е давнишнее стремление навсегда поселиться в этом государстве. В отличие от преобладающего числа бывших советских граждан, Товбин, имеющий реноме проверенного сиониста, без всяких проволочек получил работу, связанную с частым пребыванием в иностранных портах. А сейчас, покинув Израиль, он с горечью говорит: - Не преувеличу, если скажу, что в Израиле мы подчас ощущали себя явно бывшими людьми. Кстати, поражает уверенность, вернее, самоуверенность, с какой испрашивают разрешение вернуться в СССР многие из беженцев. Взрослые люди, умудренные немалым житейским опытом, они наивно полагают, что стоит им только попросить, как перед ними тотчас же поднимется пограничный шлагбаум. "Да, отказался, мол, от советского паспорта, но я же хочу назад!.. Да, оформил, мол, развод с женой, которая не пожелала уехать в Израиль, но я же готов возвратиться к ней!.. Да, оставил детей, но я же согласен снова стать их отцом!" И летят в города и веси Советского Союза письма такого примерно содержания: "Дорогая жена! Теперь я понял, что любил и люблю тебя одну..." "Дорогие дети! Я понял, что без вас жить не могу..." А один молодой человек даже консультировался со мной, как с литератором, достаточно ли слезно и проникновенно изложено его покаянное письмо в Латвию к бывшему тестю, которого он несколько лет поносил и оскорблял за неверие в израильский рай. Кстати, ничто не помешало молодому человеку оставить брошенного ребенка на попечение духовно ему чуждого тестя. Разумеется, я не смогу подробно рассказать обо всех повстречавшихся мне в Вене беженцах, хотя со многими беседовал, повторяю, не один раз. ТОЛЬКО ФАКТЫ, ТОЛЬКО ДОКУМЕНТЫ В раскаяние некоторых не веришь - уж очень они усердствуют! Не мог я поверить патетическим тирадам одного бывшего работника тбилисской торговой сети. Если ранее свой отъезд из Советской страны он пространно мотивировал необходимостью воссоединить "небывало огромную" семью, то сейчас докатился до нетерпимых в советском обществе антисемитских излияний - не может, мол, жить среди людей своей национальности. После того как другие присутствовавшие при этом бывшие граждане Советской Грузии выставили за дверь своего явно переусердствовавшего друга, я спросил его жену: - Вы слышали, о чем только что кричал ваш муж? Мне после этого подумалось, что в Израиле он с такой же горячностью кричал, как тяжело ему жить среди грузин. Или я ошибаюсь? Женщина долго молчала. А затем, вызывающе оглядев остальных беженцев, отчетливо ответила (только уже не мне, а им): - Разве только он один? А каждый из вас не поддакивал ли басням о тяжелой жизни евреев в Грузия?.. Почему вы молчите? Скажите писателю, что я лгу! Скажите! Никто из них мне этого, конечно, не сказал... А иные, силясь во что бы то ни стало доказать свое раскаяние, с автоматическим пафосом охаивали и чернили все (без исключения!) израильское и всех (без исключения!) израильтян. Разве мог я поверить в искренность этих людей! В самом деле, Исааку Букштейну почему-то одинаково антипатичны и владелец машиностроительного завода в Хайфе и фрезеровщик этого завода, обреченный заводовладельцем на безработицу за свои антисионистские взгляды. Оба они - израильтяне, и оба, с нынешней точки зрения Букштейна, плохи. За одиннадцать месяцев жизни в Израиле Букштейн так и не удосужился ничего узнать ни об одной из многочисленных забастовок, не слышал он даже о повседневной антивоенной деятельности израильских коммунистов. Только от меня узнал Букштейн об активной работе израильских комсомольцев. Впрочем, мои слова об этом слушал со скептической усмешечкой. А что же тогда можно сказать о человеке, дважды предавшем Советскую Родину? Речь идет о бывшем самтредском шофере и спортсмене-тяжелоатлете Давиде Шамилашвили. Одним из первых "бежал он с "земли отцов" в Вену и исступленно, на коленях умолял работников нашего консульства помочь ему вернуться в Грузию. Рыдал, угрожал умертвить жену и покончить самоубийством. Выкрикивал десятки имен честных советских граждан, готовых якобы за него поручиться. Кричал, что согласен на любую работу, на любое место жительства - только бы в Грузин! И в то же самое время, как потом выяснилось, Шамилашвили деловито торговался с сохнутовцами о выгодных для него условиях, на которых согласен вернуться в Израиль. И не просто вернуться, а стать верным сохнутовским надсмотрщиком над "мутящими воду" бывшими гражданами Советской Грузии. Торг длился долго. И в конце концов Шамилашвили добился от сохнутовцев того, что посчитал для себя главным: сионистские агенты обязались купить для него автомобиль-такси. Сейчас Шамилашвили в Израиле усердно отрабатывает сионистскую подачку. Он не только доносит на своих бывших земляков, но расправляется с наиболее строптивыми при помощи элементарного рукоприкладства - как видите, в Израиле закалка тяжелоатлета нашла весьма своеобразное применение! Мне назвали имена десятков людей, избитых дважды предателем за антисионистские высказывания, за попытку бежать из сионистского государства. Мне встречались беженцы из Израиля, с наивной подлинкой полагавшие, что высказываниями антисемитского толка и злыми ухмылочками над людьми своей национальности они смогут хоть на крохотную толику искупить свой постыдный отъезд из социалистических стран в Израиль. И хотя эти люди действительно не выдержали образа жизни в Израиле и ни за что туда не вернутся, не хочу я воспроизводить их рассказы, рассчитанные на дешевую сенсацию и наполненные клеветой на всех жителей этого государства. Я говорю в своей книге только о том, что подтверждается либо документами, либо вынужденными признаниями израильской прессы, а чаще всего рассказами многих, порознь беседовавших со мной беженцев. Делаю это с чистой совестью: каждый, кто делился со мной на чужбине своими горестями и надеждами, знал, что беседует с писателем, который выступит на страницах "Огонька". И я точно пересказываю читателям увиденное и услышанное. Трудно, конечно, быть бесстрастным рассказчиком, когда на тебя скорбно глядят потухшие глаза двенадцатилетней Дали и семнадцатилетнего Яши Шамелашвили. Дети покинули Израиль без матери, с которой приехали туда из Сухуми. Медико Шамелашвили осиротила своих детей 9 апреля 1973 года: она вскрыла себе вены и повесилась. Большеглазая Дали не подозревает, что именно ее безудержные слезы стали последней каплей, переполнившей чашу терпения матери. Рыдающая девочка прибежала с уроков и сказала ей, что в школу ни за что никогда больше не пойдет. Дали не могла больше сносить изощренных издевательств учительницы, с фарисейской грустью твердившей, что, к ее большому сожалению, евреи из Грузии оказались неполноценными людьми. Учительнице послушно подпевали и самые "прилежные и благонравные" соученики Дали из семей сабров - привилегированных старожилов. Так же встретили в израильском городе Ашкелоне и пятнадцатилетнего Юру Ковригара. На Украине Юре предсказывали большую будущность математика, собирались направить мальчика в специальную школу. В Ашкелоне молодые сионисты, глумливо установив, что мальчик принадлежит к "необрезанным нечестивцам", раструбили об этом по всему городку. И сами учителя тут же предупредили родителей Юры, что не потерпят в своей школе "урла" - такова оскорбительная кличка "необрезанных". Трудно, конечно, не поддаваться эмоциям, когда на тебя обрушивается половодье слез... И все же пересилю себя - буду прежде всего репортером, регистратором, документалистом. Итак, только факты, только цифры, только документы, за которыми скрываются подлинные судьбы людей, обездоливших себя отъездом на чужбину. Многие из них, правда, не понимают или не хотят понять всей катастрофической сущности того, что кроется за отказом от советского гражданства. При мне возник такой диалог двух бежавших из Израиля врачей, бывших советских граждан. - Даже не верится, - возмущенно воскликнул тот, что помоложе, - но в Лоде тотчас же по приезде меня спросили, давно ли я стал диссидентом! - Увы, - ответил более пожилой, - мы с вами заслужили это. Что означает английское слово "диссидент"? Отступник. А мы ведь отступились от родной страны, от народа, с которым росли, учились, работали. Зачем же удивляться, что в Израиле увидели в нас диссидентов? - И все-таки никто не имеет права называть меня диссидентом, - упрямо твердил молодой врач. - Особенно после того, как я раскаялся! Я слушал его и думал: да" так и не понял этот человек, что не в термине корень, а в содеянном, в отречении от Родины! ЧЕРНАЯ "ГОЛУБАЯ КНИЖЕЧКА" Первый и обязательный документ, немедленно вручаемый каждому новоприбывшему, едва ступит он на израильскую землю, - это уже упоминавшаяся "теудат оле" - проклятая голубая книжечка. Тощенькую и с виду весьма непритязательную, иммигранты по-разному, но с одинаковой ненавистью называют ее и черной книжкой и патентом на кабалу. Немало таких книжечек перелистал я. Обычно встречал стандартные записи: "Стоимость авиабилета от Вены до аэропорта Лод". "Страхование багажа". "Доставка багажа". "Пособие до момента нахождения источника заработка". "За лечение после шестимесячного пребывания в стране". "Отсроченная квартирная плата". "Срочная ссуда" (уже, конечно, с процентами. - Ц.С.). Такие и подобные им записи - это норма, обыденность. Но стоит только сохнутовским агентам пронюхать, что у человека появилось желание покинуть страну, как в его голубой книжечке появляются новые записи. Делается это так. Человека вызывают сразу же в несколько мисрадов - учреждений. И неизменно предупреждают: - Иметь при себе долговой документ! Для чего? Для того, чтобы, скажем, Иосифу Шамелашвили, отцу двух детей, потерявших в Израиле мать, сказать: - Мы забыли отметить в твоей "теудат оле" 1180 лир за страховку багажа[В восьмидесятых годах лиру заменил шекель, обесценивающийся еще более стремительно и катастрофически.]. Тебе придется вернуть эти деньги!.. "Тыкают", между прочим, не из дружеских побуждений: дело в том, что в иврите отсутствует местоимение "вы". А объясняться в учреждениях на идиш, как и по-русски, строжайше запрещено. Невероятно: язык, на котором создали литературные шедевры Шолом-Алейхем и Менделе Мойхер-Сфорим, на котором писали Давид Бергельсон и Лев Квитко, на котором сегодня пишут у нас и в других странах мира еврейские писатели, этот язык оказался для израильского государства неполноценным. И чуть ли не антигосударственным!.. Итак, какие же новые записи поспешно вносятся в долговые книжки тех, кто задумал покинуть Израиль? Давида и Евгению Ковригар в "Сохнуте", например, спросили: - Забыли, сколько бутылочек лимонада выпили в замке Шенау? Мы помним точно. И тут же последовала соответствующая запись в голубой книжечке. А Исааку Ваншенкеру незамедлительно напомнили в дирекции школы: - Твой ребенок учился у нас во втором классе. С тебя причитается 1026 лир... Ох, извини, я ошибся: с тебя только 984 лиры, ведь твой ребенок, оказывается, учился в первом классе. Тогда, учти, еще брали за право учения в начальных классах. Такую же сумму вписали в голубую книжечку Фриды Т. Этой женщине еще не удалось распратиться с долгами и покинуть Израиль, вот почему я не вправе называть ее подлинного имени и места жительства. Постараемся уточнить, за какое же именно обучение своей девочки обязана Фрвда Т. внести 992 лиры. ...Оставалось несколько дней до начала учебного года. Дочурка впервые пойдет в школу. Как не сшить ей новое платье! И Фрида взяла в долг под проценты еще триста лир у "благодетеля" их улицы - мелкого ростовщика. На эти деньги, кроме платья, девочке купили ранец, тетрадки, ручку. Увы, первый школьный день, обычно столь памятный на всю жизнь, принес отнюдь не радостные волнения. Девочку в праздничном платьице посадили в школе не за парту, а на грязный пол. На полу она раскрыла и свою первую в жизни тетрадку. На полу?! Да! Денег, пожертвованных американским филантропом на постройку и оборудование новой школы, не хватило на мебель. Последние девять тысяч лир были истрачены на портрет мецената и каменную плиту с перечислением его заслуг перед израильскими братьями. Портреты филантропов, преимущественно американских, кстати, частенько украшают стены израильских учебных заведений. Из-за одного такого портрета основательно подмочил свою политическую репутацию молодой оле Гриша Фаин. Впервые войдя в лабораторию технической школы, он заметил на стене портрет. Изображенный отнюдь не лучшим художником, человек на портрете какими-то едва уловимыми черточками смутно напоминал Альберта Эйнштейна. - Не очень-то удачный портрет Эйнштейна, - заметил Гриша. - Какой там еще Эйнштейн! - вспылил староста курса. - Неужели мы в нашей школе повесим портрет антиизраильца! Эйнштейн не очень поддерживал создание нашего государства. Он посмел насмешливо отказаться от поста первого президента. Мало того, Эйнштейна еще, видишь ли, очень беспокоило, что будет с арабами, когда Палестина станет израильским владением! Видишь, как иногда крупный ученый может презреть долг националиста... А перед тобой портрет поистине замечательного человека. Хоть он живет за океаном, в Балтиморе, но кровно заинтересован в развитии нашей науки. Это на его деньги создана лаборатория, в которой ты сейчас находишься. Он тебе не Эйнштейн! Резкое неприятие великим ученым идеологии буржуазного еврейского национализма сионистская пропаганда поспешила без зазрения совести отнести за счет... аполитичности Альберта Эйнштейна. Поистине хорошая мина при плохой игре! Уж кому-кому, а сионистским пропагандистам хорошо известно, что "аполитичность" выдающегося физика не помешала ему дать убийственную для сионизма характеристику экстремистской программе партии "Херут", возглавляемой ныне Менахеном Бегином. "Смесью ультранационализма, религиозного мистицизма и ощущения расового превосходства" назвал Эйнштейн программу партии, исповедующей тотальный терроризм. Вернусь к Фриде Т. Ее дочурке пришлось несколько месяцев постигать азы учения на принесенной из дому старенькой табуретке. На единственном новом стуле восседала учительница с неизменной сигаретой во рту. Так учили девочку. А за это время триста лир, взятых матерью у ростовщика, превратились в 470... Не одной Фриде приходится соглашаться на кабальные условия ростовщиков, представителей древнейшей, весьма распространенной в современном Израиле профессии. Процветают в этой стране и профессиональные гаранты-поручители, к которым олим прибегают, когда вынуждены обращаться за ссудой в банк. Поручитель берет за свои услуги не меньше, чем матерый ростовщик. Достойным представителем этой новейшей профессии стал в Ашкелоне выходец из Бессарабии престарелый Борух Вольфович. По совместительству он еще регулярно доносит на замышляющих отъезд из Израиля своих клиентов. Такое патриотическое рвение высоко ценит израильская жандармерия - шируд бегакоз, вкратце именуемая "шинбет". Для бывшего одессита Царика поручительство - вторая профессия. Основной источник его заработка - восторженные письма в Одессу о привольной и зажиточной жизни олим в Израиле, а заодно оперативная фабрикация вызовов от мифических родственников. И вот в лапы таких отпетых зарабатывающих на чужой беде спекулянтов попадают олим, когда, подобно Фриде Т., им требуются деньги на неотложные нужды. Если Фриде даже удастся выплатить долг по голубой книжке, то разве простят ей ростовщики неуплату зверских процентов, почти удвоивших ее долг? Словом, для многих, кто намерен бежать из Израиля, даже долгожданный штамп "нифра" в голубой книжке еще не означает полного раскрепощения от кабальных долгов. В долговых тенетах катастрофически запутались и бывшие граждане других социалистических стран. Тбилисский шофер Яков Цацаношвили познакомился в Лоде с семьей рабочего подсобных предприятий аэропорта, приехавшей из Польши девять лет тому назад. Когда Яков пожаловался главе этой семьи на то, что за какой-нибудь год пребывания в Израиле его одолели непомерные долги, тот горько усмехнулся: - Первые три года я выбивался изо всех сил - все надеялся как-нибудь выкарабкаться из долго. А теперь махнул рукой! Вижу, вырваться отсюда не удастся. И не один я такой - вот через дорогу живет фармацевт, бывший болгарский гражданин. Его так опутали долговыми записями в голубой книжечке, что он только плачет тайком от жены. А жена тайком от него... Учтя горький опыт семьи бывшего польского гражданина, Лия, жена Цацаношвили, в Тбилиси занимавшаяся только домашним хозяйством и воспитанием детей, пошла на поденку. С ее помощью муж с трудом расплатился с долгами. Кроме официальных голубых, многие олим познакомились и изведали "прелесть" книжечек других цветов. В них записаны долги лавочникам. - Кто действительно рад нашему приезду, так это лавочники, - рассказывает фотограф из Бендер Яков Моисеевич Файерман, вынужденный в израильском городе Пардескаце стать мусорщиком. - Лавочники не попрекают нас тем, что мы сразу же хотим жить в настоящих домах, как привыкли в Советской стране. Они не голосят, как другие старожилы, что мы за гроши согласны на любую работу и тем самым, голодранцы, такие-сякие, отбиваем у них заработки. Им наплевать, ходим ли мы в синагогу или не ходим. Для них мы прежде всего новые покупатели. И не очень разборчивые - не возражаем, если сахарный песок слегка подмочен, а хлеб - позавчерашней выпечки. Ведь они продают нам в долг. И владельцы промтоварных магазинов тоже рады - без кровати или, на худой конец, топчана не обойдешься! И вот в этих магазинах нам, как и многосемейным рабочим-старожилам, вынужденным залезать в долги, тоже отпускали товары в кредит, "на книжку". - Зато делали надбавочку на цену каждой покупки, - уточняет жена фотографа Эстер Гершовна. - Конечно, - вздыхает она, - если бы муж имел там пенсию, какую получал в Бендерах, мы бы за продукты платили наличными. А в Пардескаце приходилось влезать в долги. Долги, долги, долги. Как же добыть деньги, чтобы погасить долги? Ведь без этого не убежишь из Израиля! Люди идут на самые вредные для здоровья работы, где положен укороченный трудовой день, но соглашаются работать сверхурочно. И все же чаще всего приходится прибегать к продаже вещей, привезенных с собой. Для местных спекулянтов скупка таких вещей за полцены стала выгодной профессией. Неспроста в местных газетах изо дня в день помещаются объявления подобных скупщиков, вроде предприимчивого Володи Блума, неизменно подчеркивающего, что он из Бразилии. Во многих объявлениях проявляется особый интерес к изделиям советских художественных промыслов, золотым и серебряным вещам, пуху для подушек, телевизорам советского производства. - Сколько унижений испытываешь, когда скупщики обращаются с тобой, как с собакой, - рассказывает Евгения Ковритар. - Но приходится стиснуть зубы и молчать - ведь мы в их руках. И отдаешь обручальное кольцо за гроши... Не у каждого, однако, к моменту отъезда остаются вещи для продажи. Много вещей новоприбывшие вынуждены продавать значительно раньше, как говорят в Израиле, "ради куска хлеба для детей". А что прикажут сохнутовцы делать бывшей советской пенсионерке Хае Гробман из Черновиц, если она осталась без отправленных багажом вещей? Документально установлено, что вещи одинокой женщины в Израиль прибыли. Есть подозрение, что по ошибке или по сговору они выданы постороннему человеку. Одиннадцать месяцев ходит и ходит старуха из инстанции в инстанцию города Холона, да все безрезультатно. Что ж, видно, никогда уже штамп "цифра" не украсит голубой книжечки Хай Гробман, которую сохнутовцы, как она утверждает в своих прошениях, относят к оле второго сорта: она ведь не сумела прихватить с собой кого-нибудь из молодых, способных стать для "великого" Израиля дешевой рабочей силой и пушечным мясом. ЗВУЧНОЕ СЛОВО "АБСОРБЦИЯ" Мои собеседники назвали имена многих бывших жителей Черновиц, Вильнюса, Сухуми, Бухары, которые не могут вырваться из Израиля прежде всего потому, что не погасили кабальных долгов. В долговой капкан попали и несколько бывших киевлян, о которых вспоминает Ева Шварцман: - За какие-нибудь полтора-два месяца залезли, горемыки, в огромнейшие долги. Проливают слезы, но не смеют даже заикнуться об отъезде из Израиля. Они вынуждены оставаться там на положении всосанных. Поглощенных! "Всосанных"? "Поглощенных"? Эти странные слова приводят меня в недоумение. И мне разъясняют: - Еще в замке Шенау всем нам говорили, что о нас в Израиле будет заботиться министерство абсорбции иммигрантов. Оно, уверяли нас и в самолете, ведает устройством олим. Абсорбция! Это звучное, прямо какое-то научное слово обнадеживало нас, завораживало. Что же мы на деле услышали по приезде от чиновников министерства с таким таинственным названием? "Работу вам могут дать частные предприниматели, а мы можем их только просить. Так что не капризничайте, соглашайтесь на то, что вам предложат. И, пожалуйста, не интересуйтесь, сколько за такую же работу платят старожилам - вам будет спокойнее". Когда мы рассказали киевлянам, ранее нас прибывшим в Израиль, как чиновники министерства абсорбции отмахиваются от нас, словно от назойливых мух, над нами горько посмеялись: "А вы разве не знаете, что означает слово "абсорбция"? Всасывание, поглощение. Дело министерства - всосать нас, поглотить. Вот мы и подтруниваем грустно сами над собой; мы здесь всосанные, из нас здесь высасывают последние соки". Аппарат министерства абсорбции действительно понимает свой долг перед новоприбывшими довольно оригинально: разъединять семьи, вызванные в Израиль под высоким предлогом воосоединения. "Сортировку" приезжающих начинают сразу же на аэродроме Лод. Там на глазах у Абрама Питилашвили разлучили семью бывших жителей Бухары. - Родителей отправим в Хайфу, а молодых людей поближе к марокканским евреям. Марокканцы, правда, не очень вас любят. Они говорят, что вы избалованы. Так что в первые дни могут затеять ссоры с вами, даже драки. Зато у них вы научитесь рожать побольше детей. А им вы докажете, что из Бухары приезжают не дикари - привозят телевизоры, умеют обращаться с холодильником. Если новоприбывший заявляет чиновникам, что его родственники проживают, скажем, в Беэр-Шеве, автоматически следует ответ: - В Безр-Шеве нет нужды в рабочей силе, поедешь в Марморек. А через несколько минут в Беэр-Шеву направляют тех, кого родственники ожидают в Мармореке. С какой целью это делается? Только ли для первой острастки, только ли для того, чтобы сразу же показать, что все решает администрации? Нет, некоторых мотивов такой сортировки чиновники даже не скрывают от протестующих олим. Родственники, дескать, будут отрывать друг у друга много дорогого времени, а вот без родственников новоприбывшие скорее изучат иврит и освоятся с непривычной обстановкой. Появление больших семей новоприбывших может, мол, еще больше разозлить старожилов, и без того испытывающих тяжелый жилищный кризис. И только некоторые чиновники решаются прямо сослаться на закон "О распылении населения", принятый кнессетом еще в 1950 году. Заставить молодежь селиться только в пустыне и малообжитых районах - вот какую цель преследовали законодатели. В дальнейшем этот закон пытались использовать и для быстрейшего заселения оккупированных арабских земель. Однако старожилы упорно не подчинялись закону и не соглашались расставаться с детьми. Но в последнее время власти, лихорадочно спеша заселить оккупированные территории, ретиво взялись за применение закона. "Приток новых олим должен быть направлен на новые территории, - напомнил редактор усопшей газетенки "Трибуна" Даниэль Амальрис, заслуженно прозванный читателями Аморалисом, - потому что именно там определяются будущие границы Израиля. Мы потеряли много ценного времени, - забил тревогу этот писака в статье под сенсациовным названием "Раковая опухоль, которую мы сами питаем". - Мы упустили прекрасный человеческий материал, который мы могли направить в Галилею, Негев, в Рашат Аголан, Синаи и на восток от Иерусалима. И однажды история накажет нас за это!" Видимо, чтобы избежать наказания истории и больше не упускать "человеческий материал", ныне на аэродроме Лод еще усерднее, нежели родственников, разъединяют бывших земляков, подчас не знающих ни иврита, ни идиш. - Такое расселение превратило мою семью в семью слепцов, - понял это на своем горьком опыте бывший тбилисец Илья Иосибашвили. - Мы ни к кому не могли обратиться, у всех был предлог нам даже не отвечать. Глубоких стариков и старух, разлученных с молодыми родственниками, безжалостные чиновники заранее обрекают на нищету. Это, в частности, испытала на себе семидесятилетняя Нина Исааковна Алишакова. Она стала нищей. Как же реагируют на такое явление высшие израильские власти? Об этом можно судить по интервью генерального директора ведомства интеграции Пинхаса Дагана. Помещенное в "Трибуне" несколько лет тому назад, оно и ныне характеризует отношение сионистских руководителей к элементарным нуждам переселенцев. Вынужденный сквозь зубы признать, что грубость и бюрократизм чиновников вызывают многочисленные жалобы олим, так что те вынуждены прибегать к поискам "покровителей" из среды старожилов, этот высокопоставленный чиновник первопричину всего видит в одном: "Еще не решена психологическая (!) проблема поселения рядом детей и престарелых родителей". Пока сионистские "психологи" решали эту проблему, многие, очень многие бывшие советские граждане были насильно, в порядке зловещей абсорбции, поселены на оккупированных землях. За три месяца до кровопролитных боев, вызванных в октябре 1973 года израильской агрессией, президент Эфраим Кацир торжественно сообщил, что очередная группа - сорок пять семей бывших советских граждан - поселена на Голанских высотах и в Питхат-Рафияхе. Какова судьба этих людей, которых новая война застала на захваченных арабских территориях, где происходили жестокие бои? Не погребены ли эти люди под развалинами домов? Впрочем, не один только господин редактор Амальрис считает их не столько людьми, сколько человеческим материалом. А стоит ли израильским ястребам печалиться о материале? И хотя эшелолы новоприбывших, как известно, весьма редеют, израильское правительство упорно продолжает заселять именно новоиспеченными израильтянами поселки, наспех созданные близ самых огнеопасных пограничных пунктов, на отторгнутых у арабских государств землях. В декабре 1975 года израильское министерство информации официально объявило о создании 22 новых поселений близ Голанских высот, на сирийской земле. И четыре поселения целиком предназначены для олим из Румынии и Бухары, хотя многие из них уже успели кое-как обосноваться в Ашкелоне, Араде, Шхеме и других сравнительно обжитых населенных пунктах. Даже в израильских газетах промелькнули сообщения о том, что некоторые из "абсорбированных" семей отнеслись к этому переселению как к ссылке и "переезжали с плачем и большими сомнениями". Что ж, все это закономерный результат продуманной политики израильского правительства в вопросе расселения новоприбывших. ВЫНУЖДЕННЫЕ ПРИЗНАНИЯ У "абсорбированных" была одно время смутная надежда на второй съезд олим из СССР, где, как трубила вовсю израильская печать, можно будет откровенно поговорить об их бедах и перспективах. Что ж, некоторым из моих собеседников довелось стать непосредственными свидетелями попытки министерства абсорбции провести в Беэр-Шеве этот съезд. Попытка эта безнадежно провалилась: начавшийся съезд пришлось прекратить и отложить на неопределенный срок. Только ли потому был изнутри торпедирован, как выразился министр абсорбции, съезд, что на первых же минутах вспыхнули ожесточенные споры и даже потасовки между теми, кто приехал к богатым родственникам, и теми, кому приходится жить впроголодь? Только ли потому возникли на съезде беспорядки, что делегатские мандаты достались многим подставным лицам, считавшим, что убийство религиозными фанатиками молодого выходца из Латвии - "мелочь", не заслуживающая внимания делегатов? Только ли потому сорвался съезд, что ему предшествовал "черный четверг" в Ашдоде, когда доведенные до отчаяния сотни бывших граждан Советской Грузии воздвигли баррикады, чтобы наконец был услышан их голос протеста против того, что самим сионистским заправилам пришлось назвать "страшным результатом этнической дискриминации"? Конечно, все это сыграло свою роль. Но главное - это безнадежный пессимизм, неверие в будущее, безысходное отчаяние, сразу же определившие атмосферу съезда. Как раз накануне открытия съезда руководящие сотрудники министерства абсорбции вынуждены были на пресс-конференции признать, что значительное число олим из СССР заражено желанием покинуть Израиль. Одновременно советнику министерства Эфраиму Ахкраму пришлось признать: "Не менее 23 процентов небольшого числа репатриантов из стран Западной Европы и Америки спустя некоторое время покидают Израиль". Если бы не обтекаемая формулировка, то цифру пришлось бы увеличить по крайней мере до 65 процентов - это было уже тогда широко известно[В восьмидесятых годах эта цифра непрерывно увеличивается, и официальная израильская статистика, попросту скрывает ее]. В такой безрадостной обстановке открылся, а затем быстро и закрылся этот съезд. И те, кто действительно был делегировал бывшими советскими гражданами, сразу же заговорили о презрительном отношении к ним предпринимателей и унижающем человеческое достоинство отношении чиновников, о трагическом положении детворы и отсутствии элементарно пригодных под жилье домов. Даже израильская пресса вынуждена была отметить "главенствующие в зале съезда пораженческие настроения" людей, глубоко разочарованных жизнью в Израиле. Предполагалось, что Голда Меир выступит "под занавес". Но, пытаясь предотвратить провал съезда, она поспешила произнести речь сразу же после того, как в кулуарах случилось несколько инфарктов с особенно отчаявшимися олим. Именно там скончался приехавший из Риги Александр Друз, над которым "за строптивость" долго и методично издевались сохнутовцы. Слова госпожи премьер-министра нелегко было расслышать из-за непрестанных выкриков из зала. Вот почему, не полагаясь на память моих собеседников, я воспользуюсь выдержкой из официального отчета: "Мне очень больно слышать, с каким упоением и энтузиазмом здесь говорят, что все у нас плохо. Сердце мое переполняется болью, когда я думаю, что в России узнают, что происходит здесь". Требуется ли лучшее доказательство неизбывной ненависти к печальной израильской действительности, которую принесли с собой на съезд обманутые люди, только еще начавшие вкушать прелести "рая на земле предков"? И требуется ли лучшее доказательство того, на какие ухищрения и провокации идут сионисты - только бы скрыть от человечества и прежде всего от народов социалистических стран истинное положение вещей. Просматривая израильскую прессу, я вначале поражался странной легкости, с какой самые высокопоставленные лица, вплоть до министров, спешат после провалившегося съезда признать и даже осудить грубость, черствость и изощренный бюрократизм чиновников по отношению к олим из социалистических стран. Своими недоумениями я поделился с известным австрийским публицистом Гансом Волькером, глубоко изучившим трагические проблемы, порожденные пресловутой абсорбцией. - Самих олим тоже вначале поражает и подкупает подобная самокритика израильских заправил, - услышал я в ответ. - Но потом олим начинают понимать, где тут, как говорится, собака зарыта. Начинают догадываться, что эта "самокритика" - обдуманный коварный прием. Израильским руководителям больше всего на свете не хочется признать перед всем миром, что бывших граждан социалистических стран в Израиле катастрофически разочаровывает сама суть, сама природа израильского образа жизни - и в целом и в мельчайших деталях. Сионистские идеологи ведь прекрасно знают: когда олим начинают вспоминать, что они потеряли, и осознавать, что приобрели, настоящее представляется им мрачным, а на фоне воспоминаний о потерянном - совсем беспросветным. Поэтому сионизм готов свалить все на бюрократизм своих чиновников, на отсутствие жилья, на невозможность получить работу по специальности, словом, на что угодно, только бы не признать своего морального, нравственного поражения, не признать, что для тех, кто жил в социалистической стране, израильская жизнь невмоготу! И еще до смерти не хочется израильским руководителям признать одно - особенно убийственное для их государства - обстоятельство: некоторые профессии, нужные и распространенные во всем мире, даже в так называемых развивающихся странах, отданы в Израиле на откуп людям без должной подготовки и квалификации - таким, кому можно платить жалкие гроши, кто согласен выполнять свою работу, как говорится, между прочим... Точность этого замечания Ганса Волькера я оценил после того, как выслушал грустный рассказ бывшего румынского гражданина Рахмиеля Константиновского: - В Лоде, только мы вышли из самолета, нас подвергли положенному допросу сохнутовцы. Я - портной, жена никакой специальности не имеет, и поэтому, когда нас спросили о профессиях, я поспешил не без гордости ответить, что дочь у нас библиотекарь со специальным образованием. Сохнутовец посмотрел на меня так, словно я свалился с луны: "Я вас спрашиваю о настоящей профессии, а вы мне морочите голову каким-то библиотекарем! Скажите лучше, умеет ли ваша дочь делать что-нибудь такое, за что полагается получать жалованье?" Я повторил: дочка имеет диплом библиотекаря и по этой специальности работала десять месяцев до того самого дня, как мы ее заставили поехать с нами на "родину отцов". И тогда другой сохнутовец, видимо, чином постарше, сказал мне: "Если бы она имела даже пять дипломов и работала библиотекарем хоть тридцать лет, такой специальности у нас не существует, зарубите это у себя на носу! Следить за тем, чтобы читатели не воровала книги, и записывать, кто какую книгу на сколько дней берет, - для этого никакого диплома не требуется, на это годится любая девчонка, и не прядется платить настоящее жалованье". Дочь пыталась возразить сохнутовцу. Она говорила о рекомендательных списках, об умении составлять аннотации, но сохнутовец ее не слушал. "Раз больше ничего делать не умеешь, - прикрикнул он на нее, - мы запишем в регистрационном бланке "неквалифицированная чернорабочая". Дочка расплакалась, и после долгих уговоров сохнутовец согласился зарегистрировать ее ночной сиделкой. Это была первая из многих горьких пилюль, которые мне пришлось проглотить в Израиле. В разговор вмешивается жена Константиновского: - Вскоре мы узнали, что в Израиле не регистрируют новоприбывших и с другими специальностями. Мы встретили там своего бывшего земляка, он в Яссах несколько лет работал киномехаником. Закончил специальные курсы, а потом еще учился для повышения квалификации. А в Ашкелоне на бирже труда ему сказали: "Не хитри, найдется немало умненьких, чтобы получить такую чистенькую работу. Вот если бы ты сказал, что привез достаточно деньжат, чтобы купить собственный кинотеатр, это другое дело. В кинобудке надо не работать, а только подрабатывать. И никаким киномехаником мы тебя не зарегистрируем. Мы видим тебя насквозь: ты хочешь с этой специальностью числиться вечным безработным, а потом потребовать, чтобы тебя обучили настоящей профессии за казенный счет. Нет тут таких дурачков!" И этот молодой человек кем, вы думаете, работает? Грузчиком в порту. КТО УБИЛ МИРОНА ГЕНДЛЕРОВА Стремление во что бы то ни стало разъединить семью приводит иногда к чудовищным последствиям. Мне довелось ознакомиться с показательным в этом смысле документом - собственноручным письмом израильского публициста А.И. Клейнера, по настойчивым вызовам которого с Украины приехало более двадцати совершенно незнакомых ему людей. В нарушение установленного порядка Клейлер позволил себе написать письмо министру абсорбции по-русски, ибо сей сионистский деятель за многие годы пребывания в Израиле писать на иврите так и не научился. Дословно, не меняя ни одной запятой и сохраняя все подчеркивания отправителя, привожу отрывки из этого письма: "Посылая тысячи вызовов евреям в СССР, мы в каждом из них повторяем, что надеемся на гуманность советских властей, которую-де они обязаны проявить, понимая, насколько человеколюбие обязывает сделать все для объединения разрозненных семей". Так пишет израильский публицист, но я не могу не проиллюстрировать точной цифровой справкой истинную подоплеку этого "человеколюбия по-израильски". Из 72 беженцев, с которыми я беседовал на эту тему в Вене, только 19 выехали в Израиль по вызову известных им родственников. 28 человек до получения вызова ничего не знали о своих израильских родственниках, а для всех остальных вызовы были сфабрикованы от придуманных родственников. Оттолкнувшись от фарисейских рассуждений о человеколюбии, раскаявшийся "вызывала" Клейнер переходит к фактам: "А вы, господин министр, и руководимый вами аппарат, думаете ли об объединении семей? _Стыдно и душевно больно видеть_, что о той гуманности, которую мы справедливо требуем от советских властей, здесь _никто и не помышляет_. Более того, прибывающие сюда семьи здесь часто _разъединяют_. Это звучит дико, но, к великому сожалению, _это так_. Приведу примеры: из Киева прибыла семья Аранович - отца и мать отправили в Нагарию, а сына с невесткой - в Ашдод: надо добавить, что невестка в последних месяцах беременности и особо нуждается в материнском взоре. Что же получилось? Вместо того чтобы осваивать жизнь в Израиле (а вам известно, как это нелегко), семья вынуждена обивать всевозможные пороги (а аппарат абсорбции в совершенстве усвоил метод отсылки от одного ко второму), чтобы добиться обратного воссоединения. Еще пример - пример классической алии[Модное в израильской пропаганде словечко, которым обозначают "возвращение" евреев всего мира "к Сиону". - Ц.С.]. Из Украины выехала в Израиль семья, состоящая из четырех поколений: прабабушка, возраст - 82 года, правнучка - возраст 3 года, 2 человека второго поколения. Что здесь с ними сделали? Прабабушку Миндлю Иделевну Хазине и внука инженера Гильбурда Моше отправили в Цефат, остальных трех членов семьи третьего поколения отправили в Ашкелон. Не знаю, куда точно отправили дочь Миндли с мужем, но знаю, что они не вместе. Теперь они все заняты _помыслами_ о воссоединении. Боюсь, что они _не особенно благодарны мне_ за посланные им вызовы. Третий случай - это уже трагедия, которая и заставила написать меня это письмо..." Нет, об этом "случае" - о трагедии Мирона и Брони Гендлеровых - я не вправе рассказывать словами Клейнера, это было бы кощунством! Ведь в письме министру абсорбции Клейнер выгораживает себя