ата Дин И были им казнены как сторонники Цао Чжи, которого новый Сын Неба не любил и опасался. 12 Т. е. Конфуция. Имя "(Чжун)-ни" он получил в честь духа горы Нишань, после молений которому его мать наконец забеременела. 13 Цзы Ю и Цзы Ся - ближайшие ученики и сподвижники Конфуция. Автор опирается здесь на слова Сыма Цяня в его "Исторических записках". 14 Гроза Юга - прозвище знаменитой красавицы древности. В книге "Планы сражающихся царств" ("Чжаньго цэ") говорится, что государь царства Цзинь (VII в. до н. э.), заполучив ее, три дня после этого не занимался государственными делами. Однако потом отослал красавицу от себя, сказав: "В будущем кто-нибудь непременно погубит свое царство из-за похоти". 15 "Драконов источник" - "личное имя" одного из трех волшебных мечей, выкованных в древности по приказу чуского царя. Имя свое он получил от названия родника, возле которого плавили металл и ковали меч. Согласно легенде, меч обладал совершенно необыкновенными свойствами. Впоследствии он якобы упал в воду и превратился в дракона. 16 О Лю Цзи-сюе (Лю Бяо-цзы) известно мало. Чжи Юй (ум. в 312 г.) в своем "Описании творений изящной словесности" ("Вэнъ чжан чжи") сообщает, что тот дослужился до должности губернатора (тайшоу) и создал в разных жанрах шесть поэтических произведений. См. "Вэньсюань", т. II, с. 928. 17 Тянь Ба - один из знаменитых ораторов, подвизавшийся в царстве Ци. 18 Бог полей (Хоу Цзи) входил в число главных божеств древнекитайского пантеона. Ему были посвящены одни из ворот столицы царства Ци. Возле них встречались и спорили философы и ораторы, подобно тому как они делали это в Греции в садах Академий. В этом смысле в нашей китаистике иногда говорят об "академии Цзися". Здесь были представлены многочисленные сторонники самых разных школ. 19 Пять Владык - мифические правители Китая, правившие им якобы в III тысячелетии до н. э. и заложившие основы его духовной и материальной культуры. Являлись в китайской традиции эталоном мудрости и добродетели. Обычно в их числе называют Хуан-ди (ок. 2550-2450 гг. до н. э.), Чжуань Сюя (ок. 2450-2372 гг. до н. э.), Ди Ку (ок. 2372-2297 гг. до н. э.), Яо (ок. 2297-2179 гг. до н. э.) и Шуня (ок. 2179-2140 гг. до н. э.). Однако существуют и другие варианты. 20 Три царя - основатели древних династий: сяской (Юй, 2140-2095 гг. до н. э.), иньской (Тан, 1711-1698 гг. до н. э.) и чжоуской (Вэнь-ван, ?-1066 гг. до н. э.). Также считались в старом Китае образцами добродетели и государственной мудрости. 21 Пять гегемонов - цари отдельных царств, на которые распался Китай в период упадка чжоуской империи. Поочередно господствовали над Китаем в VIII-V вв. до н. э. Источники расходятся, называя в числе "пятерых гегемонов" различные имена. 22 О Чжун-ляне нам практически ничего не известно. Сам эпизод описывается в комментарии Ли Шаня (См. "Вэньсюань", т. II, с. 928.) 23 Притча о смердящем приводится в компилятивном собрании "Весны и осени Люя" ("Люйши чуньцю"): "Среди людей был (один] сильно смердящий. Его родственники, братья, жены, наложницы и знакомые не имели сил жить с ним вместе. Сам он, горюя, поселился у моря. Там среди людей нашлись такие, кто получал удовольствие от его смрада. Днем и ночью следовали [они за ним] и не уходили". 24 Водоемы ("Сяньчи") и Шесть стеблей ("Лю шин") - названия древних мелодий. Автором первой, согласно легенде, был божественный Хуан-ди, автором второй - божественный Чжуань Сюй. Обе мелодии считались непревзойденными шедеврами. 25 В трактате древнекитайского философа Мо-цзы (он же Мо Ди) есть глава "Отрицание музыки" в трех частях (русск. перевод см. в кн.: "Музыкальная эстетика стран Востока". М., 1967, с. 211-213 и "Древнекитайская философия", т. I. M., 1972, с. 197). Отрицательная позиция Мо-цзы в данном случае объяснялась его критикой расточительности аристократии, которая, по его мнению, наслаждаясь музыкой и танцами, не думала о бедствиях народа. 26 См. "Описание искусств и словесности" Бань Гу [в кн.: "Восточная поэтика", М., 1996, с. 30. - Прим. ред.]. 27 Ян Цзы-юнь - "прозвище" Ян Сюна, автора "Образцовых речей", который за свою оду "Охотники с опахалами" был зачислен в число императорских телохранителей. Его высказывание см. [в кн.: "Восточная поэтика", М., 1996, с. 21. - Прим. ред.]. 28 Окраинный князек - Цао Чжи, который был удален от двора своим подозрительным братом, императором Цао Пи (Вэнь-ди), и долгие годы провел в "почетной" ссылке. 29 Т. е. на каменных стелах и бронзовых треножниках, где делались надписи о знаменательных событиях. 30 Согласно словам отца китайской историографии Сыма Цяня, на "знаменитой горе" (иногда переводят: "на известной горе") он спрятал для потомков экземпляр своего многотомного труда "Исторические записки" ("Ши-цзи"). Слова "правдивые записи", "речи единственной [в своем роде] школы" - также перекличка с Сыма Цянем, с которым Цао Чжи тем самым постоянно себя как бы сравнивает. И. С. Лисевич ПРИЛОЖЕНИЕ Фея реки Ло Антология переводов Воспроизводится по изданию: Антология китайской поэзии в 4-х томах. Том 1. / М., ГИХЛ, 1957. - Прим. ред. ПЕРЕВОД А. Е. АДАЛИС В третьем году эры Хуанчу {То есть в 222 году новой эры.} я был на аудиенции у государя в столице, на обратном пути переправлялся через реку Ло. У древних есть рассказ о том, что духом этой реки является Ми-фэй - госпожа Ми. Взволнованный тем, что рассказал Сун Юй чускому князю об этой фее, я написал эту оду. Столицу я покинул... В свой удел Я возвращался... За моей спиной Осталась Ицюе... Через хребет Хуаньюань перевалить успел, - Пройдя Тунгу, подняться на Цзиншань... Уж солнце к западу склонилось!.. Кренился и нырял мой экипаж, Опасно становилось ехать в нем, - Устали кони... Распрягать скорей Я торопил; среди душистых трав На берегу, в полях, где чжи растет, Пасти мою четверку приказал... Сам между тем по Роще тополей Прогуливался я... Следил мой взор, Как плавно Ло-река струилась... Но в этот миг во мне смутился дух, - Внезапный страх возник в душе моей, Вдруг разбежались мысли, как в бреду.. Вниз быстро поглядел я - ничего... Вверх поглядел, - возникло чудо вдруг! Красавица стояла наверху - Она к утесу прислонилась... И я возницу за руку схватил И потащил... Я спрашивал его: - Ты видишь? Или нет там никого? Что за виденье, что за человек? Красавица какая! Видишь, да? Не видишь? Может быть, приснилось? Спокойно мне возница отвечал: - У Ло-реки есть фея, говорят, И многие ее видали встарь... Зовется госпожою Ми - слыхал... Уж не она ли это, государь? Скажите, какова она собой? Вы правду расскажите мне скорей! - И я ему сказал, не утаив: - Прекрасный этот облик вот какой: Легко, как лебедь вспугнутый, парит, А гибкостью - летающий дракон! Осенней хризантемы в ней покой, Весенняя сосна не так пышна! Видна же неотчетливо, как сон... Как месяц, но за облачком, она... Мелькнет, вспорхнет, - и вот не удержать: Снежинкой в ветре закружилась!.. "Но какова же издали?" - спроси!.. - Она, как солнце ясное, светла, Что в тонкой дымке утренней встает! А ежели разглядывать вблизи, - Свежо сверкает пламя красоты, Как лотос из зеленой тени вод, Где вся прохлада притаилась! Гармония - вот истинный закон Той красоты, что в небе родилась: Связь тонкости и плотности частей, Высокого с коротким, круглым связь... Как выточены плечи красоты! Как тонко талия округлена! Стан - сверток шелка белого точь-в-точь... Затылок хрупок, шея так стройна! Прозрачна кожа, призрачны черты! Зачем помада? Пудра не нужна, - Краса нам без прикрас явилась! Прическа взбита очень высоко, Длина ее изогнутых бровей И тонкость - изумительны! Глаза Блестят великолепно - звезд живей! Покой царит на яшмовом лице, И жесты благородны. Простота, Непринужденность, ласковость манер Пленяют, очаровывают мир: В них - снисхождение и милость! Накинув газовый наряд, Она сверкает в нем светло: Каменьям драгоценным счета нет, Убор из перьев над ее челом, А жемчуга, подобно светлякам, Не устают хозяйку озарять, - То мирно светят перед ней, то вслед... Обута в туфельки узорные она. А шлейф, как призрачная дымка, как туман Таится, орхидеей в дебрях трав, - На край горы она ступила... Легко и быстро выпрямилась вдруг, Чтобы к другим бессмертным убежать, Но поспешила руку протянуть К священному прибрежью Ло-реки И выхватила черный стебель чжи, Растущего средь неспокойных вод, Где быстрина его крутила! Я был пленен воздушной красотой... И сердце трепетало тяжело: Ни сладких слов, ни хитрых свах не знал, Посредников не ведал, где найти? Каков обычай для любви такой? Мне тягостно и жутко было!.. Я обратился к волнам старой Ло, Завел я странный разговор с водой, Просил, как сваху, передать слова, Которые мне сердце подсказало!.. Я от наряда своего потом Подвеску яшмовую отвязал, Желая этим явно показать, Что дар я принести готов любой, Что без любви - ничто не мило! Увы, красавица в обычаях тверда, Приличия, как видно, знала все, И в церемониях была искушена, И понимала утонченные стихи, - Все рассудила, что сказала ей вода, Подвеску яшмовую тронула свою, Намереваясь одарить меня в ответ, - И, указав мне на речную быстрину, На свой подводный смутно видимый дворец, Уже назначить срок решила... Сомненьем я охвачен был, Я от любви был сам не свой! Обмана опасался между тем, По книгам я ведь знал обычай фей! Что стоит фее смертных обмануть? Не вспомнить о легенде я не мог: О том, как слово дали Цзяо Фу, Но обманули, - сон его завлек! И я на обезьяну стал похож Ветревоженностью злобною своей! И чутко подозрительным я стал, Как самая завзятая лиса!.. Но все-таки, успев сообразить, Как выгляжу я, страстью возбужден, Смягчил я выражение лица, Я тотчас обуздать себя сумел, - Ведь есть же у рассудка сила! ...Растрогалась, я видел, фея Ло: Чего мне это стоит - поняла! То стала подходить, то отходить, То медленно ко мне, то от меня... То ярче становился свет ее - Мерцающего тела ореол, - То чем-то затемнялся, отплывал, То как бы прояснялся в полумгле, - Внезапно форму птицы приобрел! То легкая стояла фея Ло, Подобно молодому журавлю, Который собирается взлететь, Но крыльями еще и не взмахнул. То медленно ступала по тропе, Заросшей ароматною травой, - Волшебный доносился аромат: Все это сердце не забыло! ...Воспела фея вечную любовь... Была протяжна песня и грустна. И много духов собрались толпою, Слетаясь и маня своих подруг: Одни играли в чистых струях вод, Другие облетали островок, Светящиеся смутно жемчуга Сбирали чередой за духом дух, Другие - равнодушны к жемчугам, - Искали зимородков перья, пух... Две госпожи, что, будучи в живых, Считали Южный Сян своей отчизной, - Ту фею взяли за руки, что встарь Ходила погулять на берег Хань; Вздыхать о Паогуа - о звезде, Что друга не имеет, стали вновь И песню завели о Пастухе, Что вечно в одиночестве живет!.. То легких одеяний дивный дым Вздымали, прихотливо закрутив, То, льющимся туманом рукавов Закрыв свои черты, стояли так... То вдруг забудутся уныло!.. ...Легчайшая стопа на зыби волн... В пыли алмазной кружевной чулок... Движенья не такие, как у нас: Без правила "вперед" или "назад", "Направо" и "налево" или "вспять", - Идут, как бы не ведая преград, - Идут или стоят - нельзя сказать, Летят, или скользят, или текут? Иль заново всплывают всякий раз? Опаснейшие кручи обогнув, Исчезнув, - остаются тут как тут! Оглянутся - из глаз струится свет. Дыханье - запах диких орхидей... Лоснящаяся влажно яшма щек... Растаявшие сладко на устах, Но не произнесенные слова... Походка же не та, что у людей! - И взором я ловил их тонкий след... О пище плоть моя забыла! Но именно тогда Пин И призвал Покорные ему ветра домой, А дух речной все волны усмирил, Чтобы порядок воцарился вновь, Фэн И в свой барабан тогда забил, Запела чистым голосом Нюй-ва... Летающие рыбки поднялись, - Пора им колесницу окружать, Как страже подобает в этот час. Воздушный колокольчик зазвонил - "Всем вместе в путь пора!" - хотел сказать. Красиво соблюдая этикет И ровно - с головою голова, - Шесть вьющихся драконов повезли Почтительно и плавно экипаж; И, вынырнув, подводные киты Под легкие колеса, не ленясь, Подставили волнистые хребты, - И вылетала стая птиц морских!.. Вот через северную речку Чжи Успели переправиться уже... И вот, перевалив за Южный кряж, Кортеж как бы затмился и затих... Внезапно оглянулась фея Ло: Вновь тянется она к моей душе! Вдруг вытянула шею и глядит! Вот алыми устами шевелит, Желая непременно рассказать О том, что могут дух и человек Между собой общаться иногда! Есть правила, как ладить эту связь... Зачем же разлучаемся навек? Зачем не знались в юные года? Заплакала, взроптала фея Ло: - Всего лишь раз мы встретились - и все? Расходимся мы в разные места, - Как будет друг без друга тяжело! Всего лишь раз расстались мы - и все? - Ей нечем одарить меня, увы! Она мне только серьги отдает - Тот светлый жемчуг Юга, - жемчуг тот, Что люди видят каплями росы, Сверкающими в зелени травы, Когда уже светлеет небосвод... - Зачем живого полюбила?! ...И вот уж я не вижу, где она? О вечная печаль! Куда идти? Сияющая больше не видна... Покинул я равнину и пошел... Поднялся на вершину - нет пути! Переставляю ноги, вновь шагнул, - Душа стоит на месте, где была... Очнуться от мечты я не могу, Мечтаю и грущу о фее Ло... О, как молил я воду, землю, свет, Природу окружавшую молил, Желая, чтобы вечной жизни тело - Божественное тело - вновь могло Вид женщины прекраснейшей принять! Я в легкую, простую лодку сел И вверх против течения долго плыл... Длинна была спокойная река... Совсем о возвращенье позабыв, Печальным думам предан всей душой, В ту ночь я не забылся ни на миг, В одежде отсырелой ждал зари, Весь инеем покрытый, и продрог... Когда уж рассвело, окликнул слуг, Просил их запрягать, сел в экипаж, Собрался, наконец, к себе домой- Мой путь лежал все прямо на восток... Я, вожжи натянув, не отпускал, - Держал их крепко-накрепко в руках! Несущихся коней я торопил, Я плеть на них в досаде поднимал, А сам в тоске кружил, кружил, кружил Не мог уехать прочь из этих мест!.. О, вечной жизни сила! Примечания С. 229. ...был на аудиенции у государя в столице. - В 220 г. н. э. Цао Пэй (Вэнь-ди), старший брат поэта Цао Чжи, стал императором. Цао Пэй всячески преследовал брата, отстранив его от участия в правлении. Сун Юй - поэт IV в. до н. э. Написал оду "Бессмертная фея", в которой описывает, как он гулял с чуским князем Хуай-ваном в Юньмыне. Князь заснул и во сне имел свидание с прекрасной феей. Поэма Сун Юя, воспевающая красоту феи, вдохновила Цао Чжи. Столицу я покинул... - то есть покинул город Лоян. В свой удел / я возвращался... - Цао Чжи был удельным князем. Удел его находился на территории нынешней провинции Шаньдун. Ицюе - гора к югу от Лояна, на территории нынешней провинции Хэнань. Хуаньюань - гора в Хэнани. Тунгу - ущелье к югу от Лояна. Цзиншань - гора на территории нынешней провинции Хэнань. С. 230. В палях, где чжи растет... - Другими словами - в волшебных полях, где встречаются духи и феи; чжи - растение, якобы дающее долголетие. Роща тополей - место, придуманное автором. У Ло-реки есть фея, говорят... - По преданию, в реке Ло (протекает по территории нынешних провинций Шэньси и Хэнань) утопилась дочь легендарного императора Фу Си (XXIII в. до н. э.) и стала духом этой реки. С. 234. Цзяо Фу. - В древней легенде о Цзяо Фу рассказывается, что он встретил двух фей на берегу реки и попросил у них яшмовые подвески. Феи исполнили его просьбу. Цзяо Фу спрятал подарок за пазуху, но не прошел он и десяти шагов, как яшма исчезла. Оглянувшись, он обнаружил, что феи бесследно исчезли. С. 236. Две госпожи, что, будучи в живых / Считали Южный Сян своей отчизной... - Имеются в виду две жены легендарного императора Шуня, оплакивавшие его смерть на берегу реки Хань и утонувшие в ней. ...песню завели о Пастухе... - Имеется в виду древняя легенда о пастухе и ткачихе. Простой пастух, бедный и трудолюбивый человек, однажды увидел, как купаются феи. Он спрятал одежду одной из них. При появлении пастуха все феи оделись и поднялись в небо (они были служанками феи Сиванму). Пастух пленился оставшейся феей и сделал ее своей женой. Вернувшись на небо, феи рассказали о случившемся царице и вновь спустились на землю. Разгневанная поступком служанки, царица послала на землю своих слуг, приказав им разыскать молодых. Супруги были доставлены на небо, где в наказание их сделали звездами, навсегда отделенными друг от друга Млечным путем. С. 237. Пин И - дух ветров. Фэн И - по поверьям древних китайцев, божество, обитающее в реках. Нюй-ва - сестра сказочного императора Фу-си. Легенда говорит, что у нее было тело змеи и человеческая голова и она за день совершала семьдесят превращений. Когда во время битвы титанов Кан-хуэй (один из титанов) опрокинул гору Бучжоу и небо обвалилось на северо-западе, Нюй-ва поддержала и укрепила его. Ей же приписывается множество чудес, в том числе и создание человека из куска глины. С. 237. Пора им колесницу окружать. - По китайским поверьям, духи ездят в облачной колеснице, в которую впряжены драконы. Н. Т. Федоренко Перевод Л.Е.Черкасского Воспроизводится по изданию: Цао Чжи. Семь печалей / М., Худ лит-ра, 1973. - Прим. ред. Я покинул столичный город, возвращался в удел на восток. За спиной Ицюэ, Хуанъюань уже позади, и Тунгу прошел, взошел на Цзиншань. Солнце к западу шло, кони тащили коляску с трудом. Я коней приказал распрячь, где душиста трава; пусть пасутся, где чжи растет. В тополиной роще бродил-гулял, наблюдал за потоком Ло. И тут смутилась душа, встревожился дух, и мысли бегут-бегут... Вниз смотрю - ни одной души, вверх взглянул - увидел красавицу. На краю утеса стояла, и тогда я вернулся, вознице сказав: "Пойдем. Ты кого-нибудь видишь там? Разве может прелестным таким быть человек?" И возница мне отвечал: "Слышал я, будто фею этой реки в старину величали Ми-фэй. Та, что видели вы, государь, не она ли? Каков ее вид, позвольте спросить?" И я отвечал ему: "Как вспугнутый лебедь парит, с летящим драконом изяществом схожа. Хризантемы осенней прекрасней она, сосна весенняя ей сродни. Похожа на месяц - легкое облачко ее от очей скрывает. Порхает-порхает, точно снежинки, влекомые вихрем, влекомые долгим ветром. Издалека глядишь на нее - ярка, как солнце, встающее в утренней дымке; ближе она подойдет - вод прозрачных чистый и скромный житель - лотос. Не худа, не полна, сложена по законам гармонии; плечи - будто точеная статуя; статная; нежно-тонкая талия; стройная шея, грациозно-изящная; ясная, свет излучающая кожа - ей ли нужна помада! Аромата пудры не знает; прическа-туча высока-высока; слегка, изящно очерчены брови; губы алеют, горят белизною ровные зубы; улыбается - ямочки на щеках; в зрачках - золотистые искры. Манеры ее - чудо: нетороплива, стыдливо-целомудренна, сдержанна в меру. Как нежна, благородна как! Необычен наряд - неземной, особый; облик ее подобен картине. Тонкое платье переливается и свежестью блещет; больно для глаз сияние драгоценных сережек. Убор головной - золото с перьями зимородка; жемчужинок рой озаряет гибкое ее тело. "Дорога длинна-длинна" - названье узорных туфелек; накидка легка, шелк словно туманная дымка". И вновь я пришел на берег реки взглянуть на красавицу. Неуловим, тонок аромат, от нее идущий; к горному склону она медленно приближается. А потом вдруг, будто сбросив оцепенение, на крутом утесе прогуливается, оживленная. Протянула белую руку свою к священному берегу, сорвала линчжи на краю стремительной быстрины. Чувство моей души к ее красоте влекло, сердце билось сильней, но грустен я был. Встретиться с феей мне кто сможет помочь? Легкой доверю волне речи мои. И пусть расскажет волна о помыслов чистоте; яшму-подвеску для феи Ло с пояса снял. Но нравам была верна красавица фея Ло, блюла этикет она, понимала Книгу стихов. Красную яшму берет, как ответный призывный дар, рукой указала в пучину вод: там встретимся мы. На чувства я наложил узду, а чувства мои глубоки; страх обуял: еще пропаду, обманет она. Легендой про юного Цзяо Фу внезапно был отрезвлен; стою, нерешителен, как слон, подозрителен, как лиса. Стремления прочь гоня, я стою, непроницаемо-сдержан, мол, этикет удержал меня от бурных порывов. Устыдилась фея, приблизилась вдруг ко мне и скорее отпрянула прочь. Сиял-исчезал священный луч, светлело-темнело все вокруг. То будто в полет собралась, словно аист: только взмахнет крылами - и в небо; то шла по густой траве, благоухая, ступала по горной тропе - ароматом пахнуло. Пела о вечной любви долгую-долгую песню, звуки грустны и суровы, звуки протяжны. И тогда сонм духов явился, своих подруг зовя-маня. Играют прозрачных вод струей, парят над островом фей, ищут они зимородка перо, собирают в воде жемчуга. Две феи Сяна-реки, южные феи, не отпускают руки ханьской подруги. Вздыхают о Паогуа, звезде печальной и сирой, скорбно звучат слова о Пастухе одиноком. Причудливо так летят по ветру их одежды; ожидая чего-то, стоят, лица прикрыв рукавами. Сонмы фей легко парят, уток быстрей летят они, гребня волны коснутся чуть - чулки оросит водяная пыль. Законов нет движеньям их: крутой утес, спокойный плес, идут, стоят, уходят вновь, глаза - лучи, блестящий взгляд, горит-блестит лицо-нефрит, уста молчат - таят слова, в дыханье запах орхидей. Как грациозны, как милы... Что пища? Позабыл о ней, и все мирское отошло... И ветры тогда отозвал Пин И, владыка реки усмирил волну, ударил Фэн И в барабан, песню запела Нюй-ва. Конвой колесницы - рыб узорных летящие стаи; звенит колокольчик, он сзывает всех - улетаем. Голова к голове, величавы тут шесть драконов, далеко-далеко плавно несут облако-колесницу. Из глубин выплывает кит, поддерживая колеса, водяная птица вослед летит, как охрана. Вот и Северный позади островок. Южный кряж одолели. Белоснежную шею изогнула фея, взор ко мне обратила, с губ слетают слова печально, - объясняет она дружбы великий принцип. Сожалела она о различье путей человека и духа, роптала она: юность проходит, а мы не вместе. Заслонилась шелковым рукавом, слезы свои скрывая, но слезы текли ручьем, орошая ее одежду. Скорбела: встречи желанный час прерван уже навеки, вот, горевала, двое нас, вот - каждый уже один. Чем достойным меня наградить за чувство? Яркие серьги мне подарить из Цзяннани? Пускай в темноте обитает дух феи прекрасной, сердце, преданное мечте, мне отдано навеки... Внезапно исчезла она со скалы высокой, сердце смутилось мое - сиянье лучей погасло. Нет ее тут, вновь поднимаюсь в горы; ноги идут, душа недвижима. Чувства сильны, думы о ней, вижу ее, сердце скорбит. Верится - вновь телесный увижу образ, бросился в челн и поплыл против теченья. Плыл бесконечной рекой, о возвращенье не помня. Думы одна за другой, боль нестерпима. Ночью уснуть не мог, скорбно-печальный. Иней на землю лег и увлажнил одежду. Утро пришло, велел запрягать коляску. путь на восток - следует ехать дальше. Вожжи в руках, плеть поднимаю повыше, мешкаю все, - утес не могу покинуть. Примечания С. 214. Легендой про юного Цзяо Фу... - Некий юноша, по имени Цзяо Фу, рассказывает легенда, встретил на берегу двух фей и попросил подарить ему яшмовые подвески. Те исполнили его просьбу. Цзяо Фу спрятал подарок за пазуху, но не прошел и десяти шагов, как обнаружил, что яшма бесследно исчезла. Оглянулся - скрылись и феи. С. 215. Вздыхают о Паогуа, звезде печальной и сирой. - Звезда Паогуа, по преданию, жила в одиночестве на восточном краю неба. ...о Пастухе одиноком - По преданию, только один раз в год может встретиться звезда Пастух со своей возлюбленной, звездой Ткачихой. Для этого Пастух наводит мост, сплетенный из цветов, через Млечный Путь и по нему спешит на свидание. С. 216. Пин Я - дух ветра и дождя. Фэн Я - божество, обитавшее в реках. Нюй-ва - мифическая героиня, якобы починившая расплавленным камнем обвалившуюся часть небосвода. Л. Е. Черкасский Перевод В.М.Алексеева Публикуется впервые с разрешения дочери академика В. М. Алексеева - М. В. Баньковской. Подготовка текста и комментарии осуществлены Л. Н. Меньшиковым. - Прим. ред. В третьем году из цикла, идущего под девизом "Хуан-чу", я имел у государя аудиенцию в столице. На обратном пути я переправлялся через реку Ло. У древних авторов есть предание о том, что дух этой реки - женщина, имя которой Дама Ми. Я вдохновился тогда Сун Юем и тем, что он рассказал Чускому князю о святой фее и, вдохновившись, написал вот эту оду. Она будет гласить: Я уходил от пределов столичных, идя домой в восточную область. За собой я оставил проход Ицюэ и перевалил Хуаньюань. Прошел чрез ущелье Тунгу. Поднялся на горы Цзиншань. Солнце уже на запад склонилось; телеги попортились, кони устали. Узнав об этом, я велел распрячь коней на пастбищах душистых и попасти мою четверку на поле с чудной травой чжи. А сам не торопясь прохаживаться начал по Роще Тополей, скользя глазами по теченью реки Лочуань. В это время мой ум отвлекаться куда-то стремился, в душе поселился испуг. Мгновенье - и мысли мои разбрелись... Взглянул под собой - ничего не нашел. Взглянул над собой - отменную вижу картину. Я вижу какую-то прямо красавицу, тут же стоящую возле утеса. - Я за руку схватил возницу и потащил его, спросив: "Ты видишь или нет - вон там? Там - это что за человек? Вот так красавица!" - Возница сказал мне в ответ: "Позвольте мне Вам сообщить, что я слыхал о фее реки Ло по имени Ми-фэй, иль Дама Ми. Позвольте, - то, что видите Вы там, мой государь, уж не она ли это? Как она выглядит, скажите, и что она собой напоминает? Позвольте скромному рабу об этом знать". - И я ему сказал вот так: "Она выглядит вот как: летает, как лебедь, чем-то встревоженный; изящна - дракон так изящен несущийся. Так сверкает красою своей осенний цветок хризантемы, так в пышном цветеньи своем весною красива сосна. Угадывать смутно могу лишь ее, как месяц прикрытый лишь легкою тучкой; мелькнет на воздухе, словно несется куда-то - что кружится снег в струящемся ветре. Смотреть на нее в отдаленьи: она бела, сверкающе бела, как Яр великий, что восходит над небом утренней зари. Когда ж я подойду и рассмотрю ее вблизи; ярко и мило сверкнет мне она, как тот неньюфар, что растет из зеленой волны. Все пышное в ней и все тайное в ней достигло вполне идеала; высокое и небольшое - в пропорции лучшей сложилось. Ее плечи так сложены, словно точеные, талия - словно лишь свернутый шелк. Стройная шея, изящный затылок. Белое-белое тело просвечивать было готово. Помада пахуча была: лучше придумать нельзя. Свинцовая роскошь белил у нее не была в обиходе. Тучи прически высоко-высоко вздымались. Длинные брови срастались в изящном извиве. Алые губы светились наружу. Белые-белые зубы свежели внутри. Ясный зрачок глядел превосходно. Щеки в улыбке держали виски. Яшма - лицо красоты не от мира. Вид весь спокойный, в манерах свободный. Гибкая вся и изящная вся. Любезная в речи, в беседе. Чудно одета, оставив весь свет где-то там, статью, фигурой просясь на картину. - Набросила свой флеровый наряд сверкающий, сверкающий на ней, и вся украшена каменьем самоцветным, чудесно выточенным всюду. На волосах у ней парюра сплошь из золота и перьев синей птицы, и к ней привешен светлый жемчуг, ее лучами озаряя. - Обута она в узорные сандалии, такие, в которых далеко уйдешь, и легкий трен влекла: туманной дымкою волны. - Как будто в чаду благовоний она, исходящих от скромницы гор, да, скромницы гор, орхидеи; ступает она нерешительно как-то по самому краю горы. И вот теперь в одно мгновенье она всем телом устремилась играть, шалить. По левую руку держась за сверкающий яркий бунчук, а правой укрывшись под знаменем кассий, она протянула белейшую ручку - да, ручку, - к священному берегу вод, сорвать на быстрине мели бессмертный чернеющий чжи. - Я любовался всей душой на эту прелесть, прелесть чистоты; и сердце сильно трепетало, увы, без радости особой... Ведь доброй свахи не имел я, чтоб в эту радость с ней войти! И я, обращаясь к той зыби, в беседу с богиней вступил, желая ей, прежде всего, сообщить о моем душевном и искреннем чувстве. И я дорогой свой брелок отвязал, чтобы этим ее пожелать... Но нет! Красавица была до глубины души воспитана прекрасно. И как! Она владела лучшим повеленьем и понимала смысл стихов канона Ши! Она приподняла теперь брелок алмазный свой и мне его в ответ, в ответ, преподнесла, мне указав на бездну вод, как срок и время для меня. Я взял брелок, как честный дар любви-любви, любви-любви; и все боялся: вдруг богиня меня обманет как-нибудь. С волненьем вспоминал я Цзяо-фу, - да, Цзяо-фу - как были с ним нарушены слова; и в грусти своей, как Ю нерешителен я, как лисица, я полон сомнений. И я убрал с лица умильную улыбку и усмирил - да, усмирил, - свои мечты; воздвиг преграду чинных правил и стал себя держать в узде. И вот тогда богиня Ло была растрогана всем этим и нерешительно то шла ко мне, то от меня. Сиянье феи то отдалялось, то приближалось; то вдруг темнело, то прояснялось. То стояла своим легким станом она, строга, как журавль; то как будто хотела лететь, но пока не взлетала еще. То ступала по душистому какому-то убранству, то по травам благовонным шла, свой аромат струя. Она запела куда-то вдаль, и так протяжно - протяжно, да, - о своей вечной ко мне любви; был тон той песни совсем печальный и неспокойный и длился долго... И вдруг смотрю, толпою божества сходиться начали сюда, зовя своих, свистя подругам. Одни из них в чистых резвились струях, другие порхали по острову фей, одни собирали светящийся жемчуг, а те поднимали волшебные перья. - Шли за двумя теми дамами - женами с Южного Сяна; за руку брали ту деву, что раньше бродила по берегу Хань. Они вздыхали о том, как Пао, звезда на небе, любви не знает; они нам пели, как Волопас там один на небе живет всегда. Вздымали легкие покровы - все в совершеннейших узорах и, рукавом закрывшись длинным, стояли долго и недвижно. То быстро вдруг неслись, что дикая летающая утка; порхали, где-то исчезая, совсем как феи и божества. В прикосновении к волне еле заметными шагами они под газовым чулочком рождали будто даже пыль. В движеньях своих никаких они правил житейских не знали; то шли по опасным наклонам, то снова спокойно, как надо. И было трудно угадать, идут вперед или стоят; уходят прочь или обратно. Вдруг обернутся, поглядят - струят божественное нечто; лучи сияют проникновенно на этом яшмовом лице. Слова у них уж на устах, но их они не произносят; и их дыхание совсем как запах диких орхидей. Их лица красотой роскошной так были ласковы, милы, что я вполне мог позабыть о том, что надо есть и пить... В эти минуты дух ветра Пин И свой ветер убрал; и дух водяной усмирил свои волны. - Фэн И, бог реки, запел, заиграл нам; Нюй-Ва чистым голосом пела. Подняли вверх узорчатых рыб, расписных, чтобы этим всех предупредить о пути; велели запеть всем яшмовым фениксам-птицам, чтоб вместе за ними лететь. Шесть драконов все в чинном порядке выравнивать головы стали, и облачный свой фаэтон повезли на плавном, красивом ходу. Киты и акулы повынырнули и колеса с обеих сторон подхватили; а птицы морские взлетели, чтобы быть охраною им на пути. Теперь она перелетела чрез Северную Чжи-реку, промчалась через Южный Кряж. Вытянув белую шею свою, чистый свой взор поднимая, двинула алые губки, чтобы мне не спеша сообщить и напомнить великие правила жизни в общеньи людей; чтоб выразит