альной экономике не только укрепления ее позиций на международной арене, но даже сохранения ранее достигнутого положения. Сегодня необходимо, с одной стороны, наращивать производство новых видов товаров и услуг, что способно дать компании или стране возможность лидировать на рынке, и, с другой стороны, формировать новые качества человека -- поскольку лишь таким образом можно поддерживать спрос на продукцию производства, возможности которого к расширению практически безграничны. Следовательно, можно констатировать факт, принципиально не умещающийся в рамки традиционной экономической науки: сегодня возможен хозяйственный рост без соответствующего экономического развития, и, напротив, быстрое и успешное развитие вполне ре- [260] - См.: Information Technology and Service Society. A Twenty-First Century Lever. P. 5-6. [261] - См.: Kelly К. New Rules for the New Economy. Ten Radical Strategies for a Connected World. N.Y., 1998. P. 167. ально в условиях отсутствия роста большинства макроэкономических показателей. Второй парадокс напрямую связан с первым: если в новых условиях качества человека как потребителя информационных благ становятся важнейшим лимитирующим фактором их производства, то должна измениться и вся концепция инвестиционной активности. Инвестиции всегда считались определенной частью национального продукта, отвлекаемой от потребления и направляемой на расширение производства; теперь оказывается, что активизация потребления может означать с точки зрения инвестиций больше, чем наращивание производственного потенциала в собственном смысле этого слова, что "важнейшим фактором экономического роста является накопление человеческого капитала" [262]. Таким образом, снижение инвестиций в их традиционном понимании сегодня не является препятствием не только для роста экономики, но и для устойчивого и поступательного ее развития. Следует отметить в то же время, что в нынешних условиях сохранение инвестиций на стабильном уровне или их снижение не является, разумеется, и условием экономического роста. Наиболее точным представляется в этой связи утверждение, что сам по себе традиционно исчисляемый уровень инвестиционной активности не дает сегодня представления об экономическом росте, равно как и экономический рост не свидетельствует однозначно о масштабах инвестиций. Таким образом, наличие развитого информационного хозяйства делает экономический рост и инвестиционную активность относительно независимыми и даже взаимно нейтральными. На протяжении 90-х годов поляризация развитых стран Запада и большинства их восточноазиатских и латиноамериканских "конкурентов" происходила именно на основании разнонаправленной динамики данных показателей. В этот период США и большинство стран Западной Европы (за исключением Германии) устойчиво снижали как нормы сбережений, так и уровень инвестиционной активности. Следует еще раз подчеркнуть, что главным образом этот процесс рассматривался большинством экономистов в качестве важнейшей причины замедления их экономического роста. Данные, приводимые западными экспертами относительно реальных показателей нормы сбережений и инвестиций в США, существенно разнятся, хотя и не изменяют общей картины. Тенденция к снижению доли средств, направляемых на то, что традиционно рассматривается как текущее потребление, непрерывно [262] - Crafts N., Toniolo G. Reflections on the Country Studies // Crafts N., Toniolo G. (Eds.) Economic Growth in Europe Since 1945. P. 580. укрепляется. Весьма характерно, что сберегаемая доля присваиваемого дохода оказывается тем больше, чем более серьезными выглядят экономические трудности; вместе с тем практика показывает, что данная тенденция не может быть переломлена никакими обстоятельствами. В течение последних тридцати лет "норма личных сбережений достигала пика -- примерно 9,4 процента от чистого дохода -- в 1975 и в 1981 годах" [263]; при этом в 90-е годы среднее значение этого показателя составляло, согласно расчетам экспертов компании "Меррил Линч", около 4 процентов[264] (4,3 процента в 1996 году[265]), а в 1997 году достигло 3,8 процента[266] -- абсолютного минимума за весь послевоенный период[267]. Как отмечает Л.Туроу, с сентября 1998 года норма накопления в США стала отрицательной, то есть население сегодня направляет на текущее потребление больше средств, нежели получает в качестве располагаемого дохода[268]. Подобная ситуация не знает аналогов в экономической истории. Эти цифры особенно впечатляют при сравнении с соответствующими показателями в других странах. В конце 70-х, когда американские граждане сохраняли для будущих нужд около 7 процентов своего дохода, в Японии норма сбережений достигала 20,8 процента[269], и даже в середине 90-х, когда в США этот показатель, оказавшийся минимальным среди всех остальных стран "первого мира", не превосходил 4 процентов располагаемого дохода[270] (в 1997 году был достигнут минимум в 3,5 процента [271], в Германии он составлял около 15 процентов[272]. При этом характерны два обстоятельства. С одной стороны, проблема сбережений увязывается с проблемой инвестиций вполне однозначно и бесспорно, так как предполагается, что именно сбережения (а также заемные средства и прибыли компаний) являются основными источниками инвестиций, под которыми понимаются "деньги, вложенные частными лицами и коммерчески- [263] - Kiplinger К. World Boom Ahead. P.46. [264] - См.: Celente G. Trends 2000. P. 174. [265] - См.: The Economist. 1997. August 30. P. 33. [266] - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 46. [267] - Подробнее см.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. P. 83-85. [268] - См.: Thurow L. Creating Wealth. The New Rules for Individuals, Companies, and Countries in a Knowledge-Based Economy. L., 1999. P. 154. [269] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 36. [270] - См.: Etyoni A. Voluntary Simplicity: A New Social Movement? // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y" 1999. P. 108. [271] - См.: Schor J.B. The Overspent American. Upscaling, Downshifting and the New Consumer. N.Y., 1998. P. 20. [272] - См.: Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. Why the Few at the Top Get So Much More Than the Rest of Us. L., 1996. P. 213. ми предприятиями в недвижимость (дома, квартиры) и в основные производственные фонды (новые заводы, промышленное оборудование, административные здания), которые впоследствии будут создавать новую стоимость" [273]. С другой стороны, говоря о катастрофически низких нормах сбережения, эксперты нередко отмечают, что около половины американцев владеют акциями и другими формами финансовых активов на сумму не более 1 тыс. долл., примерно столько же граждан не участвуют в индивидуальных, а более двух третей из 90 млн. человек, занятых в частном секторе экономики, -- и в корпоративных пенсионных программах[274]. На наш взгляд, в первом случае излишне прямолинейно увязываются между собой сбережения и инвестиции; во втором речь идет скорее о проблеме неравномерного распределения национального богатства между различными группами населения, чем о низких нормах сбережения, характерных для американского общества в целом. Более существенно, однако, то, что, в отличие от низкой нормы сбережений, подчас угрожающей социальной стабильности (так, в 1997 году в США заявили о своей неплатежеспособности около 1,3 млн. человек[275]), низкие показатели инвестиционной активности в США не дают серьезных оснований для беспокойства. Как нередко отмечается, сбережения сами по себе не связаны напрямую с масштабами инвестиций. Последние в значительной мере могут обеспечиваться промышленными и финансовыми компаниями, тогда как (что случалось неоднократно) личные сбережения нередко вкладываются в государственные ценные бумаги, с помощью которых финансируется дефицит, то есть фактически стимулируют чрезмерное потребление; в результате, как указывает Р.Каттнер, "дополнительные сбережения создают возможности для продуктивных капиталовложений, но ни в коем случае не гарантируют их осуществление" [276]. Анализируя данные за 1996 год, когда около 18 процентов американского ВНП было использовано на инвестиционные нужды, можно констатировать, что это не было чем-то экстраординарным на фоне других постиндустриальных стран; так, в Швеции данный показатель составлял 14,5 процента, в Великобритании -- 15, в Италии -- 17, в Канаде -- 17,5 и во Франции -- 18 процентов. Однако столь же очевидно "отставание" этих цифр от аналогичных показателей, характерных для стран, ориентированных на максимальное развитие индустриального сектора, таких, как Германия (21,7 процента) или Япония [273] - Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 45. [274] - См.: Celente G. Trends 2000. P. 174. [275] - См.: The Economist. 1997. August 30. Р. 34. [276] - KultnerR. The Economic Illusion. P. 56. (28,5 процента), не говоря уже о развивающихся индустриальных странах -- Индии (22 процента), Южной Корее (36,6 процента) или Китае (42 процента) [277]. В данном случае следует учитывать и то, что если в Германии и Японии уровень инвестиций оставался относительно стабильным на протяжении второй половины 80-х и первой половины 90-х годов, то в США он постоянно снижался[278]. И хотя многочисленные исследования показали, что на протяжении последних двадцати лет "не наблюдается очевидного ослабления жесткой зависимости между уровнем инвестиций и нормой сбережений" [279], представляется очевидным, что в сегодняшних условиях низкая норма сбережений сама по себе отнюдь не означает неэффективности инвестиционной политики в той или иной стране. Что касается соотношения инвестиций и производительности, то активные инвестиции в новые технологии и продукты зачастую не повышают производительность, а снижают ее, и это сегодня не новость для экономистов. Там, где результатом производства становятся информационные технологии или высокотехнологичные, но достаточно дешевые товары (низкие цены которых в значительной мере определяются задачами завоевания новых секторов рынка и оказываются возможными благодаря безграничности информационных благ), производительность не может расти теми же темпами, как в отраслях массового производства товаров народного потребления. Как отмечает Г.Лукас, "не следует ожидать, что все инвестиции в информационные технологии принесут явно наблюдаемую отдачу, однако они способны увеличивать ценность организации даже без видимого роста финансовых результатов"[280]. Это иллюстрируется двумя примерами. Так, хорошо известно, что производительность в сфере услуг, изначально более низкая, нежели в сфере материального производства, постоянно снижается по сравнению с ней, причем в последние годы -- все более быстрыми темпами[281]. Если взять отношение добавленной стоимости в расчете на одного работника конца 80-х годов к добавленной стоимости, производимой таким же работником в конце 60-х, то в электронной промышленности США она оставалась в пять раз ниже, нежели в нефтепереработке, и в восемь раз ниже, чем в [277] - См.: KiplingerK. World Boom Ahead. P.45. [278] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. P. 157-158; Madrick J. The End of Affluence. P. 81. [279] - Hirst P., Thompson G. Globalization in Question. The International Economy and the Possibilities of Governance. Cambridge, 1996. P. 37. [280] - См.: Lucas H.C., Jr. Information Technology and the Productivity Paradox. P. 9. [281] - См.: Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 231-232. табачном производстве[282]. При этом в странах, где большее внимание уделяется развитию индустриального сектора, как, например, в Японии, производительность росла в 80-е и в первой половине 90-х годов на 2,7-3 процента в год, что обеспечивало до 70 процентов прироста ВНП. Другой пример показывает, что масштабы применения информационных технологий скорее снижают темпы роста производительности, нежели повышают их. Известно, что в послевоенный период темпы роста производительности в американской экономике были выше, чем в межвоенную эпоху и в десятилетия, предшествовавшие первой мировой войне (2,3, 1,8 и 1,6 процента соответственно) [283], и это объяснялось в первую очередь развитием индустриального сектора в 50-е -- 70-е годы. Позднее, с экспансией третичного сектора, рост производительности замедлился. Несмотря на то, что в 80-е и начале 90-х годов на приобретение новых информационных технологий в отраслях сферы услуг США было затрачено более 750 млрд. долл., производительность в них росла не более чем на 0,7 процента в год. По отдельным отраслям положение было еще более парадоксальным: в розничной торговле, где ежегодный рост инвестиций в новые технологии составлял 9,6 процента, производительность увеличивалась лишь на 2,3 процента (в оптовой торговле этот процесс характеризовался цифрами 11,0 и 2,8 процента соответственно); в банковской сфере затраты на информационные технологии росли темпом в 27,9 процента, а прирост производительности не превосходил 0,1 процента в год; в здравоохранении же увеличение инвестиций на 9,3 процента в год было сопряжено со спадом производительности на 1,3 процента[284]. Трудно не согласиться с П.Дракером, который считает, что в современных условиях основной проблемой развитых стран является не повышение выработки в отраслях массового производства, методы которого вполне известны, а рост производительности работников интеллектуального труда[285]. Таким образом, широкомасштабные инвестиции не обеспечивают роста производительности, если они направляются в сферу технологических нововведений[286]; однако поскольку развитие новых технологий определяет, тем не менее, способности страны оставаться в рядах [282] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. P. 13. [283] - См.: Madison A. Growth Acceleration and Slowdown in Historical and Comparative Perspective // Myers R.H. (Ed.) The Wealth of Nations in the Twentieth Century: The Policies and Institutional Determinants of Economic Development. Stanford (Ca.), 1996. P. 26. [284] - См.: Information Technology and Service Society. P. 4-5, 8. [285] - См.: Drucker P.F. Management Challenges for the 21st Century. N.Y., 1999. P.141. [286] - Подробнее см.: Dertouws M.L. What Will Be. P. 270-272. постиндустриального мира, оказывается, что показатель производительности не отражает сегодня реальной степени хозяйственного прогресса того или иного государства. Третий парадокс информационной экономики состоит в том, что ни масштаб инвестиций, ни темпы роста производительности не дают оснований говорить как об устойчивости экономического роста в традиционном его понимании, так и, тем более, о хозяйственном развитии страны в целом. В условиях, когда в 90-е годы нормы сбережений в США оказались самыми низкими среди постиндустриальных стран, американские компании вполне эффективно инвестировали капиталы за рубеж (их инвестиции почти в полтора раза превосходили суммарный объем заграничных капиталовложений Японии и Германии), причем отдача американских инвестиций за рубежом оставалась значительно более высокой, нежели капиталов, вложенных японскими, английскими и немецкими корпорациями в экономику США[287]. Не менее характерно и то, что в Соединенных Штатах на протяжении всего периода 90-х годов прибыль на вложенный капитал оставалась в целом по экономике гораздо более высокой, чем в Германии или Японии[288]. Экономический рост в США также был вполне устойчив: с 1970 года только пять лет завершались спадом производства, в остальные же периоды экономика росла на 2-3 процента в год, причем в 1973 году--на 5,8 процента, а в 1984-м -- на 7 процентов. Хозяйственный рост продолжается непрерывно вот уже на протяжении семнадцати лет, с 1982 года (правда, в 1990 году показатели балансировали около нулевой отметки), причем в 90-е годы темпы роста оказались выше, чем за период с 1978 по 1996 год (так, пятилетие 1991-1996 годов характеризовалось ростом 2,8 процента в годовом исчислении, а упомянутый период 1978-1996 годов -- 2,4 процента[289]). В последнее время отрыв США от всех других постиндустриальных стран в этом аспекте лишь усиливается: по итогам четвертого квартала 1998 года рост американской экономики в годовом исчислении составил 6,1 процента, тогда как для одиннадцати стран, образовавших в начале 1999 года зону единой европейской валюты, этот показатель не превысил 0,8 процента. В то же время экономики Германии и Японии, основных соперников США, сделавших акцент на индустриальный сектор, несмотря на сохраняющиеся высокие уровни инвестиций, пребывали в условиях хозяйственного спада (-1,8 и -3,2 процента соответственно) [290]. [287] - См.: Spulber N. The American Economy. P. 135. [288] - См.: Spence A.M. Science and Technology Investment and Policy in the Global Economy // NeefD., Siesfeld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. P. 66. [289] - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 42-43. [290] - См.: The Economist. 1999. April 3. P. 96. В данном случае речь идет уже не о том, что американским производителям удается успешнее конкурировать на международной арене; они создают совершенно новые правила конкуренции, изменяя незыблемые, казалось бы, ее принципы, существовавшие на всем протяжении нашего столетия[291]. Все эти факты и тенденции порождают множество вопросов, и самый интригующий среди них -- действительно ли в современных условиях низкие нормы сбережений и инвестиций совместимы с бурным хозяйственным ростом или же мы переживаем относительно нерепрезентативный момент и ближайшие годы восстановят прежнее состояние дел? К ответу на этот вопрос можно подойти двояким образом. С одной стороны, можно пытаться пересмотреть данные о масштабах накоплений и инвестиций, подвергнув их существенной ревизии с точки зрения статистической корректности. Наиболее интересная и впечатляющая из таких попыток предпринята К.0мае, который привел кажущиеся фантастическими выкладки относительно методик расчета нормы накопления в США и Японии (обычно считается, что разница между ними составляет 12,3 процентных пункта) и пришел к выводу, что американцы и японцы сберегают фактически равные доли своих располагаемых доходов[292]. Основные аргументы автора сводятся к тому, что в американской и японской статистике по-разному отражаются, например, проценты, выплачиваемые по потребительским кредитам, средства, направляемые на покупку недвижимости и ее ремонт, а также многие другие факторы и обстоятельства подобного порядка. С другой стороны, что было бы, на наш взгляд, более правильно, к инвестициям в современных условиях следует относить и затраты на повышение творческого потенциала личности, на поддержание ее способности эффективно участвовать в общественном производстве. В этом случае кажущаяся на первый взгляд противоестественной динамика получаемых американцами (после уплаты налогов) доходов и сбережений (первые с 1991 по 1997 год выросли с 4,35 до 5,79 триллиона долларов, то есть более чем на треть; вторые за тот же период сократились с 259,5 до 121,0 млрд. долл., то есть более чем в два раза[293]) не будет восприниматься столь шокирующим образом. Такой подход, который не нашел пока адекватного отражения в статистике, способен серьезным образом изменить наши представления об обусловленности эко- [291] - См.: SchorJ.B. The Overspent American. P. 172. [292] - Подробнее см.: Ohmae К. The Borderless World. P. 146-147; Ohmae K. The End of the Nation-State: The Rise of Regional Economies. N.Y., 1995. P. 18-19. [293] - См.: Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. N.Y., 1999. P. 133. комического роста активностью инвестиционного процесса. Учитывая затраты на образование, здравоохранение, любые формы обучения и даже поддержание социальной стабильности в обществе как инвестиционные по своей природе, мы обнаружим, что норма инвестиций в последние десятилетия радикальным образом выросла, но отнюдь не сократилась. К сожалению, сегодня это обстоятельство начинают принимать в расчет в первую очередь на корпоративном, а не общенациональном, уровне: здесь влияние не поддающихся строгому учету нематериальных активов, рассматриваемых в качестве "человеческого капитала", "интеллектуального капитала" и даже "капитала взаимоотношений", оказывается наиболее заметным, так как от него зависит как рыночная оценка компаний, так и реальная отдача на вложенный капитал[294]. В заключение этого небольшого, но важного раздела сформулируем некоторые выводы. Во-первых, в современных условиях норма сбережений не оказывает существенного воздействия на масштабы инвестиционной активности в постиндустриальных странах. Во-вторых, уровень самой инвестиционной активности в ее традиционном понимании, то есть масштаб капиталовложений в производственные мощности, оборудование и даже технологии, не определяет ни показателей производительности, ни экономического роста в целом. В-третьих, хозяйственный прогресс, как показывает практика последних лет, оказывается даже более быстрым в тех странах, где не абсолютизируются показатели экономического роста и повышения производительности[295]. Отсюда следует, что в современных постиндустриальных обществах сформировался саморегулирующийся механизм, позволяющий осуществлять инвестиции, стимулирующие хозяйственный рост, посредством максимизации личного потребления, которое всегда казалось антитезой накоплениям и инвестициям. И в этом мы видим одно из важнейших условий становления постэкономического общества, поскольку именно так возникает ситуация, в которой человечество не только получает в виде информации неисчерпаемый ресурс для развития производства, но и делает фактически все основные виды потребления, связанные с развитием личности, средствами создания этого ресурса. Таким образом, постиндустриальные общества фактически создали механизм самоподдерживающегося развития, когда экономический прогресс может быть инициирован развитием личности, а бурный хозяйственный рост способен продолжаться десятилетиями в условиях не только низкой, но и отрицательной нормы накопления в ее традиционном понимании. Там, где индустриальные нации вынуждены идти по пути самоограничения в потреблении, постиндустриальные способны максимизировать его, причем с гораздо более впечатляющими и масштабными результатами. Дальнейшее укрепление позиций постиндустриального мира может происходить поэтому даже без излишних усилий с его стороны. [294] - Подробнее см.: Morgan В. W. Strategy and Enterprise Value in the Relationship Economy. P. 273. [295] - См.: Thurow L. Creating Wealth. P. 173. Рождение креативной корпорации Яркий пример эффективности инвестиций, направляемых не на развитие и совершенствование производственных фондов, а на изменение природы и качеств современного работника, дает анализ структуры, организации и стратегии современной корпорации. Во второй главе мы обратили внимание на то, что лучшие образцы современной корпорации представляют собой социальную общность, в которой деятельность человека выходит за рамки традиционно понимаемой эксплуатации и где возникают новые формы общественных связей между индивидами. Здесь мы рассмотрим эти вопросы более детально. Известно, что производственная корпорация исторически возникла как форма, адекватно воплощающая черты индустриального типа хозяйства; как отмечает Дж.К. Гэлбрейт, "вплоть до нахождения более точной формулировки вполне возможно обозначить ту область экономики, которая олицетворяется крупными корпорациями... [в качестве] Индустриальной Системы" [296]. На протяжении последнего столетия корпорации постепенно превращались из инструмента капиталистического принуждения в ассоциации, преследующие не только чисто экономические, но и социальные цели. Это стало особенно заметно с середины 60-х годов, когда быстро распространялись новые технологии, предполагавшие децентрализацию, демассификацию, фрагментацию производства[297] и требовавшие работников, одним из важнейших качеств которых [296] - Galbraith J.K. The New Industrial State, 2nd ed. L" 1991. P. 29. [297] - См.: Toffler A. The Third Wave. Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century. N.Y" 1990. P. 57-59, 255-261, 336-342; TofflerA. Powershift. N.Y" 1991. P. 179-183, 220-221, 331-343, а также: Beck U. Risk Society: Towards a New Modernity. L., 1992. P. 142-149, 191-192; Block F. Postindustrial Possibilities: A Critique of Economic Discourse. Berkeley, 1990. P. 47; Hall R.ff. Sociology of Work: Perspectives, Analyses, and Issues. Thousand Oaks-L., 1994. P. 18; Lash S., Urry J. Economies of Signs and Space. P. 18-28; Norman A.L. Informational Society. An Economic Theory of Discovery, Invention, and Innovation. Boston-Dordrecht, 1993. P. 97, и др. является выраженное стремление к автономности[298]. Эти перемены ознаменовали переход к системе гибкой специализации, способной быстро отвечать на изменяющиеся потребности рынка и включающей в себя такие элементы, как гибкая занятость[299], гибкость объемов производства[300], состава машинного оборудования[301], технологических процессов и организационных форм[302]. Оценивая подобные явления в их совокупности, Д.Белл говорил о них как о революции участия, разворачивающейся первоначально на уровне фабрики, но способной "распространиться на организации всех типов" [303]; результатом же, согласно Л.Туроу, становится "обретение персоналом гораздо большей свободы в области принятия решений, чем это имело место в традиционной иерархической промышленной компании" [304]. Однако ни в 70-е, ни в 80-е годы западная корпорация не обрела качественно нового облика. Для того, чтобы производственная компания превратилась из той "адаптивной" корпорации, какой ее описывал О.Тоффлер, в компанию "креативную", о которой сегодня уже можно вести речь, должны были, с одной стороны, завершиться процессы, сделавшие большую часть ее персонала работниками, занятыми интеллектуальной деятельностью (knowledge-workers), с другой -- сформироваться и укорениться в обществе в целом и внутри компаний в частности новые ценностные ориентиры социального взаимодействия. Первому фактору, безусловно, принадлежит ведущая роль. Сегодня становится очевидным, что в развитых странах крупные компании индустриального типа уже не контролируют общественное производство в той степени, как прежде. Несмотря на то, что и поныне среди 100 существующих в мире крупнейших экономических систем 51 представлена международными корпорациями и только 49 -- суверенными государствами[305], 500 ведущих амери- [298] - См.: Crook S., Pakulski /., Waters M. Postmodemisation: Change in Advanced Society. L.-Newbury Park, 1993. P. 177; Giddens A. The Constitution of Society. Outline of the Theory of Structuration. Cambridge, 1997. P. 205-206; Harvey D. The Condition of Post-Modernity. An Inquiry into the Origins of Cultural Change. Cambridge (US)-Oxford (UK), 1995. P. 158; Lash S. Sociology of Postmodernism. L.-N.Y., 1990. P. 28, и др. [299] - См.: Boyer R. (Ed.) The Search for Labour Market Flexibility. Oxford, 1986. [300] - См.: Piore M., Sabel Ch. The Second Industrial Divide. N.Y., 1984. [301] - См.: Kaplinsky R. Automation. L.-N.Y., 1984. [302] - См.: Scott A. Metropolis. From the Division of Labour to Urban Form. Berkeley-L.A" 1988. [303] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1996. P. 204. [304] - Thurow L.C. The Future of Capitalism. L., 1996. P. 279. [305] - См.: Morion С. Beyond World Class. Houndmills-L., 1998. P. 208. канских компаний, обеспечивавших в начале 70-х годов около 20 процентов валового национального продукта США, сегодня производят не более одной десятой такового, а экспорт из США в 1996 году наполовину состоял из продукции компаний, в которых было занято 19 и менее работников, и только на 7 процентов -- из продукции предприятий, применяющих труд более 500 человек[306]; от 80 до 90 процентов прироста объема американского экспорта в 90-е годы также приходится на мелкие фирмы[307]. Именно они становятся в современных условиях главным фактором поддержания безработицы на рекордно низком за послевоенные годы уровне: в 1992-1996 годах компании с персоналом, не превышающим 500 работников, обеспечили американской экономике нетто-прирост более чем 11,8 млн. рабочих мест, в то время как более крупные корпорации в совокупности сократили их численность на 645 тыс. человек[308]. Характерно, что подобные трансформации порождены не столько деструкцией крупных корпораций, сколько исключительно быстрым развитием компаний, основанных на использовании новейших технологических достижений и становящихся "высокоприбыльными не только в силу своей способности придавать необходимую форму знаниям, но и по причине готовности их клиентов платить по самой высокой ставке за услуги, отвечающие их нуждам" [309]. Новые фирмы действуют главным образом в весьма узких секторах рынка, не только максимально отвечая нуждам клиентов, но и формируя их качественно новые потребности. Экспансия информационноемкого сектора в экономике постиндустриальных стран привела в 90-е годы к беспрецедентным успехам высокотехнологичных фирм, поставивших в центр своей стратегии освоение мельчайших секторов рынка в противоположность промышленным гигантам, ориентированным на массовое производство. В США, где венчурный капитал развит в гораздо большей степени, нежели в Европе, успехи интеллектуально насыщенных компаний проявились с начала истекающего десятилетия, когда фондовый индекс NASDAQ стал уверенно опережать остальные биржевые индексы, а 15 из 20 самых богатых людей Соединенных Штатов в 1995 году представляли компании, [306] - Смi.: Naisbitt J. From Nation States to Networks // Gibson R. (Ed.) Rethinking the Future. L" 1997. P. 214, 215. [307] - См.: Drucker P. Toward the New Organization // Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R. (Eds.) The Organization of the Future. San Francisco, 1997. P. 1. [308] - См.: Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. P. 185. [309] - Gibbons M., Limoges C., Nowotny H., Schwartunan S., Scott P., Trow M. The New Production of Knowledge. The Dynamics of Science and Research in Contemporary Societies. L.-Thousand Oaks, 1997. P. 62. возникшие в течение последних одного-двух десятков лет, -- "Майкрософт", "Метромедиа", "Интел", "Оракл", "Виаком", "Нью Уорлд Коммюникейшнз" и другие[310]. Л.Туроу отмечает, что 8 из 25 крупнейших по состоянию на 1998 год американских компаний не существовали или не входили в top-500 до 1960 года; 3 из 10 крупнейших корпораций мира также были основаны менее 30 лет назад[311]. Как следствие, заметно изменилась структура фондового рынка, что свидетельствует о глобальных сдвигах в американской экономике. Среди 11 укрупненных отраслей хозяйства, представленных компаниями, которые входят в индекс Standard & Poor 500, тремя основными секторами в 1960 году были энергетика, сырьевая промышенность и производство потребительских товаров длительного пользования. Относящиеся к ним фирмы обеспечивали 17,8, 16,5 и 10,8 процента суммарной стоимости индекса. Последние два места занимали финансовые компании (2,0 процента) и фирмы, действующие в области медицины и фармацевтики (2,6 процента). В 1996 году их позиции в этом списке поменялись: финансовые услуги и медицина заняли первое и четвертое места (14,6 и 10,7 процента), тогда как энергетический комплекс спустился на 8-ю строчку (8,9 процента), сырьевые отрасли -- на 9-ю (6,9 процента), а компании, представляющие массовое производство товаров народного потребления, заняли предпоследнюю позицию (2,7 процента) [312]. В середине 90-х бум перекинулся на Европу: объем венчурного капитала, увеличиваясь с 1973 года в странах ЕС на 35-45 процентов ежегодно, достиг почти 9 млрд. долл. в 1997-м. В 1996 году был учрежден европейский фондовый индекс для высокотехнологичных компаний, EASDAQ, в листинге которого находились 26 компаний общей стоимостью 12 млрд. долл. (в США в NASDAQ входили в середине 1998 года 5412 компаний с суммарной капитализацией в 2,1 триллиона долл.); рост европейского высокотехнологичного индекса составил примерно по 100 процентов и в 1997, и в 1998 году. Германский и французский высокотехнологичные индексы, Neuer Markt и le Nouveau Marche, только в первой половине 1998 года дали рост на 131 и 85 процентов соответственно[313]. Особого внимания заслуживает сравнение производственных показателей компаний, действующих в компьютерной индустрии и, например, в автомобилестроении. Если [310] - См.: Cannon Т. Welcome to the Revolution. Managing Paradox in the 21st Century. L" 1996. P. 269. [311] - См.: ThurowL. Creating Wealth. P. 23. [312] - См.: Hagstrom R.G. The Warren Buffet Portfolio. P. 181. [313] - См.: Wallace С. Nothing Ventured // Time. 1998. July 20. P. 57. в 1996 году три крупнейшие американские автомобильные корпорации -- "Дженерал моторе", "Форд" и "Крайслер" -- применяли в совокупности труд 1,1 млн. работников и продавали продукции на 372,5 млрд. долл., то три лидера компьютерной индустрии -- "Интел", "Майкрософт" и "Сиско Системе" -- имели персонал в 80 тыс. человек и обеспечивали объем продаж в 33,6 млрд. долл. При этом суммарная капитализация упомянутых автомобильных компаний составляла 103 млрд. долл., а компьютерных -- 270 млрд. долл. [314] По итогам 1996 года "Интел" и "Майкрософт" впервые вошли в первую десятку крупнейших корпораций мира, заняв седьмое и восьмое места с рыночной капитализацией в 107,5 и 98,8 млрд. долл. соответственно[315], в конце 1997 года "Майкрософт" была уже третьей -- с капитализацией более 140 млрд. долл. [316], а в январе 1999-го она вышла на первое место в мире с рыночной стоимостью, превышающей 400 млрд. долл. Вместе с тем как по размерам основных производственных фондов, так и по объемам продаж "Майкрософт" и сегодня остается во второй сотне крупнейших американских фирм. Особое внимание обращает на себя тот факт, что лидеры рынка отличаются не только тем, что действуют в новых секторах экономики и заполняют узкие ниши спроса, но и тем, что они обязаны своим феноменальным взлетом одному или нескольким людям -- их основателям и владельцам, не утрачивающим контроля над своим детищем. Так, Б.Гейтс владеет сегодня 21 процентом акций "Майкрософт", оцениваемых более чем в 82 млрд. долл. [317]; М.Делл контролирует около трети акций компании "Делл" стоимостью около 11 млрд. долл.; Дж.Безос заработал 2 млрд. долл. в качестве основателя "Amazon.com", интернетовской компании по продаже книг, капитализация которой составляет 6,3 млрд. долл., что превышает суммарную стоимость двух ведущих книготорговых фирм США -- "Бордеро Груп" и "Бэрнс энд Ноубл"; Д.Фило и Дж.Янг стали миллиардерами, будучи совладельцами не менее знаменитой "Yahoo!", а Стив Кейз владеет значительным пакетом созданной им "America-on-Line (AOL)", рыночная стоимость которой оценивалась летом 1998 года в 27 млрд. долл. [318] Во всех этих [314] - См.: Taffinder P. Big Change. A Route-Map for Corporate Transformation. Chichester-N.Y., 1998. P. 8. [315] - См.: Financial Times FT 500 1997. L" 1997. P. 88. [316] - См.: Roos J., Roos G., Dragonetti N. C., Edvinsson L. Intellectual Capital. P. 1. [317] - См.: August 0., Jones A. Gates Fortune Set to Exceed $100bn // The Times. 1999. January 23. Section 2W. P. 31. [318] - См.: Greenwald J. Heroes of a Wild and Crazy Stock Ride // Time. 1998. August 3. P. 44-45. случаях мы видим пример "преобразования корпоративных знаний в ценность", которая "способна создавать более эффективные рынки" [319]. Второй фактор связан с характером взаимодействия в рамках современной корпорации составляющих ее личностей. Управление работниками интеллектуальной сферы отнюдь не сводится к доведению разного рода приказов до персонала, подобно тому, как это делалось в компании индустриального типа. Этому есть две основные причины. С одной стороны, в условиях, когда отдельные работники обладают всеми необходимыми навыками для производства информационных продуктов, равно как и возможностями приобретения в собственность всех нужных им "средств производства" [320], объективно складывается ситуация, когда компания в большей мере нуждается в подобных сотрудниках, чем они в ней [321]. Работник продает сегодня владельцам компании уже не свою способность к труду, а конкретные результаты интеллектуальной деятельности; между тем он имеет все возможности, чтобы "сотрудничать с компанией, например, обрабатывать для нее информацию, но не работать на компанию" [322]. Эта качественно новая степень свободы современного работника делает непригодными принципы управления, сформировавшиеся в корпорации индустриального типа. С другой стороны, даже в том случае, когда между руковод