Белый пояс мой сдирают, Чтоб сплести кошель и ковшик И для ягод кузовочек. Подо мной, березой белой, Под листвой моей кудрявой, Девушки в кружок садятся, Игры девичьи заводят И зеленый веник вяжут Из моих душистых веток. А порою ствол березы Подсекают для пожоги, Разрубают на поленья. Трижды этим жарким летом Подо мною дровосеки Топоры свои точили, Чтобы стройную березу Подрубить под самый корень. Вот что лето мне приносит, Таковы его подарки. А зима не лучше лета, Снег и стужа - не милее. Грусть меня зимой сжимает. Я сгибаюсь от заботы, И лицо мое бледнеет. Злую боль несет мне ветер, Иней - горькую обиду. Буря с плеч срывает шубу, Стужа - платье золотое. И тогда я, молодая, Сиротливая береза, Остаюсь под ветром голой, Неодетой, неприкрытой. Дрожью я дрожу от вьюги. Слезы стынут на морозе. И промолвил Вейнемейнен: - Перестань грустить, береза, Полно плакать, белый пояс! Скоро ты дождешься доли, Лучшей доли, жизни новой. Ты от счастья плакать будешь И смеяться от веселья! С этим словом Вейнемейнен Взял плакучую березу. Целый день ее строгал он, Долгий день над ней работал. Кантеле построил за день, Сделал гусли из березы На мысу среди тумана, На пустынном побережье. И промолвил Вейнемейнен: - Сделан короб деревянный, Вечной радости жилище. Славный короб - весь в прожилках, Весь в разводах и узорах. Где же я колки достану, Где достану я гвоздочки? Дерево росло на воле - Дуб высокий на поляне. Ветви дружные вздымались. Желуди на каждой ветке В золотых росли колечках, И на каждом из колечек - Голосистая кукушка. Чуть кукушка закукует, В пять ладов несутся звуки, - Золото из клюва каплет, Серебро из клюва льется. Вот для кантеле гвоздочки! Вот колки для звонких гусель! Есть гвоздочки золотые И колки для звонких гусель. Но теперь нужны и струны. Целых пять достать их надо, А без струн играть не будешь. Старый, вещий Вейнемейнен, Он искать пустился струны, Струны тонкие для гусель. И дорогою в долине Молодую видит деву. Девушка не плачет горько И не слишком веселится. Просто - песню напевает, Чтоб скорее минул вечер И пришел ее любимый. Старый, вещий Вейнемейнен Сапоги своя снимает И, подкравшись к юной деве, Говорит слова такие: - Пять волос твоих, девица, Дай для кантеле на струны, Добрым людям на утеху! И без ропота девица Пять волос дала тончайших, Пять иль шесть нежнейших прядей Вейнемейнену на струны, Добрым людям на утеху. Вот и кончена работа, - Вышло кантеле на славу. Вещий, старый Вейнемейнен Сел на плоский серый камень, На гранитную ступеньку. Взял он гусли осторожно, В руки взял земную радость, Выгибом поставил кверху, А основой - на колени. И настраивает струны, Согласует их звучанье. Наконец, настроив струны, Короб кантеле кладет он Поперек своих коленей, Наискось слегка поставив. Опускает он на струны Ногти рук своих проворных. Пять его искусных пальцев По струнам перебегают, Перепархивают ловко. Так играет Вейнемейнен, Отогнув большие пальцы, Струны чуть перебирая. И откликнулась береза, Дерево заговорило Всей листвой своей зеленой, Всеми гибкими ветвями, Звонким голосом кукушки, Нежным волосом девичьим. Заиграл он побыстрее - Громче струны зазвучали. А кругом трясутся горы, Валуны, катясь, грохочут, В море падают утесы, Мелкая скрежещет галька. Пляшут сосны на вершинах, Пни обрубленные скачут. Девы Калевы и жены, В хижинах шитье оставив, Как река с горы, бежали, Как поток весенний, мчались. Шли, танцуя, молодицы, Шли степенные старухи - Вейнемейнена послушать, Похвалить его искусство, Рокот струн звонкоголосых. Из мужчин, кто был поближе - Шапку снял и слушал тихо. Женщины стояли молча, Подперев руками щеки. Девушки роняли слезы, Головы склонили парни И внимали вечным рунам, Пенью нежному березы. Все уста одно шептали, Языки одно твердили: - Никогда никто не слышал Музыки такой приятной С той поры, как светит солнце, Золотится в небе месяц! Далеко, за шесть селений, Пенье кантеле звучало. И селенья опустели. Все, что было там живого, Побежало слушать гусли, Струн приятное звучанье. Слушали не только люди, - Звери дикие лесные На своих когтях сидели, Пенью кантеле внимая, Удивляясь нежным звукам. Опустились с неба птицы И расселись на деревьях. Разные морские рыбы К берегам подплыли близко. И бесчисленные черзи Из земли ползли наружу, Чтобы слушать, изгибаясь, Гусель нежное звучанье, Радость струн звонкоголосых. Тут уж старый Вейнемейиен Показал себя на славу. Он сыграл им хорошенько, Очень чисто и красиво. День играл, другой и третий. Все в один присест играл он, Обуви не сняв ни разу, Пояса не распуская. Он играл в своем жилище, Между стен своих сосновых, И гудела крыша дома, Сотрясались половицы, Окна весело смеялись, Потолки и двери пели, Каменная печь плясала, Притолочный столб качался. Поднял гусли Вейнемейнен И пошел зеленым лесом, А потом сосновым бором. Ели низко наклонялись, Сосны головы сгибали. Шишки с них валились градом, Сыпались дождем иголки. А пошел он через рощи, По лесным побрел полянам, - Рощи радовались гуслям, И поляны веселились. А цветы медовой пылью Усыпали путь-дорогу. ЗОЛОТАЯ ДЕВА Безутешный Ильмаринен Горько плачет вечерами. По ночам не спит, а плачет, Белым днем не ест, а плачет. Жалуется ранним утром, На закате причитает. Нет его супруги юной, Спит красивая в могиле. Позабыл он свой тяжелый Молот с медной рукоятью. Кузница его умолкла Не на день - на целый месяц. Вот идет второй и третий, Настает четвертый месяц. Встал могучий Ильмаринен, Золота достал из моря, Серебра - со дна морского, Съездил в лес тридцатикратно, Множество свалил деревьев И пожег стволы на угли. Славный мастер Ильмаринен Золото бросает в пламя, На огне расплавил слиток Серебра величиною С зимовалого зайчонка Иль осеннего барашка. Рукавиц не надевая, Не прикрыв от жара плечи, Он в огне мешает угли, Раздувает мех могучий, Чтобы сделать золотую И серебряную деву. Дунул раз, качнул еще раз, А на третий наклонился Посмотреть на дно горнила, Что из пламени выходит, Что таится в огневище. Из огня овца выходит, Выбегает из горнила. Треть руна ее из меди, Треть из серебра литого, Треть, как солнце, золотая. Все любуются овечкой. Недоволен Ильмаринен. Он сказал такое слово: - Волку надобна овечка, Ильмаринену - подруга, Златокудрая, как солнце, Среброликая, как месяц. Он овцу бросает в пламя, Золота кладет в придачу, Серебра кладет вдобавок, В пламени мешает уголь, Раздувает мех могучий, Чтобы сделать золотую И серебряную деву. Дунул раз, качнул еще раз, А на третий наклонился Посмотреть на дно горнила, Что из пламени выходит, Что таится в огневище. Конь из пламени выходит, Выбегает жеребенок. Блещет грива золотая, Серебром сверкает шея, А копыта - красной медью. Хвалят люди жеребенка. Недоволен Ильмаринен. Он сказал такое слово: - Волку нужен жеребенок. Ильмаринену - подруга, Златокудрая, как солнце, Среброликая, как месяц. Он коня в огонь бросает, Золота кладет в придачу, Серебра кладет вдобавок, В пламени мешает уголь, Мех кузнечный раздувает, Чтобы сделать золотую И серебряную деву. Дунул раз, качнул еще раз, А на третий наклонился Посмотреть на дно горнила, - Что из пламени выходит, Что таится в огневище. Из огня выходит дева, Среброликая, как месяц, С волосами золотыми, Заплетенными в косички, И с красивым, стройным станом. Задрожал народ от страха, Но не дрогнул Ильмаринен. Он берется за работу, Он кует свое изделье. Ночь кует без передышки, День кует без остановки. Ноги девушке он сделал, Сделал ноги, сделал руки, Но ходить не могут ноги, Обнимать не могут руки. Сделал уши Ильмаринен, Но не могут слышать уши. Сделал он уста на славу, Чудные уста и очи, Но уста молчат, не дышат, Но в глазах не видно ласки. И промолвил Ильмаринен: - Славная была бы дева, Если бы заговорила, Кабы дать ей ум и голос! Он понес свою невесту На пуховые подушки, Под шелковые покровы, Под цветной широкий полог. Славный мастер Ильмаринен Натопил пожарче баню, Вовремя запасся мылом И водой наполнил кадки Да связал зеленый веник, Чтобы пуночка купалась, Подорожничек помылся, Смыл серебряную накипь, Накипь золота и меди. Сам он выкупался тоже, Всласть попарился, помылся И улегся с девой рядом На пуховые подушки, Под цветной широкий полог. В этот вечер Ильмаринен Приготовил одеяла, Две иль три медвежьих шкуры, Шесть платков из мягкой шерсти, Чтобы спать с женою рядом, С золотой своей супругой. У него был этой ночью Бок один теплей другого. Бок, укрытый одеялом, И платками шерстяными, И густым медвежьим мехом, Хорошо нагрелся за ночь. Но зато другой, который Прикасался к золотому И серебряному телу, - Белым инеем покрылся, Толстой коркой ледяною, Стал холодным, точно камень. И промолвил Ильмаринен: - Не жена мне эта дева. В Вейнеле ее свезу я Вейнемейвену в подруги. В Вейнеле отвез он деву И, вручая свой подарок, Говорил такие речи: - Слушай, старый Вейнемейнен, Я привез тебе подругу. Хороша она собою, А мешать тебе не будет, Потому что не болтлива. Старый, вещий Вейнемейнен Взглядом девушку окинул И сказал такое слово: - Для чего привез ко мне ты Это чудо золотое? - Отвечает Ильмаринен: - Угодить тебе хотел я И привез тебе в подарок Среброликую супругу С золотыми волосами. И промолвил Вейнемейнен: - Ах, кузнец, мой братец младший, Растопи ты эту куклу, Наготовь изделий разных. А не то свези к соседям Или в дальний край немецкий. Много там людей богатых На нее польститься может. Непристойно в нашем роде, Мне подавно не пристало Брать невесту золотую, На серебряной жениться! Заповедал Вейнемейнен, Завешал Сувантолайнен Внукам, правнукам растущим, Многочисленным потомкам, Людям будущего века: Золоту не поклоняться, Серебру не быть слугою. Он сказал такое слово: - Бедные сыны и внуки, Удальцы времен грядущих, Будет ли у вас достаток, Иль совсем его не будет - До тех пор, пока сияет В небе месяц златорогий, Пуще смерти берегитесь Брать в подруги золотую И серебряную деву. Сердца золото не греет, Серебро морозом дышит. АЙНО Айно, дева молодая, Прутья в рощице ломала, Веники в лесу вязала: Батюшке родному - веник, Матушке родимой - веник. И еще связала веник Своему красавцу брату. Возвращалась к лому Айно, Шла домой через ольшаник. Ей в дороге повстречался Осмойнен, идущий с поля, Калеванин из подсеки. Увидал он в роще деву В пестрой юбочке нарядной И сказал слова такие: - Не для всех, краса девица, Для меня, моя невеста, Ты носи на шее бусы, Надевай свой крест нагрудный, Заплетай тугие косы, Шелком их перевивая. И ответила девица: - Нет того на белом свете, Для кого ношу я бусы, Шелком косы обвиваю! Крест с груди она сорвала, Кольца с рук швырнула наземь, Ожерелье - с белой шеи, С головы - цветные нити - Матери-земле в подарок, Лесу темному на память. А сама вернулась, плача, В дом родной - на двор отцовский. Был отец в то время дома, У окна сидел на лавке, Украшая топорище. - Ты о чем горюешь, дочка? Отчего, девица, плачешь? - Как мне, батюшка, не плакать, Не печалиться, родимый? Мой нагрудный крест потерян, Кисти пояса пропали, Крест - из серебра литого, Кисти пояса - из меди. Брат у изгороди частой Дерево тесал на дуги. - Ты о чем, сестрица, плачешь? Что горюешь, молодая? - Как не плакать, милый братец, Не печалиться, родимый? Лучший перстень мой потерян, Бусы лучшие пропали - Золотой, как солнце, перстень И серебряные бусы. На мостках сестра сидела, Золотой вязала пояс. - Что горюешь ты, сестрица? Отчего, меньшая, плачешь? - Как, сестрица, мне не плакать, Не печалиться, родная? У меня в лесу сегодня Золото со лба скатилось, Серебро с волос упало, Синий шелк с лица сорвался, Красный шелк расплелся в косах. Мать у погреба сидела, С молока снимала сливки. - Ты о чем горюешь, дочка? Отчего, бедняжка, плачешь? - Как мне, матушка, не плакать, Не печалиться, родная? В роще я ломала прутья, Веники в лесу вязала. А когда я шла обратно, - Повстречался мне дорогой Осмойнен, идущий с поля, Калеванин из подсеки. Он сказал такое слово: "Не для всех, душа-девица, Для меня ты носишь бусы, Крест серебряный нагрудный, Ленты шелковые в косах". Я сорвала крест нагрудный, С пальцев - перстни золотые, С белой шеи - ожерелье, Синий шелк - с лица сорвала. Красный шелк, вплетенкый в коси, Матери-земле в подарок. Лесу темному на память! Дочке матушка сказала: - Ты не плачь, моя дочурка, Не тоскуй, ребенок милый, В молодости мной рожденный. Год кормись коровьим маслом, Будешь статной и высокой. Год кормись свининой белой, Будешь резвой и веселой. Год - лепешками на сливках, Всех подруг нежнее будешь. Да пойди на горку, Айяо, Отопри амбары наши, Б самом лучшем из амбаров На ларце ларец увидишь, Сундуки под сундуками. Ты открой сундук заветный. Под его узорной крышкой Есть полдюжины блестящих Поясов золототканых, Семь хороших синих юбок. Дочь луны сама их шила, Солнца дочь их вышивала. Ты повяжешь косы шелком, Золото на лоб наденешь, Шею бусами украсишь, Драгоценным ожерельем. Подбери себе рубашку Белой ткани полотняной, Натяни на бедра юбку Самой лучшей синей шерсти, Поясок надень нарядный, На ноги - чулки из шелка, Башмачки - из тонкой кожи, На руки надень запястья Да на пальцы по колечку. А вернешься из амбара На порог избы отцовской, - Всей семье отрадой будешь, Роду-племени утехой! Ты по улице пройдешься, Как цветок благоуханный, Словно ягода-малина. С каждым днем прекрасней будешь, С каждым вечером милее! Так сказала мать родная Дочери своей любимой. Но не стала слушать дочка Утешений материнских. Плача, по двору бродила, Шла по улице, рыдая, И, тоскуя, говорила: - Что за мысли у счастливых? Что за думы у блаженных? Верно, мысли у счастливых, Верно, думы у блаженных Так и плещут, точно волны, Волны малые в корыте. - Что за мысли у несчастных, У девчонок бесталанных? Верно, мысли у несчастных, У девчонок бесталанных, Как сугробы под горою, Как вода в колодце темном... Целый день вздыхала Айно, Целый вечер горевала, И спросила мать родная: - Отчего ты, дочка, плачешь? У тебя жених на славу, Муж великий на примете. У окна сидеть он будет, Разговаривать с роднею. Но в ответ сказала Айно: - Ах ты, матушка родная, Вот о том-то я и плачу, - О красе своей невинной, О косе своей девичьей, О волосиках коротких, Что растут большим на смену. Целый век я буду плакать, Тосковать о красном солнце, Вспоминать про ясный месяц, Край оплакивать родимый, Дом родительский, откуда Ухожу еще ребенком, Поле, где мой брат работал Под окном избы отцовской. Оттого я буду плакать, Что дитя свое родное Старику ты обещала, Посылаешь молодую Быть для дряхлого опорой. Для отжившего утехой, Для трясущегося нянькой, Для бессильного защитой. Лучше б ты меня послала С берега крутого в воду Быть сигам родной сестрою, Рыбам вод морских подругой! Тут пошла она на горку, Дверь амбара отворила И, открыв сундук тяжелый, Пеструю откинув крышку, Отыскала шесть блестящих Поясов золототканых, Семь хороших синих юбок. Это платье дорогое На себя надела Айно, Золото на лбу связала, Серебром одела темя. Синий шелк прикрыл ей щеки, Красный шелк обвил ей косы. И пошла она печально Вдоль одной лесной поляны, Поперек другой поляны. Шла по рощам, перелескам, По прогалинам, болотам, По лесным дремучим чащам. По пескам она бродила И печально напевала: - Рано мне приходит время С белым светом распрощаться, В Манала уйти навеки, В дом подземный удалиться. Плакать батюшка не станет, Матушка рыдать не будет, Не прольет мой брат слезинки, Не вздохнет по мне сестрица, Если с берега я кинусь В море, где гуляют рыбы, Где большие ходят волны Над глубоким темным илом!.. День была она в дороге И другой была в дороге, А на третий день к закату Ей в пути открылось море, Камышом шумящий берег. Плакала весь вечер Айно, Горько жаловалась ночью На прибрежном сером камне, Где залив вдается в берег. На рассвете рано-рано Айно в море посмотрела, Поглядела в ту сторонку, Где конец виднелся мыса. Там купались три девицы, В море весело плескались. Айно к ним пошла четвертой, Веточка лесная - пятой. Бросила у моря Айно На ольху свою сорочку, Юбку синюю - на иву. На земле чулки остались, Башмачки - на сером камне, На песке - цветные бусы, Перстни светлые - на гальке. Высился утес над морем, Пестрый камень золотистый. Поплыла к утесу Айно, На скалу она взобралась И уселась на вершине. Но качнулся пестрый камень, Быстро в воду погрузился И ушел на дно морское. Вместе с ним исчезла Айно, Айно - вместе со скалою! Так в волнах погибла дева, Тихая лесная пташка. Кто ж теперь доставит слово, Весть печальную доставит Роду-племени девицы, Знаменитому в округе? Эту весть доставил заяц, Быстрый заяц длинноногий. Он принес родному дому Весть о гибели девицы: - Ваша дочь погибла в море С ожерельем оловянным И серебряною пряжкой. Отстегнулся медный пояс, И ушла девица в воду, В мокрое упала море, Чтобы стать сигам сестрою, Рыбам вод морских - подругой! Услыхала мать родная, Залилась слезами тихо, А потом заговорила: - Матерям скажу я слово: Не качайте ваших дочек, Не баюкайте малюток. А когда придет им время, Замуж их не выдавайте За немилых против воли, Не губите понапрасну Так, как я сгубила дочку, Айно, пташечку лесную! Так рыдала мать родная, И текли ручьями слезы Из очей глубоких, синих По страдальческим морщинам, По щекам ее увядшим. Вот слеза, другая, третья По щеке ее скатилась, Пала светлою росою На подол ее одежды. Бот слеза, другая, третья На подол ее скатилась, А с подола пала наземь - Матери-земле на благо, Канула в морскую воду - Морю синему на благо. Но еще струились слезы, И бегущие потоки Три реки образовали. А на тех горючих реках - По три огненных порога. И у каждого порога По три отмели песчаных. А на отмели песчаной - По холму по золотому. На холмах растут березы. И у каждой на верхушке Три кукушки золотые. Первая из трех кукушек "Любит, любит!" - куковала. А вторая из кукушек "Милый, милый!" - напевала. А последняя кукушка "Радость, радость!" - повторяла. Первая из трех кукушек Куковала вешний месяц, И второй, и третий месяц - Для девицы, что лежала Без любви в холодном море. А вторая из кукушек Вдвое дольше куковала Над печальным, одиноким Женихом девицы юной. А последняя кукушка Никогда не умолкала, Матери несчастной пела, Навсегда забывшей радость. И сказала мать родная, Услыхав напев кукушки: - Мать, утратившая дочку, Не должна кукушку слушать. Чуть кукушка закукует, - Сердце матери забьется, По щекам польются слезы, Капли слез крупней гороха, Тяжелей бобовых зерен... Укорачивает горе Век ее на целый локоть, Отнимает четверть жизни, Изнуряет скорбью тело. Нет, не слушайте весною Пенья звонкого кукушки! ИЗ АРМЯНСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИ КРЫЛАТЫЙ ЗВЕРЬ Вольный перевод армянской народной сказки, обработанной С. Рабел <> 1 <> Седой орел Кавказских гор Большие крылья распростер И криком огласил простор: - Эй, слуги верные мои - Сороки, совы, соловьи, Стрижи, чижи и воробьи! Все, у кого есть два крыла, Кто режет небо, как стрела, Явитесь во дворец орла. Ты, разговорчивый скворец, Будь мой глашатай и гонец. Зови пернатых во дворец. Скажи: сегодня, в Новый год, Считать я буду свой народ - Жильцов полей, лесов и вод. Вот мчится по небу гонец, Шныряет из конца в конец, Зовет пернатых во дворец. Летят жильцы ветвей и крыш - Ворона, аист, чиж и стриж, Но не летит ночная мышь. Она ленива и хитра. - Я, - говорит, - вам не сестра, На мне ни пуха, ни пера. Себя я птицей не зову. На свете зверем я слыву, И подати плачу я льву. Орел, живущий между скал, В тот день народ пересчитал - Всех, кто велик, и всех, кто мал. Тут были птицы разных стран - Фламинго, дятел, пеликан, Снегирь и страус-великан. Всех верноподданных орел Глазами зоркими обвел И только мыши не нашел. С тех самых пор орел и чиж, Скворец и ястреб, дрозд и стриж Преследуют ночную мышь. <> 2 <> Про эту перепись молва Дошла до царственного льва, А был он всех зверей глава. Ударив по хребту хвостом, Он зарычал, и все кругом Подумали, что грянул гром. - Эй вы, сородичи-друзья! Назначить соизволил я На завтра перепись зверья. Олень, мой верный скороход. Зови подвластный мне народ - Зререй лесов, полей и вод! Закинув голову, олень Помчался в степь, в лесную тень И к морю, где живет тюлень. Созвал волков, созвал овец, Лисиц, куниц. И, наконец, Ночную мышь зовет гонец. Но мышь в испуге подняла Два перепончатых крыла И речь такую повела: - Зачем ко мне стучишься в дверь? Живет здесь птица, а не зверь. Ты сомневаешься? Проверь. Вот видишь эти два крыла? Их мать-природа мне дала. Я числюсь в списках у орла. Ему я подати плачу, Его боюсь, за ним лечу. А льва и знать я не хочу! Олень убрался от дверей. Мышь обманула двух царей - Орла и льва, царя зверей. <> 3 <> Но лев с орлом был незнаком, Пока за свадебным столом Не повстречались лев с орлом. Медведь племянника женил, Колоду меду раздобыл И тьму народу пригласил. Позвал он всех зверей и птиц - Скворцов, слонов, куниц, синиц, Царей обоих и цариц. Наелись меду лев с орлом, И оба стали за столом Хвалиться подданных числом. Орел спросил: - Зачем таишь. Что в вашем царстве есть малыш Крылатая ночная мышь Но лев сказал ему в ответ: - У нас такого зверя нет. Его твоим считает свет. И тут до льва и до орла Впервые истина дошла, Что мышь обоих провела! Тогда орел, пернатых царь, И лев, звериный государь, Казнить решили эту тварь. С тех пор уклончивая мышь Предпочитает тьму и тишь, А днем ее не подглядишь! ИЗ ЕВРЕЙСКИХ НАРОДНЫХ ПЕСЕН ВРЕМЕН ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ КОЛЫБЕЛЬНАЯ Ночью ветер с жалким воем Рвет входную дверь. Твой отец ушел с конвоем. Где-то он теперь? Мы одни с тобой на свете. Только мы вдвоем. Буйный ветер, будто третий, К нам стучится в дом. То в заботе, то в работе Мы проводим дни. За рекою на болоте Мы корчуем пни. Обувь мы порвали в клочья, А идет мороз. Лучше спать и днем и ночью Тем, кто гол и бос. Ты усни скорее, крошка. Плакать нам нельзя, Часовой глядит в окошко, Смертью нам грозя. Буйный ветер гулко воет. Спи, дитя, усни. Пусть приснятся нам с тобою Радостные дни! x x x Настали сумрачные годы, Без перемены дни идут. У нас ни солнца, ни свободы, А только труд, тяжелый труд. Еврейские бригады - Дырявые наряды, Босые пятки, марш вперед, Вперед под бременем невзгод! Отгородили нас от света Тройной стеной со всех сторон. Любой из нас, живущих в гетто, На смерть и пытку осужден. Еврейские бригады - Дырявые наряды, Босые пятки, марш вперед, Вперед под бременем невзгод!.. ИЗ ЛАТЫШСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ КОЛЫБЕЛЬНАЯ Спи, усни, мой медвежонок, Мой косматый, косолапый. Батька твой ушел за медом, Мать пошла лущить овес. Скоро батька будет с медом, Мать - с овсяным кисельком. Кто постельку-колыбельку Для волчонка, медвежонка Из ветвей сплетет еловых, Из еловых, из сосновых, Из березовых ветвей? Кто подвесит медвежонку, Медвежонку, олененку