илая, по ветхости Мужиками списана в утиль. Коль твое сознание померкло, Я его сумею прояснить. Видно, ты давно смотрелась в зеркало, Если вдруг решилась позвонить. Вспомни мои прежние страдания, Вспомни мои письма и звонки. Ты не проявила сострадания И не протянула мне руки. Ты ведь знала про мои томления В лапах обезумевшей судьбы. Но тогда с гримасой утомления Ты отвергла все мои мольбы. Понимаю, что тебе желается Вновь любви, вниманья и тепла, Но в ответ лишь нагло ухмыляются Те, кого ты прежде предпочла. На тебя давно уж не надеется Тот, кого спасти могла бы ты, И призыв твой старческий развеется В бездне леденящей пустоты. 2001 Андрей Добрынин Коль на тебя людским потопои Выносит негра по Тверской, Зовешь его ты черножопым И бьешь по черепу клюкой. И негры от того болеют И поклоняются клюке, Но ведь они же не белеют, Коль получают по башке. Пойми: они от оскорблений Не станут белыми людьми; Будь лучше с ними добр, как Ленин, Как данность мудро их прими. Не бей их по мясистым мордам И выше их себя не ставь, А лучше для занятий спортом Ты им площадку предоставь. Заскачут негры по площадке, Вопя, как дьяволы в аду, А ты уже готовь в палатке Для них бесплатную еду. Пришли им девок полнотелых И вволю огненной воды, И ты увидишь, сколько белых Вольется вскоре в их ряды. На негритянских стройплощадках Сойдется вскоре весь народ И счастьем, как зерном в початках, Наполнен будет каждый рот. "С веселым чернокожим малым С утра до вечера балдей" - Не это разве идеалом Для всех является людей?! И каждого сознанья недра Заветный образ отразят Приплясывающего негра В бейсболке козырьком назад. 2001 Андрей Добрынин По паркам проходя моим, Я вижу светлого немало. Вот вновь под дубом вековым Собачка кучечку наклала. Вот девушку два пацана Ведут почтительно по тропке, И не стесняется она Ладоней, гладящих по попке. Вот скрыла лиственная вязь Ватагу пьющих и курящих - Они, тихонько матерясь, Слегка дичатся проходящих. Дойду по парку до парька И на последние копейки Куплю бутылочку пивкаа, Чтоб скромно выпить на скамейке. Мамаши с деточками в ряд Проходят мимо, словно павы... Так что ж писатели корят Нас за распущенные нравы? Никто здесь никого не бьет, Никто ничем не обижает. Наряд ментов порой пройдет, Но нас в тюрьму он не сажает. У всех людей спокойный вид И машут песики хвостами, А если кто-то пошалит, То это скрыто за кустами. И потому, едва взгляну Я на гулянье населенья, Как всякий раз слезу смахну Сочувствия и умиленья. 2001 Андрей Добрынин Однажды на рельсах я вдребезги пьяным заснул, Последним объятием гравий сырой обхватив, И я не услышал сотрясший окрестности гул, И ноги отсек мне блуждающий локомотив. Теперь я сижу в переходе подзеином, скорбя, Завистливо глядя на сотни мелькающих ног. Подходит старуха:"А яйца-то есть у тебя? А кожаный болт? Ну тогда все в порядке, сынок". Я ей говорю:"За Россию я бился в Чечне И вот в переходе выпрашивать вынужден медь". Она же в ответ:"Коль поедешь, солдатик, ко мне, Как Ельцин Россию, там сможешь меня поиметь". "Как Ельцин - Россию?.. Что ж, едем, старуха, к тебе, Кати мое кресло и встречных нещадно дави. Покатим навстечу твоей предрешенной судьбе, Покатим навстречу твоей извращенной любви". На кухне у бабки со смаком я водочку пью И жру все подряд, словно месяц дотоле не жрал, Но томными взорами страсть выражаю свою И шумно вздыхаю, как чующий самку марал. Когда в холодильник полезет старуха опять, Старушечью голову дверцей я вдруг защемлю, Затем поспешу неопрятные юбки поднять И в этой позиции вдумчиво с ней пошалю. Тем временем в черепе бабки замерзнут мозги, Глаза отвердеют и ляжет на них белизна... Стащу я чулок у развратницы с толстой ноги И в рот затолкаю, где каменно смерзлась слюна. Пока не успела оттаять ее голова И смотрят глаза беспросветным морозным бельмом, Я накрепко к стулу ее примотаю сперва, А после устрою в квартире полнейший разгром. Я вынесу все и квартиру оставлю пустой, Чтоб знала старуха, кого привела погостить, Что был у нее не калека, не жулик простой, А подлинный Ельцин, с которым опасно шутить. Я вынесу все: телевизор старушечий "Темп", И все сбереженья, и нижнее даже белье, Чтоб знала старуха: не фраер какой-то, не штемп, А подлинный Ельцин иметь согласился ее. Андрей Добрынин Примчатся дружки со двора, возбужденны и злы, У них погоняла "Гайдар", "Черномырдин", "Чубайс"; Они моментально с добром похватают узлы И кинутся вон из квартиры, сопя и бранясь. А я не спешу. У старухи оттает башка, Узрев разоренье, она побледнеет, как мел. "Не хнычь,- я скажу, выезжая,- все честно пока, Как Ельцин Россию, я, бабка, тебя поимел". 2001 Андрей Добрынин Вновь женщина с лицом прекрасным Поэту заявила:"Нет", И вновь, мотая удом праздным, Побрел по улицам поэт. Мечтал он страстно об уюте, О женском ласковом тепле, А должен вновь в сердечной смуте Брести по сумрачной земле. Он что-то бормотал несмело, А дама, глядя на него, Никак постигнуть не хотела Великой нежности его. Его гримасы были горьки, И как же тут не загрустить? Ведь он мечтал в уютной норке Любовный вырост поместить. А после к женщине приткнуться И, позабыв мирское зло, В комочек маленький свернуться, Родное чувствуя тепло. Мечтал влезать он, как на горку, В ночи на тулово ее, Но дама не отверзла норку, Отбила плотское копье. Он по ночам в родное тело Тихонько углублял бы щуп... Но дама на него глядела Невозмутимо, словно труп. Он брел. Ждала его пивная И собутыльников орда. Он понял: женщина земная Им не пленится никогда. Ведь только выскользнет из норки Его мужская колбаса, Как вмиг духовные восторги Его уносят в небеса. Поэт ничтожен и недужен Недаром в женских очесах - Ведь ей самец в квартире нужен, А не в далеких небесах. 2001 Андрей Добрынин К.Григорьеву Сел я статью сочинять для газеты, В коей наглядно хотел показать, Что гениальность есть форма безумья, А написал почему-то стихи. Сел я писать, трудолюбия полон, В порножурнальчик рассказ небольшой, Вывел заглавье:"Постельная ярость", Но написал почему-то стихи. Сел я писать для поп-группы известной Текст злободневный и полный огня, Вывел названье:"Лесбийские танцы", А написал почему-то стихи. Слоган я сел сочинять для рекламы, В нем я задумал изящно связать Ленина и менструальные циклы, А написал почему-то стихи. Что-то полезное, нужное людям Я безуспешно старался создать, И лишь того я стишками добился, Что наконец мне живот подвело. Вздумал письмо я направить начальству И написать, что не ценят у нас Старых защитников Белого дома, А написал почему-то стихи. Это явилось последнею каплей, Я обратился с укором к себе: "Если ты с жизнью расстаться задумал, Способ избрал ты не лучший отнюдь. Можно нажраться крысиной отравы И удавиться на ручке дверной, И провода оголенные можно В уши себе, как в розетку, воткнуть; Да и с моста тоже прыгнуть неплохо В прорубь стараясь вонзиться башкой, Также неплохо патрон динамитный В рот себе вставить и шнур запалить; Также неплохо и в Питер поехать И в механизм для подъема моста Броситься там с истерическим воплем, Чтобы зачавкали сытно зубцы; Андрей Добрынин Также неплохо облиться бензином И подпалить себя возле Кремля И полчаса до приезда пожарных Дико реветь и плясать трепака. Словом, немало есть способов смерти Ярче, надежней и просто честней, Чем, утомив всех агонией долгой, С мрачным упорством стихи сочинять". 2001 Андрей Добрынин Желаниям толпы не угождать И творчества не превращать в потеху, Не устремляться к светскому успеху, Достатка от труда не ожидать; Своим усердьем вечно досаждать Блистательным товарищам по цеху И никого ни в чем не убеждать, Но все отдать на растерзанье смеху; Не пропускать при этом никого И даже мецената своего Вышучивать весьма неосторожно, А также тех, кто при больших деньгах; Жить в нищете, однако не в долгах - Я знаю, братцы, это невозможно. 2001 Служить во имя пропитанья - Весьма прискорбная стезя. Хозяин нам дает заданья, И воспротивиться нельзя. А коль не выполнил заданье - Хозяин бесится, грозя Лишить нас средств на пропитанье: Негоже пешке злить ферзя. С ним не поладить полюбовно - Ложись костьми или уйди. От страха я дышу неровно, Стесненье чувствуя в груди. А написал сонет - и словно Уже все беды позади. 2001 Андрей Добрынин Проказы новоявленного барства По-христиански вряд ли я приму - Вновь кто-то стырил деньги на лекарства, А я подохнуть должен потому. Кряхтит народ, ограбленный до нитки, Ему ли наши книжки покупать? Поэтому писателям прибытки Давно уж перестали поступать. Какие там прибытки! Хорошо бы Хоть до конца недели протянуть, И не могу я пересилить злобы И новым барам руку протянуть. Да и на кой им, если разобраться, Писательская тощая рука? Разумней помолчать и постараться, Чтоб сохранилась в целости башка. Разумней пересиливать хворобы, Скрипя зубами в собственной норе, И только по ночам, дрожа от злобы, Молиться на страдальческом одре: "О Господи, в моей убогой шкуре Одну лишь ночь заставь их провести - Всех тех, кто выплыл в нынешнем сумбуре, Чужие жизни сжав в своей горсти. Пусть так, как я, повертятся на ложе, Бессильной злобой печень распалив, А если ты их не унизишь, Боже, То, значит, только дьявол справедлив. Ведь только он подводит под кутузку Или под пулю нынешних господ, И после смерти не дает им спуску И на мольбы о милости плюет". 2001 Андрей Добрынин В двух шагах от меня есть кафе "У Володи", Где торчат до закрытья иные пьянчуги, Так торчат в голове ноты модных мелодий И наводят на мысль о тяжелом недуге. Неотвязные, как малярийный плазмодий, В голове они вертятся, как в центрифуге И у тех, кто старательно следует моде, Пресекают к мышленью любые потуги. Равнодушен я к моде, но вредные ноты Все равно, звуковые покинув приборы, Залетают мне в мозг и жужжат там все время. Прикатить бы, товарищ, сюда пулеметы, Композиторов этих поставить к забору И под корень скосить все их чертово семя. 2001 Андрей Добрынин В горах, где своими крылами Лениво махают орлы, Хотел бы я встретиться с вами, Сказать:"Здоровеньки булы". Вы мне улыбались, а тайно Лелеяли свой эгоизм, Стремились вы в горы Украйны, Чтоб там насаждать альпинизм. Увлек вас главарь скалолазов, Матерых, бывалых хохлов, Поведав вам много рассказов Про край поднебесных орлов. И там, где бесплодные скалы Воздвиглись ужасным хребтом, Вы с ним поедаете сало И спите в палатке потом. Вам любо под звуки гитары В ночи у костра отдыхать. По-вашему, этот хохляра Всю жизнь вас намерен кохать. Працюе чи вже не працюе У вас на плечах голова? Но я ниякого не чую Ответа на эти слова. Так знайте: лишь кончится сало, Хохлы вас засунут в мешок И сбросят в глубины провала, Где горный клубится поток. Покатят мешок к океану, Кипя и бушуя, валы, И речь своего атамана Воспримут с восторгом хохлы: "Цю жинку втопылы мы, браты, С позиций большого ума, Бо сала ей треба богато, А корысти, в общем, нема". 2001 Андрей Добрынин Пишу я глупые стихи Не потому, что я глупец, А потому, что толстяки Пробились к власти наконец. Считали гением меня, А я скатился к пустякам, Ведь лишь подобная стряпня Всегда по вкусу толстякам. Не зря веселые деньки Олеша Юрий нам предрек - Когда оставят толстяки Народ без хлеба и порток. Коль ты поправился на пуд, Не утверждай, что ты толстяк, Не то за шиворот возьмут И хряснут мордой о косяк. "Попался,- скажут,- прохиндей?" "И поделом,- добавлю я,- Не утомляй больших людей, Не набивайся им в друзья". Решают сами толстяки, Кто толст, а кто еще не толст, А мы слагаем им стихи И помещаем их на холст. И честный трудовой кусок Нам желчью наполняет рот, Но снова в марте водосток О переменах запоет - Что сказочник не обманул И к нам придут в заветный срок Просперо, и гимнаст Тибул, И чудо-девочка Суок. 2001 Андрей Добрынин Видно, сколько шнурочку не виться, Оборвется шнурок озорной. С низкорослой угрюмой девицей Отдыхал я однажды в пивной. Чтоб скорее добраться до койки, Предложил я девице пивка, Забывая, что в смысле попойки Баба часто сильней мужика. Я позволил себе возгордиться, Высоко я восставил свой рог, Потому что любую девицу Перепить я до этого мог. Ведь девица, когда перепьется, Не хозяйка бывает себе И любому самцу отдается С полуслова всегда и везде. Я вливал в себя выпивку тупо, Забывая при этом о том, Что на каждую хитрую дупу Есть нефритовый стержень с винтом. Наподобие Разина Стеньки Утопил я рассудок в вине, В результате же паспорт и деньги Широко улыбнулися мне. Я не помню, чем кончился ужин, Но понятно, что вышел облом: Я уборщицей был обнаружен На рассвете уже под столом. И уборщица тыкала шваброй Мне со злобой в промежность и в грудь. По натуре мужчина я храбрый, Но в тот миг я почувствовал жуть. Мне почудилось, будто вовеки Я не вылезу из-под стола. Для того ли живет в человеке Жажда счастья, любви и тепла? Много мне причинил унижений, Превратившись в уборщицу, рок, И весь ряд куртуазных свршений Оборвался, как ветхий шнурок. Андрей Добрынин С той поры, если пью с мужиками, То всегда им толкую о том, Что коса может врезаться в камень И что стержень бывает с винтом. Если легкой победы ты ищешь В безобразном чаду кабака - Знай, что в бабу влезает винища Много более, чем в мужика. Чтоб не стать ограбленья объектом, Неожиданно выпав в отстой, Очаровывай дам интеллектом И наружной своей красотой. 2001 Андрей Добрынин Сегодня может ныть и плакать Лишь неудачник и бездельник. Вот погоди: подсохнет слякоть, И ты получишь много денег. Ты думаешь, что ты обобран? Ты думаешь, что ты ограблен? И оттого глядишь недобро И точишь дедовскую саблю? Постой, дружок, не надо злиться, Кричать, что президент - мошенник... Чуть распогодится в столице, И ты получишь кучу денег. И на жилье былые льготы Греф у тебя не отчекрыжит, И до последней капли пота Буржуем ты не будешь выжат. По всем шахтерским регионам Все также завершится мирно, И Греф тебе вручит с поклоном Права на собственную фирму. Сообществом миллионеров Обласкан будешь ты и понят, Со сходняка акционеров Тебя впервые не прогонят. И сытый Запад удивится, Увидев, как мы раздобрели, И решено, что состоится Все это первого апреля. 2001 Я - борец против всякой нелепицы, Андрей Добрынин Я - любитель высоких идей, Оттого ко мне женщины лепятся, Выделяя из прочих людей. Если женщина вдумчиво учится, Если где-нибудь служит уже - Все равно она скоро соскучится Плыть на ржавой житейской барже. Берега бесприютны окрестные, По воде проплывает говно, И мужчины угрюмые местные Только злобу внушают давно. От такого унылого плаванья, Разумеется, можно устать, Вот и ищет голубушка гавани, Где сумеет надолго пристать. И однажды за новой излучиной Ей предстанет обширный затон. Бурной жизнью смертельно измученный, На причале хрипит граммофон. И под музыку часть населения Лихо пляшет у бочки с вином, А поодаль идет представление Под названьем "Принцесса и гном". И на самом верху дебаркадера Я с сигарою в кресле сижу. Двадцать два разукрашенных катера Вышлю я, чтобы встретить баржу. Я к причалу спущуся заранее, И, увидев огонь моих глаз, Гостья сразу лишится сознания, Дико гикнет и пустится в пляс. Две недели промчатся шутихою, Извиваясь, треща и шипя. Вновь она утомленной и тихою На барже обнаружит себя. Вновь потянется плаванье сонное К неизбежным низовьям реки. Вновь возникнут самцы моветонные - Плотогоны, купцы, рыбаки. Приближается устье великое, И все дальше тот странный затон, Где на пристани пляшут и гикают И надсадно хрипит граммофон. 2001 Андрей Добрынин Прав очень много у людей, А вот обязанностей нету. Иной поет, как соловей, Стараясь зашибить монету. Уверен он в своих правах Жить беззаботно и богато. Я помогу ему в делах - И сразу стану ближе брата. Но если он деньгу зашиб, В нем перемена наступает. Меня, как ядовитый гриб, Пинком он походя сшибает. А также и других ребят, Чтоб не дорвались до дележки. На много верст вокруг стоят Без шляпок тоненькие ножки. А как, стервец, в глаза смотрел, Являя верность и опаску!.. Когда ж маленько раздобрел, То с наглым смехом сбросил маску. Он ходит как бы в неглиже, Являя всем свою измену, И никому ничем уже Он не обязан совершенно. А что мы можем сделать с ним? Ведь у него повсюду связи. Без шляпок хмуро мы стоим - Те, кто поднял его из грязи. И эта истина стара, Но к жизни вряд ли применима - Что ради самого добра Творить добро необходимо. Вот так приносишь подлецу Добра несчетные охапки, Чтоб после в жизненном лесу Торчать растерянно без шляпки. 2001 Андрей Добрынин Кто выпил двадцать грамм всего, Уже не полноправный житель - Любой сержант уже его Готов отправить в вытрезвитель. Сержант не любит алкоголь И тех, кто падок до спиртного, И каждый дать ему изволь Без пререканий отступного. Его не могут запугать Убийцы, жулики и воры, И, значит, вправе налагать На нас он разные поборы. В него ведь может всякий псих Вонзить заточку между делом. Всех обитателей земных Он заслоняет статным телом. И если бедно кто живет, Дойдя почти уже до точки - Сержанту может он живот Проткнуть при помощи заточки. Сержант при этом зашипит, Вихляясь, на асфальт осядет, Но вскоре примет прежний вид, Дыру заклеит и загладит. Надует вновь его майор Обычным бытовым насосом, И снова, как до этих пор, Сержант становится колоссом. И под майоровым толчком Он вновь плывет на шум эпохи, И вновь по стеночке, бочком Его обходят выпивохи. 2001 Андрей Добрынин Если на поясе носишь ты пейджер, Значит, ты больше не жалкий тинэйджер, Значит, захватишь ты в бизнесе место, Ловко избегнув угрозы ареста. Коль телефон ты имеешь мобильный, Значит, мужчина ты умный и сильный, Значит, ты в жизни успел утвердиться И продолжаешь полезно трудиться. Коль "мерседес" ты купил "шестисотый", Значит, тебя не сравняют с босотой, Что расплодилась сверх всяческой нормы И проклинает любые реформы. Коль особняк ты воздвиг трехъэтажный, Значит, мужчина ты храбрый, отважный И не боишься мятежного быдла, Коему жизнь совершенно обрыдла. Рыцари в мире бушующем этом Опознаются по внешним приметам - Так отличали стальные доспехи Прежних искусников бранной потехи. Так отличали их кони и замки - Тех, кто по жизни продвинулся в дамки. От феодальной уставши рутины, Плыли они к берегам Палестины. Смолоду выплыл и наш современник К обетованному Берегу Денег, Бьется всю жизнь - и от бомбы в машине Он погибает в своей Палестине. Все же, пока не постигла проруха, Хлеб свой носители ратного духа Кушают с маслом и даже с повидлом,- Быдло же так и останется быдлом. 20016 Андрей Добрынин Я припомнить хочу окончанье разгула, И от зряшных попыток мне хочется плакать. Ходят в черепе волны тяжелого гула И глаза застилает похмельная слякоть. От веселья остался лишь горький осадок, По-другому с годами бывает все реже. Хоть здоровье пришло постепенно в упадок - Разговоры, остроты и тосты все те же. Ничего не могу я поделать с собою, Не могу головы приподнять с изголовья, И усталое сердце дает перебои, Захлебнувшись зловонной отравленной кровью. Было все как всегда - только в этих симптомах Состоят обретенные мной измененья, И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых... Но с годами и хочется только забвенья. 2001 Андрей Добрынин Ты очень въедлива, сестра, И привередлива к тому же. Тебе бы перестать пора Искать пороки в тихом муже. Да, странно он себя ведет, По целым дням молчит, как рыба, Однако он тебя не бьет, Ты и за то скажи спасибо. Увы! В домах моей страны Вполне обыденны побои, И кровь из черепа жены Там часто брызжет на обои. Там муж суров, как психиатр, К тому же он всегда под газом, И часто женщина в театр Должна идти с подбитым глазом. Чуть глаз успела залечить, Как муж ключицу ей ломает - Ведь надо как-то жен учить, А слов они не понимают. У этих жен порой битье Ведет к развитию болезни, Твое же тихое житье Я смело уподоблю песне. Перед супругом ты не хнычь, Не провоцируй вспышку гнева, А лучше стряпай и мурлычь На кухне разные напевы. Старайся мужа полюбить, Готовь ему любые блюда, Ведь он же мог тебя избить, Однако ты цела покуда. 2001 Андрей Добрынин Так легкие мои сипят, Что просто делается жутко. Там черти дерзкие сидят, И атаман их - бес Анчутка. Когтями легочную плоть Свирепо бесы раздирают, И странно, почему Господь На это ласково взирает. Напрасно я поклоны бью - Господь ведет себя нечутко. Его я искренне люблю, Ему же нравится Анчутка. Я вечно хмур и утомлен, А черт - затейник и проказник. Скучающему Богу он Всегда готов устроить праздник. Гогочет адская братва, Когтями действуя умело, И рвутся легких кружева, И кашель сотрясает тело. Занятно Богу видеть, как Строитель вавилонских башен Ворочается так и сяк, Чтоб только успокоить кашель. Пытаюсь я произнести Молитву жесткими устами, А черти у меня в груди Щекочут весело хвостами. Пусть бронхи испускают свист, Во рту же солоно от крови, Но я, однако, оптимист, И мне страдания не внове. Поскольку есть всему конец, Придет к концу и эта шутка, Зевнет на небе Бог-отец, И успокоится Анчутка. 2001 Андрей Добрынин Трех поэтов позвали однажды На собранье нудистского клуба, В дорогую элитную баню, Где нудисты привыкли собираться. Там за бабки (причем неплохие) Почитать поэтам предстояло Что нибудь с приколом, юморное, Чтоб была культурная программа И чтоб весело было в то же время. Ну а после чтения поэтам Посулили также угощенье, Вволю выпивки, славную закуску - Как поэтам было отказаться? И на улицу выбрались поэты Из квартир с их воздухом спертым, И, от ветра вешнего хмелея, Побрели по улицам, шатаясь, Кашляя, почесываясь, морщась, Ибо были немолоды поэты, Образ жизни вели нездоровый И томили их недомоганья. Проведенные в предбанник охраной, Затоптались поэты смущенно, Но охрана сурово сказала, Что положено всем обнажаться, А иначе общество обидишь. И поэты смущенно обнажились, Ветхого исподнего стесняясь, Обнажились, расправили плечи, Попытались превозмочь сутулость; Елдаки украдкой подрочили, Чтобы выглядеть сильными самцами, Ибо ждали, что оргия будет, И надеялись в ней принять участье. И во время чтения поэты По распаренным телам натуристок Взглядами несытыми скользили, Опьянев от вида женской плоти. Но поэтов не слишком привлекали Жирные нудистские матроны С тазом, находящимся в том месте, Где у всех находятся колени. Их значительно больше привлекали С твердой грудкой юные нудистки, Чье межножье только опушилось И виднеется мясной цветочек. И за время чтения поэты, Потешая расслабленных нудистов, Выделить в толпе уже успели, Каждый для себя, предмет восторгов. И едва закончилось чтенье, Женщины поэтов обступили, Андрей Добрынин В их числе - и те отроковицы, Что сердца поэтов взволновали. Но внезапно возникла охрана, У поэтов отняла бокалы И, поэтов вытолкав из зала, Провела их по темным коридорам, Грубо их подталкивая в спину, И впихнула в тесную подсобку, Где уже был стол сервирован И уже лежала их одежда. И попариться даже им не дали. Молча ели поэты в подсобке, Молча чокались, молча выпивали. Говорить поэтам не хотелось, Их томила горькая обида. Все стояли перед их глазами Милые бесстыдные нимфетки, В чьих телах волшебно сочетались Завершенность и текучесть линий. Да, томила поэтов обида, Но на что им было обижаться? Клуб ведь мог их кинуть, но не кинул, Обещал забашлять - и вот вам башли, Обещал угостить - и вот поляна, И поэтам надо бы не дуться, А за это все сказать спасибо И спокойно выпивать и кушать, В ситуацию правильно врубившись - В то, что у людей своя тусовка И на ней не надо посторонних. Сочинители - странные люди, Им никак понять не удается, Что нельзя мешать серьезным людям, Если те культурно отдыхают. Кушать тебе дали? Ну и кушай. Денег тебе дали? Будь доволен И не лезь в друзья к серьезным людям, А иначе выйдет неприятность. 2001 Андрей Добрынин Стихи писать довольно сложно, Ведь все до нас уже сказали, Писать же хочется, однако, И в этом есть противоречье, Которое для очень многих Определяет все несчастье, Всю нищету, и бестолковость, И неприкаянность их жизни. А без писательского зуда, Глядишь, и был бы человеком Тот горемыка, что сегодня Без соли хрен свой доедает. Ведь если б он не отвлекался На то, чтоб сделаться поэтом, Он мог бы многого добиться, Сосредоточившись на службе. И из салона иномарки Он мог с презрительной усмешкой Заметить в сквере оборванцев, Стихи читающих друг другу. А ныне топчется он в сквере Среди тех самых оборванцев И с ними пьет плохую водку, Закусывая черным хлебом. А мимо сквера пролетают С изящным шумом иномарки, Безостановочным движеньем Покой и негу навевая. И оборванцы постигают (Хотя, конечно, и не сразу), Что в этом мире изначально Всем правит Предопределенность. 2001 Андрей Добрынин Устал идти я в ногу с бурным веком И лег на дно, как некий крокодил. Ошибочно считаясь человеком, Свой статус я ничем не подтвердил. Ни понимания, ни состраданья Никто во мне не вызывал вовек. Не всякое двуногое созданье На самом деле тоже человек. Ко мне людишки иногда кидались, Свою судьбу злосчастную кляня, Но дерзкие надежды разбивались, Возложенные ими на меня. Они меня использовать хотели, Им родственные грезились права. Я слушал их, но ни в душе, ни в теле Я с ними не почувствовал родства. И пусть я тварь ущербная глухая - Зато, избегнув родственных сетей, На склоне лет я мирно отдыхаю От вечного мелькания людей. Лишь потому я мирные отрады Вкусил, не опасаясь ничего, Что был как все и делал все, что надо, Но непреклонно отрицал родство. 2001 Андрей Добрынин По шоссе мимо старой деревни Пролетаешь, но выхватит взгляд: Мальчик едет на велосипеде По плотине, где ветлы шумят. И другого об этой деревне Я припомнить уже не могу, Хоть и знаю, что есть там и прудик, И телок на его берегу, Хоть и знаю, как ласковым светом Заливает деревню закат, И как звякает цепь у колодца, И как звонко коровы мычат. Но одно только врезалось в память Из пейзажа, сметенного вбок: Этот маленький, знающий местность И почти неподвижный ездок. Почему? То ли так же я ехал В позабывшейся жизни иной, То ли будут и новые жизни И опять это будет со мной - Снова ясный и ветреный вечер, И я еду, трясясь и звеня, По делам, что нелепы для взрослых, Но безмерно важны для меня. 2001 Андрей Добрынин Только русские здесь кресты на могилах, Только русские надписи на надгробьях, Только русские лица на фотоснимках, Вделанных в камень. Всюду чистые трели незримых птичек, Как ручьи, под ветром лепечут листья, И шаги шуршат, и от этих звуков Чище молчанье. На уютный пригорок в курчавой кашке Поднимись - и увидишь как на ладони Лабиринт оградок хрупких, в котором Бродит старушка. В этом городе предки твои не жили, Нет родни у тебя на этом погосте, Но с пригорка кажется: видишь близких Отдохновенье. Может быть, над этим кто-то пошутит, Как оно в обычае стало нынче: Ты прости - пусть чистой душа пребудет, Как этот вечер. 2001 Андрей Добрынин На опушке полянку мы открыли - Под текучей березовою тенью Молча там столпились и застыли Маленькие кроткие растенья. По вершинам ветерок пробегает, Проливающий лиственные струи, На полянке же бабочки порхают, На соцветьях маленьких пируя. Здесь и мы расположились для пира, Но вино стоит нетронуто в чаше, Ибо ветер, облетевший полмира, Загудел прибоем в нашей чаще. И слепящие пространства полевые Потекли, отделенные стволами, И гигантские пятна теневые Потянулись вслед за облаками. И мы видим из нашего затишья, Как, покорные тяге этой древней, Двинулись сутулые крыши За бугром укрывшейся деревни. Перелески вздохнули и поплыли, Оставаясь в неподвижном быте, И за что бы нынче мы ни пили, Все равно мы выпьем за отплытье. Мы стремнину ощутили мировую - Ту, что все за собою увлекает, И кукушка в чащобе кукует - Словно чурочки в нее опускает. И пусть все останется как было, Связано недвижности заветом, Все же что-то незримое отплыло, Чтоб по миру скитаться вместе с ветром. 2001 Андрей Добрынин Есть люди, что не любят шума, Я тоже к ним принадлежу. Коль рядом музыка играет, Мрачнее тучи я сижу. У современной молодежи Убогий, дистрофичный ум - Чтоб он не переутомился, Ей нужен посторонний шум. Но мне, кто смолоду мыслитель, Сумевший многое понять,- Мне совершенно не пристало Себя тем шумом оглуплять. Живущие в магнитофоне Безумцы, что всегда поют, Мне мыслить воплями своими Ни днем, ни ночью не дают. Вот вырвать бы у молодежи Из цепких рук магнитофон И по лбу дать магнитофоном, Чтоб в щепки разлетелся он, Чтоб засорили всю округу Зловредной техники куски, Все батарейки, микросхемы И все полупроводники. И молодежь, готовясь рухнуть, Проблеет что-то, как коза, И к переносице сойдутся Ее безумные глаза. И перестанет по округе Звучать вся эта чушь и дичь И я в тиши смогу постигнуть Все то, что нелегко постичь. 2001 Андрей Добрынин Есть злые люди с низкими страстями, Они в потемках прячутся от света, Чтоб палицей, усаженной гвоздями, Внезапно бить по черепу поэта. И черепа поэтов шишковаты Поэтому и очень странной формы, И вообще поэты странноваты И не для них все бытовые нормы. Поэты робки и всего боятся, Такая уж их горькая судьбина, Ведь злые люди в сумраке таятся И у любого в лапищах дубина. И если спел поэт не очень сладко, И если спел он что-то не по теме, Он тут же озирается украдкой, Руками в страхе прикрывая темя. Да, у поэтов нет спокойной жизни, За все их бьют, вгоняя в гроб до срока, А ложь политиков по всей Отчизне, Как Волга, разливается широко. Убережет от злого человека Политиков свирепая охрана, Но, начиная с каменного века, Прибить поэта можно невозбранно. Пора бы мне в политики податься, Вопить повсюду о народном горе,- Вокруг меня тогда объединятся Фанатики с сиянием во взоре. Вновь будут улица, фонарь, аптека, Но фанатизмом тлеющие очи В ночи увидят злого человека, Он будет пойман и растерзан в клочья. К окрестным окнам припадут зеваки, Но скоро смолкнут выкрики и взвизги. Придут беззвучно кошки и собаки Слизать с асфальта лужицы и брызги. А мне с почтеньем принесут дубину, Подобранную в качестве трофея, Чтоб демонстрантов грозную лавину Я возглавлял, размахивая ею. 2001 Андрей Добрынин В Каменске все знают Витьку-олигарха, В городе он первый человекНо однажды Витьке встретилась Тамарка, И ее он полюбил навек. Есть одна кафешка на автовокзале, Много там и елось, и пилось, Пацаны там Витьке Томку показали, С этого-то все и началось. Много водки выпил Витька в этом месте, Много съел люля и шашлыков, А потом Тамарке дал он слово чести, Что прибьет всех ейных мужиков. Быстро выполняет Витька обещанья, Сорок два погибли мужика. А потом вдруг ночью вызвали с вещами Из квартиры нашего Витька. Но менты не знали Витьку-олигарха, Из тюрьмы он быстро убежал, А у прокурора было два инфаркта, Долго он в больнице пролежал. И теперь гуляет Витька на свободе, Жить ему на нарах западло, Он живет нормально по своей природе Только там, где чисто и светло. 2001 Андрей Добрынин Иду я по болоту будней И с каждым шагом глубже вязну, Жужжат проблемы все занудней, Все гаже чавкают соблазны. Передвижения в трясине Меня изрядно осквернили - Я словно весь в трефовой тине, Я словно весь в зловонном иле. Еще не минуло и года, Как что-то в жизни просветлилось И долгожданная свобода Ко мне сочувственно склонилась. Утихло мерзкое жужжанье Разогнанного мною роя, И в светлой дымке встали зданья - Я до сих пор в уме их строю. Но разом нужды бытовые, Родня, любовницы, привычки Свирепо мне вцепились в выю, А также в тощие яички. "Опомнись, эгоист проклятый! Кому нужны твои постройки?! Ты хочешь пренебречь зарплатой, Чтоб мы подохли на помойке". И я не вынес этих пыток - Чтоб рой нахлебников не вымер, Я вновь побрел среди улиток, Гадюк, пиявок и кикимор. И я почти возненавидел Свои бесплодные мечтанья И сам себя - за то, чтоо видел Те удивительные зданья. 2001 Андрей Добрынин Однажды Виктор Пеленягрэ, Известный текстовик эстрадный, За тексты получил награду Из рук других текстовиков, Однако не почил на лаврах - Над жизнью он своей подумал И принял вскорости решенье. Был мудрый план его таков: Чтоб с исполнителями больше Ему деньгами не делиться, Поскольку каждый исполнитель - Бездарность или деградант, Решился Виктор Пеленягрэ С извечной хитростью молдавской Петь свои тексты самолично - Он твердо верил в свой талант. Но он был крученым шурупом И знал: певцу необходимо, Как говориться, раскрутиться; Любой певец - он как шуруп, Ведь могут лишь большие люди В его башку отвертку вставить, Они же ту отвертку вставят, Коль ты покладист и не скуп. Давно уж Виктор догадался, Что деятели поп-культуры В каком-то смысле тоже люди - Они ведь не съедят его, У них ведь нет рогов и бивней, Они его не забодают, Коль он по поводу награды Их пригласит на торжество. И к Виктору пришло немало Людей бесхвостых и безрогих, В одежду были все одеты, Был каждый тщательно обут. Все разговаривать умели, Все кушали ножом и вилкой И знали все про телевизор, Где песни звонкие поют. Они вели себя культурно И толковали о насущном, "Фанера", "бабки" и "капуста" - Из уст их слышались слова. Они охотно ели пищу, Рогов и бивней не имели, И Виктор понял: не обидят Его такие существа. Андрей Добрынин Он понял: это тоже люди И с ними он одной породы, А гости, расходясь, признали, Что был хозяин молодцом, Что пусть он чуть придурковатый, Зато не жлоб и не бычара, И что они ему за это Позволят сделаться певцом. И думал Виктор, засыпая, О том, что угостил он славно Людей бесхвостых и безрогих, Хоть это был и тяжкий труд, И те влиятельные люди В ответ хозяина полюбят, В свой круг его с почетом примут И стать певцом ему дадут. 2001 Андрей Добрынин Женщина о чем-то рассуждает, Лежа вкось на тулове моем,- Видимо, совета ожидает, Но не понимает, что почем. Если б были у меня ответы На вопросы жизненные все, Я б курил другие сигареты И гонял на джипе по шоссе. Я же утомляюсь, как собака, И хожу с болезненным лицом... Женщинам доверчивым, однако, Я кажусь великим мудрецом. Вот они с вопросами и лезут, Чтобы я все их проблемы снял. Но ведь человек не из железа, Этот факт никто не отменял. Женщинам ведь подавай интима, Просто дружба им не по нутру, Но живет во мне неистребимо Сильное стремление к добру. Вот и трачу я мужскую силу Вместе с силой своего ума, Чтоб сознанье женщин оросила Мудрость Абсолютная сама. Этих сил расход невозмещенный Убивает медленно меня, И хожу я крайне истощенный В ожиданье рокового дня - Дня, в который по загробным рекам Уплыву в молчание и ночь... Я ведь не был мудрым человеком - Даже сам себе не смог помочь. 2001 Андрей Добрынин Красотки ищут лучшей доли, Из дому навостряют лыжи, Но одинакова их доля Что в Конотопе, что в Париже. Они заводят неизбежно Повсюду с бизнесменом дружбу, Иначе им ходить придется На изнурительную службу. Иначе им, как пошлым бабам, Придется вкалывать натужно, А с бизнесменами красоткам Совсем другое делать нужно. Им нужно тешить их тщеславье И утолять их жажду секса - За это им перепадает Кусочек жизненного кекса. Выходит, что судьба красотки С рожденья наперед известна, Поэтому и жить бедняжкам Тоскливо и неинтересно. Они сожителей изводят, Их мозг упреками буравя, Бросаются в разврат и пьянство И приземляются в канаве. А после на флакончик "Шипра" Сшибают мелочь на вокзале... Типичную судьбу красотки Мы вкратце здесь вам показали. А жизнь шумит себе, как прежде, И уж никто ее не помнит, Красотку первую в Аткарске, Мичуринске или Коломне. 2001 Андрей Добрынин Сегодня отмечают живо Любую чушь и дребедень