дерьмо хочет причинить мне неприятности. - Лоббист, представляющий интересы банков, - продолжал Кристиан Кли, - является другом Юджина Дэйзи и пытается втянуть его в одно грязное дело. Он убеждает Дэйзи подписать бумагу, которая принесет президенту Кеннеди серьезные неприятности. Он предупредил Дэйзи, что может предать гласности то, что тот пользуется у вас квартирой, а это погубит его карьеру и семейную жизнь. - Кли рассмеялся. - Бог мой, кто бы мог подумать, что Юджин способен на такое. Впрочем, какого черта, я считаю, что всем нам ничто человеческое не чуждо. Джералина не обманул юмор Кристиана. Она знала, что должна сейчас быть очень осторожной, иначе вся ее жизнь пойдет прахом. Кли является генеральным прокурором Соединенных Штатов, и у него репутация весьма опасного человека. Он может причинить ей столько неприятностей, что она их не расхлебает, даже с таким козырем в рукаве, как Мартин Матфорд. - Я к этому не имею никакого отношения, - заявила она. Действительно, я дала Дэйзи ключ от одной из квартир наверху. Но, черт побери, никаких записей на этот счет не существует. Никто не может ни в чем обвинить ни меня, ни Дэйзи. - Конечно, я знаю это, - заметил Кристиан. - Но неужели вы не понимаете, что этот лоббист никогда не решился бы сам на такое. Кто-то повыше подсказал ему, что делать. - Кристиан, - с тревогой сказала Джералина, - клянусь, что никогда никому не проболталась. Я никогда не подставляю свой ресторан под удар. Я не так глупа. - Знаю, знаю, - успокоил ее Кристиан. - Но вы с Мартином Матфордом давние близкие друзья. Вы могли рассказать ему просто в виде сплетни. Вот теперь Джералина по-настоящему пришла в ужас. Совершенно неожиданно она оказалась между двумя могущественными мужчинами, которые готовы сразиться. Больше всего на свете она хотела бы сейчас находиться в стороне. Понимала она и то, что худшее для нее - это лгать. - Мартин никогда не сделает подобной глупости, - сказала она. - Это такой дурацкий шантаж. Тем самым она как бы признавала, что рассказала Мартину, и в то же время могла это отрицать. Кристиан продолжал успокаивать ее. Он видел, что она не подозревает о подлинной цели его визита. - Юджин Дэйзи, - сказал он, - послал этого лоббиста подальше. Потом рассказал все мне, и я пообещал ему заняться этим делом. Конечно, я знаю, что сейчас они не могут разоблачить Дэйзи, потому что я заставлю вас назвать всех людей в конгрессе, которые пользовались этими квартирами. А это будет большой скандал. Ваш друг надеялся, что Дэйзи растеряется, но Юджин решил иначе. Джералина все еще не могла поверить. - Мартин никогда не станет заниматься такой опасной провокацией. Он банкир. Она улыбнулась Кристиану, который, вздохнув, решил, что пришла пора проявить жестокость. - Послушайте, Джералина, - сказал он, - старина Мартин, или, как он себя называет, "частное лицо", совсем не ваш обычный милый, солидный, консервативный банкир. В его жизни было немало неприятных моментов, и свои миллионы он делал не всегда честным путем. Раньше ему случалось сильно рисковать. - Он сделал паузу, потом продолжил. - Сейчас он ввязался в весьма опасное для вас и для себя дело. Джералина презрительно махнула рукой. - Вы сами знаете, что я не имею никакого отношения к тому, что он когда-то делал. - Правильно, - отозвался Кристиан, - я это знаю. Но сейчас Мартин оказался человеком, за которым я должен следить. И я хочу, чтобы вы помогли мне в этом. Джералина проявила непреклонность. - Черта с два! - отрезала она. - Мартин всегда относился ко мне порядочно. Он настоящий друг. - Я не хочу, чтобы вы шпионили за ним, - пояснил Кристиан. - Мне не нужна информация о его бизнесе или личной жизни. Я прошу вас только честно предупредить меня, если вы обнаружите, что он предпринимает какие-то действия против президента. - Будьте вы прокляты! - вырвалось у Джералины. - Уматывайте отсюда, я должна готовиться к приему гостей, которые соберутся ужинать. - Конечно, конечно, - дружески сказал Кристиан. - Я ухожу. Но помните, я генеральный прокурор Соединенных Штатов. Мы переживаем трудные времена, и никому не вредно иметь меня в друзьях. Так что, когда придет время, решайте сами. Если вы передадите мне просто маленький сигнал тревоги, об этом никто никогда не узнает. Положитесь на свой ум. С этими словами он ушел. Своей цели он добился. Если Джералина расскажет Мартину Матфорду об их разговоре, это будет прекрасно, потому что заставит Матфорда быть поосторожнее. Если не расскажет, то когда придет время, она донесет на него. В любом случае Кристиан Кли не проигрывает. Он провел с Джералиной не более тридцати минут. Сев в свою служебную машину, он приказал шоферу включить сирену. Надо было как можно скорее возвращаться в Белый дом, ведь он мог понадобиться Кеннеди. Но прежде ему предстоял еще один визит. Он получил записку от Оракула, содержащую просьбу немедленно навестить его в особняке. Пока его машина лавировала среди уличного движения с включенной сиреной, он смотрел на памятники, на отделанные мрамором дома с колоннами и каннелюрами, на величественные здания посольств с вывешенными флагами - вечная архитектура, с помощью которой власть всегда себя утверждает. Какими беззащитными кажутся они сейчас, в ожидании того, что будут разрушены ордами варваров, если не физически, то духовно. Он анализировал свой разговор с Дэйзи. Слух о том, что кто-то из личного штаба президента подпишет декларацию об отстранении Кеннеди с поста президента, прозвучал сигналом тревоги. После совещания у президента Кли прошел вслед за Юджином Дэйзи в офис руководителя президентского штаба. Юджин Дэйзи сидел за своим письменным столом в окружении трех секретарей, записывающих его распоряжения по поводу действий, которые должен предпринять его собственный аппарат. На голове у Дэйзи были наушники, но звук выключен. Обычно веселое его лицо было мрачным. Он взглянул на вошедшего и сказал: - Крис, худшего времени, чтобы вынюхивать, ты не мог выбрать. - Юджин, - ответил Кристиан, - не морочь мне голову. Похоже, никто не выразил желания узнать, кого же из штаба президента по слуху обвиняют в предательстве. Значит, всем, кроме меня, известно. А я, между прочим, тот парень, которому полагается знать. Дэйзи отпустил своих секретарей, и они остались в кабинете вдвоем. Дэйзи улыбнулся Кристиану. - Мне никогда и в голову не приходило, что ты не знаешь. Ты же с твоим ФБР и Службой безопасности, с твоей хитроумной разведкой и подслушивающими устройствами можешь выследить все на свете. С этими тысячами агентов, про которых конгресс не знает, что они у тебя на жаловании. Как же это ты оказался в неведении? Кристиан холодно заметил: - Я знаю, что ты дважды в неделю употребляешь одну танцовщицу в квартире, что принадлежит ресторану Джералины. Дэйзи вздохнул. - Так оно и есть. Тот лоббист, который одалживает мне эту квартиру, был у меня. Он просил меня подписать документ об импичменте президента. Он не грубил, не угрожал, но смысл был ясен. Я должен подписать или о моих маленьких грешках раструбят все газеты и телевидение. - Дэйзи рассмеялся. - Я не мог поверить своим ушам. Как они могут быть такими глупцами? - И как же ты ответил? - поинтересовался Кристиан. - Я вычеркнул его из списка моих "друзей", - улыбнулся Дэйзи. - И отказал ему в доступе ко мне. И кроме того, я сказал ему, что доложу о нем своему старому приятелю Кристиану Кли как о человеке, представляющем потенциальную угрозу безопасности президента. Потом я рассказал об этом Фрэнсису, а он посоветовал мне выбросить все из головы. - Кто подослал этого типа? - спросил Кристиан. - Единственный человек, который отважится на такое, это член Сократова клуба, это наш старый приятель Мартин Матфорд - "Принимайте меня за частное лицо". - Он слишком умен для этого, - заметил Кристиан. - Конечно, - мрачно отозвался Дэйзи. - Все слишком умны для этого, пока не доходит до отчаяния. Когда вице-президент отказалась подписать меморандум об импичменте, они пришли в отчаяние. Кроме того, никогда не известно, когда кто-то поддастся слабости. Кристиану все равно это не нравилось. - Но они ведь знают тебя. Знают, что под твоей внешней дряблостью скрывается крутой парень. Я видел тебя в деле. Ты управляешь одной из самых крупных компаний в Соединенных Штатах, всего пять лет назад ты обставил "Интернэшл бизнес машинас корпорейшн". Как могли они думать, что ты поддашься? Дэйзи пожал плечами. - Все всегда уверены, что они жестче, чем кто бы то ни было другой, - он помолчал. - Ты сам так думаешь, хотя и не рекламируешь это. Я тоже так думаю. Так думают Викс и Грей. Фрэнсис так не думает. Он просто может быть таким. Мы должны быть осторожны с ним и опасаться того, что он окажется слишком жестким. Шофер выключил сирену, и они проскользнули в ворота поместья Оракула. Кристиан заметил три лимузина, ожидающих у кружного въезда. Любопытно, отметил он, что водители сидели за рулем своих машин, а не курили на свежем воздухе. Около каждого лимузина слонялись высокие хорошо одетые парни, и Кристиан сразу же опознал в них телохранителей. Значит, у Оракула важные посетители. Кристиана приветствовал дворецкий, проводивший его в комнату, оборудованную для совещаний. Оракул ожидал там в своем передвижном кресле. За столом расположились пять членов Сократова клуба, и Кристиан удивился, увидев их. Последнее донесение сообщало, что все пятеро находятся в Калифорнии. Оракул подрулил свое кресло к председательскому месту за столом. - Ты должен простить меня, Кристиан, за маленький обман, - сказал он. - Мне казалось важным, чтобы ты в это критическое время встретился с моими друзьями. Они хотят поговорить с тобой. Официанты поставили на стол кофе и сандвичи. Там же находились и алкогольные напитки, барменов Оракул вызывал, нажимая кнопку звонка. Пятеро членов Сократова клуба уже успели промочить горло. Мартин Матфорд зажег огромную сигару, расстегнул воротник и ослабил узел на галстуке. Он выглядел несколько угрюмым, но Кристиан знал, что эта угрюмость вызвана напряжением мышц, за которым скрывается страх. - Мартин, - обратился к нему Кристиан, - Юджин Дэйзи сказал мне, что один из ваших лоббистов дал ему сегодня плохой совет. Я надеюсь, что вы к этому не имеете никакого отношения. - Дэйзи сам может отличить хорошее от плохого, - пробурчал Матфорд. - Иначе он не возглавлял бы штаб президента. - Конечно, он может, - согласился Кристиан, - и он не нуждается в моем совете насчет того, как отрывать кому-то яйца. Но я могу помочь ему. Кристиан мог видеть, что Оракул и Джордж Гринвелл не понимают о чем он говорит. Но Лоуренс Салентайн и Луис Инч слегка улыбнулись. - Это несущественно, - нетерпеливо заметил Луис Инч, - и не имеет отношения к нашей сегодняшней встрече. - И какова же, черт побери, цель этой встречи? - спросил Кристиан. Ответил ему Лоуренс Салентайн. Он говорил ровным, спокойным голосом, к которому прибегал при любой конфронтации. - Сейчас очень трудное время, - начал он, - я даже думаю, опасное время. Мы все, собравшиеся здесь, стоим за то, чтобы отстранить президента на тридцать дней. Завтра вечером на специальном заседании конгресс будет голосовать. Отказ вице-президента Дю Пре подписать декларацию затрудняет дело, но не исключает. Было бы очень полезно, если бы вы, как член личного штаба президента, подписали. Вот о чем мы вас просим. Кристиан настолько удивился, что не нашелся что ответить. - Я согласен с этим предложением, - вмешался Оракул. - Для Кеннеди лучше, если он не будет лично заниматься проблемой заложников. Его действия сегодня совершенно неразумны и продиктованы жаждой мести. Кристиан, я умоляю тебя прислушаться к этим людям. - Никогда, - отрезал Кристиан и обратился непосредственно к Оракулу. - Как вы можете участвовать в этом? Как вы можете выступать против меня? - Я не против тебя, - отрицательно покачал головой Оракул. - Кеннеди не может, - вступил в разговор Лоуренс Салентайн, - уничтожить пятьдесят миллиардов долларов только потому, что переживает личную трагедию. Демократия не для этого существует. К Кристиану вернулось самообладание, и он принялся спокойно их убеждать. - Это неправда. Фрэнсис Кеннеди обосновал свое решение. Он не хочет, чтобы похитители неделями морочили нам голову, мелькая на телеэкранах ваших станций, мистер Салентайн, и превращая Соединенные Штаты в посмешище. И вы хотите теперь вести с ними переговоры? Вы хотите освободить убийцу Папы? И вы называете себя патриотами? Вы утверждаете, что беспокоитесь за судьбу страны? Вы просто кучка лицемеров. Впервые заговорил Джордж Гринвелл: - А как насчет остальных заложников? Вы хотите пожертвовать ими? - Да, - не задумываясь, выпалил Кристиан, помолчал и потом добавил. - Я думаю, что путь, избранный президентом - это лучший шанс сохранить им жизнь. - Берт Оудик, - продолжал Джордж Гринвелл, - как вы знаете, находится сейчас в Шерабене. Он заверил нас, что сумеет убедить похитителей и султана освободить оставшихся заложников. - Я слышал, - презрительно возразил Кристиан, - как он заверял президента, что Терезе Кеннеди не причинят никакого вреда. А она мертва. - Мистер Кли, - сказал Лоуренс Салентайн, - мы можем спорить об этих второстепенных деталях до второго пришествия. У нас нет на это времени. Мы надеялись, что вы присоединитесь к нам и этим облегчите дело. Уверяю вас, это должно быть сделано, будет сделано, вне зависимости от того, согласны вы или нет. Но зачем обострять борьбу? Почему не послужить президенту, работая вместе с нами? - Не морочьте мне голову, - холодно глянул на него Кристиан Кли. - Позвольте сказать вам, я знаю, что вы обладаете немалым весом в этой стране, весом, который противоречит конституции. Как только кризис завершится, мое учреждение займется расследованием вашей бурной деятельности. Джордж Гринвелл вздохнул. Грубая и бессмысленная ярость молодого человека досаждала старику его опыта и возраста. Он обратился к Кристиану: - Мистер Кли, мы благодарим вас за то, что вы приехали. Надеюсь, что между нами не останется личной вражды. Мы действуем, чтобы помочь нашей стране. - Вы действуете, чтобы спасти Оудику его пятьдесят миллиардов долларов, - ответил Кристиан. И тут его осенило. Эти люди на самом деле вовсе не надеялись завербовать его. Это была просто попытка его запугать, чтобы он занял нейтральную позицию. Он ощутил в них страх. Они боялись его, потому что он обладает властью и, что еще важнее, волей. И единственным человеком, который мог предостеречь их насчет него, был Оракул. Все молчали. Потом заговорил Оракул: - Ты можешь ехать. Я знаю, что тебе надо возвращаться. Звони мне и рассказывай, что происходит. Держи меня в курсе. Кристиан, возмущенный предательством Оракула, обратился к нему: - Вы должны были предупредить меня. Оракул покачал головой. - Тогда бы ты не приехал, и я не смог бы убедить моих друзей в том, что ты не подпишешь. Я должен был предоставить эту возможность, - он помолчал. - Я провожу тебя. Перед тем как выйти, Кристиан обернулся к членам Сократова клуба и произнес. - Джентльмены, я прошу вас, не позволяйте конгрессу сделать это. От него исходила такая угроза, что никто не промолвил и слова. Когда Оракул и Кристиан оказались вдвоем не пандусе, спускавшемся к входной двери, Оракул остановил свою коляску, поднял голову, обезображенную старческими коричневыми пятнами, и сказал Кристиану: - Ты мой крестник и мой наследник. Все, что происходит, никак не отражается на моей привязанности к тебе. Но должен предупредить тебя. Я люблю мою страну и воспринимаю твоего Кеннеди как огромную опасность. Впервые Кристиан Кли испытал чувство горечи по отношению к старику, которого всегда любил. - Вы и ваши друзья из Сократова клуба схватили Фрэнсиса за горло, - сказал он. - Это вы представляете реальную угрозу. Оракул внимательно разглядывал его. - Однако ты не выглядишь слишком обеспокоенным. Кристиан, я прошу тебя не совершать необдуманных поступков и не предпринимать чего-нибудь непоправимого. Я знаю, ты обладаешь большой властью и, что еще важнее, изрядной долей хитрости. Ты человек одаренный, но не пытайся пересилить историю. - Я не понимаю, о чем вы говорите, - ответил Кристиан. Теперь уже он торопился. До возвращения в Белый дом ему предстояла еще одна остановка. Он должен допросить Грессе и Тиббота. - Помни, - вздохнул Оракул, - что бы ни произошло, это не повлияет на мою привязанность к тебе. Ты единственный человек на земле, которого я люблю. И если это будет в моих силах, я никогда не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Звони мне, информируй меня. Кристиан почувствовал былую любовь к Оракулу. Пожав плечо старика, он сказал: - Какого черта, это всего лишь политические разногласия, они случались у нас и раньше. Не беспокойтесь, я позвоню вам. Оракул криво улыбнулся. - И не забудь о моем дне рождения, когда все это закончится и если мы, конечно, будем живы. И Кристиан, к своему изумлению, увидел слезы, стекающие по этому поблекшему, старческому, морщинистому лицу. Он нагнулся, чтобы поцеловать его в щеку, такую высохшую и холодную, как стекло. Вернувшись в Белый дом, Кристиан Кли первым делом направился в офис Оддблада Грея, но секретарша сказала, что Грей совещается с конгрессменом Джинцем и сенатором Ламбертино. Девушка выглядела испуганной. До нее дошли слухи, что конгресс пытается отстранить президента Кеннеди с его поста. - Позвоните ему, - сказал Кристиан, - скажите, что это важно, и позвольте мне воспользоваться вашим столом и телефоном. А вы пойдите в дамский туалет. Грей поднял трубку, полагая, что звонит его секретарша. - Что-нибудь срочное? - спросил он. - Отто, - сказал Кли, - это Крис. Слушай меня. Только что некоторые ребята из Сократова клуба просили меня подписать меморандум об отстранении Фрэнсиса. Дэйзи тоже просили подписать, пытались шантажировать его связью с танцовщицей. Я знаю, что Викс на пути в Шерабен, поэтому он не может подписать эту декларацию. Ты подписываешь? - Это даже смешно, - голос Оддблада Грея звучал очень вкрадчиво, - только что в моем кабинете двое джентльменов просили меня подписать. Я уже ответил им, что не подпишу. И еще я сказал им, что никто из личного штаба не подпишет. У меня не было нужды задавать тебе этот вопрос. В голосе Грея чувствовался сарказм. - Я знал, что ты не подпишешь, - нетерпеливо сказал Кристиан, - но я должен был задать этот вопрос. Послушай, запусти такой пробный шар. Скажи этим парням, что я, как генеральный прокурор, начинаю расследовать, кто шантажирует Дэйзи. И что у меня куча материала на тех конгрессменов и сенаторов, которые и так не очень-то хорошо выглядят в газетах, и я дам этому материалу просочиться. Особенно насчет их делишек с членами Сократова клуба. Сейчас не время для твоего дерьмового оксфордовского воспитания. - Спасибо за совет, старина, - ровным голосом ответил Оддблад Грей. - Только почему бы тебе не заботиться о своем аппарате, а я буду заботиться о своем. И не проси других размахивать твоим мечом, размахивай им сам. Между Оддбладом Греем и Кристианом Кли всегда существовал некоторый антагонизм. Они нравились друг другу и относились с уважением. Оба были физически привлекательны, Грей обладал к тому же, еще и светским обаянием. Но он всего добился собственными силами. А Кристиан Кли родился в богатстве, но не захотел вести жизнь богатого человека. Он был храбрым офицером и, будучи начальником оперативного отдела ЦРУ, непосредственно участвовал в секретных операциях. Оба они были опытными юристами, пользовались в обществе уважением, и оба были преданы Фрэнсису Кеннеди. И тем не менее, они относились друг к другу настороженно. Оддблад Грей искренне верил в прогресс, основанный на законе, и поэтому он представлял собой ценного связного между президентом и конгрессом. Он всегда не одобрял концентрацию власти в руках Кли. Для такой страны, как Соединенные Штаты, было слишком, чтобы один человек являлся директором ФБР, главой Службы безопасности и генеральным прокурором. Правда, Фрэнсис Кеннеди объяснял причину такой концентрации власти тем, что это делается для защиты президента от угрозы убийства. И все равно Грею это не нравилось. Кристиана Кли всегда несколько раздражало скрупулезное внимание Грея ко всем правовым вопросам. Грей мог претендовать на положение государственного деятеля, соблюдавшего все формальности. Он имел дело с политиками и с политическими проблемами. А Кристиан Кли понимал, что обязан разгребать смертоносное дерьмо повседневной жизни. Избрание Кеннеди привело к тому, что из всех щелей Америки стали выползать тараканы. Только Кли знал, сколько тысяч угроз убить его получал президент, и только Кли мог растоптать этих тараканов. А для этого ему приходилось иногда обходить законы. Сейчас сложилась как раз такая ситуация. Кли собирался применять силу, а Грей хотел действовать в бархатных перчатках. - Ладно, - сказал Кристиан, - я буду поступать так, как должен. - Прекрасно, - ответил Оддблад Грей. - Теперь мы с тобой можем вместе пойти к президенту. Он ждет нас в Правительственной зале, как только я закончу свои дела. Разговаривая по телефону с Кристианом Кли, Оддблад Грей не осторожничал. Он обернулся к конгрессмену Джинцу и сенатору Ламбертино и улыбнулся им. - Мне очень жаль, что вам пришлось выслушать весь это разговор. Кристиану весьма не нравится эта затея с импичментом, и он воспринимает ее как свое личное дело, тогда как это проблема благополучия страны. - Я советовал не подступать с этим предложением к Кли, - сказал сенатор Ламбертино. - Но я думал, что у нас есть еще шанс договориться с вами, Отто. Когда президент назначил вас связным с конгрессом, я счел это безрассудной идеей, имея в виду наших коллег с Юга, которые совсем не перестроились. Но я должен сказать, что за эти три года вы их победили. Если бы президент прислушивался к вам, конгресс не зарубил бы все его программы. Лицо Оддблада Грея оставалось бесстрастным. Он произнес своим ровным голосом: - Я рад, что вы пришли ко мне. Однако, думаю, что конгресс совершает большую ошибку, затевая это слушание по поводу импичмента. Вице-президент не подписала вашу петицию. Конечно, вы имеете подписи почти всех членов кабинета, но ни одной из личного штаба президента. Таким образом, получается, что конгресс отвергает ясно выраженную голосованием волю народа нашей страны. Оддблад Грей встал из-за стола и принялся ходить взад и вперед по кабинету. Обычно при переговорах он никогда не прибегал к такому приему, так как знал, какое впечатление это производит. Он слишком подавлял окружающих своей внешностью и мог выглядеть агрессивным. В нем было около шести футов и четырех дюймов роста, его костюмы отличались безупречным покроем, и вообще, он походил на атлета, выступающего на Олимпийских играх. В нем чувствовалась скрытая угроза. - Вы те два человека в конгрессе, перед которыми я преклоняюсь, - сказал он. - Мы всегда понимали друг друга. Вы знаете, что я советовал Кеннеди не торопиться с его социальными программами, пока не будет проведена более тщательная подготовка. Мы с вами понимаем одну важную вещь: нет более серьезного повода для трагедии, чем глупое использование власти. Это одна из самых распространенных ошибок в политике, но как раз это и собирается проделать конгресс, готовя импичмент президента. В случае успеха вы создадите в нашем правлении очень опасный прецедент, способный привести к фатальным последствиям, когда какой-нибудь будущий президент захочет получить чрезмерную власть. В этом случае он может поставить своей главной целью кастрирование конгресса. А что вы выиграете сейчас? Вы предотвратите уничтожение Дака и пятидесяти миллиардов долларов капиталовложений Берта Оудика, и народ нашей страны будет презирать вас, потому что - не заблуждайтесь - люди поддерживают действия Кеннеди. Может быть, и ошибочно, но мы все знаем, как легко избиратели поддаются эмоциям, которые мы, правящие круги, должны контролировать и переориентировать. Кеннеди сейчас может отдать приказ сбросить атомную бомбу на Шерабен, и наш народ одобрит его действия. Конечно, это глупо, но именно так прореагируют массы. Вы это знаете. Так что самое разумное для конгресса - это свернуть дело и посмотреть, будут ли в результате действий Кеннеди освобождены заложники и попадут ли похитители в наши тюрьмы. Если линия президента провалится, если похитители расправятся с заложниками, вот тогда вы сможете убрать президента и выглядеть героями. Оддблад прибег к своему, как говорят в баскетболе, лучшему броску, но он знал, что это бесполезно. Из своего большого опыта он вынес убеждение, что если даже самые умные мужчины или женщины решили что-то сделать, они обязательно это сделают, и никакие убеждения их не переубедят. Они осуществят то, чего хотят, просто потому, что таково их желание. Конгрессмен Джинц не разочаровал его: - Вы возражаете против воли конгресса, Отто. - Действительно, Отто, - вступил в разговор сенатор Ламбертино. - Вы сражаетесь за проигранное дело. Я знаю о вашей верности президенту, знаю, что если бы все шло хорошо, президент сделал бы вас членом правительства. Позвольте заверить вас, сенат одобрил бы это назначение. И это еще может произойти, но не при президентстве Кеннеди. Оддблад Грей склонил голову в знак благодарности. - Я высоко ценю ваш намек, сенатор. Но я не могу согласиться на ваше предложение. Я полагаю, что президент обосновал предпринимаемые им действия, и думаю, что эти действия окажутся эффективными - заложники будут освобождены, а преступники арестованы. - Все это к делу не относится, - жестко заявил Джинц. - Мы не можем позволить ему разрушить Дак. - Это не только вопрос капиталовложений, - мягко заметил сенатор Ламбертино. - Подобная жестокость повредит нашим отношениям со всеми странами мира. Вы это знаете, Отто. - Мне не приходится беспокоиться о международных отношениях. Моя обязанность - связываться с конгрессом от имени президента. И я вижу, что вы, джентльмены, не согласны со мной. Так что позвольте сказать вам следующее. Если конгресс не отметит завтрашнее заседание, не откажется от намерения вынести президенту импичмент, Кеннеди обратится по телевидению непосредственно к гражданам Соединенных Штатов. А вы знаете, президент не знает себе равных, когда выступает по телевидению. Он зарежет конгресс. А кто знает, что случится потом? Особенно, если ваши планы не сработают, и заложников убьют. Объясните это, пожалуйста, вашим коллегам. Он удержался от того, чтобы добавить: "И членам Сократова клуба". Они расстались с торжественными заверениями во взаимной доброте и приязни, которые в политике считаются хорошими манерами со времен убийства Юлия Цезаря. Затем Оддблад Грей вышел, чтобы вместе с Кристианом Кли отправиться на встречу с президентом. Однако его последние слова потрясли конгрессмена Джинца. За долгие годы в конгрессе Джинц нажил себе немалое состояние. Его жена владела акциями компаний кабельного телевидения в их родном штате, юридическая фирма сына считалась одной из самых крупных на Юге. Он не испытывал материальных затруднений, и ему нравилась жизнь конгрессмена, доставлявшая ему радость, которую нельзя купить за деньги. В положении удачливого политика была одна замечательная сторона - в старости ты мог быть так же счастлив, как и в молодости. Даже если ты дряхлый старик и весь твой ум вымыло потоком лет, все равно тебя уважают, прислушиваются к тебе, целуют тебя в задницу. Ты заседаешь в комитетах и подкомитетах конгресса, помогаешь устанавливать курс, которым плывет величайшая в мире страна. И хотя тело твое старое и дряблое, молодые и здоровые люди трепещут перед тобой. И Джинц знал, что придет время, когда аппетит к еде, выпивке и женщинам пропадет, но пока в мозгу останется хоть одна живая клеточка, он будет наслаждаться властью. Разве можно испытывать страх перед приближением смерти, если твои коллеги подчиняются тебе? Поэтому Джинц забеспокоился. Может ли так случиться, что в результате какой-то непредвиденной катастрофы он потеряет свое место в конгрессе? У него не было выхода, ведь теперь сама его жизнь зависела от снятия Фрэнсиса Кеннеди с поста президента. Он сказал сенатору Ламбертино: - Мы не можем допустить выступление президента завтра по телевидению. 13 Мэтью Глэдис, пресс-секретарь президента, знал, что в ближайшие двадцать четыре часа он примет самое важное решение в своей профессиональной жизни. Это была его работа - контролировать отклики средств массовой информации на трагические, потрясшие весь мир события последних трех дней. Он обязан будет проинформировать граждан Соединенных Штатов о том, что предпринимает президент, чтобы справиться с этими событиями, и найти оправдание его действиям. Глэдису нужно было вести себя весьма осторожно. Утром в четверг, в разгар кризиса, Мэтью Глэдис прервал все свои прямые контакты с прессой и телевидением. Его помощники проводили встречи в зале пресс-конференций Белого дома, но ограничивались раздачей тщательно отредактированных пресс-релизов и уклонялись от выкрикиваемых с места вопросов. Мэтью не реагировал на беспрерывные телефонные звонки, его секретари ограждали от них и отбивались от назойливых репортеров, могущественных телевизионных комментаторов, пытающихся использовать свои связи с ним. Его работа заключалась в том, чтобы оберегать президента Соединенных Штатов. Из своего долгого журналистского опыта Мэтью Глэдис знал, что в Америке нет более чтимой традиции, чем нахальство, с которым газетчики и телевизионщики обращаются с ведущими политическими фигурами. Высокомерные звезды телевидения своим криком заставляли молчать вежливых членов правительства, похлопывали по плечу самого президента, допрашивали кандидатов на высокие должности с яростью прокуроров. Под флагом свободы печати газеты публиковали клеветнические статьи. В свое время Глэдис сам принимал в этом участие, и ему это даже нравилось. Его смешила ненависть, которую испытывал каждый общественный деятель к представителям средств массовой информации. Но три года работы в качестве пресс-секретаря все изменили. Как и все члены администрации, как все правительственные чиновники на протяжении всей истории, он пришел к тому, что перестал верить в великое достижение демократии, именуемое свободой слова. Подобно всем высокопоставленным фигурам, он стал рассматривать свободу слова как оскорбление. Средства массовой информации оправдывали преступников, которые крадут у организаций и частных граждан их доброе имя. Только ради того, чтобы продавать свои газеты и коммерческие передачи тремстам миллионам людей. Сегодня он не отступит перед ними ни на йоту. Он намерен первым бросить им вызов. Он думал о последних трех днях и о всех тех вопросах, ответы на которые он утаил от средств массовой информации. Президент изолировал себя от всяческих прямых контактов, и эту эстафету подхватил Мэтью Глэдис. В понедельник вопросы были такие: "Почему похитители не предъявили никаких требований? Связано ли похищение дочери президента с убийством Папы?" Слава Богу, что в этих вопросах уже были заложены ответы. Теперь установлена связь между двумя событиями. Захватчики предъявили свои требования. Глэдис выпустил пресс-релиз, тщательно просмотренный президентом. Все случившееся рассматривалось как целенаправленная атака на международный престиж и авторитет Соединенных Штатов. Затем последовало убийство дочери президента и идиотские вопросы: "Как отреагировал президент, узнав об убийстве?" Тут уж Глэдис потерял терпение, "А как, по-вашему, он должен был отреагировать, тупые вы подонки?" - выдал он репортерам. Когда прозвучал еще один идиотский вопрос: "Не напоминает ли это убийство дядей президента?" Глэдис решил, что поручит проводить пресс-конференции своим подчиненным. Однако сейчас он сам должен выйти на сцену и защищать ультиматум президента султану Шерабена. Он исключит упоминание об угрозе разрушить султанат Шерабен. Будет утверждать, что если заложников освободят и арестуют Ябрила, город Дак не будет разрушен. Но главное, что он должен сказать, что днем президент выступит по телевидению с важным обращением к народу. Он выглянул в окно своего кабинета. Белый дом окружали телефургоны и машины корреспондентов, съехавшихся со всего света. Ну и черт с ними, подумал Глэдис. Они узнают только то, что он захочет им сказать. Посланцы Соединенных Штатов прибыли в Шерабен. Их самолет приземлился на посадочной полосе, параллельной той, где стоял окруженный войсками Шерабена самолет с заложниками. Позади солдат сгрудились машины телекорреспондентов и журналистов, и огромная толпа любопытных, приехавших сюда из Дака. Посол Шерабена в США Шариф Валиб принял снотворное и спал почти все время полета. Берт Оудик и Артур Викс беседовали, Оудик пытался убедить Викса смягчить требования президента, с тем чтобы добиться освобождения заложников, не прибегая к жестким мерам. В конце концов Викс сказал Оудику: - Я не могу вести переговоры. У меня есть четкое указание президента - они достаточно поразвлекались, теперь предстоит расплата. - Вы ведь советник по вопросам национальной безопасности, - мрачно заметил Оудик. - Так, Бога ради, советуйте. - Нечего советовать, - с каменным лицом ответил Викс, - президент принял решение. Когда они прибыли во дворец султана, вооруженная охрана провела их в отведенные им покои. Дворец, похоже, был забит военными. Посол Валиб поторопился предстать перед султаном, чтобы официально вручить ему меморандум. В изысканно украшенной зале для приемов они по традиции обнялись, но поскольку были в европейской одежде, то оба испытали чувство неловкости. - Твои телеграммы и телефонный разговор со мной - сказал султан, - содержали такое, во что я не могу поверить. Конечно, мой дорогой Валиб, это блеф, потому что это противоречит американскому характеру. Они разрушат свою репутацию в области морали, и их действия будут идти вразрез с их врожденной алчностью. Если они разрушат Дак, то потеряют пятьдесят миллиардов. Так что это за угроза при таких обстоятельствах? Валиб, маленький человечек, одетый с иголочки, был похож на куклу. Его настолько переполнял ужас, что султану пришлось тронуть его за руку, чтобы заставить начать говорить. - Ваше величество, - выдавил из себя Шариф Валиб, - я умоляю вас отнестись к этому как можно серьезнее. У них есть видеопленка, свидетельствующая о вашей поддержке действий Ябрила. Что касается президента Кеннеди, то он не блефует. Дак будет разрушен. Что же касается страшных последствий, о которых говорится в его меморандуме, и которые известны конгрессу и правительству, то они еще хуже, чем кажется. Он поручил мне передать на словах вам лично, что если вы не согласитесь на его требования освободить заложников и выдать Ябрила, государство Шерабен перестанет существовать. Султан не поверил этой угрозе, ведь такого крохотного человечка кто угодно мог запугать. Он спросил: - Когда Кеннеди говорил тебе это, как он выглядел? Он что, разражается такими угрозами только для того, чтобы запугать нас? Неужели его правительство поддержит подобные действия? Он ставит на кон всю свою политическую карьеру. Не хитрость ли это? Валиб встал с расшитого золотой парчой кресла. Неожиданно его кукольная фигурка обрела внушительность, и султан обратил внимание на то, какой у него выразительный голос. - Ваше величество, - заявил он, - Кеннеди слово в слово знал все, что вы скажете. Через двадцать четыре часа после разрушения Дака, если вы не примете его требований, весь Шерабен будет уничтожен. Дак нельзя спасти. Это единственный способ для Кеннеди убедить вас в серьезности его намерений. Он также сказал, что вы согласитесь на его требования после того, как Дак будет разрушен, но не раньше. При этом был спокоен и улыбался. Поверьте, он уже не тот человек, которым был раньше. Теперь он Азазел. Позднее двух посланцев президента Соединенных Штатов провели в роскошный зал для приемов, рядом расположились террасы с кондиционерами и плавательным бассейном. Официанты в национальных костюмах принесли еду и безалкогольные напитки. Султан, окруженный советниками и телохранителями, приветствовал их. Посол Валиб представил гостей. Берта Оудика султан знал, в прошлом они были тесно связаны нефтяными делами. А во время нескольких визитов султана в Америку, его принимал в своем поместье Оудик, выступавший в роли деликатного и любезного хозяина. Султан тепло поздоровался с Оудиком. Второй посланец оказался для него сюрпризом, и у султана в предчувствии опасности заколотилось сердце. Он начинал верить в реальность угрозы Кеннеди, потому что второй "трибун", как называл их про себя султан, был не кто иной, как Артур Викс, советник президента по вопросам национальной безопасности и к тому же еврей. У него была репутация самой могущественной фигуры в США и непримиримого врага арабских государств в их борьбе против Израиля. Султан отметил, что Артур Викс не протянул ему руки, а только холодно и вежливо поклонился. В его голове промелькнула мысль, что если угроза президента реальна, то почему он послал сюда столь высокого государственного деятеля, подвергая его опасности? А если взять этих "трибунов" в качестве заложников, разве они не погибнут при любом нападении на Шерабен? Неужели Берт Оудик полетел сюда, рискуя жизнью? Насколько он знал Оудика, такого не могло быть. Это значит, что еще есть возможность проведения переговоров, и угроза Кеннеди не более, чем блеф. Или же Кеннеди просто сумасшедший, которого не волнует, что случится с его посланцами, и он в любом случае осуществит свою угрозу. Султан оглядел свой зал для приемов, который служил также и для заседаний. Зал сверкал роскошью, невиданной в Белом доме. Стены были расписаны золотом, пол устилали самые дорогие в мире ковры, уникальный рисунок которых нельзя было воспроизвести, мрамор самый чистый и затейливо выложенный. Как можно все это уничтожить? - Мой посол передал мне послание вашего президента, - спокойно и с достоинством начал султан. - Мне очень трудно поверить, что лидер свободного мира может прибегнуть к такой угрозе и, тем более, выполнить ее. Я в растерянности. Какое влияния могу иметь на этого бандита Ябрила? Неужели ваш президент считает себя новым гунном Аттилой? Или он вообразил, что правит древним Римом, а не Америкой? Первым заговорил Оудик: - Султан Мауроби, я прибыл сюда как ваш друг, чтобы помочь вам и вашей стране. Президент осуществит свою угрозу. А это значит, что у вас нет выбора, и вы должны выдать Ябрила. Султан довольно долго оставался в неподвижности, потом обернулся к Артуру Виксу и с усмешкой спросил его: - А что вы здесь делаете? Неужели Америка готова пожертвовать таким человеком, как вы, если я отвергну требования вашего президента? - Возможность задержания нас в качестве заложников, в случае вашего отказа выполнить эти требования, внимательно рассматривалась, - ответил Артур Викс. Он держался абсолютно невозмутимо, не обнаруживая испытываемой к султану ненависти