ого процесса, видимо, уже не за горами. Процесс закрепления человеческого в человеке, очевидно, будет сопровождаться и увеличением способности к передаче знаний, закрепляемых в словах, по наследству. Общее социальное значение знаний, добытых наукой и вовлеченных в производственный процесс, неизмеримо возрастет в будущем, и знания об окружающем мире во многом будут определять сущность человека. Эту способность можно определить как реакцию нервной системы человека на стремительное увеличение объема знаний, на усложнение взаимодействия с природой. Некоторые же наши знания, навыки, корнями своими уходящие в далекое прошлое человека, а то и в мир животных или физиологию, уже сейчас передаются детям по наследству (что и свидетельствует о вероятности предположения). Примером тому может служить, скажем, свойственный многим людям инстинктивный страх перед темнотой, боязнь незнакомого пустого помещения, характерная для немалого числа женщин или детей (последнее, вероятно, восходит к навыкам, приобретенным в "пещерный период" жизни человека); дети до сих пор боятся оставаться одни в доме-это тоже от прошлого. Передаются по наследству и проявляются у детей в очень раннем возрасте навыки материнства и "воинственности". Передаются по наследству и некоторые "артистические" навыки, восходящие к подражанию, копированию, на что способны и животные. Интересно, что чем "моложе" в историческом плане навыки, тем хуже они передаются по наследству. Так, способность рисовать, свойственная только человеку, наследуется слабее, чем артистическая способность. Пока нет никаких доказательств передачи по наследству самого "молодого" из людских навыков - навыка владения письменным словом, который, видимо, еще не кодируется в нервной ткани *. (* Впрочем, в данном случае нельзя не вспомнить о любопытнейшем открытии, сделанном нашим великим генетиком академиком Н. К. Кольцовым еще в 1926 году. Он установил, что родственные узы связывали А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, П. Я. Чаадаева, Ф. И. Тютчева, Д. В, Веневитинова, А. И. Одоевского, А. К. Толстого, В. Ф. Одоевского и даже А. Н. Толстого, нашего современника). Вероятно, существует еще немало навыков и знаний, закодированных в нервной системе и передающихся по наследству, но мы не умеем проявлять их. Они "сами" проявляются у гениальных или очень талантливых людей, а порою - как это ни парадоксально - и у людей со специфически больной психикой (при галлюцинациях люди нередко видят картины, которых сами никогда не видели, но которые могли видеть их предки, - проблема так называемой "глубинной памяти"), В дальнейшем же наши потомки подыщут ключи к различным кодам, научатся расшифровывать, проявлять нужные унаследованные знания и глушить, устранять ненужные, устаревшие. Трудно представить себе, что люди будущего обойдутся при этом без достижений микроэлектроники, кибернетики. Вероятно, с их помощью будут "нащупаны" связи, "концы" которых пока теряются где-то в тайниках нервной системы. Разумеется, это не означает, что мозг человека перестанет схватывать все новое: эта способность значительно усилится хотя бы потому, что не нужно будет затрачивать время, энергию на заучивание азов. А теперь немножко пофантазируем, постараемся представить себе, что будет означать подобная психологическая эволюция для общества будущего. Самое главное, наверное, заключается в том, что именно благодаря этой эволюции человек получит реальную возможность управлять собственной природой. Проявляя и усиливая уже заложенную в ребенке психическую наследственность, люди высокоразвитого коммунистического общества будут буквально формировать гениальных ученых, инженеров, музыкантов, художников, писателей. Призвание воспитателя, педагога выдвинется в ряд наиважнейших в обществе будущего: они станут в полном смысле слова производительной силой, они будут ответственны за создание необходимого количества талантливейших специалистов для самых различных областей хозяйства, науки, жизни вообще. Пока же, в возрастном разрезе, изменение талантливости в целом по человечеству представляет собой некую "пирамиду способностей". В раннем возрасте почти нет неталантливых детей, в школе их уже значительно меньше, еще меньше - в вузах, хотя туда проходят по конкурсу; во взрослом же возрасте остается совсем ничтожный процент по-настоящему талантливых людей, и это относится, очевидно, ко всем областям творческой деятельности. Подсчитано, в частности, что реально двигает науку вперед лишь три процента занятых научной работой людей ("Природа", 1969, No 9). В социально-биологическом плане утрата талантливости с возрастом объясняется, судя по всему, просто: наибольшие способности нужны человеку в период освоения азов жизни и самоутверждения в ней, то есть в ранние годы; затем начинают преобладать в мышлении и поведении приобретенные навыки, стереотипы, усвоенные, прочно отложившиеся в мозгу знания и т. п. В этом плане гений - "взрослый, оставшийся ребенком", то есть человек с по-детски неокостеневшим мозгом, сохраняющим обостренное чувство новизны к вещам, к людям, вообще - к миру. "Пирамида способностей" прослеживается и в иных пластах жизни: как известно, приручаются и обучаются лучше всего молодые животные. Ну, а если по каким-то причинам характер молодого человека придет в противоречие с развитыми в нем знаниями, способностями? Приведет ли это к новой форме социального конфликта? Нет, коль скоро речь идет о высокоразвитом обществе, живущем по законам свободного времени. Во-первых, как уже говорилось, многогранность человека -прямое социально-экономическое требование коммунизма. Во-вторых, молодой ученый или инженер получит полную возможность переквалифицироваться, а выход на "стык" с новой областью знания в любой момент может привести к неожиданным открытиям. Совсем не исключено, что в будущем и это обстоятельство будет учитываться. Психологические циклы эволюции, как было показано, довольно четко соотносятся с пространственными фазами эволюции. Очевидно, предполагаемый мною следующий цикл будет соответствовать космической пространственной фазе, у истоков которой мы сейчас находимся. Во всяком случае, бесспорно, что революционизирующее значение выхода в космос коснется не только научных, моральных и социальных сторон бытия, но затронет и нашу человеческую сущность, поведет к дальнейшему совершенствованию мозга, увеличению его возможностей. Совсем не лишней представляется поэтому попытка понять возможные тенденции этих изменений, попытка наметить основы эволюционной антропопсихологии. КОСМОС И ГЕОКОСМОЛОГИЯ. В последние годы разные авторы и по-разному высказывали в общем одну и ту же главную мысль - мысль о глубокой закономерности выхода человека в космос, о неизбежности совпадения космической фазы существования человечества с коммунистической общественной формацией. Развитие человечества привело к тому, что оно включило в орбиту своей деятельности уже всю планету. Планетарный размах человеческой деятельности - это уже космический размах, космический масштаб. Выход в космос, постепенное включение в "царство естественной необходимости" околосолнечного пространства и других небесных тел - следующий закономерный шаг человечества. Событие это, несомненно, скажется во всех областях знаний и в практической деятельности людей. Как-то очень незаметно - а это и служит лишним доказательством закономерности происходящего - наука и практика подвели человека к космосу. Людям вдруг стало недостаточно земного, и люди стали воспроизводить космические процессы на Земле. Им вдруг потребовались космические - сверхнизкие и сверхвысокие - температуры. Вошел в промышленность вакуум, а это - разреженное состояние газа, свойственное межзвездной среде. Возникла промышленность не встречающихся на Земле в обычных условиях трансурановых и других искусственных химических элементов (технеций, плутоний) - некоторые из них позднее были обнаружены в звездах. Еще в сороковых годах посланный с Земли радиолуч коснулся другого небесного тела - была произведена радиолокация Луны. А потом - искусственные спутники Земли, межпланетные станции и создание искусственных комет диаметром до шестисот километров, фотографирование обратной стороны Луны, космические корабли. Уже сегодня ракетная техника вывела автоматический процесс за .пределы земного шара. Мысль о том, что в сравнительно недалеком будущем человек впервые ощутит под ногами звездную твердь, стала вполне реалистической мыслью *. (* Читателю конечно же совершенно ясно, что фраза с "вполне реалистической мыслью" осталась в тексте только потому, что она была написана не в год выхода книги в свет, - на семь лет раньше. Ее несложно было убрать, но она позволяет связать некие "реалистические мысли" совсем недавнего прошлого с совершенно фантастической действительностью, - нога человека ощутила-таки звездную твердь!! Мы, люди, медленно и трудно открывали родную планету. Лишь через пять тысячелетий после достоверно зарегистрированных путешествий цивилизованный мир узнал об Америке .. Потом потребовалось всего три с небольшим столетия, чтобы моряки с русских шлюпов увидели Антарктиду - последний неоткрытый материк планеты Земля. . . Минуло еще семьдесят пять лет, и первый человек, норвежец Карстенс Борхгревинк, ступил на его камни.. . Я невольно подчеркиваю ускорение процесса познания, но разве не удивительно, разве не фантастично, что на глазах одного поколения человек впервые ступил на берега Антарктиды и впервые ступил на лунную поверхность? . . А срок между запуском первого искусственного спутника Земли и зондированием Венеры советскими автоматическими станциями исторически вообще исчезающе мал...). И вполне очевидно, что там, на других планетах, человек незамедлительно вклинит между собой и природой автоматический процесс: автоматам суждено прокладывать первые тропы на иных мирах. Итак, в понятие "природа" в нашем анализе теперь необходимо включить и космос. Естественно предположить, что человек ступит на другую планету, располагая термоядерной энергией, производство которой принципиально возможно в любом месте, располагая совершенной автоматикой. И все-таки наивно было бы думать, что он будет чувствовать себя столь же легко и непринужденно, скажем, на Венере, как и на Земле. Коллектив людей коммунистической формации, оказавшись в автономном положении на другой планете, по объективным причинам вынужден будет отказаться от целого ряда земных завоеваний. Первое и главное заключается в том, что богатство общества, оказавшегося вне Земли, вновь будет определяться не свободным временем, а рабочим временем. Целью этого общества станет накопление материальных благ, обязательных для физического существования и воспроизводства. Стало быть, на первый план вновь выдвинется труд, диктуемый в прямом смысле слова необходимостью и внешней целесообразностью. С точки зрения коммунистического обществоведения эта эволюция чрезвычайно любопытна; ведь члены внеземного коллектива будут людьми коммунистического склада, самое общество останется коммунистическим, и потому заведомо не может быть прямого возвращения к далекому прошлому... Очевидно, в этих условиях совместится накопление духовного богатства и накопление материальных благ, произойдет практическое слияние необходимого труда и труда по желанию, по потребности... Однако, несмотря на некоторое внешнее возвращение к прошлому, не возникает никаких новых социальных предпосылок для отчуждения природы от человека. В силу коренных особенностей коммунистического общества человек и на других планетах обязан будет взаимодействовать с природой на условиях, адекватных его сущности. Важнейшее отличие трудового процесса на любом небесном теле от трудового процесса на Земле будет заключаться в том, что человеку придется не только заботиться о добывании материальных благ, но и собственными руками создавать искусственную среду обитания, аналогичную земной (еще одна причина "возвращения" к рабочему времени). Речь, как видно, идет здесь о создании космических моделей земной биогеносферы, о преобразовании природы других планет. Это, конечно, проблема далекого будущего, но она отнюдь не так фантастична, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что человек уже сегодня приступил к практическому созданию первых небольших космических моделей биогеносферы. Такими моделями станут первые же межпланетные корабли, каждый из которых будет замкнутой системой с полным круговоротом веществ (газовым, органическим, влагооборотом и т. п.). И не только, между прочим, межпланетные корабли, - большие искусственные спутники тоже. Уже в сравнительно близком будущем маленькие космические модели биогеносферы начнут подолгу кружить вокруг родной планеты, а потом они отправятся к другим планетам, чтобы доставить информацию о природе иных миров, о возможностях ее преобразования. А возможности эти будут определяться наличием или отсутствием биогеносфер на других планетах. Так вновь мы вернулись к проблемам физической географии - науки о земной биогеносфере. Впрочем, теперь уже пора выяснять ее значение для космических исследований. В самой общей форме она сформулирована выше: всюду в космосе, где человек пожелает обосноваться, ему потребуется внешняя среда, аналогичная земной, а ее невозможно создать, не изучив досконально собственную биогеносферу. Но имеют ли вообще земные науки "право" на выход в космос? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо на некоторое время вернуться в прошлое. В 1543 году вышло в свет бессмертное сочинение Николая Коперника "Об обращениях небесных сфер", положившее конец геоцентрической системе, поставившее Землю - одну из планет - на свое место. Книга Коперника утверждала новую, чрезвычайно важную идею - мысль о единстве мира, о том, что "небо" и "земля" подчиняются одним и тем же законам. Истины эти давно утвердились в науке. Но было бы неправильно думать, что переворот в мировоззрении, совершенный Коперником и продолженный великими мыслителями Джордано Бруно и Галилео Галилеем, стал к нашему времени достоянием исключительно истории. Два основных следствия для земного естествознания вытекают из коперниканского миропонимания. Первое. Если Земля - это небесное тело, вращающееся вокруг своей оси, двигающееся вокруг Солнца, испытывающее многообразное влияние космоса, то необходимо научиться использовать эти обстоятельства в конкретных науках о Земле, при исследовании Земли. Так, собственно, и развивалась наука. И все-таки до самого последнего времени не все в этом направлении обстояло благополучно. Как ни курьезно это звучит, но геологи-тектонисты, например, по существу рассматривали Землю как неподвижное тело, поскольку искали причины горообразования только в недрах планеты, совершенно не учитывая ее особенностей как небесного тела. В двадцатых годах нашего века мысль о зависимости частоты сердечных приступов от солнечной активности и, следовательно, oт состояния силовых полей Земли казалась абсурдной, а ныне существует целый раздел в медицине, изучающий эту проблему. Более того, сейчас выдвигаются соображения о связи между космическими излучениями и эволюцией жизни на Земле, о связи между солнечной активностью и землетрясениями. В сущности, только в наши дни космос начал властно вторгаться во все области земного естествознания. Но если земное естествознание медленно космизировалось путем привлечения в теорию науки внешних астрономических факторов, то еще хуже обстояло дело со вторым следствием коперниканского миропонимания, а именно; коль скоро Земля - небесное тело в ряду других небесных тел, то наши знания о ней имеют не только местное, но и широкое космическое значение. Иначе говоря, если мы признаем Землю небесным телом, то, во-первых, мы вправе распространять наши знания о ней на иные, сходные по природе небесные тела, а во-вторых, сравнивая планеты, можем проверять и уточнять наши познания о Земле. В последовательном осуществлении этого принципа и заключается завершение коперниканского переворота в естествознании, выразившееся в создании "звездно-земных" наук. Выше приводились "производственные" примеры, показывающие, как постепенно и незаметно космическое стало мирно уживаться, соседствовать с земным. Аналогичный, но еще более отчетливый процесс протекал, между прочим, и в науке. Еще до запуска первого искусственного спутника Земли началась космизация земного естествознания, возникли такие науки, как астроботаника, астрогеология, астрогеография... Полеты спутников и космических кораблей усилили и ускорили этот процесс, и в наши дни естествознание практически перестало быть геоцентричным. Есть все основания говорить как о знамении времени о возникновении геокосмологии - широкой области науки, изучающей Землю во взаимодействии с космосом и использующей знания о Земле для изучения космоса. Геокосмология - это ответ науки на объективное требование истории выйти в космос. Естествознание вступает в новый, высший этап развития, соответствующий космической фазе существования человечества, соответствующий его коммунистическому будущему. Продолжить физическую географию в космос, использовать ее достижения при исследовании других планет удастся, разумеется, лишь в том случае, если биогеносфера Земли - явление не уникальное, если аналогичные образования имеются и на иных небесных телах (от этого будет зависеть и космическое будущее человечества). По понятным причинам, мы можем пока практически судить лишь о планетах солнечной системы, и вопрос этот уже достаточно изучен наукой. Ближайшее к нам небесное тело - Луна биогеносферы лишена, но они имеются на Венере и Марсе. Сравнительное изучение биогеносфер планет земной группы составляет самую общую задачу астрогеографии. Относительно скромные результаты, до сих пор полученные при изучении земной биогеносферы, во многом объясняются тем, что столь сложное явление природы изучалось... в одном экземпляре. Несомненно, что именно сравнительное изучение Луны, остановившейся у "порога" возникновения биогеносферы, "отставшей" Венеры, "ушедшего вперед" Марса с Землею и даст в конечном итоге в руки человека коммунистического будущего ключ к управлению планетарными процессами в земной биогеносфере. Да и многие проблемы найдут либо подтверждение, либо опровержение при астрогеографическом изучении биогеносфер. Так, если будет доказана синхронность похолоданий на Венере, Марсе и Земле, то тем самым будет доказано, что оледенения на Земле вызывались космическими причинами. Процесс космизации охватывает, конечно, не только физическую географию и науки, так или иначе с ней связанные. Напомним, что, когда с помощью советских космических ракет было установлено, что Луна лишена сколько-нибудь значительного магнитного поля, открытие это сразу же было увязано с теориями земного магнетизма, речь пошла о соединении геофизики с астрономией, а ежели говорить точнее - о новом астрогеофизическом направлении в науке. Можно смело утверждать, что геофизика, именно через астрогеофизику, придет к раскрытию величайшей загадки природы - причин земного и вообще планетного магнетизма... Бесспорно, что геохимия, исследующая миграции химических элементов в различной земной обстановке, широко будет использовать свои достижения при изучении горячей Венеры, холодного Марса, безводной Луны, - геохимия перерастет в астрогеохимию. Очевидная необходимость создания крупномасштабных космических моделей биогеносферы с полным круговоротом веществ придает космическое значение биогеохимическим исследованиям: но уже сейчас нужды практической астронавтики (создание малых моделей) привели к возникновению космической биохимии. Те же самые практические нужды астронавтики вызвали к жизни космическую биологию, генетику, физиологию и даже психологию. Теперь о космических моделях земной биогеносферы. Практически, наверное, случится так, что широкое преобразование географической среды совпадет с первыми шагами по преобразованию природной среды на других планетах, и земной опыт будет широко использован в космосе. Создавать в прямом смысле слова космическую модель биогеносферы придется только на Луне, где естественным путем биогеносфера не возникла. Поскольку на Луне необходима защита от вакуума, космических излучений, метеоритов, низких и высоких температур, единственный мыслимый путь-это создание модели биогеносферы под планетной корою или в планетной коре. Модель эта будет подобна космическим кораблям, то есть она будет представлять собою замкнутую систему с полным круговоротом веществ, хотя масштаб будет, конечно, совсем иным. Что касается Венеры и Марса, то тут нужно вести речь не о создании модели биогеносферы, а о "подтягивании" природной обстановки на этих планетах до земного уровня. Можно ли уже теперь предложить сколько-нибудь обоснованный проект изменения природных условий на другой планете, на Венере, допустим? Вообще рановато. Слишком скудны наши сведения о других небесных телах, хотя кое-какие допущения возможны. Несколько лет назад в научно-фантастическом романе ("Пояс жизни") мною уже был высказан такой проект. Позднее и, очевидно, независимо к аналогичным идеям пришел американский астрофизик Карл Саган, проект которого неожиданно был широко разрекламирован советской печатью. Поэтому надо хотя бы коротко сказать о сути проектов. Если мы, хотя бы теоретически, стремимся моделировать земные условия на каком-либо небесном теле, то логичнее всего использовать для этого "опыт" самой Земли. На земном шаре атмосферу изменила, преобразовала в современную растительность, вышедшая на поверхность материков. Этот земной "опыт" и подсказывает (на уровне сегодняшних знаний!) путь преобразования природных условий на Венере: надо занести туда земную растительность, и она изменит состав атмосферы. Внешняя логика тут есть, и в форме научно-фантастического допущения такой проект может существовать. Но не более того. До тех пор пока Венера не будет основательно изучена, ни о каких строго научных проектах изменения условий на ней и речи быть не может. Саган же предложил при первой же возможности рассеять с помощью ракет в атмосфере Венеры земные водоросли. Подобная постановка вопроса не только преждевременна, но и вредна, авантюристична по своей сути. Даже на безжизненную Луну мы отправляем ракеты, предварительно специально обработанные, чтобы случайно не занести туда земные формы жизни и не причинить непоправимого ущерба науке. Как же можно всерьез рассуждать о забрасывании земной жизни на планету, где не исключена своя жизнь, до ее предварительного изучения?! Это соображение как будто в дополнительных комментариях не нуждается, Как и на Земле, человек, "вклинивший" между собою и природой на других небесных телах автоматический процесс, будет там выполнять роль наблюдателя и регулятора по преимуществу. И там ему придется учитывать не только естественные, но и общественные последствия своих вмешательств в ход природных процессов. Иначе говоря, земной союз между физической географией и натурсоциологией получит космическое продолжение, перерастет в союз между астрогеографией и натурсоциологией. Но любопытно, что космическая проблематика уже сегодня стоит в повестке дня натурсоциологии: выход в космос оказывает многообразное влияние на политику, юриспруденцию, мораль; в частности, он формирует у разных народов чувство единства человечества перед лицом природы. Возникают и новые широкие проблемы на стыке с философией. Так, философская проблема соотнесения субъекта и объекта обретает натурсоциологическую вариацию - о месте человека в космосе. Все актуальнее становятся проблемы сущности природы и человека, взаимодействия ступеней различного эволюционного ранга, смертности или бессмертия разумной жизни и т.п. Заглядывая в очень далекое будущее, мы можем представить себе и "завершение" первой космической фазы существования человечества: освоившись на иных мирах, человек и там начнет жить по законам свободного времени, и там рабочее время перестанет определять богатство общества, и коммунистическое общество, обосновавшееся на нескольких планетах, будет тогда равнозначно и небывало богатым. Существуют ли какие-нибудь пространственные пределы для геокосмологических исследований? Едва ли. Изучая планеты солнечной системы, наука будет опираться на знания о Земле. Изучая планеты других солнц, наука будет использовать знания о планетной системе нашего Солнца и вновь выверять их в космическом далеке. Это означает, что геокосмология со временем начнет подготавливать научную базу для дальнейшего космического расселения человечества. "Коммунизм для нас, - писали в середине девятнадцатого века К. Маркс и Ф. Энгельс, - не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние". ( К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, т. III, стр. 34). "Действительным движением" этим охвачено ныне все человеческое общество, и оно уже давно приобрело планетарные масштабы, а в будущем приобретет и космические. Как во всяком движении, в нем сталкиваются противоборствующие начала, и старое уступает место новому, и отпадают боковые ветви... И неизменно совершается главное-уничтожается прежнее состояние во всем; и в отношениях между людьми, и в отношениях между человеком и обществом, и в душе человека, и в его взаимосвязях с внешним миром. Долгое время люди лишь мечтали о том, чтобы сделать окружающий мир, свою планету прекрасной. Теперь мечта эта становится прямым социальным и экономическим требованием, и наука должна позаботиться об этом. Идет великое обновление, и едва ли есть что-нибудь более увлекательное, чем следить за его путями и участвовать в нем. 1963 г. ************************* "Э Т Ю Д Ы О П Т И М И З М А". Трудно предположить что-либо более случайное, чем "союбилеи". Размышляя об Илье Ильиче Мечникове, ученом, который давно интересовал меня, я уже во время работы с некоторым удивлением обнаружил, что к его стодвадцатипятилетнему юбилею история подобрала таких "союбиляров", что прекрасней и не придумаешь. Речь идет о 1970 годе, а он таки действительно оказался щедр на юбилеи. Судите сами. В этом году человечество отмечает столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина и стопятидесятилетие одного из основоположников марксизма - Фридриха Энгельса... Двести лет назад родился выдающийся немецкий философ Гегель, а две тысячи пятьсот лет до этого года умер великий древнегреческий философ-материалист Гераклит Эфесский. При всем различии эпох деятельности, рода деятельности, судеб юбиляров ныне их объединяет одно бесспорное: вечные имена, бессмертие. Мир Мечникова огромен. Ученый с мировым именем, биолог широкого профиля, он занимался зоологией беспозвоночных, микробиологией, он внес немалый вклад, будучи последователем Дарвина, в эволюционное учение. Мечниковым создана наука о невосприимчивости к болезням - иммунология, и он же создал науку о старении человеческого организма и о преодолении преждевременного старения - геронтологию. Любой род его многогранной деятельности достоин такого же рассказа, как задуманный мною, но известно, что нельзя объять необъятное. Я посвящаю свой рассказ мировоззрению Ильи Ильича Мечникова, его оптимистическому учению о человеке. Первое русское издание его книги "Этюды оптимизма" вышло в 1907 году, и внешне это странно... Недавно задушена первая русская революция... Разогнаны прогрессивные организации, а деятели их либо эмигрировали, либо ушли в подполье... Откровенно торжествует реакция... Мистические настроения захлестывают интеллигентов. К богостроительству склоняются и умнейшие из них. Даже Горький. Даже Луначарский, образованнейший человек своего времени. На виньетках декадентских стихов - черные вороны и женщины в черном... Проповеди смерти... Проповеди счастья в смерти... Сообщения о возрастающем количестве самоубийств... Один из светлейших умов того времени, крупнейший ученый К. А. Тимирязев, сравнивая настоящее с недавним прошлым, писал: "Наступила пора еще более мрачного отчаяния, обманутых общественных надежд, повлекшая за собой, как всегда бывало в истории, безразличие, стремление чем-нибудь себя одурманить..." Да, картина и в самом деле типичная для послереволюционных дней, даже если революция была еще поверхностной, неглубокой, не сумевшей всколыхнуть весь народ... И вдруг - "Этюды оптимизма"! Тимирязеву принадлежит весьма точное обозначение черт реакции, сменяющей короткую полосу свободомыслия: "Равнодушие к строгой научной мысли, мистицизм, метафизическое празднословие, всякого рода декадентство - признаки застоя или попятного движения мысли..." На титульном листе книги "Этюды оптимизма" написано: "...перевод с французского". Книга была создана в Париже и там же впервые издана. Может быть, ее автор не знал, что творится у него на родине? Знал. И в предисловии к русскому изданию с горечью написал: "Несмотря на столь свойственную русским людям любовь к теоретизированию, наука в России переживает продолжительный и тяжелый кризис", а наука была для Мечникова единственным светочем в жизни, его "политикой", как писал он сам. И все-таки - "Этюды оптимизма"! Парадокс?.. Правильный ответ в таких случаях помогают найти исторические аналогии. Англия начала шестнадцатого столетия. Правит Генрих Восьмой, которого Маркс назвал "чудовищем": сгоняются с земли крестьяне, толпы голодных и нищих бродят по стране, идет ожесточенная религиозная борьба, рубят головы и правым и виноватым, чаще всего правым, как обычно. В эти годы родоначальник утопического социализма Томас Мор создает свою бессмертную "Утопию" - книгу о счастливом будущем человечества - и вскоре после этого отправляется на плаху. Италия. Начало семнадцатого столетия. Свет эпохи Возрождения померк в зареве костров инквизиции. Совсем недавно на площади Цветов в Риме сожжен великий вольнодумец, ученый-гуманист Джордано Бруно. А в неаполитанскую тюрьму брошен некто Томмазо Кампанелла, который, едва к нему вернулись силы после пыток, пишет бессмертную книгу "Город Солнца" - книгу о счастливом будущем человечества! Франция. Начало девятнадцатого столетия. Задушена французская буржуазная революция. Новый самодержец правит Францией и Западной Европой - Наполеон Бонапарт. Газеты, журналы, издательства подчинены строжайшей цензуре, и малейшее свободомыслие жестоко карается. Именно в годы становления абсолютной власти Наполеона два утописта - Сен-Симон и Фурье - каким-то чудом публикуют свои первые книги - книги... о счастливом будущем человечества! Есть, наверное, закономерность, объясняющая, почему в самые мрачные эпохи появляются самые оптимистические книги. Во всяком случае, это невозможно объяснить одной лишь психологической организацией ученых-оптимистов. Илья Ильич Мечников был в молодости если и не мизантропом, то натурой весьма неуравновешенной. Несколько раз он пытался покончить жизнь самоубийством, К счастью, ему изменяла интуиция ученого - он принимал то слишком много, то слишком мало яда. Илья Ильич Мечников стал оптимистом уже после того, как молодость ушла в далекое прошлое. Он даже утверждал, что для выработки оптимистического мировоззрения, для понимания сущности человеческого бытия жизнь нужно прожить долгую. Вероятно, он прав. О долгой жизни не просто рассказать на нескольких страницах, но все-таки я постараюсь это сделать. Илья Мечников родился в бывшей Харьковской губернии в 1845 году и был пятым ребенком в семье помещика средней руки, до отставки служившего в Петербурге, в гвардии. В гимназии Илья Мечников получил прозвище "Бога Нет", - он рано пришел к атеистическим убеждениям. И в гимназии он начал свои первые - дерзкие по замыслу, но не слишком точные по исполнению - научные исследования: слух о вундеркинде достигает даже Петербурга, столицы. Мечников торопится. "И жить торопится, и чувствовать спешит", как принято писать в таких случаях. Он поступает в Харьковский университет, но срок обучения кажется ему слишком длительным, - Мечников с отличием закончил университет всего за два года. В это же время Мечников увлекается эволюционным учением Чарльза Дарвина, его книгой "Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь". Книга великого натуралиста вышла лишь за два года до того, как Мечников поступил в университет, и далеко не все сразу оценили ее по достоинству. Молодой украинский студент оказался в числе тех, кто первым встал под знамена эволюционного учения. Мечников добивается двухмесячной заграничной командировки в Германию и отправляется на небольшой островок Гельголанд в Северном море, исследовать беспозвоночных животных. Молодой ученый, почти мальчик, приходит к убеждению, что ключ к эволюции и генеалогии животных, доказательство единства органического мира, доказательство взаимосвязи и преемственности между позвоночными и беспозвоночными животными могут быть обнаружены на ранних стадиях развития животных: теперь всем известно, что бытие и червя и самого сложного организма начинается с одинаково простых форм, что в развитии различных эмбрионов имеются однотипные этапы, но в то время это нужно было еще доказать. Илья Мечников не сомневается в своей правоте и полон искреннего научного энтузиазма. Энтузиазм - великая вещь, и до какого-то предела на него не влияют ни полуголодное существование, ни штопка на пиджаке. И все-таки однажды обнаруживается, что энтузиазм тоже нуждается в "топливе", в энергии. Мечникову повезло. По рекомендации знаменитого нашего хирурга Пирогова начинающему ученому была предоставлена государственная стипендия для научно-исследовательских работ в лабораториях Западной Европы. И Мечников отправляется в Италию, на широко известную в научном мире Неаполитанскую биологическую станцию. Это событие, само по себе важное, ознаменовалось еще встречей и последовавшей затем многолетней дружбой Ильи Ильича Мечникова с Александром Онуфриевичем Ковалевским. Их совместные труды обогатили русскую и мировую науку выдающимися открытиями и обобщениями в области зоологии, сравнительной эмбриологии и дарвинизма, В Италии, в Сорренто, у Мечникова произошли еще две примечательные встречи (замечу в скобках, что Мечникову вообще - и по заслугам - везло на знакомства). Во-первых, он познакомился с великим русским естествоиспытателем, основоположником отечественной физиологической школы Иваном Михайловичем Сеченовым. В своей автобиографической книге "Страницы воспоминаний" Мечников, посетивший Сеченова вместе с Ковалевским, так рассказал об этом событии: "Мы вышли совершенно очарованные новым знакомством, сразу признав в Сеченове учителя". Вторая встреча - знакомство Мечникова и Ковалевского с известным анархистом Михаилом Бакуниным, Темпераментные речи Бакунина, по свидетельству самого Мечникова, не оказали на двух друзей "ни малейшего влияния; но тронутые его откровенностью и радушием, - продолжал Мечников, - мы расстались друзьями". Высказывание это весьма характерно для Мечникова. Еще студентом он сделал выбор между наукой и политикой и по-своему интерпретировал их. Впоследствии он вспоминал: "Убеждение в том, что занятие положительной наукой может принести больше пользы России, чем политическая деятельность, отвернуло меня от последней". Отвернуть отвернуло, но уйти от политики оказалось не так-то просто, несмотря на несколько наивное, но искреннее желание Ильи Мечникова. Возвращение из дальних стран в Петербург совпало с очень трудной полосой в жизни ученого. Он женится на прекрасной женщине Людмиле Васильевне Федорович; к несчастью, она неизлечимо больна туберкулезом. Мечников не имеет лаборатории и пытается превратить в лабораторию свою небольшую квартиру. Он не имеет возможности сосредоточенно заниматься наукой, - жене необходимы дорогостоящие лекарства, и он тратит время и силы на заработки: занимается переводами. В этот сложный период жизни на помощь Мечникову приходит Сеченов. Но та самая политика, от которой отворачивался Мечников, сама повернулась к нему и сделала свое дело, Сеченов рекомендовал Илью Мечникова на должность ординарного профессора по кафедре зоологии в Медико-хирургической академии, и объективно он имел все данные занять ее. Но смелая мысль, стремление пробить неизведанные, даже непредполагаемые тропы - это тоже политика. Особенно для тех, кто никуда не рвется. Те формально представляющие науку, кто никуда не рвался, кто хотел добротно - постоянного и в науке, и в своем бытии, - те провалили Мечникова при голосовании; история, впрочем, банальная. Сеченов назвал голосование "подлой комедией", профессоров назвал "лакеями" и порвал с академией... В историческом повествовании время - вопреки своим законам - всегда, пусть ненамного, приближается к нам, ныне живущим. Я начал со стодвадцатипятилетнего юбилея со дня рождения героя очерка, а теперь мы уже приблизились на двадцать пять лет к нашим дням, и события разворачиваются вполне по-современному... Одесса, январь 1870 года, Мечников избран ординарным профессором Новороссийского университета. Теперь уже он стремится помочь Сеченову и приглашает своего старшего товарища в университет. Выборы прошли успешно, но потом дело застопорилось. Увы, опять политика, столь нелюбимая Мечниковым. Двумя годами ранее гордость русской науки - Сеченова - забаллотировали при выборах в академики "Императорской Академии наук". Теперь вновь всплыла версия о неблагонадежности. Позднее Мечников вспоминал: "Профессора утверждались вовсе не сообразно научным достоинствам, а только по степени благонадежности. Кафедры стали наводняться невежественными и темными личностями". Да, нелегко уйти от политики. А выход?.. Его Илья Мечников не видел. О социализме он имел смутное представление, но и его не принимал, - полагал, что общественное забьет индивидуальное, не даст простора личной инициативе... В марте 1881 года, когда народовольцы убили царя Александра Второго, а сами предстали перед судом, Илья Ильич Мечников привил себе возвратный тиф. Нет никакого сомнения, что находился он тогда в крайнем смятении, но трудно теперь решить, к чему стремился он - к самоубийству или к научному эксперименту. Скорее всего, этот необычный человек стремился совместить и то и другое - пытался уйти из жизни в процессе собственного эксперимента, оставив описание опыта науке. Во всяком случае, такой опыт он провел, но, к счастью, в самые последние годы своей жизни, и об этом мы еще вспомним. У великого итальянского художника и ученого Леонардо да Винчи есть такое высказыван