удников германского посольства фактическим убийцей Мирбаха, исчез. Ленин, Свердлов и Троцкий, видимо, рассматривали происходящее как совместный заговор ПЛСР и ВЧК. Именно поэтому против ПЛСР по распоряжению Троцкого были двинуты "артиллерия и другие части", ВЧК была объявлена распущеной, Дзержинский с поста председателя ВЧК снят, а на его место назначен Лацис (который должен был по своему усмотрению набрать в Комиссию новых людей). Поскольку в ходе операции по разгрому ПЛСР предполагалось окружить Большой театр, на специально созданную для того должность начальника охраны наружного кольца театра Троцкий назначил Фомина. Петерс и Полукаров должны были арестовать фракцию левых эсеров съезда(73). Лацис тем временем пытался сменить обычный караул у здания ВЧК, состоящий из чекистов, самокатчиками. От Троцкого же, со ссылкой на решение Совнаркома, Лацис получил приказ арестовать всех левых эсеров -- членов ВЧК и объявить их заложниками. В ВЧК в это время находился заместитель Дзержинского левый эсер Загс (Закс), но он настолько искренне недоумевал по поводу происходящего, что Лацис арестовывать его не стал. А вот зашедшего в ВЧК члена коллегии левого эсера М. Ф. Емельянова "немедленно распорядился арестовать"(74) как заложника. ЦК ПЛСР был извещен об успешном исполнении террористического акта самим Блюмкиным, приехавшим в отряд Попова примерно в три часа дня. Тем не менее до прибытия туда в шестом часу вечера Дзержинского с чекистами Беленьким, Трепаловым и Хрусталевым левые эсеры ничего не предприняли. Если бы ЦК ПЛСР действительно готовил террористический акт, он немедленно сообщил бы о его исполнении делегатам съезда Советов, так как через съезд можно было расторгнуть Брестский мирный договор (к чему и стремились левые эсеры). Вместо этого более двух часов. т. е. с момента приезда Блюмкина и до прибытия Дзержинского в здание отряда ВЧК, ЦК ПЛСР решал, как реагировать на убийство: взять ли ответственность за террористический акт на себя или отмежеваться от него и выдать Блюмкина большевикам. Ответ на этот вопрос для ЦК не был легок. Многое зависело от того, как поведет себя лидер ПЛСР Спиридонова. Но Спиридонова в качестве политической деятельницы была "несдержанна, неделовита(75), "самолюбива, никого не хотела слушать"(76). Возможно, что именно она настояла на принятии ЦК ПЛСР ответственности за убийство Мирбаха. Д. Кармайкл считает, что Спиридонова сделала это из солидарности со своими партийными товарищами -- Блюмкиным и Андреевым(77). Похоже, что именно так. Даже советская историческая энциклопедия решается обвинять Спиридонову в "моральном руководстве левоэсеровским мятежом", а не в практическом(78). Левым эсерам просто не оставалось ничего иного, как санкционировать задним числом уже совершенное убийство, тем более, что осуждение покушения на Мирбаха было бы для ПЛСР равносильно политическому самоубийству. В этом случае ЦК левых эсеров пришлось бы не только отмежеваться от убийства и выдать на расправу большевикам членов своей партии, но, главное, признать свою политику в отношении Брестского мира провокационной. Наконец, левым эсерам трудно было вообразить, что большевики подвергнут репрессиям всю партию за убийство одного или трех германских "империалистов". Большевики переиграли левых эсеров, хотя во всеуслышание утверждали обратное. "Когда по первым непроверенным сведениям, -- указывал Троцкий, -- мы узнали, что речь идет об акте левых эсеров, мы еще были уверены в том, что не только партия", но и ее ЦК "ни в коем случае не захотят и не смогут солидаризироваться с этим актом". Именно поэтому "Дзержинский, узнав о том, что убийцей является Блюмкин, отправился не во фракцию левых эсеров, а в отряд Попова"(79). Троцкий умолчал, однако, что в здании отряда ВЧК находилось к тому времени большинство членов ЦК ПЛСР, в то время как обезглавленная фракция ПЛСР находилась в самом театре. Большевикам важно было скомпрометировать ЦК партии, а не левоэсеровскую фракцию съезда. К тому же, Троцкий не указал, что после убийства Мирбаха Блюмкин поехал в отряд Попова. И если Дзержинский искал Блюмкина, ему нечего было делать в Большом театре. Очередное заседание съезда Советов предполагалось открыть в 4 часа. Фракция левых эсеров, еще не знавшая об убийстве Мирбаха, заняла места в правой части партера и лож, но в президиуме съезда было пусто. Вопреки всеобщим ожиданиям, в театр не приехал Ленин. "Заседание не начиналось, -- вспоминает очевидец. -- В зале не был еще дан полный свет. На сцене пустовали столы. Сбоку томились стенографистки. В дипломатической ложе тоже никого не было"(80). В зале находились только немногие лидеры левых эсеров (в том числе Мстиславский и Колегаев). Предполагалось, что заседание съезда откроет Свердлов. Но Свердлов так и не открыл его. Вместо этого "он собрал самых доверенных товарищей из находившихся в этот момент в Большом театре" и изложил им план действий. Петерс, ответственный за арест фракции ПЛСР, проинструктированный Свердловым, вышел на сцену и объявил, что помещении за сценой состоится совещание фракции большевиков. Выход -- через оркестр (все остальные двери закрыты). У выхода часовые. мандаты проверяет заместитель секретаря ВЦИК Г. И. Окулова, выпускает только членов большевистской фракции и каждому приказывает отправляться на Малую Дмитровку 6, в школу агитации ВЦИК, где собираются большевики. Делегаты-коммунисты прошли за сцену, спустились по черному ходу вниз и покинули театр. Левым эсерам было предложено провести свое фракционное собрание "в одном из обширных фойе", поэтому их даже не выпустили из зала. Об убийстве Мирбаха по-прежнему не знали. Кое-кто из левых эсеров начал волноваться, спрашивать, что происходит. Было ясно, что большевики покидают здание, оставляя их, меньшевиков-интернационалистов и беспартийных под охраной внутри, но левые эсеры "ничем на это не реагировали". Чтобы скоротать время Комаров попытался прочитать лекцию о втором интернационале, но его не слушали(81). Примерно к шести часам вечера была убрана левоэсеровская охрана съезда, театр полностью находился в руках большевиков, окружен еще и внешним кольцом латышских стрелков и броневиков. Только теперь левым эсерам объявили, что они задержаны в связи с событиями в городе. Сразу же пополз слух, что убит Мирбах, что "Большой театр должен стать очагом и центром восстания левых эсеров, которые в количестве 300 человек расположены в левой части партера, вооружены бомбами и ждут сигнала". Люди устремились к выходу. В главном вестибюле образовалась большая толпа, стали требовать выпуска. "Но двери были закрыты, -- вспоминает очевидец, -- спинами к ним стояли красноармейцы, держа винтовки наизготовку и не подпуская к себе желающих уйти. Никому не позволялось даже стоять на лестницах вестибюля". Все шумели, "препирались с красноармейцами, требовали выпуска, кричали, грозились"(82). Было между 6 и 7 часами вечера(83). Общее число задержанных составило 450 человек (кроме членов ПЛСР задержали и всех прочих делегатов, кроме большевиков). Члены фракции РКП(б), между тем, разбились на группы по 40 -- 50 человек и отправились в районные Советы Москвы для мобилизации сил в городе. В событиях 6 июля роль Дзержинского была одной из самых важных. С отъездом из Денежного переулка начиналась, возможно, ее главная часть. Приехавшего в отряд ВЧК Дзержинского встретил Попов и на вопрос председателя ВЧК, "где находится Блюмкин", ответил, что в отряде его нет "и что он поехал в какой-то госпиталь". Дзержинский потребовал, чтобы ему "привели дежурных, которые стояли у ворот и которые могли бы удостоверить, что, действительно, Блюмкин уехал"; но, заметив "шапку скрывавшегося Блюмкина на столе", "потребовал открытия всех помещений"(84). Шапка, правда, не принадлежала Блюмкину -- головные уборы террористы забыли в посольстве, и Дзержинский, ехавший из посольства, об этом знал. Но ему нужен был предлог для осмотра помещения. С тремя своими спутниками Дзержинский обыскал весь дом, разбив при этом несколько дверей. Блюмкина, конечно же, не нашел, но обнаружил в одной из комнат заседавший в ней в неполном составе ЦК ПЛСР. На этой комнате Дзержинский осмотр здания закончил, "объявил Прошьяна и Карелина арестованными" и заявил Попову, что если тот "не подчинится и не выдаст их", Дзержинский "моментально" пустит "ему пулю в лоб как изменнику"(85). О Прошьяне и Карелине Дзержинский сказал, что один из них должен стать "искупительной жертвой за Мирбаха"(86), т. е. будет казнен. На что рассчитывал Дзержинский, прибывший в отряд ВЧК с малочисленной охраной "производить следствие по делу Мирбаха", но вместо этого объявивший арестованными двух членов ЦК, собиравшийся расстрелять одного из них, а члену ВЦИКа, члену коллегии ВЧК и начальнику чекистского отряда Д. И. Попову намеревавшийся "моментально пустить пулю в лоб"? Понятно, что такой альтернативе ЦК ПЛСР предпочел "задержание Дзержинского", да иначе и поступить не мог. Ни членов ЦК, ни Блюмкина Дзержинскому решили не выдавать, так как за убийство "империалиста" советская власть никогда никого не наказывала. Сам Блюмкин, судя по его показаниям, в этом вопросе оказался на высоте. Он попросил ЦК привести Дзержинского в лазарет. Правда, Блюмкин был уверен, что советское правительство не может казнить его "за убийство германского империалиста". ЦК, однако, решил не жертвовать Блюмкиным и выполнить его просьбу отказался(87). Вместо этого в седьмом часу вечера, чтобы "загородить свою партию", к большевикам в осажденный Большой театр отправилась в сопровождении группы матросов из отряда Попова Мария Спиридонова. В ноябре 1918 г. в "Открытом письме ЦК партии большевиков" Спиридонова так объясняла свой очевидно опрометчивый поступок: "Я пришла к вам 6 июля для того, чтобы был у вас кто-нибудь из членов ЦК нашей партии, на ком вы могли бы сорвать злобу и кем могли бы компенсировать Германию (об этом я писала вам в письме от того числа, переданном Аванесову в Большом театре). Это были мои личные соображения, о которых я считала себя вправе говорить своему ЦК, предложив взять представительство на себя [...] Я была уверена, что, сгоряча расправившись со мною, вы испытали бы потом неприятные минуты, так как, что ни говори, а этот ваш акт был бы чудовищным, и вы, быть может, потом скорее опомнились и приобрели бы необходимое в то время хладнокровие. Случайность ли, ваша ли воля или еще что, но вышло все не так, как я предлагала вам в письме от 6 июля"(88). Большевики удовлетворили просьбу Спиридоновой и арестовали ее, известив о том, что фрацкия ПЛСР на съезде Советов задержана. Тем не менее Спиридонова заявила большевикам, что ЦК ПЛСР берет на себя ответственность за убийство германского посла и что Дзержинский задержан. С этой минуты большевики имели полное право обвинять левых эсеров в заговоре. Услышав про арест Дзержинского, Свердлов поехал в Кремль, где информировал обо всем Бонч-Бруевича, а тот -- Ленина. Когда сопровождавшие Спиридонову матросы Попова вернулись в здание отряда ВЧК и рассказали о задержании Спиридоновой и левоэсеровской фракции съезда, это повергло ЦК ПЛСР в растерянность, "настроение в отряде с каждым известием становилось все более подавленным"(89). "Для нас было ясно, -- показал впоследствии Саблин, -- что агрессивные действия против нас начаты. Это подтвердилось появлением вблизи отряда Попова патрулей, остановкой автомобильного движения, кроме тех, кто имел специальный пропуск, подписанный Лениным, Троцким, Свердловым"(90). Но именно арест левоэсеровской фракции съезда во главе со Спиридоновой переполнил чашу терпения Попова и оставшихся на свободе членов ЦК ПЛСР; они решили что-нибудь предпринять. Прежде всего левые эсеры издали "Бюллетень No 1", где сообщили, что в три часа дня "летучим отрядом" ПЛСР "был убит посланник германского империализма граф Мирбах и два его ближайших помощника". В Бюллетене далее говорилось о задержании Дзержинского, об аресте большевиками фракции ПЛСР на съезде Советов и о взятии Спиридоновой заложницей(91). В то же время в ВЧК прибыла группа матросов из отряда Попова во главе с Жаровым и увела с собой Лациса и еще нескольких большевиков. По дороге освобожденный левыми эсерами Емельянов допытывался у Лациса, кто и почему отдал приказ о его аресте. Лацис молчал. В штабе Попов задал Лацису тот же вопрос: "Кто распорядился арестовать Емельянова". Лацис ответил, что арестовал его по распоряжению Совнаркома. Тогда Попов объявил Лациса задержанным по постановлению ЦК ПЛСР и начал упрекать в том, что большевики заступаются "за мерзавцев Мирбахов", а задерживают тех, кто помог избавиться "от этого мерзавца"(92). В три часа ночи левые эсеры задержали на автомобиле около Почтамта преседателя Моссовета П. Г. Смидовича, показавшего днем позже, что встретили его "изумленно и вежливо" и не обыскали, но все-таки отвели "в качестве заложника в то же помещение, где находилось уже около 20 коммунистов вместе с Дзержинским и Лацисом". В отряде ВЧК Прошьян объяснил Смидовичу, что его "задерживают как заложника, ввиду того, что по распоряжению Совнаркома задержана Спиридонова и ряд других членов партии" левых эсеров(93). К утру 7 июля число арестованных левыми эсерами большевиков достигло 27. Но посторонний наблюдатель не мог не обратить внимание на то, что у "мятежников" не сходились концы с концами. 10 июля Смидович указал следственной комиссии, что, по его мнению, "люди эти не управляли ходом событий, а логика событий захватила их, и они не отдавали себе отчета в том, что они сделали. Ни системы, ни плана у них не было"(94). Отряд Попова по существу бездействовал. Это не осталось незамеченным для Вацетиса, который писал что "сведения о восставших были крайне скудны и сбивчивы", "левоэсеровские вожди пропустили момент для решительных действий" и положение большевиков было "весьма прочным". У левых эсеров, по мнению Вацетиса, сил "было мало, особенной боеспособностью таковые не отличались, энергичного и талантливого командира у них не оказалось; если бы таковой у них был, то он и левые эсеры не провели бы в бездействии 6 июля и всю ночь на 7 июля. Кремль для левых эсеров был неприступной твердыней"(95). Левые эсеры в действительности не помышляли о наступательных акциях. Саблин показал, что в ответ на предложения "об активном поведении по отношению к Совнаркому, предпринимавшему явно враждебные" против ЦК ПЛСР и отряда Попова шаги, "ЦК отвечал заявлениями о необходимости придерживаться строго оборонительных действий, ни в коем случае не выходя из пределов обороны района, занятого отрядом". На эту пассивность левых эсеров и отсутствие каких-либо наступательных действий обратили внимание как западные историки, так и советские. Томан, например, пишет, что "главные силы мятежников находились всего в километре от Кремля и Большого театра, где проходил Пятый съезд Советов"(96) и где была арестована левоэсеровская фракция съезда в 353 человека. Но ни сразу же после убийства Мирбаха, ни позже "восставшие" не пытались атаковать не только Кремль, что можно было бы объяснить военными соображениями, но и Большой театр (для освобождения арестованных). Все это приводит С. Далинского к выводу, который напрашивается сам собою: действия левых эсеров после убийства Мирбаха "нельзя рассматривать иначе, как самозащиту от большевиков"(97). А левый эсер Штейнберг считал, что "если бы левые эсеры в самом деле готовили восстание против большевистской партии, они действовали бы совсем иначе"(98). Большевики же, используя в качестве формального повода для репрессий убийство Мирбаха и неосторожные шаги Попова, громили партию левых эсеров. Ночь в Москве прошла спокойно. Активных действий "мятежники" не предпринимали. Редкие перестрелки в городе были привычным явлением. В пять часов утра, как и планировалось, началось наступление латышей. Трудно судить о том, происходили ли военные столкновения между поповцами и латышами на подступах к Трехсвятительскому переулку. Историк Томан считает, что происходили(99). Между тем в ночь с 6 на 7 июля был проливной дождь с грозой. Утром 7 июля был густой туман, "покрывший город серой непроницаемой завесой. Видеть вперед можно было шагов на 15 -- 20, а отличить своих от противников было совершенно невозможно, так как и те и другие были в сером"(100). Какое-то сопротивление отряд Попова, возможно, оказал. Но доказательством упорного сопротивления левых эсеров были бы, конечно, жертвы, понесенные "мятежниками" или латышами. Между тем, в сделанном вечером 7 июля докладе о подавлении "мятежа" Подвойский и Муралов указывали, что раненых и убитых у большевиков -- "единичные случаи"(101). Немногочислены были жертвы у Попова: к 10 часам утра 7 июля его отряд потерял 2-3 человека убитыми и 20 ранеными. О слабом сопротивлении "восставших" говорило и то, что они пробовали вступить с большевиками в переговоры: вскоре после начала наступления большевистских частей Попов попробовал уладить конфликт мирным путем. Четверо парламентеров из отряда Попова пришли в дивизию, указали, что отряд стоит "за советскую власть во главе с Лениным" и ему "совершенно неясны и непонятны причины восстания". Латыши запросили Вацетиса, но тот приказал парламентеров прогнать. О происшедшем доложили Троцкому, и Склянский начал переговоры с левыми эсерами. Их вел вышедший из особняка Морозова Саблин. Большевики предъявили левым эсерам ультиматум, срок которого истекал в 11.30. Обсуждавший в особняке Морозова условия ультиматума левоэсеровский актив отказался сдаться и попробовал улизнуть из осажденного здания. Именно в этот момент, видимо по истечении срока ультиматума, Склянский приказал командиру батареи латышских стрелков Э. П. Берзину начать обстрел, прямой наводкой с двухсотметрового расстояния. За несколько минут по обоим домам, в которых засели левые эсеры, было выпущено "16 снарядов с замедлителями, которые великолепно пробивали стены и разрывались внутри". Всего было выпущено 55 -- 60 снарядов. После артобстрела сопротивления со стороны отряда Попова уже не было(102). Из заложников-большевиков во время обстрела никто не пострадал. Через 15 -- 20 минут после начала атаки Дзержинский уже находился среди артиллеристов латышского дивизиона. Жертв было мало. У латышей -- один убит и трое ранены. В отряде Попова в результате артобстрела погибли 14 человек и ранены были 40(103). 7 июля, независимо от участия в "восстании", левых эсеров арестовывали во всем городе на основании приказа специально созданной для разгрома ПЛСР Чрезвычайной пятерки, в которую, видимо, входили Ленин, Троцкий, Свердлов, Подвойский и Муралов. В войска рассылались политические комиссары из числа большевиков, образовывались революционные комитеты. В полдень 7 июля все было кончено: отряд Попова был разбит и бежал к Курскому вокзалу. Вацетис был награжден денежной премией: "Вы разгромили одну из самых больших политических комбинаций и не знаете, кого вы громили", -- сказал Троцкий двусмысленно, вручая Вацетису пакет с деньгами(104). В 4 часа дня Совнарком объявил населению, что "восстание левых эсеров в Москве ликвидировано", а "левоэсеровские отряды" обратились в бегство. Общее число арестованных достигло в Москве 444 человек(105). Когда вечером 7 июля Мальков доложил Ленину о результатах операции по преследованию левых эсеров, Ленин выслушал доклад внимательно, но спокойно, без особого интереса. "Было очевидно, что для него левоэсеровский мятеж уже прошлое"(106). 7 июля приказом члена президиума Моссовета Фельдмана всех левых эсеров, занимавших ответственные посты, сместили и заменили большевиками(107). В тот же день СНК образовал особую следственную комиссию в составе Стучки, члена ВЦИК и члена следственного отдела Ревтрибунала при ВЦИК В. Э. Кингисеппа и председателя Казанского совета и делегата Пятого съезда Я. С. Шейнкмана(108). Следователем комиссии назначалась Розмирович. В комиссию поступали все документы и материалы, относившиеся к событиям 6 -- 7 июля, а также сведения об арестах. Освобождение арестованных производилось только с ведома комиссии(109). Когда утром 7 июля в театр прибыл Каменев, левые эсеры потребовали немедленного освобождения и прекращения огня с обеих сторон. Спиридонова обвинила большевиков в насилии. Ее поддержал Колегаев, заявивший, что партия большевиков нарушала конституционные права. Каменев ответил, что речи о конституционных правах быть не может, так как "идет вооруженная борьба за власть", во время которой действует лишь один закон -- "закон войны", и задержанные "вовсе не являются сейчас фракцией Пятого съезда Советов или ВЦИКа, а членами партии, поднявшей мятеж против советской власти"(110). Беседа не дала результатов. Нужно было как-то провести день, и арестованные устроили концерт самодеятельности. В ночь на 8 июля большевики провели регистрацию арестованных, причем у всех конфисковали оружие. Спиридонову подвергли обыску и револьвер забрали насильно. 8 июля Свердлов, Троцкий и Ленин (именно в таком порядке стояли подписи)(111) постановлением ЦК РКП(б) решили "произвести в течение ночи с 8 на 9 выяснение отношения делегатов V съезда л[евых] эсеров к авантюре". Все материалы подлежали передаче в следственную комиссию. За заполнением этой анкеты (которая называлась "Вопросы особой следственной комиссии") левые эсеры провели третью ночь своего заточения. Историк Спирин насчитал в архиве 173 такие анкеты. Примерно 40% делегатов, по его сведениям, осудили убийство Мирбаха; половина дала уклончивый, неопределенный ответ, а остальные отказались отвечать. Подавляющее большинство арестованных делегатов высказалось против войны с Германией, считая, что советская Россия к этой войне еще не готова(112). После всего, становилось ясно, что съезд Советов не разорвал бы Брестской передышки, как того опасался Ленин. Поскольку в Большом театре 9 июля намечалось возобновление работы съезда, левых эсеров поместили в Малый театр. Лишенные права участвовать в заседаниях, исключенные из правительства, частью арестованные, политически уничтоженные, левые эсеры уже не были опасны большевикам. 9 июля Троцкий объявил о том, что партия левых эсеров "совершила окончательное политическое самоубийство" и "уже не может воскреснуть"(113). В тот же день съезд Советов, на котором остались фактически одни большевики, потребовал "суровой кары для преступников" и заявил, что левым эсерам "не может быть места в Советах"(114). Все это позволило Свердлову уже 10 июля заверить большевистских делегатов Пятого съезда, что большинство арестованных "завтра, самое позднее послезавтра будут освобождены как явно непричастные к выступлениям". Большевики уже не обвиняли в восстании против советской власти всех левых эсеров, как партию. Помягчение отношения советского правительства к ПЛСР 10 июля, возможно, имело свою целью расколоть левых эсеров. Так, Свердлов в речи во ВЦИК указал, что из ВЦИКа не будет исключены только те члены ПЛСР, которые "подадут заявления о своей несолидарности с действиями" ЦК(115). В целом, маневр Свердлова был успешен: 15 июля "целый ряд организаций сделал соответствующие заявления"(116). 18 июля Московский областной совет исключил из своего состава всех левых эсеров (их было десять человек), членов Исполкома, отказавшихся осудить убийство Мирбаха. По аналогичным причинам исключениям подверглись эсеры Московского городского и районных Советов. Тогда же Московский губернский совет постановил "считать фракцию левых эсеров исключенной в целом", а левых эсеров Филиппова и Павлова, "выразивших осуждение авантюры" и "свою солидарность с партией пролетариата, считать полноправными членами президиума"(117). Здесь тоже с успехом была применена тактика раскола. К концу июля ПЛСР сдала практически все позиции в управлении страной. Из большевиков под подозрением оставался только Дзержинский. Задержание его левыми эсерами не снимал с повестки дня вопрос о причастности Дзержинского к убийству германского посла. Показания Дзержинского о его связях с германским посольством были весьма сумбурны, а оправдательные аргументы -- сомнительны(118). Дзержинский, например, утверждал, что осведомители германского посольства Гинч и Бендерская были провокаторами, но замалчивал, что информация их была достоверной, и не уточнял, на кого эти "провокаторы" работали. Между тем очевидно, что Гинч и Бендерская не сотрудничали с большевиками или ВЧК. По делу об убийстве Мирбаха они к суду не привлекались и вряд ли работали на левых эсеров. Они, очевидно, были информаторами германского посольства. Но поскольку по договоренности с немцами ВЧК не могла арестовывать осведомителей Мирбаха, Бендерскую и Гинча арестовали лишь 6 июля, вскоре после убийства германского посла149, когда, судя по всему, чекисты уже не боялись действовать вопреки интересам германского посольства. Материалы дознания по делу этих осведомителей опубликованы не были, а сами Гинч и Бендерская в тот же день навсегда исчезли из поля зрения и немцев, и большевиков. Подозрения, павшие на Дзержинского, заставили Свердлова, Троцкого и Ленина, во избежание невыгодных разоблачений, снять Дзержинского с поста председателя ВЧК. Вопрос об этом рассматривался на специальном заседании ЦК РКП(б). 7 июля Дзержинский подал официальное заявление в СНК об освобождении его от должности ввиду того, что он является "одним из главных свидетелей по делу об убийстве германского посланника графа Мирбаха"(119). Видимо для того, чтобы несколько успокоить немцев, постановлению о снятии Дзержинского придали демонстративный характер: оно "было напечатано не только в газетах, но и расклеено всюду по городу"(120). Временным председателем ВЧК назначался Петерс. Коллегия ЧК объявлялась распущенной и в недельный срок должна была быть реорганизована. Все те, кто "прямо или косвенно были прикосновенны к провокационно-азефской деятельности" Блюмкина, подлежали "устранению"(121). Правда, снятие Дзержинского, было фикцией. Как вспоминал шесть лет спустя Петерс, Дзержинский фактически "оставался руководителем ВЧК, и коллегия была сформирована при его непосредственном участии"(122). 14 июля газеты сообщили о расстреле В. А. Александровича. Его арестовали днем 7 июля "при попытке сесть в автомобиль и удрать"(123). Перед расстрелом с Александровичем долго наедине разговаривал Петерс. Тот показал, что, как член ЦК ПЛСР, подчинялся партийной дисциплине, и это было его единственное оправдание. "Он плакал, долго плакал, -- вспоминал Петерс, -- и мне стало тяжело, быть может потому, что он из всех левых эсеров оставил наилучшее впечатление"(124). На допросе Александрович сказал, что отданные им приказы, в частности об аресте Лациса и Петерса, основывались на указаниях ЦК ПЛСР. На остальные вопросы он отвечать отказался(125). В ночь на 8 июля он был застрелен, видимо, лично Дзержинским(126), причем не исключено, что Александровича расстреляли "для удовлетворения требований немцев"(127), т. е., сделали из него "искупительную жертву", принесенную германскому правительству. Может быть, именно поэтому уже казненному Александровичу большевики пели дифирамбы. "Он был революционер, и мне рассказывали, что он умер мужественно", проронил Троцкий на съезде 9 июля. "Александровичу я доверял вполне, -- указывал Дзержинский, "всегда почти он соглашался со мною", "это меня обмануло и было источником всех бед. Без этого доверия я [...] не поручил бы ему расследовать жалобы, поступавшие иногда на отряд Попова, не доверял бы ему, когда он ручался за Попова в тех случаях, когда у меня возникли сомнения в связи со слухами о его попойках. Я и теперь не могу примириться с мыслью, что это сознательный предатель, хотя все факты налицо и не может быть после всего двух мнений о нем"(128). Коварный Александрович обманул доверчивого Дзержинского. За это доверчивый Дзержинский коварного Александровича расстрелял. Только кто же поверит в наивность Дзержинского? Уж по крайней мере не арестованная Спиридонова. "Александрович в этот день только по Блюмкину догадался, что затевается акт против Мирбаха, -- писала она в ноябре 1918 г., -- и события завертели его раньше, чем он успел опомниться. Мы от него скрывали весь мирбаховский акт, а другого ведь ничего и не готовилось. Он выполнял некоторые наши поручения, как партийный солдат, не зная их конспиративной сущности. О других расстрелянных и подавно нечего говорить"(129). До окончания разгрома ПЛСР 6 и 7 июля один из главных инициаторов расправы с левыми эсерами -- Ленин -- был хладнокровен и жесток. Но очевидно, он не мог не испытывать душевного неудобства, поскольку в соответствии с его приказами артиллерийским огнем прямой наводкой расстреливались партийные друзья большевиков, вчерашние союзники, поговаривавшие о слиянии с РКП(б), преданные революции левые эсеры. Только этим можно объяснить странный факт приезда Лениным вечером 7 июля в особняк Морозова, где отсиживались левые эсеры(130). Вместе с Крупской, единственной свидетельницей столь странного для Ленина поступка, он ходил по комнатам разрушенного дома в Трехсвятительском переулке, дробя подошвами ботинок куски лежавшей на полу обвалившейся штукатурки и разбитого стекла. Он молча думал и скоро попросил увезти его обратно в Кремль(131). 10 июля особая следственная комиссия приступила к расследованию террористического акта и "восстания" левых эсеров. Убийц Мирбаха комиссия найти не пыталась. Об Андрееве все странным образом забыли. В постановлении Пятого съезда Советов, принятом 9 июля по докладу Троцкого, -- "Об убийстве Мирбаха и вооруженном восстании левых эсеров" -- упоминался только Блюмкин, тоже не арестованный. По этому поводу германским правительством неоднократно посылались протесты, что "убийство графа Мирбаха не было искуплено соответствующими карами виновников и конспираторов преступления", а террористы "не были задержаны"(132). За неимением убийц Мирбаха, Особая следственная комиссия, располагавшая лишь признанием Спиридоновой, пыталась убедить кого-нибудь из руководителей ПЛСР "пожалеть Спиридонову, которая, как мученица, взяла все на себя" и признаться в заговоре ЦК(133); однако ЦК ПЛСР, вообще отказался принять на себя ответственность за столкновения 6 -- 7 июля, и утверждал, что "не руководил этими военными действиями"(134). Не добившись признаний от членов ЦК ПЛСР, комиссия стала допрашивать прочих участников "мятежа" -- рядовых левых эсеров и бойцов отряда Попова, которые также отрицали факт "восстания" и намерение свергнуть советскую власть(135). Всего особая следственная комиссия допросила около 650 человек, но ее выводы полностью разошлись с заявлениями Свердлова, Ленина и Троцкого о "восстании против советской власти". Из показаний членов отряда Попова со всей очевидностью следовала абсурдность обвинений в восстании. Выслушав признания сотен участников "восстания", члены комиссии подтвердили их невиновность. Кингисепп писал по этому поводу, что "значительная часть вооруженных сил Трехсвятительского Пьемонта(136) находилась в полном неведении и непонимании происходящего даже 7 июля, когда среди них разрывались снаряды. Все финны в составе более двух рот так и были убеждены, что они защищаются против австро-германцев, которые, облачившись в красноармейские мундиры, восстали для свержения советской власти"(137). Если к подобным выводам приходили члены комиссии -- большевики, что же оставалось думать левым эсерам. Выступавший от их имени 15 июля на заседании ВЦИК Светлов был в полной растерянности и недоумении. Он указал на безосновательность обвинений ПЛСР в попытке свержения советской власти и поставил под сомнение причастность партии в целом к убийству Мирбаха, указав, что результаты расследования, произведенного следственнной комиссией, еще не обнародованы, и "более спокойная оценка того, что произошло" побуждает "откинуть квалификацию действий" ЦК ПЛСР "как попытку захвата или свержения советской власти". "Здесь совершенно определенно был террористический акт", сказал Светлов, "попытки захвата или свержения советской власти не было"(138). Следственная комиссия, фактически, пришла к аналогичному заключению. Но таких результатов расследования больше всего опасались руководители РКП(б). Поэтому комиссию, только что начавшую работу, спешно распустили. Стучку в начале сентября послали в Берлин. Шейнкмана вернули в Казань (где 8 августа он был расстрелян освободившими город Белыми)(139). 13 сентября коллегия наркомата юстиции вынесла постановление о передаче дела в следственную комиссию Ревтрибунала при ВЦИК. Но дальнейшее расследование по существу прекратилось, хотя главный обвиняемый -- Блюмкин -- еще не был выслушан. Свои показания об июльских событиях он дал только в апреле-мае 1919 г. На вопрос о восстании левых эсеров Блюмкин ответил: "Я знаю только одно, что ни я, ни Андреев ни в коем случае не согласились бы совершить убийство германского посла в качестве повстанческого сигнала. Обманул ли нас ЦК и за нашей спиной произвел попытку восстания? Я [...] знаю, что подобного действия он не мог совершить. Партию [...] всегда занимала мысль о том, что необходимо во что бы то ни стало объединиться с коммунистами. Все сознательные работники и такие члены партии, как М. А. Спиридонова, тогда искали этого объединения и если не нашли его, то не по своей вине. В Трехсвятительском пер. 6-го и 7-го, по-моему, осуществлялась только самооборона революционеров. Да и ее не было бы, если бы ЦК [ПЛСР] согласился меня выдать власти. [...] Восстания не было [...] Убийство Мирбаха завершилось совершенно неожиданными политическими последствиями. Из акта протеста против вожделений германского империализма, из акта революционной самозащиты Советской России убийство Мирбаха было превращено в акт партийной вражды левых эсеров с коммунистами и в действие, враждебное советской власти. Мало того, этот акт был истолкован советской властью как сигнал к восстанию левых эсеров против нее. Вместо выступления против германского империализма он был превращен в вооруженное столкновение двух советских партий"(140). В 1922 году было впервые опубликовано письмо Спиридоновой, написанное 17 июля 1918 года, тоже отрицающее заговор против советской власти и восстание: "Газеты читаю с отвращением. Сегодня меня взял безумный хохот. Я представила себе -- как это они ловко устроили. Сами изобрели "заговор". Сами ведут следствие и допрос. Сами свидетели и сами назначают главных деятелей -- и их расстреливают [...]. Ведь хоть бы одного "заговорщика" убили, а то ведь невинных, невинных. [...] Как их убедить, что заговора не было, свержения не было [...]. Я начинаю думать, они убедили сами себя, и если раньше знали, что раздувают и муссируют [слухи], теперь они верят сами, что "заговор" [был]. Они ведь маньяки. У них ведь правоэсеровские заговоры пеклись как блины"(141). Однако и Блюмкина, и Спиридонова со своими признаниями опоздали. 6 июля началось стремительное падение партии левых эсеров, от которого она уже не оправилась. Если на Пятом съезде Советов ПЛСР располагала более чем 30% всех мандатов, то на Шестом, состоявшемся всего лишь через четыре месяца, левые эсеры владели лишь одним процентом голосов, 98% депутатских мест принадлежали теперь большевикам, причем члены левоэсеровской партии винили в июльских событиях самих себя и ЦК собственной партии; комплекс того, что большевики были преданы ими в критический для коммунистической революции момент, не покидал многих левоэсеровских лидеров, а низы партии, критикуя ЦК ПЛСР, встали на позиции большевизма. Убийство германского посла удивительным образом на сутки сплотило расколотых до того брестским вопросом большевистских руководителей: Ленина, Троцкого и Свердлова. Находчивыми и решительными действиями они разгромили своего главного политического противника -- партию левых эсеров и фактически ликвидировали фракцию левых коммунистов, молчаливо склонивших голову перед угрозой новых "антисоветских" выступлений (в чем была обвинена ПЛСР). Это не означало, однако, что актив большевистской партии смирился с "тильзитским" миром. В июле-августе 1918 года резче, чем когда-либо, проступила угроза личной власти Ленина. На политическом горизонте вырисовывалась фигура нового партийного руководителя: не оратора и идеолога, каким был Троцкий, и не авторитетного вождя, кем был Ленин; а незаметного партаппаратчика, функционера, известного лишь в узких кругах партии -- фигура Я. М. Свердлова. Председатель ВЦИК, член ЦК, секретарь ЦК, Свердлов постепенно сосредотачивает в своих руках всю партийную работу. Его подпись чаще других мелькает под документами. С июля 1918 года он подписывается титулами: секретарь ЦК РКП(б) или даже просто "секретарь"; "за секретаря" подписывается К. Новгородцева -- жена Свердлова; все чаще и чаще на места идут письма от имени "Секретариата ЦК" (а не ЦК, как это было принято до августа 1918 и после сентября 1918 г.). 26 августа 1918 года Свердлов направляет письмо Вологодскому комитету РКП(б), подписав его новым титулом: "Председатель ЦК РКП Я. Свердлов"(142). Иными словами, за несколько недель до покушения на Ленина Свердлов принимает на себя функции, которые через несколько лет перейдут его приятелю по ссылке в Туруханском крае, еще одной серой ломовой лошадке революции -- Иосифу Сталину. Функции генерального секретаря партии. Примечания 1. Дантоны и Робеспьеры русской революции. Из истории левоэсеровского мятежа. Публ. Я. Леонтьева. -- Независимая газета, 26 июля 1996 г., с. 5. 2. Красная книга ВЧК, т. 1. Изд. 2-е, уточненное. Политиздат, 1989. Первое издание книги вышло в 1920 году и было немедленно конфисковано. До переиздания книги в 1989 году историки могли пользоваться лишь машинописной копией книги, хранящейся на микрофильме в главных архивах США. 3. К. Гусев. Крах партии эсеров. М., 1963, с. 193 -- 194; И. И. Минц. Год 1918-й. М., 1982, с. 408 -- 409. 4. Красная книга ВЧК, с. 185-186. 5. Там же, с. 295-298, 308. 6. М. Спиридонова. Прошь Прошьян. К биографии Прошьяна. -- ж-л. Каторга и ссылка, кн. 9, М., 1924, с. 222. 7. Ленин. Памяти Прошьяна. Правда, 20 декабря 1918 г. 8. Красная книга ВЧК, с. 295-309. 9. См. Кремль за решеткой. (Подпольная Россия.) Изд. Скифы, Берлин, 1922, с. 13. 10. Красная книга ВЧК, с. 271, 299. 11. Там же, с. 268-269. 12. Л. М. Спирин. Крах одной авантюры. (Мятеж левых эсеров в Москве 6 -- 7 июля 1918 г.) М., 1971, с. 85. 13. Красная книга ВЧК, с. 298-299. 14. См. неопубликованную рукопись Штейнберга, хранящуюся в архиве Гуверовского института: I. Steinberg. The Events of July 1918, p. 1, а также брошюру Штейнберга: Socialist Russia. The Events of July 1918, Geneva, 1918, 70 pp.). Наличие восстания Штейнберг отрицал и в написанной им биографии Марии Спиридоновой, вышедшей на английском языке в 1934 г. 15. П. Мальков. Записки коменданта Кремля. М., 1967, с. 216 -- 217. 16. Гусев. Крах партии эсеров, с. 195. 17. Там же, с. 193. 18. Красная книга ВЧК, с. 269. 19. Спирин. Крах одной авантюры, с. 85. 20. К 1996 году некоторые российские историки уже "пришли к выводу, что контрреволюционный антисоветский и антибольшевистский мятеж [левых эсеров] не был ни контрреволюционным, ни антисоветским, ни антибольшевистским. Более того, ,,мятеж'' не был