орький. Но есть у детской художественной книги сестры, сильно отстающие от нее в росте. Это книги учебные. Я думаю, можно со всей справедливостью сказать, что в деле создания учебных книг для детей у нас еще не было таких побед и удач, какие были одержаны в литературе художественной. А между тем это самые распространенные, многотиражные книги. Они не минуют ни одного школьника. Их запоминают от первой до последней строчки. Они проникают в самые отдаленные уголки страны гораздо скорее, чем популярнейшие книги поэтов и прозаиков. Для подготовки и выпуска их у нас существует особое и очень мощное издательство - Учпедгиз. Но может ли Учебно-педагогическое издательство нести всю ответственность за качество учебных книг? Не больше, чем издательство "Советский писатель" за советскую литературу. Задача создания талантливых, свежих, хорошо задуманных и хорошо написанных книг для нашей школы может быть разрешена лишь совместными усилиями педагогов и литераторов. Речь идет не только о первых книгах для чтения и литературных хрестоматиях, не только о книгах учебных в узком смысле этого слова. Для того чтобы школьники глубоко усвоили курс истории, им необходимы живые, художественные иллюстрации к этому курсу - исторические рассказы. Такие рассказы запоминаются на всю жизнь, а схемы исторических событий и голая хронология усваиваются с трудом и забываются очень легко. Чем моложе возраст, тем более ему нужны конкретные образы, а не отвлеченные понятия и схемы. Пожалуй, и самый учебник истории для младших и средних классов должен состоять из рассказов. Создать такой учебник нелегко. Но еще до его возникновения мы можем и должны дать школьнику в придачу к учебному курсу книгу - или, вернее, книги - интересных, сюжетных исторических рассказов. Но где же они, эти рассказы? Наша историческая библиотека школьника похожа на лестницу, у которой не хватает многих ступенек. Повести и романы у нас еще можно найти - хоть их не так уж много, - а вот исторических рассказов и очерков, относящихся к различным эпохам, пока еще почти совсем нет. Их нет, но есть люди, которые могли бы их написать. Это могли бы сделать авторы наших исторических романов - Степан Злобин, Георгий Шторм, Георгий Блок [1], Ольга Форш [2], Сергей Голубов [3], Сергей Бородин [4], Виктор Шкловский [5], Зинаида Шишова [6] и другие. Да и, кроме них, несомненно, найдутся писатели, которых эта задача может заинтересовать. А география? Какой это увлекательный предмет, если у преподавателя географии оказывается живое воображение и если он к тому же сам хоть немного попутешествовал на своем веку. Мы знаем, что человек никогда так не интересуется путешествиями, как в ранней юности. География может быть одним из самых любимых предметов в школе. Но как редко бывает, чтобы учебник географии был книгой, а не каталогом гор, рек, озер и городов, чтобы он по праву носил свое название "география" - "землеописание". Несомненно, такой учебник будет создан. Но уже и сейчас можно было бы вызвать к жизни собрание географических и краеведческих рассказов и очерков, романтических историй о давних и нынешних мореплавателях и землепроходцах. Как интересно было бы сопоставить какое-нибудь старинное путешествие по пескам среднеазиатской пустыни с нашей современной советской экспедицией, следующей по тому же маршруту. Дневник зимовки, жизнь высокогорной станции, лесного заповедника - все это как будто нарочно существует для того, чтобы увлекать и очаровывать читателя - ребенка и подростка. И непонятно только одно: почему рассказов об этом так мало и почему существующие рассказы так незаметны? Издательствам гораздо легче найти автора для объемистой повести о каком-нибудь путешественнике или, скажем, о судьбе экспедиции, чем для лаконичного рассказа на те же самые темы. А ведь именно короткий рассказ так нужен учителю на уроке, ученику после урока, детскому журналу - всегда. Короткие, точные, написанные с настоящим мастерством рассказы, слагаясь в одно целое, могли бы создать со временем обширный круг чтения, не менее содержательный, чем любой, самый емкий роман. Томик чеховских рассказов весит больше, чем многие и многие романы и повести его современников. Но вернемся к географическим рассказам. В первую очередь нам надо создать книгу о родине. Не книгу, обобщающую сведения, которых, кстати говоря, у маленького читателя еще нет, не беглый обзор необозримых пространств нашей страны, а поэтическую книгу, полную живых и конкретных подробностей. И не одну книгу, а много - самых разных по замыслу и форме. Это может быть, например, книга замечательных пейзажей, сопровождаемых очерками и рассказами. Когда-то, во времена молодости, Горький вместе со своими домочадцами и друзьями изготовлял для деревенских детей самодельные альбомы, наклеивая на чистые листы бумаги рисунки и снимки, вырезанные из иллюстрированных журналов. Алексей Максимович живо представлял себе, каким подарком будут для ребенка, лишенного детских книг и картинок, эти альбомы с интересными, живописными пейзажами, видами городов всего мира, с занятными сценами из быта разных народов и стран, с изображением невиданных машин, диковинных зверей и птиц. Сейчас детские книги проникают в самые отдаленные уголки страны. У нас существует крупнейшее в мире издательство книг для детей. Наши писатели вместе с художниками могут создать самые разнообразные книги и альбомы, посвященные народам СССР. Этим делом должны заняться не компиляторы, знакомые с географией страны по литературе, а писатели и художники, глубоко знающие и любящие свои родные края, исходившие их вдоль и поперек, изо дня в день наблюдающие их могучий расцвет. Но одному отряду литераторов - детским писателям - с этой огромной задачей не справиться. Она должна стать делом всей нашей советской литературы. --- Мне могут возразить, что далеко не все литераторы умеют писать для детей. В таком возражении есть доля правды. Чтобы говорить с детьми, автору книг для взрослых приходится зачастую несколько изменять свою манеру письма, свой стиль. Но ведь справился же когда-то с такими трудностями писатель, пользовавшийся в своих книгах для взрослых сложными периодами, эпически неторопливым темпом, как нельзя более соответствовавшим широте его художественных задач. Писатель этот - Лев Толстой. В предисловии к его "Русской книге для чтения", переизданной Детгизом в 1946 году, говорится: "Много лет Л. Н. Толстой накапливал материал для этой книги. Перечитывал школьные книги и детские журналы того времени, русские и иностранные произведения, написанные для народа, и произведения народного творчества. С особым вниманием изучал русские народные сказки и былины, пословицы, поговорки, загадки и живой русский народный язык. И лишь после этой огромной подготовительной работы он начал писать книгу, которую и закончил в 1872 году. Вышла она впервые под названием "Азбука". Из сопоставления дат видно, что Толстой работал над "Русской книгой для чтения" в период между двумя своими величайшими произведениями - "Войной и миром" (1863-1869) и "Анной Карениной" (1873-1877). В его четырех книгах для детского чтения есть рассказы, умещающиеся в трех - пяти строчках - и на нескольких страницах. В первых книгах рассказы состоят чаще всего из коротеньких предложений. В последующих - синтаксис постепенно усложняется. Но и в самых первых рассказах, напечатанных на первой странице первой книжки, есть все признаки живой речи, настоящего повествования. Простота и лаконичность не превращают их в сухие и скучные упражнения вроде: "Маша ела кашу", "Мама и Саша на сене". Первой книге для чтения предшествует у Толстого "Новая азбука". В ней даются даже не рассказы, а простые сочетания отдельных предложений, связанных между собой весьма незамысловатым сюжетом. Но вот что создает Лев Толстой из двадцати двусложных слов: "Несла баба ведро воды. Ведро было худо. Вода текла на землю. А баба была рада, что нести стало легче. Пришла, сняла ведро, а воды нету". Да ведь это вполне законченный рассказ с последовательным развитием фабулы, со всеми интонациями и паузами естественной, непринужденной речи. А вот еще более короткое сочинение Льва Толстого из той же "Азбуки" и тоже состоящее из двусложных слов: "Спала кошка на крыше, сжала лапки. Села подле кошки птичка. Не сиди близко, птичка, кошки хитры". Эти строчки могут многому научить всех тех, кто составляет рассказы для первого классного чтения или подбирает примеры для усвоения правил грамматики. Ведь даже в грамматических примерах речь должна быть сочной, свежей, а не безжизненной, вареной, как в большинстве учебников. Умел же К. Ушинский подбирать живые фразы для школьных прописей: "Зубы береги: беззубому, брат, плохо!" Такая фраза надолго запоминается и учит не только писать буквы по трем косым и беречь смолоду зубы, но и хорошо говорить по-русски. Работа Льва Толстого и Константина Ушинского убеждает нас в том, что книгу, которая учит ребят владеть словом, должны создавать люди, одаренные вкусом, слухом, талантом. Пусть это будут не Толстые и Ушинские (такие не каждый день являются на свет!). Но к чему прибедняться? В наше время и в нашей стране можно найти немало литераторов, обладающих педагогическим чутьем, и педагогов с литературным талантом. Трудясь над своими детскими книгами, Лев Толстой решал не одну педагогическую, но и художественную задачу. Для него было делом писательской чести справиться не только с многолистной эпопеей, но и с рассказом из четырех строчек, с повестью из двадцати четырех страниц. Умение писать коротко и просто было для него проявлением и доказательством высшего мастерства. Кто из современных ему писателей нашей страны и зарубежных стран мог поспорить с ним в этом искусстве! Сегодня, перечитывая учебные книги Толстого, мы особенно ценим в них его блистательное умение пользоваться всеми оттенками, всеми возможностями родного языка, его щедрую затрату писательского мастерства на каждые три-четыре строчки, которые превращаются под его пером в умные, трогательные и убедительные рассказы. Конечно, по этим книгам в наши дни мы не могли бы обучать школьников. Мир, который они отражают, гораздо уже нынешнего. Деревня тех времен не похожа на нынешний колхоз. Да и город уже не тот. Но этот великолепный опыт, этот подвиг художника, со всей страстью, со всей ответственностью взявшегося за такое, казалось бы, незаметное, скромное, кропотливое дело, навсегда останется воодушевляющим примером. Опыт Толстого многообразен. Не одни лишь рассказы и повести писал он для детей. В сущности, он и Ушинский были авторами наших первых детских энциклопедий. В "Четырех книгах для чтения" Льва Толстого вы найдете и басни в прозе, и сказки, и "рассуждения" - научные очерки на самые разнообразные темы: "Отчего бывает ветер?", "Как ходят деревья", "Тепло", "Магнит", "Куда девается вода из моря?", "Шелковичный червь", "Сырость", "Газы", "Отчего в морозы трещат деревья?", "Как делают воздушные шары?", "Гальванизм", "Кристаллы" и т. д. И все это написано пером Льва Толстого, тем же пером, что написало "Войну и мир", "Детство" и "Воскресение". Не жалея своего времени и сил, великий писатель трудился над очерком для детей на тему: "Отчего потеют окна и бывает роса?" В тех же "Четырех книгах для чтения" есть и небольшие исторические очерки, рассказы, анекдоты: "Ермак", "Мужик и царь", "Как тетушка рассказывала бабушке о том, как ей разбойник Емелька Пугачев дал гривенник", "Камбиз и Псаменит", "Поликрат Самосский", "Основание Рима" и т. д. Но венцом "Книг для чтения", несомненно, является повесть, помещенная почти в самом конце четвертой книги, - знаменитая повесть о Жилине и Костылине - "Кавказский пленник". Вряд ли можно найти во всей мировой литературе более совершенный образец маленькой повести для детей. В "Кавказском пленнике" мы находим редчайшее сочетание романтического сюжета с глубокой, поистине толстовской правдивостью и точностью в изображении обстановки и действующих лиц. "Кавказский пленник" показал, какой содержательной может быть детская повесть, напечатанная крупным шрифтом на двух десятках страниц. В ней есть приключения, столь привлекательные для юного читателя, но есть и большие чувства, оставляющие след на всю жизнь. --- Я говорю здесь о детских книгах Толстого так подробно потому, что эти книги лучше всего опровергают толки о существовании некоей непроходимой пропасти между так называемой "взрослой" литературой и детской, между педагогическим и литературным искусством. Это - кажущаяся, мнимая пропасть. Она может быть заполнена, если детские писатели не будут требовать никаких скидок на "детскость", а "взрослые" - на незнакомство с особенностями детской психологии. Не к этому ли призывал литераторов другой великий классик нашей родины, Алексей Максимович Горький, так много сделавший на своем веку для процветания детской литературы? Все его статьи о детском чтении направлены к тому, чтобы мобилизовать всю нашу литературу на создание "большой книги для маленьких". Помню, как заботливо искал он у себя на библиотечных полках лучшие книги, которые должен переиздать Детгиз, как бережно держал он, точно взвешивая на своих крупных ладонях, облюбованные им аккуратные томики, как серьезно и сосредоточенно обдумывал во время беседы со мной темы десятков и сотен будущих детских книг. Мысль его охватывала не только художественную литературу, но и литературу познавательную. Во время нашей последней встречи с ним весной 1936 года в Крыму он передал мне исписанные его квадратным почерком страницы, хранящиеся теперь в Горьковском музее. Эти страницы представляют собою два рекомендательных списка книг. Один список - для среднего возраста, другой - для младшего. Среди своего огромного труда Горький находил время для того, чтобы перебирать у себя в памяти и на полках множество разных повестей, романов, рассказов и сказок в поисках того, что может понадобиться и полюбиться детям. Подлинный писатель-гуманист, он заглядывал далеко в будущее и, не жалея, отдавал считанные часы своего рабочего дня мыслям и заботам о тех поколениях, расцвета которых ему не суждено было дождаться. ...Не я Увижу твой могучий поздний возраст... [7] Осуществить завещание Горького об участии литературы в деле воспитания детей и юношества - прямой долг каждого из нас. Писатели должны прийти на помощь детской библитеке и школе в решении самых крупных и самых рядовых повседневных задач - везде, где требуется перо писателя-художника. Именно от художественной литературы со всеми ее огромными, великолепными возможностями должна ждать помощи одна из самых важных книг, выпускаемых нашими издательствами, - та книга, которою пользуются миллионы детей, обучающихся читать, думать и говорить на родном языке. Можем ли мы допустить, чтобы такие книги при всем богатстве нашей общей и специально детской литературы были бедны, плоски, в лучшем случае только удовлетворительны? А между тем дело обстоит именно так. Правда, за последние годы уровень этих книг немного повысился. Из них выпали доморощенные стишки анонимных авторов, сухие и убогие по языку статейки. Трудно поверить, что в книжке для второго класса (1948 год) могли печататься такие стишки: А вот репейник - такой затейник: Жучке к хвосту прицепился. Жучка его далеко унесет и везде семена натрясет. Весной семена прорастут, летом опять репьи зацветут. Или другое стихотворение {В учебнике это "произведение" было напечатано без деления на стихотворные строчки. Но как его ни печатай - стихами или прозой, - оно все равно не станет ни прозой, ни стихами. (Прим. автора.)}, столь же примечательное, хоть и написанное в несколько ином - более меланхолическом тоне: Отыскала птичка ягоды рябины. Только собиралась ими пообедать, Как вблизи вдруг что-то сильно зашумело. Испугалась птичка и, вспорхнув с рябины, Захватила ягодку и с нею улетела. На опушке леса с ягодкой присела, Но опять тут что-то птичку напугало. Бросила рябинку, дальше полетела. Сейчас такого рода досадных клякс не осталось. Книжки для школьного чтения подверглись некоторой чистке, - так сказать, ремонту на ходу. Но сущность их изменилась мало. Настоящего замысла, образующего книгу, в них нет. Я имею в виду не методический принцип расположения и подбора материала, а тот крупный художественный и педагогический замысел, который вы ясно ощущаете, когда берете в руки "Родное слово" и "Детский мир" К. Ушинского или "Четыре книги" Л. Толстого. Книжки для чтения, по которым до сих пор учатся наши дети, не созданы, а именно "составлены" в полном смысле 'того слова. Составлены из лоскутьев стихов и прозы, из осколков учебных книг для чтения, существовавших в разные времена и зачастую построенных на основании разных, несходных между собою педагогических систем и принципов. При внимательном рассмотрении этих эклектических книжек легко обнаружить, что откуда пришло: из Толстого, из Ушинского, Вахтеровых [8], Тихомирова [9] и т. д. Много отрывков из классической и современной литературы дается в сокращенном, иной раз даже искромсанном виде. Составителям, например, ничего не стоит отрезать от знаменитой некрасовской строфы, состоящей из шести строк, ровно половину - три строчки: В полном разгаре страда деревенская... Доля ты! - русская долюшка женская! Вряд ли труднее сыскать... Не ищите в учебнике окончания строфы, не ищите рифмы к последней строчке. Необходимую составителям мысль - о женской доле - Некрасов высказал, и хватит с него... Что там еще растабарывать! Тем более что дальнейшие строчки, очевидно, по мнению составителей, не соответствуют установленным методистами возрастным нормам. К сожалению, эта спокойная и безмятежная уверенность, что любое литературное произведение - и стихи и прозу - можно резать и кроить произвольно и безнаказанно, вкоренилась чрезвычайно глубоко. Известен такой случай. Детскую писательницу Л. Воронкову пригласили в одно педагогическое учреждение, где готовилась - в порядке эксперимента - новая учебная книга для чтения. Просматривая проект книги, Л. Воронкова обнаружила в ней свой рассказ "Солнечный денек" в совершенно новой редакции. Впрочем, изменения оказались небольшие. Всего-навсего лето превращено в зиму, а девочки - в мальчиков. Писательница несколько удивилась и спросила, чем, собственно, вызвана такая метаморфоза. На ее вопрос ей ответили вопросом, от которого не отказался бы и сам Козьма Прутков: - А не все ли равно - мальчики или девочки? - Но зачем же в таком случае вы меняете? - поинтересовалась писательница. На это она получила простой и вразумительный ответ: - У нас в книжке и без того слишком много лета и девочек! По-видимому, составители уверены, что писателю глубоко безразлично, какое у него в произведении время года, какого пола его герои и как их зовут. Детей в рассказе Л. Воронковой авторы проекта хрестоматии переименовали, что, впрочем, вполне естественно: нельзя же девочек - после того как они стали мальчиками - называть женскими именами. К мальчикам и девочкам составители книг для чтения зачастую относятся так же, как любой автор задачника относится к своим персонажам. "Один мальчик сорвал 12 орехов..." "Один пешеход вышел из города А по направлению к городу Б..." Действительно, совершенно неважно, кто сорвал 12 орехов - мальчик или девочка. Действительно, совершенно неважно, какого пола был пешеход и в какоевремя года отправился он из города А в город Б. Все дело в том, что авторы учебных книг для чтения не видят разницы между словесным упражнением и арифметической задачей. Рассказ, стихи, сказка, включенные в учебную книжку, одинаково превращаются под их пером или ножницами только в упражнение. Я думаю, что это происходит отнюдь не от злого умысла, а от недостатка вкуса - я бы сказал, от нехудожественного отношения к художественному слову. --- Но бранить учебники легко. А вот сделать их - гораздо труднее. Заставьте-ка любого из самых суровых критиков заняться составлением книги для чтения - и он запросит пощады. По Ушинскому и по Вахтеровым книги сейчас не построишь. Мир меняется на наших глазах - не может же оставаться неизменным и "Детский мир". Наша книга для чтения должна быть построена на совершенно иной философской и педагогической основе. Она должна охватывать множество явлений и событий, из которых слагается наша жизнь, такая бурная и стремительная. Чем старше возраст читателя, тем легче найти для него материал, отражающий наше время, нашу страну. Тут к услугам составителя множество романов и повестей, написанных в советскую эпоху. Приток этого материала не прерывается. Но попробуйте указать десяток хороших, законченных, полноценных рассказов, которые можно было бы включить в учебные книги второго, третьего и даже четвертого класса. Я имею в виду такие рассказы, которые просто и ясно отражали бы нашу сложную жизнь и могли бы по праву стоять рядом с "Ванькой Жуковым", с которым им неизбежно придется встретиться в учебной книге для чтения. На одних стихах да отрывках из повестей таких книжек не построишь. Необходимо всячески растить, поощрять и культивировать короткиерассказы, которые за последние годы почти вытеснены длинными повестями. И не только рассказы нужны, но и художественные очерки. Надо замечать в газете и в журнале имя очеркиста и корреспондента, умеющего писать интересно, просто, свежо. - Кто знает, может быть, из него выйдет детский писатель! - сказал бы в таком случае Алексей Максимович и взял бы это новое имя на заметку. Надо, чтобы издательства были поворотливее, инициативнее. Не только Детгиз и "Молодая гвардия", постоянно имеющие дело с беллетристикой, но и Учпедгиз может затеять на подступах к будущим выпускам "Родной речи" беллетристические сборники и альманахи, мобилизующие писателей на работу над этим дефицитным сегодня видом литературы. Да и Детгиз и "Молодая гвардия", составляя планы, должны помнить, как нуждается в рассказах - исторических, географических, краеведческих и просто в рассказах - наша школа. Хорошая учебная книга для чтения не возникнет внезапно и сама по себе. Ее нужно подготовить исподволь. Одним из важнейших литературных жанров, без которого не может обойтись наша библиотека для детей и юношества, является короткая биография. Она насущно необходима школе, необходима учебным книгам. Издательства не должны успокаиваться на этот счет, прежде чем не подготовят целой серии мастерски написанных кратких биографий. Создать краткую биографию иной раз ничуть не легче, чем самую пространную. Недаром же древний мастер этого дела - Плутарх - прославился на века [10]. Но трудность встающих перед нами задач не может и не должна останавливать нас. Нам случалось брать и не такие крепости. Соединенными силами мы возьмем и эту. --- В заключение несколько слов о морали. Ведь мораль всегда бывает в конце. Говоря о коротких рассказах, столь необходимых в книге для классного чтения, нельзя не коснуться так называемых нравоучительных рассказов. Название это несколько устарело, но смысл его, в сущности говоря, не устарел нисколько. Чем, собственно, занимается литературное искусство, как не нравами, не поступками людей в разные времена и в разных обстоятельствах? В любом художественном произведении, как бы оно свободно ни строилось, как бы ни было сложно и глубоко, таится некая моральная идея. Только в одних жанрах литературы она очевиднее - например, в басне, притче, сказке, сатире, комедии; в других - в романе, повести, поэме - сокровеннее. Однако мы не должны думать, что наличие моральных идей освобождает автора от заботы о жизненности, полноценности и объемности его образов. Плоская, поверхностная мораль всегда отталкивает и подрывает доверие к литературе и к морали. Я вовсе не хочу сказать, что мораль надо обязательно прятать, скрывать. В басне, например, она настолько откровенна, что последние ее строчки зачастую так и называются "моралью". Мораль сей басни такова... Опасность - не в откровенности, а в навязчивости морального вывода, в излишней назидательности. Если читатель чувствует, что его с первой страницы повести, рассказа или сказки гонят к определенному выводу, он идет в эту сторону чрезвычайно неохотно. Он подозревает обман, инсценировку и всеми силами души сопротивляется нажиму. По счастью, в нашей детской литературе есть уже немало удач, достигнутых на этом ответственном участке. Мы знаем веселую, лукавую по форме и глубокую по существу мораль А. Гайдара. А как открыто и смело преподносит детям свою - вернее сказать, нашу советскую - мораль Маяковский, решающий вместе с маленьким читателем такой серьезный и кардинальный вопрос, как "Что такое хорошо и что такое плохо". От такой честной и прямой морали ребенок не откажется. Он скорей испугается хитро поданной ложки сиропа, которая маскирует порцию горького назидания. Сказка К. Чуковского "Мойдодыр" - задорная, живая, темпераментная - совершенно ясно, без всякой маскировки учит детей "умываться по утрам и вечерам", и дети с великим удовольствием сотни раз выслушивают и повторяют это поучение. Многие стихи С. Михалкова, Л. Квитко, А. Барто, Платона Воронько читатели воспринимают, радуясь стихам, а заодно и заключенной в них морали. На передовые позиции в борьбе за новую мораль вышла писательница В. Осеева. Целая серия ее коротких рассказов с большим или меньшим успехом решает эту труднейшую задачу. Чтобы оценить ее труд, надо понять, что для каждого такого рассказа необходимо найти особый, неожиданный поворот, сделать маленькое открытие. В одном из ее рассказов, например, это открытие заключается в том, что волшебным, осуществляющим все желания мальчика словом оказывается самое простое слово - "пожалуйста". Учить вежливости трудно. В. Осеева нашла способ остроумно и тонко дать ребятам этот полезный урок. Чудесной находкой можно считать басню в прозе "Две лягушки", написанную Л. Пантелеевым. Совет, который эта басня дает читателям, - никогда не терять мужества - "не умирать раньше смерти" - подан с тем неожиданным юмором, который по самому характеру своему исключает унылую назидательность. Пуще всего надо остерегаться, как бы мораль не оказалась скучным и назойливым "указующим перстом", Чем-то вроде таблички, прибитой гвоздями к живому дереву. Недавно мне передали целую коллекцию фотографий, сделанных в одном парке, где хранитель, заботясь о поведении посетителей, вывесил правила морали на самом видном месте - на деревьях парка. Я написал по этому поводу небольшое стихотворение, отрывок из которого позволю себе здесь привести: Стремясь порядку научить людей, Директор парка не жалел гвоздей, Чтоб вывесить такие объявленья: "Оберегайте лесонасажденья!", "Не рвать цветов!", "Запрещено курить!", "Не мять газонов!", "В парке не сорить!.." ............................................ Мы с вами книги детские видали, Пробитые насквозь гвоздем морали. От этих дидактических гвоздей Нередко сохнут книжки для детей... Мораль нужна, но прибивать не надо Ее гвоздем к живым деревьям сада, К живым страницам детских повестей. Мораль нужна. Но - никаких гвоздей! 1953  ^TПРИЛОЖЕНИЕ^U ^T"МИР В КАРТИНАХ" [1] ^U <> Заметки о детской литературе <> Вот вам задача. В любом этаже городского дома, в любой избе, хате, сакле, юрте, железнодорожной сторожке можно найти ребенка, читающего книгу. В каких же количествах должны выходить у нас детские книги, чтобы на долю каждого нашего ребенка и подростка пришлось хотя бы по одной книжке? Безо всяких сложных и кропотливых вычислений можно заранее сказать, что нам придется тут иметь дело чуть ли не с астрономическими числами - с миллионами, десятками миллионов. Но разве кто-нибудь из наших юных читателей может удовлетвориться всего только одной книжкой? Очевидно, десятки миллионов нам придется еще помножить на некое неопределенное число N. Задачу эту не на бумаге, а практически решают в наше время советские издатели и полиграфисты. А решить ее не так-то легко, потому что спрос на детскую книгу непрерывно растет, и достиг он такого высокого уровня не постепенно, а сразу - в самые последние годы. Ведь совсем еще недавно - всего каких-нибудь полтора десятка лет тому назад - даже самую удачную книгу, выпущенную в пяти или десяти тысячах экземпляров, можно было видеть на прилавках книжных магазинов добрых полгода или год. Небывалая, бесконечно раздвинувшаяся читательская аудитория с ее гулким резонансом значительно повышает ответственность советской литературы для детей. Каждая наша удача становится огромной удачей, каждая серьезная неудача - почти бедствием. Однако это вовсе не значит, что детская книга должна под давлением такой ответственности - стать добродетельно осторожной, аскетически суровой, не в меру глубокомысленной. Нет, широкие просторы, открывшиеся перед книгой, должны придать ей крылья, сделать ее еще смелее и полнокровнее. Она не только имеет право, но и обязана быть веселой, прихотливой, причудливой, "ребячливой" в лучшем значении этого слова. Нести детям радость - это одно уже является задачей далеко не маловажной. <> I <> ^TПОЭЗИЯ, А НЕ ПОУЧЕНИЯ^U Когда-то Белинский писал о детской книге: "Главное дело - как можно меньше сентенций, нравоучений и резонерства: их не любят и взрослые, а дети просто ненавидят, как и все наводящее скуку, все сухое и мертвое. Они хотят видеть в вас друга, который бы забывался с ними до того, что сам становился бы младенцем, а не угрюмого наставника; требуют от вас наслаждения, а не скуки, рассказов, а не поучений" [2]. Создать книгу, о какой пишет Белинский, нелегко. Но все же с чувством известного удовлетворения мы можем сказать, чго основой детской литературы, которая складывается в нашей стране, служит искусство, а не нравоучительное резонерство. Разумеется, это никак не может относиться ко всем нашим детским книгам. Что греха таить, у нас еще немало повестей и рассказов, которые являются всего лишь беллетристической иллюстрацией к холодному, резонерскому рассуждению. Немало стихов, которые способны обрадовать одних только составителей тематических хрестоматий, а не читателя-ребенка. Но если проследить пути нашей детской литературы, уловить ее направление, - станет ясно, что, несмотря на многие недочеты и неудачи, она все дальше уходит от сухой и бесплодной схемы, которую пытались навязать ей "угрюмые наставники" разных толков. Литература для детей становится у нас делом искусства, делом поэзии. Горький призывал участвовать в создании детской литературы писателей, работающих в самых разных жанрах и направлениях, ученых самых различных специальностей, "бывалых людей" с самым разнообразным жизненным опытом. Ведь литература для детей - это литература в первоначальном смысле слова, без той дифференциации, которая проложила в библиотеке для взрослых такую резкую границу между книгами художественными и научными. Книга, предназначенная для того, чтобы знакомить ребенка с миром, должна быть и познавательной и художественной вместе. А вся детская литература в целом должна представлять собой разнообразную, сложную, всеохватывающую и в то же время единую систему, в которую уложится весь богатый опыт, накопленный человечеством. Именно об этом мечтал Горький, предлагая писателям и лченым многочисленные темы о нашем прошлом и настоящем, о человеческом труде, который перестраивает мир. Но осуществима ли такая программа? Можно ли создать литературу, которая не лекциями, не конспектами, а художественными произведениями ответила бы на все многообразные запросы растущего человека? Могут ли писатели-художники участвовать в решении таких педагогических, как будто бы прикладных, задач, отвлекаясь от своих собственных лирических тем? Можно ли рассчитывать на то, что ученые и "бывалые люди" сумеют создать художественную книгу для детей? <> II <> В 1872 году Лев Толстой работал над романом из эпохи Петра Первого. В том же 1872 году вышли в свет его "Азбука" и четыре книги для чтения. Для этих книг Толстой написал такие замечательные, непревзойденные по мастерству, детские рассказы, как "Прыжок", "Акула" и "Кавказский пленник". Вряд ли работа над детскими рассказами и "Азбукой" была для Толстого отдыхом от напряженной творческой работы, успокоительным рукоделием в часы досуга. Задача, которую он ставил перед собой, была чрезвычайно трудна. Предельная краткость и лаконичность, вполне законченный и убедительный сюжет, отчетливый морально-философский вывод, свободно и естественно вытекающий из всего ходаповествования - вот требования, которые предъявлял Толстой к своим рассказам для детей. И это еще не все. Он ограничил свой синтаксис, почти исключив из него придаточные предложения. Он пользуется только самыми простыми, наиболее понятными оборотами речи, все время учитывая словарь и жизненный опыт своих учеников и читателей. Иной раз он даже запрещает себе пользоваться многосложными словами. Казалось бы, при таких ограничениях, у писателя, даже у самого талантливого, ничего не может получиться, кроме сухих экзерсисов для чтения и диктовки. А что сделал из этого Толстой? Его басни, сказки, рассказы, маленькие повести свободно и просторно умещаются в тех, как будто бы тесных, пределах, которые отвел им автор. Точность и ясность языка ничуть не мешают причудливости, гибкости и разнообразности стиля. Мужик говорит у Толстого, как мужик, барин - как барин, медведь - как медведь. Во всех этих рассказах и сказках даже самый неопытный читатель угадает одного автора. И в то же время как несходны между собой басня про лисицу и тетерева, сказка про трех медведей, рассказы "Филиппок" и "Акула", повесть о кавказском пленнике. Когда читаешь и перечитываешь эти немногочисленные страницы, ясно видишь, что не одни только педагогические мотивы побуждали автора к созданию детских рассказов и сказок, впоследствии ставших классическими. Несомненно, тут была и заманчивая для писателя художественная задача, требовавшая от него самого настоящего напряжения, самого высокого мастерства. Басня в три строки, драматический сюжетный рассказ в полторы страницы или целая повесть в печатный лист были для Толстого-художника таким же делом чести, как и новый большой роман, над которым он в это время начинал работать. Но ни "Кавказский пленник", ни "Акула", ни "Прыжок", при всей своей рекордной краткости, ясности и выразительности, пожалуй, не были для Толстого совершенно новым, еще не испытанным видом творчества. Ведь как ни своеобразна их задача, а все-таки рассказы, сказки и басни принадлежат к категории литераторы художественной, в которой Толстой к этому времени чувствовал себя уверенным мастером, хозяином. А вот писать о гальванизме, о кристаллах, о магните, об аэронавтах, о том, что такое удельный вес, или о том, куда девается вода из моря, или отчего потеют окна и бывает роса, - это было для Толстого, как было бы и для всех литераторов-беллетристов, делом необычным и новым. Однако и в этих "описаниях" и "рассуждениях" Лев Толстой не перестает быть художником. Он никогда не ограничивается сведениями, взятыми из книг, он вносит в "описания" живой голос и живые наблюдения. Вот, к примеру, одно очень небольшое произведение того же автора, который написал "Войну и мир" и "Анну Каренину". Произведение это мало кому известно и носит весьма прозаическое название: "Сырость". "Отчего паук иногда делает частую паутину и сидит в самой середине гнезда, а иногда выходит из гнезда и выводит новую паутину? Паук делает паутину по погоде, какая есть и какая будет. Глядя на паутину, можно узнать, какая будет погода: если паук сидит, забившись в середине паутины, и не выходит, это к дождю. Если он выходит из гнезда и делает новые паутины, то это к погоде. Как может паук знать вперед, какая будет погода? Чувства у паука так тонки, что, когда в воздухе начнет только собираться сырость и мы этой сырости не слышим, и для нас погода еще ясна, - для паука уже идет дождь. Точно так же, как и человек раздетый сейчас почувствует сырость, а одетый не заметит ее, так и для паука идет дождь, когда для нас он только собирается". Вот и весь рассказ. Сравнить паука с раздетым человеком или сказать, что "для паука идет дождь, когда для нас он только собирается" - это не пришло бы в голову ни одному профессиональному популяризатору. В самых прозаических, самых скромных "описаниях" и "рассуждениях" Толстого мы чувствуем художника, по когтям узнаем льва. А сколько поэзии в его рассказе о черемухе - в рассказе, самое название которого, несомненно, должно заинтересовать всякого любопытного ребенка - "Как ходят деревья". Виктор Шкловский высказал как-то интересную и убедительную догадку о том, что эта самая черемуха впоследствии превратилась у Толстого в репейник, с которого начинается "Хаджи-Мурат". Так, вещи, сделанные художником для детей, но сделанные в полную силу мастерства и вдохновения, не оказываются случайными в его литературном хозяйстве. Они связаны философскими и лирическими нитями со всем его творчеством. <> III <> Все четыре книги для чтения, написанные для детей Толстым, могут уместиться в одном небольшом томике страниц на полтораста. Рассказы, расположенные на первых страницах, проще простого. Ведь основная задача этих рассказов - научить ребят бегло и свободно читать, пристрастить их к чтению. И даже в наиболее сложных рассказах, в которых Лев Толстой говорит полным голосом, он не забывает о своих прямых - учебных - целях. Однако же все четыре книжки для чтения - вовсе не случайное собрание рассказов и очерков, удобных и пригодных для классных занятий. Мало-мальски внимательный взгляд сразу обнаружит в них отчетливо продуманную систему сведений о природе и человеке. Этот небольшой томик