союз с ней сегодня не менее опасен, чем союз с фашистской Германией в 1939 году. В течение ближайших десятилетий США прекратят свое существование как целостная территория и консолидированное население. Если это будет пущено на самотек, то разрушение Америки может быть трагично для человечества. Поэтому человеческое сообщество должно начать встречное движение и осуществлять регулирование этого катастрофического процесса по всем линиям будущего разлома США, национальной, расовой, финансовой, экономической, экологической и международной... Регулирование будет осуществляться через воздействие на слабые точки империи зла. Государства и народы мира должны всеми возможными путями создавать инфраструктуру сопротивления Соединенным Штатам, прежде всего посредством устройства специальных центров, работающих на их разрушение, осуществляющих разработку долгосрочной стратегии этого процесса и проведение непрерывной и массированной пропаганды через средства массовой информации. Необходимо постоянно, на наглядных примерах показывать преступный и паразитический характер Америки, нищету ее жизненных ценностей, духовно-нравственное убожество большей части американцев. Национальный разлом. Очерчивая линию национального разлома, прежде всего следует всемерно поддерживать и инициировать силы регионального сопротивления на отдельных территориях США, особенно в индейских резервациях, на Аляске и Гавайах, а также в таких регионах, как Техас, Нью-Мексико, Флорида и других южных штатах, ориентируя эти силы на создание суверенных независимых образований. Практическая работа должна вестись путем создания, обучения, финансирования групп сопротивления из числа местных жителей, воспитания лидеров освободительных движений на национальных и оккупированных Америкой территориях. В частности, на Аляске необходимо формирование политического движения за ее освобождение от американской оккупации и придания ей статуса самостоятельного государства, дружественного России. Настало время для создания на территории Америки ряда национальных индейских республик, обладающих суверенными правами. Эти республики должны иметь границы гораздо шире нынешних индейских резерваций и включать в себя земли, незаконно захваченные белыми. Правомерно и справедливо создание и поддержка повстанческих движений из мексиканцев за возвращение в состав Мексики ее северных территорий, незаконно захваченных США. Тяжелое материальное и моральное положение угнетенных национальных меньшинств Америки должно быть объектом постоянного внимания со стороны мирового сообщества вплоть до создания особого Меморандума об угнетенных народах США, а также применения к США экономических, политических и прочих санкций. Расовый разлом состоит в непреодолимом антагонизме между белыми и потомками черных рабов, до сих пор подвергающихся расовой дискриминации. Необходимо оказывать содействие негритянским движениям в их борьбе за справедливость, а также за создание негритянских самоуправлений в мес 23 тах численного преобладания негритянского населения, например, в НьюЙорке, имея в виду в дальнейшем их поэтапную суверенизацию в пределах соответствующих штатов. Финансовый разлом неизбежен и неминуем в силу особенностей денежной и ценовой политики Америки. Скорее всего он произойдет стихийно, но может быть и регулируем. Для этого необходимо, во-первых, способствовать разрушению фиктивной стоимости доллара посредством организации "бегства" от него путем выброса на рынок крупными партиями в трудный момент и последующего отказа от операций с ним, создания биржевой паники с характерной цепной реакцией. Во-вторых, стремиться к реформе мировых цен на сырье и топливо путем включения в них налогов на предполагаемую прибыль в конечном продукте, а также налогов на восстановление окружающей среды в пользу стран-экспортеров. Экономический разлом вызван усиливающимся несоответствием между гонкой потребления и ресурсными возможностями человечества. Американская экономика как машина, пущенная с горы без тормозов, не может остановиться, так как не имеет механизма самоограничения. Возможности экстенсивного развития исчерпаны... Поэтому, чтобы кормить молоха своей потребительской экономики, США придется еще больше отбирать у других, что в нынешних условиях затруднительно. Многие десятилетия ориентируясь преимущественно на экономическое ограбление других государств, манипулируя с мировыми ценами и фиктивной стоимостью доллара, США неуклонно теряли позиции лидера в высоких технологиях... Из-за острого несоответствия своих экономических возможностей и постоянно возрастающих потребительских требований уже во второй половине 90-х годов США войдут в полосу затяжного экономического кризиса. Международный разлом является следствием агрессивно-потребительской политики США по отношению к другим странам, многие жители которых понимают паразитический характер Америки. Между США и абсолютным большинством других стран происходит углубление противоречий, снять которые Америка не в состоянии в силу своего внутреннего устройства. На сегодняшний день Америка, пожалуй, самое тоталитарное общество на планете, и преобладающее число американцев... придерживается однойединственной точки зрения на многие общественно важные предметы. Где вы найдете еще такую страну, население которой 300 лет голосовало только за одну из двух партий? Выборы без выбора, чтобы возвести на высшую должность очередного ковбоя или плейбоя с внешностью и повадками манекена, обещающего американцам еще больше денег и товаров за чужой счет. Американские президенты -- это череда манекенов, характерным признаком которых является отсутствие всякой личности, всякого духовного начала... Мир марионеток-автоматов, управляемых невидимой "закулисой", жалкий и недееспособный с высот истинной человеческой культуры... Когда видишь репортажи с американских партийных съездов, то почему-то сразу же вспоминаются сцены нацистских съездов -- возбужденная толпа, скандирующая и топающая, объединенная одним марионеточным чувством к марионеточному фюреру или президенту, по человеческой потенции абсолютному нулю. Заменителем настоящей культуры в американском обществе стали кино-и телебизнес, символом которого являются дегенеративные личности, подобные Шварценеггеру или Сталлоне, воплотившие всю серость, банальность и примитивность американского кино... Фильмы, за которые сегодня в Америке дают высшие премии -- выражение регресса в общечеловеческой культуре, ибо они превращают человека в дегенеративное существо, оперирующее примитивными понятиями. Такое состояние духа и есть фашизм. 240 По данным председателя КГБ СССР В. Крючкова, в 60--70 годы американские спецслужбы осуществили вербовку целого ряда советских партийных и государственных чиновников, занявших позднее видные посты в партии и государстве. На средства ЦРУ создается целый ряд псевдообщественных фондов и организаций... осуществлявших разработки программ по дестабилизации положения в России, а также выпускается масса подрывной антирусской литературы, как, например, писания радикального русофоба А. Янова... При- ч шедшие к власти "демократы" стали выразителями "национальных интересов Америки" в России. После разрушения СССР Америка уже не имеет никаких серьезных ограничений на пути к мировому господству, происходит катастрофический крен в сторону создания силовых террористических структур, раковой опухолью охвативших весь мир, которую сегодня испытывают на себе народы Ирака, Балкан, Сомали... частью таких силовых структур становится Организация Объединенных Наций. Чингиз-хан и Гитлер с их антигуманными системами были обречены, потому что противоречили природе человека. Именно поэтому фатально обречена и Америка, именно поэтому у нее нет будущего". Разумеется, страстные тирады Платонова так же злобно невежественны, как антисемитские пассажи Гитлера. И конечно же, покуда за ними не стоит мощь ядерной сверхдержавы, нацеленной на уничтожение Америки, как нацелена была мощь Германии на уничтожение еврейства, на них можно просто не обращать внимания. Но пока гарантий, что после Ельцина реваншистам не удастся овладеть Кремлем и пустить в дело ненавистнические планы, мир не имеет. 241 Глава одиннадцатая Генералы и их армия На протяжении многих страниц перебирали мы аргументы идеологов оппозиции, пытаясь прояснить для себя мотивы, по которым все они столь решительно отвергают демократию -- как будущее России и мира. И в то же время, мы видели, политики оппозиции так далеко не идут. По крайней мере, в своих декларациях. Пусть не сразу, а лишь после продолжительного авторитарного антракта, но демократию России они обещают. Пусть не западную, не многопартийную, а мифическую "истинно русскую", но все-таки демократию. Даже самый бескомпромиссный из них, Владимир Жириновский, и тот назвал свою партию либерально-демократической. Зачем им это нужно -- догадаться не трудно. Как ни презирают они колеблющееся прозападное большинство, склонить его на свою сторону им все-таки необходимо. Без этого психологическую войну им не выиграть. Как ни противен им Запад, они все же хотят выглядеть в его глазах не бандитами с большой дороги, а респектабельными "нео-консерваторами", с которыми можно иметь дело. Они знают слабость западных консервативных политиков к умиротворению агрессора во имя международной стабильности. Глупо было бы, с их точки зрения, этой слабостью не воспользоваться. Тем более, что у западных политиков нет, они надеются, никакого способа проверить искренность их "консервативно-демократической" риторики. На самом деле, однако, способ такой существует. Но очевиден он становится, лишь когда мы не ограничиваемся обсуждением их риторики, а рассматриваем оппозицию в действии. Кроме идеологов и политиков, у правой оппозиции есть еще два компонента -- это люмпенские массы и уличные вожаки, которым эти массы доверяют больше, чем всем оппозиционным генералам вместе взятым. И пока на сцене не возникает "патриотическая" толпа, та самая армия, которую генералы намереваются вести на штурм Кремля -- можно сказать, что мы еще оппозицию не знаем. Самым причудливым образом возродилась сегодня в рядах оппо244 зиции вечная и мучительная русская проблема взаимоотношений между интеллигенцией и народом, между патрициями и плебсом, между теми, кого д-р Гумилев назвал бы "пассионариями", и их последователями. И только разобравшись в этих взаимоотношениях, можем мы охватить взглядом все пространство психологической войны и, в частности, определить, насколько искренни в своих "консервативно-демократических" декларациях политики оппозиции. Начать придется издалека, с времен уже отшумевших, изжитых, а многими, возможно, и подзабытых. С лета 1992-го, когда в Москве произошли два события, показавшие эту связь в неожиданном повороте. "Единение с народом" О первом из них мы уже довольно подробно говорили в третьей главе. Я имею в виду торжественное открытие в центре Москвы Русского национального собора, где заседала "патриотическая" интеллигенция, ее цвет, ее надежда -- включая двух бывших кандидатов в президенты России. "Писатели-патриоты Василий Белов и Валентин Распутин соседствовали с бывшими любимцами прозападных демократов Юрием Власовым и Станиславом Говорухиным. В президиуме съезда сидели рядом узник КГБ девяностолетний Олег Волков и генерал КГБ Александр Стерлигов, академик-диссидент Игорь Шафаревич и некогда член Политбюро Российской коммунистической партии Геннадий Зюганов, генерал-полковник Альберт Макашов и лидер неармейской военизированной организации Александр Баркашов. На съезде можно было увидеть ослепительную актрису Татьяну Доронину и суровых донских казаков, известного всей стране [телерепортера] Александра Невзорова и не страдающих от популярности промышленников и предпринимателей. Вблизи от главного редактора ленинской "Правды" кресло в зале занимал главный редактор антиленинского журнала "Наш современник""'. Как видим, автор этой заметки, оппозиционный журналист, старался не только подчеркнуть значительность состава, но и сделать перечень торжественным символом единения оппозиционной элиты, братания ее волков с ее овцами перед лицом общего врага. Другим событием был митинг "патриотических" масс в Останкино, у телецентра, переросший в многодневную осаду, и 22 июня, в годовщину начала нацистского нашествия на Россию, закончившийся жестокой схваткой с милицией. Тут собрались солдаты оппозиции, тысячи простых нетитулованных оппозиционеров, пришедших под красными знаменами "Трудовой России" Виктора Анпилова и черно-золотисто-белыми -- Русской партии Виктора Корчагина. Совпадение двух этих событий, собственно, и планировалось идеологами оппозиции как еще один грандиозный символ -- на этот раз единения интеллигенции с народом, генералов с армией. Было даже официально объявлено, что "во второй половине дня [12 июня] делегаты съезда присоединятся к митингу"2. Как объяснял читателям репортер "Дня" в статье с набранным аршинными красными буквами поперек всей первой полосы заголовком "Русские идут", "12 июня 245 стало днем, когда впервые русские интеллигенты и рядовые русские рабочие объединились вместе не для того, чтобы защищаться от погибельной власти, а чтобы идти на нее в атаку... Отныне русская интеллигенция готова не только критиковать оккупационный режим, но и бороться с ним. Готова она искать и единения с народом"3. Разумеется, и дата события была символической. Ровно год назад, 12 июня 1991 г., народ России впервые в истории избрал свободным голосованием своего президента. Русский Собор вместе с митингом в Останкино предназначен был опротестовать этот выбор народа. Речи с трибуны Собора были тоже символическими. О единении были речи: интеллигенции с народом, левых с правыми, белых с красными. Один из молодых идеологов оппозиции Сергей Казеннов Митинг так их по свежим впечатлениям суммировал: "Не на второй, на десятый план [должна отойти] извечная вроде российская проблема левых -- правых, красных -- белых. Причем это отнюдь не должно быть "временным перемирием" в период борьбы с общей угрозой. Участникам различных движений, входящих в ОПО [объединенную патриотическую оппозицию], давно пора понять, что их разделяют символы прошлого, но отнюдь не задачи будущего"4. А теперь посмотрим, о чем были речи в Останкино -- о "задачах будущего" или о "символах прошлого". Нам поможет в этом прекрасная запись русской эмигрантки Марины Хазановой, оказавшейся в эти дни в Москве. "Когда я подошла к площади возле телецентра, там уже стояли тысячные толпы с сотнями лозунгов. Я стала обходить группы и читать лозунги. Вот наиболее типичные: "ТВ и радио -- публичный дом. Заражение сионизмом гарантируется", "Сплотись, обманутый народ, и с трона свалится урод", "Проклятье матерям, давшим жизнь ублюдкам Горбачеву и Ельцину"". Далее Хазанова рассказывает о речи генерала Макашова, прибывшего на митинг с Собора. Он "сразу заявил, что, увы, ему очень не повезло, так как его угораздило родиться 12 июня, вдень национального позора России. Толпа начала скандировать "Ельцин Бушу продал душу", а потом "Долой Ельцина!" и "Да здравствует Макашов!" Генерала сменил поэт Гунько, поставивший толпу в известность, что "Ельцин -- фекалии партии, и он отравил ими всю страну... Иудушка Ельцин предал нас. Но Иуда, по крайней мере, удавился. А этот палач народа удавит нас". И опять толпа скандировала "Долой Ельцина! Долой! Долой!" Я видела, как увеличивается заряд ненависти, как наливаются яростью лица, как сжимаются кулаки... Чуть поодаль стояли чернорубашечники, представители Союза русской молодежи. Когда я подошла, слушателям предлагалось записываться в отряды народного ополчения, дабы бороться за восстановление на престоле руского православного царя, а не... жидовских наймитов. Поднятые над толпой лозунги предлагали удушить одной веревкой Абрама Яковлева и Козырева Андрея Абрамовича [речь об архитекторе перестройки 246 Александре Николаевиче Яковлеве и министре иностранных дел Андрее Владимировиче Козыреве]. И здесь тоже скандировали "Иуду повесить!" и размахивали хоругвями с изображением Христа... Эмоции накалялись. Толпа с криками "Долой жидов с телевидения!" кинулась штурмовать телецентр. Началась потасовка с милиционерами. Какая-то взлохмаченная дама с глазами, вылезающими из орбит, лупила древком знамени милиционера, который не пропускал ее в здание телецентра. Группа рядом со мной старалась разбить линию металлических барьеров и громко кричала "Сионистов к ответу!" и "Где прячется жид Яковлев?" [Здесь уже речь о Егоре Яковлеве, тогдашнем председателе телерадиокомпании]". После драки с милицией группа митингующих прорвалась в телецентр и была принята Егором Яковлевым, который согласился начать переговоры, но в понедельник, 15 июня. На следующее утро Марина Хазанова вернулась в Останкино. "Перед моими глазами рядом с телецентром раскинулся палаточный городок, обвешанный лозунгами... Я задала вопрос одному из палаточников: "Скажите, пожалуйста, а что вы сделаете, если вам не дадут время на телевидении?" Ответили однозначно: "Перебьем всех жидов". ... В это время от дверей телецентра послышалось много раз повторенное: "Жид, жид, жид". Я бросилась туда. По обе стороны от входа в две шеренги стояли субъекты, часть которых не вполне твердо держалась на ногах. Они рекомендовали себя представителями Русской партии. Каждый входящий и выходящий из телецентра подвергался оскорблениям. При мне девушка явно славянской внешности попыталась не идти сквозь строй, а выскочить сразу наружу. Не тут-то было, партийцы взялись за руки и прогнали голубоглазую красотку под крики "жид" через весь коридор. Большинство телевизионщиков шли сквозь строй молча, стараясь не поднимать глаз. Я стояла около получаса и ничего, кроме выкриков: "Жид, убирайся в Израиль!" -- не слышала. Скандировали громко, с лихостью, чувствуя свою безнаказанность... Существует мнение, что пикетчики только и мечтали о том, как спровоцировать власть, как обрести своих мучеников, о которых заговорит весь мир, а власти не хотели им дать эту возможность и поэтому бездействовали. Дальнейшие события во многом подтверждают эту версию. Но все-таки миллионы людей видели по телевизору, как избивали милиционеров, как издевались над телевизионщиками, как громилы плевали женщинам в лицо, как журналистов избивали палками за то, что они стара Две гипотезы Контраст -- вот что, наверное, прежде всего бросается в глаза. Цветовой, если угодно, контраст. "Красно-белые" генералы и кабинетные стратеги произносят благочестивые речи о единении с "патриотическим" народом, собравшись в центре Москвы, в то время как этот самый "патриотический" народ беснуется поодаль в приступе фашистской эпилепсии. Не было в Останкино ни "красных", ни "белых"-- одни "коричневые". И язык, на котором они говорили, был 24 язык расовой войны: "Жид! Жид! Жид!" Все для них "жиды"-- и "Абрам Яковлев", и "Абрамович Козырев", и даже "Барух Эльцан" (Борис Ельцин). Оказалось, что солдаты оппозиции, завербованные своими уличными вождями, просто не знают другого политического языка. Конечно же, "пассионарии" Собора, вопреки обещаниям, не присоединились к митингу. Только командированные визитеры, как "красно-белый" генерал Макашов, которого упомянула Хазанова, или Проханов, или Жириновский со своим стандартным заклинанием "не забывать о нашем последнем средстве -- ядерном шантаже"6. Ни один из них не сделал ровно ничего, заметьте, чтобы унять разбушевавшуюся люмпенскую толпу. Короче, генералы и армия говорят на разных языках, мыслят в разных терминах и даже окрашены в разные цвета. Как объяснить этот поразительный контраст? Тут возможны две гипотезы. Первая. "Красно-белые" генералы не контролируют свою "коричневую" армию. Стоит ей выйти на простор самостоятельного действия, она начинаетжить своей отдельной, совершенно независимой от них жизнью. Если эта гипотеза верна, "патриотическая" интеллигенция играет с огнем. Ибо, когда ей удастся выпустить из бутылки "коричневого" джинна, он, руководимый своими уличными вожаками и инстинктивным животным антисемитизмом, сметет ее со своего пути вместе со всем ненавистным ему "малым народом". Ибо политического языка он не понимает. Только расовый. Понравится ей "Абрам Макашов" или "Абрамович Проханов"? К этому вопросу, впрочем, мы еще вернемся. Вторая. К этой гипотезе все больше склоняется либеральная публика в Москве. Никакой пропасти между "красно-белой" интеллигенцией и "коричневыми" массами на самом деле не было. Было разделение труда. Одни произносили парламентские речи и разыгрывали спектакль единения "белых" с "красными", вербуя таким образом колеблющееся большинство. А другим просто не было нужды маскироваться, вот они и раскрыли истинную сущность оппозиции. Да и не умеют люмпены притворяться, как убедилась 3 октября 93-го вся страна. Одним словом, фашизм -- и вверху, и внизу. Как позже, после кровавых событий 1 мая 93-го, сформулировал известный московский либеральный юрист Андрей Макаров, "многие люди, несмотря на предупреждения, не верили, а может, просто не хотели верить, что фашизм в нашей стране возможен. 1 мая мы увидели, что и в России он стал реальностью"7. Хазанова увидела это в Останкино. Другие, включая бывшего вице-президента Руцкого, в феврале 92-го, на Конгрессе гражданских и патриотических сил в кинотеатре Россия, о чем речь у нас впереди. Третьи, включая зрителей CNN во всем мире, во время октябрьского мятежа. А многие и задолго до всего этого -- накануне путча в августе 91-го. Вы не можете себе представить, с какой страстью предостерегали меня мои московские либеральные друзья, когда в 1991 -- 92-м проводил я свою серию диалогов с лидерами оппозиции. Согласился 248 бы Томас Манн встретиться с Гитлером?-- допрашивали меня перед встречей с Прохановым. Другие опасались, что после встречи с Зюгановым или с Жириновским уважающие себя москвичи перестанут подавать мне руку. Я все-таки встретился, как знает читатель, с этими людьми. И со многими другими. Встречался в первую очередь потому, что не верил -- и по-прежнему не верю -- во вторую гипотезу. Не думаю, что все генералы оппозиции -- "коричневые". Именно поэтому непременно нужно было мне разобраться, что же в таком случае ими дви-жет, какдалеко готовы они пойти, опираясь на "коричневую" люмпенскую армию и сотрудничая с ее вождями. Нужно было выяснить, с кем из них можно найти если не общий язык, то хотя бы общую почву для диалога. Кого можно, а кого нельзя рассматривать как "неоконсервативную" силу? Как конструктивную, если угодно, оппозицию? Если не среди "красных", то, может быть, среди "белых"? Или "красно-белых"? Или хотя бы среди "перебежчиков"? У всех своих собеседников я спрашивал: замечают ли они, что на все их отчаянные призывы спасать Россию откликаются лишь те, кто знает один только способ спасения -- бить жидов? А если замечают, то не озадачивает ли их эта жуткая закономерность? И не страшно ли им опираться на фашистов, если там, где фашисты, всегда кровь, только кровь и ничего, кроме крови? Ни одного прямого ответа я не получил. Верю я в нее или нет, но вторая гипотеза достаточно прочно подкреплена фактами и свидетельствами. Некоторые из них относятся к тем же двум событиям лета 92-го. "Один народ, один рейх, один фюрер" 12 июня, отправляясь с Собора в Останкино, Александр Проханов заявил: "У нас один враг, одна мировая сионистская гидра нас гложет и жрет"8. В те же дни, на том же Соборе заслуженный "патриот", непримиримый парламентский боец оппозиции Николай Павлов упрекнул коллег: "90 процентов собравшихся здесь ругают, извините, евреев, и только 10 процентов учат русских, что надо делать"9. Его освистали и затопали. Наблюдение Ольги Бычковой, корреспондента "Московских новостей": "Все, что составляло обязательный фон выступлений на Соборе, что пережевывалось в кулуарах, прорывалось в докладах, но не вошло в программные документы... осело на останкинских турникетах"10. А печать? Газеты и журналы оппозиции? Может быть, и не генералы их редактируют, но уж наверняка и не темные люмпены. Было подсчитано, что "в одной только Москве издается свыше 30 газет и 6 журналов фашистской и антисемитской направленности... В Вологде, Екатеринбурге, Златоусте, Иркутске, Магадане, Нижнем Тагиле, Новосибирске, Тюмени, Махачкале, Днепропетровске, Минске, Новгороде выходит еще 18... Суммарный тираж только сугубо антисемитских изданий достигает, по некоторым данным, нескольких миллионов экземпляров"12. "Направленность"-- слово спокойное, 249 академическое. А открыли бы вы столичную газету "Русское воскресение", которая выходит под девизом "Один народ, один рейх, один фюрер" и публикует "Справочник патриота-черносотенца" с подзаголовками "Жиды", "Жиды у власти" и "Гитлер -- человек высокой морали"12! И "бравые ребятки", как называет боевиков, Татьяна Яхлакова, один из самых чутких либеральных журналистов,-- это тоже уже не толпа. "Одни собирают подписи за импичмент президенту, другие тем временем формируют штурмовые отряды. Рядом с боевиками "Памяти" уже подрастают "волонтеры" Национально-республиканской партии (НРПР),^ "рабочие дружины" РКРП (Российской коммунистической рабочей партии),14 казачьи формирования РОСа (Российского общенародного союза)15 и, что существенней, готовый рекрутироваться под патриотические знамена люмпен-резерв, пока еще играющий безобидную роль клакеров вокруг Анпилова и К╟. Кто даст гарантии, что эти бравые ребятки не пойдут в один прекрасный день крушить офисы и квартиры "новой буржуазии", как это уже сделали с машинами иномарок возле Останкино?"16 Действительно, контраст исчезает. Всю оппозицию, получается, можно подать в одной цветовой гамме. Но не будем спешить с выводами. Пора познакомить читателя с четвертым компонентом оппозиции -- с промежуточным звеном между "красно-белым" генералитетом и "коричневой" армией, с уличными вождями люмпенской толпы. Красный Дантон Здесь есть из кого выбрать. Александр Баркашов и Виктор Корчагин, провозгласившие, что все беды России -- от евреев и учиненного ими "геноцида русского народа", лидер НРПР Николай Лысенко с его мечтой о "великой империи"-- каждый по-своему интересен, а иные уже и до генералов дослужились. Возьмем, пожалуй, самого популярного из этих вождей. Еще до октябрьского мятежа, в котором он, естественно, играл одну из главных ролей, "неистовый Анпилов", как характеризовала его "Правда", был признанным организатором коммунистических масс, Красным Дантоном, если угодно. В отличие от ренегатов "Памяти" Лысенко или Баркашова, он клялся "пролетарским интернационализмом" и, как мы скоро увидим, очень обижался, когда его обвиняли в антисемитизме. И все-таки в минуту откровенности у него прорывалось: "Я хочу, чтоб услышали мой предостерегающий крик -- как бы здесь не поддаться сионистскому течению современного мира... В этом смысле я больший националист, чем многие патриоты"17. Философия Виктора Анпилова предельно проста: "Лично мне социализм дал все -- я получил возможность бесплатно учиться, от ремесленного училища до МГУ. Считаю, меня выучил рабочий класс, а потому... клевета на наш строй , попытки приклеить ему ярлыки вроде "казарменного социализма", "империи зла", "тоталитарного государства" вызывают у меня внутренний протест"18. Вот и все. Человеку 250 недурно жилось в брежневском СССР (Анпилов был корреспондентом московского радио в Никарагуа), он хотел его вернуть и делал для этого все, что мог: мотался по митингам, произносил пламенные речи, поднимал массы на демонстрации, а если надо, и на штурм (и теперь на его совести кровь погибших). Он научился разговаривать с массами, он прирожденный уличный демагог. "Белых" он презирает, считает их предателями: "Лидеры соборов, еще недавно бережно гладившие свой партийный билет и обеспечившие себе карьеру именно благодаря этому билету, вдруг заявляют о том, что им с коммунистами не по пути"19. В отличие от таких оппортунистов, Анпилов "уверен, что без советской власти не навести порядка в собственном доме"20. Об уровне его политической компетентности говорит хотя бы такой курьез. На одном из митингов он заверил толпу, что "оккупационному режиму" в Москве осталось жить не больше нескольких месяцев, поскольку в январе 1993-го "его главного спонсора Буша сменит в Вашингтоне товарищ Пьер Руссо"21. Почему "красный" Анпилов систематически предводительствовал на "коричневых" вакханалиях? Ну, а почему бы тогда не спросить, как это он умудряется считать себя и пролетарским интернационалистом, и "большим националистом, чем многие патриоты", одновременно? И почему не сомневается, что техасский миллиардер Пьер Руссо, то бишь Росс Перро, ему товарищ? Временами у меня складывалось впечатление, что Анпилов, живя архаическими догмами, просто не способен понять, что происходит -- не только в мире и не только в стране, но даже у него перед глазами -- в Останкино. Иначе вряд ли он мог бы настрочить в ответ на обвинения в шовинизме негодующую бумагу: "В связи с распространением средствами массовой информации клеветнических слухов, будто в Останкино идет борьба против евреев, движение "Трудовая Россия" считает необходимым заявить следующее. В Останкино под лозунгом "Слово -- народу!" идет борьба против лжи, за честь и достоинство человека труда вне зависимости от национальной принадлежности"22. Действительно, "коричневые" шеренги, пропускавшие сквозь строй журналистов, называли жидами всех подряд -- "вне зависимости от национальной принадлежности". Может, это его и ввело в заблуждение? Таких вот людей выбросил на поверхность событий коллапс авторитарной цивилизации в России. Страшный выбор Когда у человека в голове такой сумбур, много с него не спросишь. К тому же, возможно, с точки зрения улицы, идеальный фюрер как раз и должен быть таким --"коричневым" коммунистом. Интереснее было задуматься о другом: почему настоящие "красные" интернационалисты, как, скажем, Алексей Пригарин, не отказались от "коричневого" союзника? Почему, наоборот, вместе с ним подписали заявление, лицемерная лживость которого уж для них-то наверняка была очевидна? 251 Скажу сразу: по той же причине, по какой "белые" националисты, как Проханов, не отреклись от Баркашова, а демократические "перебежчики", как Виктор Аксючиц -- от Лысенко. Потому что они от этих людей зависят. Покуда они ведут интеллигентские разговоры или парламентские баталии, они могут казаться себе "красными" или "белыми" или, если хотите, "красно-белыми". Но едва оппозиция начинает действовать не в парламенте, а на улице, готовая, говоря словами репортера "Дня", "не только критиковать режим, но и бороться с ним", едва на сцене появляется ее "патриотическая" армия, как оказываются ее генералы перед страшным выбором. Ибо другой армии, кроме "коричневой", у них просто нет. Они не могут ни принять ее в свой круг, ни отказаться от нее -- как бы ни была она им противна и страшна. Ибо без нее они генералы без армии. Короче, все они --"белые" и "красные" одинаково -- постоянно дрейфуют между Сциллой и Харибдой. Между "коричневым" исступлением люмпенской толпы, ведомой Анпиловым, Лысенко или Баркашовым, и гадким утенком послеавгустовского режима, хаотического, некомпетентного, насквозь коррумпированного, но все же способного открыть если не ворота, то, по крайней мере, калитку к принципиально неприемлемой для них демократии. Настоящей -- а не мифической, "истинно русской". Другими словами между перспективой отечественного фашизма и перспективой "западной" свободы. Я говорил об этом выборе с лидером "красных" Пригариным и с лидером "белых" Прохановым. Проханов был откровенней. Послушайте, что он мне сказал. -- То, что сделали с нами теперь, это же преступление! Свалить на голову авторитарной империи демократические институты -- мы взорвались, мы уничтожены. "Русский монстр" -- Но ведь то же самое случилось с Японией, -- возразил я,-- и ничего не взорвалось. -- Нет, не то же самое. В Японии демократия была под контролем американских штыков. -- Но что же делать, если этих штыков нет? -- Дать нам, русским националистам, немедленный выход во все эшелоны власти, политики и культуры... И тогда мы этой угрюмой, закупоренной в массах русского населения национальной энергией, которая еще немного и может превратиться в энергию взрыва, может стать национальным фашизмом, будем управлять. -- Но Александр Андреевич, вы ведь сами признаете, что национальная энергия, о которой вы ведете речь, --дикая, фашистская, коричневая энергия. Откуда же у вас уверенность, что "тонкая пленка русской культуры", как называете вы себя и своих товарищей, справится с такой энергией? Вы ведь все время подчеркиваете ее хрупкость. Где в этом случае гарантия, что не найдет она себе других лидеров, покруче вас, скажем прямо, фашистских лидеров, которым 252 уже и вы сами покажетесь либералами и предателями национального дела? В конце концов жирондисты стали жертвами якобинцев, а меньшевики жертвами большевиков, несмотря на то, что вместе боролись. Не может ли так случиться с вами? -- Конечно. Но ответственность за рецидив крайних форм русской национальной энергии несет не патриотическая интеллигенция, которая пытается дать ей канал, имя, лексику, культурные управляемые формы, а та слепая, вульгарная политология, которая рядится сейчас в мундиры высоколобых Шеварднадзе и Яковлевых... Едва они уничтожат тонкую пленку русской культуры, русская национальная энергия станет дикой. Она будет помещена в огромные индустриальные регионы бастующих заводов, в блатные зоны Сибири, и оттуда вылезет русский монстр, русский фашизм, и вся эта омерзительная, близорукая, бесовская, победительная демократическая культура будет сметена. "Нам нечего терять" И тогда я снова спросил его: не боится ли он сам этого "русского монстра"? Ведь кто бы ни помог ему вылезти, будет он страшен, скорее всего смертелен для России. В ответ услышал: "Мы уже ничего не боимся, мы живем после конца, мы прошли все гильотины, голгофы, нам нечего терять". Поскольку продолжалась эта дуэль больше двух часов, я не стану утомлять читателя дальнейшими подробностями. И так уже, думаю, ясно, что никакой Проханов не фашист, каким видят его московские либералы. Он игрок. Азартный, рисковый. Он нисколько даже не скрывает, что русский фашизм -- его козырный туз. Он добивается власти, авторитарной, жестокой, если надо, руководимой "национальной идеологией", тем, что "на нашем сленге мы называем русской идеей". Если для того, чтобы этой власти добиться, надо пойти на риск русского фашизма, Проханов пойдет. Он знает, что гарантий нет. Он ничего не просит и ничего не обещает. А уж что там может случиться с Россией, тем более с миром, его просто не занимает: "нам нечего терять". Я задал последний вопрос: как он объясняет, почему обещанного взрыва до сих пор не произошло? Проханов ответил историческим примером: "Португальская революция закончилась тогда, когда четыре миллиона португальцев, выгнанных из Анголы и Мозамбика, вернулись домой -- все, гвоздики кончились. Когда вернутся наши беженцы, они первые, денационализированные наши совки, которые совсем забыли, что они русские, поймут тогда, им на их, извините, заднице ремнем пропишут, что они русские, и они возбудятся даже чересчур, вот где заложена крайняя, даже фашистская форма"23. Мне хотелось бы, чтобы читатель запомнил эту связь между проблемой русских беженцев и русским фашизмом. 253Эксперимент Если хотите увидеть модель сегодняшнего "патриотического" политика -- смотрите на Проханова, наиболее откровенного и уж безусловно наиболее красноречивого из всех. Нет, они не "коричневые", эти генералы оппозиции,-- берусь это утверждать. Но прикованы к "коричневым", как каторжники к галере. Нет у них других козырных карт. И это делает их политику крайне негибкой, догматической. Никто, как я убедился на собственном опыте, не в состоянии исполнять роль"конструктивной оппозиции"- ни "красные", ни "белые". Остается им одно -- выдавая нужду за добродетель, рекомендовать себя "просветителями" дикой люмпенской массы. Но и эта роль им плохо дается. Впервые наглядно, экспериментально, если угодно, продемонстрировал это Конгресс гражданских и патриотических сил 8-9 февраля 1992 г. Организовали его "перебежчики" Виктор Аксючиц с Михаилом Астафьевым. С их стороны это был очень смелый шаг, поскольку в глазах "патриотов" они -- вчерашние демократы, лидеры интеллигентских мини-партий, каждая из которых вдобавок определяла себя как демократическую24,-- выглядели, естественно, "жидомасонами". Но они верили в "просвещенный патриотизм", в то, что каким-то магическим образом им удастся отделить овец от козлищ, белых патриотов от "коричневых" дикарей -- и от "красных" ихтиозавров. Увы, еще задолго до созыва Конгреса обнаружилось, что затея мертворожденная. Не было у вчерашних "жидо-масонов" своей армии. Пришлось бить челом самому, с их точки зрения, умеренному из "коричневых" вожаков Николаю Лысенко, пригласив его в Оргкомитет. Я был в кинотеатре "Россия" в день открытия Конгресса. У входа волновались "непросвещенные" патриоты. Подняв лес плакатов, протестующих против "демократов-сионистов", которые пытаются "оседлать патриотическое движение", они кричали "просвещенным" делегатам: "Вас обманывают!", "Вас заманивают в ловушку!" Но кинотеатр, в отличие от телецентра в Останкино, охраняли, поигрывая нагайками, молодцеватые казаки, в ту пору еще экзотическая новинка в Москве -- и "непросвещенные" не решились штурмовать двери, остались на улице. Впрочем, если бы их и пустили в вестибюль, они не обнаружили бы там никакой ловушки. Никто никого не пытался обмануть. Те же самые газеты продавались там, что и на всех "патриотических" сходках. И те же памфлеты, трактующие "использование иудеями христианской крови": вместе с другими аналогичными сюжетами. Огромный плакат поперек вестибюля гласил: "Прости, распятая Россия!" И всякому желающему доступен был "Список палачей России". Короче говоря, я попал на стандартный "коричневый" митинг. Зря, право, волновалась у входа толпа. И зря преграждали ей вход. "Непросвещенные", безусловно, чувствовали бы себя здесь дома. 254 Ход конгресса полностью подтвердил это первое впечатление. Речи организаторов зал встретил недоверчиво, настороженно. Оживился он, лишь когда на сцене появился вице-президент Александр Руцкой, присутствие которого было необыкновенно важно для организаторов. Оно легитимизировало все предприятие, служило гарантией, что не какие-то там безвестные парламентские "жидо-масоны", но сам верховный патриот страны готов возглавить нарождающееся движение "просвещенного патриотизма". Говорил Руцкой, правда, плохо, сбивчиво. Те, кто писал ему доклад, явно не рассчитывали на эту напряженную, наэлектризованную аудиторию, ожидавшую скорее призыва к оружию, нежели академических экзерсисов. Зал заскучал. Но лишь до момента, когда вице-президент сделал роковую ошибку. Положившись на организаторов конгресса, он решил, по