самыми беспардонными выдумками. Но лектор, рассказывавший об "ужасающих несправедливостях" в советской пенсионной системе, ссылался на какие-то декреты правительства и, роясь в бумажках, приводил номера и даты этих мифических декретов! А в Мехико в дни Олимпиады одного из советских корреспондентов, помню, спросил молодой парень, оказавшийся баскетболистом местного сионистского спортклуба "Маккаби": - Вашим знаменитым гимнасткам всего по шестнадцать-семнадцать лет. Когда же они вступили в Коммунистическую партию? У маккабиста были основания задать такой, мягко говоря, несуразный воспрос: ему внушили, что в состав советских олимпийских команд включаются только члены Коммунистической партии. Как видите, сионистские советологи рьяно служат антикоммунизму и, обрабатывая молодежь, напропалую стараются перещеголять друг друга в безудержной клевете на социалистические страны. Вернемся, читатель, в Роттердам. Если Тильда и поныне посещает там бнай-бритовские семинары, то ей вдалбливают уже не только клеветнические измышления о жизни социалистических стран. Сейчас на этих семинарах муссируются рассуждения о необходимости запасать оружие для еврейской "самообороны". От кого собираются обороняться голландские бнайбритовцы? На такой вопрос никто не может вразумительно ответить. Зато не приходится сомневаться, что слово "самооборона" представляет собой очередной камуфляж, на который, подчеркиваю снова, столь падки сионисты. С приходом в США к власти Рейгана сионисты стран Бенилюкса удесятерили клеветнические нападки на социалистические страны, а когда бегинская клика начала бойню в Ливане, утроили свои денежные взносы на... оборону Израиля. Однообразная антисоветчина "разнообразных вечеров" Я поймал на себе его пристальный взгляд. Собственно, впился он глазами не в меня, а в цветастые обложки двух номеров "Огонька". Я невольно улыбнулся. И рослый парень, тоже ожидавший автобус на лондонской улице Мили-роуд, обратился ко мне по-русски. Он, оказывается, давно не читал "Огонька" и вообще ни одного советского журнала. Не мог бы я ему подарить хоть один номер? Но я, к сожалению, должен был вернуть "Огоньки" одному из наших лондонских корреспондентов. И Роман поспешил тут же, на остановке, хотя бы полистать журналы. Мне бросилось в глаза, что в обоих номерах парня прежде всего заинтересовали стихи. Почему? - Пошел уже одиннадцатый год с того дня, - объяснил он, - как я пришел со своими наивными стихами в литературный кружок Дома пионеров. Тогда мне было одиннадцать лет. Теперь я понимаю, если бы родители вскоре не увезли меня в Израиль, поэта из меня все равно не вышло бы. Но русская поэзия необходима мне как хлеб. Она стала мне родной еще раньше, чем я пошел в школу. И уже на всю жизнь! Когда мы улетали в Израиль, тайком от матери я спрятал среди учебников небольшую книжку стихов Павла Антокольского. Вы знакомы с ним? Узнав, что у меня есть книги Павла Григорьевича с дружескими автографами, Роман окончательно сбросил с себя путы скованности и, не обращая внимания на окружающих, тут же, на лондонской улице, внятно произнес строки Антокольского: Как это ни печально, я не знаю Ни прадеда, ни деда своего. Меж нами связь нарушена сквозная, Само собой оборвалось родство. Зато и внук, и правнук, и праправнук Растут во мне, пока я сам расту. И юностью своей по праву равных Со мною делятся начистоту. Внутри меня шумят листвой весенней, И этот смутный, слитный шум лесной Сулит мне гибель и сулит спасенье И воскресенье каждою весной... - Говорят, в настоящих стихах каждый читатель видит что-то свое. Вот для меня в этих строках - вера поэта в молодежь, в будущие поколения, - сказал Роман. - И еще ответственность за внука, за правнука и праправнука... Нельзя себе представить современную поэзию без Антокольского, правда? - И, не дожидаясь моего ответа, парень возбужденно продолжал: - Я ведь читал, что Ярослав Смеляков - он и Эдуардас Межелайтис мои любимые поэты! - шутливо написал Антокольскому: "Здравствуй, Павел Григорьевич, древнерусский еврей!" Это не только шутка, правда? Мне кажется, что такими строчками талантливый ученик признает заслуги талантливого учителя в развитии русской поэзии, правда? Автобус запаздывал, погода была не по-осеннему пригожа, и мы решили пойти пешком. Парень вызвался проводить меня до советского посольства. Попал Роман в Израиль шестнадцатилетним пареньком. Прояви он решительность, честно признает Роман, мог бы и не поехать. Но побоялся разлучиться с больным отцом, целиком подчинившимся матери. Она же словно потеряла рассудок, так жадно внимала советам доброхотов, расписывавших райское житье в Израиле. А самый рьяный советчик, ссылаясь на профессоров-медиков, сумел убедить ее, что тамошний климат полезен отцу Романа больше, нежели вместе взятые Крым и Кавказ. Кстати, тот тип, искалечивший жизнь нескольким семьям, сам так и не решился уехать в Израиль. В последний момент прибежал в ОВИР и слезно отказался от выездной визы. А знакомым смиренно объяснил: "Не везет же мне! Чудодейственный израильский климат, утверждают врачи, мне противопоказан". Когда Роман рассказывал мне об этом наглеце, орудовавшем, кстати, методом очень многих подпольных пропагандистов сионизма в социалистических странах, я ощутил, с какой силой парень способен ненавидеть. В Израиле отцу Романа, квалифицированному инженеру и способному рационализатору, предложили изнурительную физическую работу. Из-за болезни он еле волочил ноги и, естественно, пойти на такую работу не мог. Его причислили к "злостным" безработным - таким, кто не имеет права на самое жалкое пособие. Кормилицей семьи стала мать. Ей, имеющей высшее экономическое образование, удалось устроиться приказчицей в супермаркете богатого, как его прозвали бывшие советские граждане, жадюги бакалейщика. Роману пришлось отказаться от мысли о продолжении учебы. Устроиться на работу было тоже очень трудно. Но выручила спортивная закалка: крепко скроенного мускулистого паренька взяли в докеры, правда, на неполную зарплату. Затем Роману пришлось перейти грузчиком в магазин, где работала мать. Работа была нерегулярной. К услугам "комсодрольца", как оскорбительно назвал парня хозяин, обращались в крайних случаях, когда жадюгу бакалейщика очень уж припирало. Слушая Романа, я все больше убеждался, что решение бежать из сионистского стана созрело в нем все же не под влиянием материальных лишений, отсутствия постоянной работы и бытовой неустроенности. Его подкосило другое: он стал ощущать себя человеком, упавшим в бездну бескультурья, где неразрешимой проблемой окружавшие его люди считали покупку книги ("Нужно быть по крайней мере Ротшильдом, чтобы позволить себе тратить деньги на какие-то никому не нужные романы или стишки!") и хороший концерт ("Приедет к нам из Тель-Авива на будущий год симфонический оркестр, может быть, выберемся на него, а пока хватит с нас радио!"). И наконец, искренняя дружеская беседа тоже стала недоступной. Даже близкие, казалось бы, друзья скрывали от Романа истинный размер своей зарплаты ("Как бы я, не дай бог, не попросил у них взаймы!"). Если они узнавали, что у них на работе есть вакансия, то скрывали это от Романа ("Спокойнее работать там, где рядом поменьше добрых знакомых - сегодня он тебе приятель, завтра донесет на тебя!"). На мрачную обстановку бескультурья жаловалась Роману и попавшая в Израиль на год раньше Рита, не успевшая закончить в Черновцах школу. С трудом она уговорила не очень-то хорошо зарабатывающего отца дать ей деньги на абонемент в единственной библиотеке города. А потом оказалось, что библиотеку закрыли на три месяца - не было средств, чтобы платить женщине, заменившей ушедшую в предродовой отпуск библиотекаршу. Угнетала Риту отчужденность и взаимная подозрительность подруг. "Мы задохнемся, - твердила она Роману, - либо сами превратимся в черных эгоистов, которым нет никакого дела до других, которых никто и ничто не интересует". Однажды Рита привела Романа на квартиру подруги, где должна была состояться вечеринка вскладчину. На проигрыватель кто-то поставил истертую пластинку с песней Михаила Васильевича Исаковского и Матвея Исааковича Блантера "Летят перелетные птицы". И когда хорошо знакомый певец запел "А я остаются с тобою, родная моя сторона, - не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна", Рита зарыдала. Заплакали и другие девушки, покинувшие Советскую страну. Кто-то поспешил сообщить об этом городским заправилам сионистской молодежной организации. Началось форменное следствие. Хозяйка квартиры, где состоялась "крамольная" вечеринка, чуть было не лишилась из-за этого работы. Роман старался не пропускать ни одного из так называемых "разнообразных вечеров", устраиваемых специально для новоприбывшей в страну молодежи. Между полустриптизным номером и разухабистым танцем иногда выступали посредственные актеры-иммигранты с чтением русских стихов. Программы, правда, строились довольно странно: отрывки из стихов Эдуарда Багрицкого, Михаила Светлова, Маргариты Алигер, Бориса Слуцкого, Роберта Рождественского, Леонида Мартынова, Константина Ваншенкина перемежались антисоветскими стихами никому не ведомых авторов. Строки из "Думы про Опанаса" Багрицкого или "Стихов о ребе" Светлова так ловко перетасовывали с чужими виршами, что "мозаика" в целом звучала, как произведение о бесправии евреев в Советской стране. На одном из таких "разнообразных" вечеров Роман познакомился с девушкой из Литвы, ее тоже звали Ритой. Семья девушки числилась среди немногих "вполне благополучных". Израильские родственники матери оказались людьми весьма состоятельными и, главное, не очень черствыми. Они "при свидетелях" обещали девушке оплачивать комнатку и учебу в Хайфе до самого окончания университета. Привалило редкое счастье! Но через два месяца Рита оставила университет. - Я безнадежно больна, - объяснила она парню в первые же часы знакомства. - Нет, нет, у меня не рак и не туберкулез. Меня гложет страшная тоска. Болезненная. Видно, неизлечимая. На следующий "разнообразный" вечер Рита и Роман пришли вместе. - Рита сразу же разволновалась, - рассказал мне он. - Оказывается, чтица, назвавшаяся мастером художественного чтения, нагло фальсифицировала стихи Павла Когана, автора знаменитой "Бригантины". Вопреки смыслу и ритму чтица выбросила строки: "Я - патриот, я воздух русский, я землю русскую люблю". Рита громко крикнула: "Вы расправляетесь со стихами Павла Когана!" Я ее поддержал. Поднялся шум. Устроители вечера вышвырнули нас из зала как "комсомольскую агентуру"... Как же все-таки полубезработный молодой грузчик попал в Англию, куда беженцев из Израиля категорически не пускают, да еще устроился на учебу? Его заарканили лондонские сионисты - Умер отец, и бакалейщик взял в жены мою мать, заплатив все ее долги, - продолжал Роман. - Отношения с отчимом у нас установились жуткие, я стал для него бельмом на глазу. Особенно его раздражали мои воспоминания о Родине. А когда он слышал, что я разговариваю с матерью только по-русски, приходил в бешенство. Но затем он стал сдерживать себя и только поглядывал на меня со злой улыбкой: приближался срок моего призыва в армию, а уж там, был он уверен, меня быстро приберут к рукам. В израильских казармах не терпят "враждебных" настроений, там строго взыскивают даже за хмурый взгляд, брошенный на сионистский плакат... Хотя отчим поселил меня отдельно от себя и матери, взрыв все равно произошел. Разговаривая с матерью, он опять позволил себе назвать меня "комсодрольцем". Вбежав из соседней комнаты, я запустил в него стулом... И тогда ради собственного спокойствия жадюга бакалейщик предложил сделку: он дает мне деньги на дорогу, а я, не предупреждая мать, убираюсь из страны. Я согласился. В военном мисраде, то есть управлении, с него содрали крупную взятку, но с воинского учета меня все-таки сняли, якобы как уезжающего на длительный срок в Америку по приглашению несуществующих родственников... Мне удалось покинуть Израиль, да еще с кое-какими деньжатами в кармане. Сотни молодых переселенцев - их там называют "олим", - мечтающих вырваться из тьмы сионистского государства, могли бы с полным правом назвать меня счастливчиком. Больше года скитался я по разным странам. Был моряком, уличным разносчиком, расклейщиком афиш. Все время не покидала меня мысль, как бы вернуться в Советский Союз... Роман замолк. Притворился заинтересованным чем-то в первой бросившейся в глаза витрине. Затем, подавив волнение, продолжал: - Вы, конечно, спросите, каким же образом я засел в Лондоне? Думаете, здесь нашел наконец вторую родину? О нет! Теперь, с опозданием, я понял: родина может быть только одна-единственная. И прелести буржуазного строя ощущаешь в Лондоне так же, как и в Марселе и в Гамбурге. Но случилось так, что в Лондоне меня, измученного скитаниями и полуголодным существованием, приметила и, прямо скажу, пригрела молодежная сионистская организация. И я, к своему стыду, попался на удочку этой организации. Одной из наиболее богатых и влиятельных в Англии... Прерываю повествование парня, чтобы пояснить читателям: он точно назвал мне подобравшую его организацию. Но я сознательно не называю ее, как опускаю и некоторые другие документальные детали из рассказанного мне Романом, который, конечно, носит совсем другое имя. Читателям, надеюсь, понятно, что, не поступи я так, Романа могли бы в Лондоне ожидать, мягко выражаясь, крупные неприятности. Напоминаю, что, когда рассказывается правда о сионизме, такую предусмотрительность вынуждены проявлять не только советские литераторы, но и общественные организации буржуазных стран, например, наблюдательная комиссия Швейцарской лиги по правам человека. Публикуя свой доклад об увиденных на Западном берегу Иордана кровавых издевательствах сионистских властей над арабским населением, комиссия не случайно делает такую оговорку: "В нашем докладе практически не приводятся имена людей. Делается это ради безопасности наших собеседников". А вот еще более убедительный пример того, насколько боятся расплаты сионистов говорящие о них правду крупные политические деятели. Гамбургский журнал "Штерн" опубликовал изобилующую разительными фактами статью о "руке Израиля в Америке", то есть о всесильном сионистском лобби, влияющем и на Белый дом, и на конгресс США. Но обличивший лоббистов американский конгрессмен, "сенатор-республиканец восточного штата с влиятельным еврейским меньшинством, попросил корреспондентов журнала "Штерн" не называть его фамилию". И прямо объяснил причину: "Лобби и организации (имеются в виду сионистские. - Ц.С.) дают нам голоса избирателей и солидные пожертвования в избирательный фонд. Если я выступлю против них открыто, то я конченый человек". Если такое признание публикует американский сенатор, то что уж может поделать с сионистами стопроцентно зависящий от них бесправный Роман! Вот почему в этой книге я обязан многое опускать ради безопасности своих собеседников, встречавшихся со мной там, где сионисты имеют возможность жестоко отомстить человеку, разгласившему о них правду. Мало того, поделившемуся этой правдой с советским писателем. - Меня, - продолжал Роман, - парня без подданства, проживающего в стране на птичьих правах и... что тут скрывать, основательно опустившегося, сионисты материально поддержали и устроили на учебу. Тогда, к стыду своему, я не задумался, чем же это я так приглянулся неожиданным покровителям, хотя знал, что беженцев из Израиля не принято оставлять в Англии. Тогда после долгих и совсем не романтических скитаний по белу свету мне страшно хотелось учиться и встать на ноги, и я не подумал, как и чем мне придется расплачиваться с лондонскими сионистами. Правда, сразу понял: их подкупило то, что я молод. Убежден, прежде всего моя молодость. При мне они даже не пожелали разговаривать с пожилым и не очень здоровым беженцем из Израиля, бывшим румынским гражданином. "Поскорее возвращайтесь в Израиль, от нас вы не дождетесь ни цента, - безжалостно отрезали ему. - Торопитесь в Израиль, у вас такой вид, что через несколько месяцев вы и там не понадобитесь..." А спустя некоторое время мне намекнули: лондонских сионистов заинтересовало мое отличное, с их точки зрения, знание русской культуры, советского быта и особенно характерных черт той союзной республики, где я родился и учился до выезда родителей в Израиль. Когда я услышал намеки на характер платы за то, что меня ценили как нужный им "интеллектуальный товар", мне стало совсем не по себе. Надо добиться возвращения советского гражданства, твердо решил я. Но тут же допустил непростительный промах... Гримаса досады исказила лицо парня. Забыв, что на людной улице его могут услышать, он воскликнул: - Дурачок я, глупый щенок! Забыл, где живу! Забыл, кто меня окружает! И слегка приоткрыл душу одному из окружавших меня молчунов. Думал, он только туповат, а он оказался заправским негодяем. Сумел всякими охами и вздохами побудить меня к дальнейшей откровенности. А я растрогался и с пафосом выложил ему четыре строчки из поэмы Евгения Евтушенко "Просека". Знаете, как я их запомнил? Еще до приезда в Англию зашел в одно советское консульство узнать, как надо оформлять заявление о возвращении советского гражданства. Там, в приемной, лежал номер "Литературной газеты". И врезалось в память: "Когда я говорю "Россия", то не позволит мне душа задеть хоть чем-нибудь грузина, еврея или латыша". Молчун, ахая от восторга, попросил меня продиктовать ему эти строки, старательно записал их, а затем выдал меня, как говорится, с потрохами руководителям нашей сионистской организации... Когда меня вызвали на "беседу", я пытался возразить: "Вы же сами настаиваете, чтобы я изучал произведения советских авторов, не забывал русский язык, был в курсе новостей советской культуры!" Мне, разумеется, не поверили. Словом, со мной круто поговорили. И предупредили. И пригрозили. Они ведь заарканили меня... За оживленной беседой я не заметил, как мы с Ромой подошли почти к самому повороту на Палас-гарден, ведущему к зданию нашего посольства. Но парень вдруг встрепенулся, стал нервно оглядываться по сторонам и, сразу как-то осев, с нескрываемой тревогой сказал: - Дальше не пойду... Мне за последнее время в Лондоне так везет, что кто-нибудь из сионистов, как назло, застукает меня у советского посольства. Да еще с человеком из Москвы! Посмотрев на Романа, я удивился: передо мной стоял совсем другой человек - опустившийся, боязливый, постаревший, совсем не тот, кто несколько минут назад так оживленно беседовал со мной. Словно прочитав мои мысли. Роман стал сбивчиво оправдываться: - Не думайте, не такой уж я трус! Но поймите, совсем недавно в Лондон приезжал Моше Даян. После его визита здешние сионисты вдвойне подозрительны. А я проштрафившийся, мне надо быть особенно начеку... Торопливо пожав мне руку, Роман убежал. Плоды визита "ястреба из ястребов" А я, честно говоря, остался в недоумении: какая связь может быть между визитом израильского министра иностранных дел, "ястреба из ястребов", одного из идеологов и практиков сионистского терроризма, и судьбой одного из десятков тысяч несостоявшихся граждан Израиля? Оказалось, есть прямая связь! И о ней следует рассказать подробно. Моше Даян получил портфель министра иностранных дел в кабинете Менахема Бегина - самом реакционном из всех израильских правительств - всего за несколько дней до своего визита в Лондон. Хотя оба "ястреба" формально числились в разных партиях, экспансионистские интересы сионизма и неприкрытая тяга к террористическим акциям возобладали над межпартийными дрязгами (точнее, межгрупповыми - ведь оба они прежде всего яростные сионисты!) и объединили Бегина и Даяна. Того самого Даяна, который, будучи министром обороны в кабинете Голды Меир, несказанно обогатился на "археологических раскопках" своих подчиненных из оккупационных частей. Того самого Даяна, который в качестве персонажа одной сатирической комедии, впоследствии запрещенной израильской цензурой, дает такие обещания израильской молодежи: Я обещаю вам кровь и слезы. А мое слово - это слово. И если уж я вам обещаю кровь и слезы, То все вы знаете, что это кровь и слезы, Не говоря уже о поте. ...Без всякой надежды будете продолжать жить. А мое слово - это слово. И если я говорю, что будете продолжать жить, То некоторые действительно будут продолжать жить. Но не спрашивайте, ради чего. Почему же Даян свой первый визит в ранге главного дипломата страны решил нанести английскому правительству? В том-то и дело, что не правительству. Отчетливо понимая место и значение английских сионистских организаций в системе международного сионизма, Даян счел нужным безотлагательно посовещаться с их влиятельными руководителями, что привычно было представлено в прессе как встреча министра с руководителями еврейских общин. Печать очень скупо освещала совещания Даяна с директором английского филиала Сохнута Левенбергом, президентом всеобщей сионистской организации Великобритании Фидлером, президентом английского отделения столь близкого Бегину "Херута" Грандсоном, с лидерами других сионистских организаций. И все же стало известно, что на этих совещаниях, посвященных преимущественно новым ассигнованиям на оружие для израильской армии, господин министр не забыл и сионистскую молодежь Англии. Он довольно скептически (один журналист выразился определенней - "с кислой миной") выслушал информацию о работе молодежных сионистских организаций Англии. А их там немало! И ассоциация еврейской молодежи, и "Бнай-Брит", и "Бетар-Брит", и "Дрор", и "Хабоним", и "Союз евреев-студентов", и комитет молодежи "За воссоединение на земле предков" и т. д. и т. п. Количество, однако, по мнению Даяна, упорно не переходит в качество. Утверждают, что Даян иронически заметил: "Создается впечатление, что влиять на политику правящих английских партий в отношении Израиля вам легче, чем на собственную молодежь". Если собрать воедино просочившиеся в печать и еврейские круги Лондона высказывания Моше Даяна, то их скорее всего можно резюмировать так: - Английский сионизм стареет. Его моральный потенциал все заметней отстает от материального. Причина - в недостаточности молодого пополнения, в растущем идейном разрыве между отцами и детьми. Обнадеживающие цифры носят чисто формальный характер. И если "Дрор" по праздникам облачает десятки подростков в костюмы древнееврейского покроя, то весьма сомнительно, воспитываются ли эти подростки действительно в духе преданности еврейскому государству. Осознают ли они, что многим из них (подразумеваются, естественно, подростки из несостоятельных семей. - Ц.С.) придется стать израильтянами не только по убеждениям, но и по месту жительства? По-моему, нет. Ваш комитет "За воссоединение на земле предков" не жалеет денег, чтобы высылать сионистскую литературу в Израиль детям новоприбывших из социалистических стран. Потоком писем вы пытаетесь внушить им, чтобы они успокаивали разочаровавшихся в исторической родине родителей. Это, конечно, очень и очень трогательно, но надо же помнить и о собственных детях, надо их заставить жить заботами государства Израиль и меньше думать об этой проклятой ассимиляции. Совершенно очевидно одно: Моше Даяна прежде всего интересовало, сумеют ли английские сионисты заставить молодых людей жить заботами государства Израиль, для того он и сгущал краски. А то, что из этих молодых людей только некоторые будут продолжать жить, да и то, как говорится в упомянутой комедии, без всякой надежды, "ястреба" мало интересует. Даян отбыл из Лондона. Но основательность его упреков побудила сионистских функционеров Великобритании ретиво взяться за наведение порядка в своих молодежных организациях. Решено было повести борьбу за "каждую молодую душу". Можно ли, следовательно, удивляться, что результаты даяновских внушений ощутил и проштрафившийся к тому времени Роман? С ним круто поговорили. Его предупредили. Ему пригрозили. Пригрозили, естественно, не одному ему. Виднейшие сионистские лидеры непосредственно занялись, например, обленившимся, на их взгляд, руководством "Союза евреев-студентов". И напомнили ему страницы "славных традиций", подлежащие воскрешению и обновлению. Вот одна из этих страниц. Март 1970 года. Лондон. Заранее приглашенные операторы кинохроники и телевидения стараются занять удобные позиции, чтобы обстоятельно зафиксировать на пленке одну из первых и самых шумных в английской столице демонстрацию еврейской молодежи в защиту... советских евреев. Демонстрантов было действительно необычно много. Почему вдруг так? Ларчик открывался очень просто. "Союз евреев-студентов" строго предупредил всех своих членов: каждый уклонившийся от участия в демонстрации "испытает на себе вытекающие из этого последствия". Мало того, сионистские руководители союза уговорили участвовать статистами в съемках и некоторых студентов нееврейского происхождения. Но уж, разумеется, за плату. Вот почему на экране можно было увидеть в рядах "еврейских демонстрантов" и отпрысков из семей венгерских и югославских эмигрантов. Коль скоро речь зашла о "славных традициях" сионистской молодежи Англии, перелистаем еще одну страницу, календарно весьма давнюю, но по содержанию и нацеленности стопроцентно современную. Не случайно о ней часто вспоминает сионистская печать страны. 1902 год. Лондон. Первый международный конгресс молодых сионистов. Из уст основного докладчика, Когана-Бернштейна, участники конгресса слышат такое откровение: "В основе нашей экономической деятельности должен лежать принцип: не делиться на классы. Классовая борьба ведет к социализму. Сионизм же стремится, как раз наоборот, сгладить классовые противоречия". "Позывные бедствий" Звучит вполне актуально! Неспроста Роману внушают, что у него, не имеющего - английского гражданства и подрабатывающего в свободное от учебы время уборкой мостов, не может быть никаких классовых противоречий с главным меценатом сионизма в Великобритании Исааком Вольфсоном, которого небезосновательно считают самым богатым человеком в стране. Правда, будь доклад на конгрессе молодых сионистов произнесен сегодня, докладчик никак не ограничился бы утверждением, что внеклассовость лежит в основе только экономической деятельности. Обязательно было бы сказано: политической! И в наши дни именно это подчеркивает вся сионистская пресса, в том числе английская. Поэтому сионистов Великобритании, как я мог убедиться, совершенно не беспокоит проникновение в молодежную среду маоистских и троцкистских догм, они с иронической улыбкой выслушивают разглагольствования о неизбежном конфликте старшего поколения с молодым - "скептическим", "сердитым", "потерянным", "отрешенным", "потрясенным", "бунтующим", "глухим" - черт его знает каким, как презрительно воскликнул лорд Сэмюэль Фишер. Что угодно, только не признание классовой борьбы, не симпатии к социалистическому интернационализму готов стерпеть почтенный лорд вместе со своими сионистскими сподвижниками. И вполне понятно, почему встряска Моше Даяна немедленно отразилась на практической работе всех без исключения организаций сионистской молодежи Англии. Докатилась волна этой встряски и до Романа. Духовные наставники принудили парня публично заявить, что он уничтожил крамольную книгу стихов Павла Григорьевича Антокольского, советского поэта-интернационалиста. Книги советских поэтов еврейского происхождения особенно ненавистны сионистам, они видят в этих книгах непосредственную угрозу своей пропагандистской деятельности среди молодежи. Оттого прежде всего, что творчество этих поэтов взращено на живительных соках воспитавшей их России и русской культуры, оттого, что они никогда не отделяют себя от родной почвы. По тем же самым причинам, по которым ненавистны сионизму Михаил Светлев и Иосиф Уткин, он злобно нападает, скажем, на творчество Юлиана Тувима, порожденное польской культурой и неотрывной причастностью писателя к прогрессивным силам родной ему Польши. Ведь выдающиеся писатели, композиторы, художники, философы, ученые еврейского происхождения, выступающие как верные граждане взрастившей их страны, - это еще один убедительный пример полнейшей несостоятельности напрочь развенчанной марксизмом-ленинизмом искусственной концепции "всемирной еврейской нации". Еще один фактический пример, подтверждающий ленинское положение о том, что "совершенно несостоятельная в научном отношении идея об особом еврейском народе реакционна по своему политическому значению". Вот почему не только в Израиле сионисты грубо извращают биографию молодого советского поэта Павла Когана. На литературном вечере лондонского "Общества друзей евреев-иммигрантов" Павла Когана изображали абстрактным романтиком космополитического толка вне времени, вне класса, вне родины. Оголтело отрицали его участие в Великой Отечественной войне, в частности на героической Малой земле под Новороссийском. Яростно "вступился" лондонский "Бетар-Брит", точнее - "Центр молодежного движения национальных идеалов воспитания еврейской молодежи", и за молодого украинского поэта Арона Копштейна. Повод бетарбритовцам дал, не ведая того, я, рассказав в книге "Дикая полынь" о беседе талантливого поэта с писателем Сергеем Ивановичем Вашенцевым на финском фронте, куда комсомолец Копштейн добровольно ушел со студенческой скамьи Литературного института имени Горького. За несколько дней до гибели поэта на поле боя Вашенцев при мне сказал ему: "Вы прекрасно говорите по-русски, сочно и живописно". Копштейн ответил: "Я говорю и на идиш, и все же стихи буду и должен писать по-украински. На этом языке я впервые в жизни обратился к матери". А бетарбритовцев мои скупые строки об Ароне Копштейне только разъярили. Как всполошились они! С помощью услужливых советологов-литературоведов они, как мне рассказали в Лондоне, стали доказывать, что Арон Копштейн... никогда не писал украинских стихов, что Солодарь-де с антисемитских позиций пытается опорочить еврейского поэта. Лондонские бетарбритовцы так усердной громогласно "защищали" Копштейна от меня, что эта история стала известна в Италии студентам факультета русского языка и литературы Венецианского университета, чьим главным наставником является матерый антисоветчик Виктор Страда. А уж он, по словам беседовавших со мной студентов, безоговорочно принял сторону лондонских сионистов! Полемизировать со злобными клеветниками из "Бетар-Брита" о творчестве поэта-комсомольца считаю недостойным советского литератора. Что же касается венецианских студентов, грубо обманутых своими педагогами, то мне искренне, хочется, чтобы им попались на глаза эти строки. Может быть, они пробудят в них желание ознакомиться с проникновенными стихами Арона Копштейна, дышащими неподдельной любовью к Советской Украине и ее народу. Приведенные мною факты помогают понять, почему лондонские сионисты строго "предупредили" Романа. Ведь он не только берег книжку Павла Антокольского, но еще, как помните, посмел в Израиле возмущаться бесцеремонным искажением стихов советских поэтов на "разнообразных" вечерах. В Лондоне это было занесено в его досье. Кстати, Роман - не самый горемычный из многих тысяч молодых кратковременных израильтян, бежавших со "второй родины" куда глаза глядят. Но и его личные, воспользуюсь словами Павла Антокольского, "позывные бедствий" свидетельствуют о провокационности методов борьбы, которую ведет международный сионизм за молодые души. За день до моего отъезда из Лондона активисты заарканившей Романа молодежной сионистской организации были вызваны на Риджент-стрит, 4-12. Там, в апартаментах огромного дома, вместе с лондонским Сохнутом помещается британский филиал Всемирной сионистской организации. Приглашенным разъяснили, что все члены молодежных сионистских организаций, а они, активисты, в первую голову, обязаны при малейшей возможности убеждать население в насущной необходимости для стран НАТО иметь нейтронную бомбу, или, как ее называют на американский манер, устройство усиленной радиации. Представитель ВСО в своей инструктивной речи привел такой довод: - Пусть люди наконец знают, что нейтронная бомба уничтожает не танк, а только экипаж, не орудие, а только расчет. Это ведь так важно для обороны от войск Варшавского Договора, когда они нападут на Западную Европу. Этот чудовищный факт - еще один ясный ответ на вопрос: зачем международному сионизму нужна молодежь? Для воспитания яростных антикоммунистов, ревностных агентов терроризма, активных врагов мира и разрядки. По указке ЦРУ Шесть разных эпизодов из повседневной практики обыкновенного сионизма привел я в этом разделе. На шести разных точках планеты - в Нью-Йорке, Брюсселе, Хайфе, Вене, Роттердаме, Лондоне - произошли они. Читатель, возможно, уже догадался, почему, ведя его из страны в страну, как и в предыдущем разделе, привожу главным образом непосредственно связанные с молодежью эпизоды. И все же небесполезно, видимо, будет очертить здесь пределы тематической нацеленности моей скромной книги. Я стремлюсь прежде всего рассказать о борьбе сионизма за молодые души, о вредоносной деятельности его молодежных организаций, о грязных методах и средствах духовного растления и приобщения к терроризму, беззастенчиво используемых сионистскими пропагандистами и эмиссарами в беспрерывных попытках опутать своими тенетами молодых людей. Естественно, составившие книгу очерки не могут исчерпать во всей полноте столь жгучую тему и раскрыть все ее многообразные аспекты. Мои очерки написаны на основе зарубежных наблюдений, встреч и впечатлений. Как убедится читатель, за рубежом я беседовал не только с несионистами и антисионистами, не только с людьми, бежавшими из "страны обетованной". Искал я встреч и с сионистами. И, помимо рядовых, моими собеседниками становились иногда и сионисты повыше рангом - из таких, кто выполняет пропагандистские функции, выступает в печати, высказывается на пресс-конференциях. Некоторые из них - в запальчивости ли, из желания ли подавить идейного противника - нередко приоткрывали мне то, что обычно пытаются скрыть от посторонних. И касалось это преимущественно сионистской молодежи, ибо я стремился направлять наш разговор именно по этому руслу. Вот почему неполно и отрывочно приходится касаться на этих страницах многих других важных сторон идеологии и практики международного сионизма - одного из самых ударных и оголтелых отрядов империализма, ненавидящего прогресс и мир, выступающего против социализма и демократии. Молодому читателю, стремящемуся полнее узнать, кому, чему и как служит международный сионизм, заклейменный резолюцией ООН как форма расизма и расовой дискриминации, хорошо бы обратиться к изданным у нас документам Коммунистической партии Израиля, которые всесторонне и ярко показывают волчий облик этого реакционнейшего из реакционных движений. А мы сейчас вернемся к приведенным эпизодам - далеко не самым разительным, но весьма типичным для повседневной борьбы сионизма за молодежь. Как и сотни им подобных эпизодов, они вызвали весьма тревожные высказывания сионистских деятелей разного калибра. Подоплека подобной тревоги в различных ситуациях одна и та же: несомненные признаки утраты сионистского влияния на молодежь; многочисленные неудачи и провалы в неистовой борьбе сионистов за сколачивание надежной смены; медленно, но верно растущее разочарование приобщенной к сионизму молодежи в его идеалах; усиливающийся интерес еврейской молодежи Израиля и других буржуазных стран к социальным и политическим проблемам, не замыкающимся на сионизме. Вот почему приведенные эпизоды - самые обычные для сионистской повседневности - еще и еще раз напоминают, как велика ставка сионистов на молодежь, как рьяно готовы они бороться за каждого молодого человека, как неразборчивы в средствах борьбы. По поводу подобной циничной неразборчивости мне в пору работы над этой книгой довелось беседовать в Риме с итальянским сионистом Луиджи Майерманом. Мы встретились на Корсо Витторио Эммануэль, близ филиала Сохнута. Узнав, что римские сохнутовцы, подобно большинству их коллег в других странах, категорически отказались ответить мне на любой вопрос о положении израильской молодежи, синьор Майерман воскликнул: - А я, хотя это у нас не принято, откровенно рассказываю о сионизме нашим идейным противникам! И об Израиле тоже совсем откровенно! И я услышал следующее "откровение". - Не можем мы в такое горячее время анализировать, какие средства идейной обработки молодежи (так дословно и было сказано - "идейной обработки"! - Ц.С.) пристойны и какие циничны. Ведь пренебрежение сионистской теорией в рядах нашей молодежи дошло до того, что кое-кто уже вдумывается в высказывания Ленина. Даже записывает их! Только настоящий сионист может осознать, какая в этом таится опасность. Оказывается, из Афулы, небольшого израильского города, пришло необычайно тревожное для синьора Майермана сообщение. Гром среди ясного неба грянул там на собрании молодежной секции местной организации "Ахдут Гаавода", самой старой политической группировки сионизма. Возмутительницей спокойствия оказалась одна из немногих входящих в секцию девушек. - Мы все время твердим, что пролетарский интернационализм приносит огромный вред трудящимся. Честно говоря, я не могла понять, почему это так, - заявила она. - И теперь еще больше засомневалась в этом. Вот послушайте слова Ленина... - Девушка раскрыла блокнот и внятно прочитала: "Буржуазный национализм и пролетарский интернационализм - вот два непримиримо-враждебные лозунга, соответствующие двум великим классовым лагерям всего капиталистического мира и выражающие две политики (более того: два миросозерцания) в национальном вопросе". Что же получается? - спросила девушка. - Партия "Ахдут Гаавода" всегда считалась рабочей. А поддерживает она капиталистическую политику, разделяет капиталистическое миросозерцание. Неужели мы с вами должны поддерживать капиталистический лагерь, да еще в национальном вопросе? Не получается ли, что вредим трудящимся именно мы?.. - Вы, конечно, понимаете, как нам здесь, в Италии, было "приятно" узнать, - заключил свое откровение синьор Майерман, - что эта молодая отступница из Афулы читала книгу Ленина на итальянском языке? Прислал ей книгу земляк, который сейчас учится в Болонье на медицинском факультете. На этом факультете большая израильская колония. Мы решили прощупать настроения будущих израильских врачей.