. И усомнилась в том, что должна призывать Кольцова продолжать работать над "Совой". Кому-кому, а ей-то очень хорошо было известно, чем могла закончиться эта работа. Бессонные ночи, огромная затрата сил, фантазии, воли, потеря времени -- и никакой отдачи. И все же желание написать Кольцову, напомнить о себе, в какой-то степени загладить перед ним свою вину за то, что в последние дни держала себя с ним подчеркнуто сдержанно и сухо, взяло верх, и она сказала: -- Хорошо. Я напишу. -- Попроси, чтобы подготовил и привез в Москву хотя бы самую общую схему трансформации "дельты", -- обрадовался ее согласию Окунев. -- Только пусть продумает все до конца: -- Я знаю, о чем ему писать, -- прервала его Юля и пристально посмотрела Окуневу в глаза. -- Но если ты завтра переметнешься с "дельты" на какую-нибудь новую усовершенствованную соковыжималку, я тебя запрезираю на всю жизнь! Голос у Юли прозвучал так решительно, что Окунев от неожиданности даже отшатнулся. -- Боже упаси! Боже упаси! -- зная за собой такой грех, пробормотал он и, чтобы успокоить ее, добавил: -- Нет уж! Вариант Кольцова я доведу до конца, хотя бы назло твоему Руденко. Глава 26 Буран отбушевал. Унялся ветер, угнав на восток сердитые тучи. И над городком раскинулось бездонное, голубое, студеное и чистое, как ключевая вода, небо. Невысоко над заснеженными холмами и притихшим лесом повисло пунцовое солнце. За несколько мглистых, вьюжных дней округа изменилась до неузнаваемости. Унылый, монотонный пейзаж прибитого дождями чернотропа бесследно исчез, уступив место широкой панораме, заполненной яркими, искристыми красками. Зима заботливо укутала землю, надежно спрятав под белоснежный пуховик и шелковую мякоть озимей, и застывшие волны пашни, и бурые осыпи косогоров. Укрыла она и границу танкодрома. Но еще отчетливее стали видны на нем черные колеи, пробитые танками по снежной целине. Подполковник Фомин, щурясь от непривычно яркого света, щедро заливавшего городок, быстро шагал в парк боевой техники. Была суббота, и весь личный состав, за исключением двух небольших групп, специально выделенных по приказу Фомина на расчистку снежных заносов и переоборудование учебных классов, занимались приведением в порядок техники. Не по времени стойкий мороз игриво покусывал лицо, пощипывал руки, еще по привычке не желавшие прятаться в перчатки. Бодрил поскрипывающий под ногами снег. Дышалось легко. Но на душе у Фомина не было покоя. Грызла забота. Не так-то просто оказалось внедрить в жизнь многие новинки учебной техники: наладить электронные цепи, заставить надежно работать автоматику. При планировании все это выглядело просто. А при монтаже оборудования, выданного полку командиром дивизии, сразу выяснилось, что для этого нужны специалисты. А их в полку нашлось не так-то много. И с кем бы из них Фомин ни беседовал, все, словно сговорившись, сетовали на то, что в части нет в данный момент Кольцова. Выходило, что в свое время Dоронин был прав, когда уверял Фомина в том, что Кольцов -- специалист явно незаурядный. Но Фомина все эти разговоры, откровенно говоря, только злили. Сердился он потому, что сам никоим образом не считал Кольцова таким уж хорошим. Он еще помнил, что произошло при испытаниях "Совы". И если не наказал тогда Кольцова за случай с часовым, то только потому, что его просила об этом инженер Руденко, просила ради их совместной работы, ради ее успешного окончания. Сердился оттого, что в душе, так же как и Семин, был недоволен столь длительным отсутствием капитана. На днях Кольцов вернулся. Его тотчас включили в работу. Но вряд ли можно было надеяться на то, что за оставшееся время эту работу закончит и он. Времени оставалось мало. Через три дня проверять организацию всей учебно-материальной базы полка должен приехать командир дивизии. Вот Фомин и нервничал: Неожиданно в небе раздался гул. Фомин остановился, поднял голову. На высоте десантирования один за другим, словно журавли, летели восемь транспортных самолетов. Фомин знал, что аэродромов, на которых могла базироваться эта группа, поблизости не было. Обычных трасс, по которым летали бы здесь эти самолеты, тоже не замечалось. Фомин проводил крылатые корабли вопросительным взглядом и пошел дальше. Уже в парке, возле хранилищ, его догнал Семин. Доложил, чем занимается батальон. Лицо майора показалось Фомину чем-то озабоченным. Но чем именно, подполковник спрашивать не стал, решил: "Надо будет -- скажет сам". Так оно и получилось. Семин не вытерпел. -- Разрешите узнать, товарищ подполковник, как же так получается?.. -- заговорил он. -- Что получается? -- не понял Фомин. -- Кольцова больше месяца не было в подразделении. А вернулся -- и опять ему некогда заниматься ротой. -- Он выполняет мой приказ, -- сухо заметил Фомин. -- Так точно! -- не перечил Семин. -- Вот я и думаю: его все время куда-нибудь отрывают. И дальше, наверно, будут отрывать. А рота не может оставаться без командира. -- Что же вы предлагаете? -- с любопытством посмотрел на Семина Фомин. -- Вы хотели перевести Кольцова в ремонтную мастерскую. И я считаю, что сейчас для этого самое лучшее время. -- Почему? -- продолжал допытываться Фомин. -- Он за месяц поотвык от дел. Люди от него отвыкли. Им сейчас все равно, кто в подразделение придет -- Кольцов или новый командир, -- объяснил свою мысль Семин. Фомин прибавил шаг. То, что Семин заботился о делах подразделения, ему было понятно. И он это одобрял. Но то, что майор не хотел видеть дальше своего носа, вызывало протест и только усиливало раздражение. И опять почему-то вспомнились слова Доронина: "Семин -- это не история. Это всего лишь вчерашний день". -- А как вообще обстоят дела в первой роте? -- спросил Фомин. -- Известно как они могут обстоять без командира. Тут недоделки, там недоработки: -- Почему же вы раньше ничего не докладывали мне об этом, -- уже явно недовольным тоном продолжал Фомин. -- Думал, командир вернется и все исправит: -- Значит, исправлять там есть что, -- не то спросил, не то констатировал Фомин. -- Так точно! -- подтвердил Семин. Дальше шли молча. "Думал: исправит! И это накануне проверки! -- с негодованием повторял про себя Фомин. -- А если бы даже и не было никакой проверки. Неужели не ясно, что порядок следует поддерживать каждый день, каждую минуту! Удивительная логика!" -- Напряжение аккумуляторов давно проверяли? -- неожиданно спросил Фомин. -- Только вчера. Лично. Во всех ротах. -- И как? -- Полный порядок. -- Вот это уже хорошо, -- удовлетворенно кивнул Фомин и замер. В ,.`.'-., воздухе завыла сирена. Звук ее, истошный и требовательный, налетел на городок, как вихрь. Он не успел еще докатиться до заснеженных холмов и вернуться эхом обратно, а в городке уже сорвались со своих мест и стремительно бросились к хранилищам танков десятки людей. Звук сирены властно распахнул ворота боксов, двери казарм, повинуясь ему, захлопали люки танков. "Так вот почему тянули с контрольной проверкой! Решили начать ее с учений и готовились к ним! -- подумал Фомин и вспомнил о транспортных самолетах, только что пролетевших над городком. -- Они наверняка уже выбросили десант:" Глава 27 В начале декабря Кулешову позвонил Ачкасов. -- Алексей Кузьмич приглашает нас на беседу, -- сообщил он. -- Когда именно? -- пожелал уточнить Кулешов. -- Завтра. А время, как всегда, послеобеденное. Шестнадцать ровно. -- Я буду. А к чему, если не секрет, готовиться? -- Мне точно неизвестно. Думаю, однако, что разговор может пойти о каком-нибудь новом заказе. -- Но я, как говорится, со старым еще не развязался: -- Не будем гадать. -- Не будем, -- согласился Кулешов. -- А кого еще приглашает? -- Никого. Привычку маршала авиации совещаться во второй половине дня Кулешов знал хорошо. Маршал превратил ее в правило. Первую половину рабочего дня, как наиболее продуктивную, он целиком посвящал боевой подготовке. После обеда решал все остальные вопросы. "Ачкасов не в счет, ему до всего дело. А конкретно -- я один. Похоже на заказ. Похоже", -- рассуждал Кулешов. В пятнадцать сорок пять на следующий день он подъехал к штабу и огляделся. Возле широкой лестницы стояло десятка два машин. Кулешов поискал машину Ачкасова, но не нашел ее и поднялся в подъезд, а потом и в приемную маршала. Привычно взглянул не вешалку. Она была пуста. -- Выходит, я первым приехал! -- вслух подумал Кулешов. -- Генерал Ачкасов уже давно здесь, -- доложил адъютант маршала. -- Даже давно? -- удивился Кулешов. -- И уже у Алексея Кузьмича? -- Никак нет. Зашел к главному инженеру. -- Доложите Алексею Кузьмичу, что я прибыл, -- попросил Кулешов. -- Маршал сказал, чтобы ровно в шестнадцать заходили без доклада. -- Понятно, -- недовольно буркнул Кулешов и сел на диван. Достал сигару. Оторвал у нее кончик и прикурил. "Мог бы к инженеру зайти вместе со мной, -- подумал он об Ачкасове. -- Все-таки что-нибудь стало бы известно. А так, с ходу, хуже нет:" Без трех минут в приемной появился Ачкасов. Протянул Кулешову руку и, открывая дверь кабинета, сказал: -- А мы с Главным думали, что ты задерживаешься: -- Извините, пожалуйста. Я прибыл без четверти, -- доложил Кулешов. -- А почему же не зашел? -- Сами знаете, незваный гость: -- Это ты-то незваный? -- усмехнулся Ачкасов. -- Придумает же такое: Маршал сидел за своим рабочим столом и что-то писал. Но, увидев генералов, отложил ручку, встал и, приветливо улыбаясь, пошел им навстречу. Сколько бы раз Кулешову ни доводилось встречаться с ним, он всегда пытался припомнить, каким же в конце сороковых годов маршал был слушателем академии. Кулешов тогда уже работал в КБ. Но окончательно с преподавательской работой еще не порвал и изредка читал лекции специального курса в академии. Тогда оба они были полковниками. В те годы полковников в академии было немного. И Кулешов, казалось, должен был бы его запомнить. Но он не запомнил. Он хорошо знал и помнил многих генералов. Но генералы со временем *c$ -то разъехались, и он почти всех их потерял из виду. А вот этот полковник стал маршалом: Предложив генералам место за столом, маршал сел напротив них. -- Помните, профессор, -- начал он разговор безо всяких предисловий, обращаясь к Кулешову, -- кажется, совсем недавно вы учили нас, что на самолете-бомбардировщике установлено две тысячи электронных узлов и деталей? А сегодня их там уже десятки тысяч. А через годик-другой наверняка и еще больше будет. -- Идет к этому дело, товарищ маршал, -- согласился Кулешов. -- А всех задач все равно они не решат, хотя их с каждым годом все прибавляется и прибавляется, -- невесело усмехнулся маршал. -- А потому, что выдвигает их сама жизнь. Перевалили наши самолеты за два "м", прижались к земле -- и сразу потерял летчик цель. Не успевает он ее разглядеть даже днем при ясной погоде. А ему надо уметь выполнять боевую задачу в любое время суток, при любых метеоусловиях -- в дождь, в туман, в метель. И никогда еще эта задача не была столь актуальна, как сейчас. Вот почему командование ВВС обратилась к вам. Мы познакомились с вашей "Совой". Прибор интересный. Поздравляю вас, Александр Петрович. Знаем, что вы делали его для сухопутчиков. Но что-то примерно такое нужно и нам. -- Я так понимаю, товарищ маршал, что один прибор никак этой проблемы не решит, -- ответил Кулешов. -- Думать придется о целой системе. -- Очевидно. И системе очень сложной, -- согласился маршал. -- Но думать надо уже сейчас. Время пришло. -- А я не исключаю даже комплексного варианта успешного решения задачи, -- заметил Ачкасов. -- Совершенно бесспорно, что над этой проблемой будут работать и в конструкторских бюро, и в научно- исследовательских институтах, и даже на инженерных кафедрах академий. И именно как результат совместных усилий представляется мне рождение такой системы. -- Конечно совместных, -- поддержал его маршал. -- И мы сейчас даже не будем пытаться намечать какие-то конкретные пути или принципы ее создания. Но нам хотелось бы, уважаемый Александр Петрович, чтобы вы знали о наших нуждах, чтобы ваша конструкторская мысль работала в их направлении. Я ведь не зря вспомнил о вашей "Сове". Мы, конечно, будем совершенствовать и уже существующие системы. И уже сейчас проводим некоторые эксперименты у себя. Но очень надеемся и на вас. Надо расширить собственные возможности летчика, сделать их такими, чтобы он мог видеть землю ночью и в туман так же ясно, как видит днем. А ваша "Сова", профессор, уже во многом решила эту проблему. Кулешов поблагодарил за доверие. Однако предупредил, что сможет начать работу не раньше, чем в новом году. И то, естественно, если эта новая тема будет утверждена для КБ. -- Об этом вы не беспокойтесь. Утверждена будет, -- заверил его маршал. -- Задача эта большой государственной важности. Она, если хотите, имеет не только оборонное, но и народнохозяйственное значение. Вспомните, сколько недовыполняет заданий наш гражданский воздушный флот из-за неустойчивости погоды, из-за ее капризов? В переводе на деньги по стране сумма оборачивается десятками миллионов рублей. -- Можете не сомневаться, мы не пожалеем усилий, -- ответил Кулешов, давая понять и маршалу, и Ачкасову, что он свою задачу понял, цель для него ясна. -- Рад был вас повидать, -- как и обычно, этим добрым приветствием закончил беседу маршал. Он пожал Кулешову руку и проводил его до дверей кабинета. Кулешову это было особенно приятно, и он невольно подумал о том, что, значит, чего-то еще стоит, если с ним не только советуются, но и так вот подчеркнуто обходительны. Следом за ним в приемную вышел и Ачкасов. -- В КБ? -- спросил он. Кулешов достал из кармана массивные золотые часы, полученные в /.$ `.* от отца, с которыми не расставался никогда в жизни, открыл крышку, заглянул на стрелки, ответил: -- Конечно. Быстро закончили. -- Поедем со мной. Проводи меня, а свою машину пошли следом, -- предложил Ачкасов. -- С удовольствием, -- согласился Кулешов. Они поехали вдоль улицы, и, когда свернули в переулок, Ачкасов спросил: -- Ну так как? По душе тебе это? Кулешов никогда не спешил отвечать на такие вопросы. Это было не в его правилах -- слишком открыто высказывать готовность или, наоборот, прямо расписываться в беспомощности. В разговоре с начальством, а имея дело с Ачкасовым, он об этом не забывал никогда, предпочитал выражать свои чувства умеренно. -- Работа может оказаться очень интересной, -- ответил он в своей обычной манере. -- И сейчас уже она крайне важна. Пойми меня правильно, в самом лучшем смысле она может стать твоей лебединой песней. -- Я неожиданно тоже почему-то об этом подумал, -- признался Кулешов. -- Почему неожиданно? Разве мы с тобой вечны? -- На этот счет не заблуждаюсь. Знаю, в новый век сам не войду. Разве на коляске ввезут. Но пока еще силы есть. -- Н-да: Время быстро пролетело! -- задумался Ачкасов. -- А впрочем, я вот всю жизнь спешил, часы экономил, считал минуты. И всю жизнь садился, если так можно выразиться, на отходящие поезда. Спешил, а за жизнью не успевал. Теперь думаю: может, один-другой пропустить надо было? -- И что было бы? -- пытливо взглянул на Ачкасова Кулешов. -- Пропустил -- и стал бы жить в другом темпе. Перестал бы следить за временем. -- Пустое, Владимир Георгиевич, -- простодушно ответил Кулешов, подумав про себя: "Я-то этот маршальский поезд не пропущу. Такие предложения не часто бывают". -- Не только от вас это зависело. Да и долго ли вы с вашим характером в том, другом, темпе прожили бы? -- Не знаю: Машина уже подъезжала к высокому зданию, в котором работал Ачкасов, и Кулешов решил заговорить о делах практических и насущных. -- Я думаю, через месяц-другой закончим схему нового образца "Совы". Споткнулись, честно говоря, на четвертом узле: Ачкасов ничего не ответил. Он как будто не слышал, о чем ему говорил Кулешов. Александра Петровича это несколько удивило и насторожило. Все лето Ачкасов торопил его, прямо-таки подстегивал. А теперь вдруг словно воды в рот набрал. Машина остановилась возле подъезда с массивными дубовыми дверями. Кулешов и Ачкасов вылезли на тротуар. -- Как только найдем оптимальное решение четвертого узла, я сообщу, -- пообещал Кулешов. -- Хорошо, -- протянул ему руку Ачкасов. -- Мы обговорим это еще сто раз. Сказал и ушел. А Кулешов пересел в свою машину и закурил. Такое поведение Ачкасова его не только насторожило, но и озадачило. Он-то рассчитывал, что Ачкасов, как всегда, проявит к "Сове" должное внимание, возможно, даже поинтересуется какими-нибудь подробностями. Тогда и будет самое время рассказать ему о том, какое смелое новаторство предложил Руденко: Но Ачкасов стал словно непробиваемым. Вместо обычных вопросов он вдруг почему-то разговорился сам, разоткровенничался, чего раньше никогда с ним не бывало. А может, лишь его самого вызывал на откровенность? А может, снова проснулось в нем меценатство и он опять решил устроить что-нибудь вроде того, что однажды уже устроил на обсуждении результатов испытания "Совы"? Но нет, вроде бы этого быть не должно. Все поправки к проекту согласованы. И новый образец будет выполнен строго по заданным нормам. "Ладно. Чего я так разволновался? Мало ли что у него на $ch%? Время, возраст -- не вода. Стороной, как камень, никого не обтекут. Да и сколько над ним тоже всяких инстанций! Пройдет неделя- другая -- и станет ясно, что за чем кроется, -- решил в конце концов Кулешов. И, уже поднимаясь к себе в кабинет, подумал о предстоящей новой работе. И хотя он еще не знал, как к ней приступиться, одно было ему уже совершенно ясно: что бы там ни разработали и ни предложили специалисты ВВС, за ним, за его КБ, должно остаться последнее слово. Ачкасов мог оказаться провидцем: может, и впрямь этой работе суждено стать его лебединой песней: Глава 28 Кольцову нравились учения. Он даже любил их. Как и все, выматывался на учениях, недосыпал; если они проводились зимой -- мерз, если летом -- обливался в раскаленной стальной коробке ручьями пота. Но какой бы напряженной ни складывалась на учениях обстановка, как бы круто и быстро ни разворачивались события, он всегда оставался бодр душой, в любой ситуации мог найти для себя что-то новое, интересное. Он любил учения потому, что в поле куда чаще, чем в казарме, действовал самостоятельно. Там он не только принимал решения, но и сам претворял их в жизнь. Его инициатива на учениях чаще, чем обычно, находила поддержку. И еще он любил учения за то, что на маршах, при выполнении боевых задач, когда неожиданно и резко менялась обстановка, когда экипажам приходилось напрягать все свои силы и нередко выручать друг друга из сложных ситуаций, у людей необычайно обострялось чувство ответственности за порученное им дело, а сами они преображались до неузнаваемости, раскрывая лучшие качества своих характеров, ярко и устремленно проявляя способности. В такие минуты и Кольцов испытывал необычайный прилив энергии, забывал все свои неурядицы и сомнения. На исходе вторых суток, когда рота заправлялась топливом, к Кольцову подошел старшина Доля и протянул письмо. На конверте стояли штампы: "Заказное", "Авиа". "Кому это так не терпится?" -- подумал Кольцов. Почерк отправителя, однако, был незнаком. Кольцов взглянул на обратный адрес. И тоже ничего не понял. И вдруг его осенило: "Да это же квартира Кулешова! От Юли!" Сердце у него взволнованно забилось. Он хотел было вскрыть конверт и тут же прочитать письмо. Но так же быстро передумал, сунул конверт в карман и, стараясь не выдавать волнения, спросил старшину: -- Давно пришло? -- Только что заправщик привез. -- Я хотел напомнить тебе, Иван Семенович, -- сменил тему разговора Кольцов, -- что, когда вчера второй взвод перетаскивал через болото машины и ребята возились с тросами, у кого-нибудь наверняка промокли ноги. Но сами солдаты в этом ввек не признаются. Так ты проверь: -- Напрасно беспокоитесь. Две пары сапог еще утром заменил, -- поджав губы, с обидой доложил старшина. -- Это ж надо ухитриться: так грязи было по щиколотку, а они через голенища ее начерпали... Нарочно, что ли? -- Старались: -- То-то и видно. А сапоги я потом специально в воде проверял. Как паяные, хоть бы каплю где пропустили. -- Хорошо, -- одобрил действия Доли Кольцов. -- Проследи, чтобы при заправке второпях чего-нибудь не оставили на дороге. Бывает: Доля козырнул и побежал к роте. А Кольцов, оставшись один, с нетерпением вытащил письмо из кармана. "Сергей Дмитриевич" -- писала Юля. -- Мне очень жаль, что я опоздала к отходу поезда и не смогла проводить вас. Мне кажется, что вы уехали обиженным. И я, поверьте, расстроена этим. Конечно, я не имела права отпускать вас, не сказав несколько теплых слов. Но вы настоящий мужчина и простите меня. По крайней мере, мне этого очень хочется:" Далее Юля писала о себе. Она здорова, хотя и устала. Год выдался напряженным. Было бы неплохо в конце концов уехать отдохнуть. Но a(bc f(o складывается так, что, пока не будет закончена работа, об отпуске можно только мечтать. В связи с этим настроение у нее не ахти какое бодрое и даже выглядит она не очень хорошо. Не так уж, конечно, чтобы плохо. Но и совсем не так, как, допустим, летом или даже тогда, когда они ходили в театр. Дочитав до этого места, Кольцов невольно улыбнулся. Юля раньше никогда не была так с ним откровенна. А он никак не мог представить себе, как это Юля может выглядеть неважно. "Тем не менее все это мелочи. И никакого серьезного значения я им не придаю, -- заключила она. -- Куда больше меня интересует и волнует ваше настроение и то, чем вы теперь заняты. Я не получила от вас еще ни одной весточки, хотя вы и обещали писать часто. Ладно. Наверно, и без меня дел много. Однако, несмотря на это, и мысли не допускаю, что вы забросили работу над прибором. Конечно, продолжать ее в ваших условиях неимоверно трудно. Но я помню, как горячо отстаивали вы свою идею во время нашей беседы на балконе, на дне рождения вашего друга, кстати, передайте им всем от меня самый большой привет, помню записи в вашей тетради, которую тогда же вы передали мне, и очень хочу надеяться на то, что вы эту идею воплотите в жизнь. Не берусь предугадывать, каким путем вам это удастся, но я твердо верб в ваши силы, в ваше будущее. Не разочаровывайте меня. Если вы не дойдете до финиша, мы все потеряем нечто гораздо большее, чем просто новая система. Учитывая вашу занятость, мне не хотелось бы отрывать вас от вашего основного поиска и на минуту. И тем не менее обращаюсь к вам с просьбой: не предавайте забвению и того, о чем говорили у нас на разборе. Нам, во всяком случае молодым специалистам, ясно, что самое оригинальное и перспективное решение проблемы намечено вами. Скоро у вас отпуск. Вы будете в Москве. Непременно дайте знать о себе. Нам очень нужна ваша консультация. И пишите мне. Не забывайте, пишите:" Заканчивалось письмо коротким "Юля" и небольшой припиской: "Вчера разговаривала с вашим Братом по телефону. Он звонил Ирине. Не знаю, пишет ли он вам. Но мне он сказал, что у него все в порядке. Того и вам желаю". Кольцов аккуратно свернул письмо и убрал в карман. Он знал, что перечитает его еще и еще раз, что время для этого будет, еще раз все обдумает, прочувствует. Но и сейчас уже он чувствовал огромное удовлетворение от сознания, что Юля все же была на вокзале. Если бы он знал об этом раньше!.. Тяжелый, как танковый каток, груз скатился у него с души. Ему даже показалось, что много светлее стало в воздухе, ослепительнее и ярче заблестел снег. Напрасно она беспокоится, он и не думал останавливаться на половине дистанции. И если у него в эти дни совершенно не было времени, чтобы присесть за свои записи, то мозг не прекращал работы ни на минуту. Иногда Кольцову казалось, что он даже во сне продолжает напряженный поиск, так как по утрам совершенно неожиданно находил ответы на те вопросы, которые еще поздно вечером накануне казались почти неразрешимыми. "А буду в Москве, конечно, позвоню и дам не только консультацию, а всю трансформированную схему "Совы" с вариантом "дельта". Теперь после встречи с Владиславом Андреевичем она стала совершенно мне ясна, -- подумал он. Ему захотелось ответить Юле немедленно. Он огляделся, подыскивая удобное местечко, чтобы присесть, и неожиданно услыхал голос Звягина: -- Товарищ капитан, вас вызывает Десятый. Это был позывной Семина. Кольцов подошел к своему танку, включился в сеть. -- Я -- Ноль-первый. Прием! -- доложил он. -- Я -- Десятый. Заправку закончили? -- спросил Семин. -- Заканчиваем. -- Возьмите карту! -- приказал Семин. -- Слушайте задачу. Кольцов быстро раскрыл планшет. -- Готовы? -- торопил Семин. -- Так точно. -- Немедленно вышлите взвод для разведки переправы в изгибе реки. Oонятно? -- Так точно! -- Там их будут ждать саперы. Понятно? -- Понятно. -- Переправу разведать в трех, минимум в двух местах. Ясно? -- Так точно! -- Самому в десять тридцать быть на западной опушке леса, квадрат двадцать четыре ноль-семь. Нашли? -- Нашел. -- Повторите! Кольцов повторил задачу. -- Кого высылаете в разведку? -- Старшего лейтенанта Аверочкина. -- Высылайте! Кольцов переключил переговорное устройство и скомандовал: -- Аверочкин, ко мне! Чтобы выиграть время и уложиться в срок, Аверочкин повел свой взвод напрямик через высоту. Танки легко перевалили через гребень высоты и проворно скатились по ее западному склону к ледяной ленте Кульи. Аверочкин выглянул из люка башни и увидел, что почти одновременно со взводом по дороге, тянувшейся по склону, к берегу подъехал газик. Из него вылезли два офицера и направились к реке. Это были проверяющие. В одном из них Аверочкин сразу же узнал Ланового. Аверочкин понял, что прибыл именно в ту точку, в какую надо, и приказал остановиться. Механик-водитель завел танк в кусты погуще и заглушил двигатель. А Аверочкин спрыгнул с брони на снег и побежал к саперам, работавшим на льду. -- Ну что тут получается? -- нетерпеливо окликнул он их на бегу. -- Спуски, товарищ старший лейтенант, более или менее подходящие нашли. Дооборудовать можно. А лед тонок, -- доложил командир отделения. -- Сколько? -- Где десять, а где только восемь сантиметров. -- Жидковато, -- согласился Аверочкин. Метрах в пяти от берега саперы сверлили очередную лунку. Вытащили из бура ледяной цилиндрик, замерили. -- Десять, товарищ старший лейтенант! -- доложил командир отделения. -- Глубину проверяли? -- спросил Аверочкин. -- Сейчас начнем. По дну хотите? -- Это не мне решать. Наше дело -- ко всему быть готовым. Саперы достали трос с метками, опустили в лунку. И замерли. Над рекой, над разбегающимися во все стороны от высоты снежными просторами с гулом пронеслась пара легкокрылых, как стрелы, самолетов. Они неожиданно появились над Кульей откуда-то из-за леса, сквозь который только что пробивались танки Аверочкина, и, обгоняя звук, растаяли в голубом мареве. -- Чьи? -- спросил командир отделения саперов. Аверочкин пожал плечами: -- Как их разберешь: Когда глубину реки промерили на середине, в том же направлении в небе прошла вторая пара. А потом из-за леса донеслось тяжелое громыхание, будто тысячепудовые жернова начали перемалывать огромные серые валуны, принесенные в долину Кульи еще древним ледником. Прислушавшись к этому грохоту, Аверочкин сказал: -- Вот теперь похоже, что это были "восточные". Наверно, обрабатывают десант. Саперы ничего не ответили и только быстрей закрутили ручки своих буров. Надо было спешить. Это поняли все. На плацдарме, захваченном десантом, было жарко. К Аверочкину подошел полковник Лановой. Разговор с проверяющим обычно бывает предельно деловым. Вопрос -- ответ. Но Лановой был не просто проверяющим. И Аверочкин не удержался, расплылся в улыбке. -- Здравия желаю, товарищ полковник. Вот и вернулись вы к нам! -- b%/+. приветствовал старший лейтенант бывшего командира полка. -- А как же! Хочу точно знать, в чем вы тут преуспели, -- поздоровался за руку с Аверочкиным полковник. -- Звание давно присвоили? -- В прошлом месяце. -- Поздравляю! -- Служу Советскому Союзу! -- отчеканил Аверочкин. -- Ну докладывайте, старший лейтенант, какую взвод получил задачу? Аверочкин доложил. Полковник поинтересовался результатами промеров, записал ответы Аверочкина в свой блокнот. -- Действуйте! -- подбодрил он в конце разговора Аверочкина и отошел к своему напарнику. Грохот за лесом теперь не умолкал ни на минуту. Он лишь становился то глуше -- и тогда казалось, что вместе с мерзлой землей дрожит и морозный воздух, -- то звонче -- словно били по большим железным листам. Когда река была промерена на всю ширину по трем коридорам, на скатах высоты появился штабной бронетранспортер. Семин начал рекогносцировку. Выслушав доклад Аверочкина, он переспросил: -- Дно проверяли шестами? -- Так точно, товарищ майор, -- подтвердил Аверочкин. -- Дно илистое, вязкое. Глубина почти на пределе преодоления. -- Понятно. Пойдем по льду. Лед усилим. Готовьте настил, -- принял решение Семин. -- Разрешите, товарищ майор? -- неожиданно обратился к Семину Кольцов. Семин неохотно кивнул: -- Что такое? -- Может, стоит рискнуть? Разрешите, я проведу роту по дну? -- предложил Кольцов. Семин поморщился. Мельком взглянул на проверяющих, щелкнул пальцем по клапану планшета. Вопрос командира первой роты был, по его мнению, совершенно неуместным. Объяснять это Кольцову он, естественно, не стал, но всем своим видом показал, что инициативой капитана он недоволен. -- Вы же слышали данные разведки, -- заметил он. -- У меня люди натренированные, -- не отступал Кольцов. -- Увязнуть любые могут. -- Не страшно. Вытянем. Зато при удаче время выиграть сумеем, -- уверенно продолжал Кольцов. Такая настойчивость уже переходила все границы и на какую-то секунду-другую даже поколебала майора. "Конечно выиграем, да еще сколько!" -- согласился он невольно с предложением Кольцова. Но уже в следующий момент натура взяла свое, и мысли Семина заработали в привычном направлении. "только ордена за это мне все равно не дадут, -- подумал он. -- А вот если твоих натренированных потом полдня придется из или тросами тянуть -- за это командир полка стружку снимет именно с меня". Семин метнул на Кольцова пронзительный взгляд и резко сказал: -- Будете выполнять, товарищ капитан, то, что вам прикажут! -- Есть! -- осекся Кольцов и, отступив на шаг в сторону, взглянул сквозь просвет деревьев на небо. Над рекой снова пролетела пара серебристых самолетов. На этот раз они пролетели так низко, что, казалось, зазевайся летчики хоть на секунду -- и оба самолета неминуемо врежутся в крутой правый берег Кульи. Но все обошлось благополучно. Только с деревьев от гула и ветра посыпался снег. Да еще не укрылось от наблюдательных глаз Кольцова то, что проверяющие, взглянув на часы, что-то записали в своих кондуитах. Семин поставил задачу каждой роте, и на реке началась работа. На лед укладывали настил, утрамбовывали снег, заливали его водой. Воду черпали из прорубей, пробитых несколько поодаль от настила. В самом начале работ на опушку леса, сползавшего к берегу, прибыло подразделение зенитчиков. Очередную пару самолетов они "ab`%b(+( дружным огнем. Грохот их стрельбы слился с грохотом, доносившимся с плацдарма. Все три танковые роты батальона уже выдвинулись к реке и заняли позиции -- каждая неподалеку от подготовленного для нее съезда. Экипажи ждали команды "Вперед!". Но команда не поступала. Мороз быстро схватывал мокрую снежную массу снаружи. Но внутри снежного бурта вода застывала медленно. Надежного цементирования не получалось. Настил легко разъезжался. Его приходилось крепить скобами, а лед усиливать бревнами. Но их на берегу было не так уж много. А валить лес, как всегда, категорически запрещалось. Семин нервничал, суетился, подгонял командиров. Но дело спорилось медленно. Кольцов по опыту чувствовал, что добром это не кончится. И оказался прав. На плацдарме с новой силой загрохотали взрывы, и Семина потребовал на связь командир полка. Семин поспешил к штабной рации, не зная о том, что у Фомина только что состоялся неприятный разговор с командиром дивизии. -- Где ваши танки? Я спрашиваю: где ваши танки? -- гремел в эфире генеральский бас. -- Из десанта последний дух вышибают! А вы топчетесь у паршивой речушки! Фомину ничего не оставалось, как пообещать, что он ускорит дело. -- Немедленно доложите мне, в чем там загвоздка! -- потребовал генерал. -- И не дожидайтесь, когда я сам приеду на берег. Поэтому ничего не было удивительного в том, что всегда сдержанный Фомин на сей раз говорил очень раздраженно: -- Что вы там делаете? Почему до сих пор не слышу доклада о переправе? -- Усиливаем лед. Работы еще на час, не меньше! -- доложил Семин. -- Нету у нас столько времени! -- кричал по рации Фомин. -- Лед очень тонок. А мороз слаб! -- попытался объяснить задержку Семин. -- Какое мне дело! -- ничего не желал слушать Фомин. -- Головой отвечаете за выполнение задачи! Понятно? -- Есть! -- ответил Семин и вышел из бронетранспортера. Он не преувеличивал Фомину свои трудности. Лед на реке действительно не выдержал бы танки. А мороз, как назло, не хотел быстро сковывать воедино лед и дерево. И только через час, не раньше, протянувшиеся от берега к берегу настилы могли надежно принять на себя все три роты. И это тоже было верно. Но с этими обстоятельствами никто не хотел считаться. И надо было срочно что-то предпринимать. Что-то эффективное... И вдруг Семин вспомнил о предложении Кольцова. "Может, верно, рискнуть? Двинуть одну роту по дну? -- подумал он. -- Другого выхода просто нет!" Он вернулся к рации и, связавшись с Кольцовым, передал приказ: -- Вы, товарищ Кольцов, хвастались своей натренированностью. Так вот вам приказ: герметизируйте танки! И о готовности немедленно докладывайте мне! Кольцов от неожиданности даже оторопел: пожалуй, только этим можно было объяснить наступившую в их разговоре паузу. Майор частенько менял свое мнение, Кольцов это знал. Но такого шараханья из стороны в сторону он не замечал за ним никогда. Ведь только час назад Семин и слышать ничего не желал о подводном варианте. И вдруг на тебе: "Герметизируйте!" -- Вы что, не поняли? -- нетерпеливо запрашивал Семин. -- Да нет, понял, -- все еще не очень четко ответил Кольцов. -- Тогда о чем же думаете? "Думаю о том, как наверстать потерянный час! -- чуть было не сорвалось у Кольцова с языка. -- Если бы тогда потолковей взвесил, что к чему, сейчас уже можно было бы лезть под воду!" Но он сказал совсем другое: -- Разрешите пробить во льду сразу два коридора? -- Почему два? -- сразу насторожился Семин. -- По двум проходам быстрее пройдем. Да и надежней будет: вдруг все же в одном коридоре остановка получится. -- Пробивайте хоть три, хоть четыре! Только не теряйте ни минуты! Hх нет! -- требовал Семин. -- Понял! -- ответил Кольцов и переключил переговорное устройство на связь с командирами взводов. Но прежде чем дать им команду, не сдержался и проговорил: -- Вот уж теперь-то ни в коем случае горячку пороть нельзя. Сухие взрывы, как клинки, разрубили ледяное покрывало реки. В небо взметнулись снежная пыль, осколки льда, серебристые фонтаны воды. В морозном воздухе, перекрывая друг друга, вспыхнули две лучистые радуги. И прежде чем ветер унес их за поворот реки и осыпал ледяными искорками у обрыва высокого правого берега, с низкого левого в воду поползли танки первой роты. Подминая битый лед, они уверенно все глубже и глубже уходили под воду, и скоро на ее волнующейся поверхности остались видны только воздухозаборные трубы. За их неторопливым движением с волнением наблюдали все, кто в ожидании команды на переправу находился в это время на левом берегу. Пробитые в воде коридоры были достаточно широкими. И все же потеряй механик-водитель направление хоть на минуту, лед срезал бы трубы как ножом. Без подачи воздуха двигатели заглохнут, танки встанут под водой. И тогда начнется трудная для зимних условий, кропотливая работа по эвакуации из-под воды людей и техники. А это неминуемо осложнило бы выполнение боевой задачи... Но танки двигались вдоль коридоров, словно по шнуру, словно шли они не своим ходом, а их тащили с берега на берег на буксирах, так четко выдерживали курс экипажи. Направляющие машины благополучно достигли противоположного берега, и под воду ушли два очередных танка. Когда первая рота была уже полностью на правом берегу и стремительно продвигалась вперед на помощь окруженному десанту, Семин дал команду начать переправу по настилам. Но война, даже учебная, развивается по своим законам, которые не всегда вовремя умеют предвидеть ее участники. Так случилось и на этот раз. Едва первые танки второй и третьей роты вползли на настил, в воздухе снова появились самолеты. На этот раз их было шесть. Они парами пронеслись на бреющем полете над рекой и улетели за синий лес. А к Семину подошел Лановой и недовольным тоном, словно с обидой, потребовал: -- Остановите роты, товарищ майор. Переправы уничтожены. Часть танков тоже. Зря, что ли, час назад тут летали разведчики? Надо было делать из этого правильные выводы. Семину ничего не оставалось делать, как выполнить эту команду и доложить о сложившейся обстановке командиру полка. Принимая доклад, Фомин поначалу было встрепенулся. -- Что значит рота Кольцова? Где лично вы? Где батальон? -- негодующе потребовал он полного отчета. Но потом умолк. И, уже выслушав все сообщение до конца, тяжело вздохнул. -- Эх, Семин! Я, наверно, вас самого переведу в ремонтную мастерскую, -- сказал он и дал короткий приказ: -- Герметизируйте оставшиеся танки! Продолжайте выполнять задачу! Глава 29 В военный городок штаб полка вернулся еще засветло. Фомин вместе с Дорониным прошли в кабинет. Фомин разделся, с удовольствием прижал ладони к горячей печке. Доронин присел на диван, закурил. Учения закончились, полк получил высокую оценку. Были выявлены некоторые недочеты в управлении подразделениями, особенно в динамике боя, ряд других недостатков. Но в целом полк действовал как единый, хорошо слаженный механизм. Командир дивизии остался доволен полком, работой его штаба, его командиром. "Считайте, что вам повезло: только вступили в командование -- и сразу такие большие учения! -- сказал он Фомину. -- Лучше узнали людей и на что каждый из них способен. Да и мне, не скрою, представилась возможность получше познакомиться с вами. Экзамен, одним словом, вы выдержали. Поздравляю!" Фомин подошел к столу, перевернул на откидном календаре несколько +(ab.g*.". Дверь кабинета открылась, на пороге, с неразлучной папкой под мышкой, появился начальник штаба. Подполковник Лыков заметно осунулся. За дни учений ему досталось больше, чем кому бы то ни было. Но, как обычно, он был собран, сосредоточен. Сказал, словно извиняясь: -- Бумаг тут накопилось, словно их год не разбирали! -- и положил на стол Фомина целый ворох писем и документов. -- А как же ты думал, писари тоже не дремали! -- усмехнулся Фомин, усаживаясь в кресло. -- Наверно, можно будет отправлять в отпуск тех, кто