ких случаях лицо академика сразу принимало доброжелательное выражение, а в глазах зажигались искорки любопытства. Фантазер он был поистине неуемный. И если цель поиска действительно оказывалась интересной, он готов был анализировать и первый, и второй, и третий варианты. Он любил мыслящих людей, любил сам "пошевелить мозгами": Отлично зная все это, Кольцов уселся за составление доклада, в котором попытался выразить математически весь рабочий процесс "Совы". На это у него ушло два дня. И хотя доклад получился годным именно лишь для консультации и, как это понимал и сам Кольцов, во многом был еще недоказательным, тем не менее это уже был вариант. И с ним вполне можно было идти к академику. Кольцов лишь намеревался еще кое-что в нем уточнить. За этим занятием и застал его Ачкасов, когда неожиданно появился в комнате Кольцова. Кольцов не видел генерала больше недели. И теперь сразу заметил, что Ачкасов чем-то озабочен. Он выглядел усталым и даже, как показалось Кольцову, больше сутулился. Генерал молча протянул руку Кольцову и сел на стул возле него. Вопрос, который он задал Кольцову, прозвучал глухо и настороженно: -- Вы какие сигареты курите, Сергей Дмитриевич? -- "Яву"!: -- Вот и я тоже, -- обрадовался генерал. -- Вернее, тоже курил. Пока совсем не запретили. -- Почему? -- Сердце, -- вздохнул Ачкасов и легонько хлопнул себя по груди. -- У адъютанта и то сигарету не выпросишь. Угостили бы хоть вы: -- А может, в таком случае не стоит, Владимир Георгиевич? -- замялся Кольцов. -- Ну сам пойду куплю: Кольцов понял, что отказывать глупо, взял со стола пачку и протянул ее генералу. Ачкасов с удовольствием затянулся, на губах у него появилась едва заметная улыбка. -- Ну, так что у нас получается? -- спросил он, оглядывая заваленный бумагами стол Кольцова. -- Все идет по графику. -- Литературы хватает? Довольны? -- Вполне. Времени не хватает. Ачкасов развел руками. -- Сам всю жизнь думаю, у кого бы занять денек-два. Со временем, Сергей Дмитриевич, даже очень скверно. А для срока окончательной сдачи "Совы" оно давно уже исчисляется с минусом. -- Но неужели нельзя сделать так, чтобы я работал и вечерами? -- спросил Кольцов. -- Почему нельзя? Можно. -- Тогда почему не разрешили сразу? -- На это нужна была ваша добрая воля. А неволить вас не хотел и не хочу. -- Я прошу вас об этом! -- Пожалуйста. Что вы уже успели сделать? Кольцов положил перед Ачкасовым первый вариант обоснований. Ачкасов внимательно просмотрел запись. Задумался. Потом подчеркнул карандашом выходную формулу. Сказал: -- Очень любопытно. А на ЭВМ просчитывали? -- Так точно, Владимир Георгиевич. Ваши товарищи сделали все как надо. Ошибки не будет, -- доложил Кольцов. -- "Ку" в кубе их ошеломит. -- Но именно через выходные данные я и хочу показать основную ошибку проекта. -- Правильно, -- задумчиво проговорил Ачкасов. -- Очень даже правильно. Видите ли, при проектировании "Совы" мы не нацелили КБ на решение каких-то конкретных практических задач. А КБ воспользовалось деликатностью руководства весьма откровенно. Проект, как вы, очевидно, заметили, разработан оригинально, но совершенно по- школьному -- от и до. Я рассказываю это вам для ориентировки. -- Благодарю. Кое о чем я уже догадался сам, -- заметил Кольцов. Ачкасов еще раз внимательно просмотрел запись, положил лист на стол, снова задумался. Кольцов не мешал ему. Ждал. -- Делайте эту работу, Сергей Дмитриевич, без оглядки на чьи-либо авторитеты, -- заговорил генерал снова. -- Не думайте о том, кому понравится, а кому не понравится ваша точка зрения. Мне нужна ваша /.+- o раскованность. Очень важно, повторяю -- очень, чтобы вы нашли правильные обоснования своим критическим замечаниям. Но и не менее важно, чтобы вы нашли в этой работе себя как молодого ученого, уже наделенного определенным опытом службы. А впрочем, найти себя -- это даже важнее: Ачкасов говорил, не глядя на Сергея. Взгляд его был устремлен в дальний угол комнаты. Но Кольцов почему-то все время чувствовал его на себе. -- Что вы уже успели посмотреть в Москве? -- неожиданно спросил Ачкасов. Этого вопроса Кольцов не ожидал. -- Честно говоря, ничего. В кино был два раза. -- Это нехорошо. Москва, Сергей Дмитриевич, остается Москвой. Кстати, вы знаете, почему москвичи мало ходят в Третьяковку? Они считают, что всегда успеют там побывать. Но вы-то не москвич! -- Но в Третьяковке я бывал много раз! -- А на французском балете наверняка не были. Вот и сходите. Ачкасов достал из кармана кителя бумажник, вытащил из него два билета и протянул Кольцову. -- В Большой. Пойдете? -- С удовольствием! -- обрадовался Кольцов, подумав о том, что Юля наверняка не откажется от билета. -- Вот и отлично! -- довольно проговорил генерал и встал. На лице у него снова появилось что-то вроде улыбки. Но взгляд серых глаз был сосредоточенным. И Кольцов понял, что эти последние слова были сказаны им механически, что в мыслях Ачкасов где-то очень далеко. Кольцов вспомнил, что такой задумчивый взгляд он уже видел сегодня у Ачкасова, когда тот говорил о "Сове", о времени с минусом. -- Вы очень озабочены ситуацией с "Совой"? -- тоже вставая, спросил Кольцов. Ачкасов утвердительно кивнул: -- Очень. Эта вещь нам очень нужна. Одним словом, готовьтесь к своему докладу, Сергей Дмитриевич. И давайте на прощание еще раз закурим по последней: -- Очень часто, Владимир Георгиевич!.. -- Нормально: -- Так ведь: -- Давайте-давайте! -- не стал слушать Ачкасов. -- Научим "Сову" смотреть, и -- даю слово -- сам брошу. И, выпустив изо рта густое облако дыма, генерал ушел. А Кольцов, едва дождавшись, когда за ним закроется дверь, бросился к телефону и немедленно набрал Юлин номер. Он не видел ее с прошлой субботы и очень обрадовался возможности пригласить ее на балет. Юля не возражала, хотя сказала, что с французским балетом она знакома достаточно хорошо. Договорились, что встретятся возле театра, на стоянке автомашин. Предстоящая встреча несказанно радовала Кольцова. Но только что закончившийся разговор с Юлей оставил привкус неудовлетворенности. Уж очень деловой тон выдерживала она во всех беседах с ним по телефону: "Да!", "Нет!", "Хорошо": Кольцов, конечно, понимал, что сдерживает Юлю. При встречах, когда они бывали вдвоем, он это заметил, она была совершенно иной: отзывчивой, приветливой. И тем не менее ее вынужденная холодность вызывала в нем чувство досады. Впрочем, обо всем этом Кольцов подумал лишь мельком. Так или иначе, а в театр идти Юля согласилась без колебаний. Куда больше расстроила его откровенная озабоченность Ачкасова. С некоторых пор Кольцов вдруг почувствовал себя причастным ко всему, что волновало этого умного, корректного и очень симпатичного ему человека. И теперь, после разговора с ним, Кольцов чувствовал беспокойство. И захотелось сейчас же, не откладывая дело ни на минуту, сделать для Ачкасова что-то нужное, полезное. Решение пришло само собой. "К Верховскому! Зачем тянуть?" -- подумал Кольцов и в последний раз просмотрел лист со своими записями. Все, что он предлагал, с чем шел на суд к академику, было правильно. По крайней ,%`% с его, кольцовской, точки зрения. А если что окажется не так -- на то она и консультация. Накануне Кольцов звонил на кафедру. Верховский был в Москве, в университете. Читал, как обычно, лекции, вел семинары. По времени он скоро должен был заканчивать занятия. Кольцов быстро собрался, сдал документацию, опечатал комнату. Троллейбус, сравнительно свободный в этот час дня, прямым рейсом доставил его на Ленинские горы. Университетский парк горел как в огне. За неделю осень пришла в город. После каждого порыва ветра деревья окутывало желто-бурое облако листопада. Большие, блеклые -- кленовые; маленькие, почти круглые, как золотые монеты -- березовые; покрупнее, помягче и посветлей -- липовые; жесткие, багровые -- осиновые -- листья густым дождем сыпались вниз, ложились на дорожки, засыпая лужи, пестрым ковром устилали газоны. "Найти себя -- это даже важнее!" -- вспомнил вдруг Кольцов слова Ачкасова и подумал: "Сказано не зря. А что это значит? Что значит "себя"? Разве как личность я недостаточно четко выражен? Я все чего-то ищу. Ищу приемы, как лучше обучать моих солдат. Ищу решения задач. Поиск -- моя суть. Но что значит "себя"? Свое место в жизни? Но зачем это нужно Ачкасову?" Кольцов и не заметил, как прошел мимо памятнику Ломоносову, как очутился возле здания физического факультета. Все здесь так хорошо было ему знакомо, что он и впрямь мог безошибочно добраться сюда с завязанными глазами. В дверях корпуса его остановила пожилая вахтерша. -- Пропуск! -- категорически потребовала она. Кольцов сразу оторвался от своих мыслей, улыбнулся, сказал приветливо: -- Давно уже сдал, Анна Григорьевна. Пожилая вахтерша повнимательней вгляделась в него. И вдруг тоже заулыбалась: -- Батюшки! Да это, никак, вы? -- Самый что ни на есть! -- Или проведать кого? -- С Владиславом Андреевичем хотел встретиться. -- Тут он, тут, -- подтвердила вахтерша. -- Что ж с вами делать- то? -- Пропустить служивого. -- Да ну уж ладно, -- махнула рукой вахтерша. -- Времени-то сколько? Пока будете звонить, он и уедет. Идите. Ладно. А назад пойдете, заявку с кафедры принесите. -- Все сделаю! -- пообещал Кольцов и проворно направился к лифту. Шагал, беззвучно повторяя: "Альма матер! Альма матер!" В коридоре и на лестничной площадке было оживленно. Студенты, ассистенты, лаборанты. Промелькнули двое военных. Кольцов поднялся на третий этаж. И возле аудитории наткнулся на Верховского. Кольцов шел к нему, искал его, но в общем-то встреча произошла совершенно неожиданно. Уж очень как-то просто. Кольцов вытянулся по стойке "смирно" и негромко сказал: -- Здравия желаю, Владислав Андреевич! Академик метнул на него быстрый взгляд и даже, как показалось Кольцову, вздрогнул. Но уже в следующие момент мохнатые брови его вскинулись вверх, и по лицу промелькнула тень удовлетворения. Он узнал своего любимого ученика. Узнал безошибочно. Но, как при прошлой и при позапрошлой их встрече, улыбнулся довольно скептически: -- А-а: это вы: -- Так точно! Я рад вас видеть! -- не обращая ни малейшего внимания на его тон, проговорил Кольцов. -- Я тоже. Каким же ветром вас сюда занесло? -- Хотел увидеть своего учителя. Хотел посоветоваться с вами. -- Даже так? -- с любопытством оглядел с ног до головы Кольцова Верховский. -- В каких же вы теперь чинах? Я плохо разбираюсь в погонах. -- Капитан. -- Великолепно. Значит, скоро будете полковником? -- Майором, Владислав Андреевич. -- Прекрасно! Прекрасно! -- повторил Верховский. -- О чем же вы хотели со мной посоветоваться? Как устроиться к нам в охрану? -- О другом, Владислав Андреевич! -- подавил улыбку Кольцов. Разговаривать, и даже об очень серьезных вещах, в коридоре, на лестнице было обычной манерой Верховского. Кольцов это хорошо знал. Но сегодня его лично такая ситуация не устраивала. И прежде чем ответить Верховскому, он для начала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. -- Там, в части, Владислав Андреевич, мне было приказано испытать новый прибор ночного видения, -- дождавшись, когда Верховский тоже остановится, начал Кольцов. -- Потом пришлось давать о нем отзыв. Прибор во многом оказался несовершенным. А главное, бесперспективным. Никогда не поможет он нам, солдатам, решить те задачи, которые мы должны решать. Он всегда будет слепнуть от яркого света, в огне. Никогда не пробьет туман. Я пытался обосновать, почему именно. И хотел показать эти обоснования вам. Вот: Кольцов достал из папки лист и протянул его Верховскому. Академик быстро пробежал взглядом по колонке цифр и формул. -- Н-да-а: -- заключил он. -- Ерунда получилась? -- смутился Кольцов. -- Получается, -- вздохнул Верховский. -- Я ошибся? -- настойчиво допытывался Кольцов. -- Нет. Теперь я вижу, что вы можете стать даже начальником охраны. -- Владислав Андреевич! -- взмолился Кольцов. -- А что? -- не щадил своего ученика Верховский. -- Почаще будем видеться! А то ведь вот... многого вы уже и не знаете. -- Значит, все-таки есть ошибка? -- расстроился Кольцов. -- Не в этом дело, -- уже серьезно ответил Верховский и взглянул на часы. -- Полчаса у меня есть. Могу посвятить их вам. Пройдемте в аудиторию. Решительность, с которой Верховский открыл дверь аудитории, была лучшим доказательством того, что работа Кольцова ему понравилась. Уж, во всяком случае, какое-то рациональное зерно академик в ней увидел. Иначе он без всяких обиняков вернул бы записи их хозяину. В аудитории Верховский подошел к доске, взял мел. Но о чем-то подумал и передал мел Кольцову. -- Прежде чем что-то отвергать, надо четко себе представлять, что именно вы отвергаете. Запишите-ка мне, пожалуйста, процесс работы прибора, -- попросил он. Кольцов почти по памяти вычертил схему "Совы". Записал расчеты. Верховский внимательно следил за его рукой. Он стоял перед доской, скрестив руки на груди, и чуть заметно раскачивался вперед-назад. Кольцову эта привычка академика была знакома. Верховский всегда делал так, когда что-нибудь обдумывал. -- Так! -- произнес он удовлетворенно, когда Кольцов поставил в конце записи точку. -- А они оригинально получили "ку" в квадрате. Я бы сказал, даже талантливо: -- Так точно, -- согласился Кольцов. -- Талантливо, -- подтвердил Верховский. -- Ну, а что вас не устраивает в их схеме? -- Главное. Принцип, на котором она основана. -- Чем же он плох? -- Тем, что не позволит увеличит разрешающие возможности прибора. -- Почему? -- Потому, говоря конкретно, что они не смогут больше увеличить "ку". -- Почему? -- Да потому, что увеличить его можно только в том случае, если установить дополнительно в системе вот эти блоки. А в башне танка, - моем рабочем месте, и без них практически уже негде повернуться. -- Понятно. Только все это чепуха! -- откровенно высказался Верховский. -- Ничего они больше устанавливать не станут. Даже еще упростят схему. Просто вы этого не знаете. А они знают. И при последующей модернизации наверняка используют преобразователь 2Х-Щ. При этом они, во-первых, сразу высвободят немало места. А во-вторых, благодаря ему получат "ку" не то что в третьей, а, если захотят, и в четвертой, и даже в пятой степени. -- Почему же тогда они сразу его не поставили? -- смутился Кольцов, чувствуя, как просто отверг Верховский все его доводы. -- Вы спрашиваете: почему? -- переспросил Верховский. -- Этого я не знаю. Возможно, потому, что не хотели лишать себя резерва на будущее. Возможно, побоялись удорожать модель:Может, просто поленились экспериментировать. Вы же привыкли жить на всем готовеньком. -- Может, -- глухо проговорил Кольцов, понимая, что заданный им вопрос абсолютно не меняет положения вещей. Как, впрочем, и ответ Верховского. Совершенно неожиданно дело обернулось совсем не в пользу Кольцова. И он невольно подумал: ""Хорош бы я был со своими обоснованиями. Высмеяли бы как мальчишку!" -- А может, и потому не ставили они 2Х-Щ, что вовсе и не собирались с помощью этого прибора решать те задачи, о которых вы здесь говорили. Так ведь тоже может быть? -- продолжал Верховский. Кольцов отрицательно покачал головой. -- Такого, Владислав Андреевич, быть не могло! -- решительно отверг он это предположение академика. -- Откуда вам известно? -- Один раз КБ уже модернизировало прибор. И я вижу, на что направлены их усилия. Да и заказ им был вполне конкретный: создать новый прибор ночного видения. А не просто, как было до этого. И именно это-то у них и не получилось. И я убежден, что и дальше не получится. А вот почему? Теперь понимаю, доказать не смог. И все мои обоснования гроша ломаного не стоят: -- Ну уж! Стал бы я тогда впустую тратить время, -- добродушно усмехнулся Верховский. -- Дело в том, молодой человек, что и новый преобразователь сослужит КБ службу лишь до поры до времени. Одну-две модернизации, я думаю, прибор с его применением выдержит успешно. А дальше: А дальше работа в этом направлении неминуемо заведет КБ в тупик, и оно, сколько бы не старалось продвинуться вперед хоть на шаг, не продвинется и на вершок. И уж, естественно, не выполнит заказа и не добьется того результата, которого так ждете вы там, в частях. Другое дело, если конструкторы зацепятся за "дельту" и через нее начнут наращивать мощность. Тогда -- да! Тогда они смогут добиться кое-чего посерьезней. Но только через "дельту". В ней ключ к разгадке. Она, и только она, если хотите, -- завтрашний день проблемы. Но орешек этот по-настоящему еще не разгрызен. Об него придется поломать зубы. Хотя кое с какими выкладками из области "дельты" я вас могу познакомить. Я немного ею занимался. Верховский углубился в расчеты и так этим увлекся, что, казалось, совершенно забыл о Кольцове. Для него весь этот разговор вдруг превратился в интересный поиск, в результате которого на свет должно было появиться что-то новое, никем до сих пор еще не сказанное. Кольцов не мешал академику. Он стоял не шелохнувшись, словно загипнотизированный. Все происходящее казалось ему удивительным. Верховский писал, зачеркивал, стирал запись тряпкой, потом неожиданно восстанавливал написанное ранее. -- Вот так! -- воскликнул он наконец. -- Куда получается интересней, чем у них! Кольцов быстро похлопал по карманам. Записной книжки, как назло, не оказалось. Выругав себя за такую оплошность, он вытащил сигареты и, сорвав с пачки целлофан, переписал на нее формулу. Верховский, казалось, не замечал того, что делает Кольцов. Он еще весь был в раздумьях, а может быть взвешивал в уме еще и еще раз то, что только вышло из-под его руки. Но неожиданно он потянулся к пачке Кольцова, "'o+ ее и, продолжая глядеть на доску, сказал: -- А если учесть фактор среды, который для вас имеет особое значение, то возможен и такой вариант. -- И он, дополнив запись Кольцова еще одной формулой, вернул ему пачку. -- Этот путь, я думаю, быстрее приведет к желанным результатам. И вы могли бы разработать его. Ваша прозорливость должна сослужить вам службу. Не как практика, конечно. В этом ваши оппоненты, безусловно, сильнее вас. А как теоретика. Поверьте, "дельта" -- объект серьезный и весьма соблазнительный для исследования. Она вполне может стать предметом для диссертации. Кстати, думаете вы о ней? Тихомиров был на вашем потоке? Я помню, ничем не блистал. А уже защитился. И ваше место, молодой человек, в науке! Кольцов не сразу нашел, что ответить учителю. Он еще был под впечатлением той виртуозности, поистине неповторимого умения Верховского почти стремительно вживаться в тему, мгновенно взвешивать все "за" и "против". Такие консультации, во время которых исследуемый вопрос зачастую ставился с ног на голову, но при этом всегда находил исчерпывающее, а порой и очень оригинальное решение, как обычно, обескураживал не только студентов, но и солидных ученых мужей. Людей поражала эрудиция Верховского. И не удивительно, что и Кольцов сейчас смотрел на доску как зачарованный. А Верховский со свойственной ему оперативностью уже снова вернулся к тому, с чего начал разговор сегодня и на чем закончил его шесть лет назад, когда Кольцов только что надел военную форму. -- Был я, Владислав Андреевич, у Тихомирова, -- оторвавшись наконец от доски, заговорил Кольцов. -- Видел, чем он занимается. Ножницы, клей, чужие статьи -- вот вся его лаборатория. И халтурит везде, где только может, печатается даже в отрывных календарях. А у меня в части настоящее дело. И опыт я там коплю такой, какого не купишь ни за какие гонорары. И возможности в армии огромные: -- Не знаю, не знаю! -- упрямо возражал Верховский. -- В ваших поступках нет последовательности. Вы учились -- вас прельщала наука. Вас призвали в армию -- вам понравилась служба. Вы не думайте, что я в чем-то против армии. Совсем наоборот. Очень и очень уважаю военных. И сам, если что, всегда готов взять в руки ружье. Но что касается вас, товарищ Кольцов, то вы, на мой взгляд, пока просто мечетесь. И как результат, безвозвратно теряете драгоценное время. Вы явно еще не нашли себя. А это очень и очень важно -- отчетливо видеть цель своей жизни. Ибо выстрелить по этой цели дважды не удавалось еще никому. Почему бы действительно вам не взяться за "дельту"? Вы же обязаны что-нибудь предложить КБ. Все лишь отрицать -- не метод для ученого. -- Я выдвину предложение. И непременно! -- поспешил заверить академика Кольцов. -- У меня есть ваши формулы. Обоснования для них я найду. Но, коль вы говорили о моем чутье, "дельта" так же их подведет где-нибудь на полпути к цели. -- Почему вы так думаете? -- Природа задействованных в "Сове" лучей такова. Их возможности ограничены. -- Неубедительно, -- скептически усмехнулся Верховский. -- Я бы сказал, просто догматично! Природа природой. Но и мы, человеки, люди, ее лучшее творение, тоже не лыком шиты. В природе водород, все это знают, существует как газ. А мы создали его в виде металла. И получили такой сверхпроводник, какой природе и не снился. А композиты? Мать-природа хранит в своих кладовых либо глину, либо железо. А мы сварили из них под высочайшим давлением композитный металл: легкий, прочный и удивительно жаростойкий. А вы говорите -- природа! -- И все же меня привлекает другое, -- смутился под напором такой аргументации Кольцов. -- Что именно? -- колко взглянул на него Кольцов. -- Мне куда более перспективным представляется принцип использования излучения самой цели. -- Вот как! -- даже удивился Верховский. -- Это не блаж. И не стремление сделать все наоборот. Надо знать обстановку, в которой нам приходится действовать. И если ее знаешь, то рано или поздно придешь к выводу -- у этого принципа больше плюсов! -- убежденно проговорил Кольцов. Теперь, похоже, настала очередь слушать Верховскому. И он слушал своего ученика не перебивая, пока тот рассказывал и объяснял, что имел в виду, когда говорил об обстановке. Он обрисовал академику, что такое учебное поле, как будет выглядеть современный бой и многое другое. -- Так, значит, вы работаете? И работаете здорово! -- прервал наконец свое молчание Верховский. -- Почему же вы сразу ничего мне об этом не сказали? И за что тогда я вас распекал? -- Все пойдет на пользу, -- довольный такой реакцией академика, улыбнулся Кольцов. -- Я не видел вас сто лет. А в письме об этом ведь не напишешь: Верховский мельком взглянул на часы. -- Вот так, разговор только начинается, а мне уже надо на президиум. И все равно я рад, что главное для меня прояснилось. Молодец. Идите своим путем. Но все же, когда подготовите доклад для КБ, покажите его мне. Им надо помочь. Дело это наше, общее. -- С этим, если у меня все получится, я вас отрывать от дел не буду. Выйти за пределы вашей формулы мне ведь не удастся наверняка. А в пределах справлюсь и сам. А вот показать вам свою работу, то, что собрал там, в части, я бы хотел очень. Хоть на минуту: -- А это непременно. Обязательно! -- даже не дал договорить ему Верховский. -- Без этого я просто-напросто запрещаю вам уезжать из Москвы. Найдите меня и приходите. А не придете -- рассержусь навек. Верховский быстро пожал Кольцову руку и проворно скрылся за дверью. Кольцов направился было следом за ним. Но потом передумал и остался возле доски, возле формул. Глава 18 Юля не обманывала Кольцова, когда говорила ему, что знакома с французским балетом, и не только с французским. Маргарита Андреевна еще в детстве привила дочери любовь к танцевальному искусству. И даже пыталась сделать из нее балерину. Но у Юли не хватало настойчивости, темперамента. В конце концов Маргарита Андреевна поняла, что Юле не суждено стать звездой, и оставила ее в покое. Но для самой Юли занятия в балетной школе не прошли даром. Девочка научилась понимать красоту танца. И на всю жизнь сохранила к нему любовь. Муж Юли, Игорь, не возражал, когда узнал, что вечером Юля намерена пойти в театр. Но все же спросил: -- А почему мы не можем быть там вместе? -- Но ты же не позаботился о билетах, -- заметила Юля. -- Можно подумать, что в этом все дело, -- усмехнулся Руденко. -- В данном случае -- да, -- не стала распространяться Юля. -- Дай мне ключи от машины. Руденко достал ключи и молча передал их жене. Ровно в шесть Юля ушла с работы. Нельзя сказать, что настроение у нее было праздничным. Но, в общем, она была довольна тем, что вновь увидит интересный спектакль, и тем, что пригласил ее Кольцов. Встретились на стоянке у театра, как и договорились. Появились там почти одновременно. Юля приехала даже чуть раньше. Но пока запирала машину и проверяла дверцы, подошел Кольцов. Юля сразу заметила, что он чем-то очень взволнован. Улыбнувшись, спросила: -- Билеты не забыли? -- Нет. У меня. -- Кольцов проворно достал билеты и протянул их Юле. -- Предъявите билетеру. А вот раздеться, я думаю, лучше здесь. Терпеть не могу стоять в раздевалке, -- призналась она. -- С удовольствием! -- согласился Кольцов. В фойе Юля сразу купила программку и стала ее читать, а Кольцов не без интереса разглядывал зарубежных модниц. Ему давно уже не /`(e.$(+.al видеть такой пестрой, нарядной публики. -- Прекрасно. Весь состав новый! -- объявила Юля. -- Мне так хотелось увидеть Клэр Мотт! -- Так она здесь? -- не совсем понял ее Кольцов. -- Танцует Эсмеральду. -- Рад за вас. -- Вы должны в первую очередь радоваться сами. Такое, знаете, не каждый день удается увидеть, -- заметила Юля. Кольцов добродушно улыбнулся. -- Если учесть, что я был на балете всего два раза в жизни, то ваше сообщение меня просто ошеломило. Юля рассмеялась: -- Неужели правда? -- Один раз на шефском концерте в университете. Второй -- в День танкистов в гарнизонном Доме офицеров. Впечатлений -- на всю жизнь. -- Не кощунствуйте! -- И не думаю. Хотя идти в третий раз, откровенно говоря, в ближайшем будущем не собирался. -- Тогда зачем вы достали эти билеты? -- Вас увидеть хотел, -- чистосердечно признался Кольцов. -- Надеялся, что вы не откажетесь: Юля взяла Кольцова за руку и увела в зал. Места у них были в шестом ряду партера, почти у самого прохода. Когда сели, Юля спросила? -- Вы чем-то взволнованы? Взволнован? В этом Юля ошиблась. Взволнован он, пожалуй, не был. Но мыслей в голове у него носилось много. Шутка ли, две такие беседы в один день! И оба шефа, словно сговорились, закончили одним и тем же? "Ищите себя!" Почему они вообще заговорили с ним об этом? Для него самого этот вопрос не стоял даже теоретически! Сам-то он нисколько не сомневался ни в правильности своих действий, ни в выбранном им пути. Объяснить все это Юле было не так-то просто. К тому же и сама она была для него сплошной загадкой. Она еще ни разу не отказала ему во встрече. Но что из этого следовало? Только то, что в какой-то степени она чувствовала себя в Москве хозяйкой, а его считала гостем? И потому вела себя по отношению к нему как отзывчивый, гостеприимный человек? Или все же существовало и другое объяснение ее внимательности? Одним словом, Кольцов совершенно не знал, что ей ответить, и лишь глубоко вздохнул. -- Это еще что значит? -- удивилась Юля. -- Вот уж на вас не похоже! -- Укатали Сивку крутые горки: -- Вон оно что? А вы думали, Ачкасов вызвал вас разыграть партию в преферанс? -- Ничего я не думал. -- А наш разговор в гостях у вашего лейтенанта тоже забыли? -- Помню, что вы были очаровательны. -- Допускаю. Но я не об этом, -- строго ответила Юля. -- А я и об этом тоже. -- В таком случае я не припоминаю ситуации, где и чем я могла бы вас утомить. Кольцов задумался? Что бы ему ответить? Выручила увертюра. Юля, казалось, сразу настроилась на представление и забыла о начавшемся разговоре. А Кольцов возблагодарил судьбу, которая уже не раз и не два была в таких случаях благосклонна к нему. В первом отделении гости показали две балетные сценки: па-де-де из "Сюиты в белом" и "Умирающий лебедь". Партию лебедя талантливо танцевала Жанетт Кло. Во время антракта Кольцов и Юля из зала не выходили, как, впрочем, и большинство присутствующей на спектакле публики. Разговаривать тоже почти не разговаривали. Только Юля сказала: -- А в Париже я видела эту балерину в роли Эсмеральды. Очень приятная танцовщица. Посмотрим, что покажет Клер Мотт: О том, что Юля была в Париже, Кольцов не знал, но именно это /.* ' +.al ему самым интересным из всего, что она сказала. -- Посмотрим, -- покорно ответил он. Во время второго антракта Юля захотела погулять. Они спустились в вестибюль и встали у открытых дверей. С улицы тянуло сыростью, запахом бензина, доносился шум, лился синий неоновый свет фонарей. -- Чем же вы все-таки так озабочены? -- снова начала разговор Юля. -- Конкретно я вам даже не скажу, -- признался Кольцов. -- Вот это уже лучше, -- похвалила Юля. -- Значит, причина серьезная. А то выдумали какие-то горки: -- Простите: Сложно мне, -- признался Кольцов и добавил: -- С вами. После того, что было: -- А что было? -- неожиданно быстро спросила Юля. -- Все было! -- твердо сказал Кольцов. -- Ничего не было. И вообще напоминать о таких вещах не очень-то деликатно, -- в тон ему ответила Юля. Кольцов понял, что сказал совсем не то, и со свойственностью открытых людей смутился. -- Не все я и сам понимаю. Не обо всем могу сказать вот в такой обстановке, -- признался он. -- Это другое дело, -- удовлетворилась таким ответом Юля. -- Скажете позднее. Второй акт Кольцову понравился больше. Великолепно смотрелась сцена на колокольне, световое оформление. И Юля опять была прежней, не чужой, не далекой, а почти близкой. Ее же самой спектакль доставил огромное наслаждение. Из темноты неба накрапывал мелкий дождь. Они сели в машину. Юля завела мотор. -- Пусть греется! -- сказала она и повернулась к Кольцову. -- Жаль, что вы не видели, как у нас поставлена "Эсмеральда". У нас старались взять из романа как можно больше и для декорации, и для сюжета. А что сделал Пети? Он как раз, наоборот, отказался от всего сопутствующего. Оставил только самые главные линии и изгибы. И показал нам простую и сильную историю любви и смерти. Но если уж есть два пути постановки, то, очевидно, возможен и третий! И четвертый! Вам это интересно? -- горячо говорила Юля. -- Очень: -- Очень, -- повторила Юля. -- Не любить балет нельзя. Любите его! -- Я, наверное, вас люблю, Юлия Александровна, -- не спуская с нее глаз, сказал Кольцов. Сказал и сам испугался своих слов. Ему казалось, что Юля непременно сейчас рассердится и скажет в ответ что-нибудь холодное, колючее. Но она не рассердилась, а спросила: -- Что значит "наверное"? -- А то, что я профан не только в балете. Не больше я разбираюсь и в собственных чувствах. Даю вам честное слово, у меня никогда не было даже простых увлечений. -- Простых и не бывает, -- заметила Юля. -- Ну, даже мимолетных, даже не предполагающих взаимности. Я не знаю, как их определить: -- И не надо! -- очень мягко остановила его Юля. -- Хотя это странно. У себя в полку вы производили впечатление более сведущего мужчины. -- Времени у меня на это не хватало. А может, не встречал таких, которые могли бы понравиться. А вы: вы совсем другое дело. Вы где-то тут, -- прижал Кольцов руку к сердцу. -- Зашли и: остались: Наверное, это и есть любовь. -- А если я оттуда уйду? -- серьезно спросила Юля. -- Нет. Не уйдете. Никуда не уйдете! -- заверил Кольцов. -- Бывает, что и уходят, -- сказала Юля. -- Не выпущу! -- поклялся Кольцов. Юля тронула машину со стоянки. Когда они выехали из туннеля под проспектом Калинина и свернули возле памятника Гоголю в переулок, Кольцов спросил: -- Что же вы молчите? В конце переулка Юля повернула налево. Потом направо. И остановилась возле дома Ирины. -- Что же вы молчите? -- повторил свой вопрос Кольцов. -- А может, не стоит продолжать этот разговор? -- спросила Юля. Кольцов взял ее руку и прижал к губам. Рука у Юли была мягкая, душистая, сухая и теплая. Он несколько раз поцеловал ее длинные пальцы и сказал: -- Если так, то все ясно. Но я сделал правильно, что открылся. И помните, это надолго. Может, даже на всю жизнь: -- Я же замужем, Сергей Дмитриевич, -- сказала Юля. -- Это не имеет никакого значения. -- Для вас? -- И для вас. -- Вы большой ребенок, -- ласково улыбнулась Юля. Но руки своей не отняла. -- Расскажите лучше, как идет у вас работа. -- Идет. -- Это хорошо: Вы довольны? -- Я люблю вас! -- Я верю. И не надо больше об этом, -- попросила Юля. Но Кольцова уже нельзя было остановить. -- Милая! Родная! -- тихо проговорил он дрогнувшим голосом. -- Поговорите со мной. Ведь я скоро уеду. Сделаю этот дурацкий доклад - - и уеду. И возможно, никогда-никогда больше не увижу вас. А ведь вы для меня единственная. Второй такой нет на всем белом свете. Мне, я думаю, повезло не меньше, чем Рею Девису. (Рей Девис - американский ученый-физик) Юля засмеялась: -- Такого мне еще не говорили. -- И тем не менее никому ведь больше не удалось поймать нейтрино. А вы знаете, когда я понял, что назад для меня хода нет? Юля не ответила. -- Уже тогда, когда встретил вас на станции. А когда вы полоскались в саду, мне показалось, что я брежу, -- вспоминал Кольцов. -- Я до сих пор помню все до мелочей. Сад был черным. Окно светилось желтым. Вода в бочке поблескивала синим. А туман стелился, как грушевый цвет. -- А вода в кадке была удивительно мягкая! -- вспомнила Юля. -- А меня хозяйка потом ругала, почему я у нее теплой воды не попросил. -- Я совсем тогда не озябла. -- И это помню. Я стоял рядом с вами и чувствовал ваше тепло. Вы вообще тогда были ближе ко мне. -- Тогда все было естественно. И в саду. И на танкодроме. -- А теперь? -- Вы тоже стали другим. Вы считаете, что у вас теперь появились права. Я это почувствовала. И мне, очевидно, не надо было с вами встречаться. Но в таком случае я потеряла бы вас из виду. Не могла бы следить за вами. А я боюсь за вас. -- Что? -- Мне кажется, что вы перестанете работать. Плохо подготовитесь к докладу. Почему вы назвали его дурацким? Вы должны сделать его на самом высоком уровне. Вы даже не представляете, как он вам нужен! -- О чем вы говорите? -- О вас, Сергей Дмитриевич. И очень прошу вас: забудьте сейчас обо всем. И обо мне в том числе. Займитесь только подготовкой. -- И вы о том же, -- вздохнул Кольцов. -- Почему "и вы"? -- Я вам уже сказал -- работа идет, -- уклонился от ответа Кольцов. -- О ней вы не беспокойтесь. -- Значит, обещаете? -- обрадовалась Юля. -- Обещаю, -- не очень бодро ответил Кольцов. -- Вот и прекрасно. И не дуйтесь. Вы действительно большой ребенок. И вы еще многого не понимаете. Но я хочу, чтобы у вас все было хорошо! -- сказала Юля и ласково потрепала его своей теплой рукой по щеке. На этом они расстались. Кольцов поднялся к себе. Юля направилась в гараж. Нельзя сказать, чтобы и внутренне она оставалась такой же спокойной к признанию Кольцова, как внешне. Она очень следила за собой и ничем не выдала своего волнения. А оно было. Сердце так сладко сжималось, когда она слушала его тихий, непривычно взволнованный голос. И совершенно ей не хотелось от него уезжать. Она чувствовала, что он говорит очень искренне, смущается, тут же обижается, быстро, как дитя, реагирует на малейшее проявление участия к нему, и от этого ей было еще приятней. И еще она почувствовала, что в ее руках он может быть мягок как воск. Когда она вернулась домой, было уже поздно. Но Игорь не спал. И даже не ложился. Сидел и читал старый номер "Иностранной литературы". Юля разделась, вымыла руки, пошла на кухню. На столе стоял ужин: творожный пудинг, сваренное всмятку яйцо, стакан молока. К пудингу Юля не притронулась. Взяла ржаной сухарь, надкусила, с удовольствием запила молоком. -- Ну и как спектакль? -- услыхала она за спиной голос мужа. Юле не хотелось обсуждать во второй раз только что виденное представление, и она ответила односложно: -- Неплохо. -- И это все твои эмоции? -- удивился Игорь. -- Я устала. -- Могу представить. Наверное, было не меньше четырех отделений. -- Нет, меньше. -- Где же ты тогда задержалась? Юля вымыла стакан, поставила его на полку, прошла к себе в комнату. -- Нигде. Просто я была не одна и, естественно, подвезла человека до дома, -- ответила она. -- А по-моему, это совсем не естественно, -- назидательно проговорил Игорь. -- И вообще, тебе не кажется, что ты слишком много времени уделяешь этому танкисту? -- Абсолютно не кажется. Он в полку уделял мне его гораздо больше. -- Что же ты сравниваешь? Полк есть полк. Там ему приказали помогать тебе, он и делал свое дело. А ты чего ради стараешься? -- Долг вежливости. -- Перед кем? Перед этим нахалом? -- не сдержался Игорь. -- Мало того, что он переломал наши приборы, так еще учить нас приехал сюда! Да кто он такой? Попов? Ландау? -- Не знаю. Но может быть, и тот, и другой. -- Ах, вот как?! -- оторопел Руденко. -- Да я Ачкасову звонить сегодня хотел, когда узнал, что нам предстоит с ним встреча. -- Почему же не позвонил? -- подавив улыбку, спросила Юля. -- Завтра позвоню! -- Пустые слова. Никогда и никому ты не позвонишь. И кроме того, послушать Кольцова тебе просто полезно. -- Мне? -- удивился Игорь. -- И это говоришь ты? Опомнись! Что за мысль пришла в твою голову? Я заканчиваю большую работу. Многие весьма влиятельные люди уже сейчас заслуженно считают ее очень перспективной. А я, как тебе известно, собираюсь внести в проект еще целый ряд усовершенствований. Что же я от него услышу? Ты просто не понимаешь: Все, о чем Игорь собирался сказать дальше, Юля уже знала. Она тысячу раз слышала, что "Сова" -- это новое слово в технике. Что если она этого не осознает, то очень жаль. Что ему вообще кажется странным, что она до сих пор не оценила по достоинству этой его работы. При этом он непременно сошлется на какой-нибудь имеющий к данному случаю отношение пример. Потом на второй. А может быть, и на третий. Эрудицией он для этого обладал основательной. Но ей все эти ` '#.".`k уже порядком надоели. И потому, никак не отреагировав на его слова, она спокойно начала раскрывать постель. Но вдруг услыхала что-то новое, непривычное. -- Ради чего мы должны переносить свой отпуск на зиму? -- продолжал Игорь. -- Почему мы должны ждать, когда этот твой горе- испытатель соберется с мыслями? В кои-то годы вместе решили поехать на море -- и на тебе? -- Что же ты хочешь? -- испытующе посмотрела Юля на мужа. -- Перестань раскатывать его на машине! -- потребовал вдруг Руденко. -- Только и всего? -- удивилась такому обороту дела Юля. -- Да. -- Хорошо. Раскатывать больше не буду, -- пообещала Юля, подумав: "А это что? Забота о собственном престиже или ревность? Однако для ревности, пожалуй, было слишком много слов". Она легла в постель и выключила свет. Глава 19 Вечером накануне выступления Кольцов заглянул на почту и получил адресованное ему до востребования письмо от Чекана. Получил, но так и не прочитал его. На почт