посещаемых комнат обнаружили бронзовое кольцо, вделанное в пол. Мима потянул за него, и оно оказалось ручкой металлического люка, который открывал вход в глубокий туннель. Каменные ступени уходили вниз и, загибаясь, исчезали из виду. Восторг зажгла лампу, и молодые люди начали спускаться. Лестница заканчивалась где-то под стеной, и дальше, за пределы Замка, вел квадратный проход. Это был тайный туннель, возможность побега! Воздух сделался прохладным, стены липкими. Восторг старалась к ним не прикасаться и держалась поближе к Миме. На этот раз они не утруждали себя устным счетом, поскольку было ясно, что вчера им не удалось таким образом скрыть попытку бежать. Сегодня, по крайней мере, они стояли на ногах и у Мимы был меч. Беглецы вошли в комнату, где находилось несколько каменных жертвенников, и на каждом из них что-то лежало. На первом было золотое кольцо, на втором - сверкающая медная лампа, а на третьем - отлитый из золота телец. Восторг, которую всегда влекли драгоценности, остановилась и потянулась к золотому кольцу. Она примерила его на один палец, потом на другой, но оно не подошло, и девушка положила кольцо на место. Мима взял лампу, чтобы посмотреть, не лучше ли она той, которая у них, однако лампа оказалась не заправленной. Она служила лишь украшением, и только. "Интересно, что будет, если ее потереть?" - подумал Мима. - Или загадать кольцу желание, - добавила Восторг. Они посоветовались и решили, что эти три предмета, вероятнее всего, ловушки для неосмотрительных. Неизвестно, какие ужасы могут произойти, если вызвать к жизни силы, сокрытые в кольце или лампе. Лучше уж спокойно пройти мимо. Но когда они поравнялись с золотым тельцом, тот поднял голову и промолвил: - Если бы твой отец узнал, он бы каждый час казнил по женщине! Мима вздрогнул от испуга. Это было его слабое место - неприязнь к бессмысленному убийству. Вдруг впереди них в туннеле раздался какой-то шум, Глухие удары, от которых задрожали стены комнаты, словно к ним приближалось огромное существо. Мима выхватил меч. Послышался оглушительный рев, и из туннеля повалил дым. - Это дракон! - завизжала Восторг. - Тебе нельзя с ним сражаться! Разумеется, нельзя. Огонь, вырывавшийся из пасти зверя, испепелит их еще до того, как чудовище приблизится на достаточное расстояние, чтобы его можно было заколоть. Мима снова вздохнул. - Нам опять придется отступить, - пропел он и пошел назад тем же путем, каким они пришли. Восторг, с лампой в руке, поплелась за ним. Дракон их не преследовал. Вернувшись в Замок, Мима и принцесса опять беседовали, и Восторг призналась во втором своем великом недостатке. Однажды в детстве она позволила какому-то человеку прикоснуться к себе. Она убежала в город, воспользовавшись недосмотром няни. Тогда девочка еще не понимала, что не все дети - принцессы и существуют разные касты. Она увидела какого-то работника и дотронулась до его руки, чтобы привлечь внимание. В этот момент ее догнала няня. Тот мужчина оказался "неприкасаемым" - человеком вне касты. Разразился серьезный скандал, и девочку подвергли целому ряду мучительных очищений и омовений, дабы снять порчу от страшного прикосновения. Работник, естественно, был немедленно казнен, а его семья насмерть забита палками. Но ярче всего девочке запомнился склонившийся над ней разъяренный отец: "Ты подвела меня дважды!" И Мима с болью в сердце представил себе очаровательную головку, насаженную на кол. "Нет! - подумал он. - Ведь ты не знала! Ты не хотела сделать ничего дурного!" - Вряд ли это имело значение, - ответила принцесса. - Незнание не может служить оправданием. Однако чувство благодарности к Миме за его поддержку и понимание затеплилось в ее груди, и девушке пришлось сделать над собой усилие, чтобы побороть возникшую эмоцию, поскольку добивались они отнюдь не этого. Как и накануне, ночь молодые люди провели вместе. На этот раз Миме снилось, что он обнимает Восторг, как оно и было на самом деле. Однако во сне происходило и нечто большее: он целовал женщину, и начал раздевать ее, наслаждаясь теплым, шелковисто-гладким телом, и пытался овладеть ею... Мима заставил себя пробудиться. Действительность полностью соответствовала его сновидению. Он касался открытой плоти принцессы. "Почему ты не остановила меня?" - строго подумал Мима. - Я пробовала... но не смогла, - прошептала Восторг. "Я ни разу в жизни не принуждал женщину!" - Не могла... заставить себя сказать хоть слово, - призналась она. "Нам необходимо бежать отсюда!" - Безусловно, - согласилась девушка. Но прошло еще несколько дней, прежде чем они нашли возможность предпринять следующую попытку. На высокую башню Замка слетались самые разнообразные птицы, чтобы напиться чистой воды, которая там была. Время от времени садилась на башню и огромная птица - рух [гигантская птица, популярный персонаж мифологии Востока (см., в частности, сказки "Тысяча и одна ночь")]. - Эта птица могла бы перенести нас через стену, - спел Мима. - А она нас не съест? - Нет, если будет знать, кто мы такие. Рухи-людоеды давным-давно уничтожены; остались только безвредные. По миллиону ступеней Мима и Восторг поднялись на высокую башню, прихватив с собой большой мешок из сети. Когда прилетел рух, они встали в сеть, и Мима накинул на коготь птицы веревочную петлю. Удивленное пернатое взлетело, подняв сильный ветер и увлекая в небо мешок. Молодые люди, обжигаемые воздухом, болтались в ненадежной сети. Рух быстро взлетел к облакам. Но когда птица приблизилась к краю облака, то оно превратилось в огромное лицо, изо рта которого со свистом вырывался ледяной ветер. - Если бы ваши отцы узнали об этом, они бы во всем обвинили друг друга, - прогрохотала туча. - Между их княжествами вспыхнет война, погибнет множество людей, и государства так ослабнут, что враждебные монгольские орды, напав, поработят оба царства, и прекрасных юных девушек заставят удовлетворять похоть своих племенных быков, а мужчин скормят собакам. Кроме того... - Довольно! - закричала Восторг, повторяя мысль Мимы. - Рух, опусти нас на землю! Большая птица покорно развернулась и села на башню, а Мима и Восторг, разрезав сеть, вернулись в свои покои. Они снова потерпели поражение. - Сегодня ночью, - сказала принцесса с мрачной непоколебимостью, - и все последующие ночи мы должны спать отдельно. - А как же демон... - пропел Мима. - Теперь я боюсь демона меньше, нежели того, что может произойти, если мы останемся вместе. Я слаба, а ты добр; у нас уже почти нет сил сопротивляться. И это была правда. Демон, конечно же, не причинит ей реального вреда; ведь он существует лишь для того, чтобы пугать девушку, заставляя подчиниться замыслу Замка. Восторг ушла спать одна, но страх ее распространился повсюду. Мима оставался в своих комнатах, твердо решив не входить к принцессе, если она сама не позовет. Это было непросто. А между тем с чем они боролись? - спрашивал себя принц. Их физический контакт требовал сексуального удовлетворения - однако это не то же самое, что любовь. Он часто спал с наложницами, но продолжал любить Орб. Не проще ли рассматривать Восторг как... Нет. Она не была - и прямо об этом заявила - наложницей. Она была принцессой. Ее нельзя просто использовать и потом оставить. Мима подумал об Орб. Она казалась такой далекой... Разумеется, он любил только ее, однако острота чувства, похоже, притупилась. Коварное волшебство Замка срабатывало, несмотря на все усилия Мимы! И ведь Малахитовый Восторг вполне заслуживала внимания. В сущности, она ничем не хуже Орб. Она - принцесса, а Орб нет. Но Орб сильна и уверена в себе, а Восторг - наоборот. Орб могла оставаться одна и днем и ночью; Восторг же всегда была ранимой. Что говорило не в ее пользу. Какому мужчине захочется полностью зависимую от него женщину? Мима что-то почувствовал. Он сосредоточился и понял, что это подавляемая мысль принцессы. Восторг пыталась скрыть, не позволить Миме прочитать ее. Принцу стало любопытно. "ТЫ ТРИЖДЫ ПОДВЕЛА МЕНЯ!" Мима увидел еще одну голову на шесте, и на сей раз не оставалось никаких сомнений в том, кому она принадлежала. Принцессе. Он вскочил и бросился в ее спальню. Восторг сидела на кровати обнаженная, приставив к груди кинжал. Теперь ее невнятная мысль стала совершенно ясна. Девушка хотела убить себя! - Нет! - крикнул Мима. - Не делай этого! Он пересек комнату и схватил ее за руку в тот момент, когда острие уже коснулось тела. Появилась ранка, и принцесса попыталась выполнить свое намерение. Мима с силой отвел ее руку назад, но девушка отчаянно сопротивлялась. - Три раза я провинилась! Они упали на кровать, левой рукой Мима пытался вырвать кинжал. Лицом он уткнулся ей в грудь и ощутил вкус крови. И в этот миг у него внутри началась буря - от крови принца охватило неистовство берсеркера, неподвластное рассудку. Он сжал руку девушки, и кинжал выпал. Мима стиснул принцессу в объятиях, и ураган закружил их обоих в вихре страсти. Безумие охватило и ее, поскольку эмоционально они были слиты так же, как телесно. Губы женщины раскрылись, обнажив жемчуг зубов. Нечто похожее на рычание прикованного дикого зверя клокотало в их груди. Сильные белые зубы впились Миме в плечо. Кровь проникла ей в рот, и принцесса почувствовала вкус его крови. На губах появились пузырьки красноватой пены. Их тела боролись, и буря внутри усилилась. Никогда раньше Миме не доводилось противостоять другому берсеркеру. В силе и ловкости девушка не уступала принцу, и ярость ее была не менее ожесточенной. Вокруг будто образовались крутящиеся воронки, которые начали засасывать воздух, и при этом ветер завывал, словно стон загробных духов. Смерч Мимы приближался к смерчу принцессы, и вот они сшиблись и заплясали по кругу, норовя уничтожить друг друга. Но тут обе части урагана слились воедино; мужчина пытался укусить женщину, а она - его. Их зубы с рычанием встретились, ища уязвимое место и не находя. Сплетясь вместе, рот в рот, обессиленные, они замерли. Теперь в битву вступили их языки. Оба ураганных вихря слились, их ветры, соединившись, удвоили силу. Нагоняя друг друга, ветры крепли, образуя еще большую воронку, раздвигая границы видения и привнося новый строй в хаос бури. Воздух с дикой силой размеренно пошел по огромному кругу. В круговерти напряжения и неподвижности мысли молодых людей, являвшие собой средоточие всех чувств, очистились от всяких ограничительных покровов и, прежде чем рассеяться, сделались четкими и очевидными. "Я ожидала встретиться с черствым, бессердечным, упрямым, властным тупицей, который овладеет моим телом, но никогда не коснется души", - невольно подумала принцесса. "А мне виделась холодная равнодушная женщина, которая никому не рискнет отдать свое сердце", - подумал Мима. Губы их стали мягкими и слились в долгом, глубоком поцелуе. "Или с заурядным изнеженным вельможей, которого, возможно, больше интересуют юные мальчики, чем настоящие женщины". "Или соблазнительница, льнущая к любому мужчине, независимо от его достоинств, - простая наложница в обличье принцессы". Поцелуй стал более страстным, и их тела понемногу расслабились. "Но я встретила скромного и великодушного человека, всегда обходившегося со мной учтиво, хотя он любил другую". "А я увидел женщину, независимую и красивую днем и беспомощную по ночам". "Тупицу и грубияна я бы презирала, на никчемного вельможу не обращала бы внимания". "Меня не заинтересовала бы равнодушная, или я просто использовал бы соблазнительницу". Так принцесса открыла в Миме человека, которого могла по-настоящему уважать. Но именно поэтому она не желала совращать его. Мима любил другую. Малахитовый Восторг не сделает попытки что-нибудь здесь изменить, несмотря на приказание отца. Однако ее добрые намерения разбились о женскую сущность. Когда ночью принц защищал Восторг, она увлеклась им больше, чем хотела бы. Не в силах остановить зарождение чувства, которого старалась избежать, она в конце концов попыталась разрешить проблему единственным возможным способом. "Поэтому я должна умереть. Это самый достойный выход из положения. Я не смогу посмотреть в глаза отцу после того, как опозорила его в третий раз, но и позволить себе совратить тебя тоже не в состоянии". Мима, в свою очередь, увидел в принцессе женщину, ни в чем не уступающую той, которую любил. Если бы он сначала встретился с Восторг, то мог бы полюбить ее. Но поскольку Мима был влюблен в другую, то не имел права компрометировать эту женщину. Он напрягал всю свою дисциплинированность, чтобы вести себя с подобающей пристойностью, невзирая ни на какие ухищрения Замка. Когда принцессе ночью понадобилась защита. Мима сделал то, что требовалось, и не более. "Но не могу же я позволить тебе умереть, - думал он. - Это было бы недостойно". Дилемма казалась неразрешимой, так как оба знали, что если принцесса не умрет, то совратит Миму. Атмосфера Замка делала это неизбежным. Впрочем, слово "совратит" ему не нравилось. "И даже если бы ты не любил другую, я все равно была бы недостойна тебя, - думала принцесса. - Та, в кого ты влюблен, сильная, а я слабая". "Она сильная, а ты слабая", - согласился он. "Поэтому мне нужно пожертвовать собой, чтобы ты смог к ней вернуться". Но Орб - он прекрасно понимал это - могла выжить и без Мимы, поскольку была сильна. Такая женщина могла иметь любого мужчину, какого пожелает. Она осчастливила Миму своей любовью и сделала для него больше, чем кто-либо раньше, - однако по-настоящему не нуждалась в нем. А вот Восторг не смогла бы, по крайней мере в ближайшее время, без Мимы выжить. "Так дай мне умереть!" - взмолилась девушка. Восторг любила Миму; этого уже нельзя было скрыть. Поэтому она выбрала смерть; та решит все проблемы. Принцесса не искала эгоистичного пути, который доставил бы ей похвалу отца; она не старалась обольстить принца, несмотря на свое чувство и то, что он был необходим ей. Они лежали, прижавшись друг к другу, сливаясь в поцелуе, их чувства кружились над ними в чудовищном вихре, и Мима проникался все большим уважением к принцессе. Восторг была совершенной женщиной, если не считать одного существенного недостатка - зависимости от него. Одиночество приводило ее в ужас. И тем не менее девушка находила в себе смелость совершить то, что считала нужным - лишить себя жизни, освободить Миму. Это не было притворством в поисках сочувствия; она приняла собственное решение и хотела осуществить его. Мима был совершенно в этом уверен, поскольку здесь не существовало неискренних мыслей. Отвагу, которой в ней самой не было, принцесса обрела в желании защитить его. "Теперь уже слишком поздно", - осознал Мима. "Я бы сейчас уже была мертва, если бы ты не препятствовал! И тебе не грозило бы совращение". "Я возражал, потому что уже был совращен". - И он внутренне рассмеялся над абсурдностью этого слова. "Но все равно дай мне уйти, и ты освободишься", - настаивала принцесса. "Разве я могу освободиться, дав тебе умереть, - когда я люблю тебя?" Словно вспугнутые птицы, ее мысли и чувства кружили, не находя опоры. "Но я слаба, а она сильная!" "Поэтому тебе я нужен больше, чем ей. Никогда раньше по-настоящему я не был нужен ни одной женщине". "Это же глупо, - возражала принцесса. - Никто не любит человека за слабость!" "Что касается женщин, ты права, - согласился Мима. - Но мужчина желает женщину, которая зависит от него". Хотя раньше он и утверждал прямо противоположное. Любой мужчина хочет, чтобы женщина полностью принадлежала ему. Нехорошо, невеликодушно, - но теперь, отказавшись от прежних иллюзий, именно этого на самом деле желал принц больше всего. Красивую, одаренную, целиком зависимую от него женщину. И покуда ее перепутавшиеся мысли кружились над ними, он перевернул принцессу и овладел ею так, как им обоим страстно хотелось. Буря усилилась, все сметая и унося их в восхищении страсти - физическом выражении любви. И тогда они очутились в самом центре урагана, - и там царило полное спокойствие, это было место, очень похожее на нирвану (*6). Они плавали там тысячу лет, нежась в своей беспредельной любви. Исступленный восторг порыва превратился в бесконечную радость полного слияния - физического, эмоционального, духовного, и это последнее было чудеснее, чем первое. А затем наступило утро. Оставшуюся часть месяца они провели как истинные молодожены, днем бродя рука об руку, ночью деля ложе. У них были общие мысли, и они узнавали все подробности существа друг друга. Они договорились пожениться как можно скорее, а до тех пор оставаться вместе. Отправить неженатых молодых людей в Замок Новобрачных было отчаянным шагом со стороны обоих раджей, поскольку, разумеется, это гарантировало, что невеста не будет девственной, - но, в конце концов, на дворе стоял двадцатый век, и правители государств делали то, что полагали целесообразным, невзирая на древние приличия. Противозачаточное заклинание ограждало Восторг от преждевременной беременности; этого было вполне достаточно. - А как же Орб? - озабоченно спросила принцесса. - Что будет с ней? - Я дал ей свое волшебное кольцо-змею. Если его спросить, оно всегда сообщает владельцу правду. Не сомневаюсь, что Орб знала о моем нарушении верности намного раньше, чем я сам. Стоило ей лишь спросить кольцо: "Вернется ли Мима?", и оно бы сжалось два раза. Минуло уже два года; может, она нашла себе другого мужчину. Я искренно раскаиваюсь, что заставил ее пройти через все это, но Орб знает, что я любил, когда был у нее отнят, что хотел к ней вернуться, но не сумел. - Из-за другой любви, - печально проговорила Восторг. - Что я предпочел бы не подвергать ее таким испытаниям, - но она, конечно, знает и об этом. Мое чувство и уважение к Орб на самом деле не изменились; они были просто вытеснены. Тем не менее я думаю, что было бы лучше нам не встречаться снова. - Может, мне следует повидаться с ней, чтобы объяснить... - Нет. Она все знает - если желает знать. Мы должны предоставить ей жить ее собственной жизнью, которая, безусловно, будет необыкновенной. С помощью кольца Орб сможет найти Ллано, ту песню, которую искала; по крайней мере в этом я, возможно, помог ей. - Если ты уверен... - Ты делала все, чтобы защитить ее, не отвращать от нее мою любовь, - напомнил Мима принцессе. - Намеревалась убить себя. Но случилось по-другому, потому что ты есть ты, а я есть я, и Замок таков, каков он есть. Теперь у нас иное бытие, и я бы не изменил его, даже если бы мог. - И все-таки я чувствую вину... - Я ощущаю то же, что и ты. Однако мне кажется, что это пройдет. Это прошло еще до того, как истек месяц. 5. МЕЧ Прибыл всего один ковер, однако он был достаточно просторным для них обоих. Мима и Восторг взошли на него и, задернув занавески, снова предались любви, пока ковер нес их обратно в какое-то из княжеств. Оказалось, что они прилетели в Гуджарат, где уже поджидал Раджа. Мима вышел и протянул руку, чтобы помочь принцессе. Ей пришлось наскоро приводить себя в порядок, тем не менее выглядела она потрясающе. - Ваше Величество, я принимаю эту женщину, принцессу Малахитовый Восторг, мою нареченную, - официально пропел Мима. - Ее, и только ее возьму я в жены. Раджа кивнул с холодным удовлетворением: - Да будет так. Начались приготовления к свадьбе. А пока Восторг оставалась почетной гостьей во дворце Раджи в Ахмадабаде. Считалось, что она спит одна; в действительности же Восторг ночью приходила к Миме. Разумеется, дворцовые слуги обо всем знали, а соответственно был в курсе дела и Раджа, но его это мало беспокоило, поскольку именно такого исхода он и хотел. Теперь два княжества были вовлечены в запутанные переговоры относительно точного размера и содержания приданого, но было совершенно ясно, что в итоге они подпишут приемлемый брачный договор. Тем временем Гуджарат и Махараштра стали союзниками, что способствовало политическим интересам обоих княжеств. Мима углубился в дела государства, так как согласие на помолвку влекло за собой и участие в управлении страной. Ему предстояло стать следующим раджой, а для того чтобы набраться опыта, в запасе было всего три года. Чтобы не заикаться. Мима говорил речитативом, и если кому-то это казалось смешным, то он скрывал свое мнение самым тщательным образом, ибо Раджа издал указ, что всякий, насмехающийся над чьей-либо манерой говорить, должен быть немедленно обезглавлен. В первый день когда Мима покинул дворец, некий человек смеялся над замечанием товарища, которое, возможно, и не имело отношения к принцу; всадники тут же врезались в толпу, сбивая наземь тех, кто замешкался убраться с дороги, и отхватили весельчаку голову, - а на всякий случай и его приятелю. Теперь ни у кого никакая тема не вызывала и тени улыбки, покуда поблизости находился принц Гордость. Положение в Гуджарате было не идеальным. Значительная часть населения страдала от нищеты, а среди низших каст был даже голод. Проблемы носили двоякий характер: жестокая засуха уничтожила урожай риса в центральной части княжества; бичом прибрежных районов стала перенаселенность. Прокормить всех этих людей было бы трудно даже при хорошем урожае, а при нынешнем состоянии дел это было попросту невозможно. Мима на своем княжеском ковре летал в наиболее бедствующие области. Там он видел распростертых на земле людей, у которых не было ни крова, ни способности работать. Государственные чиновники раздавали им суп, однако он был жидок и его не хватало; такая помощь могла лишь продлить жизнь, но не изменить ее. Раздача пищи проводилась справедливо и упорядочение"; просто супа было недостаточно, чтобы накормить всех. Мима вспомнил о тех двух годах, что он провел в заточении во дворце. Ему подавали редчайшие деликатесы, все его слуги и наложницы питались отменно. Теперь он корил себя за эгоистичное пренебрежение делами княжества в то время, когда зарождались предпосылки нынешней ситуации. Если бы он раньше исполнил свой долг и принялся за работу, для которой был предназначен, то, возможно, сумел бы хоть немного смягчить страдания соотечественников. Сколько добрых граждан умерло от голода, в то время как он изводил отца отказами выполнить свой долг? Однажды, когда Мима стоял, обозревая эти отвратительные картины, он заметил человека, который бродил среди умирающих. Принц махнул министру, и тот поспешно приблизился. - Кто этот человек? - осведомился Мима. Чиновник озадаченно огляделся. - Принц, о ком вы говорите? - Вон о том человеке в черной накидке, - пропел Мима. Министр снова внимательно посмотрел, куда указывал принц, и поднял брови: - Я не вижу никакого человека. Миме это надоело. Он зашагал вперед, а министр потрусил следом. Они подошли к человеку в хламиде, который склонился над одним из соломенных тюфяков. - Ты! - позвал Мима. - Назови себя! Человек не обратил на него никакого внимания. Разгневанный неуважением, Мима встал прямо перед ним. - Отвечай же, а не то берегись! Человек медленно поднял голову. Под капюшоном появилось его лицо. Оно оказалось невероятно худым; фактически это был череп с глубоко запавшими глазами и выступающими вперед зубами. - Ты видишь меня? - спросил странный человек. Мима опешил. Ему стало ясно, что это не заурядный прохожий! - Конечно же, я тебя вижу! Я хочу знать, кто ты такой и что здесь делаешь? Запавшие глаза, казалось, посмотрели на Миму внимательнее. Щель рта открылась: - Я - Голод. - Голод! - воскликнул Мима. - Это что еще за имя? - Имя моей должности. - Должности? - удивился принц. Он повернулся к министру: - Что ты на это скажешь? Чиновник явно чувствовал себя неловко. - Наследный принц, безусловно, голод налицо. Поэтому мы и здесь. Должен признаться, что не совсем понял ваш вопрос о должности. - О должности, про которую толкует этот человек, именующий себя Голодом, - проговорил Мима злым речитативом. Замешательство министра усилилось: - Мой господин, я не вижу никакого человека. - В-в-в-вот эт-т-т-тот! - вскричал Мима, позабыв про пение. Он протянул руку, чтобы дотронуться до изможденной фигуры, мало заботясь о том, что человек, вероятнее всего, был неприкасаемым. Рука прошла сквозь тело, не ощутив ни малейшего сопротивления. Ошеломленный Мима застыл на месте. - Ты призрак? - спросил он. - Я - воплощение Голода, спутник Войны, временно выполняю поручение Смерти, - ответила фигура. - И никто больше тебя не видит? - Не понимаю, почему ты видишь меня, - признался Голод. - Обыкновенно ни один смертный не может видеть или ощущать инкарнацию. - Видишь ли, меня заботит бедствие, постигшее эти места, - пропел Мима. - Мне необходимо узнать тяжесть положения и найти наилучший способ облегчить страдания людей. Не можешь ли что-нибудь посоветовать? - Накорми свой народ, - ответил Голод со смешком, от которого бросало в дрожь. - Как? У нас нет ни пищи, ни средств для распределения продуктов. - Я не даю советов, а только делаю вывод. - Что ж, тогда представь меня тому, кто выше тебя, - раздраженно сказал Мима, а его министр потихоньку пятился назад, полагая, что принц помешался. Голод сделал некий магический жест. - Я вызвал Танатоса, - промолвил он и стал растворяться в воздухе, пока не исчез. Мима оглянулся и увидел отступающего министра. - Подожди! - крикнул он, и чиновник, все еще очень обеспокоенный, остановился. - Я только что говорил с воплощением Голода, а сейчас буду беседовать с воплощением Смерти. Ты оставайся здесь. - Как пожелает мой господин, - нервно ответил министр. Было видно, что он предпочел бы оказаться в любом другом месте. В небе появилось облачко и возникла какая-то фигура. Она быстро приближалась. Это был красивый бледный конь, скачущий по воздуху без всяких, крыльев, на котором сидел всадник в плаще. Конь встал перед Мимой, и всадник спешился. Если Голод был невероятно худ, то Танатос оказался скелетом. Он протянул руку с пальцами-костями: - Приветствую тебя, принц. Мима пожал руку. Кости были голыми и твердыми. - Приветствую тебя, Танатос. Не сочтешь ли ты мою просьбу чрезмерной, если я попрошу тебя сделаться видимым для моего министра? А то он думает, что у меня галлюцинации. Танатос повернулся к чиновнику. - Приветствую тебя, министр, - поздоровался он. У того отвалилась челюсть. - Пр-пр-пр-при... - начал он. - Попробуй это спеть, - предложил Мима речитативом. Танатос снова повернулся к Миме: - Мой помощник попросил меня переговорить с тобой. - Меня беспокоят страдания этих людей, - пропел Мима. - Я хочу облегчить их, однако мне мешают обстоятельства, которые я не в силах контролировать. Я подумал, что поскольку ты заинтересован в этом деле, то мог бы что-нибудь посоветовать. Танатос поднял костлявую руку и прикоснулся к тяжелым часам. Внезапно все вокруг замерло. На лице министра застыло ошарашенное выражение; облака на небе остановились. Дым от костра, горевшего неподалеку, словно замерз. Ничто не двигалось, кроме Танатоса, Мимы и огромного бледного коня. - Ты видишь инкарнации, а это свидетельствует о том, что ты связан с нами, - проговорил Танатос. - Мне нужно выяснить этот вопрос. Хронос должен знать. Он снова притронулся к часам - и вдруг рядом с ними возник некто в белом плаще, держащий большие сверкающие Песочные Часы. - Здравствуй, Танатос, - сказал вновь прибывший. Он выглядел как обычный человек. - И ты. Марс, здравствуй. Рад снова встретить вас обоих. - Марс? - спросил Мима. - Марс? - повторил Танатос, видимо, столь же озадаченный. - Ах, он еще не вступил в должность? - удивился Хронос. - Прошу извинить мою оплошность. Я, знаете ли, живу вспять. Одну секунду, я удалю этот эпизод. - Нет! - вскричал Мима, от волнения даже перестав заикаться. - Неведение уже принесло столько горя! Я сохраню тайну, если так надо. Но при чем здесь Марс? Хронос и Танатос, обменявшись взглядами, пожали плечами. - И в данном случае проблема заключается в войне. Война отвлекает необходимые ресурсы; так, продовольствие бессмысленно уничтожается, вместо того чтобы кормить голодающих. Чтобы справиться с бедствием, тебе сначала нужно покончить с войной. Поскольку ты должен стать Марсом, воплощением Войны, то у тебя появится возможность решить этот вопрос. - Я... стану Марсом? - ошарашенно спросил Мима. - Но мне нужно управлять княжеством, жениться на невесте! - Что ж, я думаю, ты можешь отказаться от должности, - ответил Хронос. - Нет ничего неизменного, и, разумеется, та реальность, которую я помню, вполне может стать иной. Но если ты серьезно говорил об облегчении страданий в мире... Мима огляделся и увидел тюфяки, на каждом из которых лежал голодный человек - мужчины, женщины и дети. - Я должен прекратить это! - сказал он. - Тогда у тебя будет благоприятная возможность, - проговорил Хронос. - Я рад, что в этом отношении не придется менять будущее; мне нравилось работать с тобой, и было бы жаль, если бы ты исчез... хотя, конечно, ты воспринимаешь все это совсем иначе. - Ты... живешь вспять? - спросил Мима, возвращаясь к пению, так как почувствовал, что заикание вот-вот вернется. - Из будущего в прошлое? - Правильно. Поэтому я буду порой вспоминать о вещах, которые всем вам еще только предстоят... Я так часто совершаю промахи! - Он повернулся к Танатосу: - А давно ли произошли перемены в ведомстве Марса? Я был занят другими вопросами и совершенно упустил из виду это событие. - Они еще не произошли, - ответил Танатос. Хронос недовольно поморщился: - Ну вот опять! Конечно, вы еще не видели перемен. Мне приходится все время столько носиться туда-сюда, в том числе и на эту встречу с Марсом, что... - он покачал головой. - А зачем ты меня вызв