Оцените этот текст:



----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Д.В. Сергеевского
     Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах.
     Для высших учебных заведений.
     Том 1. Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева. Греческая литература.
     М., "Просвещение", 1965
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------


                         (Около 125-192 гг. н. э.)

Лукиан  родился в городе Самосате, в Сирии. Отец его был мелкий ремесленник.
Лукиан  получил  общее  и  риторическое  образование.  Он выступал со своими
речами  не  только  в  городах  Сирии, но и в Риме, в Афинах. В первых своих
сочинениях  Лукиан  отдает  дань  риторике  ("Похвала  мухе",  "Сон" и др.);
впоследствии  он  осмеивает  риторическую  "мудрость", обращается к изучению
философии, но сначала не становится сторонником какой-либо философской школы
и   одинаково   высмеивает   в   своих   произведениях  философов  различных
направлений.  Одно  время  он увлекался кинческой философией, позднее отдает
предпочтение  философии  Эпикура. Лукиан осмеивает в своей острой сатире как
отживающее  язычество,  так  и устанавливающееся христианство. Энгельс тонко
характеризует  роль  Лукиана  в  борьбе  с  религией. "Одним из наших лучших
источников   о  первых  христианах  является  Лукиан  из  Самосаты,  Вольтер
классической  древности,  который одинаково скептически относился ко всякого
рода  религиозным  суевериям  и  поэтому не имел ни языческо-религиозных, ни
политических  оснований  трактовать  христианство  иначе, чем какой бы то ни
было  другой  религиозный союз. Напротив, над всеми ними он смеется из-за их
суеверий: над поклонниками Юпитера не меньше, чем над поклонниками Христа; с
его  плоско-рационалистической  точки  зрения,  один  вид  суеверия столь же
нелеп,  как  и  другой.  Этот  во  всяком  случае  беспристрастный свидетель
рассказывает,  между  прочим,  историю  жизни  одного  искателя приключений,
Перегрина"  {К.  Маркс  и Ф. Энгельс, О религии и борьбе с нею, т. II, ГАИЗ,
                           М., 1933, стр. 548.}.


[Произведение  "Александр, или Лжепророк" включает в себя изображение фактов
личной   жизни  самого  Лукиана.  Писателю-философу  действительно  пришлось
вести  борьбу  с знаменитым лжепророком Александром, выдававшим себя за сына
Асклепия,  бога-целителя. Лукиан клеймит Александра за его обман доверчивых,
невежественных  людей,  ослепленных  верой в богов и в их чудеса. Писатель с
негодованием  обрушивает  свой гнев на Александра за то, что тот преследовал
сторонников  Эпикура  и публично на площади сжег сочинения этого знаменитого
                          философа-материалиста.]

     3. Александр был высок ростом,  красив,  имел  в  себе,  действительно,
что-то божественное, кожа его отличалась  белизной,  подбородок  был  покрыт
редкой  бородой;  волосы  Александр  носил  накладные,  чрезвычайно  искусно
подобрав их к своим, и большинство не подозревало, что они чужие. Его  глаза
светились сильным и вдохновенным блеском. Голос он  имел  очень  приятный  и
вместе с тем звучный. Словом, Александр был безупречен, с какой  стороны  на
него ни посмотреть.
     Такова была его внешность.  Душа  же  его  и  направление  мыслей...  О
Геракл,   избавитель   от   зла!   О   Зевс,   отвратитель   несчастий!    О
Диоскуры-спасители! Лучше встретиться с врагом и недругом, чем иметь дело  с
человеком, похожим  на  Александра.  Он  отличался  природными  дарованиями,
гибкостью   и   остротой   ума;   был   в   значительной   степени   наделен
любознательностью, понятливостью, памятью, способностью ко всем  наукам,  но
пользовался всем этим в самую дурную сторону.
     Одним словом, представь себе, воспроизведи своим  воображением  пестрый
состав его души - это смешение лжи,  хитрости,  клятвопреступлений,  козней.
Представь  себе  человека  без  предрассудков,  готового  на  опасный   шаг,
терпеливого в исполнении задуманного, обладающего даром убеждения и умеющего
внушить доверие, изобразить добрые чувства и представить все противоположное
своим истинным намерениям.

[К  Александру  присоединился  еще один ловкий проходимец по имени Коккон, и
они  вдвоем  решили  заняться  пророчеством, "стричь толстокожих людей", как
                              говорит Лукиан.]

     8. И вот наши два  дерзких  негодяя,  способные  на  всякие  злодеяния,
сойдясь вместе, без труда поняли, что человеческая жизнь находится во власти
двух величайших владык - надежды и страха - и что тот, кто  сумеет  по  мере
надобности пользоваться обоими, очень скоро разбогатеет. Они видели,  что  и
боящийся и надеющийся - каждый чувствует страстное желание  и  необходимость
узнать будущее. В  былое  время  таким  путем  разбогатели  Дельфы  и  стали
знамениты также Делос, Клар и Бранхиды. Благодаря  надежде  и  страху,  этим
двум тиранам, о которых я упомянул выше, люди постоянно идут в святилища  и,
стремясь узнать будущее, приносят гекатомбы  и  жертвуют  целые  кирпичи  из
золота. Разбирая свое  положение  со  всех  сторон,  они  задумали  учредить
прорицалище и устроить оракул. Они надеялись, что, если им это дело удастся,
они тотчас же станут богатыми и обеспеченными. Успех превзошел их ожидания и
расчеты.
     10. Они прошли в Халкедон и закопали в храме Аполлона, самом древнем  у
халкедонян, медные дощечки, гласившие, что вскоре прибудет в  Понт  Асклепий
вместе со  своим  отцом  Аполлоном  и  будет  иметь  своим  местопребыванием
Абонотих. Эти дощечки, кстати найденные, заставили предсказание очень  легко
распространиться по всей Вифинии и Понту,  в  особенности  же  в  Абонотихе.
Жители тотчас постановили построить храм и стали  рыть  землю  для  закладки
оснований.   Коккон   остается   в   Халкедоне,    сочиняя    двусмысленные,
неопределенные и непонятные предсказания;  в  непродолжительном  времени  он
умирает, кажется, от укуса гадюки.
     Александр же появляется в торжественном виде: с  длинными  распущенными
волосами, одетый в пурпурный хитон с белыми  полосами,  с  накинутым  поверх
него белым плащом, держа в руках кривой нож, как Персей, от которого он  вел
свой род с материнской стороны.
     12.  Возвратившись  спустя  долгое  время  на  свою  родину  при  такой
театральной обстановке, Александр приобрел известность, прославился  и  стал
предметом удивления. Иногда он изображал из себя одержимого, и  из  его  рта
выступала пена, чего он легко достигал, пожевав корень красильного  растения
струтия. А для  присутствующих  эта  пена  казалась  чем-то  божественным  и
страшным. Кроме того, для них уже давно была изготовлена из тонкого  полотна
голова змеи, представлявшая некоторое  сходство  с  человеческой.  Она  была
пестро раскрашена, изготовлена очень правдоподобно и раскрывала  посредством
сплетенных конских волос свою пасть  и  снова  закрывала  ее;  из  ее  пасти
высовывалось  черное,  также  приводимое  в  движение   посредством   волос,
раздвоенное жало, вполне напоминавшее змеиное. Змея, приобретенная в  Пелле,
находилась у Александра и кормилась в его жилище; ей надлежало  своевременно
появиться и вместе с ним разыгрывать театральное представление, в котором ей
была отведена первая роль лицедея.
     13. Когда наступило время действовать, вот что  было  придумано.  Ночью
Александр пошел к недавно  вырытым  ямам  для  закладки  основания  будущего
храма. В них стояла вода, набравшаяся из почвы или от  выпавшего  дождя.  Он
положил туда скорлупу гусиного яйца, в которую спрятал только что родившуюся
змею, и, зарыв яйцо глубоко в грязь, удалился. На рассвете Александр выбежал
на площадь обнаженным, прикрыв свою наготу  лишь  золотым  поясом,  держа  в
руках кривой нож и потрясая развевающимися  волосами,  как  нищие  одержимые
жрецы Великой Матери {Малоазийский культ Кибелы, популярный  в  Риме,  носил
оргиастический характер.}. Он взобрался на какой-то высокий  алтарь  и  стал
произносить речь, поздравляя город со скорым приходом нового бога.
     Присутствующие - а сбежался почти весь город с  женщинами,  старцами  и
детьми - были поражены, молились и падали ниц. Александр произносил какие-то
непонятные слова, вроде еврейских или  финикийских,  причем  привел  всех  в
изумление, так как они ничего не понимали в его речи, кроме имени Аполлона и
Асклепия, которых 0н все время упоминал.
     14. Затем обманщик бросился бежать к строящемуся храму; приблизившись к
вырытым углублениям и к приготовленному им  заранее  источнику  оракула,  он
вошел в воду  и  громким  голосом  стал  петь  гимны  Аполлону  и  Асклепию,
приглашая бога явиться, принося счастье в город.  Затем  Александр  попросил
чашу, и, когда кто-то из присутствующих подал ему сосуд, он погрузил  его  в
воду и без затруднения вытащил вместе с водой и  илом  яйцо,  в  котором  он
заранее спрятал бога, залепив отверстие в скорлупе воском и белилами.
     Взяв яйцо в руки, он говорил, что держит самого Асклепия. А собравшиеся
внимательно смотрели, ожидая, что произойдет дальше, очень удивленные уже  и
тем, что в воде нашлось яйцо. Разбив его,  Александр  взял  в  руки  змейку.
Присутствовавшие, увидев, как она движется и извивается вокруг его  пальцев,
тотчас же закричали и стали приветствовать бога, поздравляя  город  с  новым
счастьем. Каждый жадно молился, прося у бога богатств, изобилия, здоровья  и
прочих благ.
     Александр снова отправился домой, неся с собой новорожденного Асклепия,
появившегося на свет  дважды,  а  не  один  раз,  как  все  прочие  люди,  и
рожденного не Коронидой и не вороной, а гусыней. Весь народ следовал за ним,
и все были одержимы и сходили с ума от больших надежд.
     15. Несколько дней  Александр  оставался  дома,  рассчитывая,  что  под
влиянием распространившейся молвы в город  сбежится  множество  пафлагонцев.
Так и случилось. Город переполнился людьми,  лишенными  мозгов  и  рассудка,
совершенно не похожими  на  людей,  питающихся  хлебом,  и  только  по  виду
отличающимися от баранов.
     Тогда Александр, усевшись на ложе в небольшом  помещении,  одетый,  как
подобает божеству, взял за пазуху Асклепия из Пеллы,  отличающегося,  как  я
говорил, величиной и красотой. Он обвил  змею  вокруг  своей  шеи,  выпустив
хвост наружу. Змея была так велика, что находилась  за  пазухой  и  волочила
часть своего тела по земле. Александр скрывал только голову змеи,  держа  ее
под мышкой, что змея покойно переносила; а  из-под  своей  бороды  с  другой
стороны выставил змеиную головку из полотна,  как  будто  она  действительно
принадлежала змее, которую все видели.
     Представь себе теперь небольшое помещение, не очень  светлое,  так  как
свет попадал в него в недостаточном количестве, и густую  толпу  напуганных,
заранее  объятых  трепетом  и   возбужденных   надеждой   людей.   Входящим,
несомненно, казалось, чудесным, что из животного, только что родившегося,  в
течение нескольких дней выросла такая большая змея, к тому же с человеческим
лицом и ручная. Посетители толкали друг друга к выходу и,  не  успев  ничего
хорошо разглядеть, уходили, теснимые вновь входившими непрерывной толпой.  В
стене против двери был  проделан  другой  выход,  как,  судя  по  рассказам,
македоняне сделали в Вавилоне во время болезни Александра, когда он был  уже
в тяжелом состоянии и стоявшие кругом дворца  желали  на  него  взглянуть  и
сказать ему последнее прости.
     Говорят, что негодяй устраивал подобные представления не один  раз,  но
весьма часто, особенно когда приезжали новички из богатых людей.
     17.  Говоря  правду,  я  думаю,  дорогой  Цельс,  нужно  простить  этим
пафлагонцам и жителям Понта, людям необразованным, что  они  были  обмануты,
трогая змею (ведь и это Александр предоставил делать желающим). При  тусклом
свете посещавшие видели,  как  голова  действительно  разевает  и  закрывает
пасть. Все было так хитро устроено, что  требовался  какой-нибудь  Демокрит,
или сам Эпикур, или  Метродор,  или  какой-нибудь  другой  философ,  имевший
твердый, как сталь, разум, чтобы не поверить всему этому и сообразить, в чем
дело. Ведь нужно было быть заранее убежденным,  даже  не  разобрав  сущности
проделки, в том, что скрыт только способ обмана, но все  происходившее  было
обманом и не могло существовать в действительности.
     18.  Понемногу  вся  Вифиния,  Галатия  и  Фракия  стали  стекаться   к
Александру. Впоследствии каждый рассказывал, - это было вполне  естественно,
- что он видел рождение бога, прикасался к нему немного спустя, когда бог  в
течение короткого времени достиг очень большой величины и стал  лицом  похож
на человека. Кроме того,  появились  рисунки  и  изображения  змеи,  статуи,
изготовленные из дерева,  меди  и  серебра;  змея  получила  имя;  ее  звали
Гликоном согласно какому-то исходившему от бога  приказанию.  Действительно,
Александр изрек:
     19. "Третьей от Зевса я крови, Гликон, озарение смертным". И вот, когда
пришло время выполнить то, ради чего все эти  ухищрения  были  выдуманы,  то
есть изрекать желающим  оракулы  и  предсказывать  будущее,  Александр  взял
пример с Амфилоха, почитаемого в Киликии. Амфилох после кончины своего  отца
Амфиарая и исчезновения его в Фивах покинул родной дом. Придя в Киликию,  он
недурно вышел из затруднительного положения, предсказывая киликийцам будущее
и беря за каждое предсказание два обола. С него-то Александр и взял  пример,
предупреждая всех приходящих, что бог будет предсказывать в такой-то день.
     Александр советовал каждому написать на табличке, что он желает или что
он особенно хотел бы знать, затем завязать  и  запечатать  табличку  воском,
глиной или чем-нибудь вроде этого. Обманщик сам брал  таблички  и,  войдя  в
святилище (храм был уже воздвигнут и были приготовлены подмостки), объявлял,
что  будет  вызывать  по  очереди  подающих  таблички   через   глашатая   и
священнослужителя. Он  обещал,  выслушав  ответ  бога,  возвратить  таблички
запечатанными, как  они  были  раньше,  с  приписанным  ответом  на  вопрос,
согласно словам бога, отвечавшего на все, о чем бы его ни спросили.
     20. Подобная проделка  совершенно  ясна  и  сразу  понятна  для  такого
человека, как ты, или, если не будет нескромностью сказать, как я; для людей
же недалеких и глупых это казалось чудом и похожим на  что-то  необъяснимое.
Придумав разнообразные способы снимать печати, Александр  прочитывал  каждый
вопрос и отвечал на него, как находил подходящим  в  данном  случае;  затем,
заявив, запечатывал и отдавал их, к  большому  удивлению  получавших.  Часто
среди них раздавалось: "И откуда он мог узнать, что я ему  передал?  Ведь  я
тщательно запечатал, и печать трудно подделать;  конечно,  это  сделал  бог,
который все знает в точности".
     21. Может быть, ты спросишь, какой  способ  он  придумал  для  вскрытия
табличек; выслушай же меня, чтобы ты в подобных случаях мог уличить виновных
в обмане. Первый способ, дорогой Цельс, состоит вот в чем: раскалив  иглу  и
расплавив при помощи ее часть воска, находившуюся под  оттиском,  он  снимал
печать и прочитывал таблички. Затем  без  труда  вновь  склеивал,  расплавив
иголкой воск, как тот, что находился внизу  под  бечевкой,  так  и  тот,  на
котором находился самый оттиск. Второй способ заключался  в  применении  так
называемого коллирия.  Этот  состав  приготовляется  из  бруттийской  смолы,
асфальта, толченого прозрачного камня, воска и мастики.  Составив  из  всего
этого коллирий, он накладывал его и, сняв, получал отпечаток.  Когда  же  он
затвердевал, Александр спокойно распечатывал  таблички  и  читал  их.  Затем
накладывал воск и, приложив коллирий, словно каменную печатку, делал оттиск,
вполне сходный с прежним. Кроме этих двух способов, познакомься и с третьим.
Всыпав в камедь, которою склеивают книги, извести и сделав из  этого  тесто,
Александр прикладывал состав еще влажным к печати: затем, сняв,  пользовался
им как печаткой: состав тотчас же засыхал и становился тверже  рога  и  даже
железа.
     22. Александр предсказывал и пророчествовал с большим умением,  обладая
сверх воображения еще  и  догадливостью;  одним  он  давал  двусмысленные  и
неопределенные ответы, другим - совершенно  невразумительные:  ему  казалось
это вполне подходящим для деятельности пророка. Одних он отговаривал, других
побуждал делать, как он находил лучше, соответственно своей догадке. Иным он
давал врачебный совет и предписывал вести определенный  образ  жизни,  зная,
как я говорил выше, много полезных лекарств. Особенно он  любил  прописывать
"китмиды": обманщик придумал это название для изготовленного из козьего жира
укрепляющего снадобья.
     Но  божество  всегда  откладывало  до  другого  раза  предсказания   об
исполнении желаний, об успехах, получении наследства,  прибавляя,  что  "все
исполнится, когда я того  пожелаю  и  когда  Александр,  мой  пророк,  будет
просить и молиться за вас".
     23. За каждое прорицание была назначена плата - драхма и два обола.  Не
подумай, мой друг, чтобы этот доход был мал или приносил немного:  Александр
собирал от семидесяти до восьмидесяти тысяч ежегодно, так как люди  в  своей
ненасытности обращались к нему по десяти и пятнадцати раз.
     Однако, получая эти доходы, он пользовался ими не один и не  откладывал
сокровищ, но держал около себя много сотрудников и помощников:  соглядатаев,
составителей и хранителей изречений, секретарей, лиц, накладывающих  печати,
и различных толкователей; каждому из них он уделял по заслугам.
     24. Иных он отправлял в чужие страны с тем,  чтобы  они  распространяли
среди различных народов слух об его оракуле и  рассказывали,  что  бог  дает
предсказания, находит беглых  рабов  и  воров,  указывает  грабителей,  учит
находить клады, исцеляет больных и даже будто воскресил несколько умерших.
     Началось отовсюду стечение народа, толкотня, жертвоприношения,  дары  и
подарки в двойном количестве - пророку и ученику бога. Ведь оракул изрек:
     "Я почитать моего толкователя повелеваю,
     Я о богатстве не слишком забочусь, пекусь о пророке".
     25. Многие из тех, кто имел разум, придя в себя как будто от  глубокого
опьянения, восстали против него, в особенности друзья Эпикура. Их  оказалось
много, и они в разных городах постепенно вскрыли весь его пустой обман и всю
театральную обстановку. Тогда Александр устроил для них пугало, говоря,  что
Понт наполнился безбожниками и христианами, которые  дерзают  о  нем  гнусно
богохульствовать, и приказывал гнать их камнями, если  кто  хотел  заслужить
милости бога.
     На чей-то вопрос,  что  делает  в  Аиде  Эпикур,  было  вынесено  такое
изречение:
     "В свинцовых узах враг богов сидит в грязи и смраде".
     Слыша эти умные вопросы столь образованных людей,  неужели  ты  станешь
удивляться, что слава оракула чрезвычайно возросла? У Александра с  Эпикуром
велась война без перемирия и глашатаев, и это вполне естественно. С  кем  же
другим с большим основанием мог вести войну обманщик, друг  всяких  басен  о
чудесах, ненавистник правды, как не с Эпикуром, исследовавшим природу  вещей
и единственным человеком, знавшим о ней истину.
     Последователи же Платона, Хризиппа и Пифагора были друзья Александра, и
с ними он находился в глубоком мире. Но неприступный Эпикур - так  Александр
его называл по справедливости - был его злейшим врагом, так как  Эпикур  все
его ухищрения подвергал смеху и вышучиванию...
     30. ... Все это происходило в пределах  Ионии,  Киликии,  Пафлагонии  и
Галатии. Когда же слова оракула перешли в Италию и достигли  города  римлян,
все пришло в движение. Одни отправлялись сами,  другие  посылали  доверенных
лиц, в особенности люди, наиболее могущественные и имевшие крупное  значение
в государстве.

[Александр  при  помощи  своих "пророчеств" и тонкого обмана привлек на свою
сторону  видного  римского  сановника  Рутиллиана и выдал за него замуж свою
                                   дочь.]

     32. Трижды проклятый обманщик  выдумал  нечто  очень  умное,  достойное
незаурядного разбойника. Распечатывая и прочитывая  присылаемые  таблички  и
находя что-нибудь  опасное  и  безрассудное  в  вопросах,  он  воздерживался
отсылать их обратно. Цель его была держать в своей  власти  отправителей  от
страха, делая их чуть ли не своими рабами,  так  как  они  понимали,  о  чем
спрашивали. Ты понимаешь, какие вопросы, вероятно, задавали ему эти богачи и
вельможи. Таким образом он получал от них много подарков, так как они знали,
что находятся в его сетях...
     47. ... Александр совершал также и нечто достойное  величайшего  смеха:
получив в свои руки "Основные положения"  Эпикура,  самую,  как  ты  знаешь,
прекрасную из всех книг, заключающую догматы мудрого учения этого  мужа,  он
сжег ее на площади на костре из фигового дерева,  как  будто  сжигал  самого
философа. Пепел он выбросил в море и провозгласил "изречение:
     "В пламень ты ввергни скорее творения старца слепого".
     Не знал этот трижды  проклятый,  что  эта  книжка  является  источником
великих благ для тех, кто с ней встретится;  не  знал  и  того,  какой  мир,
свободу и избавление от душевных волнений приносит  она  читающим,  что  она
удаляет от нас страхи, привидения и пугающие нас знамения, так же как пустые
надежды и чрезмерные желания; влагает в  наш  ум  истину  и,  действительно,
очищает мысли - не факелами, морским луком и другими подобными пустяками, но
правильным словом, истиной и смелой откровенностью.

      [Лукиан обличал "пророка" Александра; последний не мог простить
          писателю-философу такого отношения и пытался убить его.]

     55.  Словом,  вполне  понятно,  что  я  был  для  него   ненавистнейшим
человеком. Когда он услышал о  моем  приходе  в  город  и  узнал,  что  я  -
известный ему Лукиан, Александр  пригласил  меня  с  большой  любезностью  и
дружелюбием. Со мной были два воина: один - копейщик, другой  -  вооруженный
дротиком, - их дал мне мой приятель Каппадокий, чтобы они сопровождали  меня
до моря. Придя к Александру, я застал около него  толпу;  по  счастью,  меня
сопровождали и оба воина. Александр протянул мне  для  поцелуя  свою  правую
руку, как он обыкновенно делал относительно всех;  я  же,  наклонившись  как
будто для поцелуя, сильным укусом почти лишил  его  руки.  Присутствовавшие,
уже заранее разгневанные на меня за то, что я при входе  назвал  его  просто
Александром, а не пророком, бросились на меня, желая задушить или  погубить.
Но Александр с благородством и твердостью успокоил их  и  обещал  без  труда
сделать меня кротким и явить благое могущество Гликона, который превращает в
друзей даже и величайших врагов. Затем, удалив всех, он  начал  передо  мной
защищаться, говоря, что он отлично знает мои советы Рутиллиану, и  прибавил:
"Почему ты так поступаешь? Ведь ты мог бы благодаря мне очень выиграть в его
глазах". Я охотно принял, от него эту любезность, видя,  какой  опасности  я
подвергся. Немного спустя я ушел, став его другом; столь быстрая перемена во
мне вызвала не малое удивление толпы.
     56. Я оставался в городе один  с  Ксенофонтом,  а  отца  и  всех  своих
отправил заранее в Амастриду. Когда я собирался отплыть,  Александр  прислал
дружеские дары  и  многочисленные  подарки.  Он  обещал  доставить  мне  для
путешествия корабль и гребцов. Я думал, что все это делается чистосердечно и
искренне. Когда же в середине своего пути я заметил, что  кормчий  плачет  и
спорит с гребцами, мои надежды на будущее омра-чились. Александр, оказалось,
поручил им погубить нас, бросив в море. Если  бы  это  случилось,  он  легко
закончил бы войну  со  мной.  Но  кормчий  слезными  мольбами  убедил  своих
спутников не делать мне ничего дурного или враждебного; обратившись ко  мне,
он сказал: "Вот уже шестьдесят лет, как ты  видишь,  живу  я  безупречной  и
честной жизнью, и не хотел бы  я  в  таком  возрасте,  имея  жену  и  детей,
осквернить руки убийством". Он объяснил, с какой целью принял нас на судно и
что ему приказал сделать Александр.
     57. Высадив нас в Эгиалах, о  которых  упоминает  и  дивный  Гомер,  он
отправился обратно. Здесь встретил я  боспорских  послов,  плывших  от  царя
Евпатора в Вифинию для доставки ежегодной дани. Я рассказал им об угрожающей
нам опасности, встретил в них сочувствие, был принят на корабль и  спасся  в
Амастриду, с трудом избежав смерти.
     С этого мгновения я объявил Александру войну и привел, как говорится, в
движение все снасти, желая ему отомстить. Впрочем, я ненавидел  его  еще  до
злого умысла против меня и считал своим  злейшим  врагом  за  гнусность  его
нравов; теперь  же  я  стал  усиленно  подготовлять  обвинение,  имея  много
союзников, особенно среди учеников Тимократа, философа из Гераклеи. Но Авит,
бывший тогда правителем Вифинии, удержал меня от этого, чуть  не  умоляя,  и
убедил  бросить  хлопоты:  ввиду  расположения   к   Александру   Рутиллиана
невозможно-де наказать его, даже схватив на месте  преступления.  Итак,  мне
пришлось умерить свой  порыв  и  оставить  смелость,  неуместную  при  таком
настроении судьи.

Last-modified: Wed, 26 Oct 2005 04:57:18 GMT
Оцените этот текст: