й. Относя к данной категории не более трети лиц, официально определяемых как находящиеся за чертой бедности, исследователи безусловно отказываются от самой идеи рассмотрения этого слоя как значимой силы в современном обществе. Напротив, считая, что в ближайшие десятилетия основными сторонами нового социального конфликта способны стать члены высокообразованной и обеспеченной элиты общества и представители тех общественных групп, которые не могут найти себе адекватного применения в условиях экспансии высокотехнологичного производства, мы объективно зачисляем в ряды формирующегося низшего класса не только наиболее обездоленные слои общества, но всех граждан, находящихся ниже черты бедности, а также тех, кто сегодня получает доход, не превышающий половины дохода среднестатистического заня- [269] - Auletta К. The Underclass. N.Y., 1982. Р. XVI. Подробнее о возникновении, развитии и современных трактовках понятия underclass в американской социологической литературе см.: Cans H.J. The War Against the Poor. The Underclass and Anti poverty Policy. N.Y., 1995.P.2, 16, 28, 31-33. [270] - Цитируется по: Frankel В. The Post-Industrial Utopians. P. 210-211. [271] - См.: Katг. М.В. In the Shadow of the Poorhouse. P. 286. того полный рабочий день рядового работника. Принимая подобную позицию, к низшему классу можно отнести до 30 процентов населения современных постиндустриальных стран. Мы вполне понимаем, насколько серьезны одни только чисто психологические обстоятельства, препятствующие распространению подобного подхода. Тем самым de facto признается, что в современном обществе значительное число его членов, не обладающих к этому никакой предрасположенностью и стремящихся заниматься общественно полезной деятельностью, не могут занять сколь-либо удовлетворительного положения на социальной лестнице и сохранять его. Между тем мы считаем, что сегодняшняя ситуация свидетельствует в первую очередь именно об этом. Предлагаемое нами определение низшего класса используется прежде всего для адекватного противопоставления его среднему и высшему классам. Относя к последнему наиболее высокообеспеченные 20 процентов населения, мы считаем возможным разделить оставшиеся 80 процентов на две неравные группы: с одной стороны оказывается низший класс, куда входят находящиеся за гранью бедности 13-15 процентов населения (включая сюда и представителей деклассированных групп), а также около 15 процентов граждан, чьи доходы составляют менее половины от среднего дохода современного наемного работника. Оставшиеся 50 процентов и формируют сегодня собственно средний класс, в ходе становления информационного хозяйства подвергающийся активной дезинтеграции, в результате которой большая его часть переходит в имущественный слой, близкий к низшему классу, а относительно немногочисленная пополняет высшие страты общества. В такой трактовке низший класс не представляется чем-то выключенным из общественной жизни или имеющим на нее исключительно деструктивное воздействие; напротив, мы полагаем, что именно консолидация и формирование самосознания низшего класса окажутся в будущем одним из факторов нарастания социального конфликта. Та общественная страта, которую мы рассматриваем в качестве низшего класса, сегодня еще не является законченным целым, а находится в процессе своего формирования; поэтому мы не можем определить составные элементы этой общности, а попытаемся лишь назвать те социальные слои, из представителей которых она будет формироваться. Сюда следует отнести все те группы, которые традиционно воспринимаются как деклассированные элементы, а также лиц, находящихся без работы более трех месяцев; занятых неполный рабочий день в любых отраслях, не относящихся к высокотехнологичному производству; не имеющих полного среднего образования, а также некоторых других. Определяя своей целью оценку масштабов современного низшего класса, мы в первую очередь остановимся на проблеме бедности, ее масштабов и причин, после чего рассмотрим характер формирующегося социального конфликта. Так как большинство оцениваемых нами тенденций иллюстрируются примерами из американской действительности, то следует отметить, что ситуация, в которой администрация Дж.Ф.Кеннеди провозгласила войну с бедностью, действительно отличалась крайней остротой. В 1959 году, накануне президентских выборов, официальная статистика свидетельствовала о том, что за чертой бедности находилась почти четверть (23,2 процента) американских граждан. Серьезность проблемы подтверждалась и крайней степенью социальной напряженности, характерной для 60-х годов. Согласно статистическим данным, только с 1964 по 1968 год не менее 257 американских городов стали свидетелями 329 выступлений, которые переросли в массовые беспорядки, потребовавшие вмешательства Национальной гвардии; в целом же этот период характеризовался максимальным количеством актов насилия со времен Гражданской войны 1861-1865 годов[272]. В 60-е и 70-е годы в ходе развернувшейся кампании по борьбе с бедностью эта проблема была в значительной мере решена. За 15 лет суммы прямых денежных трансфертов и пособий малоимущим выросли более чем вдвое, с 22,3 до 50,9 млрд. долл.; на выделение им бесплатного питания и медицинских услуг правительство направило в 1975 году 107,8 млрд. долл. -- в четыре раза больше, чем в 1960 году (27,1 млрд. долл.); при этом наиболее быстро росли затраты на социальное страхование (с 65,2 до 238,4 млрд. долл.), а также профессиональную подготовку и иные формы обучения (с 0,5 до 12,1 млрд. долл.) [273]. С 1965 года правительство США начало финансирование программ "Медикэйд" и "Медикэр", потребовавших больших затрат, чем любые другие социальные нужды (так, только по линии "Медикэйд" расходы выросли с 1965 по 1992 год с 1,0 до 96,9 млрд. долл., а программа "Медикэр" фактически поглотила все средства, полученные от сокращения американских военных расходов в 1986-1997 годы[274]). Уже первые Пятнадцать лет реализации подобного курса привели к тому, что доля [272] - См.: Lind M. The Next American Nation. P. 111. [273] - См.: Burtiess G. Public Spending on the Poor: Historical Trends and Economic Limits // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 57, 63-64. [274] - См.: Tobin J. Poverty in Relation to Macroeconomic Trends, Cycles, and Policies // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 164-165. бедных в 1974 году, согласно различным оценкам, составляла от 10,5 до 11,5 процента населения[275]; однако далее мы наблюдаем в изменении доли бедных граждан в общем населении страны те же два переломных момента, которые уже встречались нам при рассмотрении иных аспектов проблемы неравенства (см. график 12-2). В первый раз тенденция была нарушена в 1973-1974 годах, в значительной мере благодаря повышению цен на основные потребительские товары в ходе нефтяного кризиса; в этом случае активизация правительственной политики способствовала временной стабилизации ситуации: в 1979 году официально признанный уровень бедности составлял 11,7 процента, a "poverty gap", то есть выраженная в денежной форме величина дотаций, необходимых для обеспечения всем неимущим прожиточного минимума, -- около 33 млрд. долл. С 1979 года началось нарастание первой волны повышения уровня бедности: в 1983 году он достиг 15,2 процента, тем самым превзойдя уровень 1966 года, a "poverty gap" вырос в полтора раза в постоянных ценах, до 47 млрд. долл. [276] При этом особенно быстро (на 232 процента за 70-е годы) численность низшего класса возрастала в городах, где эта социальная группа График 12-2 Официальный уровень бедности в 1965-1991 гг. График 12-2 Источник: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. N.Y. Cambridge (Ma.), 1995. P. 104. [275] - См.: Jencks Ch. Is the American Underclass Growing? P. 34; Madrick J. The End of Affluence. P.152. [276] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 298. расширилась к началу 80-х более чем до 2,5 млн. человек. [277] Впоследствии экономическое оживление второй половины 80-х значительно снизило данный показатель, однако с 1987 года он снова начал резко возрастать, и с тех пор его динамика более не становилась понижательной[278]; причиной тому мы считаем резкое снижение доходов низкоквалифицированных работников и массовые сокращения персонала в промышленном секторе. В 1992 году заработная плата 18 процентов работавших на постоянной основе американских рабочих была ниже прожиточного минимума, рассчитываемого на семью с двумя детьми; при этом особенно страдали дети и молодежь: так, в этот период беспрецедентное количество молодых людей в возрасте от 18 до 24 лет -- 47 процентов -- получали зарплату, не достигавшую прожиточного минимума[279]. Во второй половине 80-х годов более 20 процентов американских детей в возрасте до 18 лет воспитывались в семьях, живших за чертой бедности[280]. В 1993 году число бедных американцев достигло 36,9 млн. человек, увеличившись по сравнению с предшествующим годом на 3,2 процента и составив в общей сложности почти 16 процентов населения[281]. Весьма характерно также и то обстоятельство, что данная группа не представляется столь застывшей, как деклассированные слои; если определенное количество людей в данный конкретный момент не получают минимального дохода, это еще не значит, что то же самое повторится с ними и завтра. Между тем это явление имеет и обратную сторону: реальное число лиц, в течение некоторого времени на протяжении года являющихся бедными, намного больше, нежели их официальное число, рассчитываемое на определенную дату. Согласно подсчетам, проведенным на основе статистики за 1991 год, если 14 процентов американцев постоянно находились за гранью бедности, то не менее 20 процентов испытывали такое положение не менее двух месяцев в году. Как отмечают авторы исследования, "было бы не слишком большим преувеличением сказать, что мы знаем, кто такие бедные, -- это мы сами" [282]. Аналогичные тенденции имели место и в европейских странах. Несмотря на проводив- [277] - См.: Mincy R.B. The Underclass: Concept, Controversy, and Evidence // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H.(Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P.130. [278] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 22-24. [279] - См.: Korten B.C. When Corporations Rule the World. P. 246. [280] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 298. [281] - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. P. 143. [282] - Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R.,SwidlerA., Voss K. Inequality by Design. P. 97. шуюся там активную социальную политику, доля живущих ниже черты бедности достигла в 1997 году американского уровня в 17 процентов населения (57 млн. человек), причем наиболее тяжелое положение сложилось, вопреки ожиданиям, не в Греции или Италии, а в Великобритании, где, согласно официальной статистике, доля бедных граждан составила 22 процента населения[283]. На протяжении последних двадцати лет структура и характерные черты данной группы меняются. Все статистические данные, нельзя не подчеркнуть этого обстоятельства, основываются на официально утверждаемом показателе уровня бедности; между тем таковой достаточно последовательно повышается. Возражая еще раз против отождествления низшего класса с деклассированными элементами, следует акцентировать внимание на двух обстоятельствах. С одной стороны, материальное положение большинства бедных не ставит их на грань физического выживания. Сегодня 93 процента живущих ниже черты бедности имеют цветной телевизор, а около двух пятых -- микроволновую печь и видеомагнитофон, большинство пользуются холодильником и телефоном[284]. В конце 80-х годов почти 40 процентов граждан, официально зарегистрированных в качестве бедных, были собственниками своих домов, средняя цена которых составляла почти 40 тыс. долл.; при этом полмиллиона из этих бедных семей жили в домах стоимостью от 100 тыс. долл. и выше. Средняя бедная американская семья проживала в доме или квартире площадью в 405 кв. футов на человека, в средней японской семье этот показатель составлял 200 кв. футов, а в средней российской -- 97. Только в 1,8 процента жилищ бедных не было центральной канализации и лишь в 2,7 процента отсутствовали ванна или душ[285]. С другой стороны, в течение всех последних десятилетий правительство уделяло особое внимание решению социальных проблем старшего поколения, совершенствованию системы медицинского обслуживания и пенсионного обеспечения. В результате доля бедных граждан среди пенсионеров (от 65 лет и старше) снизилась с 35 процентов в 1959 году до 28 процентов в 1966-м и 12 процентов в 1994-м, когда в пропорциональном отношении она стала меньше доли бедных в обществе в целом (13,5 процента[286]). С 1970 по 1993 год выплаты престарелым американцам по линии социального страхования выросли в сопоставимых ценах более чем на 57 процентов. Одновременно был взят курс на снижение помощи молодежи и другим категориям трудоспособного [283] - См.: Moody К. Workers in a Lean World. P. 189. [284] - См.: Kelly K. New Rules for the New Economy. P. 153. [285] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 123. [286] - См.: Burtless G. Public Spending on the Poor. P. 64. населения, в результате чего резко возрос уровень бедности среди женщин, воспитывающих детей в неполных семьях, а также среди молодежи: такие социальные программы, как "Помощь семьям с детьми-иждивенцами", страхование на случай потери работы, пособия по Закону о социальном страховании и продовольственные талоны (food stamps), подверглись радикальному урезанию. Реальная покупательная способность чеков социального страхования в расчете на семью малоимущих между 1970 и 1993 годами снизилась на 46 процентов[287], а сумма пособий по линии помощи семьям, имеющим несовершеннолетних детей, за тот же период -- почти на 40 процентов[288]. Подобный подход со стороны правительства достаточно объясним, однако в последние годы именно он вызывает ситуацию, когда значительное число детей воспитываются в условиях бедности, а молодежь из бедных семей не имеет возможности получить образование, да и не располагает к этому необходимой склонностью. Анализ бедности среди белых американцев в 1989 году приводит к выводу о том, что среди выходцев из семей, принадлежащих к высшей страте среднего класса, доля бедных составляет не более 3 процентов, тогда как она возрастает до 12 процентов для тех, чьи родители живут фактически у черты бедности, и до 24 процентов -- для выходцев из собственно бедных семей. В еще большей степени зависят подобные перспективы от образовательного уровня родителей: если он низок (что соответствует незаконченному школьному), то вероятность составляет около 16 процентов, а если очень низок (начальное образование) -- повышается до 30 процентов[289]. В США эта проблема неизбежно приобретает также этнический аспект: учитывая, что с середины 80-х по середину 90-х годов разрыв в образовательном уровне белых граждан и афро-американцев непрерывно увеличивался (с 3,3 до 5,4 лет обучения), становится более понятным, почему среднее состояние афро-американской семьи составляло в 1993 году всего 4,4 тыс. долл., тогда как белой -- 45,7 тыс. [290] При этом около 31,3 процента всех афро-американских семей имели активы меньшие, чем обязательства (что и рассматривается как "отрицательный уровень богатства"), тогда как среди белых семей таковых оставалось не более 15,5 процента[291]; весьма показательно, что доля американ- [287] - См.: Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S.,Lucas S.R.,SwidlerA., Voss К. Inequality by Design. P. 96. [288] - См.: Lappe F.M., CollinsJ., RossetP., Espaiг.а L. The World Hunger. P. 153. [289] - См.: Herrnstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. 131, 132. [290] - См.: Themslrom S., Themstrom A. America in Black and White. P. 355, 197. [291] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 22-24. цев, "располагающих" отрицательным богатством, устойчиво растет в последние годы: в целом для США в 1998 году граждане, относящиеся к низшей квинтили, имеют совокупный долг, превышающий рыночную оценку располагаемых ими активов[292]. Результат вполне очевиден: по мере сохранения сложившейся ситуации реальностью современного общества становится наследственная бедность, дополняющаяся растущей необразованностью низших слоев населения, и эти факторы постоянно воспроизводят и усиливают друг друга от поколения к поколению. На протяжении 80-х и 90-х годов придерживавшиеся различной идеологической направленности правительства пытались предпринять разного рода меры по преодолению бедности, однако все их попытки пока не увенчались успехом, что кажется нам вполне объяснимым. Проблема перераспределения государственных ресурсов в пользу малообеспеченных слоев населения имела и имеет различные измерения. С одной стороны, государственный бюджет направляет колоссальные средства, достигавшие 12 процентов всех расходных статей (почти 290 млрд. долл.) в 1992 году и около 16 процентов (420 млрд. долл.) в 1996-м на субсидирование бедных. Основным каналом, по которому поступает помощь, является медицинское обслуживание, на которое направляется около 45 процентов всего ее объема; две трети оставшихся средств представляет собой прямая помощь в виде денежных пособий или дотаций на питание[293]. В конце 80-х годов, согласно правительственной статистике, получателями подобной прямой помощи выступали 39 млн. американцев, причем для 22 млн. из них она была основным источником финансовых поступлений[294]. Масштаб таковой иллюстрируется также тем, что в 1995 году доход 20 процентов наименее оплачиваемых американцев без учета трансфертов и пособий составлял лишь 0,9 процента распределяемого национального дохода, тогда как с учетом их достигал 5,2 процента[295]. Несмотря на все подобные усилия, показатели бедности среди американцев, как мы только что отмечали, оставались весьма высокими, а распределение доходов -- наиболее неравномерным среди стран-членов ОЭСР. Между тем необходимость подобного массированного финансирования остается жизненно важной; по подсчетам американских социологов, нынешние уровни бедности оказываются [292] - См.: Thurow L. Creating Wealth. P. XIV. [293] - См.: Fischer C.S.,Hout M., Jankowski M.S.,Lucas S.R.,SwidlerA., Voss K. Inequality by Design. P. 132. [294] - См.: Reich R.B. Tales of a New America. P. 158. [295] - См.: Luttviak E. Turbo-Capitalism. P. 86-87. гораздо меньшими, чем они могли бы быть в случае, если бы правительство полностью отменило программы социальной помощи и попыталось бы опереться исключительно на рыночные методы. Исследователи отмечают, что в конце 70-х годов суммарные доходы низшей квинтили американских граждан составляли не более 3,3 млрд. долл., а направляемые в их пользу пособия и другие выплаты -- 75,8 млрд.; соответствующие цифры для второй квинтили равнялись 76,3 и 119,7 млрд. долл. [296] Несмотря на некоторое улучшение положения в 80-е годы (к 1989 году собственные доходы представителей низшей квинтили сравнялись с поступлениями по линии социального обеспечения и даже незначительно превзошли их[297]), и сегодня, как отмечает Р. Пайпс, около пятой части населения США критически, а еще одна пятая -- в значительной степени зависят от государственных дотаций и трансфертов[298]. Так, в 1992 году 21 процент работающих американцев, если бы их заработная плата была единственным источником их доходов, жили бы за чертой бедности; для пожилых людей эта цифра составляла бы беспрецедентные 50 процентов, а для детей -- 24 процента. Усилия правительства снизили эти показатели соответственно до 16, 10 и 17 процентов[299]. С другой стороны, подобное перенапряжение бюджета не может продолжаться вечно. В середине 90-х годов 16 процентов бюджетных расходов, направляемых на социальные нужды, требовали еще 13 процентов, затрачиваемых на выплату процентов по привлеченным денежным средствам. Современное государство, таким образом, стремительно становится, по выражению Джеймса К.Гэлбрейта, "государством трансфертов (the Transfer State)" [300]. Тем самым увеличение социальных выплат в определенной мере само провоцирует рост относительного неравенства, так как для этого увеличивается налоговое бремя, которое вынужден нести средний класс, а также растут масштабы бюджетных заимствований, в конечном счете обогащающие верхушку общества, владеющую государственными обязательствами. Между тем мы вынуждены констатировать, что в настоящее время правительства большинства постиндустриальных стран не обладают иными возможностями воздействия на проблему, кроме сдерживания ее масштабов посредством прямых государственных субсидий, в то время как свободное проявление рыночных сил, основанных на принципах частной собственности и хозяйствен- [296] - См.: Pipes R. Property and Freedom. N.Y., 1999. P. 257. [297] - См.: Mishe lL., Bernstein J.,Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 63. [298] - См.: Pipes R. Property and Freedom. P. 257. [299] - См.: Fischer C.S., HoutM., Jankovski M.S., Lucas S.R., SwidierA., Voss K. Inequality by Design. P. 131-132. [300] - См.: Galbraith James K. Created Unequal. P. 14. ной свободы, не способно победить бедность как социальное зло[301]. Похоже, что никто не способен сегодня предложить какого-то нового подхода, пригодного для решительного изменения сложившейся ситуации. Особенно часто обсуждаются проблемы методов распределения правительственных дотаций и их оптимальных размеров; при этом новые инициативы либо весьма несущественным образом отличаются от прежних, либо не отличаются должной конкретикой. Так, например, авторы книги "America Unequal" выдвигают два предложения, которые, на их взгляд, радикально отличают их подход от доминирующего ныне. С одной стороны, они в целом справедливо указывают, что социальная помощь в первую очередь направляется наиболее бедным американцам, хотя ее следовало бы частично распространить и на тех, кто, быть может, еще не потерял работу и не находится за чертой бедности, но чье материальное положение и возможные перспективы резко ухудшились в связи с формированием информационного полюса современного хозяйства. С другой стороны, они отмечают, что излишнее внимание уделяется проблеме отсутствия у бедной части населения социальной активности и стремления найти себе работу; напротив, по их мнению, государство должно стимулировать предпринимателей для привлечения большего количества рабочей силы, снижая с этой целью налоги и реформируя законодательство[302]. Безусловно, оба эти предложения несут в себе рациональный элемент; между тем они, искусственно поддерживая завышенный уровень занятости, лишь снизят в конечном итоге эффективность американской экономики, а в результате в некотором более отдаленном будущем приведут к новому взрывному воспроизведению проблемы бедности, как только очередные, но в данном случае гораздо более масштабные, сокращения станут безусловно необходимыми. Другие авторы, как, например, Р. Коч, предлагают внешне совершенно противоположные, но по сути аналогичные меры. Считая, что формирование высшей социальной страты (высших 20 процентов) представляет собой процесс объективный и непреодолимый (с чем нельзя не согласиться), они выступают за максимальное ускорение данного процесса, для чего предлагают приватизировать возможно большее число государственных организаций, в том числе даже в сфере образования и здравоохранения. Последнее, по их мнению, позволит определить реальные издержки, которых требует каждый из видов основных социальных услуг, повысить их качество в результате возросшей конкуренции [301] - См.: Pipes R. Property and Freedom. P. 280-281. [302] - Подробнее см.: Danvger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 156. между коммерческими организациями, и в то же время привлечь в бюджет дополнительные средства (как в форме доходов от приватизации, так и в виде налогов), которые и будут направлены в качестве компенсаций подлинно нуждающимся[303]. Данная схема, разумеется, достаточно идеалистична, но, рассмотренная в качестве гипотезы, она имеет одно преимущество: в случае ее реализации государство сможет реально определить масштабы проблемы низшего класса и в то же время понять свои собственные возможности, которые могут быть использованы для ее решения. Между тем, с одной стороны, такие методы вызовут резкое увеличение социального неравенства, и, с другой стороны, напряжение бюджета окажется еще большим; поэтому шансы на ее применение остаются минимальными. Мы остановились на двух концепциях, которые представляются наиболее яркими и нетрадиционными подходами к решению проблемы. Большинство же прочих, как уже указывалось, отличаются от ныне реализующихся лишь в незначительных частностях. Поэтому сегодня, как и в начале 90-х годов, проблема бедности остается не решенной, а скорее замороженной, и, как мы полагаем, в ближайшие десятилетия наиболее вероятным представляется не ее преодоление, а, напротив, резкое обострение. В результате, как отмечают многие исследователи, накануне нового столетия проблема бедности стала в постиндустриальных обществах одной из наиболее острых. В отличие от прежних десятилетий, когда низший класс пополнялся в большинстве своем за счет представителей десоциализировавшихся слоев, сегодня его ряды растут за счет тех работников индустриального сектора и примитивных типов услуг, которые не в состоянии найти себе адекватного места в современной структуре общественного производства. Если раньше доля живущих за чертой бедности представителей национальных меньшинств была в несколько раз более высокой, нежели среди белых американцев, то к середине 90-х наметилось беспрецедентное сближение этих показателей. Как отмечают современные авторы, на протяжении последнего десятилетия возник "белый низший класс" -- явление, немыслимое еще в 70-е годы[304]. По мере пополнения низших слоев общества людьми, ранее относившимися к промышленному пролетариату и даже к среднему классу, растет общая социальная пассивность, и инициатива принятия жизненно важных для общества решений во все большей мере переходит к представителям высшего класса, в руках которого находятся основные рычаги государственной [303] - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 261. [304] - См.: Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. 520-521. власти и большая часть общественного богатства. Между 1960 и 1980 годами разрыв в уровне участия в выборах представителей "белых" и "синих воротничков" увеличился с 16,4 до 22,9 процента[305] и продолжает нарастать. В ходе большинства местных выборов и в значительной части округов по выборам в Конгресс США в течение 90-х годов избирательным правом воспользовались менее половины всех имеющих право голоса. Растущий в количественном отношении низший класс вряд ли следует сегодня разделять на отдельные категории: он представляет собой единую массу, оппозиционную высшим слоям общества. Характерно, что подобная оппозиция, и это также признается сегодня все шире, не имеет революционного или реформаторского потенциала. Как пишет Ч.Лэш, "радикальные движения, нарушавшие мирное течение жизни в двадцатом веке, одно за другим потерпели крах, и последователи их пока не появились... Новые социальные движения не имеют между собой ничего общего; единственная объединяющая их цель заключается не в революционном преобразовании общества, а во вхождении во властные структуры" [306]. Современный низший класс представляет собой массу, еще не имеющую классового самосознания и в этом отношении не представляющую собой существенной опасности для правящей верхушки. Между тем в ней скрыта значительная деструктивная сила, которая как сегодня, так в гораздо большей мере завтра способна оказать весьма серьезное сдерживающее воздействие на социальное и хозяйственное развитие западных обществ. С одной стороны, поддержание существующего status quo требует огромных материальных затрат, которые в самое ближайшее время, по мере объективного роста этой категории населения как в силу вытеснения части активных работников из материального производства, так в еще большей степени по причине прогрессирующего старения развитых наций и роста доли пожилых граждан, имеют тенденцию резко увеличиться. С другой стороны, рост бедности в условиях невозможности адекватного противодействия данной проблеме будет вызывать рост напряженности в рядах среднего класса, представители которого окажутся перед лицом перемещения вниз по социальной лестнице; последнее вполне способно привести к ожесточению противостояния между предпринимателями и работниками, ценой смягчения которого станет объективное замедление темпов технологического прогресса и рост издержек на оплату труда, что окажет сдерживающее воздействие на наиболее развитые хозяйственные системы. [305] - См.: Una M. The Next American Nation. P. 159. [306] - Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 27. * * * Мы уделили столь значительное внимание росту имущественного неравенства в современных западных обществах в первую очередь потому, что данный процесс представляется нам наиболее заметным воплощением нарастающей напряженности в отношениях между экономическим и постэкономическим началами в нынешней ситуации. Безусловно, современная высшая страта еще не стала в полной мере носителем постэкономических ценностей как по своей композиции, так и по доминирующим в поведении ее представителей мотивам; между тем низшие слои общества в наиболее четком виде представляют собой средоточие экономической ориентации. По мере становления материальных основ постэкономического общества степень разрыва между этими двумя социальными группами будет, без всякого сомнения, лишь нарастать. Сегодня было бы неправильным утверждать наличие прямого конфликта в отношениях между двумя формирующимися основными классами постэкономического общества. Оценка проблем неравномерного распределения между ними общественного достояния и анализ количественного роста низшего класса приводят нас на данном уровне исследования к трем основным выводам. Во-первых, сейчас уже не вызывает сомнения тот факт, что проблема нарастающего имущественного и социального неравенства в наибольшей мере обусловлена технологической революцией последних десятилетий. Это подтверждается, с одной стороны, тем, что снижающаяся потребность капитала в труде и его заинтересованность прежде всего в поддержании собственной конкурентоспособности вызвала первую резкую волну социального неравенства в середине 70-х, и, с другой стороны, тем, что в 90-е годы в условиях благоприятной хозяйственной конъюнктуры проблема не получила своего решения в силу ускорившегося технологического прогресса и резкого обесценения вследствие этого большей части неквалифицированной рабочей силы. Во-вторых, проблема бедности в современных условиях не является, как это нередко было раньше, проблемой физического выживания, или пауперизма; она не вытекает из отдельных экономических трудностей, таких, как циклические кризисы и т.п.; она не обусловлена в значительной мере нежеланием составляющих низший класс людей инкорпорироваться в общественное производство. Данная проблема порождена естественным развитием современного хозяйства, и хотя возможности общества достаточны для того, чтобы обеспечить представителям низшего класса жизненные условия, которые двадцать лет назад показались бы весьма привлекательными, перелома в развитии данной тенденции, обусловленного самим объективным хозяйственным прогрессом, ожидать не приходится. В-третьих, и это следует из первых двух обстоятельств, современная система социального обеспечения и трансфертов в пользу низкооплачиваемых слоев населения способна, как показывает в первую очередь практика последнего десятилетия, лишь поддерживать сложившийся уровень потребления этих классов и не допустить его резкого снижения. При этом совершенно очевидно, что даже сохраняя нынешнюю ситуацию, если так можно сказать, в абсолютных показателях, любые усилия правительства не способны привести к установлению более уравновешенных пропорций распределения общественного богатства в целом, так как любые формы помощи бедным -- от перераспределения в их пользу части бюджетных средств до установления дотаций и премий предпринимателям с целью повышения уровня занятости -- могут по определению быть приняты верхним классом только в том случае, если не нанесут ущерба прогрессу производства и не снизят доходы его представителей. Прямое же увеличение налогов на корпорации с целью поддержания высоких социальных расходов способно лишь замедлить экономический рост, и не более того. Между тем отсутствие в нынешней ситуации явно выраженного конфликта в отношениях между высшей и низшей социальными стратами вовсе не означает, что таковой не способен возникнуть в среднесрочной перспективе. Напротив, мы полагаем, что в ближайшие два-три десятилетия эта проблема окажется основной в большинстве развитых стран, и тому существует несколько причин. Во-первых, характер технологического и экономического развития последних лет (и это особенно заметно в 90-е годы) свидетельствует о том, что высшая страта постиндустриального общества, в формировании которой признаки материального богатства и интеллектуальных возможностей переплелись как никогда ранее, в самой близкой перспективе способна еще больше обособиться от остального общества и резко противопоставить себя ему. Во-вторых, как мы только что показали, проблема бедности затрагивает ныне слишком широкие круги, проникая в том числе и в те слои, которые еще совсем недавно состояли в основном из квалифицированных рабочих и представителей низшей части среднего класса. Это приводит к тому, что лица, пополняющие низшую страту, объективно воспроизводят многие черты традиционно понимаемого underclass'a; ввиду невозможности повышения своей квалификации и даже предоставления своим детям нормального образования проблема низшего класса становится наследственной, а выход за его пределы -- все более сложным. В-третьих, нарастание рядов низшего класса оказывает крайне негативное воздействие на стабильность социальной структуры западных обществ в целом, и в первую очередь через представителей традиционного среднего слоя. В течение долгих десятилетий развитие индустриального общества воплощалось в устойчивом повышении жизненного уровня пролетариата, с одной стороны, и сокращении индивидуальной занятости, с другой: результатом стал средний класс, "звездный час" которого, если так можно сказать, пришелся на 20-е, а затем на 50-е и 60-е годы. Сегодня, напротив, жизненный уровень работников индустриального сектора и значительной части сферы услуг снижается, а интеллектуальных работников, прежде также принадлежавших к среднему классу, -- растет. Возникает раскол этой прежде единой массы, и, вне всякого сомнения, большая ее часть имеет перспективы пополнить ряды низшего класса, что вызывает понятный социальый протест, который может принять резко конфронтационные формы уже в следующем десятилетии. Катализатором новых проявлений классового противостояния станет, скорее всего, крах существующей сегодня системы социального обеспечения, которая не может поддерживаться неограниченно долго в ее нынешнем масштабе. Ввиду того, что как сегодня выделяемые на решение социальных проблем средства, так и те, которые могут быть направлены при приложении определенных дополнительных усилий, лишь консервируют проблему, но не решают ее, в обозримом будущем государство должно будет сделать трудный выбор между потерей конкурентоспособности национальной экономики и поддержанием нынешнего уровня жизни получателей трансфертов и пособий. Учитывая современную международную конъюнктуру, можно с уверенностью сказать, что развитие социальной сферы не станет приоритетом в первые десятилетия наступающего века. Таким образом, современные постиндустриальные общества могут вскоре стать ареной новых социальных столкновений. Для понимания степени данной опасности следует рассмотреть сущность и формы проявления основного классового противоречия постэкономического общества. Глава тринадцатая. Классовый конфликт постэкономического общества Разделяя позицию, согласно которой основным признаком социальной группы, определяемой в качестве класса, является общий хозяйственный интерес ее представителей, и принимая во внимание, что такой интерес может иметь как материалистическую, так и нематериалистическую природу, мы приходим к выводу о том, что понятие класса равно применимо как к доэкономической и экономической, так и к постэкономической эпохам социального прогресса. Таким образом, в соответствии с этой расширенной формулировкой de facto утверждается, что любое человеческое общество является классовым. Несмотря на кажущуюся парадоксальность этого тезиса, он не только не противоречит фактам истории, но и отвечает задачам социологического анализа. Оценивая перспективы цивилизации, его следует дополнить изложенным выше положением об устранении в постэкономическом обществе стоимостных принципов обмена и преодолении эксплуатации в ее субъективном понимании. В рамках такого подхода вполне логичны выводы об открывающихся в будущем возможностях как повышения жизненного уровня материалистически мотивированных граждан, так и максимальной самореализации нематериалистически мотивированных личностей. Единственное, что оказывается в данном случае недосягаемым, -- это формирование эгалитаристской системы, однако иллюзорность перспектив таковой и бе