на закрыли небо, Враги наступают тучей, И стрелы падают всюду, Где борются за победу. Стремительный враг прорвался, Наши ряды сметая. Левый мой конь свалился, Правый мечом изранен, Колеса в земле застряли - Не вытащить колесницу, Но я в барабан ударил Палочками из яшмы. Тогда разгневалось небо, Вознегодовали духи - Врагов поражая насмерть, Устлали трупами поле. Покинули мы столицу, Ушли мы и не вернулись, И далека дорога К просторам родной равнины. В руках мы мечи сжимаем, Несем боевые луки, Расстались головы с телом, Но воля тверда, как прежде. Мы были храбрыми в битве, Мужественными бойцами, Твердость нашу и силу Ничто не поколебало. Пускай уничтожено тело - Душа не умрет вовеки, Души мужчин станут Лучшими среди духов. ПОКЛОНЕНИЕ ДУШЕ * Согласно древним обрядам, Мы бьем во все барабаны, Кудесницы пляшут пляски, Сменяя одна другую, Поют прелестные девушки - Как они беззаботны! Весной цветут орхидеи, Осенью - хризантемы, Так и обряды наши Тянутся непрерывно. ДЕВЯТЬ ЭЛЕГИЙ ПЕЧАЛЬНЫЕ СТРОКИ Читаю стихи, пытаясь выразить свое горе, С гневом и возмущеньем я изливаю душу. Все, о чем говорю я, - только святая правда, И пусть этой чистой правде свидетелем будет небо! Пять императоров мудрых * пусть меня поучают И шесть знаменитых духов - изложат свое ученье. Пусть реки и горы будут защитниками моими И сам судья Гао Яо * приговор мне выносит. Я искренен был и честен на службе у государя, Но был удален я, словно постылая бородавка. Не льстил я ни государю, ни тем, кто стоит у трона, Да, будь мой правитель мудрым - он мог бы увидеть это. Слова мои и поступки нисколько не расходились, Чувства мои и мысли всегда неизменны были. Такого слугу нетрудно было б ценить государю, Если бы захотел он проверить мои поступки. Первые мои мысли отданы были князю, За это я оклеветан, за это мне мстила свита. Преданный государю - я о других не думал, И свита меня за это заклятым врагом считала. В работу для государя я вкладывал свою душу, И все же работой этой добиться не мог успеха. Любовь моя к государю - и ни к кому другому - Была неверной дорогой, ведущей меня к несчастью. Думал ли государь мой о преданности и долге, Когда он слугу седого довел до нужды и бросил? Я искренен был и честен, и ничего не скрывал я, Но это не принесло мне высокого расположенья. В чем же я провинился, за что терплю наказанье - Этого никогда я себе не смогу представить! Когда ты в толпе проходишь, отвергнутый и одинокий, - Над этим всегда и всюду злобно смеются люди. Я был окружен все время безудержной клеветою И говорил, запинаясь, - не мог отвечать, как должно. Я был душевно подавлен, слов не сумел найти я, И чувства свои отныне больше не открываю. В сердце моем печальном тяжесть и беспокойство, Но никому на свете это не интересно. Слов у меня много, а как написать - не знаю, Скорбные мои мысли выразить не могу я. Если молчать все время - никто о тебе не узнает, Если кричать - то будут делать вид, что не слышат. Все время я беспокоюсь, тревожусь я непрерывно, Душа у меня в смятенье - и я ей помочь не в силах. Когда-то мне сон приснился, что я поднимаюсь в небо, Но посреди дороги душа моя заблудилась. Тогда попросил я Духа судьбу мою предсказать мне, - Сказал он: "Твоим стремленьям ты не найдешь поддержки". И снова спросил я Духа: "Подвергнусь ли я изгнанью?" Сказал он: "Твоим спасеньям, быть может, не станет места. Клеветников много, дыхание их тлетворно, Но если ты покоришься - наверняка погибнешь". Кто на молоке обжегся - дует теперь на воду, Так почему ж своим я взглядам не изменяю? Желанье подняться в небо, лестницы не имея, - Так я определяю глупость своих поступков! Люди давно боятся согласными быть со мною, Так почему ж я должен упорствовать в своих мыслях? Люди к единой цели различным путем стремятся, Так почему ж я должен быть непреклонно твердым? Цзиньский Шэнь Шэн * был сыном доблестным и послушным, - Отец клевете поверил и невзлюбил Шэнь Шэна. Славился прямотою Бо Гунь * - и он попытался Рек укротить теченье, но не имел успеха. Для тех, кто летает в небе, - всегда у людей есть стрелы, Для тех, кто живет в глубинах, - для тех у людей есть сети. Наказывать невиновных, чтоб нравиться государю, - Этим не обретешь ты душевного успокоенья. Если опустишь голову, чтобы добиться цели, - Боюсь, что таким смиреньем успеха ты не достигнешь. Если захочешь подняться и улететь подальше, - Боюсь, государь наш спросит: "Зачем ты делаешь это?" Если бежать без оглядки - можно сбиться с дороги, И твердая моя воля этого не позволит. Судороги скрывая, стараюсь утишить боль я, Сердце охвачено горем, нет для него покоя. Магнолии я срываю - они благовоньем будут, Срываю душистый перец - пусть пищей он мне послужит. В саду своем одиноко выращиваю хризантемы - Пускай мне они весною будут приправой к пище. Боюсь, что моей всегдашней преданности не верят, - Поэтому и пишу я, чтоб выразить свои чувства. Просто ради покоя делаю вид, что льщу я, Но мысли мои далеко - и я скрываю поступки! ПЕРЕПРАВЛЯЯСЬ ЧЕРЕЗ РЕКУ В молодости любил я пышные одеянья, Старость пришла - и эта любовь моя не ослабла: К поясу постоянно привешен меч драгоценный, На голове ношу я высокую свою шапку. Жемчужины на одежде сверкают, подобно лунам, Сияют мои подвески - они из бесценной яшмы. В грязном и мутном мире никто обо мне не знает, Но я на него, в гордыне, вниманья не обращаю. Впряжен в мою колесницу черный дракон рогатый, А пристяжными - пара безрогих драконов белых. Хотел бы я вместе с Шунем бродить вечерами вместе - Бродить с ним и любоваться яшмовыми садами! Я медленно поднимаюсь на горный хребет Куэньлуня, Я выпиваю настойку из белой толченой яшмы *,- Хочу я быть долголетним, подобно земле и небу, И светлым я быть желаю, подобно луне и солнцу. Мне скорбно, что здесь, на юге, никто обо мне не знает, Переправляюсь утром через бурные реки *. У острова * я поднимаюсь на неизвестный берег, Порывы зимнего ветра пронизывают нещадно. И я коней распрягаю - пускай погуляют вволю, Пусть постоит колесница возле зимнего леса. И отплываю в лодке вверх по реке широкой, Гребцы поднимают весла и опускают плавно. Но лодка медлит и медлит, двигаться не желая, Вертится в водовороте, как бы прикована к месту. Я из Ванчжу * уехал ранним холодным утром И только вечером поздним заночевал в Чэньяне *. Нужно хранить постоянно силу и твердость духа И не скорбеть в печали о дальнем своем изгнанье, Но, к Сюйпу подъезжая, начал я колебаться, Я сомневаться начал - какую выбрать дорогу? По берегам обоим лес и суров и мрачен, Там обитают в чаще полчища обезьяньи. Каменных гор вершины там заслоняют солнце, А на земле угрюмой - темень, роса и сырость. Медленно снег ложится и покрывает землю, И облака клубятся, в небе плывя над миром. Жаль, что мне жизнь отныне радости не приносит, Что я живу одиноко, скрываясь в горах и скалах. Но изменить не могу я старое свое сердце - Так суждено в печали мне пребывать до смерти. Цзе-юй * обрил себе голову, Сан Ху * не имел одежды. Преданных - изгоняют, мудрых - лишают славы. Прислали меч У Цзы-сюю * - и умер мудрый сановник, И у Би Ганя * сердце вырезали жестоко. Значит, и раньше в мире было так, как и ныне, - Что же роптать теперь мне, жалуясь на соседей? За то, что всегда ищу я прямую дорогу к правде - За это в страданьях должен я пребывать до смерти. Птицы луань и феникс давно уже улетели, Ласточки и вороны вьют во дворцах гнезда, Лотоса лист опавший сохнет у края дороги. Давно уже называют зловоние ароматом, Свет называют тьмою, день называют ночью. Верю в себя - и все же мечется скорбный дух мой. ПЛАЧУ ПО СТОЛИЦЕ ИН * О милосердное небо, где же твои законы? Спрашиваю: почему ты ввергло народ в смятенье? Люди - все - расстаются и, потеряв друг друга, В тихий весенний месяц держат свой путь к востоку. Родину покидая, в дальнюю даль стремятся, Чтобы скитаться вечно вдоль реки многоводной. Вышел я из столицы - как тяжело на сердце! В это ясное утро я отправляюсь с ними. Покинув родимый город, с родимым расставшись домом, Душа моя содрогнулась, перед путем безвестным. Вместе подымем весла, пусть уплывает лодка. Грустно, что государя больше нам не увидеть. Деревья моей отчизны - о вас я тяжко вздыхаю. Слезы, подобно граду, падают непрерывно, Плыву, по реке, к востоку, а сердце рвется на запад, Туда, где Врата Дракона, - которых мне не увидеть. Душа моя к ним влечется, болит она бесконечно, Прищуриваясь, гляжу я: куда приплыву - не знаю. Я отдан волнам и ветру, я отдан их вольной воле. В безбрежном диком просторе плыву - бесприютный странник. И вот на реке огромной, в буйном ее разливе, Внезапно взлетает лодка - сможет ли остановиться? И вновь не могу унять я тяжкое сердцебиенье. Спутаны мои мысли - кто их распутать сможет? Все-таки снова лодка, движется по теченью - Пусть поднимусь к Дунтину или спущусь по Цзяну. Я навсегда покинул место, где жили предки, Странствуя и блуждая, дальше плыву к востоку. Всею душой, как прежде, жажду домой вернуться. Разве, хоть на мгновенье, мне позабыть о доме? Пусть на восток плыву я - к западу шлю я мысли, Скорблю, что моя столица уходит все дальше и дальше. Я подымаюсь на остров, чтобы взглянуть на запад, Чтоб успокоить немного свое горящее сердце. Но, поглядев, скорблю я: был этот край богатым, Живы были когда-то, предков наших законы. Движется мне навстречу бешеных волн громада, Яростная стихия путь преградила к югу. Древний дворец - теперь он только развалин груда, Камни Ворот Восточных все поросли травою. Сердце давно не знает радости и веселья, Только печаль за горем следуют непрерывно. Помню я: до столицы так далека дорога - Через могучие реки мне переправы нету. Так иногда бывает, что не могу поверить, Будто со дня изгнанья девять лет миновало. Горе мое безысходно, оно не пройдет вовеки, Сердце мое больное сжимается от печали. Льстивые люди жаждут милости государя, С хитростью их коварной честность не совладает. Искренний беспредельно к вам я душой стремился, Но мелкая зависть встала мне поперек дороги. Бессмертных Яо и Шуня * сколь высоки деянья! Слава их бесконечна - она достигает неба. Но клевета и зависть бессовестных царедворцев Теперь очернить умеют даже великих предков. Вам ненавистны люди честные и прямые, Вы полюбили ныне льстивых и лицемерных, Вас они окружили, в ловкости соревнуясь. А честный слуга уходит все дальше от государя. Я напрягаю зренье, чтобы вокруг оглядеться, - Будет ли день, когда я к дому смогу вернуться? Птицы - и те обратно к гнездам своим стремятся, Даже лиса, умирая, взгляд к норе обращает. А я, ни в чем не повинный, годы живу в изгнанье, Днем или темной ночью разве забыть об этом? ДУМЫ Теснятся грустные мысли в душе моей одинокой, И я тяжело вздыхаю, - скорбь моя нарастает. Тянутся долгие думы, как вьющиеся тропинки, Ночная моя досада кажется бесконечной. Унылый осенний ветер качает деревья и травы И, достигая неба, тучи мешает в вихре. Зачем ароматный ирис * гневается постоянно, Зачем он мне ранит сердце и причиняет горе? Хотелось бы убежать мне куда-нибудь на чужбину, Увидеть горе народа и стойкости научиться. И я обнажаю в строках скрытые свои чувства И долго стихи слагаю, чтоб поднести их князю. Когда-то ты, государь мой, был искренен и сердечен, Часто ты говорил мне: "Встретимся на закате". Но посреди дороги вдруг повернул обратно И от меня отвернулся к мелким и льстивым людям. Твоя доброта былая теперь перешла в надменность, Лучшие твои мысли выглядят похвальбою. Тому, что ты говоришь мне, уже невозможно верить, И сердишься ты напрасно и гневаешься бесцельно. Мечтаю, чтоб на досуге ты заглянул в свою душу, Чтоб дрогнуло твое сердце, оценивая поступки. Не знаю, на что решиться, мечтаю тебя увидеть, Душа, объятая горем, тревожится непрерывно. Пытаюсь стихи слагать я, чтобы открыть свою душу, Но ты глухим притворился, ты слушать меня не хочешь. Я знаю: прямое слово не сыщет расположенья, И выгляжу я, наверно, бельмом на глазу у свиты. К словам моим и советам прислушивались когда-то, Ужели же безвозвратно все позабыто ныне? Поверь, что столь откровенно я говорю с тобою, Желая тебе достигнуть высшего совершенства. Три вана и пять гегемонов * пусть служат тебе примером, Как мне образцом для жизни мудрый Пэн Сянь * послужит. Ведь если вместе с тобою мы будем к добру стремиться, Славе нашей бесспорно не будет предела в мире. Добро само не приходит - оно в наших душах скрыто, И слава сама не приходит - ее не добыть в безделье. Не оказав услуги, не жди благодарных взглядов, Не жди урожая, если ты ничего не сеял. (Тихо пою.) Сколько ни обращаюсь я к своему государю, Дни и ночи проходят, но не убедить его мне. Прежняя благосклонность теперь перешла в надменность, Для честных стихов и песен уши его закрыты. (Пою громко.) Вижу странницу-птицу - она прилетела с юга И опустилась тихо на берегу Ханьшуя. Ее красота прелестна, но так она одинока, Так она сиротлива на севере неприглядном. Нет у нее здесь друга, доброго нет соседа, К дому - длинна дорога, дома ее забыли. Хочет назад вернуться - нет ей пути-дороги, Молча глядит на север и проливает слезы. ----- Летняя ночь должна быть быстрою и короткой, Что же уж год как будто я не дождусь рассвета? Путь до родной столицы долог, тяжел и труден, Только во сне сумею я побывать повсюду. Пусть эта дорога будет извилистой или прямою, Но, по луне и звездам, надо стремиться к югу. Прямо хочу идти я - сил моих не хватает, Сердце мое больное устало среди скитаний. О, почему настолько прям у меня характер, Мысли мои и чувства люди не разделяют? Те, кто со мною, - слабы, мне они не помогут - Думают: почему же медлю я с возвращеньем! Стремятся речные волны на мелкие перекаты, Плыву по волнам я против стремительного теченья. Окидываю взглядом южный далекий берег, И кажется мне, как будто на время печаль проходит. Громады камней могучих причудливо громоздятся, Скалистой своей стеною дорогу мне преграждая. И, напрягая силы, приходится обходить их, Трудно вперед стремиться, труден и путь обратный. Колеблюсь и не решаюсь - и снова остановился, Снова ночным приютом мне будет северный берег. Чувства мои и мысли спутались, как в тумане, Все, что скопил я прежде, тонет в грязи болотной. И от тоски и скорби вздыхаю я поневоле, Мысли далеко к югу душу мою уносят. Равнина кругом пустынна, и далеко до юга, Кто за меня расскажет о горе моем великом? Опять собираю думы, опять я стихи слагаю, Хочу, хотя бы на время, сердце свое утешить. Но грустные мои мысли рассеять я не умею И никому на свете их не могу поведать. С КАМНЕМ В ОБЪЯТИЯХ* Прекрасен тихий день в начале лета, Зазеленели травы и деревья. Лишь я один тоскую и печалюсь И ухожу все дальше-дальше к югу. Все беспредельно пусто предо мною, Все тишиной глубокою укрыто. Тоскливые меня терзают мысли, И скорбь изгнанья угнетает душу. Я чувства сдерживаю и скрываю, Но разве должен я скрывать обиду? Ты можешь обтесать бревно, как хочешь. Но свойства дерева в нем сохранятся. Кто благороден, тот от злой обиды Своим не изменяет убежденьям. Нам надо помнить о заветах предков И следовать их мудрости старинной. Богатство духа, прямоту и честность - Вот что великие ценили люди. И если б Чуй искусный не работал *, То кто бы знал, как мудр он и способен. Когда мудрец живет в уединенье, Его глупцом слепые называют. Когда прищуривал глаза Ли Лоу *, Незрячие слепым его считали. И те, кто белое считают черным И смешивают низкое с высоким, Кто думает, что феникс заперт в клетке, А куры - высоко летают в небе; Кто с яшмой спутает простые камни, Не отличает преданность от лести, - Те, знаю я, завистливы и грубы, И помыслы мои им непонятны. Суровый груз ответственности тяжкой Меня в болотную трясину тянет. Владею драгоценными камнями, Но некому на свете показать их. Обычно деревенские собаки Встречают злобным лаем незнакомца. Чернить людей, талантом одаренных, - Вот свойство подлое людей ничтожных. Во мне глубоко скрыто дарованье, Никто не знает о его значенье. Способен я к искусству и наукам, Но никому об этом не известно. Я утверждать стараюсь справедливость, Я знаю, честность у меня в почете. Но Чун-хуа * не встретится со мною, И не оценит он моих поступков. О, почему на свете так ведется, Что мудрецы рождаются столь редко? Чэн Тан и Юй из старины глубокой Не подают ни голоса, ни вести. Стараюсь избегать воспоминаний И сдерживать нахлынувшие чувства. Терплю обиды я, но верен долгу, Чтобы служить примером для потомков. Я ухожу, гостиницу покинув, В последний путь под заходящим солнцем. И скорбь свою и горе изливая, К границе смерти быстро приближаюсь. Юань и Сян * раскинулись шир_о_ко И катят бурные, седые волны. Ночною мглой окутана дорога, И даль закрыта мутной пеленою. Я неизменно искренен и честен, Но никому об этом не известно. Бо Лэ * давно уже лежит в могиле, И кто коней оценит быстроногих? Жизнь каждого судьбе своей подвластна, Никто не может избежать ошибок. И, неуклонно укрепляя душу, Я не пугаюсь приближенья смерти. Все время я страдаю и печалюсь И поневоле тяжело вздыхаю. Как грязен мир! Никто меня не знает, И некому свою открыть мне душу. Я знаю, что умру, но перед смертью Не отступлю назад, себя жалея. Пусть мудрецы из глубины столетий Мне образцом величественным служат. ДУМАЮ О ЛЮБИМОМ ЧЕЛОВЕКЕ Я думаю постоянно о человеке любимом, И, осушая слезы, в дальнюю даль гляжу я. Так далека дорога - где мне найти посланца? Слов у меня избыток, но не связать их в строфы. Я искренним был и честным, обижен я понапрасну. Проваливаюсь в трясину - выбраться нелегко мне. Хочется каждое утро выразить свои чувства, - Но как их извлечь для света из самых глубин сознанья? Хотел бы вручить слова я облаку в синем небе, Но, вижу, Фын-лун * могучий не примет мое посланье. Лебедя попросил я письмо захватить с собою, - Но лебедь летит высоко: не слышит, не отвечает. О, если б я мог сравниться могуществом с Гао Сином *,- Тогда бы летящий феникс мне оказал услугу. Быть может, мне лучше было просто плыть по теченью, - Но чистая моя совесть этого не позволит. Я долгие годы жизни в унылом провел изгнанье, Но гнев, как был неизменен, в сердце моем хранится. Быть может, мне лучше было просто скрывать обиды, - Но разве мог изменить я взглядам своим и мыслям? Трудно, я знаю, в жизни идти по пути прямому, Но я колее заветной не изменю вовеки. Пусть падают мои кони, перевернув коляску, Я буду вперед стремиться и не сверну с дороги. Впрягу скакуна другого, впрягу и поеду дальше. Сам Цзао Фу *, быть может, станет моим возницей. Медленно или быстро, но по своей дороге Буду вперед стремиться, времени не теряя. Вот уже передо мною западный склон Бочжуна *, Вот уже день уходит, сумерки наступают. Буду ждать терпеливо, покамест в начале года Ранним и ясным утром солнце взойдет спокойно. До глубины души я радостен и растроган, В светлом брожу волненье около рек глубоких. Сколько цветов душистых чашечки мне открыли На берегах зеленых, на островке пустынном. Жаль, что я не жил раньше, в древности, когда люди Залюбоваться умели травами и цветами. Много бобов нарвал я, зелени всевозможной, Зелени, из которой можно сплести гирлянду. Но ведь она недолго будет такой прекрасной, Скоро она увянет - выбросят и забудут. Ну, а пока брожу я весело и свободно, Вижу, как необычно люди живут на юге. Хотел бы я успокоить сердце свое больное, Выбросить все, что прежде мне угнетало душу. Растут душистые травы вместе с чертополохом, Сотни цветов чудесных благоухают тут же. Они меня окружают волнами аромата, Прекрасно их содержанье, и