Зимняя сказка" он сравнивает будущее Германии со зловонием, исходящим из ночного горшка. И не потому, что он просто был такой желчный, скептический человек: Наполеона он обожал до идолопоклонства, перед всем французским преклонялся и даже называл себя "вождем французской партии в Германии". 3. В России второй половины ХIХ века те же черты очень от- четливо видны в либеральном и нигилистическом течении. Извест- ный публицист-шестидесятник В. Зайцев писал о русских: "Оставь- те всякую надежду, рабство в крови их". Тому же Зайцеву принад- лежит мысль: "...Они хотят быть демократами, да и только, а там им все равно, что на смену аристократии и буржуазии есть только звери в человеческом образе... Народ груб, туп и вследствие этого пассивен... Поэтому благоразумие требует, не смущаясь величест- венным пьедесталом, на который демократы возвели народ, дейс- твовать энергически против него". Как видим, мысль Шрагина, что при деспотиях решать должно меньшинство, а "принципы демократии тесны для вмещения реаль- ности", была высказана уже тогда. Более того, Достоевский расс- казывает: "Этого народ не позволит", - сказал по одному поводу, года два назад, один собеседник одному ярому западнику. "Так уничто- жить народ!" - ответил западник спокойно и величаво". Замечательно презрительное отношение к своей культуре, та- кое же, как у немецких радикалов 30-х годов, сочетающиеся с преклонением перед культурой западной и особенно немецкой. Так, Чернышевский и Зайцев объявили Пушкина, Лермонтова и Гоголя бездарными писателями без собственных мыслей, а Ткачев присое- динил к этому списку и Толстого. Салтыков-Щедрин, высмеивая "Могучую кучку", изобразил какого-то самородка (Мусоргского?), тыкающего пальцами в клавиши наугад, а под конец садящегося всем задом на клавиатуру. И это не исключительные примеры: та- ков был общий стиль. В "Дневнике писателя "Достоевский все время полемизирует с какой-то очень определенной, четкой идеологией. И когда его чи- таешь, то кажется, что он имеет в виду именно ту литературу, которую мы в этой работе разбираем: так все совпадает. Тут есть и утверждение о рабской душе русского мужика, о том, что он лю- бит розгу, что "история народа нашего есть абсурд" и как следс- твие - "надобно, чтобы такой народ, как наш, не имел истории, а то, что имел под видом истории, должно быть с отвращением забы- то им, все целиком". И цель - добиться того, что народ "засты- дится своего прошлого и проклянет его. Кто проклянет свое преж- нее, тот уже наш, - вот наша формула!". И принцип - что, кроме европейской правды", "другой нет и не может быть". И даже ут- верждение, что "в сущности, и народа-то нет, а есть и пребывает по-прежнему все та же косная масса", - как будто Достоевский заглянул в сочинения Померанца. И наконец, эмиграция, причина которой, согласно этой идеологии, в том, что "виноваты все те же наши русские порядки, наша неуклюжая Россия, в которой поря- дочному человеку до сих пор еще ничего сделать нельзя". Как современны мысли самого Достоевского! "Неужели и тут не дадут и не позволят русскому организму развиться национальной, своей органической силой, в непременно безлично, лакейски подражая Европе? Да куда же девать тогда русский-то организм? Понимают ли эти господа, что такое орга- низм?" Страшное предположение он высказывает: что отрыв, "отще- пенство" от своей страны приводит к ненависти, что эти люди не- навидят Россию, "так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русс- кую историю, одним словом, за все, за все ненавидят". Тихомиров, прошедший путь террориста вплоть до одного из руководителей "Народной воли", а потом отошедший от этого тече- ния, рисует в своих позднейших работах очень похожую картину. По его словам, мировоззрение тех кружков молодежи, из которых вышли террористы, имело своею основой разрыв с прошлой культу- рой. Прокламировалось ниспровержение всех авторитетов и следо- вание только "своему разуму", что привело, наоборот, к господс- тву авторитетов самых низких и примитивных. Значение материа- лизма и антинационализма поднялось до религиозного уровня, и эпитет "отщепенец" был похвальбой. Идеи этих кружков были столь ограниченны, что появились молодые люди, утверждавшие, что во- обще ничего не надо читать - их прозвали "троглодитами". И действительно, они могли заимствовать в предлагавшейся им лите- ратуре только подтверждение уже заранее известных им идей. В результате развивалась душевная пустота, тоска. Было много слу- чаев самоубийств, "чувствовали, что стоят перед тьмой". Готовы были броситься куда угодно и - бросились в террор. "От них не жди никаких уступок ни здравому смыслу, ни че- ловеческому чувству, ни истории. Это было возмущение против действительной жизни во имя абсолютного идеала. Успокоиться ему нельзя, потому что если его идеал невозможен, то, стало быть, ничего на свете нет, из-за чего стоило бы жить. Он скорее ист- ребит "все зло", т. е. весь свет, все изобличающее его химеру, чем уступит". Такое повторение на протяжении 400 лет и в разных странах Европы столь четкого комплекса идей не может быть случайным - очевидно, мы имеем дело с каким-то очень определенным социаль- ным явлением, возникающим всегда в устойчивой стандартной фор- ме. Можно надеяться, что это наблюдение поможет нам разобраться в той современной проблеме, которой посвящена настоящая работа. Последние века очень сузили диапазон тех концепций, кото- рыми мы способны пользоваться при обсуждении исторических и со- циальных вопросов. Мы легко признаем роль в жизни общества эко- номических факторов или политических интересов, не можем не признать (хотя и с некоторым недоумением) роли межнациональных отношений, соглашаемся, на худой конец, не игнорировать роль религии - но в основном как политического фактора, например, когда религиозная рознь проявляется в гражданских войнах. На самом же деле, по-видимому, в истории действуют гораздо более мощные силы духовного характера - но мы их не способны и обсуж- дать, их не ухватывает наш "научный" язык. А именно от них за- висит - привлекательна ли жизнь людям, может ли человек найти свое место в ней, именно они дают людям силы (или лишают их). Из взаимодействия таких духовных факторов и рождается, в част- ности, это загадочное явление: "Малый Народ". 5. СОВРЕМЕННЫЙ ВАРИАНТ "МАЛОГО НАРОДА" Какие есть основания считать, что этот же феномен "Малого Народа" проявляется в нашей стране? Прежде всего, конечно, та литература, которую мы разбираем. В ней представлен весь стан- дартный комплекс представлений "Малого Народа": вера в то, что будущее народа можно, как механизм, свободно конструировать и перестраивать; в связи с этим - презрительное отношение к исто- рии "Большого Народа", вплоть до утверждения, что ее вообще не было; требование заимствовать в будущем основные формы жизни со стороны, а со своей исторической традицией порвать; разделение народа на "элиту" и "инертную массу" и твердая вера в право первой использовать вторую как материал для исторического твор- чества; наконец, прямое отвращение к представителям "Большого Народа", их психологическому складу. И эти черты выражены в современном нам "Малом Народе" не менее ярко, чем в его пред- шествующих вариантах. Например, нигде раньше не встречался та- кой яркий символ господства "Малого Народа" над "Большим Наро- дом", как модель оккупации, предложенная Яновым. А тонкий образ Померанца: "... место интеллигенции всегда на полдороге... Ду- ховно все современные интеллигенты принадлежат диаспоре. Мы всюду не совсем чужие. Мы всюду не совсем свои", прекрасно пе- редает мироощущение "людей без корней", составляющих "Малый На- род". Часто изречения из литературы современного "Малого Народа" настолько совпадают с мыслями их предшественников, что кажется, будто одни других цитируют. Особенно это поражает при сопостав- лении современного "Малого Народа" с его предшественником 100-120-летней давности, сложившимся внутри либерального, ниги- листического, террористского и революционного движения в нашей стране. Ведь это действительно странно: в литературе современ- ного "Малого Народа" можно встретить мысли - почти цитаты из Зайцева, Чернышевского или Троцкого, хотя в то же время его представители выступают как убежденные западники-демократы, полностью отрицающие идеалы и практику "революционного века" русской истории, относя все это к традиции "русского тоталита- ризма". Так, Зайцев и Шрагин, отдаленные друг от друга веком, со- вершенно единодушно признают, что в отношении всего народа рам- ки демократии "чересчур узки". "Рабство в крови их", - говорит Зайцев, а Померанц повторяет: "холуйская смесь злобы, зависти и преклонения перед властью". И если вдова поэта О. Мандельштама Н. Я. Мандельштам в своих воспоминаниях, осуждая тех, кто уходит от борьбы за ду- ховную свободу, писала: "Нельзя напиваться до бесчувствия... Нельзя собирать иконы и мариновать капусту", а Троцкий (в "Ли- тературе и революции") называл крестьянских поэтов (Есенина, Клюева и др.) "мужиковствующими", говорил, что их национализм "примитивный и отдающий тараканами", то ведь в обоих случаях выражается одно и то же настроение. Когда Померанц пишет: "Интеллигенция есть мера общественных сил - прогрессивных, реакционных. Противопоставленный интеллигенции, весь народ сли- вается в реакционную массу", то это почти повторение (интерес- но, сознательное или невольное?) положения знаменитой Готской программы: "По отношению к пролетариату все остальные классы сливают- ся в одну реакционную массу". Очевидно, что здесь не только совпадение отдельных оборо- тов, мыслей. Ведь если отжать основное ядро литературы совре- менного "Малого Народа", попытаться свести ее идеи к нескольким основным мыслям, то мы получим столь знакомую концепцию "прок- лятого прошлого", России "тюрьмы народов"; утверждение, что все наши сегодняшние беды объясняются "пережитками", "родимыми пят- нами" - правда, не капитализма, но "русского мессианства" или "русского деспотизма", даже "дьявола русской тирании". Зато "великодержавный шовинизм" как главная опасность - это букваль- но сохранено, будто заимствовано литературой "Малого Народа" из докладов Сталина и Зиновьева. Вот еще одно конкретное подтверждение. Шрагин заявляет, что он не согласен, будто сознание нашего народа покалечено об- работкой, цель которой была - заставить стыдиться своей исто- рии, забыть о ее существовании, когда Россия представлялась "жандармом Европы" и "тюрьмой народов", а история ее сводилась к тому, что "ее непрерывно били"13 . "Время, когда это дела- лось, всеми забыто, - говорит он. - Попробовал бы кто-нибудь протащить через современную советскую цензуру эти слова - "жан- дарм Европы", отнеся их хотя бы к русскому прошлому". Но сам же той же странице пишет: "Была ли Россия "жандар- мом Европы"? - А разве нет? Была ли она "тюрьмой народов" - у кого достанет совести это отрицать? Били ли ее непрерывно за отсталость и шапкозакидательство? - Факт". Значит, "время, когда это делалось", - совсем не забыто, прежде всего самим Шрагиным. Сменился только солист - перед на- ми как бы хорошо отрепетированный оркестр, в котором мелодия, развиваясь, переходит от одного инструмента к другому. А в то же время нам-то рисуют картину двух антагонистов, двух путей, друг друга принципиально исключающих. И представляется нам только выбор между этими двумя путями - ибо третьего, как нас уверяют, - нет. Опять та же, хорошо знакомая ситуация! Никогда, ни при каком воплощении "Малого Народа" такая полная убежденность в своей способности и праве определять жизнь "Большого Народа" не останавливалась на чисто литератур- ном уровне. Так, Амальрик уже сравнивает теперешнюю эмиграцию с "эмиграцией надежды", предшествующей 1917 году. И конечно, мож- но не сомневаться, что в случае любого кризиса они будут опять здесь в роли идейных вождей, муками изгнания выстрадавших свое право на руководство. Недаром так упорно поддерживается леген- да, что все они были "высланы" или "выдворены" - хоть и долго обивали пороги ОВИРа, добиваясь своей визы. Другое указание на наличие некоторого слоя, проникнутого элитарными, кружковыми чувствами, не стремящегося войти в кон- такт с основными социальными слоями населения, даже отталкиваю- щегося от них, можно, мне кажется, извлечь из наблюдения над нашей общественной жизнью, из различных выступлений, заявлений и т.д. Я имею в виду ту их удивительную черту, что уж очень часто они направлены на проблемы МЕНЬШИНСТВА. Так, вопрос о свободе выезда за границу, актуальный разве что для сотен тысяч человек, вызвал невероятный накал страстей14 . В национальной области судьба крымских татар вызывает куда больше внимания, чем судьба украинцев, а судьба украинцев - больше, чем русских. Если сообщается о притеснениях верующих, то говорится гораздо больше о представителях сравнительно малочисленных религиозных течений (адвентистов, иеговистов, пятидесятников), чем правос- лавных или мусульман. Если говорится о положении заключенных, то почти исключительно политзаключенных, хотя они составляют вряд ли больше 1 % общего числа. Можно подумать, что положение меньшинства реально тяжелее. Это совершенно неверно: проблемы большинства народа никак не менее острые, но, конечно, ими надо интересоваться; если их игнорировать, то их как бы и не будет. И пожалуй, самый разительный пример - заявление, сделанное нес- колько лет назад иностранным корреспондентам, что детям интел- лигенции препятствуют получать высшее образование (было переда- но по нескольким радиостанциям). В то время как для детей ин- теллигенции, особенно в крупных городах, возможность поступле- ния в высшую школу, наоборот, больше, чем для остальных из-за внушенной в семье установки, что высшее образование необходимо получить, из-за большей культурности семьи, компенсирующей не- достаточный уровень средней школы, из-за возможности нанять ре- петиторов. Каким позором было бы такое заявление в глазах ин- теллигенции прошлого века, считавшей себя в долгу перед наро- дом! Теперь же задача - вырывать своим детям места за счет на- рода. Еще один знак, указывающий в том же направлении, - это "культ эмиграции". То внимание, которое уделяется свободе эмиг- рации, объявление права на эмиграцию "первым среди равных" прав человека - невозможно объяснить просто тем, что протестующие хотят сами уехать, в некоторых случаях это не так. Тут эмигра- ция воспринимается как некий принцип, жизненная философия. Прежде всего как демонстрация того, что "в этой стране порядоч- ному человеку жить невозможно". Но и более того, как медаль от- ношения к здешней жизни, брезгливости, изоляции и отрыва от нее. (Еще Достоевский по поводу Герцена заметил, что существуют люди так и родившиеся эмигрантами, способные прожить так всю жизнь, даже никогда и не выехав за границу.) Насколько эта тема деликатная и болезненная, показывают следующие два примера. 1. На одной пресс-конференции была высказана мысль, что эмиграция все же не подвиг, в уезжают люди, порвавшие духовные связи со своей родиной, которые поэтому уже вряд ли способны внести большой вклад в ее культуру. Опровержения и протесты так и посыпались в западной и эмигрантской печати, по радио... Один живущий здесь писатель написал громадную статью в известную французскую газету "Монд", в которой, в частности, утверждал, что "отрыв от родины" - всегда подвиг и что "мы(?), оставшиеся, благословили уехавших". 2. Выходящий в Париже на русском языке журнал "Континент" в своем первом номере, где предлагается программа журнала и прокламируется его намерение говорить от имени "Континента Вос- точной Европы", публикует статью одного из его организаторов и влиятельного члена редколлегии А. Синявского15 (под псевдонимом Абрам Терц). "Сейчас на повестке дня третья эмиграция", - пишет автор. Понимает он ее широко. "Но все бегут и бегут" - не толь- ко люди, например, она совпадает с тем, что "уходят и уходят из России рукописи". А кончается статья картиной: "Когда мы уезжали, а мы делали это под сурдинку, вместе с евреями, я видел, как на дощатом полу грузовика подпрыгивают книги по направлению к таможне. Книги прыгали в связке, как ля- гушки, и мелькали названия: "Поэты Возрождения", "Салтыков-Щед- рин". К тому времени я от себя уже все отряс. Но они прыгали и прыгали (...). Книги тоже уезжали... Я только радовался, глядя на пачки коричневых книжек, что вместе со мной, поджав ушки, уезжает сам Михаил Евграфович Сал- тыков-Щедрин. Мы уезжали навсегда. Все было кончено и забыто. (...) Даль была открыта нашим приключениям. А книги прыгали. И сам, собс- твенной персоной, поджав ушки, улепетывал Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин". Это какой-то гимн эмиграции, апофеоз бегства: сам автор "все от себя отряс", для него "все было кончено и забыто", но этого мало - бегут не только люди, но и рукописи, книги и даже "улепетывают" великие русские писатели - Русская Литература. И ту же психологию "Малого Народа" мы все время можем наб- людать в нашей жизни. Популярные певцы, знаменитые рассказчики - из магнитофонов, телевизоров, с подмостков эстрады - вдалбли- вают в головы образ русского - алкоголика, подонка, "скота с человеческим лицом". В модном театре с репутацией либеральности идет пьеса из русского прошлого. Понимающая публика тонко пе- реглядывается: "как смело, как остро подмечено, как намекает на современность, действительно - в этой стране всегда так было и быть иначе не может". В кино мы видим фильмы, в которых наше прошлое представляется то беспросветным мраком и ужасом, то ба- лаганом и опереткой. Да и на каждом шагу можно натолкнуться на эту идеологию. Например, в таком стишке, в четырех строках из- лагающем целую концепцию революции: Как жаль, что Марксово наследство Попало в русскую купель, Где цель оправдывает средства, А средства обо...ли цель. Или в забавном анекдоте о том, как два червя - новорожден- ный и его мама - вылезли из навозной кучи на белый свет. Ново- рожденному так понравилась трава, солнце, что он говорит: "Ма- ма, зачем же мы копошимся в навозе? Поползем туда!" - "Тсс, - отвечает мама, - ведь это наша Родина!" Сами такие анекдоты не родятся, кто-то и зачем-то их придумывает! Изложенные выше аргументы приводят к выводу: литературное течение, рассматривающееся в этой работе, является проявлением идеологии "Малого Народа", отражением его войны с "Большим На- родом". Такая точка зрения объясняет все те черты этой литературы, которые мы отмечали на протяжении нашей работы: антипатию к России ("Большому Народу"), Русской истории; раздражение, кото- рое вызывает любая попытка взглянуть на жизнь с русской нацио- нальной точки зрения; настойчивое требование идейно порвать с нашим прошлым и конструировать будущее, не обращаясь к своему историческому опыту. Здесь оказывается особенно уместным образ Кошена: лилипуты ползут на связанного Гулливера, осыпают его отравленными стрелами... Этот вывод порождает, однако, сразу же другой вопрос: из кого состоит этот "Малый Народ", в каких слоях нашего общества он обитает? В настоящем параграфе мы проделаем только подгото- вительную работу, рассмотрев термины, которыми пользуются сами идеологи "Малого Народа", когда они говорят о социальных слоях, с которыми себя отождествляют. Таких терминов, хоть сколько-ни- будь конкретных, употребляется два: "интеллигенция" и "дисси- дентское движение". Безусловно, авторы рассматривавшихся нами работ являются людьми "пишущими" и поэтому относятся к интеллигенции в любом понимании этого слова. Точно так же те, к кому они обращаются, - это читатели самиздата или люди, способные доставать выходя- щие на Западе русские журналы, и, вероятно, также принадлежат к интеллигенции. Поэтому правдоподобно, что наш "Малый Народ" составляет какую-то часть интеллигенции. Однако отождествлять его со всем сословием "образованных людей", например "лиц с высшим образованием", - нет никакого основания. Жизненные взгляды миллионов учителей, врачей, инженеров, агрономов и т.д. совершенно иные. Но, к сожалению, мы унаследовали еще от ХIХ века дурную привычку рассматривать интеллигенцию только как единое целое. Примером такого глобального суждения была концеп- ция "интеллигенции, противопоставившей себя народу". Если эта суждение принимать точно, то от интеллигенции надо бы отчислить славянофилов, Достоевского, Соловьева, Мусоргского (да и почти всю русскую музыку), Менделеева (который из-за своих национа- листических, консервативных убеждений даже не был избран акаде- миком). А ведь они для кого-то писали, имели своих читателей и слушателей - не окажется ли, что большинство интеллигенции к ней не принадлежит? В русской публицистике к интеллигенции час- то применяли термин "орден" (П. Анненский, Ф. Степун, Н. Зерно- ва), Например, Анненский писал: "Интеллигенция представляет собой как бы воюющий орден, который не имеет никакого письменного устава, но знает всех своих членов, рассеянных по нашей земле, и который по какому-то соглашению всегда стоял поперек всего течения современной жиз- ни". Очень странно было бы применять этот образ к земским вра- чам, учителям гимназии или инженерам. Не естественно ли предпо- ложить, что авторы имели в виду некоторый очень специфический круг внутри образованной части общества, весьма напоминающий "Малый Народ"? Интересно посмотреть, как этот вопрос трактуется в известном сборнике "Вехи", имеющем подзаголовком "Сборник статей о русской интеллигенции". П. Струве оговаривается, что он имеет в виду не всю интеллигенцию, но определенную ее часть, которой свойственно "безрелигиозное отщепенство от государства" - черта, очень подходящая к характеристике "Малого Народа". Бердяев в начале статьи упоминает, что он имеет в виду "кружко- вую интеллигенцию" и даже предполагает для нее новый термин: "интеллигентщина". Он говорит: "странная группа людей, чуждая органическим слоям русского общества". Характеристика Гершензо- на: "сонмище больных, изолированных в своей стране". Франк на- зывает интеллигента "воинствующим монахом нигилистической рели- гии безбожья", интеллигенция - "кучка чуждых миру и презирающих мир монахов". Сборник "Вехи" вызвал бурную реакцию либеральной части ин- теллигенции. Как ответ появился сборник "Интеллигенция в Рос- сии", в котором участвовали видные представители этого направ- ления: Ковалевский, Милюков, Туган-Барановский и др. Как же толкуют термин "интеллигенция" они? Милюков считает "интелли- генцию" ядром "образованного класса", "ей принадлежит инициати- ва и творчество". Характеризуя ее, он пишет: "Русская интелли- генция почти с самого своего возникновения была антиправитель- ственна", у нее "сложился свой патриотизм государства в госу- дарстве, особого лагеря, окруженного врагами". Он отмечает "эмигрантское настроение" интеллигенции. Овсянико-Куликовский пишет об интеллигенте-разночинце: "Он относится с величайшим отвращением к историческим формам русской жизни, среди которой он чувствует себя решительным отщепенцем". Казалось бы, эти черты выделяют какой-то очень узкий, спе- цифический слой или течение. Но иногда авторы совершенно опре- деленно относят их ко всему "образованному обществу". Вопрос "кто же это - интеллигенция?" как-то обходится, на него нет оп- ределенней точки зрения. Видно, что авторы сборников имели пе- ред собой очень трудный для определения социальный Феномен. Они смутно чувствовали его уникальность, но даже не поставили зада- чи о его более точной характеристике. Дальше исчезло и это чувство: укоренилось аморфное, нерасчлененное понятие "интелли- генции", очень искаженно отражающее сложную жизненную ситуацию. Этот штамп, к сожалению, сохранился, дожил до наших дней и ме- шает правильно оценить нашу действительность. В частности, надо признать, что термин "интеллигенция" дает совершенно неверную интерпретацию интересующему нас "Малому Народу". Но следует помнить, что термин этот тем не менее в литературе самого "Ма- лого Народа" широко используется, и, встречаясь в анализируемой литературе с термином "интеллигенции", мы можем понимать его как "Малый Народ". Шрагин и Янов (и, кажется, только они) пользуются иногда термином "диссиденты" для обозначения того течения, с которым они себя отождествляют. Термин этот еще менее определенный, чем "интеллигенция". И пущен-то он в обиход иностранными корреспон- дентами, в нашей жизни очень мало разбирающимися. Но при любом его понимании как раз ни Янова, ни Шрагина диссидентами не на- зовешь: пока они жили здесь, они были типичными "работниками идеологического сектора". Также не являются диссидентами четыре анонимных (и до сих пор не проявившихся) автора в э 97 "Вестни- ка РСХД" и тем более Р. Пайпс. Другие термины, которые применяет, например, Померанц: "элита", "избранный народ", еще более расплывчаты. Так что, как мне представляется, та терминология, которой пользуются сами идеологи "Малого Народа", не дает возможности этот "народ" сколько-нибудь точно локализовать. Мы должны искать какие-то другие пути для решения этой задачи. 6. НАЦИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ Направление, в котором надо это решение искать, может ука- зать одна очень ярко заметная особенность разбираемой литерату- ры ее насыщенность национальными и прежде всего противорусскими эмоциями. Авторы, по-видимому выступая как объективные исследо- ватели, ищущие истину мыслители - историки, философы или социо- логи, часто не выдерживают своей линии и срываются в чисто эмо- циональные выпады не только против русской истории, но и против русских вообще. Быть может, читатель уже отметил эту особен- ность приведенных выше цитат ("вселенская русская спесь", "от- сутствие чувства собственного достоинства у русских", "холуйс- кая смесь злобы и зависти", "архитипическая российская психоло- гическая предрасположенность к единогласному послушанию", "рос- сийская душа упивалась жестокостью власти"). Вот еще несколько образцов, которые можно было бы объединить заголовком ОНИ О НАС: "Россией привнесено в мир больше Зла, чем какой-либо дру- гой страной" (N.N.). "Вековой смрад запустения на месте святом, рядившийся в мессианское "избранничество", многовековая гордыня "русской идеи" (он же). "Народ" оказался мнимой величиной, пригодной сегодня лишь для мифотворчества" ("Горский"). "Собственная национальная культура совершенно чужда русс- кому народу" (он же). "...Византийские и татарские недоделки (о русских допет- ровских времен)" (Померанц). "(На Руси) христианские глубины практически всегда переп- летаются с безднами нравственной мерзости" (он же). "Страна, которая в течение веков пучится и расползается, как кислое тесто, и не видит перед собой других задач" (Амаль- рик). "Страна без веры, без традиций, без культуры" (он же). "А что самим русским в этой тюрьме сквернее всех, так это логично и справедливо" (Шрагин). (В дореволюционной России) "трудящиеся массы" пропитаны приобретательским духом худшего буржуазного пошиба в сочетании с нравственным цинизмом и политической реакционностью" (Пайпс). "...Исполнение мечты о "порядке" и "Хозяине", которая уже сейчас волнует народное сознание" (Янов). "...Традиционная преданность народа "Хозяину" (Янов). (Перемешивание населения в СССР хорошо тем, что) "у русо- филов выбивают почву из-под ног". Предлагается отказаться от слов "Россия", "русский народ", заменив их "советский народ, советские люди и т.д." (Белоцерковский)16 . Вообще в литературе этого направления изо всех народов, претензии предъявляются только русскому. Например, "национа- лизм" без всяких оговорок подразумевается только русский (см. хотя бы сборник цитат "Спектр неонационализма" в "Демократичес- ких альтернативах"). И при этом Плющ еще заявляет: "Ненормаль- ным мне кажется подсчитывать, кто на сколько процентов сделал пакостей русским за тысячу лет", - это в сборнике "Демократи- ческие альтернативы", где подобные "подсчеты" и упреки адресо- ваны только русским"! Чтобы не создавалось впечатления, будто здесь какую-то особую роль играет слово, приведем два примера, где те же чувс- тва передаются средствами живописи. 1. На обложке журнала "Третья волна" (1979, э 6), издавае- мого А. Глезером, напечатана репродукция картины художника Влад. Овчинникова: избушка и мужичок изображены на фоне кладби- ща, покрытого крестами. Картина называется: СОБАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ. 2. В роскошно изданном каталоге выставки под названием "Современная русская живопись" репродуцирована картина Алек- сандра Злотника "Тяжелое небо". На картине какое-то существо без головы, стоя, раздвинув ноги, рожает чудище с тремя собачь- ими головами, Из первого существа течет моча, целое озеро мочи, рождающее реку, которая втекает в качестве ночного горшка - в храм Василия Блаженного. Особую брезгливость вызывают у этих авторов крестьяне, Мы уже упоминали мнение Р. Пайпса о пословицах русских крестьян, смысл которых, по его мнению, "примитивно прост: заботится только о себе и не думать о других". Об их религии Меерсон-Ак- сенов17 говорит: "...Магизм и суеверие крестьянского православия" (и это пишет человек рукоположенный в сан православного священника!). Суждения Померанца таковы: "Мужик не может возродится иначе как оперный. Крестьянские нации суть голодные нации, а нации, в которых крестьянство ис- чезло (так!) - это нации, в которых исчез голод". А. Амальрик пишет: "И если язык наиболее полное выражение народного духа, то кто же более русский - "арапчонок" Пушкин и "жиденок" Мандель- штам или мужик, который у пивной размазывая сопли по небритым щекам, мычит: "Я... русский!"18. Этот список можно было бы продолжать и продолжать...19 Чувства, которые движут авторами, трудно иначе характеризовать как РУСОФОБИЯ (причем вполне подходят оба смысла, вкладываемые в термин "фобия" - страх и ненависть). А ненависть к одной на- ции скорее всего связана с обостренным переживанием своей при- надлежности к другой. Не делает ли это правдоподобным, что ав- торы находятся под действием какой-то мощной силы, коренящейся в их национальных чувствах? Я предлагаю принять этот тезис как рабочую гипотезу и посмотреть, не поможет ли она понять все яв- ление. Если, приняв эту "рабочую гипотезу", спросить , ЧЬИ ЖЕ на- циональные чувства здесь проявляются? - то для человека, знаю- щего жизнь нашей страны, ответ, думаю, не вызовет сомнений. Есть только одна нация, о заботах которой мы слышим чуть ли не ежедневно. Еврейские национальные эмоции лихорадят и нашу стра- ну, и весь мир: влияют на переговоры о разоружении, торговые договоры и международные связи ученых, вызывают демонстрации и сидячие забастовки и всплывают чуть ли не в каждом разговоре. "Еврейский вопрос" приобрел непонятную власть над умами, засло- нил проблемы украинцев, эстонцев, армян или крымских татар. А уж существование "русского вопроса", по-видимому, вообще не признается. То, что рассматриваемые нами авторы часто находятся под влиянием сильных еврейских национальных чувств, подтверждается многими чертами этой литературы. Например, тем, какое место за- нимают в ней вопросы, волнующие сейчас еврейское националисти- ческое движение: проблема отъезда и страх антисемитизма - они всплывают почти в каждой работе. Еще более универсальным и ха- рактерным является другой признак. Рассматриваемые работы могли бы создать впечатление, что их авторам чужд и даже антипатичен национальный аспект жизни вообще. Но вот что поражает: хотя ав- торы в большинстве являются евреями, они НИКОГДА не пытаются примерить и своему народу и ЕГО государству те упреки, которые они адресуют русским в России. Например, почти все авторы обви- няют русских в "мессианстве", в гордыне "избранничества". Есть ли у русских такие черты и насколько сильно они проявились - вопрос спорный. Но ведь "Мессия" - не русское слово! Бердяев говорил, что любой мессианизм есть лишь подражание еврейскому. Именно у евреев представление о себе как "Избранном Народе" и ожидание Мессии составляет несомненную основу их религии, а ре- лигия - основу государства Израиль - и ни один из авторов в ЭТОМ не видит ничего болезненного или неестественного. Ярче всего эти стороны выступают в работах Янова (что Янов еврей, подчеркивает Бреслауер в предисловии к одной из его книг, считая это очень важной чертой для характеристики Янова). Он очень искренне описывает свою растерянность и недоумение, когда в 60-е годы в СССР "наступили новые и странные времена": вместо того чтобы отдыхать в санаториях Крыма и Кавказа, интел- лигенты начали бродить по деревням, собирая иконы и даже выра- жая беспокойство по поводу того, что крестьянское население ис- чезает! Как он стремился убедить всех "честных и мыслящих лю- дей", что, склоняясь к русскому национализму, они вступают на опасный и темный путь. Но, по-видимому, ему не казалось стран- ным, что его соплеменники в то же самое время отправлялись не в близкую деревню, а в далекую тропическую страну - не в отпуск, а навсегда, - и притягивали их не иконы, которым молились еще их отцы и деды, а храм, разрушенный почти 2000 лет назад! Или вот, Янов описывает русскую националистическую группу, провозг- ласившую в своей программе неприкосновенность свободы личности, свободу всех методов распространения истины, демонстраций и собраний и т. д. Тем не менее Янов считает, что это - начало пути, который неизбежно приведет к деспотизму - только потому, что они говорили о духовном возрождении и русском пути, упот- ребляя выражение "Великая Россия", и предлагали обеспечить осо- бую роль Православия в будущей России. Но ведь все эти черты - и не в виде мечтаний 30 молодых людей, а в реальности - можно наблюдать в государстве Израиль! Считает ли Янов, что оно неиз- бежно пойдет по пути деспотизма? Однако Израиль упоминается в его книгах лишь однажды - и как пример демократического госу- дарства. Янов полагает, что традиционный образ мышления русских заключается в том, чтобы по любому поводу спрашивать: "кто в этом виноват?", попытаться свалить вину на других, в "презумп- ции национальной невиновности". (Заключение не безусловно убе- дительное - часто ведь отмечается и склонность к покаянию, ти- пичная для русских, сказавшаяся в типах "кающегося дворянина" и "кающегося интеллигента", в помощи русских польскому восстанию 1863 года и т. д.). С другой стороны, в его книгах и статьях исключительно большую роль играет концепция "антисемитизма". Но ведь содержание этой концепции и выражается лучше всего его термином: "презумпции национальной невиновности", вопросом "кто виноват?" в злоключениях евреев, и ответом - все остальные, от жителей древней Элефантины или античной Александрии до совре- менных русских. И Янов не видит здесь никаких параллелей! Неко- торые аргументы таковы, что они вообще имеют смысл, только если обращены к людям тех же взглядов, смотрящих на все вопросы с точки зрения еврейского национализма. Так, Янов приводит в ка- честве документа, который должен показать отрицательные черты русского национализма, письмо, распространявшееся среди аппара- та одной западной радиостанции. Автор письма утверждает, что большинство аппарата русской редакции - евреи, проводящие русо- фобскую политику. (Янов заимствует эти данные из статьи Бело- церковского - того самого, который хотел "выбить почву из-под ног русофилов". О содержании этой статьи он ничего не сообща- ет.) Но что предосудительного может в этом увидеть бесприст- растный читатель? Сам Янов считает главным злом - внесение в политику моральных оценок, демократами он признает только тех, кто борется за свои права "в экономической и политической сфе- рах". Вот русские и борются за свои права в русской же редак- ции! Ведь недавний упрек еврейской "Лиги борьбы с диффамацией", что процент евреев, занятых в американском банковском бизнесе, недостаточно высок, не вызвал возмущения! С негодованием Янов отмечает, что автор не останавливается перед тем, чтобы "иссле- довать кровь (то есть расовое происхождение)", по-видимому, считая, что говорить об этом недопустимо. (Хотя почему бы? В "открытом обществе", сила которого, как нас уверяют, в том, что в с е обсуждается, ничто не замалчивается?). Но тут же Янов до- казывает, что и он может делать то же самое, только лучше, поп- равляя автора: двое из указанных им как евреи таковыми не явля- ются. Лишь предположение о националистически-еврейской подоплеке может объяснить загадку опубликования статьи Янова о славянофи- лах - в Тель-Авиве! Увы, славянофилами и в Москве-то мало кто интересуется, кому до них дело в Тель-Авиве? Но с предлагаемой точки зрения ситуация становится понятной. Автор хочет сказать: "Не доверяйте свободолюбивому, духовному облику, который имеет русское национальное движение! В конце концов оно приведет к вредным для нас результатам. Так было раньше, так будет всег- да". И действительно, мотив "антисемитизма" возникает на пос- ледней странице статьи. Наконец и у самих идеологов "Малого Народа" нередко заяв- ления, которые, если воспользоваться известным нам переводом: "интеллигенция" - "Малый Народ", приобретают смысл прокламиро- вания особой, центральной роли, которую играет в современном нам "Малом Народе" его еврейское ядро. Так Н. Я. Мандельштам (вдова поэта) пишет: "Евреи и полукровки сегодняшнего дня - это вновь зародив- шаяся интеллигенция". "Все судьбы в наш век многогранны, и мне приходит в голову, что всякий настоящий интеллигент всегда нем- ного еврей..." Мысль, по-видимому, не случайная, так как мы встречаем ее у других авторов. Например, Борис Хазанов (псевдоним, автор со- общает, что живет здесь), говорит: "Такова ситуация русского еврейства, какой она мне предс- тавляется. Я не вижу противоречия между моей "кровью" и тем, что я говорю по-русски; между тем, что я иудей, и тем, что я русский интеллигент. Напротив, я нахожу это сочетание естест- венным, Я убеждаюсь, что быть русским интеллигентом сейчас не- избежно значит быть евреем". Автор не принимает эмиграции как выхода (по крайней мере для себя). Тем не менее он заявляет: "...Я торжественно ставлю крест на теории ассимиляции, на философии ассимиляционизма (...). Я принимаю как нечто законное то, что я чужой здесь, и в этом состоит мое освобождение (...). Я не осознаю себя блудным сыном, которому пора вернуться под отчий кров, мой кров всегда со мной, где бы я ни скитался, мне нет надобности осознавать себя евреем, я и так еврей с головы до кончиков ногтей. Вы скажете: а почва? Как можно жить, имея под ногами бездну? Но удел русских евреев - ступать по воде". Заявляя, что он не собирается уезжать, автор говорит: "Патриотизм в русском понимании слова мне чужд. Та Россия, которую я люблю, есть платоновская идея, в природе ее не су- ществует. Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратитель- на"20. Вместе с тем автор берется указать некоторую миссию, осо- бую роль русского еврейства (или по крайней мере какой-то его части). "Заменив вакуум, образовавшийся после исчезновения (!) русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией. При этом, однако, они остались евреями. Поэтому им дано пережи- вать ситуацию изнутри и одновременно видеть ее со стороны. Русские люди этого преимущества лишены - что они неоднократно доказывали". Также и Шрагин подчеркивает национальную окраску своего понимания интеллигенции ("Малого Народа"): "Национальный склад русского интеллигента имеет мало обще- го с национальным складом крестьянина, рабочего или бюрократа". "Еще Гершензон заметил, что русский интеллигент даже антрополо- гически иной тип, чем человек из народа". Да и Янов, излагая свой проект духовной оккупации и преоб- разования России "западным интеллектуальным сообществом", не забывает добавить, что для осуществления этого грандиозного плана понадобится "Новый Барух или Маршалл". Особенно поучительной представляется мне мысль, высказан- ная Померанцем: "Даже Израиль я хотел бы видеть не чисто еврейским госу- дарством, а убежищем для каждого "перемещенного лица", для каж- дого человека, потерявшего родину, центром вселенской междуна- родной