рестке ей грозит. Но слышен бас: "Правей, разиня!" И два могучих рысака В блестящей сбруе, в сетке синей Взметают снега облака. Ворча: "Куда вас носит, леших!" - Извозчик убавляет рысь. И тут же сам орет на пеших: "Чего заснул? Поберегись!" Просторы Невского покинув, Он едет улицей немой, Где двери редких магазинов Скрежещут яростно зимой. Но вот подъезд большого дома. Выходит из саней седок, Идет по лестнице знакомой И сильно дергает звонок. Проехавшись по первопутку, Он стал румяней и бодрей И, как всегда, встречает шуткой Своих домашних у дверей. Ложится в тесном кабинете На узкий дедовский диван. Но сна не любит он, как дети, - Неугомонный великан... --- За много месяцев до смерти Прослушав реквием в концерте, Он мне сказал, что умирать Он не согласен. Так ребенок На близких сердится спросонок, Когда ему отец и мать Напомнят, что пора в кровать. Хотел он жить и слушать Баха, И Глинку, и Бородина И ставить в тот же ряд без страха Неведомые имена. Полвека нет его на свете, Но он такой прорезал путь, Что, вспомнив прошлое столетье, Нельзя его не помянуть. ^TНАЧАЛО ВЕКА^U Шумит-бурлит людской поток На площади вокзальной. Солдат увозят на Восток И говорят - на Дальний. Дрались их деды в старину Не раз в далеких странах, Вели за Альпами войну, Сражались на Балканах. Но дальше этих дальних стран Восточный край державы. Через Сибирь на океан Везут солдат составы. Далеким пламенем война Идет в полях Маньчжурии. И глухо ропщет вся страна, Как роща перед бурею. А здесь - у входа на вокзал - Свистят городовые... В те дни японец воевал Со связанной Россией. Я помню день, когда войне Исполнилось полгода. Кого-то ждать случилось мне Среди толпы народа. Ломились бабы, старики К вокзальному порогу. Несли мешки и узелки Солдатам на дорогу. Вдруг барабан издалека Сухую дробь рассыпал. И узелок у старика Из рук дрожащих выпал. И, заглушая плач детей, Раздался у вокзала Припев солдатский "Соловей" И посвист разудалый. Под переливы "Соловья" Идут - за ротой рота - Отцы, мужья и сыновья В открытые ворота. И хлынул вслед поток живой Наперекор преградам, Как ни вертел городовой Конем широкозадым. Коня он ставил поперек, Загородив дорогу, Но путь пробил людской поток К воротам и к порогу. Скользя глазами по толпе, Бежавшей вдоль перрона, Смотрел полковник из купе Блестящего вагона. Взглянув с тревогой на народ, Стекло он поднял в раме... Был пятый год, суровый год, Уже не за горами. ^TМОЛОДОЙ ГОРЬКИЙ^U Он сухощав, и строен, и высок, Хоть плечи у него слегка сутулы. Крыло волос ложится на висок, А худобу и бледность бритых щек Так явственно подчеркивают скулы. Усы еще довольно коротки, Но уж морщинка меж бровей змеится. А синих глаз задорные зрачки Глядят в упор сквозь длинные ресницы. На нем воротничков крахмальных нет. На мастера дорожного похожий, Он в куртку однобортную одет И в сапоги обут из мягкой кожи. Таким в дверях веранды он стоял - В июльский день, безоблачный, горячий, - И на привет собравшихся на даче Басил смущенно: - Я провинциал! Провинциал... Уже толпой за ним Ходил народ в театре, на вокзале. По всей стране рабочие считали Его своим. "Наш Горький! Наш Максим!" Как бы случайно взятый псевдоним Был вызовом, звучал программой четкой, Казался биографией короткой Тому, кто был бесправен и гоним. Мы, юноши глухого городка, Давно запоем Горького читали, Искали в каждом вышедшем журнале, И нас пьянила каждая строка. Над речкой летний вечер коротая Иль на скамье под ставнями с резьбой, Мы повторяли вслух наперебой "Старуху Изергиль" или "Пиляя". Товарищ мой открытку мне привез, Где парень молодой в рубашке белой, Назад откинув прядь густых волос. На мир глядел внимательно и смело. И вот теперь, взаправдашний, живой, В июльский день в саду под Петроградом, Чуть затенен играющей листвой, Прищурясь, он стоит со мною рядом. Тот Горький, что мерещился вдали Так много лет, - теперь у нас всецело. Как будто монумент к нам привезли, И где-то площадь разом опустела. О нет, не монумент!.. Глухим баском, С глубоким оканьем нижегородца Он говорит и сдержанно смеется - И точно много лет он мне знаком. Не гостем он приехал в Петроград, Хоть и зовет себя провинциалом. Вербует он соратников отряд И властно предъявляет счет журналам. Так было много лет тому назад. ^TШАЛЯПИН^U В тот зимний день Шаляпин пел На сцене у рояля. И повелительно гремел Победный голос в зале. Дрожал многоэтажный зал, И, полный молодежи, Певцу раек рукоплескал, Потом - партер и ложи. То - Мефистофель, гений зла, - Он пел о боге злата, То пел он, как блоха жила При короле когда-то. Казалось нам, что мы сейчас Со всей галеркой рухнем, Когда величественный бас Затягивал: "Эй, ухнем!" "Шаляпин"... Вижу пред собой, Как буквами большими Со стен на улице любой Сверкает это имя... Печален был его конец. Скитаясь за границей, Менял стареющий певец Столицу за столицей. И все ж ему в предсмертный час Мерещилось, что снова Последний раз в Москве у нас Поет он Годунова, Что умирает царь Борис И перед ним холсты кулис, А не чужие стены. И по крутым ступенькам вниз Уходит он со сцены. ^TЯЛТА^U Вот набережной полукруг И городок многоэтажный, Глядящий весело на юг, И гул морской, и ветер влажный. И винограда желтизна На горном склоне каменистом - Все, как в былые времена, Когда я был здесь гимназистом, Когда сюда я приезжал В конце своих каникул летних И в белой Ялте замечал Одних четырнадцатилетних. Здесь на верандах легких дач Сидел народ больной и тихий. А по дорогам мчались вскачь Проводники и щеголихи. Я видел Ялту в том году, Когда ее покинул Чехов. Осиротевший дом в саду Я увидал, сюда приехав. Белеет стройный этот дом Над южной улицею узкой, Но кажется, что воздух в нем Не здешний - северный и русский. И кажется, что, не дыша, Прошло здесь пять десятилетий, Не сдвинув и карандаша В его рабочем кабинете. Он умер, и его уход Был прошлого последней датой... Пришел на смену новый год - Столетья нынешнего пятый. И тихий ялтинский курорт Забушевал, как вся Россия. И Ялтой оказался порт, Суда морские, мастерские. Идет народ по мостовой. Осенний ветер треплет знамя. И "Варшавянку" вместе с нами Поет у пристани прибой. x x x Грянул гром нежданно, наобум - Яростный удар и гул протяжный. А потом пронесся легкий шум, Торопливый, радостный и влажный. Дождь шумел негромко, нараспев, Поливая двор и крышу дома, Шепотом смиряя буйный гнев С высоты сорвавшегося грома. x x x О том, как хороша природа, Не часто говорит народ Под этой синью небосвода, Над этой бледной синью вод. Не о закате, не о зыби, Что серебрится вдалеке, - Народ беседует о рыбе, О сплаве леса по реке. Но, глядя с берега крутого На розовеющую гладь, Порой одно он скажет слово, И это слово - "Благодать!". x x x Вечерний лес еще не спит. Луна восходит яркая. И где-то дерево скрипит, Как старый ворон каркая. Все этой ночью хочет петь. А неспособным к пению Осталось гнуться да скрипеть, Встречая ночь весеннюю. x x x Как поработала зима! Какая ровная кайма, Не нарушая очертаний, Легла на кровли стройных зданий. Вокруг белеющих прудов - Кусты в пушистых полушубках. И проволока проводов Таится в белоснежных трубках. Снежинки падали с небес В таком случайном беспорядке, А улеглись постелью гладкой И строго окаймили лес. x x x Текла, извивалась, блестела Река меж зеленых лугов. А стала недвижной и белой, Чуть-чуть голубее снегов. Она покорилась оковам. Не знаешь, бежит ли вода Под белым волнистым покровом И верстами крепкого льда. Чернеют прибрежные ивы, Из снега торчат тростники, Едва намечая извивы Пропавшей под снегом реки. Лишь где-нибудь в проруби зыбко Играет и дышит вода, И в ней красноперая рыбка Блеснет чешуей иногда. x x x С. М. Сколько раз пытался я ускорить Время, что несло меня вперед, Подхлестнуть, вспугнуть его, пришпорить, Чтобы слышать, как оно идет. А теперь неторопливо еду, Но зато я слышу каждый шаг, Слышу, как дубы ведут беседу, Как лесной ручей бежит в овраг. Жизнь идет не медленней, но тише, Потому что лес вечерний тих, И прощальный шум ветвей я слышу Без тебя - один за нас двоих. x x x Дана лишь минута Любому из нас. Но если минутой Кончается час, Двенадцатый час, открывающий год, Который в другое столетье ведет, - Пусть эта минута, как все, коротка, Она, пробегая, смыкает века. x x x Даже по делу спеша, не забудь: Этот короткий путь - Тоже частица жизни твоей. Жить и в пути умей. ^TБОР^U Всех, кто утром выйдет на простор, Сто ворот зовут в сосновый бор. Меж высоких и прямых стволов Сто ворот зовут под хвойный кров. Полумрак и зной стоят в бору. Смолы проступают сквозь кору. А зайдешь в лесную даль и глушь, Муравьиным спиртом пахнет сушь. В чаще муравейники не спят - Шевелятся, зыблются, кипят. Да мелькают белки в вышине, Словно стрелки, от сосны к сосне. Этот лес полвека мне знаком. Был ребенком, стал я стариком. И теперь брожу, как по следам, По своим мальчишеским годам. Но, как прежде, для меня свои - Иглы, шишки, белки, муравьи. И меня, как в детстве, до сих пор Сто ворот зовут в сосновый бор. ^TНА РОДИНЕ БЕРНСА^U Все это было мне знакомо, Но увидал я в первый раз И стены глиняные дома Почти без окон, как без глаз, И серую солому крыши, И в тесной комнате кровать У стенки справа, в душной нише, Где песню напевала мать Тому, кто стал певцом и другом Простых людей из деревень, Кто горевал, разрушив плугом Жилье зверька в ненастный день. Здесь, в этой хижине крестьянской, Куда входили через хлев, Впервые слышал он шотландский, В горах родившийся напев. А так как тяжкие налоги В те дни платили за окно, Синело в спаленке убогой Окошко мутное одно. Квадрат, крестом пересеченный, Чуть пропускал неяркий свет. Но сквозь него весь мир зеленый Впервые увидал поэт. Так мало жил он в этом мире, Где плугом землю бороздил. Где с милой по лугам бродил И на стекле окна в трактире Алмазом строчки выводил... А умер в городской квартире. В два этажа был этот дом, И больше окон было в нем, Да и кровать была повыше, Чем в прежнем доме - в узкой нише. Но за решетчатым окном Поэту в день его последний Был виден только двор соседний, А не полей волнистых ширь, Не речка под зеленым кровом И не болотистый пустырь, Поросший вереском лиловым... ^TДОБРОЕ ИМЯ^U Памяти писателя Шолом Алейхема Потомков ты приветствуешь веселым Простонародным именем, поэт. "Шолом алейхем" и "алейхем шолом" - Таков привет старинный и ответ. "Шолом алейхем" - мира и здоровья! Нет имени щедрее и добрей... Еще вчера земля дымилась кровью Растерзанных детей и матерей. Прошла война по городам и селам, Воронками изрыла пыльный шлях, Где из местечка в город ездил Шолом, Длинноволосый, в шляпе и очках. Где в таратайке - юноша сутулый - Под сонный скрип немазаных колес Он балагурил с рыжим балагулой И отвечал вопросом на вопрос. В родной его Касриловке-Воронке, Стирая память дедовских времен, Война смела домишки, и лавчонки, И синагогу, и резной амвон... Но в день, когда друзья собрались вместе Во имя жизни, смерти вопреки, Победные и радостные вести Мы принесли к могиле, как венки. В боях за жизнь, в борьбе с фашистским рейхом Сломила недругов твоя страна. Ты слышишь ли, старик Шолом Алейхем? Победой правды кончилась война! Ты говоришь с потомками своими Не на одном, на многих языках. И пусть твое приветливое имя Живет и светит в будущих веках! 1946 ^TНАЧАЛО ДНЯ^U За окнами сумрак ранний На свет и на тьму похож, - Будто на синем плане Нового дня чертеж. Вижу, привстав с постели, Как выступают из мглы Строгие лесенки елей, Сосен прямые стволы. Слышу в тиши до рассвета Первые грузовики. Слышу, как в городе где-то Пробуют голос гудки. Тот, кто минуту свиданья Ночи и дня подглядел, Видел весь мир в ожиданье Новых событий и дел. ^TВ ДОРОГЕ^U В сумерки весенние За листвой берез Гулко в отдалении Свистнул паровоз. Дымными полотнами Застилая лес, Окнами бессчетными Замелькал экспресс. Слабо отраженные, Чуть светясь во мгле, Очерки оконные Мчатся по земле. Желтая вагонная Жесткая скамья - Жизнь моя бессонная, Молодость моя. По безвестным станциям Из конца в конец По Руси постранствовал Вдоволь мой отец. Скучной ночью длинною Он смотрел в окно. Перед ним пустынное Стлалось полотно. С тайною тревогою Под немолчный шум Много он дорогою Передумал дум. Не ему ли следуя, Я живу в пути. Все куда-то еду я Лет с пяти-шести. Но теперь вагонная Желтая скамья - Словно обновленная Молодость моя. И легко мне с первыми Встречными в пути Будто давний прерванный Разговор вести. x x x Не знаю, когда прилетел соловей, Не знаю, где был он зимой, Но полночь наполнил он песней своей, Когда воротился домой. Весь мир соловьиного песней прошит: То слышится где-то свирель, То что-то рокочет, журчит и стучит И вновь рассыпается в трель. Так четок и чист этот голос ночной, И все же при нем тишина Для нас остается немой тишиной, Хоть множества звуков полна. Еще не раскрылся березовый лист И дует сырой ветерок, Но в холоде ночи ликующий свист Мы слышим в назначенный срок. Ты издали дробь соловья улови - И долго не сможешь уснуть. Как будто счастливой тревогой любви Опять переполнена грудь. Тебе вспоминается северный сад, Где ночью продрог ты не раз, Тебе вспоминается пристальный взгляд Любимых и любящих глаз. Находят и в теплых краях соловьи Над лавром и розой приют. Но в тысячу раз мне милее свои, Что в холоде вешнем поют. Не знаю, когда прилетел соловей, Не знаю, где был он зимой, Но полночь наполнил он песней своей, Когда воротился домой. x x x В полутьме я увидел: стояла За окном, где кружила метель, Словно только что с зимнего бала, В горностаи одетая ель. Чуть качала она головою, И казалось, что знает сама, Как ей платье идет меховое, Как она высока и пряма. x x x Апрельский дождь прошел впервые, Но ветер облака унес, Оставив капли огневые На голых веточках берез. Еще весною не одета В наряд из молодой листвы, Березка капельками света Сверкала с ног до головы. x x x Столько дней прошло с малолетства, Что его вспоминаешь с трудом. И стоит вдалеке мое детство, Как с закрытыми ставнями дом. В этом доме все живы-здоровы - Те, которых давно уже нет. И висячая лампа в столовой Льет по-прежнему теплый свет. В поздний час все домашние в сборе - Братья, сестры, отец и мать. И так жаль, что приходится вскоре, Распрощавшись, ложиться спать. x x x Неужели я тот же самый, Что, в постель не ложась упрямо, Слышал первый свой громкий смех И не знал, что я меньше всех. И всегда-то мне дня было мало, Даже в самые долгие дни, Для всего, что меня занимало, - Дружбы, драки, игры, беготни. Да и нынче борюсь я с дремотой, И ложусь до сих пор с неохотой, И покою ночному не рад, Как две трети столетья назад. ^TИГРА^U Прошло полвека с этих пор, Но помню летний день, От зноя побуревший двор, Пригнувшийся плетень. Здесь петухов охрипший хор Поет нам по утрам, Что за двором еще есть двор - И нет конца дворам... Когда же непроглядный мрак Сомкнется за окном, Свирепый, страшный лай собак Разносится кругом. А днем собакам лаять лень И птицы не поют. И только в травах целый день Кузнечики куют. Среди пустынного двора У нас, ребят, идет игра. Кладем мы кучку черепков, Осколков кирпича - И городок у нас готов: Дома и каланча. Из гладких, тесаных камней Мы строим город покрупней, А из дощечек и коры Деревни - избы и дворы. Дремучий лес у нас - бурьян, Любой бугор - гора. А есть и море-океан - Овраг в конце двора... За этой медленной игрой Проводим мы весь день. На свет родился наш герой В одной из деревень. Никто не ведает о нем. Но вот приходит срок- И мы учить его везем В кирпичный городок. Мы не в один заглянем дом, Бродя по городку, Пока квартиру со столом Найдем ученику. Куда потом его везти, Еще не знали мы... Бегут дороги и пути Через поля, холмы. Бегут и вдоль и поперек Пустынного двора. А этот двор, как мир, широк, Пока идет игра! x x x С. М. Колышутся тихо цветы на могиле От легкой воздушной струи. И в каждом качанье негнущихся лилий Я вижу движенья твои. Порою печальна, подчас безутешна, Была ты чужда суеты И двигалась стройно, неслышно, неспешно, Как строгие эти цветы. x x x Как призрачно мое существованье! А дальше что? А дальше - ничего... Забудет тело имя и прозванье, - Не существо, а только вещество. Пусть будет так. Не жаль мне плоти тленной, Хотя она седьмой десяток лет Бессменно служит зеркалом вселенной, Свидетелем, что существует свет. Мне жаль моей любви, моих любимых. Ваш краткий век, ушедшие друзья, Изчезнет без следа в неисчислимых, Несознанных веках небытия. Вам все равно, - взойдет ли вновь светило, Рождая жизнь бурливую вдали, Иль наше солнце навсегда остыло И жизни нет и нет самой земли... Здесь, на земле, вы прожили так мало, Но в глубине открытых ваших глаз Цвела земля, и небо расцветало, И звездный мир сиял в зрачках у вас. За краткий век страданий и усилий, Тревог, печалей, радостей и дум Вселенную вы сердцем отразили И в музыку преобразили шум. x x x Когда забрезживший рассвет Вернет цветам и листьям цвет, Как бы проснувшись, рдеют маки, Алеют розы в полумраке. И птица ранняя поет... Как праздник, утро настает. Но, о заре еще не зная, Стоит за домом тьма ночная. Проснувшись в этот ранний час, Ты видишь меж кустов знакомых Тех странных птиц и насекомых, Что на земле живут без нас. Они уйдут с ночною тенью, И вступит день в свои владенья. ^TВ ЛОНДОНСКОМ ПАРКЕ^U Гайд-парк листвою сочною одет. Но травы в парке мягче, зеленее. И каждый из людей привносит цвет В зеленые поляны и аллеи. Вот эти люди принесли с собой Оранжевый и красный - очень яркий. А те - лиловый, желтый, голубой, - Как будто бы цветы гуляют в парке. И если бы не ветер, что волной Проходит, листья и стволы колебля, Я думал бы: не парк передо мной, А полотно веселое Констебля. x x x Морская ширь полна движенья. Она лежит у наших ног И, не прощая униженья, С разбега бьется о порог. Прибрежный щебень беспокоя, Прибой влачит его по дну. И падает волна прибоя На отходящую волну. Гремит, бурлит простор пустынный, А с вышины, со стороны Глядит на взморье серп невинный Едва родившейся луны. x x x Я помню день, когда впервые - На третьем от роду году - Услышал трубы полковые В осеннем городском саду. И все вокруг, как по приказу, Как будто в строй вступило сразу. Блеснуло солнце сквозь туман На трубы светло-золотые, Широкогорлые, витые И круглый, белый барабан. --- И помню праздник на реке, Почти до дна оледенелой, Где музыканты вечер целый Играли марши на катке. У них от стужи стыли руки И леденели капли слез. А жарко дышащие звуки Летели в сумрак и в мороз. И, бодрой медью разогрето, Огнями вырвано из тьмы, На льду речном пылало лето Среди безжизненной зимы. x x x Как хорошо, что с давних пор Узнал я звуковой узор, Живущий в пении органа, Где дышат трубы и меха, И в скрипке старого цыгана, И в нежной дудке пастуха. Он и в печали дорог людям, И жизнь, которая течет Так суетливо в царстве буден, В нем обретает лад и счет. x x x Ты много ли видел на свете берез? Быть может, всего только две, - Когда опушил их впервые мороз Иль в первой весенней листве. А может быть, летом домой ты пришел, И солнцем наполнен твой дом, И светится чистый березовый ствол В саду за открытым окном. А много ль рассветов ты встретил в лесу? Не больше чем два или три, Когда, на былинках тревожа росу Без цели бродил до зари. А часто ли видел ты близких своих? Всего только несколько раз. - Когда твой досуг был просторен и тих И пристален взгляд твоих глаз. x x x Быстро дни недели пролетели, Протекли меж пальцев, как вода, Потому что есть среди недели Хитрое колесико - Среда. Понедельник, Вторник очень много Нам сулят, - неделя молода. А в Четверг она уж у порога. Поворотный день ее - Среда. Есть колеса дня, колеса ночи. Потому и годы так летят. Помни же, что путь у нас короче Тех путей, что намечает взгляд. x x x Нет, нелегко в порядок привести Ночное незаполненное время. Не обкатать его, не утрясти С пустотами и впадинами всеми. Не перейти его, не обойти, А без него грядущее закрыто... Но вот доходим до конца пути, До утренней зари - и ночь забыта. О, как теперь ничтожен, как далек Пустой ночного времени комок! ^TСЧАСТЬЕ^U Как празднично сад расцветила сирень Лилового, белого цвета. Сегодня особый - сиреневый - день, Начало цветущего лета. За несколько дней разоделись кусты, Недавно раскрывшие листья, В большие и пышные гроздья-цветы, В густые и влажные кисти. И мы вспоминаем, с какой простотой, С какою надеждой и страстью Искали меж звездочек в грозди густой Пятилепестковое "счастье". С тех пор столько раз перед нами цвели Кусты этой щедрой сирени. И если мы счастья еще не нашли, То, может быть, только от лени. x x x Сегодня старый ясень сам не свой, - Как будто страшный сон его тревожит. Ветвями машет, шевелит листвой, А почему - никто сказать не может. И листья легкие в раздоре меж собой, И ветви гнутые скрипят, друг с другом споря. Шумящий ясень чувствует прибой Воздушного невидимого моря. ^TПОЖЕЛАНИЯ ДРУЗЬЯМ^U Желаю вам цвести, расти, Копить, крепить здоровье. Оно для дальнего пути - Главнейшее условье. Пусть каждый день и каждый час Вам новое добудет. Пусть добрым будет ум у вас, А сердце умным будет. Вам от души желаю я, Друзья, всего хорошего. А все хорошее, друзья, Дается нам недешево! ^TРОБЕРТУ ВЕРНСУ^U Тебе сегодня двести лет, Но к этой годовщине Ты не состарился, поэт, А молод и доныне. Зачем считать твои века, Когда из двух столетий Не прожил ты и сорока Годов на этом свете? С твоей страницы и сейчас Глядят умно и резко Зрачки больших и темных глаз, Таящих столько блеска. Все так же прям с горбинкой нос И гладок лоб широкий, И пряди темные волос Чуть оттеняют щеки. И твой сюртук не слишком стар, А кружева, белея, Заметней делают загар Твоей крестьянской шеи. Поэт и пахарь, с малых лет Боролся ты с судьбою. Твоя страна и целый свет В долгу перед тобою. Ты жил бы счастливо вполне На малые проценты Того, что стоили стране Твои же монументы, Ты стал чертовски знаменит, И сам того не зная. Твоими песнями звенит Шотландия родная. Когда, рассеяв полумрак, Зажжется свет вечерний, Тебя шахтер или рыбак Читают вслух в таверне. В народе знает стар и мал Крутую арку моста, Где твой О'Шентер проскакал На лошади бесхвостой. Поют под музыку твой стих, Сопровождая танцы, В коротких юбочках своих Праправнуки-шотландцы. Ты с каждым веком все родней Чужим и дальним странам. "Забыть ли дружбу прежних дней?" Поют за океаном. Мила и нам, твоим друзьям, Твоя босая муза. Она прошла по всем краям Советского Союза. Мы вспоминаем о тебе Под шум веселый пира, И рядом с нами ты в борьбе За мир и счастье мира! x x x В столичном немолкнущем гуде, Подобном падению вод, Я слышу, как думают люди, Идущие взад и вперед. Проходит народ молчаливый, Но даже сквозь уличный шум Я слышу приливы, отливы Весь мир обнимающих дум. x x x Порой часы обманывают нас, Чтоб нам жилось на свете безмятежней, Они опять покажут тот же час, И верится, что час вернулся прежний. Обманчив дней и лет круговорот: Опять приходит тот же день недели, И тот же месяц снова настает - Как будто он вернулся в самом деле. Известно нам, что час невозвратим, Что нет ни дням, ни месяцам возврата. Но круг календаря и циферблата Мешает нам понять, что мы летим. x x x Возраст один у меня и у лета. День ото дня понемногу мы стынем. Небо могучего синего цвета Стало за несколько дней бледно-синим. Все же и я, и земля, мне родная, Дорого дни уходящие ценим. Вон и береза, тревоги не зная, Нежится, греясь под солнцем осенним. x x x Т. Г. Когда, как темная вода, Лихая, лютая беда Была тебе по грудь, Ты, не склоняя головы, Смотрела в прорезь синевы И продолжала путь. ^TЭПИТАФИЯ^U