печальной повести о Лауре.
     После Вяч. Иванова уже нельзя переводить Петрарку так,  как  переводили
до него. Это очевидно при любой оценке частностей его огромной работы,  даже
учитывая скепсис Бунина, о котором говорилось выше.
     Путь, проторенный Вяч.  Ивановым,  оказался  соблазнительным.  По  нему
пошли, в сущности, почти все, кто  брался  за  переводы  Петрарки.  Оговорка
"почти" относится к тем случайным обращениям к Петрарке, которые, понятно, в
счет не идут, порой даже при относительных удачах.
     Из переводчиков близкого к  нам  времени  больше  и  длительнее  других
работал над  Петраркой  А.  М.  Эфрос.  У  него  было  много  данных,  чтобы
переводить  Петрарку:  эрудиция,   глубокая   начитанность   в   итальянской
литературе, великолепное знание культуры Возрождения, итальянского языка. Со
всем тем нового слова он так и не сказал. Как переводчик Петрарки, он шел за
Вяч. Ивановым (споря лишь в толкованиях частностей). Ради соблюдения условий
стиха ему приходилось порою жертвовать петрарковской легкостью и изяществом.
Строки вроде: "Когда в кругу окрестных донн подчас // Вдруг лик Любви  в  ее
чертах  проглянет...",  говорят   сами   за   себя.   Инверсии,   громоздкие
словосочетания у А. Эфроса не результат  продуманной  системы,  а  следствие
непреодоленного сопротивления стихового материала.
     Из старшего поколения  наших  поэтов-переводчиков,  пожалуй,  особняком
стоит  работа  над  Петраркой  ученика  академика  А.  Н.   Веселовского   и
поэтического сподвижника Блока Ю. Н. Верховского. Первые его опыты переводов
Петрарки появились еще под непосредственным контролем  А.  Н.  Веселовского.
Работа растянулась на  несколько  десятилетий.  Всего  им  переведено  около
сорока стихотворных пьес Петрарки.  Но,  думается,  что  произошел  довольно
редкий случай, когда длительная работа, правда, с большими перерывами, пошла
не на пользу дела.  Безукоризненный  по  звучанию  стих  Верховского  обидно
"нейтрален" к материалу. И потому его  очень  легкие  в  чтении  переводы  -
Петрарки ли, Боккаччо или  европейских  "петраркистов"  -  звучат  несколько
однообразно. Есть в его переводе общее с Вяч. Ивановым, но это общее - налет
времени, а не индивидуальности, то есть своего  рода  налет  "переводческого
петраркизма".
     Обращались к Петрарке такие большие поэты, как Валерий  Брюсов  и  Осип
Мандельштам. Но это были не более  чем  первые  "прикидки".  Принципиального
значения в истории русского Петрарки они не получили.
     Таким образом, и по сей день в более чем полуторавековой жизни Петрарки
в русской поэзии наиболее примечательными  эпизодами  остаются  два:  первый
связан с  периодом  русского  романтизма,  второй  -  со  спорами  о  "новом
искусстве". В обоих  случаях  русский  Петрарка  оказался  живым  участником
литературных схваток. Все другие факты из жизни Петрарки в России  относятся
не  столько  к  истории  русской   поэзии,   сколько   к   истории   русской
образованности.