Ван Вэй. Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Библиотека мировой литературы. Восточная серия. Ван Вэй. Река Ванчуань, Спб, Кристалл, 2001 OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- О Ван Вэе и его поэзии Китайская поэзия, одна из самых старых в мире, существует почти три тысячи лет. Она знала на своем долгом пути эпохи подъема и упадка, времена стремительных взлетов и открытий и века застоя с бесконечными перепевами однажды уже найденного. Первыми вехами на ее пути были "Книга песен" ("Шицзин") и "Чуские строфы" ("Чуцы"); позднее - народные песни, собранные чиновниками из "Музыкальной палаты" ("Юэфу"), и "Девятнадцать древних стихотворений", поэзия Цао Чжи (III в.) и Тао Юань-мина (IV-V вв.). Значение последнего особенно велико: по словам крупнейшего советского китаеведа академика В. М. Алексеева, этот поэт сыграл в китайской поэзии "роль нашего Пушкина" - его творчество в огромной мере определило развитие поэзии в последующие века и подготовило ее небывалый дотоле расцвет в эпоху Тан. В этот период (VII-Х вв.) наиболее полно и совершенно воплотились заложенные в китайской поэзии возможности. Тогда творила плеяда поэтов, не имеющая себе равных по обилию и разнообразию талантов ни в предыдущие, ни в последующие века развития китайской поэзии: Ли Бо и Ду Фу, Мэн Хао-жань и Бо Цзюй-и, Хань Юй и Лю Цзун-юань, Ли Хэ и Ли Шан-инь, Ду My и Юань Чжэнь и многие, многие другие. Пожалуй, лишь позднейшая, сунская эпоха (X-XIII вв.), эпоха Су Ши и Лу Ю, Синь Ци-цзи и Ли Цин-чжао, сопоставима с эпохой Тан. И одно из первых мест в этом перечне славных имен по праву принадлежит Ван Вэю, творчество которого, наряду с творчеством его великих современников Ли Бо и Ду Фу, стало одной из вершин танской, а следовательно, и всей китайской поэзии. Как и всякий великий поэт, он был первооткрывателем, пролагателем новых путей. И если Тао Юань-мин, певец деревенского приволья, освободил поэзию от схоластической отвлеченности и вновь - через многие века после "Шицзина" - в полной мере приобщил ее к миру простых человеческих радостей, если Ли Бо сообщил ей могучий романтический импульс, если Ду Фу придал ей классическую строгость {"На протяжении многих веков истории поэтического искусства, за индивидуальным многообразием поэтических форм, нам кажется существенным противопоставить друг другу два типа поэтического творчества. Мы обозначим их условно как искусство классическое и романтическое... Мы... говорим сейчас не об историческом явлении в его индивидуальном богатстве и своеобразии, а о некотором постоянном, вневременном типе поэтического творчества" (В. М. Жирмунский. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. "О поэзии классической и романтической". / Л.: Наука, 1977, С. 134).} и обогатил ее высокой гражданственностью, то Ван Вэй - величайший и вдохновеннейший из певцов природы. О жизни Ван Вэя, как и о жизни многих других старых китайских поэтов, известно немногое - мы не знаем даже точных дат его рождения и смерти {Принято считать, что он родился в 701 г. и скончался в 761 г. По другим, менее достоверным, данным он родился в 699 г. и умер в 759 г.}. Он родился в Ци (нынешний уезд Цисянь в провинции Шаньси, находящейся в северо-западной части Центрального Китая), в семье чиновника. Поэтический талант обнаружился в нем очень рано, и к двадцати годам он уже создал некоторые из известных своих произведений, в их числе "Персиковый источник" - блестящее подражание прославленной поэме Тао Юань-мина, а также знаменитое, ставшее очень популярным четверостишие "В девятый день девятой луны вспоминаю о братьях, оставшихся к востоку от горы". В двадцать лет он сдал экзамены на высшую ученую степень цзиньши и получил при дворе пост музыкального распорядителя. Однако начавшаяся было успешно карьера вскоре внезапно прервалась: во время исполнения церемониального танца придворные актеры допустили какую-то оплошность, за что Ван Вэй был тут же отрешен от должности и сослан в захолустную приморскую область Цзичжоу в Восточном Китае, где и занял мелкий чиновничий пост. Лишь десять лет спустя он вновь появляется в столице и поступает на службу к влиятельному сановнику Чжан Цзю-лину. Но уже через несколько лет Чжан Цзю-лин, просвещенный и дальновидный министр, заботившийся об интересах страны и о привлечении к государственным делам талантливых людей, попал в опалу, был отстранен от высоких должностей и сослан на юг, а его место занял ловкий и беспринципный царедворец Ли Линь-фу, деятельность которого в немалой мере ускорила наступление того тяжелого кризиса, который двумя десятилетиями позже разразился в процветавшем дотоле Танском государстве. Падение Чжан Цзю-лина и последовавшее за этим засилье временщиков и авантюристов, окруживших императорский трон, несомненно, сказалось на дальнейшем жизненном пути Ван Вэя и на его устремлениях. Он не оставил службу, но прежняя его вера в то, что службой своей он может принести пользу стране, была, по-видимому, серьезно поколеблена. Он получает новые должности и чины в различных районах обширной империи, совершает поездку на западную границу - эта поездка нашла свое отражение в великолепном цикле его "пограничных" стихов. Он уже приобрел широкую известность как поэт, музыкант, каллиграф и художник; некоторые из его стихотворений, например, "Память о друге" или "Под ветер прохладный, при ясной луне горьки тоскливые думы", положенные на музыку, стали популярными песнями. О музыкальности его ходили легенды: рассказывают, что однажды, увидев картину, изображавшую играющих музыкантов, он безошибочно назвал не только исполнявшееся произведение, но даже точно указал такт. Перед Ван Вэем и его младшим братом Ван Цзинем, тоже одаренным поэтом, раскрываются двери самых знатных домов. Но мысли об уходе на покой, об отшельническом уединении среди "гор и вод", "полей и садов" с годами все сильнее и настойчивее овладевают поэтом: "С каждым днем все слабей // Любовь и привычка к родне. // С каждым днем все сильней // Стремленье к покою во мне. // Немного еще - // И в дорогу пуститься готов. // Неужель дожидаться // Прихода вечерних годов?" ("Из стихов на случай", 1). Истоки отшельнических настроений Ван Вэя коренятся и в многовековой китайской традиции, идущей от древних мудрецов, и в буддизме, ревностным последователем которого он был с детства и до конца своих дней. Надо думать, способствовали им и служебные неудачи ближайших друзей поэта, чьи таланты не нашли должного применения на государственном поприще, и общее ухудшение дел в стране, явственно обозначившееся в последние годы царствования императора Сюань-цзуна. Не порывая окончательно со службой, поэт все чаще и чаще перемежает ее с длительными "отлучками" в мир "гор и вод". Сначала его прибежищем становится дом в горах Чжуннань (или Южных горах, как он их часто называет в своих стихах). Затем таким оазисом в мире суеты, "Персиковым источником", стал для Ван Вэя его загородный дом на реке Ванчуань - в уединенной живописной местности в столичном уезде, неподалеку от гор Чжуннань. Рано овдовевший поэт живет здесь один, но его постоянно навещают друзья. Он был в дружбе со многими своими современниками, в том числе с известными поэтами Пэй Ди и Чу Гуан-си, а еще ранее - с Мэн Хао-жанем. Только случайно не встретился он с Ду Фу, который посетил ванчуаньское жилище Ван Вэя, но не застал хозяина дома. Он посвящает свои досуги поэзии, музыке, живописи; многие из шедевров его пейзажной лирики скорее всего созданы именно в эти годы. В их числе знаменитый цикл "Река Ванчуань" из двадцати стихотворений, в которых воспеты особенно любимые поэтом уголки местной природы, - итог своего рода дружеского состязания с Пэй Ди, создавшим ответный цикл стихов под тем же названием {Следуя давней и славной традиции помещать эти циклы в корпусе одного издания, мы приводим их в антологии существующих на сегодняшний день переводов в отделе "Приложения". См. с. 387-498 наст, издания.- Прим. составителя.}. Образ жизни поэта, к тому времени уже довольно крупного чиновника, был, судя по стихам, самым простым и скромным - хотя встречающиеся в тех же стихах упоминания о "бедности" и о "лачуге" скорее всего лишь дань устоявшейся традиции. Мятеж, поднятый в 755 году императорским фаворитом Ань Лу-шанем, попытавшимся захватить трон, и потрясший огромную империю до основания, прервал мирную жизнь старого поэта. Обе столицы страны - Чанъань и Лоян - оказались в руках мятежников, император бежал в юго-западную область Шу и вскоре отрекся от престола, а Ван Вэй, подобно многим другим чиновникам, был схвачен мятежниками и затем принужден был поступить на службу к узурпатору. Еще когда он находился под арестом в столичном храме Путисы, его навестил там Пэй Ди и рассказал о пиршестве, устроенном мятежниками в захваченном ими императорском дворце, на берегу пруда Застывшей Лазури: согнанные на празднество придворные музыканты, едва начав петь, разрыдались, а один из них бросил на землю лютню и, обратясь лицом на запад (туда, где находился в это время законный император), громко застонал - за что был тут же растерзан по приказанию Ань Лу-шаня. Ван Вэй, потрясенный услышанным, сложил стихотворение и тут же прочел его другу. Экспромт получил известность, дошел он и до нового императора - Су-цзуна и вместе с ходатайством младшего брата поэта - Ван Цзиня, уже крупного сановника, - в немалой мере способствовал смягчению участи поэта после возвращения в столицу императорских войск: за свою подневольную службу узурпатору он был лишь понижен в должности. К тому же наказание было непродолжительным, и вскоре Ван Вэй вновь стал быстро подниматься вверх по служебной лестнице, достигнув должности шаншу ючэна - заместителя министра. Вскоре после этого последнего назначения Ван Вэй скончался - как уже сказано выше, предположительно в 761 году - в возрасте шестидесяти лет. Жизненный и творческий путь Ван Вэя приходится на первые шесть десятилетий VIII века, оказавшиеся в истории танской поэзии своеобразным "пиком", своего рода "золотым веком" в "золотом веке". Причем Ван Вэй был не просто современником и свидетелем этого "золотого века", но и одним из деятельных его творцов, ибо поэзия его, сумевшая сочетать в себе высочайшее словесное мастерство с чисто живописной пластикой, стала одним из высших творческих достижений эпохи. Творчество поэта многообразно: в нем и отзвуки "Чуских строф", и древних народных песен, стихов Тао Юаньмина и его современников; он писал и "старые стихи" ("гу ши") с их более свободной формой, и отточенные "стихи современного стиля" ("цзинь ти ши") - с четким и стройным чередованием присущих китайским словам музыкальных тонов. Он воспевал дружбу и отшельничество, тяготы дальних походов и тоску одинокой женщины, подвиги странствующих удальцов и мирные бдения буддийских монахов; есть у него стихи на исторические темы и бытовые зарисовки, размышления о старости и о бренности мирской, стихи о достойных мужах, оказавшихся не у дел, и о развлечениях столичной знати, и, конечно же, многочисленные стихи о полях и садах, о горах и водах. Без преувеличения можно сказать, что он так или иначе затронул в своей поэзии едва ли не все темы, волновавшие его предшественников и современников, причем сделал это своеобразно и ярко, сумев даже в темах, явно находящихся на периферии его творчества (например, в своих "пограничных" стихах или в стихах, обличающих столичную знать), в чем-то предвосхитить позднейшие достижения таких признанных мастеров, как Бо Цзюй-и или Синь Ци-цзи. Сколько энергии и движения в таких его строках, как "Что ни десять ли - // Гонят вскачь коня. // Что ни пять - // Свистящий размах ремня. // Донесенье наместнику // Прибыло в срок: // Цзюцюань осадила // Хуннская рать. // Снегопад на заставе // Все заволок, // Даже дыма сигнальных костров // Не видать" ("На границе"). И как это расходится с привычным представлением о Ван Вэе как о сугубо "тихом", даже "тишайшем" поэте! А разве не напоминают будущих "Циньских напевов" Бо Цзюй-и такие стихи Ван Вэя: "Беззаботна, беспечна // Одетая в шелк молодежь. // В наипервых домах // Появляется часто она. // Уродилась в богатстве, // Наследной казны не сочтешь, // Благосклонностью царской // От юности одарена. // Не обучена с детства. // В достатке мясная еда. // В золоченых колясках // Разъезжает везде и всегда..." ("Чжэн и Хо, жители гор"). Превосходны "исторические" стихи поэта, глубоко лиричны его стихи о тоскующих женщинах. Все это дает нам основание несколько шире взглянуть на его творчество и отойти от привычной оценки Ван Вэя как поэта-"отшельника", певца отшельнических настроений, и только. Приведенные выше примеры (число их, при желании, нетрудно умножить) существенно дополняют и обогащают основной поток творчества поэта и дают возможность более точно и объективно судить об этом творчестве в целом. В то же время они отнюдь не опровергают того факта, что главной темой Ван Вэя, отмеченной высшими его творческими достижениями, была тема природы и жизни среди природы. Именно здесь Ван Вэй как поэт был наиболее своеобразен и оригинален, именно на этом пути ему суждено было сделать главные свои художественные открытия и создать свои вершинные творения. Тема природы в китайской поэзии имеет многовековые традиции, восходящие еще к "Шицзину". Она представлена в "Чуских строфах" и в прозопоэтических одах "фу" с их пышными описаниями, в поэзии III-IV веков, но самостоятельное значение приобретает лишь с V века - в творчестве поэта Се Лин-юня, который считается истинным основоположником жанра пейзажной поэзии в чистом ее виде. В творчестве старшего современника и друга Ван Вэя поэта Мэн Хао-жаня (689-740) пейзажная лирика достигает подлинной зрелости и высокого совершенства. Картины природы в стихах Мэн Хао-жаня, как правило, строго определенны, конкретны и зримы, они уже лишены расплывчатости, приблизительности и наивного аллегоризма, которые были еще в немалой мере свойственны пейзажной лирике его предшественников. В этом нетрудно убедиться на примере одного из лучших стихотворений поэта "Осенью поднимаюсь на Ланьшань. Посылаю Чжану Пятому": На Бэйшане среди облаков белых Старый отшельник рад своему покою... Высмотреть друга я восхожу на вершину. Сердце летит, вслед за птицами исчезает. Как-то грустно: склонилось к закату солнце. Но и радость: возникли чистые дали. Вот я вижу - идущие в села люди К берегам вышли, у пристани отдыхают. Близко от неба деревья как мелкий кустарник. На причале лодка совсем как месяц... (Перевод Л. Эйдлина) В стихах этих, в их образах и настроении, уже немало общего со стихами Ван Вэя, который испытал влияние поэзии своего старшего друга и, несомненно, был многим ему обязан. Еще одно подтверждение тому - знаменитое "Весеннее утро", созданное Мэн Хао-жанем в жанре лирической миниатюры-цзюэцзюй, в жанре, который столь талантливо развил в своем творчестве Ван Вэй: Меня весной не утро пробудило: Я отовсюду слышу крики птиц. Ночь напролет шумели дождь и ветер. Цветов опавших сколько - посмотри! (Перевод Л. Эйдлина) Помимо открытий Мэн Хао-жаня пейзажная лирика Ван Вэя вобрала в себя достижения многих других предшественников поэта, органично усвоив весь многовековой опыт старой поэзии. Стихи Ван Вэя полны "перекличек" с "Чускими строфами" и песнями "юэфу", с поэзией Тао Юань-мина и Се Лин-юня, они изобилуют скрытыми и полускрытыми "цитатами", искусно обыгрываемыми в новом контексте. При этом обильное "цитирование" предшественников отнюдь не перегружает стихов Ван Вэя, не вредит их художественной целостности и своеобразию - настолько естественно и органично вплетена инородная лексика в ванвэевский текст. Тем, кто будет читать пейзажный цикл "Река Ванчуань", наверное, и в голову не придет, что едва ли не половина этих легких, прозрачных, воздушных, будто на одном дыхании созданных четверостиший содержит в себе образы из древних сочинений - прежде всего из особенно любимых поэтом "Чуских строф". Ибо огромная эрудиция поэта легко и свободно вошла в его внутренний мир и растворилась в нем, а высокая литературность, в лучшем смысле этого слова, его поэзии просто и естественно сочеталась с живым, неповторимым, непосредственным поэтическим чувством и наблюдательностью художника. Поэзии Ван Вэя свойствен особо внимательный и пристальный взгляд на природу, какого прежняя китайская поэзия, пожалуй, до него не знала. Философия чань (дзэн)-буддизма, которую Ван Вэй исповедовал, а также даосская философия Лао-цзы и Чжуан-цзы учили его видеть в природе высшее выражение естественности, высшее проявление сути вещей. Любое явление в природе, каким бы малым оно ни казалось, любой миг в вечной жизни природы - драгоценны, как драгоценен, исполнен высокого смысла каждый миг общения с нею. Для истинного поэта природы нет тем больших и малых, нет картин высоких и низких, нет мелочей. Быть может, отсюда та присущая Ван Вэю любовь к "крупному плану" в изображении картин природы, к тем "мелочам", мимо которых нередко проходили прежние поэты и художественное воссоздание которых стало одним из высших завоеваний ванвэевской поэзии: "Дождь моросит // На хмурой заре. // Вяло забрезжил // День на дворе. // Вижу лишайник // На старой стене: // Хочет вползти// На платье ко мне" ("Пишу с натуры"). Едва ли не первый в китайской поэзии Ван Вэй обратил внимание на скромное это событие в жизни природы - и посвятил ему стихи. Вот это стремление и умение увидеть целый мир в капельке росы, воссоздать картину природы или передать рожденное ею настроение с помощью немногих скупо отобранных деталей - характерное свойство пейзажной лирики Ван Вэя, доведенное им до совершенства и ставшее достоянием всей последующей китайской поэзии. Возможно, что неискушенному читателю многие стихи Ван Вэя или его ученика и друга Пэй Ди покажутся "бессодержательными", написанными вроде бы "ни о чем": солнечный луч прокрался в чащу и прилег на мох... По склону горы, тронутой красками осени, блуждает вечерняя дымка - от этого листва кажется то ярче, то темнее... Ряска на сонном пруду сомкнулась вслед за проплывшей лодкой - а ветви ивы опять ее размели... Взлетела цапля, испугавшись брызг... Баклан поймал рыбешку... Зачастили дожди в горах - опавшие листья некому подмести... Солнце садится - холодно на реке, а над рекой - бесцветные облака... Яркий свет луны вспугнул дремлющих птиц, и они поют над весенним ручьем... Легкий ветерок разносит повсюду лепестки цветов - а иволга с ними играет... Но все это - великая природа в бесчисленных своих проявлениях и изменениях, в бесконечном своем многообразии и единстве, в вечной и совершенной своей красоте. И чтобы поведать об этом и выразить в слове ее сокровенную суть, поэтам совсем не нужны большие полотна и подробные описания - достаточно нескольких - как бы случайных - штрихов, двух-трех - будто небрежно брошенных - цветовых пятен... Только брошены эти штрихи и пятна безошибочно верной рукой больших мастеров. Бывают в общении поэта с природой и высшие моменты внезапного "озарения", когда он, созерцая, вдруг постигает истину о мире во всей ее полноте, находит внезапный ответ на все загадки бытия. Мгновенья эти приходят неожиданно: их могут породить вид цветущей сливы или лунный свет, проникший в чащу леса, запах цветов корицы или плодов горного кизила, журчанье ручья или дождевые капли на листьях... Поэт стремится уловить эти мгновения, зафиксировать их в слове и передать другим как некую благую весть. Этой же цели служат и готовые, устойчивые формулы, повторяющиеся из стихотворения в стихотворение: белые облака, запертая калитка, тишина и безлюдье - символы отшельничества, уединения, отрешенности от мира, призванные сразу же пробудить соответствующие ассоциации в читателе. Все это делает поэзию Ван Вэя многослойной, как многослойна суфийская лирика, полной намеков и недосказанности. Она учит не только созерцать природу, но и размышлять о ней и, размышляя, понимать. Нетрудно заметить, что поэтический мир Ван Вэя - это мир, увиденный и изображенный не только истинным поэтом, но и зорко видящим художником. Ван Вэй и был художником, причем - насколько мы можем теперь судить по отзывам современников и немногим сохранившимся копиям с его картин - художником не менее значительным, чем поэт. В одном из поздних и "итоговых" своих стихотворений он сам полушутя-полусерьезно говорит, что в прошлом своем перерождении был скорее всего художником, а не поэтом - завершая, впрочем, слова свои тем, что сердце его знать не хочет ни о славе художника, ни о славе поэта... Он считается основоположником так называемой "южной школы" в китайской буддистской живописи, к которой, по словам исследователя, "...условно говоря, относятся те мастера, которые предпочитали тушь многокрасочности, эскизную, свободную манеру - педантичной и описательной, выражение сути (идеи) вещи - ее конкретной достоверности и, наконец, не сюжетом и бытописанием были связаны с литературой, а сложной системой ассоциаций" {Е. В. Завадская. Эстетические проблемы живописи старого Китая. / М.: Искусство, 1975, С. 201.}. Ему же припис ывается и знаменитый трактат "Тайны живописи" - одно из основополагающих сочинений по теории живописи, оказавшее большое влияние на последующее развитие теории и практики живописи в Китае. Сочинение это, написанное превосходной, высокопоэтичной ритмической прозой, можно также рассматривать и как своеобразный комментарий к пейзажной лирике Ван Вэя, где образы поэтические по большей части трудно отделить от образов чисто живописных, не случайно крылатыми стали слова поэта Су Ши: "Наслаждаюсь стихами Мо-цзе {Мо-цзе - второе имя Ван Вэя.} - в стихах его - картины; гляжу на картины Мо-цзе - в картинах его - стихи". Действительно, пейзажная лирика Ван Вэя удивительно живописна, "картинка" в лучшем смысле этого слова - классическим примером опять же может служить цикл "Река Ванчуань", где большинство стихотворений (за исключением нескольких, заполненных историческими и мифологическими ассоциациями) представляют своего рода живопись в слове - или картины, выполненные словом: "Отмель у белых камней // Прозрачна, мелка. // Заросли тростника - // Рядом со мной. // На запад и на восток - // Река и река: // Волны моют песок // Под ясной луной" ("Отмель у белых камней"). А сколько свежести, чисто живописной гармонии и совершенства в небольшой весенней картинке из цикла "Радости полей и садов", будто сошедшей со свитка старого китайского мастера: "Персик в цвету // Ночным окроплен дождем. // Вешний туман // Ивы обвил опять. // Летят лепестки - // Слуга подметет потом. // Иволга плачет, // А гость мой изволит спать". Не будет, наверное, преувеличением сказать, что Ван Вэй - художник, безвозвратно утраченный для нас в живописи, - в немалой мере сохранился и дошел до нас в своих стихах, наглядно подтверждая тем самым приведенное выше суждение Су Ши, ибо живопись в стихах Ван Вэя присутствует зримо и несомненно. Остается добавить, что в стихах о природе Ван Вэй проявил себя художником разносторонним: он умел с редким совершенством писать о цветах и птицах, о мирной жизни среди полей и садов - и он же мог при случае, например, в "пограничных" своих стихах, буквально несколькими скупыми, резкими штрихами передать суровую красоту пустынных степей. Подвластны были его кисти и величественные картины природы - водные просторы, могучие горные хребты (см. стихотворение "Горы Чжуннань"). Воздействие пейзажной поэзии Ван Вэя на творчество его современников и поэтов последующих поколений было огромным и прослеживается на протяжении веков. В творчестве Ван Вэя китайская пейзажная лирика поднялась на огромную художественную высоту и обрела основные свои черты, определившие едва ли не все дальнейшее ее развитие. Став непременной, а нередко и важнейшей частью творчества подавляющего большинства танских и сунских поэтов, разработанная с удивительной полнотой, глубиной и художественным совершенством, китайская поэзия природы стала феноменом мирового значения, одним из высших достижений не только китайской, но и мировой поэзии. И одно из самых почетных мест в истории развития этого жанра заслуженно принадлежит великому поэту и великому художнику Ван Вэю. В. Т. Сухоруков ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ Ю. К. ЩУЦКОГО^U {Здесь и далее переводы Ю. К. Щуцкого воспроизводятся по изданию: Антология китайской лирики VII-IX вв. по Р. Хр. / М-Пг.: ГИ, 1923,- Прим. сост.} Без названия Видел я: в весеннем холодке Распустилась слив краса. Слышал я: запели вдалеке Снова птичьи голоса. Я в томлении своем весеннем Вижу: зелена, нова, Перед домом к яшмовым ступеням Робко тянется трава. Провожаю весну День за днем старею я всечасно, Как-то попусту, напрасно. Год за годом вновь возвращена К нам является весна. Есть бокал вина, и без сомненья В нем найдешь ты наслажденье. Пусть цветы и полетят к земле - Их напрасно не жалей! Песнь взирающего вдаль на Чжуннаньские горы Посвящаю сенатору Сюй'ю Выходишь ты вниз, вниз из сената, И видишь: настало уже время заката. Скорбишь ты о том (знаю я, знаю!), Что эти мирские дела очень мешают. Ты около двух старых и стройных Деревьев с коня соскочил, глядя спокойно. Не едешь домой. Смотришь в просторы, И видишь в туманной дали синие горы. ИЗ СТИХОВ "ДОМ ХУАНФУ ЮЭ В ДОЛИНЕ ОБЛАКОВ" 1. Поток, где поет птица Живу я один на свободе, Осыпались кассий цветы. Вся ночь безмятежно проходит... Весенние горы пусты. Но птицу в горах на мгновенье Вспугнула, поднявшись, луна: И песня ее над весенним Потоком средь ночи слышна. В ответ братцу Чжан У* Пырейная лачуга В Чжуннани есть. Фасад Ее встречает с юга Вершин Чжуннаньских ряд. Весь год гостей не вижу я, Всегда закрыта дверь моя. Весь день свобода здесь, и с ней Усилий нет в душе моей. Ты ловишь рыбу, пьешь вино, И не вредит тебе оно. Приди! - и будем мы с тобой Ходить друг к другу, милый мой! Вместе с Лу Сяном прохожу мимо беседки в саду ученого Цуй Син-цзуна Деревья зеленые плотную тень Повсюду собою накрыли. Здесь мох утолщается каждый день, И нет здесь, конечно, пыли. Он, ноги скрестивши, без шапки сидит Под этой высокой сосною; На мир лишь белками с презреньем глядит Живущий жизнью земною. Покидаю Цуй Син-цзуна Остановлены лошади в ряд; мы готовы Разлучить рукава и полы. Над каналом большим императорским снова Начиняется чистый холод. Впереди красотою сияя высоко, Поднимаются горы-громады, От тебя уезжаю я вдаль одиноко, И опять на сердце досада. Провожаю Юаня Второго, назначаемого в Аньси Утренним дождем в Вэйчэне * Чуть пыльца увлажнена. Зелены у дома тени, Свежесть ив обновлена. Выпей, друг, при расставанье Снова чарку наших вин! Выйдешь ты из Янь-гуаня * И останешься один. На "Высокой Террасе" провожаю цензора Ли Синя Провожать тебя всхожу На "Высокую Террасу" и слежу, Как безмерно далека Протянулась и долина и река. Солнце село; и назад Птицы, возвращаяся, летят. Ты же продолжаешь путь И не остановишься передохнуть. В девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах Живу одиноко в чужой стороне, Как причудливый странник. И вот, Лишь радостный праздник Чун-яна * придет, О родных я тоскую вдвойне. Все братья теперь с волшебной травой, (Вспоминается мне вдали) Чтоб стебли воткнуть, на горы взошли... Но кого-то там нет одного. Фрейлина Бань Цзеюй * Странно всем, что двери я закрыла В терем, где храню белила. Царь спустился из приемной залы, Но его я не встречала. Без конца смотрю, смотрю весь день я В этот царский сад весенний. Там, я слышу, говор раздается: Кто-то * меж кустов смеется. Прохожу мимо храма "Собравшихся благовоний" Не знаю, где стоит в горах Сянцзиский храм *. Но на утес Я восхожу, и путь мой кос Меж круч в туманных облаках. Деревья древние вокруг... Здесь нет тропинок. Между скал Далекий колокола звук В глуши откуда-то восстал. За страшным камнем скрыт, ручей Свое журчанье проглотил. За темною сосною пыл Остужен солнечных лучей. Пуста излучина прудка, Где дымка сумерек легка; И созерцаньем укрощен Точивший яд былой дракон. Поднялся во храм "Исполненного прозрения" Здесь, по "Земле Начальной" * вьется Кверху тропинка в бамбуках. Пик ненюфаров выдается Над "градом-чудом" * в облаках. Чуские три страны на склоне Все здесь видны в окне моем. Девять стремнин как на ладони Вон там сравнялись за леском. Вместо монашеских сидений Травы здесь мягкие нежны. Звуки индийских песнопений * Под хвоей длинною сосны. В этих пустотах обитаю Вне "облаков закона" я. Мир созерцая, постигаю, Что "нет у Будды бытия" *. Изнываю от жары Землю наполнивши и небо, Солнце багровое сгорает. На горизонте, словно кручи, Огнем сверкающие тучи. Свернулись-ссохлись листья, где бы Они ни выросли. Без края Вокруг иссохшие луга. Иссякла, высохла река. Я замечаю тяжесть платья И в самой легкой, редкой ткани. Даже в густой листве растений Страдаю: слишком мало тени... У занавеса близко встать я Теперь совсем не в состояньи. Одежду из сырца сейчас Мою второй и третий раз. Весь мир, пылая жаром, светел. За грань вселенной вышли мысли. Стремятся, как долина в горы, Они в воздушные просторы. Издалека примчался ветер. Откуда он - и не исчислить. Река и море от волны И беспокойны и мутны. Но эта вечная забота От тела только. Мне понятно, Лишь на себя я оглянулся... Еще я сердцем не проснулся - И вдруг вступаю я в "Ворота Росы Сладчайшей, Ароматной" *, Где в чистом мире холодка Для сердца радость велика. Сижу одиноко ночью Один грущу о волосах, Что побелели на висках. В пустынной комнате вот-вот Вторая стража * пропоет. Пошли дожди. Полно воды. Опали горные плоды. Под фонарем в траве звучат Напевы звонкие цикад... Конечно, пряди седины Мы изменить уж не вольны; И в золото другой металл Никто из нас не превращал. Хочу я знанье получить, Чтоб боль и старость излечить. Но в книгах то лишь вижу я, Что "нет у Будды бытия" *. Примечания В ответ братцу Чжан У. - ...братцу... - Чжан У называл Ван Вэя старшим братом; поэтому поэт и называет его братцем. Провожаю Юаня Второго, назначаемого в Аньси. - Утренним дождем в Вэйчэне... - Название города на р. Вэй, притоке р. Хуанхэ. Ян-гуань - название заставы. В девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах. - ...радостный праздник Чун-яна... - В девятый день девятой луны - праздник Чун-ян, что значит "двойное солнце". Девятка есть число, выражающее солнце, и поэтому этот праздник справляется в день 9 сентября, в который принято втыкать в землю стебли гадательной травы Шуюй (род имбиря) во избежание бед и напастей. Фрейлина Бань Цзеюй. - Придворная дама при императрице Сюй. Фаворитка императора Чэн Ди (правил с 31 до 5 г. до P. X.). Утратив милость государя, она попросила разрешения удалиться в Чансиньский дворец, где и жила в уединении, не соперничая с новой возлюбленной государя, Чжао Фэйянь. Тем не менее она была обвинена в применении магии против своей соперницы, и остроумными ответами на обвинение заслужила себе историческую известность. Кто-то... - т. е. Чжао Фэйянь, новая фаворитка. Прохожу мимо храма "Собравшихся благовоний". - Сянцзиский храм - храм "Собравшихся Благовоний". Поднялся во храм "Исполненного прозрения". - ...по "Земле Начальной"... - Земля, принадлежащая к храму. Название это заимствовано из "Сутры (проповеди) о Нирване", где, между прочим, говорится: "...неисчислимы, несметны, обильны, как песок р. Ганга, боддисаттвы вступили в "Начальную Землю"", т. е. в один из райских садов. "Град-чудо" - это самый храм. Так называет его Ван Вэй, заимствуя образ из 7-й главы "Сутры Чистого Лотоса", повествующей о том, что некий Будда, ведя сонмы людей в страну драгоценностей (Нирвану), заметил, что люди начали уставать. Тогда он создал "Град-чудо" - марево, видимое вдали, к которому люди и устремились, напрягая последние силы. Поддерживая стремление людей таким образом, Будда довел всех до страны драгоценностей. Звуки индийских песнопений... - Часть службы в буддийских храмах совершается на языке Древней Индии - санскрите. Поэтому культовые песнопения буддистов обычно называются индийскими словами или индийскими звуками. ..."нет у Будды бытия". - Догматически у Будды нет бытия - жизни, нет небытия - смерти. Он не рождается и не умирает. Изнываю от жары. - "Ворота Росы Сладчайшей, Ароматной"... - Учения Будды. Сижу одиноко ночью. - Вторая стража - время от 9 до 11 часов вечера. ..."нет у Будды бытия". - см. выше. Ю. К. Щуцкий ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ АКАД. В. М. АЛЕКСЕЕВА^U {* Перевод и комментарий акад. В. М. Алексеева воспроизводятся по изданию: В. М. Алексеев. Китайская литература / М.: Наука, 1978. - Прим. сост.} На прощанье Слезаю с коня, вином тебя угощаю. Вопросы к тебе: куда ты теперь идешь? Ты мне говоришь: во всем мне здесь неудача уйду я лежать там, где-то в Южных горах. Так, брат, уходи; к тебе нет больше вопросов в то время, когда белых здесь туч без конца. Введение. Бегство неудачника от мира и карьеры - одна из доминирующих тем китайской классической поэзии, навеянных даосскими мотивами поэзии и философии. Поэт, обнаруживающий в себе, после конфуцианского образования, хоть частицу дао, этим самым навсегда отклоняется от мира. В чем же искать спасения? В природе - там, где бесконечные гряды облаков навевают ту же идею бесконечности. Автор. Один из самых знаменитых поэтов танской эпохи и китайских поэтов вообще, выдающийся художник-пейзажист, о котором его почитатель и тоже один из крупнейших поэтов Китая, Су Ши (Дун-по), сказал бессмертное: "Ван Вэй - это стих в картине и в стихе картина" (шичжун ю хуа, хуачжун ю ши), и, конечно, каллиграф высоких достижений. Его жизнь (701-761), начавшаяся блистательной придворною карьерой, сменившейся позорной службой у презираемого им бунтовщика Ань Лушаня, закончилась поэтическим одиночеством и монашеством в буддийстве, которое отразилось в его поэзии и даже в его имени (Мо-цзе). Его колоссальная продукция в большей своей части (тысяча стихотворений) погибла в смуте, но и то, что сохранилось, достойно восхищения. Заглавие. Прощанье с другом - любимая тема китайских друзей-поэтов, и к ней придется возвращаться неоднократно. Вино на прощанье - обычай, создавший особый иероглиф (цзянь). Примечания. (3) Неудача - "недостижение желаемого" (бу дэ и) - один