-- Ну? Что? -- нетерпеливо спросил Стрекалов. Сергей безнадежно махнул рукой: -- Убей меня бог, или я совершенно перестал соображать, или наш дорогой шеф просто-напросто спятил. Он даже слушать ничего не желает. Давай монтаж -- и точка. Как мой комбат бывало, в полку: упрется, хоть кол ему на голове теши. Кабинет главного инженера находился рядом с кабинетом директора. Приемная у них была общая. Стрекалов молча взял Сергея под руку и так же молча жестом предложил пройти к нему. Сергей зашел в кабинет главного инженера. -- Вы сколько лет в КБ работаете? -- спросил Стрекалов, когда они сели на просторный, покрытый парусиновым чехлом диван. -- Два года. -- А я двадцать два выполняю их заказы. Слесарем-сборщиком начинал. И заказчиков встречал на своем веку всяких: и грозных, и добрых, и толковых, и бестолковых. Были такие, которым слово поперек не скажи. А были -- что сами просили помочь. И не только к инженерам, к рядовым монтажникам, сборщикам внимательно прислушивались. Так что и люди и ситуации мне никакие не в диковинку. Важно всегда четко знать свою позицию. Уметь ее отстоять. И тогда непременно выиграет дело. А это главное. -- Да. Но делать-то что? -- задумался Сергей. -- Я скажу, -- заверил его Стрекалов. -- Раз Кулешов занял такую позицию, спорить с ним бесполезно. Заканчивайте монтаж по схеме Руденко. Но и своей работы не бросайте. Ее тоже доводите до конца. И вот вам мое слово: будет что сравнивать, найдется и кому сравнивать. Сейчас, если хотите, главная ситуация не та, чтобы личное над общественным верх брало. Ни у кого так сейчас не получится: Глава 4 На чем основывалась уверенность главного инженера, когда он говорил о возможной перемене ситуации, Сергей так и не понял. Может, на собственном опыте, может, на интуиции, может, и на чем-то другом, более конкретном. Но в начале мая на предприятие приехал Ачкасов. Здесь генерала знали все, и все относились к нему с большим уважением. Да и он знал почти всех хороших специалистов этого производства, потому что никогда не упускал случая поговорить с людьми, побеседовать о делах, о жизни, а то и просто покурить с ними где-нибудь в общей курилке. Все в таком случае зависело от времени, которым располагал генерал. От станции до предприятия было не более полукилометра. Ачкасов проделал этот путь пешком. На проходной его пропустили немедленно: знали в лицо и по имени-отчеству. И пока он шел до экспериментального цеха, успели позвонить в директорскую. Потому главному инженеру и пришлось, как шутили здесь потом, догонять генерала во все тяжкие. -- Что же вы, Владимир Георгиевич? -- не сдержал упрека Стрекалов, пожимая Ачкасову руку. -- А что я? -- Да хоть бы предупредили. Мы бы машину выслали: -- Ходить надо, Виктор Степанович, двигаться. У вас же тут рай -- *`c#., зелень. А воздух! А солнце-то какое!.. Не сегодня-завтра загорать можно будет: В такую погоду прогуляться -- одно удовольствие. Ну как живы-здоровы? -- Все нормально. Ко мне не хотите зайти? -- С вами еще назаседаемся. Кольцов на месте? -- Упорно сидит. -- Как у него дела? -- Я думаю, он сам вам все расскажет. -- А вы и знать ничего не знаете? -- усмехнулся Ачкасов. -- Не в этом дело, Владимир Георгиевич. Кольцов такой человек, что о нем говорить вчерашним днем и даже сегодняшним -- все равно что ничего не сказать. Он завтрашним интересен. А об этом лучше его самого никто не скажет. Они поднялись в цех. Сергей не видел Ачкасова, как казалось ему, вечность. Знал, что генерал болел. И теперь был рад встрече с ним вдвойне. Генерал немного пополнел, больше насупились его брови и теснее сдвинулись к переносице. Но глаза были все те же -- живые, умные, внимательные. Ачкасов, кажется, тоже был обрадован встречей. Он разделся, походил по цеху, расспросил Сергея о житье-бытье. И только после этого перешел к разговору о работе. Но вопрос задал совсем не тот, который Сергей ожидал услышать. -- Расскажите мне, Сергей Дмитриевич, как идут дела в Есино, -- попросил Ачкасов. -- Сегодня главное и основное задание КБ -- это "Фотон". И поскольку вы один, а точнее, даже основной автор его проекта, мне очень важно знать именно ваше мнение о состоянии работы над прибором. Сергей сразу почувствовал по тону, каким был задан этот вопрос, что Ачкасов ждет от него самого откровенного ответа. -- По-моему, там все идет как надо, -- сказал он. -- Вы знаете, мы даже несколько опережаем график работ. Мы уже устанавливаем опытный макет на самолет. Мы его, правда, по сравнению с проектом заметно переделали. Но это так, наверно, и надо: -- Значит, вы довольны? -- Вполне. Только ведь пока испытаний еще не было: -- Что же вы переделывали, Сергей Дмитриевич? Сергей на минуту задумался. Ответить хотелось поточнее. -- Если не вдаваться в подробности, совершенствовали схему в двух направлениях. До минимума старались уменьшить габариты прибора. Работали с усилителем света. По-моему, удалось кое-что сделать и в том, и в другом плане. Ввели в схему дополнительные микроэлементы, применили более чувствительные фотокаторы. А теперь ждем испытаний. -- Волнуетесь? -- улыбнулся вдруг Ачкасов. -- Конечно. А самое главное -- самим все это очень интересно. У нас там великолепная подобралась группа. Уверен, Окунев очень одаренный человек. Заруба -- просто клад. А о Юрии Михайловиче вообще говорить не приходится -- нам просто повезло, что именно он возглавляет группу. И очень жаль, что Юрий Михайлович исполняет эту должность лишь временно. С ним удивительно легко работать. К тому же практик он потрясающий. Ну а если учесть, что мы-то все, в общем-то, специалисты молодые, он, как наш руководитель, совершенно незаменим. -- Вы не преувеличиваете? -- пристально взглянул в глаза Сергею Ачкасов. -- Нет. В данном случае я не увлекаюсь. Всеми своими успехами группа в первую очередь обязана ему. Я же вам говорил: мы уже монтируем оборудование на самолет. По отдельности все узлы опробованы. Есть кое-что новое. Например, информация, полученная "Фотоном", будет передаваться прямо на командный пункт. -- И это будет сейчас испытываться? -- усомнился Ачкасов. -- Будет. Но мысль работает еще дальше. -- И как же вы намереваетесь передавать информацию на КП: -- спросил Ачкасов. Сергей изложил принцип действия передающей системы. Ачкасов задал ему еще несколько вопросов. Сергей ответил и на них. -- Вы можете увлечь кого угодно. Все это действительно чертовски +n!./kb-., -- признался Ачкасов. -- У меня есть мысли и по самому прибору. Я убежден, что некоторые его узлы можно и надо заменить гибридными схемами. Это, сами понимаете, удешевит производство. Есть и другие задумки: -- Александр Петрович знает о них? -- Нет. Мы о них не говорим никому. Обсуждаем лишь у себя на своих технических летучках. -- Но Юрию-то Михайловичу, надеюсь, о них известно? -- Абсолютно все. Он это наше фантазерство даже приветствует. Кстати, он был против того, чтобы я уезжал. А мне так до сих пор и непонятно, зачем шефу понадобилось отрывать меня от основной моей работы и перебрасывать сюда? Зачем? -- Разберемся, Сергей Дмитриевич, и в этом разберемся, -- заверил Сергея Ачкасов и подвел некоторый итог этой части беседы: -- Значит, в Есино дела обстоят вполне удовлетворительно. И даже благополучно. Ну а такой вопрос: без вас там смогут закончить работу в срок? -- Без меня? -- несколько удивился Сергей такой постановке вопроса. -- А почему же нет? Конечно смогут. Там люди очень надежные. -- Хорошо, -- удовлетворенно кивнул Ачкасов. -- Теперь расскажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь здесь. Сергей обстоятельно и подробно рассказал обо всем, чем жил эти дни. Рассказал и о звонке Кулешова. Не стал ничего говорить только о письме Руденко. Ачкасов, как всегда, слушал его внимательно, не перебивал. Потом подсел к монтажному столу и попросил: -- Покажите мне, Сергей Дмитриевич, тот вариант, который оставил вам Руденко. Он сохранился? -- Конечно. -- Можете продемонстрировать его работу? -- Вполне. -- Пожалуйста. Сергей встал за пульт управления. Включил макет. Показал его в действии. А потом с помощью контрольных приборов разобрал его скрытые дефекты. -- Чего удалось добиться вам? -- спросил Ачкасов. Сергей показал и это. Теперь Ачкасов стал придирчивым. Он хотел знать все: и что удорожит прибор, и что гарантирует ему больший срок эксплуатации и, следовательно, надежность. Беседа затянулась. Наконец Ачкасов поднялся из-за стола и подошел к окну. Сергей последовал за ним. И впервые, к своему удивлению, увидел за окном изумрудную зелень заливных лугов, клином врезавшегося между лесом и обрывистой глинистой кручей противоположного берега. Последние несколько дней были удивительно теплыми, солнечными. Землю прогрело, и она покрылась шелковистой мякотью молодой травы. -- Кажется, вы меня убедили. Игра стоит свеч, -- сказал наконец Ачкасов и снова задумался. Сергей хорошо знал его манеру вживаться в идею не спеша, не хватать ее, не набрасываться на нее, а именно вживаться: всесторонне ее обдумывать, не торопясь взвешивать все "за" и "против" -- и не мешал генералу. Ачкасов сам нарушил и эту паузу. -- Вот ведь как: опять ваша точка зрения с руденковской не совпала. Это и плохо и в то же время хорошо: -- Мы, очевидно, слишком по-разному смотрим на вещи, -- объяснил ситуацию Сергей. Ачкасов согласно кивнул: -- Я вас, Сергей Дмитриевич, не виню ни в чем. И если хотите, даже рад такому положению. Оно для вас невыгодно. А для дела, наоборот, даже очень полезно. Сколько вам потребуется времени на документальное оформление ваших поправок: на чертежи, расчеты? -- Недели две, -- прикинул Сергей. -- Оформляйте, -- одобрил Ачкасов. -- А я тем временем выберу денек и постараюсь побывать в Есино. На этом деловая часть беседы, как показалось Сергею, должна была бы закончиться. Но Ачкасов продолжил ее. -- Вам сколько лет, Сергей Дмитриевич? -- неожиданно спросил он. -- Тридцать три. -- Уже тридцать три, -- в раздумье повторил Ачкасов. -- У вас всегда будет очень много дел в КБ. Вас будут посылать туда-сюда. Вы постоянно будете кого-то поправлять, что-то доделывать, переделывать наилучшим образом. Это так. Я это уже понял. А мне бы хотелось, чтобы вы самым серьезным образом сели за диссертацию. -- Я потихоньку работаю, -- объяснил Сергей. -- Так не годится. Так вы и за сто лет не защититесь, -- заверил его Ачкасов. -- У меня кандидатский минимум уже сдан. -- А дальше? -- И дальше пойду. -- Когда, Сергей Дмитриевич? Когда? -- нетерпеливо спросил Ачкасов. -- Закончим с "Совой". Сдадим "Фотон": Ачкасов решительно покачал головой. -- Нет. Вам этот вопрос надо решать принципиально, -- прервал его Ачкасов. -- Вам надо выбрать путь для защиты. А у вас их три. Путь соискателя, заочная адъюнктура и очная учеба. Идти по первому пути не рекомендую. Что касается второго и третьего -- подумайте. И помните: это надо не только для вас, но и для КБ. Армии нужны ученые кадры. И не вообще кандидаты и доктора наук. Нужны специалисты, которые будут трудиться на главных направлениях. Знаете, сколько у нас кандидатов исторических, педагогических, экономических наук? Сказать вам? Много. Очень много. Все история, история. А по-моему, вперед смотреть больше надо. Нам ученых специалистов в области техники не хватает. И трудно сказать, когда мы удовлетворим свою в них потребность. Скорее всего, никогда. Так что вот, думайте и сообщите мне свое решение. Они расстались. Ачкасов ушел к Стрекалову. А Сергей достал из ящика стола сигареты, сунул их в карман и пошел в кабинет начальника цеха. Здесь разрешалось курить. Хозяина кабинета к тому же на заводе не было, а Сергею хотелось побыть одному. Он провел с Ачкасовым не более четырех часов, а мыслей в результате этой встречи у него появилось столько, что разобраться в них можно было только наедине, вне всякой суеты. Поговорили -- и уже новый вопрос, новая задача. Не зря, выходит, спрашивал генерал, справятся ли без него в Есино, когда закончит дела тут. Сергей и сам думал о диссертации. Но времени работать над ней не было совершенно, и он волей-неволей откладывал ее на неопределенные, дальние сроки. А Ачкасов вон как все скоро решил: поступай хоть в очную, хоть в заочную адъюнктуру -- и дело с концом. Но куда же все-таки? На чем ему остановить свой выбор? Уйти на учебу из КБ? Нет. Сделать он этого не мог. Помимо всего прочего к КБ он был прикован своими цепями, тут была Юля. А готовиться к защите заочно -- значило взвалить на себя дополнительную огромную ношу. Возникала невольно и такая мысль: заставляя его защищаться, чего конкретно хотел Ачкасов? Хотел увидеть его в новом ученом звании или заботился о его знаниях, об их пополнении? Почему Ачкасов порекомендовал ему побыстрее оформить документы на его поправки? Он что, снова решил вмешаться, так сказать, во внутренние дела КБ? Уже по опыту работы в КБ Сергей знал, что Ачкасов, несмотря на свою мягкость, был человеком крайне решительным и волевым. И ему ничего не стоило дать указание Кулешову вернуть его, Сергея, на производство в Есино. Но если это так и будет, значит, снова произойдет обострение отношений с Кулешовым. О Руденко нечего было уже и вспоминать. А между прочим, сколько раз уже так было, когда Ачкасов помогал ему решать большие и сложные задачи, поддерживал его, незримо, но твердо вставал на его сторону в горячих ученых спорах и благодаря этому точка зрения Кольцова брала верх! А в результате всегда выигрывало дело! Сколько раз это было? Сергей невольно почувствовал, как на сердце у него шевельнулось что- то большое, теплое, вероятнее всего, невысказанная этому человеку благодарность, и он подумал: "Я не подведу. Я просто не имею права -% сделать того, чего он от меня ждет. И я сделаю. Как -- пока еще не знаю!. Глава 5 Ирина позвонила Владимиру, как только тот вернулся из полета. -- Вам письмо от Сережи, -- сообщила она. -- Здравствуйте, Ирочка! -- несказанно обрадовался возможности поговорить с ней Кольцов-младший. -- Где же оно? -- У меня. -- Прекрасно. Я сегодня же подъеду и заберу его, -- пообещал Владимир. -- Ехать необязательно. Я могу вам его прочитать, -- сказала Ирина. -- Конверт не запечатан, и Сергей, в общем-то, так и просил сделать. И Ирина, не дожидаясь ответа, прочитала указание Кольцова- старшего брату. Владимир выслушал его внимательно. -- А вы у Сергея уже были? -- спросил он. -- Нет. Он новоселье еще не устраивал, -- ответила Ирина. -- Тогда давайте заглянем к нему вместе. Посмотрим, что там у него, -- предложил Владимир. Теперь задумалась Ирина. -- А вы Занду привезете? -- спросила она. -- Господи! О чем разговор: -- Тогда давайте, -- согласилась Ирина. Владимир надел свой лучший костюм, повязал самый модный галстук и, усадив в машину Занду, вырулил на шоссе. К знакомому дому с колоннами он подкатил точно к концу рабочего дня. Сотрудники КБ уже выходили из подъезда. Вскоре из подъезда выпорхнула Ирина и, поправляя на ходу мохеровый платок, огляделась. Но быстро нашла машину и, легко прыгая на высоких, крепких ногах через лужи, побежала к ней. Владимир предупредительно распахнул перед Ириной дверцу "Москвича". В дверцу сейчас же высунулась Занда, увидела Ирину, узнала ее, хотя не видела уже довольно давно, и завиляла хвостом. Ирина от восторга запустила руки в собачью шерсть и прижалась к ее морде лицом. Владимир, наблюдая за всем этим с улыбкой, заметил: -- А вот Сережку она так не встречает. Ткнется носом -- и будь здоров! -- Она чувствует, кто ее любит, -- ответила Ирина и села в машину. -- Да, это уж точно. Серега, он ведь лишний раз не погладит, -- усмехнулся Владимир, подумав: "Ее-то ты любишь. Наверно, только из- за нее и поехать согласилась. Ну да ладно:" "Москвич", набирая скорость, двинулся со стоянки. Они миновали центр, Лужники, поколесили по улицам, поднялись по метро-мосту на Ленинские горы, пересекли Университетский и Ломоносовский проспекты, проехали мимо новой гостиницы "Дружба" и скоро остановились на краю широкого оврага. Тут стоял и дом, в котором Сергею дали квартиру. Дом был многоэтажный, красивый, с удобными просторными подъездами. Он давно уже был заселен, и Сергей получил в нем квартиру, как говорят в таких случаях, за выездом. Скоростной лифт стремительно подбросил всех троих на девятый этаж. -- Чистое катапультирование, -- заметил Владимир, выходя из кабины. Открыли дверь. В квартире горел свет. -- Ну и ну, даже не выключил, -- проворчал Владимир и спустил с поводка Занду. -- Экстренный выезд. Знаете, как иногда бывает? -- начала было объяснять Ирина. -- Знаю. Что вы за него заступаетесь? -- усмехнулся Владимир. -- Наверняка одурел от радости, что обзавелся наконец собственным углом, до электричества ли тут было? Посмотрим еще, как прикрутил краны: Но газ и вода оказались закрытыми по всем правилам. А вот мебель, * * Сергей внес ее в дом, обернутую бумагой и обитую планками, так она и стояла посреди комнаты, неразвернутая и нерасколоченная. -- Это уже не экстренность, а прямо какая-то паника, -- покачал головой Владимир. -- Что у вас такое случилось? -- Ничего. Просто шеф любит сверхоперативность. Он говорит, что на войне быстрота и стремительность тысячам людей жизнь спасли. -- Стало быть, он у вас до сих пор воюет? Силен дед: -- Ну и что мы будем делать? -- спросила Ирина. -- Наводить порядок, -- не задумываясь ответил Владимир. -- Поможете мне? -- Помогу, -- согласилась Ирина. -- Только немного. Мне еще заниматься надо. Да, откровенно говоря, в магазин еще надо забежать, купить что-нибудь на завтрак. Вы же знаете, я живу, как и вы, по- холостяцки. -- Ирочка! -- обрадовался Владимир. -- Так давайте воспроизведем классическое разделение труда: вы отправляетесь за покупками и обеспечиваете себя и меня, как говорит наш начпрод, пищевым довольствием, а я крушу эту тару и выбрасываю ее в место сбора вторсырья! -- А что я вам куплю? -- Я скажу. Колбасы. Десять сантиметров по двадцать в диаметре, двадцать -- по десять и метр сосисок. Любых. А впрочем, что ни купите -- за все спасибо. -- И вы будете сыты? -- Вместе с Зандой. Ирина не сдержала улыбки. -- Ваша жена будет самой счастливой женщиной на свете. -- Так почему бы вам не занять эту должность? Ирина добродушно прищурила глаз. -- Боюсь, что столько счастья я просто не вмещу. А разделение труда -- это выход из положения. -- В таком случае возьмите эти знаки самовыражения, -- протянул ей Владимир деньги. -- Зачем так много? -- удивилась Ирина. -- Их не обязательно тратить все, -- успокоил ее Владимир. Ирина ушла. А он быстро переоделся в спортивный костюм Сергея и принялся за дело. С тех давних пор как Ирина вместе с Сергеем и Юлей побывали в гостях у Владимира в Есино, видеть ее, встречаться с ней стало самым большим и постоянным желанием Кольцова-младшего. Все свои взаимоотношения с братом Владимир с тех пор старался строить так, чтобы в них хоть какое-нибудь участие принимала и Ирина. Надо ли было переговорить с Сергеем по телефону, Владимир в первую очередь звонил Ирине, узнавал, где Сергей, как его найти, а потом уж выходил на брата. Требовалось ли что-либо передать Кольцову-старшему -- это тоже не обходилось без Ирины. Он старался увидеть ее и безо всяких поводов. Такое случалось, когда они втроем, а иногда и вместе с Юлей где-нибудь ужинали, заваливались на чашку кофе к Ирининому брату- художнику, в его творческую мастерскую, или ходили в театры. Владимир был бы рад видеть ее чаще, но у Ирины всегда находились какие-нибудь причины для отказов. Она и впрямь сильно была занята. Владимир это знал: четыре раза в неделю она после работы ходила в институт, два раза посещала какие-то курсы совершенствования языка при одном министерстве. Свободным у нее практически оставалось лишь воскресенье, да и то относительно. В Москве Ирина жила одна, родители -- мать и отец -- работали в Ленинграде. И в этот день у нее, естественно, немало набиралось всяких дел по хозяйству. Этот год и эта весна у нее были особенно напряженными, так как летом она заканчивала всю свою учебу. Получала диплом в институте, справку на курсах и могла искать себе любую, связанную с французским и английским языками работу. Владимир все понимал. Но легче ему от этого не было. Ни изменить, ни исправить в создавшейся ситуации он не мог ничего. Однако невесело на душе у него было даже не из-за того, что он редко видел Ирину. В конце концов, до государственных m*' ,%-." не так уж было и далеко. Можно было и подождать той поры, когда Ирина все сдаст и будет гораздо свободней. Но что сулила ему эта ее свобода? Владимир с каждой встречей увлекался ею все сильней. А она оставалась все такой же, какой он увидел ее при их знакомстве: непосредственной, приветливой, отзывчивой. Но не более. Похоже было: исчезни он с ее горизонта, перестань ее звонить, напоминать о себе, -- и она его тут же забудет, будто и не знала никогда. Но, появись он опять, она снова будет приветливой, дружески внимательной. Получалось так, что в какой-то степени младший брат повторял в личном плане историю старшего. С той лишь разницей, что если отношения Сергея и Юли были более или менее определенны, то у Владимира с Ириной они даже не были выяснены. А выяснять их, несмотря на бесспорную решительность и твердость своего характера, Владимир не хотел, предпочитая волнующую сладкую неопределенность ясной и быстрой развязке. Что поделаешь, так уж видно на роду было написано обоим Кольцовым в чем-то быть первыми, не умеющими отступать и уступать своих позиций, а в чем-то не по времени робкими и даже по-детски беспомощными. Впрочем, и этому можно было найти объяснение: братья ни в чем не искали для себя выгоды, ни в делах, ни в жизни не ловчили, как щитами, от житейских перипетий своими сильными характерами не закрывались. Когда через час Ирина вернулась, квартиру уже нельзя было узнать. Теперь ту стену, к которой ближе подходила дверь лоджии, от пола до потолка закрывали стеллажи из темного полированного дерева. В нише напротив окна расположилась обтянутая красным материалом широкая, с тремя квадратными подушками тахта. Возле нее на ножках, такого же темного цвета, как и стеллажи, стоял телевизор и орал по меньшей мере наполовину мощности своих динамиков. Транслировался очередной хоккейный матч из Лужников. Занда вертелась возле Ирины в коридоре, а Владимир со сноровкой забойщика дырявил пробойником стену на кухне. Как Владимир успел сделать все это -- для Ирины осталось тайной. Но что ее поразило больше всего, так это чистота, немыслимая обычно в квартирах при такой работе. -- Когда же вы успели вынести весь мусор? -- с удивлением спросила она. -- А я и не думал его выносить, -- продолжая долбить кирпич, признался Владимир. -- Я его в шкаф засунул. Все равно пока там пусто. -- Вот оно что? Тогда давайте я его вынесу: -- Нет уж, Ирочка. Не о том забота, -- категорически запротестовал Владимир. -- Берите-ка в руки сковородку и вставайте к плите. А я тем временем навешу этот шкаф да соберу стол. И мы с вами по-человечески поужинаем. Надеюсь, вы догадались купить чего-нибудь этакого, категорически запрещенного в наших гарнизонах? -- Нет, не догадалась: -- Зря. Но, на счастье, я нашел это кое-что у бывшего танкиста. Для аппетита нам хватит. Ирина приняла и это предложение. В конце концов, ужинать было надо. Но прежде чем начать готовить, она решила накормить Занду и спросила Владимира: -- А что ест эта красавица? -- Да, в общем-то, все. И в то же время ничего. Черный хлеб она любит. -- Правда? -- Я тоже долго удивлялся. Мясо есть не станет, а кусок черняшки утащит с собой. Потом врач объяснил: кислотности у нее не хватает. -- И у них такое бывает? -- еще больше удивилась Ирина. -- Абсолютно все как у нас. Памятник-то в Колтушах собаке стоит, а не шимпанзе и не корове. -- А шоколад она будет есть? -- Дайте немного. Только учтите, она к тому же еще порядочная дрянь. С рук, может, и возьмет кусочек. А на пол положите, даже -ne bl не будет. -- С рук, конечно, с рук. Пусть ест на здоровье! -- обрадовалась Ирина и, достав из сумки плитку шоколада, отломила от нее дольку и протянула Занде. Лайка с удовольствием съела лакомство. Потом еще, еще: Когда Владимир повесил на стенку облицованный белым пластиком шкаф и расставил у стенки возле холодильника стулья, Ирина закончила выгружать та стол то, что принесла к ужину. Владимир глянул на закуску и заморгал, будто не веря собственным глазам. И было чему дивиться. На столе, в целлофановом пакете, пересыпанные мелкими ломтиками жареного картофеля, красовались котлеты по-киевски, стояли два стакана еще теплых, расточавших аппетитнейший аромат грибов в сметане, лежала завернутая в пергамент икра и лососина с лимоном, пара припудренных мукою свежих калачей и бутылка боржома. -- Это откуда же все? -- едва выговорил он. -- Из ресторана. -- Да? -- Конечно же не в магазин отправилась я ради такого случая. Ведь отмечаем что-то вроде новоселья! -- Какой же вы тут нашли ресторан? -- Не тут, а на Ленинском, -- поправилась Ирина. -- Как же вы тогда так быстро обернулись? -- Взяла левака. -- Так сразу и нашли? -- снова усомнился Владимир. -- Разве это проблема? Стоит только проголосовать -- и желающих познакомиться хоть пруд пруди. -- И вы смело подсаживаетесь? -- К двоим -- никогда. А к одному -- к кому угодно. Во-первых, водитель занят рулем. А во-вторых, не зря же я целый год занималась самбо. Еще неизвестно, кому кого надо бояться, -- засмеялась Ирина. -- И все-таки, Ирочка, мало ли что: -- Ерунда. Я по натуре не трусиха. Другое дело, когда в качестве расплаты просят телефон. Тогда я пасую и даю номер зоопарка. И говорю: попросите Эльвиру. Есть там такая очаровательная бегемотиха. -- И-го-го! Вы, Ирочка, самая необыкновенная девушка на свете! -- выразил свой бурный восторг Владимир. -- А завтра вы мне сможете помочь? Люстру еще надо повесить: -- Завтра у меня курсовая, -- уже серьезно сказала Ирина. -- Ну, где ваше запрещенное снадобье? -- В холодильнике. -- Я не нашла. -- Как? Я лично препроводил его в морозилку. Ирина открыла "Юрюзань", заглянула в морозилку и извлекла оттуда слегка запотевшую бутылку "Петровской" водки. -- Зачем же я, однако, приходила? -- присаживаясь к столу, спросила она. -- Вы работали, а я? Получается: "Мы пахали!" -- Окститесь, Ирочка! -- оторопел Владимир. -- Да вы такое сделали!.. Да если меня каждый вечер будут кормить такими ужинами, я завтра же спишусь из испытателей в подсобные рабочие в ближайший мебельный магазин! А вы говорите: "Пахали"! Ударная, Ирочка, работа в тылу всегда была залогом победы на фронте. Разве ваш шеф так не говорит? -- Нет, -- засмеялась Ирина. -- Зря он не прививает вам любовь к этому, я бы сказал, исключительно важному делу. Владимир разлил водку по стопкам. -- За что же? -- спросила Ирина. -- Только за вас! -- Давайте лучше за хозяина дома! -- Тю, он там провода паяет, а мы тут мебель двигаем, да еще за него пить? -- Он не просто паяет. Он, как всегда, делает гораздо большее. Я уверена в этом. Он ведь иначе не может: -- поправилась Ирина. -- Это на него похоже, -- не стал возражать Владимир. -- Вы $c, %b%, ему там трудно? -- Очень. -- Сложная работа? -- Дело не только в этом. И ответственность большая. Да и душа у него наверняка болит за ту работу, которую оставил у вас в Есино. Там сейчас тоже очень горячая пора. -- Зачем же тогда его сорвали? Разве нельзя было кого-нибудь другого послать? -- В этом наш шеф ошибок не делает. Цену он знает каждому. И кто может ему лучшую службу сослужить -- он тоже определяет точно. Так что за Сергея? -- Черт с ним. За него! Они выпили. И хорошо закусили. Владимир налил по второй. Ирина спросила: -- Володя, а вам не страшно заниматься вашей работой? -- А чего бояться? -- Ну как же! Вы же испытатель. Вы не просто летчик. -- Так смотря что испытываешь. Вот на днях мы новые парашюты испытывали: -- И что? -- Абсолютно ничего страшного. Я-то не прыгал. Я только возил. -- Да ну вас, -- улыбнулась Ирина. -- Я серьезно. Владимир поднял стопку. -- Давайте за вас выпьем, тогда скажу. -- Ирина чокнулась и выпила. И затянулась сигаретой. А Владимир съел кусок рыбы и продолжил: -- Страшно, Ирочка, бывает тогда, когда работаешь вслепую. Вот я в грозу, например, попадать не люблю. Летишь и не знаешь, по какому тебя боку стукнет. А может, брюхо раскроит. А может, крылья обломает. Ничем ты эту опасность не то что предотвратить, а даже предвидеть никак не можешь. Тогда, бывает, проскребывают кошки на душе. А во всех других случаях страх почему- то в расчет не принимается. -- А за чужие ошибки разве вам не приходится расплачиваться? За ошибки, заложенные в конструкции машины, допущенные при ее производстве?! Разве от сознания того, что они есть, не бывает страшно? -- Нет. Наша задача как раз в том и состоит, чтобы выявить их. О страхе ли уж тут думать? А потом, Ирочка, должен заметить, что эти ошибки, о которых вы говорите, их не я, их другие испытатели выявляют, те, кто работает с новыми моделями самолетов на авиазаводах. А я испытываю приборы, системы управления. Знаете, сколько их стоит на современном воздушном корабле? Ирина отрицательно покачала головой. -- Если сейчас начать перечислять -- до полночи хватит, -- пошутил Владимир. -- Конечно, и по их милости сломать шею можно в два счета. Но это все же не то, что облетывать новую машину. Там дело много рискованней, и меня туда пока не пускают, говорят, что опыта летного маловато. Так что я набираю этот самый опыт и в данный момент вместе с конструкторами из вашего КБ собираюсь испытывать одну интересную штуку. Да вы знаете, о чем я говорю. -- Знаю. То, что сконструировал Сергей. -- Вот-вот. С ним мы и отправимся в первый полет. И хватит меня интервьюировать, Ирочка. Расскажите лучше, что сами думаете делать после окончания института. Куда вас собираются отправить? -- Никуда. Я -- вечерница. У меня распределение свободное. Наверное, останусь здесь. -- А что здесь? Есть что-нибудь на прицеле? -- Совершенно четкое намерение: в конечном итоге непременно буду работать в школе. -- Да: А почему не в институте каком-нибудь? -- Это не то. -- Почему? Труднее? -- Я бы не сказала. Да и в другом дело. В высших, средних учебных заведениях, там работа в основном сводится к преподаванию $(af(/+(-k. А мне хочется быть еще и воспитателем. -- Неужели тянет? -- Очень. Возьму самых маленьких, самый шумный класс и поведу его к выпуску. -- Ирочка, да вы же Гаганова: Ирина засмеялась. -- Мне не надо, чтобы обо мне говорили. Я удовлетворение совсем в другом вижу. Воспитывать -- это значит помимо всего прочего окружить человека заботой, вниманием, проявлять, в конце концов, к нему, к его делам участие. В этом я вижу для себя поле деятельности. Я сказала: "самый шумный класс". Правильнее было бы -- самый трудный, детей без нормального детства. Бывают такие случаи: вроде и в семье они растут, а все равно как сироты. Я сама, между прочим, так выросла. У меня мать и отец есть. А воспитывал меня, если уж говорить откровенно, брат. Он меня маленькую будил по утрам, одевал, водил в детский сад, потом провожал и встречал из школы, делал со мной уроки. А в кино, на елку, в театр я и не мыслила ходить без него. Так что он для меня самый дорогой человек на свете. И его я люблю больше всех. Вот таким детям, которым дома не додали тепла, мне кажется, я сумею быть нужна и полезна. Путь к ним я найду. -- Вот вы какая, -- с любопытством посмотрел на Ирину Владимир. -- Какая? -- Пацанов любите: А впрочем, об этом я сам, наверно, мог бы догадаться. Вы же добрая. Занда вон как к вам ластится. Чувствует, что вы ей уши не надерете. А ее не обманешь: Значит, скоро в школу? -- Скоро, но не сразу. Надо сначала укрепить второй язык, серьезно заняться переводами. Так что на первое время, быть может, даже останусь в нашем КБ. Только перейду в отдел информации. А зачем вам понадобился такой вопрос? -- Хотел знать ваши планы. -- Зачем? -- На всякий случай. -- Неправда, -- не поверила Ирина. -- Чтоб у меня "нога" на посадке не вышла! -- поклялся Владимир. -- Фу, какая глупость! Сейчас же постучите по дереву, -- не на шутку рассердилась Ирина. Владимир послушно постучал. -- Хватит? -- Хватит. Давайте еще по одной за то, чтобы никогда с вами такого не случалось. И я пойду. Тайм из ап! Время истекло! -- сказала Ирина и налила Владимиру и себе. Глава 6 В Есино Ачкасов выехал гораздо быстрее, нежели намеревался это сделать. Подтолкнул его на это документ отдела кадров, который принесли ему на визу. Буквально на следующий день после возвращения Ачкасова из Речинска на стол ему положили представление на утверждение подполковника-инженера Руденко в должность начальника группы конструкторского бюро. Ачкасов прочитал представление и в недоумении поднял глаза на офицера из отдела кадров: -- Ничего не понимаю. Было же решение назначить на эту должность полковника-инженера Бочкарева! Офицер отдела кадров оказался работником новым и толком ничего объяснить Ачкасову не смог. -- Насколько мне известно, товарищ генерал-лейтенант, то решение уже утратило силу, -- доложил он. -- Почему? -- Знаю, что кандидатуру полковника-инженера Бочкарева даже не вносили в проект приказа. Ачкасов развел руками, выражая этим жестом не только недоумение, но и удивление. Первой же мыслью было позвонить Кулешову и узнать, что все это значит. Он даже снял с телефона трубку. Но уже в следующий момент решил не звонить. Дело, очевидно, было вовсе не в том, что Кулешов решил что-то сделать по-своему. А если это было $ &% и так, то тем более не его самого в первую очередь надо было об этом спрашивать. И Ачкасов, подумав об этом, снова положил трубку на аппарат и сказал офицеру отдела кадров: -- Оставьте документ. Мне надо кое в чем разобраться. -- Слушаюсь, -- ответил офицер и вышел. А Ачкасов сообщил в аппарат заместителя министра, что уезжает в Есино, и вызвал машину. Он по опыту знал, что кадровые органы будут его теребить, решил с визой не тянуть, а чтобы все уяснить -- в первую очередь поговорить с Бочкаревым. В Есино он бывал часто. Дорогу туда знал хорошо и ездил, особенно в ясную погоду, с удовольствием. За окном машины по обе стороны шоссе тянулись поля. Мягко стелилась под колеса гладкая лента асфальта. От полуденного загородного мира веяло теплом. Теперь Ачкасов думал о том, что, пожалуй, все же зря не позвонил Кулешову. Сейчас ему стало казаться, что Бочкарев мог вообще быть не в курсе дела относительно всех этих кадровых перестановок. И выяснять у него, почему, собственно, его не назначили, вроде бы даже не совсем удобно: Километрах в двадцати от Есино над шоссе, на небольшой высоте, с воем пронесся МиГ-21. Потом пролетел Ан-12. В Есино работа шла полным ходом. Самолеты поднимались, садились, гул их двигателей слышался тем отчетливее и сильней, чем ближе Ачкасов подъезжал к аэродрому. На территории аэродрома машина остановилась возле трехэтажного дома с широкими окнами, который все в городке называли инженерным. Здесь размещалась лаборатория отдела. Когда Ачкасов поднимался по лестнице к конструкторам, ему вдруг показалось, что в коридоре второго этажа, там, где размещалась лаборатория, мелькнула фигура Руденко. "Быстро, однако, Александр Петрович дела делает", -- подумал Ачкасов и открыл дверь конструкторского бюро. Бочкарев стоял возле стола, разглядывая чертеж. Больше в комнате, вдоль и поперек уставленной кульманами, никого не было. Бочкарев явно обрадовался, увидев Ачкасова. Они тепло пожали друг другу руки. Ачкасов сразу повел разговор о деле. -- Мог я сейчас увидеть здесь Руденко? -- спросил он. -- Да, он давно уже здесь. -- Прислали вам в помощь? -- будто ничего не зная, продолжал Ачкасов. -- Игорь Тарасович руководит нашей группой, -- спокойно объяснил Бочкарев. -- А вы? Я же помню, было решено вас назначить на эту должность. -- А я, Владимир Георгиевич, отказался от этого намерения, -- добродушно улыбнулся Бочкарев. -- И еле-еле упросил Александра Петровича освободить меня. Дело, знаете ли, чуть ли не до скандала дошло. Я, признаться, даже не думал никогда, что Александр Петрович так будет упорствовать. Но потом он все же меня понял. Между прочим, назначить сюда Руденко я ему посоветовал: -- Да что случилось, Юрий Михайлович? -- не выдержав, прервал его Ачкасов. -- Чего ради у вас вдруг такая смена настроения? -- Не вдруг. Отнюдь. Постепенно подошел к этому. А когда наконец решился -- сразу поставил об этом в известность Александра Петровича. -- Вы меня извините, но вы говорите загадками. -- Все просто, Владимир Георгиевич. Я решил перейти на преподавательскую работу. Меня приглашают в академию. Дают кафедру. Буду читать лекции. -- Вы уйдете из КБ, -- не поверил Ачкасов, -- проработав тут четверть века, вместе с Кулешовым создавая его?! И вы уйдете? Почему? -- Отвечу очень откровенно. Мне стало тут трудно работать. Нет, не с Кулешовым. Совсем нет. С ним у меня чудесные деловые отношения. По головке друг друга не гладим, но дело делаем как надо. Рядом вот с такими, как Кольцов, как Окунев, трудно. Ладить я, конечно, с ними могу. И лажу великолепно. Но работать мне с ними трудно. Разные у - a уровни. Они в самом прямом смысле наша смена, и она пришла. И надо на это дело смотреть честно, себя не обманывать, да и у них в ногах не путаться. А на преподавательской работе я еще буду на месте. -- И вы думаете, что Руденко лучше вас справится с группой? И не просто справится, поведет ее? -- Уверен. -- Данные? -- Интереснее мыслит. Конструктор он со своим почерком. Характер потверже. Да и моложе он. -- Не убедительно. -- Но это так. -- А ваш опыт? Огромный опыт! Он что, уже ничего не стоит? Вы участвовали в создании десятков интереснейших проектов. Ваша школа проектирования тоже больше не нужна? В конце концов, ваша принципиальность человека, ученого, конструктора, которая не раз оказывала самое решительное действие на ход дела! Ее, вы считаете, также передавать никому не следует? -- даже повысил голос Ачкасов. Бочкарев вдруг засуетился, пододвинул Ачкасову от соседнего стола стул, извинился: -- Садитесь, ради бога, Владимир Георгиевич. Разговор получился как-то вдруг, и я совсем обо всем забыл. Прошу. Ачкасов сел. -- Спасибо. Но вы меня уже так расстроили, что мне теперь впору только метаться из угла в угол. Так как же, Юрий Михайлович, все, о чем я говорил, это долой со счетов? -- Думаю, что да, -- после некоторой паузы ответил Бочкарев. -- Потому что, хотя все это и очень важно, главное не в этом. А в том, что надо идти даже не в ногу со временем, а чуть опережая его. А это под силу лишь тому, кто не отягощен инерцией привычных суждений, свободен от плена привычек, кто вообще при решении вопросов смотрит вперед, а не назад, на свой опыт, свой субъективизм, да мало ли пут на наших ногах, мало ли появилось с годами связок