за границей[237]. Таким образом, важнейшие задачи, которые непременно должны опосредовать становление постиндустриального общества, -- радикальное повышение уровня жизни и отношение к образованности как к фундаментальной социальной ценности -- в новых индустриальных странах в лучшем случае поставлены, но далеко не разрешены. Поэтому резкое обострение экономических проблем в этом регионе вряд ли можно было воспринимать как большую неожиданность. [232] - См.: The Economist. 1997. August 16. Р. 47. [233] - См.: McRae H. The World in 2020. Power, Culture and Prosperity: A Vision of the Future. L., 1995. P. 77. [234] - См.: The Economist. 1997. August 16. P. 48. [235] - См.: Snodgrass D.R. Education in Korea and Malaysia // Rowen H.S. (Ed.) Behind East Asian Growth. P. 176. [236] - См.: Katz R. Japan: The System That Soured. P. 135. [237] - См.: Morrison I. The Second Curve. P. 17, 16. К середине 90-х годов предчувствие того, что новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии находятся накануне грандиозного экономического кризиса, буквально висело в воздухе. Доклад Дж.Сакса, представленный Институтом Брукингса в 1996 году, свидетельствовал, что большинство стран этого региона имеет крайне неудовлетворительный платежный баланс, темпы роста экспорта замедляются, а банковская система пребывает в тяжелейшем кризисе вследствие неэффективного использования заемных средств[238]. Основной причиной кризиса, на приближение которого эксперты указывали еще несколько лет назад, является, на наш взгляд, невозможность построить современную экономику в относительно короткие сроки на путях массированной мобилизации ресурсов. Курс на ускоренную индустриализацию потребовал от азиатских стран поддерживать доходы своего населения на относительно низком уровне и сдерживать платежеспособный спрос, ориентируясь при этом на внешние рынки. Это, в свою очередь, предполагало реализацию демпинговой политики, снижавшей эффективность национальных экономик. Возникавшие инвестиционные проблемы решались посредством привлечения иностранного капитала, массированного кредитования промышленности и государственных дотаций. При этом низкий уровень жизни населения не позволял, во-первых, формироваться системе постматериалистической мотивации, без которой невозможно самостоятельное технологическое развитие, и тем самым обрекал на постоянное расширение импорта производственных технологий и патентов; во-вторых, он сохранял зависимость этих стран от внешних рынков сбыта, так как внутренний рынок оставался неполноценным, не обладая достаточной емкостью. Именно поэтому хозяйственный прогресс азиатских стран мог продолжаться только до того момента, пока достигавшиеся из года в год успехи поддерживали у инвесторов уверенность в том, что на этих рынках и впредь можно получать сверхвысокие доходы и прибыли. Таким образом, первый же "сбой" в экономическом развитии региона мог привести к серии проблем, способных похоронить все надежды азиатских "тигров" и "драконов" на осуществление тех радужных перспектив, которые, казалось, открывались перед ними в начале 90-х годов. И этот кризис, который не мог не произойти, разразился два года тому назад. [238] - См.: Strange S. Mad Money. P. 109. Причины, ход и уроки кризиса Было бы неверно утверждать, что кризис на азиатских рынках начался 2 июля 1997 года девальвацией таиландского бата. Отказ Банка Таиланда от интервенций в поддержку национальной валюты был неизбежным шагом, так как за несколько месяцев до этого валютные резервы страны сократились с 40 до менее чем 30 млрд. долл., и идти на дальнейшее их снижение казалось невозможным. За один день бат подешевел на 20 процентов, а в течение полугода -- более чем в два раза[239]. Столь же объективными были и последовавшие события. 9 и 10 июля Банк Филиппин затратил на поддержание песо более 1 млрд. долл., сохранив резервы, достаточные лишь для двух недель подобных интервенций. 11 июля Банк отказался от защиты национальной валюты, которая в течение дня подешевела на 11,5 процента, а затем повторила путь таиландского бата[240]. В течение второй половины 1997 года были девальвированы фактически все азиатские валюты, причем многие из них подешевели в три и более раз, а максимальный показатель составил для Индонезии 7 раз (с 2430 до 17000 рупий за доллар между июлем 1997 и январем 1998 года[241]); в минимальной степени это коснулось Сингапура и Тайваня, а Гонконг сумел удержать курс гонконгского доллара на докризисном уровне. Причины такого развития событий были давно известны и обсуждались заранее. Азиатский кризис в некоторой степени воспроизвел основные элементы сценария, по которому развертывались события в Японии после 1990 года, хотя, разумеется, оказался более драматичным. Оценивая его причины и возможные последствия, необходимо, конечно, учитывать значительную роль его финансовой составляющей, на чем обычно акцентируют внимание аналитики, но в то же время следует не упускать из вида ту основу, на которой в конечном счете созрел и разразился кризис, -- несовершенство азиатской модели индустриализации. Признаки ухудшения экономической конъюнктуры в странах ЮВА стали очевидными еще в 1995 году. Выше мы отметили, что в 1996 году было зафиксировано замедление темпов роста ВНП и экспорта всех основных азиатских "тигров", дополнявшееся нарастанием отрицательного сальдо текущего платежного баланса и резким увеличением кредитной массы, искусственно поддержи- [239] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 58. [240] - См.: Henderson С. Asia Falling. P. 115-116. [241] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 42. вавшей рынок. Все это происходило на фоне двух важных тенденций. С одной стороны, мексиканский дефолт и последовавшая реструктуризация долгов этой страны привели к переосмыслению позиций многих инвесторов по вопросу о целесообразности серьезных вложений в развивающиеся рынки. Следствием стал отток капиталов в США и Европу; если в 1993-1994 годах динамика фондовых индексов на рынках постиндустриальных держав и стран Юго-Восточной Азии была относительно однонаправленной, то к осени 1997 года американский фондовый индекс достиг прироста почти в полтора раза, тогда как сводный индекс, отражающий состояние развивающихся рынков, находился существенно ниже значения 1994 года; при этом тройку лидеров по масштабам понижения составили Таиланд, Мексика и Южная Корея[242]. Если обратиться к картине, сложившейся за полгода до основной волны кризиса, пришедшейся на октябрь-декабрь 1997 года, нетрудно увидеть, что средства, инвестированные в фондовые индексы Таиланда, Филиппин, Малайзии, Сингапура, Южной Кореи и Индонезии в 1994 году, не только не обеспечили доходов, но и принесли убытки, в ряде случаев достигавшие 35 и более процентов[243]. Отток капиталов вызвал естественный рост курса доллара, в первую очередь по отношению к иене, в результате чего японские товары в 1995-1996 годах стали более привлекательными, нежели произведенные в странах ЮВА; следствием этого и стало резкое замедление роста экспортных поставок[244]. Снижение котировок акций на всех азиатских биржах приняло устойчивый характер уже в первой половине 1997 года[245]. С другой стороны, все более явными становились неэффективность индустриального производства и излишнее раздувание кредитной массы, а также искусственное поддержание цен на инвестиционные товары, в первую очередь на недвижимость. Остановимся на этой тенденции более подробно. С середины 90-х годов в большинстве стран Юго-Восточной Азии фондовый рынок уже не мог способствовать поступлению инвестиций, необходимых для развития производства. Крупные промышленные компании стали ориентироваться на массированное привлечение заемных средств. Ввиду того, что в большинстве азиатских стран имели место тесные связи между государством и бизнесом, а индустриальные гиганты пользовались постоянной поддержкой со стороны правительства, "эти предприятия счита- [242] - См.: The Economist. 1997. February 22. Р. 89. [243] - См.: The Economist. 1997. May 24. P. 79. [244] - Подробнее см.: The Economist. 1997. March 1. P. 23-25. [245] - Подробнее см.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 14-16. лись как бы застрахованными от банкротства, что служило для финансовых институтов мощным стимулом их кредитования вне зависимости от эффективности их деятельности" [246]. Результаты оказались катастрофическими. Спрос на заемные средства делал их использование все дороже и вызывал рост процентных ставок. В этих условиях предприниматели, в первую очередь в Южной Корее, Индонезии и Таиланде, где государство играло наиболее активную роль в экономике, перешли к политике краткосрочных, в том числе и зарубежных, заимствований. Несмотря на то, что государственные бюджеты этих стран продолжали сводиться с профицитом, бремя долга стало непосильным. Одну из наиболее ярких иллюстраций сложившейся ситуации дает Южная Корея. Эта страна с самого начала ускоренной индустриализации допустила исключительно сильную зависимость своего промышленного развития от размера привлекаемых кредитных ресурсов. Если в 1970 году размер ее внешнего долга не превышал 2,2 млрд. долл., то к 1980 году он вырос в 12,5 раза, до более чем 27 млрд. долл.; при этом почти половина средств, направленных на финансирование программы развития тяжелой и химической промышленности, была получена в виде иностранных займов[247]. Подобная тенденция была характерна как для 80-х, так и для 90-х годов. Между 1992 и 1996 годами объемы полученных страной зарубежных кредитов выросли на 158 процентов, а требования по ним превысили четверть всех международных обязательств стран Юго-Восточной Азии. При этом основная часть заемных средств -- 66 процентов -- привлекалась не непосредственно промышленными компаниями, а корейскими банками[248], распоряжавшимися ими далее по своему усмотрению. Краткосрочные заимствования к концу 1996 года составляли 63 процента всего объема внешних обязательств, в три раза превосходя при этом объем золотовалютных резервов страны[249], выглядевших в тот период вполне благополучно. Но крупнейшие корпорации (а концентрация производства в Южной Корее столь значительна, что четыре основных промышленных конгломерата обеспечивают более 40 процентов ВНП[250]), являвшиеся наиболее активными заемщиками, стали фактическими банкротами еще до основной волны кризиса, который лишь довел негативные тенденции до их естественного завершения: в мае 1998 года отношение суммарных обязательств кон- [246] - Lee E. The Asian Financial Crisis: The Challenge for Social Policy. Geneva, 1998. P. 19. [247] - См.: Bellо W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. P. 58. [248] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 72. [249] - См.: Ibid. P. 66-67. [250] - См.: Cough L. Asia Meltdown. The End of the Miracle? P. 20. церна "Хюндаи" к его акционерному капиталу составляло более 570 процентов, а объемы реализации на внутреннем рынке снизились почти вдвое[251]. Следует иметь в виду, что такой показатель не был чем-то экстраординарным (еще до начала кризиса среднее его значение для промышленных компаний, участвовавших в соответствующем листинге сеульской биржи, достигало 300 процентов[252]). Летом 1997 года превышение суммой корпоративного долга акционерной стоимости компаний составило у "Дэу" 3,38 раза, у "Хюндаи" -- 4,39, у "Киа Моторс" -- 5,23, у "Халла" -- 20,7, а у корпорации "Джинро" -- 86 раз (!)[253]. В конце того же года первые две были объявлены банкротами; суммарные обязательства "Киа" достигали на тот момент 10, а "Ханбо" -- 6 млрд. долл. [254] Согласно подсчетам корейских и американских экспертов, около 20 процентов всех банковских кредитов в конце 1997 года были полностью безнадежными, а вывод банковской системы страны из кризиса, по минимальным оценкам, требовал 60-100 млрд. долл. [255] Аналогичная ситуация сложилась и в других азиатских странах; в Таиланде около 70 процентов всех крупных промышленных компаний допустили задержки в выплате кредитов или отказались рассчитываться по своим обязательствам; в Индонезии 200 (по другим данным -- 220[256]) компаний из 228, состоявших в листинге фондовой биржи, были объявлены к концу 1997 года находящимися в состоянии технического банкротства[257]. Гигантские масштабы невозвращаемых кредитов живо напоминают японскую ситуацию 90-х годов. Сегодня многие исследователи отмечают, что проблемы, с которыми столкнулись страны Юго-Восточной Азии в 1997-1998 годах, в значительной мере были обусловлены слепым копированием японского опыта[258]. Следует отметить, учитывая подобную аналогию, что вся глубина японского кризиса стала заметна через шесть-семь лет после первоначального финансового шока, и, видимо, реальный масштаб нанесенного азиатским экономикам ущерба также выявится несколько позже. Японский "опыт" был повторен и в области операций с недвижимостью. Еще в конце 80-х годов цены на офисные и жилые [251] - См.: Kattoulas V. Unhappy Hyundai // Newsweek. 1998. May 25. Р. 57. [252] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 71. [253] - См.: Singh A. 'Asian Capitalism' and the Financial Crisis // Michie J., Smith J.G. (Eds.) Global Instability. P. 26. [254] - См.: Hirch M. Cronyism Crashes // Newsweek. 1998. January 26. P. 21. [255] - См.: The Economist. 1997. November 29. P. 23-25. [256] - См.: Godement F. The Downsizing of Asia. P. 183, 182. [257] - См.: Hirch M. Where is the Bottom? // Newsweek. 1998. January 19. P. 34. [258] - См.: Shutt H. The Trouble with Capitalism. P. 196. помещения в Сингапуре, Гонконге и Южной Корее повторяли японские тренды; так, в 1989 году в Сеуле цена небольшой квартиры достигала 225 тыс. долл., что соответствовало самым высоким ценам в Калифорнии, штате, где ВВП на душу населения был в пять раз выше корейского[259]. Впоследствии цены существенно снизились, однако вплоть до середины 90-х годов инвестиции в строительство объектов недвижимости оставались очень выгодными. Инвесторы вели себя так, будто ничего и не знали об опыте Японии. В Джакарте, Бангкоке, Сингапуре и Маниле в 1996-1998 годах было начато строительство в среднем в полтора раза больших офисных площадей, чем было сдано в эксплуатацию в 1993-1995 годах; инвесторов не останавливало даже то, что в первых трех городах объем непроданных или не сданных в аренду помещений вырос почти на 50 процентов только в течение одного 1996 года[260]. К лету 1997 года доля нереализованных построек составила в Таиланде 35 процентов[261]. Между тем в большинстве азиатских стран банки, согласно официальной отчетности, направляли на финансирование риэлтерских проектов от 11 до 18 процентов своих кредитных средств[262]; однако эксперты "Бэнк фор интернэшнэл сеттлментс" давали гораздо более высокие оценки: от 25-30 процентов в Индонезии до 30-40 процентов в Сингапуре, Таиланде и Малайзии и беспрецедентных 40-55 процентов в Гонконге[263]. По самым оптимистичным предположениям, разрешение одной только проблемы сбыта на рынке офисных помещений может стоить многим странам Юго-Восточной Азии от 4 до 5-6 процентов их валового национального продукта. Катастрофическая ситуация на рынке недвижимости, о которой много говорилось в ходе кризиса, является лишь одним, пусть и весьма наглядным, но все-таки не единственным показателем переоцененности капитальных благ в странах Азии. На этом примере мы можем в наиболее "чистом" виде наблюдать последствия сокращения внешнего спроса и в то же время механизм "запуска" кризиса в промышленной сфере. Сокращение иностранных инвестиций, вложений в акции и ценные бумаги, невозможность привлечения новых кредитов и замораживание значительных банковских средств в долгосрочных, и, как оказалось, убыточных, инвестиционных проектах -- все это привело к снижению возможностей маневра для промышленных компаний и вынудило их ориентироваться лишь на текущие поступления от продаж. Но как [259] - См.: Bella W., Rosenfeld S. Dragons in Distress. P. 40. [260] - См.: The Economist. 1997. April 12. P. 82. [261] - См.: French P., Crabbe M. One Billion Shoppers. P. 118. [262] - См.: The Economist. 1997. April 12. Р. 82. [263] - См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 8. только большинство из них попыталось нарастить объемы производства, стало очевидно, что рынки развитых стран перенасыщены, а внутренний рынок испытывает огромную нехватку средств, в том числе вследствие девальвации национальных валют и сокращения платежеспособного спроса, банкротства ряда банков и финансовых компаний, а также роста сбережений населения, не уверенного в завтрашней финансовой стабильности. Эти факторы обусловили резкий промышленный спад во всех странах региона. Если несколько лет назад утверждалось, что "азиатская экономическая экспансия вполне может продолжаться на протяжении десятилетий" в первую очередь потому, что "трудовые ресурсы... азиатских стран могут в начале следующего столетия устойчиво нарастать" [264], то сегодня господствуют иные представления. Эксперты отмечают теперь, что в современных условиях факторы, на которых было основано азиатское экономическое чудо, утратили прежнее значение. Низкие издержки на рабочую силу перестали служить достаточным условием проникновения на мировые рынки; важнейшим фактором конкурентоспособности оказалось здесь широкое применение в производстве высококвалифицированного и высокопроизводительного интеллектуального труда[265]. Будучи неспособными предложить Западу высокотехнологичную продукцию, азиатские экономики замедляют сегодня темпы своего развития. В Таиланде за ростом ВНП на 6 процентов в 1996 году последовала стагнация в течение 1997 года, и прогнозировался спад на 5 процентов в 1998 году; в Индонезии, где в 3-м квартале 1997 года наблюдался рост на 7 процентов, в 1998 году ожидали уже 15-процентного спада[266]. На протяжении 1997-го и первой половины 1998-го эксперты Международного валютного фонда восемь раз пересматривали свои оценки темпов роста азиатских экономик; о масштабе этих корректировок позволяет судить таблица 9-1. Ход кризиса и связанные с ним драматические политические события -- бесчисленные отставки в правительствах, смена руководства в Южной Корее в начале 1998 года, резкие антиамериканские заявления малайского премьера Махатхира, громкие банкротства крупных банков и финансовых компаний, среди которых оказались такие известные и, казалось бы, находившиеся вне эпицентров кризиса, как гонконгский "Перегрин" и даже японские "Хоккайдо Такусоку Бэнк" (обязательства которого перед клиентами составляли 75,1 млрд. долл.) и "Ямайичи Секьюритиз" [264] - Judy R.W., D'Amico С. Workforce 2000. Work and Workers in the 21st Century. Indianapolis (In.), 1997. P. 31. [265] - См.: Drucker P.F. Management Challenges for the 21st Century. P. 61. [266] - См.: Lee E. The Asian Financial Crisis. P. 4, 6. Таблица 9-1 Реальный и прогнозируемый рост ВВП, 1996-98 (в процентном выражении) Прогнозы МВФ Согласованные прогнозы 1996 1997 1998 (в мае 1997) 1998 (в апреле 1998) Изменение прогноза на 1998 1998 (в июне 1997) 1998 (в апреле 1998) Измене-ние прогноза на 1998 г. Индонезия Таиланд Южная Корея 8,0 5,5 7,1 5,0 -0,4 5,5 7,4 7,0 6,3 -5,0 -3,1 -0,8 -12,4 -10,1 -7,1 7,6 5,9 6,1 -6,3 -4,1 -1,6 -13,9 -10,0 -7,7 Малайзия Филиппины Сингапур Гонконг Китай Тайвань 8,6 5,7 6,9 4,9 9,7 5,7 7,8 5,1 7,8 5,3 8,8 6,9 7,9 6,4 6,1 5,0 8,8 6,3 2,5 2,5 3,5 3,0 7,0 5,0 -5,4 -3,9 -2,6 -2,0 -1,8 -1,3 8,0 6,3 7,3 5,5 10,4 6,5 1,1 2,2 2,7 3,0 7,8 5,9 -6,9 -4,1 -4,6 -2,5 -2,6 -0,6 Источник: Goldstein M. The Asian Financial Crisis. P. 3. (25,2 млрд. долл.) [267], волна забастовок в Южной Корее, народные волнения в Индонезии, приведшие к падению режима Сухарто, и т.д. -- достаточно хорошо известны, и воспроизводить их не входит в нашу задачу. Гораздо больший интерес представляют попытки исправить положение, предпринимавшиеся как национальными правительствами, так и по линии международных финансовых организаций, особенно те из них, которые были осуществлены на первом этапе кризиса, между октябрем 1997-го и весной 1998 года. Следует отметить, что события, формально положившие начало кризису, и в первую очередь девальвации национальных валют азиатских стран летом 1997 года, прошли относительно незамеченными на мировых рынках; снижение котировок акций в Азии не помешало европейским и американским фондовым индексам неоднократно достигать новых рекордов летом и осенью этого года. Доллар плавно рос по отношению к иене, а японский и гонконгский индексы столь же медленно снижались (Nikkei-225 потерял в 1997 году до 20 процентов своей стоимости). Однако для того, чтобы кризис в Азии получил мировой резонанс, необходим был крах на одном из основных региональных рынков. 20, 21, 22 и 23 октября, в течение четырех дней подряд, котировки в Гон- [267] - См.: Hirch M. Cronyism Crashes. P. 21. конге непрерывно снижались, соответственно на 630, 568, 765 и 1.211 пунктов, что означало общее падение на 23 процента[268]. В ответ 27 октября индекс Доу-Джонса упал более чем на 300 пунктов; торги были прерваны впервые после того, как 22 ноября 1963 года мир узнал об убийстве президента Дж. Кеннеди; после их возобновления индекс продолжил "свободное падение", и, когда снижение достигло 554 пунктов, торги были прекращены на основе биржевых правил, принятых в 1987 году. На следующий день Доу-Джонс поднялся более чем на 300 пунктов, однако резко упали котировки в Европе. Разбалансированность мировых рынков стала реальностью[269]. На фоне резкого (на 20-40 процентов) снижения курса национальных валют большинства восточноазиатских стран и катастрофического (на 30-50, а в Индонезии даже на 70 процентов) обвала на их фондовых рынках окончательно прояснилось состояние макроэкономических индикаторов в этих странах. Фактически впервые появились реалистические данные о валютных резервах; выяснилось, что большая часть золотых резервов Банка Таиланда была тайно реализована на международных рынках еще в августе-октябре, а общий объем валютных резервов Южной Кореи, являвшейся на тот момент 11-й по размерам ВНП экономикой в мире, составлял 21 ноября 1997 года 7,3 млрд. долл., 4 же декабря -- около 5 млрд. долл. [270] За период между серединой 1997-го и началом 1998 года снижение корейского фондового индекса обошлось инвесторам в 314 млрд. долл., крах на малайзийском рынке -- не менее чем в 225 млрд. долл. [271], а цены, сложившиеся на индонезийской бирже, выявили убытки в 74 млрд. долл. только по акциям 15 наиболее активно торговавшихся компаний[272]; в силу того, что котировки акций прочих фирм, входивших в листинг, трудно было определить, точный размер потерь не поддается исчислению. Международные финансовые эксперты поспешили заявить, что кризис порожден финансовыми проблемами, запредельным уровнем использования заемных средств и действиями фондовых спекулянтов. В качестве аналога, на опыт которого можно было опереться в ходе решения возникших проблем, многие экономисты стали называть мексиканский долговой кризис 1995 года, успешно [268] - См.: Henderson С. Asia Falling. P. 146-147; подробнее см.: Spaeth A. Sinking Feeling // Time. 1998. June 22. Р. 40. [269] - Подробнее см.: Powell B. Hiccup? Or Global Meltdown? // Newsweek. 1997. December 29. P. 20-21. [270] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 78. [271] - См.: Ibid. P. 94. [272] - См.: Moreau R., Nordland R. After Suharto // Newsweek. 1998. June 1. P. 39. разрешенный силами МВФ (а по сути дела -- США), направившими в страну 48 млрд. долл., которые способствовали стабилизации национальной валюты и реструктуризации долга, сбившим первую волну кризиса. Полагая, что и в новой ситуации прежние методы принесут заметные результаты, западные страны предпочли оказать терпящим бедствие азиатским нациям быструю и массированную финансовую поддержку. В соответствии с таким подходом, МВФ последовательно одобрил в течение второй половины 1997 года предоставление 17 млрд. долл. Таиланду, 23 млрд. долл. Индонезии (впоследствии пакет был увеличен до 43 млрд. долл.) и, наконец, 57 млрд. долл. Южной Корее, что стало самым большим кредитом, когда-либо предоставленным этой организацией[273]. Однако время показало, что эти меры оказались далеко не так эффективны, как осуществленные в ходе мексиканского дефолта 1995 года. Кризис, поразивший Юго-Восточную Азию, отличался от мексиканской катастрофы по многим направлениям. С количественной стороны он был гораздо более глубоким даже в чисто финансовом аспекте. Если в Мексике в 1994 году общий размер выданных банками и финансовыми институтами кредитов не превышал 50 процентов ВНП, то в Таиланде накануне кризиса он достигал 140 процентов. Если безнадежные ссуды в обоих случаях составляли около 30 процентов всех выданных кредитов, то для Мексики эта цифра была эквивалентна 15 процентам ВНП, а для Таиланда -- 45 процентам. Таиланд не был в этом отношении исключением: в сентябре 1997 года уровень невозвратных кредитов в 30-32 процента был признан также в Индонезии, Малайзии и Южной Корее. В Индонезии, Малайзии и Таиланде только обязательства перед иностранными банками, в большинстве своем краткосрочные, достигали в сентябре 1997 года 30-45 процентов ВНП (общая сумма долга Малайзии превышала 170 процентов ВНП, Индонезии -- 190 процентов[274]). Огромную опасность представлял и устойчивый дефицит платежного баланса, связанный с необходимостью масштабного импорта производственных технологий и комплектующих. В 1996 году этот показатель возрос для южнокорейской экономики по сравнению с предыдущим годом почти в три раза, с 8 до 23 млрд. долл., в результате чего по его абсолютной величине страна заняла второе место в мире после США[275]. [273] - См.: Lacayo R. IMF to the Rescue // Time. 1997. December 8. P. 23. [274] - Подробнее см.: The Economist. 1998. March 7. Survey "East Asian Economies". P. 5-9. [275] - См.: Yip G.S. Asian Advantage. P. 225. При этом все охваченные кризисом государства имели исключительно малые возможности маневра, так как имевшиеся в их распоряжении валютные резервы были несравнимо меньше, чем обязательства по внешним займам. Так, внешний долг Таиланда достигал 87,3 млрд. долл. при величине резервов не более 26,6 млрд. долл.; для Южной Кореи и Индонезии соответствующие показатели составляли 152,3 и 45,1, 136,4 и 13,5 млрд. долл. [276]. Поэтому большая часть средств, направлявшихся МВФ в виде пакетов кредитной помощи этим странам, фактически шла на реструктуризацию долга и не влияла существенным образом на внутреннюю ситуацию. В качественном аспекте различия были еще более разительными и определялись в первую очередь характером инвестиционной политики в предшествующий период и степенью государственного регулирования экономики. Если основой мексиканского кризиса было активное потребительское кредитование, то в Азии заемные средства использовались для инвестиции, многие из которых оказались непродуктивными. Поэтому в Мексике девальвация национальной валюты имела позитивные последствия; ставшие более дешевыми мексиканские товары хлынули на внешние рынки, прежде всего в Соединенные Штаты (рост экспорта составил в 1995 году 40 процентов в долларовом исчислении, из которых 90 процентов пришлись на США), а гипертрофированное внутреннее потребление несколько снизилось, что также сыграло положительную роль. После снижения объемов производства в 1995 году на 6,2 процента в 1996-м и 1997-м наблюдался рост на 5,2 и 7,4 процента соответственно. В результате увеличения экспорта и уменьшения импорта дефицит платежного баланса снизился с 29,7 млрд. долл. в 1994 году до 1,6 млрд. долл. в 1995-м. Сокращение внутреннего спроса на 12,8 процента в 1995 году было компенсировано его ростом на 6,2 процента в 1996-м и на 9 процентов в 1997-м. К концу 1998 года уровень безработицы также вернулся к его докризисным значениям[277]. При этом мексиканские власти радикально сократили количество барьеров для зарубежных капиталовложений и допустили приобретение национальных компаний в полную собственность иностранных инвесторов. В результате начавшие возвращаться в страну средства западных предпринимателей обеспечили установление нескольких новых рекордных значений фондового индекса в 1997 году. [276] - См.: Emerson Т. Asia's Agony // Newsweek. 1998. October 12. Р. 26. [277] - См.: McLeod R.H., Gamaut R. East Asia in Crisis. P. 277. В Азии же последствия девальвации национальных валют и обвала фондовых рынков оказались совершенно иными. Поскольку банки направляли основную часть кредитов в инвестиционный сектор, финансовый кризис сделал привлечение новых заемных средств гораздо более дорогим (так, к началу лета 1998 года процентные ставки достигли на Филиппинах 16 процентов годовых, в Южной Корее -- 17, в Таиланде -- 23, а в Индонезии превысили 60 процентов[278]) и, тем самым, фактически свел на нет возможности удешевления товаров, которое могло бы стать первым следствием девальвации. Внутреннее потребление еще более сократилось, как из-за снижения курса национальной валюты, так и в результате банкротства банков и падения заработной платы; как следствие, вместо оживления экспортных секторов экономики началась глубокая рецессия. Как отмечает Дж.Сорос, "за финансовым крахом последовал экономический спад. Внутренний спрос застыл, импорт резко сократился, но объем экспорта не увеличился, поскольку значительная доля экспортируемых товаров направлялась в страны, также охваченные кризисом. Кроме того, экспортировалась в основном ограниченная группа товаров, цены на которые снижались вследствие перенасыщения рынка" [279]. В Южной Корее, например, в первом квартале 1998 года физический объем экспорта вырос на 30 процентов, но в стоимостном выражении он фактически не изменился из-за падения цен на экспортную продукцию[280]; во втором квартале ситуация также оставалась неопределенной, но уже во втором полугодии наметилась тенденция к сокращению стоимости экспорта, что дало основание корейской Ассоциации международной торговли прогнозировать первое после 1958 года снижение стоимостных показателей экспорта по итогам 1998 года в целом[281]. Во втором квартале 1998 года началось быстрое сокращение объемов производства, в результате чего загруженность мощностей снизилась с 83 до 65 процентов[282]. Менее чем через полгода после начала кризиса стала очевидной и степень зависимости от импорта. Выше мы отмечали, в какой мере высокотехнологичное производство в азиатских странах зависело от поставок импортных комплектующих и технологий. Между тем в течение последнего квартала 1997 года и начала [278] - См.: Spaeth A. Sinking Feeling. P. 40. [279] - Soros G. The Crisis of Global Capitalism. P. 149. [280] - См.: Bosworth В. Why Trade with Asia Benefits the U.S. Economy // Harrison S.S., Prestowitz C.V., Jr. (Eds.) Asia After the 'Miracle': Redefining U.S. Economic and Security Priorities. P. 103-104. [281] - См.: The Economist. 1998. September 12. P. 72. [282] - См. Mc Leod R.H., Garnaut R. East Asia in Crisis. P. 80, 81. 1998-го таковые снизились в Индонезии на 30, в Таиланде -- на 32, в Южной Корее -- на 36 процентов[283]. В середине 1998 года азиатские страны фактически исчерпали все возможности снижения цен на свою продукцию, которые не могли упасть столь же резко, сколь и их национальные денежные единицы, в первую очередь по причине высокой составляющей импортированных компонентов и сырья. И хотя к весне 1998 года первые последствия краха были, казалось, преодолены, реального улучшения ситуации не наступило. Переместившись в производственную сферу, кризис привел к массовой остановке предприятий и закрытию многих компаний. По подсчетам экспертов, уровень безработицы к концу 1998 года во всех охваченных им странах превышал докризисные показатели в 2-2,5 раза[284]; в Малайзии и Индонезии начались волнения, направленные против иммигрантов[285]; уровень жизни в пораженных рецессией странах снизился более чем в полтора раза. Впервые с конца 60-х годов во всех восточноазиатских государствах увеличилась доля граждан, живущих ниже официальной черты бедности: в Таиланде -- с 15,1 до 26,7, в Южной Корее -- с 15,7 до 27,8, а в Индонезии -- с 11,3 до 22,5 процента населения[286]. Не менее драматично обстояло дело и в связи с государственным вмешательством в решение экономических проблем. Азиатская модель индустриализации, как мы отмечали выше, основывалась на сращивании государства и экономики. Этот процесс принимал различные формы -- от централизованного регулирования в Малайзии и государственной поддержки крупных компаний в Южной Корее до организации целой сети полугосударственных компаний в Индонезии, позволившей семье Сухарто сколотить самое большое состояние в Азии, по некоторым оценкам достигающее 40 млрд. долл. [287] Однако в любом случае меры, предложенные МВФ в качестве условия оказания финансовой помощи, были встречены явно оппозиционно, если не сказать -- враждебно. В Таиланде одним из важнейших условий выделения кредита стало закрытие 57 крупных финансовых компаний, находившихся на грани банкротства, но близких к власть предержащим; в Южной Корее еще более болезненным оказалось требование расформирования ряда крупных конгломератов, в том числе "Хюндаи", а также применение процедуры банкротства к некоторым мощным компаниям, включая "Киа моторе"; в Индонезии делегация МВФ акцентировала внимание на удалении от дел членов президент- [283] - См.: Ignatius A. Asia's Bad News // Time. 1998. May 18. P. 33. [284] - См.: Lee E. The Asian Financial Crisis. P. 40. [285] - См.: Larimer Т. No Place For Strangers // Time. 1998. April 6. P. 26. [286] - См.: Emerson Т. Asia's Agony. P. 26. [287] - См.: Mayer M. Suharto Family Values // Newsweek. 1998. May. 18. P. 41 ской семьи. Как показывает практика, все эти требования не имеют реальной перспективы быть выполненными. В Таиланде до сих пор продолжают работать более половины предназначавшихся к закрытию финансовых компаний; требования МВФ по отношению к Малайзии вызвали резкие заявления премьера Махатхира и фактически привели к самоизоляции страны; торг с индонезийским президентом Сухарто занял несколько месяцев[288] и закончился только с его свержением; в Южной Корее (где накануне кризиса до 12 процентов топ-менеджеров пяти крупнейших компаний состояли в тесном родстве друг с другом[289]) большинство условий также не были выполнены, и неудивительно, что "Киа моторе" в результате инвестиционного "конкурса" перешла не к "Форд мотор", предложившей самую высокую цену, а к корейской же "Дэу". Летом 1998 года все страны, получившие помощь, нарушили договоренности с МВФ в той их части, которая касалась необходимости сбалансирования бюджета. Если во второй половине 1997 года МВФ согласовал с Таиландом, Южной Кореей и Индонезией показатели профицитов их бюджетов в размере 1 процента[290], то уже в мае 1998 года Таиланд допустил дефицит в 3 процента, Южная Корея в июне -- 4 процента, а Индонезия -- 8,5 процента. Хотя эти нарушения формально объяснялись необходимостью поддержания ряда социальных программ, значительная часть средств была в действительности израсходована на финансовые вливания в промышленный сектор[291]. Характерно, что даже сегодня, два года спустя после первых кризисных явлений в азиатских странах, доминирующей остается точка зрения, согласно которой главной причиной разрушительного кризиса стали проблемы чисто финансового характера -- в первую очередь массированный отток капитала из стран региона и последовавший за этим так называемый "эффект домино" [292]. Более того, большинство экспертов полагают, что значительная часть причин, породивших кризис, лежит вне хозяйственных систем самих этих стран. Дж.Сорос риторически спрашивает в своей книге: "Как получилось, что такая успешная модель экономического развития так скоро потерпела крах?" -- и отвечает, что "основным источником нестабильности является сама международная финансовая система" [293]. Мы полагаем, что в этом утверждении [288] - См.: McCarthy Т. Indonesia on the Brink // Time. 1998. March 23. P. 36-37. [289] - См.: Cough L. Asia Meltdown. The End of the Miracle? P. 20. [290] - См.: Phongpaichit P., Baker Ch. Thailand's Boom and Bust. P. 124. [291] - См.: Lee E. The Asian Financial Crisis. P. 53. [292] - См.: Griffith-Jones S., Kimmis J. Stabilizing Capital Flows to Developing Countries // Michie J., Smith J.G. (Eds.) Global Instability. P. 71-72. [293] - Soros G. The Crisis of Global Capitalism. P. 141. гениальный финансист ошибается, серьезно смешивая причину и следствие. Безусловно, зависимость азиатских экономик от развития событий на мировых финансовых рынках не следует недооценивать. Однако, на наш взгляд, то огромное внимание, которое в последние два года развитые страны уде