на наших крыльях? Одним словом, Владимир Георгиевич, я прошу для пользы дела не только понять, но и поддержать меня. -- И не по-ду-ма-ю, дорогой Юрий Михайлович! -- хлопнул по столу рукой Ачкасов. И уже примирительно добавил: -- Во всяком случае до окончания работы над "Фотоном". И не обижайтесь. Вы меня своими доводами не убедили. Но я постараюсь вас убедить. Откровенно скажу, Кулешову не стал бы их приводить, а вам открою все. Я тоже считаю Руденко способным человеком. Но выдвигать его именно на эту, исключительно творческую, группу было бы ошибкою. Почему? Да потому, что Руденко, даже в самых лучших своих проявлениях, это всего лишь повторение Александра Петровича. Подчеркиваю: по-вто-ре-ни-е! И не больше! А вы убедительно говорили, что идти надо, даже чуточку опережая время. Так, как, скажем, Кольцов. Вот, говоря конфиденциально, кого я вижу в недалеком будущем руководителем этой группы, работающей на этом новом для вашего КБ направлении. Спросите: почему Кольцова, а не Окунева? И на это отвечу. У Окунева нет опыта работы с людьми. Десятилетка, академия, КБ. Вся его жизненная школа. А Кольцов многому научился в полку. И совершенно не случайно его рота была одной из лучших. Так почему же мы не можем выдвинуть на группу его? -- Не рано ли, Владимир Георгиевич? -- в раздумье высказал сомнение Бочкарев. -- Опыта работы в КБ у него еще маловато: -- Рано? А когда возглавили конструкторские бюро Яковлев, Лавочкин, Котин, Калашников? В двадцать пять лет Сергей Павлович Королев руководил группой изучения реактивного движения. А в двадцать шесть уже был заместителем директора Реактивного института по научной чсти. А опыт придет. Дело наживное. -- Так это Королев, Яковлев. Вершины советской конструкторской мысли! -- Правильно. Но если мы хотим держать эту самую конструкторскую мысль так же высоко и впредь, талантливых людей надо выдвигать на !.+lhcn дорогу скорее, а не ставить их в очередь на выдвижение за кем-то и не дожидаться, когда их наградят за выслугу лет медалью первой степени. И тут вы снова сто раз правы, когда говорите, что такие, как Кольцов, -- наша смена и она уже пришла. Да, как ни прискорбно, но и вы, и Александр Петрович, и я, и многие повыше меня чином, в общем-то, свое дело уже сделали. А факел надо нести дальше. Эстафету надо передавать. Но в надежные руки. И потому я прошу вас, Юрий Михайлович, не спешить с уходом. Закончите работу. Она послужит Кольцову хорошим трамплином. Он у вас многому еще научится. А потом, потом другое уж дело. Кстати, о кафедре своей не беспокойтесь. Она вас дождется. Это я вам обещаю: Они перевели разговор на другую тему. Но еще не раз возвращались к тому, о чем только что говорили. Скоро в комнату вернулся Руденко. Но с ним, к удивлению Бочкарева, Ачкасов почему-то больше говорил о Речинске и о "Сове". Не очень понятна была Бочкареву и манера, в которой вел этот разговор Ачкасов. Он довольно подробно объяснил им обоим, что нового внес Кольцов в конструкцию четвертого узла, а потом, когда Руденко попытался отстаивать свою точку зрения, уже совсем другим тоном, не терпящим никакого возражения, сказал, что поправки Кольцова будут приняты окончательно, утверждены и отступать от них ни он, ни Александр Петрович не позволят никому. Идти на аэродром, где в одном из ангаров Окунев и Заруба монтировали на самолете рабочий макет "Фотона", Ачкасов, взглянув на часы, отказался и попросил Бочкарева доложить ему график выполнения работ. График выполнялся четко, даже с некоторым опережением сроков. Но начиная со второй половины марта темп работы несколько снизился. А в конце апреля и вовсе наметилось отставание. Ачкасов обратил на это внимание и спросил Бочкарева о причинах. -- Без Кольцова группе трудно. Первое время жили, если так можно выразиться, его заготовками. А сейчас многое не получается, -- откровенно признался Бочкарев. -- Я объяснялся по этому поводу с Александром Петровичем дважды. -- Кулешова понять тоже можно, -- принял вдруг сторону Главного конструктора Ачкасов. -- Хотя в чем-то, допускаю, он и не прав. -- Отставания больше не будет. И в график мы войдем, -- заверил Ачкасова Руденко. -- Не сомневаюсь, -- согласился Ачкасов и, пожелав всем успехов, уехал. В Москве на следующий день он вызвал к себе Кулешова, и, когда тот зашел в кабинет и уселся за стол напротив хозяина, положил перед ним представление. Александр Петрович невозмутимо посмотрел на дело рук своих, а потом вопросительно, почти так же как накануне Ачкасов смотрел на офицера отдела кадров, взглянул на Ачкасова. -- Я не буду визировать этот документ, -- коротко объявил в ответ Ачкасов. -- Почему, если не секрет? -- весьма смиренным тоном спросил Кулешов. -- А почему ты, прежде чем писать его, не посоветовался со мной? Не позвонил? -- справедливо заподозрив в этом смирении очередной тактический ход Кулешова и решив обезоружить его, сразу же перешел на "ты" Ачкасов. -- Да потому, что я советуюсь только тогда, когда мне что-нибудь неясно. А в данном случае мне ясно все. -- Многое, так будет точнее, -- поправил Ачкасов. -- Пусть многое. Так чем же вас не устраивает кандидатура Руденко? -- Назначать его сейчас нецелесообразно, -- после некоторого раздумья ответил Ачкасов. -- Кого же тогда назначать? Подскажите, Владимир Георгиевич! -- Никого. Там старшим Бочкарев, пусть он и остается. Я с ним вчера беседовал. -- Знаю о вашей беседе. Он вчера звонил мне. И вы должны знать, что в августе он из КБ уйдет. Я обещал его отпустить. -- Ну и напрасно. -- Не считаю. Он проработал в КБ больше двадцати лет. Он столько для КБ сделал, что отказать ему я просто не могу. Я права на это, как руководитель, не имею. Мне совесть не позволяет ему отказать! В конце концов, ему кафедры тоже не каждый день предлагают! Это тоже надо учитывать! Кулешов говорил горячо, искренне. По-человечески Ачкасов его понимал. Но интересы дела требовали другого подхода к решению проблемы в целом, и Ачкасов остался глух и к просьбе Бочкарева, и к голосу Кулешова, и к зову собственного сердца. -- Не пойму я что-то тебя, Александр Петрович. Вольского ты жалел. А Бочкарева сам, выходит, отдаешь. А разве он менее ценный работник? -- в раздумье спросил он. -- Не менее, а более ценный! И если бы вы у меня его, как Вольского, брали, поверьте моему генеральскому слову, через вашу голову министру бы жалобу написал. В ЦК бы пошел. А тут он сам попросился. И если он в августе уйдет, на очень ответственном участке в Есино у меня вообще никакого руководителя не останется. Вот о чем я думал, когда писал представление на Руденко. -- И все же сделать надо не так, Александр Петрович, -- давая понять, что разговор на этом заканчивается, сказал Ачкасов. -- Юрия Михайловича, пока "Фотон" не будет сдан, никуда не отпустим и подменять никем не будем. Нельзя не учитывать тот исключительно благоприятный для работы микроклимат, который он создал в группе и который, бесспорно, изменится к худшему, если вместо него группу возглавит кто-то другой. Поэтому с назначением Руденко подождем. Это во-первых. Во-вторых, я настоятельно рекомендую вам вернуть Кольцова в Есино, как только все сделанные им поправки будут утверждены. И в- третьих, мы совсем ослабили внимание к подготовке ученых кадров. Или я ошибаюсь? -- У меня не НИИ, Владимир Георгиевич. Я не успеваю выполнять заказы, -- почему-то сразу помрачнел Кулешов. -- Стыдись об этом говорить, Александр Петрович. Ты -- бывший преподаватель, профессор, вырастил столько замечательных специалистов -- и вдруг совсем отмежевался от этого дела. Слушать не хочу. Иссушаешь колодцы, из которых пьешь. Рубишь сук, на котором сидишь! -- Хорошо. Я подумаю, -- буркнул Кулешов и встал. -- Мне ясно все. -- Ну и великолепно, -- пожал ему руку Ачкасов. Глава 7 В середине июня Кулешов вызвал Сергея в Москву. Зачем, с какой целью -- Сергей, естественно, не знал. Но быстро собрался, прихватил на всякий случай некоторые документы, связанные с поправками к проекту, и отбыл из Речинска. Поезд в столицу приходил рано утром, и Сергей с вокзала направился домой. Он не выспался. В вагоне было жарко и душно. У него болела голова. Поэтому дома он первым делом напустил полную ванну воды и лег в нее, наслаждаясь прохладой. Вывел его неожиданно из этого блаженного состояния телефонный звонок. Вытираясь на ходу, Сергей выбежал из ванной и снял трубку. Звонил Владимир. -- Приехал? -- обрадовался он. -- Только что. А ты откуда узнал? -- Ирина просигналила. -- Понятно. А ты я вижу, тут у меня потрудился! -- похвалил брата Сергей. -- Это мы с Ириной. -- Заставил ее работать? -- Никого не заставлял. Привлек на абсолютно добровольных началах исключительно для оперативности. К тебе же мать в гости собирается. Как только узнала, что у тебя квартира, тут же собралась. Насилу отговорил, чтобы повременила до тебя. А теперь, значит, приготовься. -- Так они, наверно, с отцом на пару? -- У бати сейчас подготовка к уборке, ему не до тебя. А мать жди: -- Все равно, не вовремя сейчас все это. Может, завтра- послезавтра я опять уеду. -- Без тебя посмотрит, как устроился. Она тебе какие-то полотенца вышила. Говорит, обязательно привезу. -- Какие еще полотенца? -- А я почем знаю? -- Ладно. Разберемся. Сам когда появишься? -- Позвоню. Сейчас работы много. И вся, как правило, по ночам. А днем ты будешь занят. Созвонимся. -- Давай: В трубке запищало. Сергей досуха вытер голову, взял массажную щетку и начал расчесывать волосы. На кухне вскипел чайник, он шумно фыркнул, а потом звонко задребезжала его крышка. Сергей выключил газ и принялся заваривать чай. Голода он не чувствовал, хотелось лишь пить. И еще больше хотелось позвонить Юле. Но она сейчас была где-то в пути на работу, и звонить ей было некуда. Сергей посмотрел на часы и подумал о том, что, в общем-то, ему все время приходится ее ждать. И так началось с того самого дня, когда его бывший командир полка подполковник Фомин объявил ему, что инженер Руденко вновь приезжает в полк, и приказал встретить Юлю на станции. Именно в тот день ощутил Сергей впервые столь для него тогда непривычное, а теперь уже ставшее постоянным чувство ожидания. С той поры он ждал ее все время. Ждал возможности случайно увидеть Юлю, поговорить с ней, остаться с ней наедине, куда-нибудь вместе с ней поехать, пообедать, выпить чашку кофе, в конце концов, покурить: Иногда это ожидание казалось ему пыткой, а сам себе он казался размазней, тряпкой, ничтожеством. Казался -- и тем не менее ждал. Ждал по утрам в раздевалке, чтобы вместе потом подняться по лестнице в комнату, на остановке троллейбуса вечером, когда она приезжала на работу без машины, дабы проводить до дома или хотя бы до ближайшей станции метро. Знала ли она об этом? Знала. И наверно, меньше бы удивилась исчезновению однажды в солнечный день собственной тени, нежели его отсутствия рядом с собой. Спасала его от этого постоянного ожидания только работа. В работу он, как и прежде, уходил с головой, и уж если что-нибудь делал или тем более обдумывал, то забывал не только о Юле, но и о самом себе. Там, в Речинске, таких моментов, когда он подолгу оставался один на один только с ватманом и деталями монтажа, было достаточно много, чтобы отвыкнуть от постоянной мысли о Юле. Но стоило ему лишь вернуться в Москву, как ее высокая, красиво сложенная, спортивная фигура снова встала у него перед глазами, и он снова готов был ждать Юлю сколько угодно и где угодно. В половину десятого он позвонил в КБ. Трубку взял Заруба. Сергей сразу же узнал его. Но разговаривать не стал. Ему хотелось поздороваться сначала с Юлей. Пришлось через некоторое время перезвонить. Теперь он услыхал ее голос. -- Здравствуй, Юленька, дорогая, -- сказал Сергей. -- А!.. -- обрадовалась она. -- Наш ответственный исполнитель! Откуда ты говоришь? -- На сей раз с Вернадского. Зачем меня вызвали? -- Понятия не имею. Когда появишься? -- Конечно сегодня. Надо все это выяснить. И потом, я столько не видел тебя, так соскучился, что теперь больше уже нет сил! -- Это хорошо! -- сразу решила Юля. -- Но ведь сегодня пятница, стоит ли спешить? Тут ничего не горит. -- У меня горит. -- Подожди минуточку, -- сказала она и ответила кому-то другому: -- С Кольцовым: Он уже дома: Приглашай его сам. -- И снова вернулась к прерванному разговору: -- У Остапа сегодня день рождения, всех приглашает после работы в кафе. -- А он разве здесь? -- Ради такого события все приехали. -- Ты пойдешь? -- спросил Сергей и весь слился с телефонной трубкой. -- Ненадолго можно, -- подумав, согласилась Юля. -- Передаю ему b`c!*c. -- Здорово! Здорово! Слушай, подгребай к концу дня. Сам понимаешь, Юля же все сказала, -- забасил Заруба. -- Спасибо, Остап. От души поздравляю, -- поблагодарил Сергей. -- Обязательно буду. Приведу себя малость в порядок и скоро приеду. -- О, это разговор! -- довольно ответил Заруба и повесил трубку. Сергею даже показалось, что у него перестала болеть голова. В том, что в кафе не будет Игоря, Сергей не сомневался ни на минуту. Руденко никогда не бывал в компаниях с людьми, по положению ниже его. И значит, вечер, или сколько там времени рассчитывала пробыть Юля, они проведут вместе. Теперь ему хотелось только одного -- чтобы этот вечер наступил скорее. В КБ он приехал перед самым обедом. Новое здание поразило его своей чистотой, продуманностью планировки, обилием всяческих удобств. Друзья встретили его приветливо и даже радостно. Он и сам был доволен встречей с ними. Но, кажется, никого не успел хорошо из них разглядеть, кроме Юли. Он нашел, что выглядела она прекрасно. Ее очень шел загар, хотя при этом немного и огрублял. Но на его фоне еще отчетливее стали видны ее большие малахитовые глаза, и от этого в целом Юля только выигрывала. Она немного похудела, слегка выгорели ее волосы. Но та же была у нее на губах неяркая помада, и тот же нежный и чуть горьковатый запах миндаля с ландышем испускали духи, которыми она душилась. -- Рад. Очень рад всех видеть, -- оторвав наконец от Юли взгляд, сказал Сергей. -- А ты почему такой синий? -- спросил Окунев. -- Сейчас порозовею. Поговорю с шефом, и гемоглобин появится сам собой, -- пошутил Сергей. -- Давай, давай. Он уже давно тебя ждет, -- предупредил Окунев. И словно в подтверждение этих слов, в дверях появилась Ирина. -- Наконец-то вы уже прибыли! Быстренько, быстренько к Александру Петровичу. Я уже дважды за вами приходила. -- Во-первых, здравствуйте, Ирочка, -- поздоровался Сергей. -- Здравствуйте, Сережа, -- взяла его под руку Ирина и повела за собой. -- А я была в вашей новой квартире. И вообще я очень рада, что вы вернулись. -- Я тоже, Ирочка. И уже знаю о вашем визите и очень благодарен. Это, конечно, охламон Володька оторвал вас от ваших дел. Но все равно в долгу перед вами я. Требуйте что хотите. -- Пригласите на новоселье. -- Считайте, что вы будете первой дамой. А как ваш диплом? -- Уже в кармане. И уже обмыт. -- Я вас поздравляю. Такой хомут сняли! Помните, вы собирались учить моих детей? -- Я и сейчас не отказываюсь. А они у вас появились? -- Как сказал один молодой актер, когда у него попросили автограф: "Вот уж чего нет, того нет". Ну а курсы свои вы тоже прикончили? -- Через две недели. Я бы ноги протянула, если бы мне сразу пришлось сдавать и тут и там. Они зашли в приемную. -- А вы знаете, Ирочка, теперь шеф и вовсе вас от себя не отпустит. Секретарь с тремя языками, с дипломом и справкой -- такого, я вам скажу, наверняка даже у Ачкасова нет. -- Почему с тремя? -- не поняла Ирина. -- По-русски-то вы тоже неплохо говорите: -- Нет уж! Дудки! Пусть на семьдесят пять рэ платит больше, тогда -- пожалуйста. -- Почему на семьдесят пять? -- У нас в отделе информации есть должность как раз на мой оклад плюс надбавочка, в том числе и за знание второго языка. Сколько получилось? -- Выйду от шефа -- подсчитаю, -- открывая верь кабинета Кулешова, пообещал Сергей. Александр Петрович был один. Он жевал сигару и посмотрел на Сергея, как ему показалось, не очень приветливым взглядом. А когда Сергей доложил о прибытии, пожал ему руку, жестом указал на стул и коротко сказал, словно подвел итог: -- Ну что ж, вы там потрудились неплохо. Я вами доволен. -- Но я не закончил работу, -- сразу же заметил Сергей. -- К сожалению, да. Закончит кто-то другой. А вы с понедельника снова включайтесь в группу в Есино. Бросаю я вас с места на место, да что поделаешь. Расчеты с собой привезли? -- Привез. -- Давайте посмотрим. Они углубились в чертежи и проработали не менее часа. Кулешов внимательно слушал объяснения Сергея, и голос его и взгляд постепенно теплели. -- Владимиру Георгиевичу это тоже понравилось? -- спросил он в конце беседы. -- он не все видел. Но то, что видел, одобрил, -- доложил Сергей. -- Еще бы месяц -- и работа была бы закончена -- сказал Кулешов, обращаясь не к Сергею, а как будто к кому-то другому, и снова посмотрел на Сергея: -- А о диссертации он с вами говорил? -- Говорил, -- ответил Сергей и почему-то почувствовал, как по щекам у него разлился румянец. Кулешов заметил это и перевел взгляд на записи Сергея. -- Я поддерживаю мнение Владимира Георгиевича, защититься вам надо. И подумаю, как лучше решить вопрос с подготовкой, -- закончил он разговор. Сергей вышел из кабинета. "Спутал Ачкасов и ему и мне все карты, -- подумал он. -- Вот уж верно: мягко стелет, да жестко спать:" К нему неожиданно подошел Окунев. -- Ну что, обратно или к нам? -- спросил он. -- К себе, -- коротко ответил Сергей. -- Тоже неплохо. -- С чем вы там сейчас возитесь? -- спросил Сергей. -- Установили рабочий макет на двадцать первом. На той неделе начнем испытания. Работать будем с Владимиром. И уже работаем. -- С монтажом как, справились? -- Справились. Из графика, правда, вылетели. Но справились. -- А почему вылетели? -- Не получалось. Да что об этом говорить, в понедельник приедешь, сам все увидишь. Остапу досталось на монтаже, аж похудел бедный. -- Ладно, увижу, -- согласился Сергей. -- Кстати, что вы ему решили подарить? -- Транзистор. -- Возьмите меня в пай. -- Давай десятку. Сергей тотчас же отдал деньги и снова попытался найти Юлю. Она оказалась на месте. Увидела Сергея и сразу направилась к нему. Вполголоса спросила: -- Куда же ты пропал? Не так уж, видно, соскучился, как говоришь. -- Я же был у шефа. -- Так долго? Зачем тебя вызвали? -- Поеду в Есино. -- Очень хорошо! -- обрадовалась Юля. -- У тебя есть сегодня время? -- Я же сказала, я буду у Остапа. -- А потом зайдем ко мне: Юля задумалась. -- Сегодня нет. -- Но мне очень надо с тобой поговорить. Нужен твой совет. Деловой совет. А где поговорить, если не дома? -- Не могу, Сергей. Это было бы слишком заметно, -- призналась Юля. -- Да и ты только приехал: Наверняка устал. -- Я устал тебя ждать. -- О, это приятное ожидание, -- усмехнулась Юля. -- Но сколько можно? -- Всю жизнь, -- не то в шутку, не то серьезно сказала Юля и ушла на свое рабочее место. "Всю жизнь. Только почему же именно так? Разве она у меня должна быть короче, чем у тебя, или длиннее, чем у других? -- проводив ее взглядом, подумал Сергей. -- И почему я должен ждать, а другие берут сразу и все?" Нет, он не сетовал на судьбу. И по-своему был даже счастлив. Но легкость, с которой Юля обрекала его каждый раз на это постоянное ожидание, невольно оставила у него на сердце заметно ощутимый холодок. И еще было обидно: не должна была она, не имела права так спокойно устраняться от его дел. Он считал ее самым близким человеком. И естественно, все самые сложные вопросы в первую очередь стремился решать, обговорив их предварительно с Юлей. В ней он видел разумного советчика, коллегу, отлично знающего и понимающего то, что делалось у них в КБ. И сейчас ее совет был ему нужен, как никогда. А она так бесцеремонно отказала ему: За этими, не очень веселыми, раздумьями и застал его конец рабочего дня. В помещении сразу стало шумно и людно. К Сергею подошел Остап. -- Ну что, голуба? -- Я готов. -- Будем двигать. Тут ходу минут десять. Нашел точку будь здоров: чисто, быстро обслуживают и кормят вполне прилично. Чего еще? -- Вполне всего достаточно. -- Там у меня уже жена хозяйничает. Для скорости. Ну и опять же мы с ней друг без друга никуда. Я думаю, что это правильно. -- Очень, -- согласился Сергей и неожиданно, даже для самого себя, спросил: -- Слушай, Остап, а ты долго за своей женой ухаживал? Я имею в виду, когда вы только познакомились. -- Не: Можно сказать, совсем даже не ухаживал. -- А как же? -- Да так. В кино с ней сходил. Еще в академии учился. Решили с дружком посмотреть в "России" "Анну Каренину". Билеты у меня были. Я пришел на место, стою жду, время истекает, а того -- ни слуху ни духу. Вдруг подходит такая симпатичная: "Простите, у вас нет лишнего билетика?" Я не растерялся -- и оба ей: "Пожалуйста. Какой на вас больше смотрит? Выбирайте любой". Так вот: и все. -- И все? -- Конечно. Дальше-то уже не до ухаживания было. Там всякие хозяйственные заботы начались: коляски, игрушки: Сергей рассмеялся. -- Выдумал, наверно? -- Да ты у нее спроси. Охота было. Выдумывать Заруба не любил. Был прям и незатейлив. Это Сергей знал и потому поверил. Теперь ему почему-то больше всего хотелось увидеть жену Зарубы. Он живо представил себе сцену у входа в кинотеатр, попытался представить и симпатичную девушку, выбирающую из рук Остапа билет. Но с ней дело получилось почему-то хуже. Перед глазами, как в тумане, то выплывало, то снова тонуло нечто громоздкое, неказистое, с волосами неопределенного цвета. Зато голос ее Сергей услышал совершенно четко -- он был, как и у Зарубы, низкий и мягкий. Это было смешно. И Сергей снова улыбнулся своим мыслям. Кафе оказалось в самом деле уютным. Оно размещалось на втором этаже большого многоэтажного дома. В зале его мягко лили свет, словно из переполненных камер, вмонтированные в стену светильники. Времени было еще не много, рабочий день только что закончился. Но столики почти все уже были заняты. Люди, очевидно, заходили сюда прямо с работы. Ужинали и уже отсюда шли по домам -- к телевизорам, книгам, газетам. Это выглядело необычно и в то же время вполне органично для новых, не похожих на старые, с их давно уже сложившимися укладами жизни, районов Москвы. Сергею это понравилось. В новое время, в новых кварталах рождались новые приметы. -- Туда, дальше, -- показывая в глубь зала, приглашал Заруба. Гости последовали за ним. А он зашел куда-то за угол и пропал. Потом оказалось, что там, за углом, была небольшая, похожая на нишу комната с окном. В ней стоял сервированный на полтора десятка человек стол, за которым сидела маленькая, изящная, с несколько детским выражением очень приятного лица женщина. Это и была жена Зарубы. Увидев мужа и гостей, она поспешно встала и, зажав в одной ладони кисть руки другой, нетерпеливо проговорила: -- Вот наконец-то, я просто заждалась: -- Да мы нигде вроде на задерживались, -- забасил в ответ Заруба. -- И есть все хотят. Принимай, мать, пожалуйста. Сергей смотрел на жену Остапа, не скрывая своего удивления. Никак не верилось, что это хрупкое существо было матерью трех рослых, прямым наследием в отца, девочек, фотография которых никогда не убиралась со стола Остапа. Но еще удивительнее казалось то, что первый шаг, сделанный этими совершенно не похожими друг на друга людей по направлению к входу в кинотеатр, стал их первым шагом в большую совместную жизнь. Сергею несвойственна была зависть, он не умел завидовать. Но сейчас, видя, как заботливо суетятся вокруг гостей супруги, в нем шевельнулось что-то вроде зависти и ущемленного самолюбия. Сергей сел за угол стола возле окна. Юля пришла вместе с Бочкаревым чуть позднее. Они сели в другом конце -- напротив него. Обе женщины оказались почти что рядом. Сергей невольно сравнил их. Они наверняка были ровесницами. Но Юля почему-то выглядела старше жены Остапа. Во всяком случае, держалась с большим достоинством. И уж, конечно, казалась ему несравненно красивее. Вечер проходил весело. Много было сказано всего смешного. Однако часам к девяти кое-кто из гостей уже распрощался с хозяевами. За столом стало свободнее. Ушел Бочкарев. Юля пересела к Сергею. -- О чем ты хотел поговорить? -- спросила она. -- Я уже объяснял, совет мне твой нужен. О своих делах хотел поговорить. Да и не только о делах, -- ответил Сергей. -- Я слушаю. -- Не место здесь: -- Хорошо, расскажешь по дороге, -- решила Юля. -- Тоже не очень удобно: -- Ничего. Я пойму. Надеюсь, ты меня проводишь? -- Конечно. -- Вот и хорошо. И пойдем танцевать. Они не пропустили ни одного танца. Но хорошее настроение так к Сергею и не вернулось. Юля скоро заметила это. -- Ты как вареный, -- сказала она. Сергей молча кивнул. -- Тогда пойдем. Нам не обязательно быть тут до конца. -- Я давно намекал тебе на это. -- Но и я тебе говорила, уйти раньше всех я тоже не могла. Они от души поблагодарили хозяев за хороший прием и вышли из кафе на улицу. Уже стемнело, и повсюду зажглись огни. Ночь принесла прохладу. Сергей сразу же почувствовал облегчение, словно освободился от чего-то непосильного, тяжело давившего на плечи, мешавшего спокойно дышать. И даже удивился этому, так как усталости физической до этого не замечал. Но потом понял, что облегчение наступило душевное, хотя и это тоже казалось странным, ибо утром он даже обрадовался, получив на званый семейный ужин к Зарубе приглашение. Что же, в таком случае, произошло? Ведь весь день он провел исключительно в кругу друзей и своих коллег. За столом тоже было весело. А он с трудом дотянул до той минуты, когда в конце концов распрощался с гостеприимными супругами: Они шагали с Юлей совсем близко друг от друга. Он держал ее за руку чуть выше локтя, жадно впитывая исходящее от нее тепло и думал о том, что как это ни странно, но именно друзья, эти очень славные и милые люди, тяготили его все это время. Он слушал их, говорил с ними, смотрел на них, а хотел и ждал только одного -- остаться скорее наедине с Юлей. И когда остался, всякое оцепенение сразу /`.h+.. Но не прошла обида, десять, двадцать, сто постепенно накопившихся за эти годы цепких и колючих, как усы овсюка, маленьких обид за постоянные отказы на все или почти на все его предложения и просьбы. И хотя ему было очень приятно вот так неторопливо идти сейчас вместе с Юлей по освещенному ночному проспекту, говорить с ней о своих делах ему вдруг в первый раз решительно расхотелось. Юля со свойственной ей проникновенностью, очевидно, тоже почувствовала это, потому что, так же как и он, шла молча, ни о чем больше его не расспрашивала, ничего ему не говорила, но, поравнявшись с небольшим, заросшим кустами сирени сквериком, все же не выдержала и сказала: -- И все же ты обиделся: Сергей неопределенно пожал плечами. -- Тогда чем же ты недоволен? -- продолжала допытываться Юля. -- Собой, -- ответил Сергей первое, что пришло на ум. -- Собой? Что же у нас не так? -- А что так? -- Ну, хотя бы у нас прекрасный характер. Мы многое умеем, -- начала перечислять Юля. -- Например? -- прервал ее Сергей. -- Умеем добиваться своего. -- Чего же, в таком случае, я добился? -- Ты? -- Да, я. Майор Кольцов Сергей Дмитриевич. Тридцати трех лет от роду. Холостой. Ни офицер, ни ученый. Ни теоретик, ни практик. Ни богу свечка ни черту кочерга, -- словно прорвало Сергея. Юля снисходительно улыбнулась, словно разговаривала с ребенком. -- Спроси лучше, чего ты не добился. И то пока: -- Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие научные открытия, которые мне и не снились. -- В тридцать три! -- усмехнулась Юля. -- Да Эварист Галуа в двадцать один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще в девятнадцать. И стал известен на весь мир! -- Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над результатами собственной работы. Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез. -- Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и половины того, что сделал ты, -- успокаивающе проговорила она. -- А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше! Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами. -- И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы были у каждого свои, а я уверен -- каждый из них в свое время не побоялся переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А мы-то как раз этого и боимся. -- Это ты-то боишься? -- с любопытством взглянула Юля на Сергея. -- Наверно. -- В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам не знаешь, чего хочешь. -- Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно. -- Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, -- уже серьезно сказала Юля. Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, "%`-%%, продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям. -- Почему ты все же не поехала ко мне? -- Приеду в следующий раз, -- спокойно сказала она. -- Когда это будет? -- Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время. -- Я уже не верю тебе. -- Напрасно. -- Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с мышкой. -- Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять: -- Чего именно? Того, что ты замужем? -- Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже выбранного мною пути? Заладил одно: "Идем ко мне! Идем ко мне!" -- Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше света нужна. -- Для этого любить надо. Очень любить. -- Я люблю. Разве ты этого не знаешь? -- А я? -- Ты тоже. -- Не решай за меня. Я уже не девочка. Мне от многого отказаться надо, прежде чем я скажу "да". И в первую очередь уйти с работы. А это совсем не входит в мои планы. Поверь, я не хочу терять свою полноценность и превращаться в заурядную домашнюю хозяйку. А в нашей ситуации именно только так это и может быть. Зазорного, конечно, ничего в этом нет. Но мне не по нутру заниматься кухней. И не прельщает перспектива стирать пеленки. Я не хочу детей. А между прочим, хотела. И знаешь когда? До замужества. А вышла замуж -- и расхотела. А сейчас и вовсе думаю об этом как о наказании. Разве ты не знал всего этого? -- Нет, -- мрачно ответил Сергей. -- Зря. Надо было знать, мы знакомы уже давно. -- Что же влечет тебя в этой жизни? -- Многое. Я, например, очень люблю умных людей. Люблю хорошо одеваться, люблю свою работу. Я люблю, наконец, удовольствия, которые может мне предоставить эта жизнь. И почему, во имя чего должна я от них отказываться? И хватит говорить об этом. Поедем домой. Поздно уже. Пора, -- сказала Юля и указала на зеленый огонек такси. Сергею ничего не оставалось, как поднять руку. Разговор принял совершенно неожиданный для него оборот. Но не это обескуражило его. В твердости, с которой говорила Юля, слышалось и чувствовалось уже что-то решенное, и, может быть, даже решенное окончательно. И это в первую очередь новой обидой отозвалось у него в душе. На их счастье, попалась машина, возвращающаяся в парк. Она и захватила попутных пассажиров. Ехали быстро, водитель спешил закончить смену. Сергей смотрел в окно. С высоты ленинских гор Москва полукругом виднелась до самого горизонта. Почему-то вспомнились стихи Маяковского: "Париж, как сковородку желтком, заливал электрический ток". За окном был не Париж, а Москва. Но и о ней можно было сказать те же слова. Города, как такового, его домов и улиц, вовсе не было видно. И лишь огни, огни, желтое безбрежное море огня. Этот огонь почему-то всегда казался Сергею живым и теплым. Но сейчас огоньки мерцали, как звезды, и выглядели холодными и колючими, как острия направленных прямо на него булавок. И ему, глядя на них, захотелось сжаться в комок, стать маленьким, уйти в себя и думать только о том, что сегодня, всего каких-нибудь десять-- пятнадцать минут назад, не только в их отношениях, но и в душе у него наступил какой-то, пока еще не вполне для него ясный перелом. И a."a%, не было никакого желания ни о чем говорить. Но Юля, очевидно, была настроена иначе. -- Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться? -- напомнила она. Голос ее прозвучал где-то далеко-далеко, словно она была не рядом, на одном с ним сиденье "Волги", а там, среди этих огоньков- булавок, и был он не родным и мягким, а чужим и чеканным. -- Ты слышишь? -- снова спросила она. Он опять ответил не сразу. -- Да говори же ты в конце концов! -- затормошила она его. -- И да, и нет. -- Что -- да? Что -- нет? -- Я думал, ты меня больше любишь. -- Достаточно люблю, но голову при этом не теряю, -- сухо ответила Юля и тоже отвернулась к окну. Глава 8 Домой Сергей вернулся в совершенно подавленном настроении. Теперь ему уже казалось, что во всем была права Юля и абсолютно не прав он. Он ходил по комнате, курил и ругал себя и думал: за что, собственно, ему было на нее обижаться? За то, что она не играла с ним в прятки? За то, что она не привыкла ни в чем себе отказывать и сейчас честно и откровенно об этом ему сказала? Да разве он не должен был сам обо всем этом догадаться? За то, что она не поехала к нему? Ну а если она на самом деле не могла? Но ведь обещала -- и, значит, приедет. Ведь она же не обманывала никогда! И когда все же бывала с ним близка, разве не открывалась всякий раз беспредельно и искренне любящей и нежной? От одной мысли и воспоминаний об этом у него захватывало дыхание. И он решительно был готов проклинать себя за свой животный эгоизм, за мелочность оценки их отношений, за неумение по достоинству оценить эту женщину. И хотя злонамеренный бес обиды, час-другой назад боднувший его в душу за ее отчужденность к его делам, еще не унялся и продолжал будоражить в нем сомнения, ему хотелось теперь только одного -- как можно быстрее вернуть их обычные отношения и заставить Юлю забыть обо всей этой истории. Но как это было сделать? Характер Юли был как две капли воды похож на характер Александра Петровича, и что-то заставить ее делать помимо воли или наперекор собственным желаниям практически было очень трудно. Выручил Сергея телефонный звонок. Звонил Владимир. -- Названиваю тебе весь вечер, а тебя нет и нет. Думал, уж не махнул ли ты обратно туда, в свою командировку! -- бодро прокричал он в трубку. -- День рождения у Остапа отмечали, -- объяснил Сергей. -- А, тоже дело. А завтра чем намерен заниматься? -- Наверняка дома буду. -- А венесуэльцев не хочешь посмотреть? -- Каких еще венесуэльцев? -- Национальный ансамбль. Впервые в Союзе. И всего один день. Сомбреро. Пончо. Гитары: -- А почему их надо смотреть? -- Да потому, что они танцоры, а не певцы. Неужели афиш не видел? А еще в столичном гарнизоне служит! -- Делать мне больше нечего, как по заборам афиши разглядывать, - - фыркнул Сергей. -- Короче. Что ты предлагаешь? -- Это самое, смотреть. Понимаешь, есть у меня четыре билета. С трудом, но достал. Вот и предлагаю: берем Ирину, Юлю -- и вперед. -- Юля? А она пойдет? -- Как пить дать. Она же не такая зануда, как ты. К тому же любит танцы. -- Балет она любит, -- поправил Сергей. -- Какая разница? Пляшут, и ладно. Сергей задумался. Юля любила ходить на концерты. Она не пропускала ни одной выставки, не оставляла без внимания ни одной приезжей знаменитости. Конечно, на балет она пошла бы с большим c$.".+lab"(%,. Это Сергей знал. Но она охотно смотрела и танцы. И если бы согласилась побывать и на этом концерте, это уже был бы добрый шаг к примирению. В предложении брата Сергей увидел что-то вроде спасательной соломинки. -- А как же я ее приглашу? Я ее до понедельника не увижу, -- забеспокоился он вдруг. -- Позвони. -- Домой я ей не звоню. -- Ну я позвоню. Подумаешь, проблема. Ты-то "за"? -- Конечно. Только не звони сейчас. Сегодня уже поздно. -- Ладно. Жди сообщения утром. Ночь Сергей спал плохо: ворочался и, что с ним бывало крайне редко, просыпался. И окончательно очнулся ото сна гораздо раньше обычного. Он с нетерпением ждал, что скажет Владимир. Но тот почему- то не звонил. Часам к одиннадцати терпение у Сергея лопнуло, и он сам попытался вызвать Владимира. Но квартира Кольцова-младшего в Есино тоже не отвечала. "Взбудоражил, балда, а теперь жди его как у моря погоды", -- недовольно ворчал Сергей. Однако ждать долго не пришлось. Часов в двенадцать неожиданно позвонила Ирина. -- Сережа, это я, -- сказала она. -- Так мы сегодня идем? -- Да, Ирочка! -- обрадовался он ее приветливому, ласковому голосу. -- А Юля, кажется, уехала на дачу. Я звонила ей, звонила шефу -- ни там, ни тут никто не отвечает. -- Жаль, -- сразу сник Сергей. -- Но билет не пропадет. Я уже пригласила брата. Послушаем гитары, а потом пойдем к нему в мастерскую. Он только что вернулся из Переславля-Залесского. Работал там в Горицком монастыре. Вы, конечно, бывали там? -- Нет, Ирочка, не довелось. -- И Плещеева озера не видели? -- Естественно. -- И ботик Петра Первого? И Спасо-Преображенский собор, котором крестился Александр Невский? -- Ирочка, клянусь вам, я все это увижу. -- А я ездила туда с Женькой сто раз. Интересней Переслявля, по- моему, только Суздаль. Мне там так нравится, что одно время я совершенно серьезно хотела стать историком. И даже подавала документы на исторический в МГУ. А потом вдруг почему-то передумала. "Наверно, Володька потому и молчит, что не мог дозвониться до Юли, -- подумал Сергей. -- Надо же как не везет:" -- Попросите брата. Пусть он вас свозит в Переславль. И меня возьмите. Я буду очень рада. И все-все вам там покажу и обо всем расскажу. -- Хорошо, Ирочка, -- пообещал Сергей. А примерно через еще час раздался звонок в дверях. И на пороге появился Владимир собственной персоной. Сергей взглянул на него и сразу понял, что тот чем-то расстроен. -- Вот так, -- многозначительно проговорил он и выложил на стол четыре розовых билета. -- Чтоб служба не казалась медом, сегодня улетаю. -- Да ты что? -- опешил Сергей.