Лев Остерман. Сражение за Толстого --------------------------------------------------------------- © Copyright Лев Остерман Издательство "Монолит", 2000 From: vika@sail.msk.ru Date: 20 Jun 2004 --------------------------------------------------------------- "То же, что большинство революционеров выставляет новой основой жизни социалистическое устройство, которое может быть достигнуто только самым жестоким насилием и которое, если бы когда-нибудь и было бы достигнуто, лишило бы людей последних остатков свободы, показывает только то, что у людей этих нет никаких новых основ жизни". Лев Толстой "Конец века", 1905 г. Полное собрание сочинений, т. 36, стр. 260. "Идет моральная битва за наше издание. Не отчаиваюсь, верю в правое дело и уверен в конце концов в успехе - надо все публиковать Толстого". Из дневника Н. Родионова 26 ноября 1950 года СОДЕРЖАНИЕ Глава 1. Чертков Глава 2. Сражение за Толстого Глава 3. "Дневник ополченца" Глава 4. Годы военные Глава 5. После войны Глава 6. Родионовский дом Глава 7. Сражение за Толстого продолжается Глава 8. Завершение издания. Угасание дома Глава 9. Пришвины Глава 10. Последняя тетрадь Приложение Религиозные и общественные взгляды Л.Н. Толстого после 1879 г.Реферат Часть 1. Бог и человек Часть 2. Человек и общество Глава 1. Чертков В конце 70-х годов XIX-го столетия Лев Николаевич Толстой пережил глубочайший духовный кризис, проистекавший из сознания, что с неизбежной смертью уничтожается не только сам человек, но и все им содеянное. А следовательно, вся жизнь его не имеет смысла. О глубине этого кризиса читатель может составить себе представление из "Исповеди" Толстого, написанной в 1879 году. Приведу лишь один фрагмент: "Истина была то, что жизнь есть бессмыслица. - Я будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти, и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы не видеть, что ничего нет впереди кроме страданий и настоящей смерти - полного уничтожения. Со мной сделалось то, что я - здоровый, счастливый человек, почувствовал, что я не могу более жить - какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому, чтобы как-нибудь избавиться от жизни... Мысль о самоубийстве пришла мне так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. Мысль эта была так соблазнительна, что я должен был употреблять против себя хитрости, чтобы не привести ее слишком поспешно в исполнение. Я не хотел торопиться только потому, что хотел употребить все усилия, чтобы распутаться; если не распутаюсь, то всегда успею. И вот тогда я, счастливейший человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкафами в своей комнате, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от нее и, между тем, чего-то еще надеялся от нее". Эта надежда привела Толстого к новому представлению о Боге, к новой религии, существенно отличавшейся от канонического христианства. Опору для такого отличия он нашел в сопоставлении первоначальных текстов Евангелия (для чего ему пришлось освоить древнееврейский язык) с тем, что звучало с амвона церкви. В начале 80-х годов Толстой пишет свои религиозные трактаты: "Критика догматического богословия", "Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий", "В чем моя вера" и ряд других. В представленном им переводе Евангелия нет геены огненной, нет проклятий и угроз в адрес не приемлющих Христа, нет зловещей фразы "Не мир пришел я принести, но меч". Не приемлет Толстой и представления о непорочном зачатии, искупительной смерти и воскресении сына Божия. За все это священный Синод (в феврале 1891 года) отлучил его от церкви, как безбожника. В ответ на это Толстой писал в апреле того же года: "Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю, как Дух, как Любовь, как начало всего. Верю в то, что Он во мне, а я в нем. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и Которому молиться - считаю величайшим кощунством. Верю в то, что истинное благо человека в исполнении воли Бога, воля же Его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой к все большему и большему благу, дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем, более всего другого содействует установлению в мире царства Божия, т.е. такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собой". Подробнее религиозные и общественные взгляды Л.Н. Толстого после 1879 года представлены в реферате, приложенном в конце этой книги. Эти взгляды, в частности, включают в себя отказ от богатства и всякой не необходимой собственности. В свой личной жизни Толстой реализовал этот отказ передачей имения и всей недвижимости во владение семье, а также публичным отказом, в 1891 году, от любых авторских гонораров за все то, что им было и будет написано после 1884 года. Право собственности на произведения, опубликованные ранее, уже было передано жене, Софье Андреевне. Этот процесс духовного перерождения, естественно, повлек за собой разлад с многочисленным семейством Толстого (за исключением старшего сына Сергея и дочери Александры), видевшим в решениях писателя угрозу привычному, барскому укладу жизни. В те же годы аналогичную метаморфозу своих общественных взглядов, независимо от Толстого, пережил другой, совсем молодой человек - блестящий конногвардейский офицер Владимир Григорьевич Чертков. Он неожиданно отказался от военной и придворной карьеры, вышел в отставку и уехал в Воронежскую губернию, в имение родителей. Там занялся земской деятельностью: устройством школ, больниц, кооперативов и проч. Но сознание своего привилегированного положения среди бедствующих крестьян его угнетало. Прочитав "Исповедь" и публицистические статьи Толстого, он в октябре 1883 года, будучи 29 лет от роду, приехал к великому Учителю, чтобы предложить все свои силы и энергию в его распоряжение. Очень скоро Чертков стал не только секретарем, но и самым близким другом Толстого, несмотря на 20-летнюю разницу в возрасте. Правительство не имело другой возможности кроме цензурных запретов преследовать всемирно известного писателя. Но оно могло избавиться от чересчур пылкого поборника его идей. В 1897 году Чертков был выслан из России и поселился в Англии. Толстой воспользовался этим обстоятельством. Не будучи уверенным в сохранности рукописей и черновиков своих произведений, дневников, писем и архива, он стал переправлять все эти материалы Черткову. (Почта в те времена, надо полагать, работала надежнее, чем сейчас). В 1907 году Черткову было разрешено вернуться в Россию. В своем завещании от 31 июля 1910 года Толстой назначил своей юридической наследницей дочь Александру Львовну, а своим литературным душеприказчиком Черткова. При этом он выразил желание, чтобы "все рукописи и бумаги", которые останутся после его смерти, были переданы Черткову, дабы тот занялся их пересмотром и изданием того, что сочтет нужным. Чертков решил, что должно быть издано полное, научное собрание сочинений Толстого, куда бы вошло все, что было им когда-либо написано, включая дневники и письма, с соответствующими пояснениями и комментариями. В 1913 году он привез весь огромный архив Толстого в Петербург и сдал на хранение в рукописный отдел библиотеки Российской Академии Наук. Вскоре начинается мировая война, за ней следуют революции февраля и октября 1917 года. Было не до издания Толстого. Чертков ждал. К началу 1918 года ситуация как-будто стабилизировалась. Советская власть укрепилась, сформировала свою администрацию: Совет Народных Комиссаров (СНК) и некоторые министерства (то бишь Наркоматы) в том числе и Наркомат просвещения, который возглавил А.В. Луначарский. До начала тяжких испытаний гражданской войны еще оставалась пара месяцев. Однако время было смутное: разруха, неопределенность дальнейшего поведения Советской власти. Свои позиции сохранила, пожалуй, только производственно-потребительская кооперация. Для большинства интеллигенции, - особенно гуманитарной, - ее роль и место в новом общественном укладе были совершенно не ясны. Чертков не мог больше ждать. Ему шел 64-й год, а великое дело издания полного собрания сочинений Толстого не было даже начато. Он стал зондировать почву одновременно в двух направлениях: предложил осуществить издание Московскому Совету Потребительских обществ и вступил в контакт с Луначарским по поводу возможности государственной поддержки издания. Сохранился ответ Черткову из секретариата МСПО от 18 февраля 1918 года. Довольно уклончивый: согласие обуславливалось гарантией того, что это издание "будет единственным изданием всех произведений Льва Николаевича" (что было явно неприемлемо в силу завещания Толстого). Контакт с большевистской властью оказался, как-будто, более продуктивным. Луначарский доложил о предложении Черткова Ленину и получил его одобрение. Более того, Ленин через наркома просвещения пригласил Черткова, в случае необходимости, обращаться лично к нему. Это позволило Луначарскому в 1928 году, в статье "По поводу юбилейного издания сочинений Л.Н. Толстого" ("Известия" от 10 февраля) написать, что "первый раз этот вопрос в государственном порядке стал на очередь еще в 1918 году, причем возбужден он был по личной инициативе В.И. Ленина". Насчет инициативы в то тревожное время - навряд ли, но относительно поддержки можно не сомневаться. Владимир Ильич, надо полагать, дорожил своей репутацией в партийных кругах "специалиста по Толстому". 16 декабря 1918 года Коллегия Наркомпроса утвердила проект договора с Чертковым. Была согласована и ориентировочная сумма затрат на издание в размере 10 миллионов рублей. Чертков немедленно начал работу, собрав сильную команду литературоведов - более 30 человек. Их труд в ожидании государственного финансирования оплачивал он сам и Александра Львовна Толстая из своих личных средств. Предполагалось, что подготовку к печати рукописей каждого из намеченных 90 томов издания возьмет на себя Редакционный комитет под руководством Черткова, а само издание будет осуществлять только что созданное под начальством В.В. Воровского Государственное Издательство (Госиздат). Через него по трудовым соглашениям будет оплачиваться работа составителей томов. 5 июля 1919 года редколлегия Госиздата утвердила смету расходов на издание. Оставалось только подписать договор между Чертковым и Госиздатом. И тут неожиданно радужные горизонты издания закрыла черная туча. 29 июля 1919 года Совнарком РСФСР издал Декрет о национализации всех рукописей русских писателей, находящихся в государственных библиотеках и музеях. Это относилось и к архиву Толстого, переданному на хранение в библиотеку Академии Наук. Известно было также, что готовится Декрет СНК и о монополии государства на издание произведений русских классиков. Между тем, Лев Толстой еще в 1891 году не только отказался от гонораров за свои печатные труды, но и категорически запретил какую бы то ни было монополию на их издание. 12 августа 1919 года встревоженный Чертков подал в Совнарком докладную записку с протестом и просьбой сделать официальное разъяснение о том, что к рукописям Толстого июльский декрет о национализации не относится, и что государство не будет претендовать на монопольное право публикации произведений писателя. Не получив ответа, Чертков 28 октября того же года пишет по этому поводу личное письмо Ленину. Ленин Черткову не ответил, а распорядился переслать его письмо для рассмотрения в Наркомпрос, заместителю наркома М.Н. Покровскому. Ответа и оттуда не последовало. Не мог же, в самом деле, Наркомпрос решать вопрос о каком-то исключении из Декрета, принятого Совнаркомом! Тем более, что письмо было переслано не наркому Луначарскому, а его заместителю. (Вождь революции неплохо владел тонкостями бюрократии). Тогда Чертков через Бонч-Бруевича стал добиваться встречи с Лениным. Несмотря на сложность политической ситуации в России, 8 сентября 1920 года (на следующий же день после ходатайства Бонч-Бруевича) Ленин принял Черткова. Правда, основной темой их беседы был вопрос об отказе от службы в Красной Армии по религиозным убеждениям, поскольку Чертков одновременно был еще и Председателем объединенного Союза религиозных общин и групп. Об этом в архиве Ленина имеются соответствующие документы. По-видимому, беседа коснулась и вопроса об издании. Во всяком случае в ежедневной хронике деятельности Ильича в послевоенные годы, составленной научными сотрудниками бывшего Института Маркса-Энгельса-Ленина ("Биохроника Ленина", том 9, стр. 254) есть такая запись: "8/IX 1920 г. Ленин принимает (10 час. 45 мин.) В.Г. Черткова, беседует с ним об издании полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, в которое предлагает включить все написанное Толстым и снабдить произведения, дневники, письма исчерпывающими комментариями, и чтобы было полностью соблюдено принципиальное отношение Толстого к своим писаниям: отказ его от авторских прав и свободная перепечатка текста". Вопрос о монополии таким образом как-будто снимался. Однако разговор разговором, а Декрет СНК никто не отменял и никаких дополнений к нему объявлено не было. Поэтому Госиздат от подписания договора на условиях Черткова уклонился. Вопрос об отмене монополии на произведения Толстого был официально передан на решение Коллегии Наркомпроса, а оттуда перекочевал обратно в Совнарком. Но, как запишет позже в своей "Справке об издании" сам Чертков, этот вопрос "по тогдашним условиям не мог получить положительного решения". Так славно начавшееся дело повисло в воздухе. Обращаться вновь в Московский Союз потребительских обществ было бесполезно. Кооператоры и сами уже висели на волоске - большевистская власть не желала долее терпеть их независимость. Однако ситуация в те годы менялась быстро. 16 марта 1921 года X съезд РКП(б) принял решение о переходе к НЭП'у, а 7 апреля того же года вышел разрешающий Декрет СНК о потребительской кооперации. Буквально на следующий день после его появления (это уже не быстро, а стремительно!) образовалось "Кооперативное товарищество по изучению и распространению произведений Л.Н. Толстого", которое немедленно, 8 апреля, обратилось с письмом-просьбой к Черткову "принять на себя главное ответственное редакторство полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, предпринимаемого товариществом". Но это были пустые хлопоты - рукописями писателя безраздельно владело государство. Опереться на поддержку Ленина было уже невозможно - он вскоре тяжело заболел... Спустя некоторое время, упорный Чертков осторожно возобновляет переговоры об издании с новым директором Госиздата О.Ю. Шмидтом. Он настаивает теперь лишь на одном, более мягком условии: на титульном листе каждого тома планируемого издания должна красоваться надпись: "Перепечатка разрешается безвозмездно". Шмидт заявляет, что Госиздат готов принять это условие. Однако очевидно, что без санкции из самых высоких сфер издание начаться не может. Осенью 1924 года Чертков добивается встречи с И.В. Сталиным. Сталин благосклонно относится к планам Черткова. По его распоряжению в начале следующего, 1925 года Чертков передает свой проект издания заведующему отделом печати ЦК ВКП(б) тов. Соловьеву. На совещание по этому поводу в ЦК приглашен уже новый директор Госиздата тов. Бройдо, который выражает полную готовность предпринять проектируемое издание. Быстро решается финансовый вопрос. 23 июня 1925 года выходит постановление Совнаркома об отпуске 1 миллиона рублей (новых) на полное юбилейное издание Толстого (в 1928 году 100-летие со дня его рождения). 10 ноября 1925 года на заседании Коллегии Наркомпроса совместно с представителями Госиздата и фактически действующей редакции (участвуют: Луначарский, Бонч-Бруевич, Бройдо, Чертков и А.Л. Толстая) выработано соглашение, по которому допускается свободная перепечатка любого из томов будущего издания. Но... договор с издательством еще не подписан, соответственно и финансирование издания не началось. 30 июня 1926 года Чертков пишет письмо Сталину и председателю Совнаркома Рыкову. В письме говорится, что средства, которыми располагали он и А.Л. Толстая, иссякли, оплачивать работу редакционного коллектива нечем. Решением СНК была утверждена смета в 300 тысяч рублей на первые три года, но деньги не поступают. Чертков просит, несмотря на финансовые трудности, выделить безотлагательно хотя бы 100 тысяч рублей. Неожиданно ЦК ВКП(б) желает само "разобраться" в том, что это за издание. Для этого, как полагается, надо создать Комиссию. Спустя три месяца, в сентябре 1926 года при отделе печати ЦК образуется некая "тройка" под руководством тов. Молотова. Она назначает компетентную комиссию под председательством президента Академии художественных наук П.С. Когана. Комиссия знакомится с подготовленными к изданию материалами, учитывает архивы, беседует с редакцией под руководством Черткова и в декабре того же года докладывает в ЦК свое положительное заключение. 31 декабря 1926 года Совнарком "на основании решения высших партийных органов" утверждает план подготовки юбилейного издания полного собрания сочинений Л.Н. Толстого и ...для идеологического контроля за оным назначает Государственную Редакционную Комиссию (ГРК) в составе А.В. Луначарского, М.Н. Покровского и В.Д. Бонч-Бруевича. Названная комиссия одобряет проект договора с Госиздатом, предложенный В.Г. Чертковым. Но... договор с издательством все еще не подписан, и денег, по-прежнему, нет. Наконец, 23 марта 1927 года Государственный банк переводит на текущий счет Госиздата целевым назначением для Черткова... нет, не 100, а только 15 тысяч рублей в качестве аванса. Между тем подписание злополучного договора вновь откладывается. Новый директор Госиздата тов. А.Б. Халатов (они сменяются чуть ли не ежегодно) желает внести свою лепту в содержание договора. Чертков пишет по этому поводу возмущенное письмо Луначарскому. Для иллюстрации бюрократической волокиты того времени имеет смысл хотя бы частично процитировать это письмо. Чертков пишет: "...Бонч-Бруевич передал Халатову проект соглашения с Чертковым по поводу издания, но тот направил его своему заместителю Янсону... Тов. Янсон при моем свидании с ним захотел обсуждать различные предлагаемые им изменения в соглашении. Я ему сказал, что все содержание соглашения является результатом продолжительных (8-летних) переговоров моих с Советской властью; что начато это дело было при поддержке В.И. Ленина, обещавшего мне содействие при личном моем свидании с ним; что последние два года переговоры по этому делу приобрели благоприятный характер; что все пункты предлагаемого соглашения были предметом самого обстоятельного обсуждения двух совещаний под Вашим руководством; что содержание его в общих чертах было утверждено ЦК партии и что точный текст его был рассмотрен и одобрен всеми тремя членами назначенной по этому делу Государственной Комиссии. Я сообщил тов. Янсону, что в виду этих обстоятельств я решительно отказываюсь пересматривать и изменять вместе с ним столь обстоятельно рассмотренное и окончательно утвержденное высшей властью соглашение. После этого тов. Халатов поручил сообщить мне, что он может принять меня по этому делу только после того, как повидается с Вами. В виду чего я и счел желательным сообщить Вам вышеизложенное содержание моего разговора с тов. Янсоном". Но и письмо к Луначарскому не помогает. Госиздат договор не подписывает. Проходит еще год. 13 марта 1928 года Чертков снова пишет Сталину о том, что "Дело издания тормозится, так как Госиздат все же не утверждает соглашения, одобренного Государственной Комиссией..." Наконец высочайшая команда дана! 2 апреля 1928 года В.Г. Чертков подписывает с Госиздатом "соглашение" (договор) об издании Полного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого. Стоп! На этом месте я разрываю скучную ткань беспристрастного повествования о переговорах, проектах договора, сметах, докладных и письмах в высокие инстанции, встречах с руководителями государства для того, чтобы выразить свое изумленное восхищение личностью самого Черткова. Подумать только: дворянин, некогда блестящий гвардейский офицер в чуждой, если не сказать враждебной, обстановке становления Советского государства. в течение целых десяти лет, смирив гордыню, неуклонно и терпеливо пробивает стену равнодушия новых властей и сопротивления чиновников от литературы. Добивается встреч и просит поддержки у главарей злополучного революционного переворота. В голодные годы расходует на дело издания все свое состояние. Для того только, чтобы сохранить для нас, потомков, бесценное наследие сокровенных дум, веры, творческих поисков, терзаний и озарений великого Художника и Мыслителя. Какое счастье для русской литературы! Какая удача! Страшно подумать, чего лишилась бы русская и мировая культура, если рядом с Толстым не оказался Владимир Григорьевич Чертков. ...Но вернемся к нашей истории. Мы прервались в обнадеживающий момент подписания в начале апреля 1928 года договора между Госиздатом и Чертковым об издании Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого. Это еще далеко не конец мытарств. До реализации договора в полном объеме придется пройти долгий (длиной в 30 лет), трудный, а порой и опасный путь. Об этом речь впереди. А пока что я хочу обратить внимание читателя на один важный пункт подписанного договора. Его 3-й пункт гласит: "По настоящему соглашению в предпринимаемом издании основной текст писаний Л.Н. Толстого должен быть издан полностью и не подлежит никаким дополнениям, сокращениям или изменениям. Редакция издания должна быть объективна и свободна от всякой тенденциозности и интерпретаций тех или иных мест писаний Л.Н. Толстого". Этот пункт отражает приведенное выше указание Ленина, данное им 8/IX 1920 г. в беседе с Чертковым - включить в издание "все, написанное Толстым". О том же снова, в 1928 году, в уже цитированной статье, напоминает нарком Луначарский. Определяя основную функцию Государственной Редакционной Комиссии, он пишет: ..."Задачей этой комиссии является соблюдение полнейшей объективности в издании сочинений Л.Н. Толстого, недопущение какого бы то ни было сужения, искажения или стилизации подлинного Толстого"... (курсив всюду мой - Л.О.) ...Уважаемый читатель, сохрани в памяти все эти категорические заявления: не пройдет и десяти лет в истории Издания, как нам придется к ним вернуться. Одновременно с соглашением утвержден состав Редакторского комитета, который под руководством Черткова должен осуществлять координацию и контроль за работой всех, довольно многочисленных редакторов, ведущих подготовку томов к изданию. В комитет вошли известные исследователи творчества Толстого: А.Е. Грузинский, Н.Н. Гусев, Н.К. Пиксанов, П.Н. Сакулин, М.А. Цявловский, К.С. Шохар-Троцкий и А.Л. Толстая. (Позднее после смерти Грузинского, Сакулина и отъезда из России А.Л. Толстой в комитет будут введены Н.К. Гудзий, В.И. Срезневский и Н.С. Родионов). Работа по подготовке издания была организована следующим образом. Все наследие Толстого распределили по примерно 90 томам. Эта цифра по ходу дела несколько изменялась, некоторые тома сдваивались. Художественные произведения и варианты к ним с соответствующими комментариями, а также статьи, планировалось разместить в первых 45 томах, затем дневники и записные книжки - в 13 томах и, наконец, письма - в 31 томе. Нумерация томов внутри каждой из трех групп устанавливалась в хронологическом порядке написания. Вариантам крупных художественных произведений были отведены отдельные тома. К примеру, неопубликованные, но вполне завершенные варианты порой больших фрагментов "Войны и мира" заняли 4 тома - столько же, сколько и окончательный текст. Тома были поручены для составления и редактирования членам Редакционного комитета и приглашенным вне штата редакторам (за все время издания - 43 человека). Таким образом подготовка всего издания шла одновременно. Это не означает, что все тома должны были выходить в одно и то же время. Трудоемкость их составления была существенно различной. Но в любом случае время подготовки каждого тома измерялось не месяцами, а годами. Последнее замечание может вызвать недоумение у некоторых читателей. Чтобы его рассеять, достаточно назвать одну лишь цифру: варианты, черновики, заметки и корректуры, относящиеся только к четырем, хотя и крупным произведениям писателя ("Война и мир", "Анна Каренина", "Что такое искусство" и "Царство Божье внутри вас") занимают более 600 тысяч(!) страниц машинописного текста. При этом следует иметь в виду, что, приступая к работе над томами, редакторы имели в своем распоряжении отнюдь не упорядоченную машинопись. Великий писатель ничуть не заботился о доступности своего архива. Последний представлял из себя огромную, хаотически смешанную кипу листков и обрезков листков, исписанных с обеих сторон весьма неразборчивым почерком. Их нужно было прочитать, подобрать по контексту, рассортировать по произведениям и последовательным авторским редакциям. Затем перепечатать, вновь тщательно сличить с автографами и лишь потом начать научную обработку: восстановление вариантов, сопоставление их между собой и с окончательным текстом, подготовку комментариев. Дневники Толстой вел с небольшими перерывами всю свою сознательную жизнь (с 1847 по 1910 год), а число сохранившихся и найденных писем Толстого превысило восемь с половиной тысяч. Дневники и письма (равно как и некоторые статьи) готовились к публикации впервые. Текстологическая работа над уже опубликованными (даже при жизни автора) произведениями имела целью устранение, путем тщательной сверки с черновиками, корректурами и вариантами, цензурных пропусков, ошибок, допущенных при переписке рукописей, типографских опечаток. К примеру, текстологических поправок к последнему прижизненному изданию "Анны Карениной", сделанных редактором (В.А. Ждановым) набралось более 900! Но вернемся к организации дела. Рукопись подготовленного к печати тома рецензировалась одним из членов Редакционного комитета, затем обсуждалась на его заседании (таковых за время издания было 156). Обсуждение подробно протоколировалось. Затем все материалы по тому направлялись в Государственную Редакционную Комиссию. Одобренная в ГРК рукопись поступала в Госиздат для печати без каких бы то ни было изменений. Работа редакторов должна была оплачиваться по трудовым соглашениям с Госиздатом, предусматривающим и выплату аванса, поскольку для многих редакторов эта работа являлась основным источником средств к существованию. Для обеспечения единого подхода к составлению томов, подготовке рукописей и комментариям М.А. Цявловским была разработана подробная инструкция. Могут ли возникнуть у читателя сомнения в необходимости столь трудоемкой работы? Не думаю, но на всякий случай назову лишь некоторые, важнейшие, на мой взгляд, ее плоды. Во-первых, создается эталон для последующих, безошибочных публикаций всех произведений Толстого. Во-вторых, открывается для молодых писателей "творческая лаборатория" великого писателя. В-третьих, публикация вариантов художественных произведений, помимо чисто сюжетного интереса, обогащает образы уже знакомых персонажей и наше понимание отношения автора как к ним самим, так и к событиям, в которых они участвуют. В комментариях приводятся материалы, из которых видно как развивалось каждое произведение в процессе его создания, отмечаются все связанные с ним высказывания Толстого в дневниках, записных книжках и письмах, используется и другая мемуарная литература, как опубликованная, так и находящаяся в рукописях. Публикация дневников и писем разворачивает перед нами всю панораму жизни писателя, эволюцию его духовного облика, его мысли, сомнения, философские взгляды, его поиски и творческие озарения. Эта публикация представляет ряд прототипов героев его произведений, взгляды Толстого на современное ему общество, да и всю историю общественного развития за период длительностью в 70 лет. Более того. Великие художники обладают даром предвидения будущей общественной эволюции. Их провидческие мысли могут предостеречь от многих ошибок нас - потомков. Вот только один пример - размышления Толстого о пользе технического прогресса из дневниковой записи 1907 года: "Средства воздействия технического прогресса могут быть благодетельны только тогда, когда большинство, хотя и небольшое, религиозно-нравственное. Желательно отношение нравственности и технического прогресса такое, чтобы этот прогресс шел одновременно и немного позади нравственного движения. Когда же технический прогресс перегоняет, как это теперь, то это - великое бедствие. Может быть, и даже я думаю, что это бедствие временное; что... отсталость нравственная вызовет страдания, вследствие которых задержится технический прогресс и ускорится движение нравственности и восстановится правильное отношение"*. Читатель легко может сопоставить это высказывание Толстого, к примеру, с недавней историей использования атомной энергии. Но вернемся к конкретным перипетиям подготовки Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого. 2 июля 1928 года Наркомпрос (надо полагать по настоянию Черткова) издал специальное положение о "Комитете по исполнению воли Л.Н. Толстого". Этот комитет, в частности, получил право наблюдения за расходованием Гослитиздатом средств, отпускаемых на издание. В состав комитета под председательством Черткова вошли: А.Б. Гольденвейзер, Н.К. Муравьев, О.К. Толстой и Н.С. Родионов. Второй раз в моем рассказе встречается фамилия Н.С. Родионов. Кто это? Почему его включают в состав Комитета по наблюдению за исполнением воли Толстого вместе с известным пианистом и другом Льва Николаевича А.Б. Гольденвейзером? Среди литераторов того времени фамилия Родионов не фигурирует. В прижизненном окружении Толстого - тоже. Резонно предположить, что это - человек, близкий Черткову. Это действительно так. Более того. Перед своей смертью в 1936-м году Чертков передаст все дело издания Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого в руки Николая Сергеевича Родионова, который посвятит этому делу почти всю свою дальнейшую жизнь - в общей сложности около 30 лет. И самоотверженная работа, и личные интересы Николая Сергеевича все эти годы будут неразрывно связаны с драматической эпопеей Толстовского издания. В такой связи я в последующих главах постараюсь представить читателю основные этапы и эпизоды "сражения" с Советской властью за полное, без купюр издание Толстого, которое практически в одиночку, вел Николай Сергеевич Родионов. Параллельно с этим, знакомясь с историей второй половины жизни самого Николая Сергеевича, читатель сможет проследить эволюцию понимания им, потомком старинного дворянского рода, новой советской действительности. И убедиться в том, что тяжкие удары судьбы и утрата первоначальных иллюзий не помешают ему сохранить верность своим жизненным принципам. Главным источником для такого знакомства послужат записные книжки и дневники Николая Сергеевича - 26 толстых тетрадей, хранящихся в архиве Ленинской библиотеки. Мало кому известная история "сражения за Толстого" дает мне право включить имя Николая Родионова в название книги, а сейчас побуждает прервать на короткое время повествование о Черткове и начальном становлении Издания для того, чтобы вкратце рассказать о первой половине жизненного пути главного героя этой повести, до его прихода в Редакцию Толстовского издания. Без этого все дальнейшее будет мало понятно. Итак: Николай Родионов - ранние годы жизни (до 1928 года). Николай Сергеевич Родионов родился 27 марта 1889 года в небогатом помещичьем имении "Ботово", находившемся примерно на половине пути между нынешним Солнечногорском и Дмитровым. Имение принадлежало одной из обедневших ветвей старинного дворянского рода Шаховских. Бабушка Николая Сергеевича по материнской линии, княжна Шаховская умерла в Ботово в 1918 году. Род князей Шаховских известен с конца XVI века. Потом этот титул носили и обер-прокурор Синода (в середине XVIII века), и декабрист - один из основателей "Союза благоденствия", и известный в середине XIX века драматург. Дед Николая Сергеевича командовал гвардейскими егерями в Бородинском сражении, а его дальний родственник, князь Дмитрий Иванович Шаховской, был известным публицистом, земским деятелем, депутатом 1-ой Государственной Думы (от кадетов), а в 1917 году - министром Временного правительства. Он дожил до 1939 года. После Октябрьской революции работал в кооперации. Можно предполагать, что его пример сыграл свою роль в формировании общественной позиции младшего поколения семьи Родионовых. Их было четверо, братья: Николай, Константин, Сергей и сестра Наталья. Отец - военный инженер рано покинул семью и жил в Москве. Детей вырастила мать - женщина демократических убеждений и передовых взглядов на воспитание. Принадлежащие имению земли арендовали крестьяне деревни Ботово и близлежащих сел: Матвейково, Косминки и Алабуха. Условия аренды, по-видимому, были льготные и отношение крестьян к помещице дружественное. Об этом свидетельствует тот редкостный факт, что после революции по постановлению волостного крестьянского схода верхний этаж помещичьего дома был оставлен в пожизненное владение его бывшей хозяйке. А на ее похороны в 1920 году собралось множество крестьян из окрестных деревень - могила была сплошь засыпана полевыми цветами. Детей своих "барыня" воспитывала по-спартански. Николай Сергеевич вспоминает, что в грозу с молниями и громом малышам разрешалось нагишом бегать перед домом под проливным дождем. В три года мать посадила его на лошадь без седла и сказала: "поезжай"... Очень поощрялась и дружба с крестьянскими детьми. Большую часть времени мальчики Родионовы проводили в деревне, участвуя на равных в играх и делах деревенской ребятни: зимой в катании на салазках, летом - в купаньях, сборе ягод, поездках в "ночное" - на выпас лошадей. Гимназистом, приезжая на лето в Ботово, Николенька Родионов едва ли не каждый день ходил в деревню к своим знакомцам. Уже незадолго до своей кончины, в 1957 году Николай Сергеевич записывает в дневнике: "...Вот опять вспомнилось Ботово, и в частности Онофрий Бубнов. Он очень любил лошадей, служил кучером. Как-то поздней осенью, вечером иду в темноте мимо конюшни и слышу странные звуки - всхлипывания с причитаниями. Онофрий только что приехал со станции, кланяется в землю и плача приговаривает: "Милые вы мои лошадушки, простите вы меня окаянного. Я вас зря иногда обижал: подстегну кнутом, когда не надо, и овес на станции продавал, чтобы выпить - вы, сердешные, шли усталые и голодные, а я пьяный. Простите меня ради Христа..." В первые годы коллективизации Онофрий был председателем Косминского колхоза, но года через два его не переизбрали, и он ушел в пастухи. И как был доволен! Старший брат его Семен Бубнов был мужик с воображением. Любил работать ночным сторожем или пасти "ночное", чтобы все было цело и никто не воровал... Зато когда напьется, поколачивал свою старуху мать, бабушку Варвару, приговаривая: "Какое ты имела право, растудыть твою мать, меня родить такого несчастного? За то и бью, что родить родила, а счастья не дала. Всех убью, кто родил несчастных. Несчастных не должно быть на земле". Я это сам видел и слышал... С Бубновыми и со всеми другими мужиками из Косминки и Алабухи в детстве, да и позднее, мне всегда было интересно. Я знал все их нужды, знал по имени всех их ребятишек, а их много было. И они все считали меня за своего и потому в начале революции даже выбрали меня гласным в волостную Земскую единицу, которой так и не пришлось существовать... А в 18-м году постановили принять меня в общество и выделить мне земельный надел. Но не пришлось... Много на Алабухе было интересных крестьян. Иван Серов, хорошо помнивший крепостное право, интересно рассказывал про то время и про помещика Сабурова, Сергей Абрамов Свистунов - рослый красавец, чрезвычайно рассудительный и много других. Память моя ясно сохранила образы всех крестьян Косминки и Алабухи. Самое мое любимое времяпрепровождение летом в детстве и юности было часами беседовать с ними и слушать их рассказы, многие - высокохудожественные. Там, с ними я чувствовал себя дома и на месте". Естественно, что общественные взгляды и жизненные планы гимназиста старших классов Николая Родионова были связаны с защитой интересов крестьян. Сохранились его записные книжки того периода под общим заголовком "Думы и размышления". Вот несколько фрагментов из этих записей. Например от 11 марта 1906 года на тему "Крестьяне и земство": "Говорят, что теперь крестьянин имеет свою собственность - землю. В чем различие, спрошу я, между правом на землю до освобождения и после? Разница только та, что раньше крестьянин платил оброк только одному своему господину, теперь он платит за ту же землю... различные налоги, подати и оброки в гораздо большем размере, чем раньше: и своему бывшему господину за выкуп земли и всем ступеням пресловутой бюрократической лестницы..." И далее: "Но вот тот же светлый Император возвестил новую реформу - учреждение Земства. Вот Земство возникло, но недолго оно устояло на своей высоте. Вскоре его начали угнетать со всех сторон, урезывать и стеснять. Подлым бюрократам стало досадно на Земство, что благодаря ему простой народ просыпается от своего векового сна. И вот бюрократия придумала учреждение Земских Начальников, то есть таких же, назначенных властью чиновников, только под маской Земства... Правительство дало им такое громкое название, чтобы подорвать авторитет Земства. Но это не удалось руководителям нашей родины! Народ возненавидел Земских Начальников, но авторитет Земства не упал, а, наоборот, возвысился, так как нашлись у нас на Руси честные люди, которые, невзирая ни на какие препятствия, стали крепко на намеченном пути, взялись за дело горячо и мужественно отстаивают земские крестьянские интересы". ...В записи от 10 августа того же года гимназист Родионов размышляет о разных категориях людей: К первому разряду он относит тех, "у которых нет никакой духовной жизни, они живут весело, пьют, спят, едят и во всем уподобляются животным". Ко второму - людей, "которые заботятся только о своих домашних дел