поняла, что никаких разъяснений она больше не получит, и направилась к двери. Решительность отца ее ошеломила. А еще больше -- расстроила. Юля очень хотела повидать Сергея, но возражать отцу не решилась -- она знала его характер. Но прежде чем она открыла дверь, Александр Петрович остановил ее. -- Ты даже так постарайся, чтобы он успел в воскресенье к обеду на дачу, -- попросил он. -- Хорошо, -- пообещала Юля и вышла из кабинета. А Александр Петрович подошел к окну и долго смотрел на причудливые завитки облаков, медленно плывущих над городом. Облака были белые, легкие, мягкие. Они предвещали жаркий день и тихую, безветренную погоду. Для конца августа это было нечасто. Лето продолжалось и никак не желало уступать своих прав осени. Во всяком случае, никаких признаков этого перехода заметить было нельзя. Даже ночи стояли теплыми и ясными. Александр Петрович невольно подумал, что такая погода очень устраивает тех, кто занят сейчас уборкой урожая. Ей радуются и те, кто в эти дни отдыхает в средней полосе России. До сих пор по субботам и воскресеньям на берегах канала полно народу. Купаются все -- и мал, и велик. И лишь его эта погода не устраивала. Испытания "Фотона" вступали в новую фазу, и над полигоном нужны были дожди, туманы. Поэтому, приглядываясь к облакам, Александр Петрович даже обрадовался, заметив на горизонте одинокую серую, со свинцовым отливом, тучу. Конечно, одна эта тучка погоды еще не меняла. Но, как знать, за ней могли приплыть и другие: Александр Петрович вызвал Ирину и попросил, чтобы она соединила его с Бочкаревым. Через несколько минут он уже разговаривал с дежурным и, пока искали Бочкарева, принял от него метеосводку: узнал и температуру, и силу ветра, и давление. -- Значит, пошло на снижение? -- обрадовался Александр Петрович. -- Поползло, -- уточнил дежурный, -- и мы надеемся: -- Должно, должно измениться, -- подтвердил Александр Петрович. - - Я тут тоже сейчас наблюдал: появились тучки. Появились. Подошел Бочкарев. Они обменялись приветствиями, после чего Бочкарев коротко доложил о делах. Александр Петрович остался доволен докладом. -- Ну а как личное настроение? -- спросил он вдруг после некоторой паузы. Бочкарев, казалось, тоже задумался. Во всяком случае, прежде чем ответить, даже переспросил: -- Личное? -- Я имею в виду твою просьбу, -- для большей убедительности перешел на "ты" Кулешов, хотя обычно предпочитал в разговорах вежливое и официальное "вы", -- Новый семестр, можно сказать, уже на носу. А так ведь время упустим -- и через год-другой я тебе ничем помочь уже не смогу. -- Это верно. Время работает не на нас, -- все так же в раздумье ответил Бочкарев. Александр Петрович, уловив в его голосе нотки неопределенности, насторожился. -- Ты передумал? Так я буду только рад, -- поспешил он заверить Бочкарева. -- Думай не думай -- лет не убавишь, -- усмехнулся Бочкарев. -- Получится ли только то, что задумано? Ачкасов-то против. Просил подождать: -- Знаю. Помню. -- Так как? -- А так. Возможно, тогда весной Ачкасов в чем-то и был прав. А теперь все выглядит совершенно иначе. Теперь, я считаю, дело в основном сделано. Испытания идут вполне успешно. Доработки не страшны. И ждать больше нечего. Работу ты нашел себе по душе сам, и, пока тебя на нее берут, надо этим воспользоваться. Ибо что последует в дальнейшем -- толком никто не знает. Потом и Ачкасов будет "за", и я буду стараться, а вакансии подходящей может уже не оказаться. И тогда дорога, как и для всех нас, останется одна: на дачу, огород, грядки под клубнику копать. -- Этого-то и не хочется. Рановато вроде бы, -- вздохнул Бочкарев. -- А раз не хочется, то и поезжай в академию на переговоры. Окончательно все утрясай и пиши рапорт. Владимиру Георгиевичу мы и говорить ничего не станем. Учебными заведениями он, слава тебе господи, пока не командует. А у нас в кадрах меня поймут правильно. -- Хорошо, -- согласился Бочкарев. -- Когда можно поехать в академию? -- Тянуть нечего. Понедельник можешь посвятить своим делам. -- Тогда у меня все, -- подытожил разговор Бочкарев. -- До вторника, -- попрощался с ним Александр Петрович. Остаток дня он не выходил из кабинета. Никого не принимал. Ни к кому ни за чем не обращался. Работал над чертежами "Совы" и "Фотона". На дачу приехал поздно, уже после того как машина отвезла на вокзал Юлю. Маргариту Андреевну это несколько удивило, и она спросила: -- Что-нибудь случилось? -- Как есть ничего, -- успокоил ее Александр Петрович. -- Почему же Юля сказала, что ты что-то выдумал? -- Выдумал? -- вопросительно посмотрел на жену Александр Петрович. -- Я вот ее прижму там хвост на месяц, тогда она поговорит! Выдумал!.. -- Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре, -- заметила Маргарита Андреевна. -- И не вижу необходимости его менять, -- буркнул в ответ Александр Петрович. -- Очень мило, -- согласилась Маргарита Андреевна. -- Значит, зять будет жить дома, а дочь -- в заводской гостинице. -- Маргошенька, я тебе уже тысячу раз объяснял, что у меня в КБ нет ни сестер, ни племянников, ни зятьев, ни дочерей, а есть сотрудники, -- смягчил тон Александр Петрович. -- И кого из них куда посылать предоставь решать мне. Я вот и сам, например, завтра весь день буду работать. -- В субботу? -- не поверила Маргарита Андреевна. -- В субботу. -- Значит, так оно и есть, что-то все же случилось, -- вздохнула Маргарита Андреевна и поставила на стол салатницу со свежими огурцами и помидорами. Александр Петрович работал еще и после ужина. И на следующий день, в субботу, как и объявил супруге, с утра уехал в город и вернулся из КБ только под вечер. Аппетитно пообедал, хотя и отказался от своей обычной рюмки коньяку, и, забрав на руки своего любимца -- огромного с янтарными глазами сибирского кота Жюля, которого все домашние называли за его пушистые усы не иначе как "мосье" Жюль, -- отправился бродить по участку. И воздержание от спиртного, и кот на руках, -- а кстати, Александр Петрович неоднократно утверждал, что "мосье" Жюль -- единственное живое существо на свете, которое своим присутствием не мешает ему думать, -- подсказали Маргарите Андреевне, что Александр Петрович хотя и вернулся домой, но мысленно из работы еще не выключился. И потому она его не отвлекала, а только спросила: -- Когда же приедет Игорь? -- Жду к обеду, -- лаконично ответил Александр Петрович. Часов в семь "мосье" Жюль вернулся с прогулки домой. А Александр Петрович еще долго ходил вдоль забора под развесистыми соснами. В воскресенье, к обеду, на дачу приехал Игорь. Вид у него был усталый и недовольный. "Опять, наверное, что-нибудь с Юлей не поделили", -- сразу решила Маргарита Андреевна. И на сей раз угадала совершенно точно. Едва поздоровавшись с тещей и тестем, Игорь сразу же спросил Александра Петровича: -- Неужели, кроме Юли, некого было послать мне на смену? -- А чем она плоха? -- невозмутимо задал вопрос в свою очередь Александр Петрович. -- Она приехала туда как фурия. С ней абсолютно ни о чем нельзя разговаривать. Через неделю я бы все закончил сам. А теперь: -- Что теперь? -- пытливо взглянул на зятя Александр Петрович. -- А теперь я не удивлюсь, если придется все начинать сначала. -- Не беспокойся. Тебе не придется. -- Кому же тогда? -- КБ большое. Но не для того я тебя вызвал сюда, чтобы обсуждать этот вопрос, -- резонно заметил Александр Петрович. -- Есть дело поинтересней. Большего пока на первых порах Александр Петрович ничего зятю не сказал. И за обедом тоже о делах не говорил ни слова. Но после обеда на стал терять ни минуты. Он увлек его к себе в кабинет и, усадив в кресло напротив себя, подробно и обстоятельно начал рассказывать ему о результатах испытаний "Фотона" и о тех выводах, которые на основании этих результатов сделал. -- У меня нет сомнений, угол зрения "Фотона" придется увеличивать. И выполним мы это за счет объектива "Совы". По предварительным прикидкам, это обеспечит выигрыш во времени, в стоимости, в надежности. Правда, такая, с позволения сказать, трансплантация потребует целого ряда конструкторских решений. Но в целом она и экономически и технически выгодна. Вот над чем тебе предстоит думать и зачем я тебя вызвал сюда. -- А что мыслит по этому поводу Кольцов? -- первым делом пожелал узнать Руденко. -- Не знаю, что он мыслит. Да и мыслит ли вообще, -- сухо ответил Александр Петрович. -- Во всяком случае, никаких предложений от него на этот счет до сих пор не поступило. -- А Бочкарев? -- От Бочкарева тоже. К тому же на днях он уйдет из КБ. -- Уйдет? А Ачкасов? -- совсем растерялся Руденко. -- Ачкасов не уйдет никуда. Что еще интересует тебя в связи с предстоящей работой? -- иронически прищурил глаза Александр Петрович. -- Значит, мне надо будет ехать в Есино? -- Когда-нибудь -- да. Но не завтра и не послезавтра. Пока ты будешь работать в КБ, и, желательно, без лишних разговоров, -- предупредил Александр Петрович. -- И хватит вводных, хватит! Давай- ка займемся непосредственно делом. Я, как видишь, времени даром не терял. У меня есть кой-какие соображения. И тебе надо о них знать. Глава 15 В начале сентября погода резко изменилась. Маленькая серая тучка, за появлением которой Александр Петрович наблюдал из окна своего служебного кабинета, не обманула его надежд. Она привела с собой целый флот пепельных и свинцовых туч. Они расплылись по небу, закрыли солнце, принесли дожди и туманы. И лето, не думавшее уходить (ни на одном дереве нельзя было найти пожелтевшего листика), вдруг сразу отступило перед ненастной порой. Ирина стояла возле окна в приемной Кулешова и смотрела на лужи, в которые, не переставая, сыпались и сыпались мелкие капли дождя. Она еще не была в этом году в отпуске, а отпуск тем не менее ей положен, и было бы очень кстати удрать от этого дождя куда-нибудь на юг: можно в Гагру. А еще лучше в Пицунду, где она отдыхала почти каждый год, великолепно устраиваясь дикарем. Если бы она попросилась, Кулешов, наверно, отпустил бы ее, ибо обещал дать отпуск после окончания экзаменов. Но она не спешила с просьбой, желая прежде окончательно уладить свои дела с переходом в отдел информации, а также побывать в Есино. Она не знала, когда это случится. Но почему- то была уверена, что такой случай непременно представится и рано или поздно шеф пошлет ее к Бочкареву с какой-нибудь оказией и она приедет туда и увидит Сергея. Она не знала наверняка, был ли у братьев о ней разговор. Но это и не имело значения. То, что она намеревалась сказать Сергею, она скажет. О Сергее она теперь думала постоянно. И даже очень часто мысленно разговаривал с ним. О переходе на новую работу вспомнила потому, что только лишь по приказанию шефа вызвала к нему кадровика.. Мысли ее прервали. В дверях приемной действительно появился куратор КБ по линии кадров, невысокий, плотный, с залысиной почти до самого затылка, подполковник запаса Боровиков. Они были знакомы много лет. Но, несмотря на это Боровиков, если им приходилось встречаться где-нибудь в коридоре или на лестнице, никогда с ней первым не здоровался. На ее приветствия отвечал сухо, еле заметным поклоном. Но если случай сводил их, как в данный момент, в приемной, Боровиков был необычайно любезен. Он просто преображался, высказывая всем своим видом удовольствие видеть ее. При этом он никогда не упускал случая дать ее какой-нибудь добрый совет или от чего-нибудь предостеречь. Предметом особого внимания Боровикова чаще всего в таких случаях были не в меру, как ему казалось, короткие юбки, которые носила Ирина. В приемной Главного Боровиков тем не менее не засиживался -- боялся опаздывать к начальству. Поговорить с ним удавалось лишь в тех случаях, когда в кабинет к Александру Петровичу кто-нибудь врывался без вызова раньше его. Сегодня Александр Петрович был один. Ирина учла это и решительно встала на пути у Боровикова. -- Когда будете решать мой вопрос? -- Не за мной было дело! -- поклялся Боровиков. -- А за кем же? Александр Петрович давно уже сказал, что дал вам команду. -- А вы к нему обращались? -- укоризненно покачал головой Боровиков. -- Неужели нет? -- Да вот же оно, -- скосив глаза на свою папку и обходя Ирину стороной, заверил Боровиков. -- Что "оно"? -- Представление. Ирина поспешно освободила перед ним дорогу. -- Надо же: не успела окончить -- и уже: хоть стой хоть падай, -- вздохнул Боровиков. -- Зачем же падать? -- чуть не расхохоталась Ирина, почувствовав вдруг прилив неудержимого веселья. -- А затем: То тянул, как голодное лето, а то вдруг заторопил, словно тут пожар: "Немедленно! Почему до сих пор нет?.." И пошел! И понесло! И теперь уже не младшего, а сразу научного давай. И оклад сразу давай -- выше давай. Боровиков бесшумно проскользнул в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. А Ирина снова вернулась на свое место возле окна. Дождь все так же моросил, рябил лужи, причудливыми витиеватыми струйками скатывался по стеклу. Но Ирине почему-то уже не хотелось удирать на юг. Но еще больше захотелось в Есино. Она поехала бы туда хоть сейчас, если бы был хоть какой-нибудь, хоть самый пустяковый предлог для того, чтобы там появиться. Она так задумалась об этом, что даже не сразу услышала нетерпеливый и требовательный звонок. Ее требовал к себе Кулешов. Ирина очнулась, рванулась в дверь кабинета и чуть было не сшибла с ног улыбающегося Боровикова. Он что-то шептал, и моргал, многозначительно таращил глаза на свою папку. Ирина шагнула мимо него и вошла в кабинет. Александр Петрович поднялся из-за стола ей навстречу и протянул руку, словно хотел поздороваться, будто видел ее впервые. Она тоже протянула ему свою руку. А он пожал ее и сказал: -- Вы просто блестяще перевели мне две эти статьи. Я очень вас благодарю: -- Пожалуйста, -- выслушала, как должное, похвалу Ирина, пытаясь освободить свою руку. Но Александр Петрович и не думал ее освобождать. -- И еще я вас поздравляю, -- продолжал он. -- Я только что назначил вас научным сотрудником. Но очень прошу вас, Ирина Николаевна, никуда пока из приемной не уходите. Считайте себя моим референтом, порученцем, кем хотите, но поработайте пока здесь. Отныне давать задания вам буду только я. И только их вам придется выполнять. Вот, пожалуйста, переведите поскорее еще и эту статью. Она мне крайне нужна. -- С этими словами Александр Петрович взял со своего стола американский журнал "Авиейшен уик" и протянул его Ирине. -- Если будут какие-нибудь затруднения с переводом технических терминов, не стесняйтесь, немедленно обращайтесь за консультацией ко мне. А не будет меня на месте -- к Руденко. И еще, задайте головомойку нашим аховцам, а то они, кажется, решили по случаю дождя оставить меня без боржома. -- Я сейчас к ним схожу, -- принимая журнал, с готовностью ответила Ирина. Но Александр Петрович вдруг поднял брови: -- А вот этого не делайте больше никогда! -- строго сказал он. -- У вас есть для этого телефон и совершенно нет времени, которое вы могли бы тратить на такую ерунду. Вызовите их к себе и потребуйте все, что надо. И последнее, попросите ко мне Руденко. Он почему-то не отвечает по своему телефону. Ирина быстро нашла Руденко. Решительно выразила хозяйственникам неудовольствие шефа по поводу их нерасторопности и раскрыла "Авиейшин уик". "Значит, мои переводы понравились, -- вспомнила она похвалу Александра Петровича. -- Вот и понятно, почему он так заторопился с назначением. Значит, я могу быть ему полезна. Значит, вынь да положь представление! Что и говорить: в оперативности и хватке шефу не откажешь:" Новая статья была из той же серии работ, посвященных ночному видению. Текст был нетрудным. И Ирина сразу села за машинку. Но вдруг передумала, сняла трубку и позвонила в мастерскую брату. Тот, очевидно, был очень занят, потому что ответил не сразу и сердито: -- Да-да! Я слушаю! -- Не кричи! -- остудила его Ирина. -- Ах, это ты, -- сразу смягчился Евгений. -- Я. Поздравь меня. -- С чем? -- Я больше не разносчица чертежей. -- А кто же ты? -- Научный сотрудник. Референт шефа. Хватит тебе? -- Мне никогда не достичь и одной из этих высочайших ступеней. Конечно, я тебя поздравляю. Но это как, приснилось тебе? -- Ха! Меня только что поздравил сам шеф. -- Я буду тобой гордиться до конца моих дней, сестра! -- поклялся Евгений. -- Этого мало. -- Чего же ты хочешь еще? -- Сегодня же пригласи меня в домжур на ужин! -- потребовала Ирина. -- Боюсь, что туда по моему билету не пустят. Там теперь стало строго, -- предупредил Евгений. -- Попроси своих друзей. Пусть проведут. Кстати, мне будет веселей, -- быстро нашла выход из положения Ирина. -- Хорошо, -- не стал возражать Евгений. -- Но старикам в Ленинград ты позвонишь сама. Я думаю, это их обрадует. Дочь так лихо пошла в гору! -- Ладно. Когда вернемся. Позвоню из дому, -- пообещала Ирина и уточнила время: -- Сиди на месте. В семь я у тебя. Она вернулась к переводу статьи. Но не успела отстучать и несколько предложений, как раздались частые короткие звонки междугородней связи. Ирина сняла трубку. Звонила из Речинска Юля. Она, кажется, искренне обрадовалась, услыхав голос Ирины, и, не скрывая, сказала ей об этом. И спросила: -- Где Игорь? Я звоню ему уже третий раз и не могу найти. -- Это знаю только я! -- засмеялась Ирина. -- Я так и решила, -- согласилась Юля. -- Где же он? -- Сейчас появится здесь. Я только что вызвала его к шефу. А ты еще долго собираешься там сидеть? -- Уехала бы немедленно. Погода изменилась, и тут стало совершенно невыносимо. Терпеть не могу унылые загородные пейзажи, -- призналась Юля. -- Так в чем же дело? -- Это я и хочу высказать Игорю. -- А может, пока соединить тебя с шефом? -- предложила Ирина. Юля немного подумала и согласилась. Ирина сейчас же впорхнула к Александру Петровичу в кабинет. -- Ну что, нашли Руденко? -- не отрываясь от бумаг, спросил Александр Петрович. -- Они сейчас оба будут тут, -- доложила Ирина. -- Оба? -- Александр Петрович даже заморгал. -- Он -- собственной персоной, а она ждет вас на проводе! -- улыбнулась Ирина. -- А? -- усмехнулся Александр Петрович, взял трубку и, видя, что Ирина собралась уходить, жестом остановил ее. Ирина стала невольной свидетельницей разговора отца с дочерью. Впрочем, слушать их разговоры ей неоднократно приходилось и раньше, поэтому она не удивилась непреклонности Кулешова. -- Здравствуй, Юленька: -- сказал Александр Петрович и пожурил дочь за то, что она редко звонит. Потом некоторое время Александр Петрович молчал, только чуть заметно кивал головой. Потом похвалил Юлю: -- Ну и молодец. А потом брови его сдвинулись к переносице и голос стал совсем другим. -- Нет! -- категорически отказал он. -- Игоря я посылать не стану. Могу прислать кого хочешь другого. Могу, в конце концов, приехать сам. Но Игорь мне нужен здесь. И хватит об этом. Ты все можешь великолепно сама. Вот и заканчивай. Александр Петрович положил трубку и, вспомнив вдруг об Ирине, взял со стола бумаги, которые так внимательно разглядывал перед звонком Юли. -- Ирина Николаевна, голубушка, -- протянул он ей эти бумаги, -- вот чертежи к тексту. Они, правда, из другой публикации, но это неважно. Чертежи -- по вашей части. Вы в них разберетесь. Ирина снова вернулась к своей машинке, а в кабинет зашел Руденко. Ирина не слышала, о чем они разговаривали. Да их разговор и не очень ее интересовал. Она неожиданно подумала о Юле. Между ними всегда были хорошие приятельские отношения. И в то же время обстоятельства складывались так, что именно Юля становилась единственным препятствием у нее на пути. Из подруги она вдруг превратилась в соперницу, сильную, умную, красивую соперницу, лишь с разницей в положении: Ирина знала об этом, а Юля, по всей вероятности, даже не подозревала. Когда Ирина подумала обо всем, ей стало не по себе. Ибо даже вот сейчас, когда они только что разговаривали, Юля была полна доброжелательности и участия в делах, касавшихся ее, Ирины. Почему- то раньше Ирина никогда не думала о ней как о сопернице. Хотя она знала о взаимоотношениях Юли и Сергея. Юля, правда, никогда о них с ней не говорила, тем более ни по какому поводу о них не советовалась. Но и никогда не старалась их скрыть от нее. Ирина поняла: то, что она намеревалась теперь сделать, а именно встать между Юлей и Сергеем, выглядит по отношению к Юле по меньшей мере как предательство. От такой мысли ей стало еще больше не по себе. Она почувствовала жар на щеках. И внутренне вся сжалась в комок. Но взяла себя в руки и долго неподвижным взглядом смотрела в одну точку, пока не улеглось душевное смятение. Корить себя у нее не было причин. В том, что она полюбила, она была не виновата. И имела на это такое же право, как Юля и как все окружающие ее. Она полюбила искренне, самозабвенно: Хотя никогда и не предполагала, что любовь будет без взаимности и ее в прямом смысле слова еще придется завоевывать. Все представлялось ей неожиданным, ибо самое ее постоянно кто-нибудь и любил, и боготворил, и ухаживал за ней. И она, естественно, никогда и не предполагала, что любовь окажется когда-нибудь для нее самой источником всяческих переживаний, почти бедой, почти злом. Но именно так почти и случилось: Она задумалась о том, что же сможет противопоставить Юле? Свою молодость? Но не такая уж большая разница была у них в возрасте. Свою девичью независимость? Но столь ли уж она так притягательна в наш век перемешавшихся понятий и суждений? А что еще? Не ум -- сердце подсказало ответ. Женой и подругой для Сергея она бы стала лучшей, чем Юля. И хозяйкой отменной -- все умеет: Она жила бы для него и ради него. И детей бы ему нарожала, и уже видела их, непременно почему-то троих: двух мальчишек, сероглазых, как все Кольцовы, и вихрастых, и девчонку белокурую и длинноногую. И от всех лишних забот оберегала бы его, дав ему полную возможность посвятить себя исключительно конструкторским делам. Она подумала так, и ей сразу сделалось легче, словно у нее выросли крылья, словно спали путы, вязавшие душу. Неясным теперь оставался только один вопрос: как вести себя с Юлей дальше? Может, стоило рассказать ей обо всем? Она умная, поймет и, возможно, сама сойдет с дороги? Ведь для нее это только игра. Пусть приятная, пусть даже захватывающая, но все равно игра. Ирина никак не могла себе представить, что можно любить двоих или, более того, делить себя между Сергеем и кем-то: Но немного погодя от этой мысли Ирина отказалась. Ей даже стало неприятно, что она должна у кого-то, пусть даже у Юли, просить о чем-то совершенно для нее сокровенном. И она решила: пусть будет как есть и все идет своим чередом, а ей -- полагаться и надеяться должно только на себя и на свое сердце. Слабый шорох открываемой двери кабинета вернул ее к действительности. Дверь чуть слышно хлопнула, и Ирина снова увидела перед собой до сих пор не прочитанную статью из "Авиейшен уик". "Что же это я, однако:" -- с упреком подумала она и услыхала голос Руденко: -- Получается? -- Вы о чем? -- не поняла Ирина. -- Перевод. -- Получится. -- Хорошо бы сегодня к концу дня, -- сказал Руденко и добавил, как бы подкрепляя свои слова: -- У вас теперь энергии должно быть вдвойне. Ирина поняла намек. Но ей не понравился тон, которым все было сказано. Руденко всегда говорил покровительственно. Именно так прозвучал его голос и сейчас, словно он сам подписал час назад приказ о назначении Ирины научным сотрудником и ему, а не кому- нибудь другому должна она быть благодарна за заботу о ней: -- От шефа я такого указания не получала, -- ответила Ирина и поспешила на вызов в кабинет Александра Петровича. -- Позвоните, пожалуйста, в Есино, -- безо всякого предисловия сердито попросил Кулешов. -- Напомните им, они там не на отдыхе. Есть план проведения испытаний, и его надо выполнять. А от них уже второй день не поступает новых снимков. Они, кажется, совсем забыли, что систему надо проверять и на четкость, и на чувствительность, и на помехи: Одним словом, еще раз повторяю, напомните им, они там не на отдыхе. Глава 16 Первым версию Сергея принял Бочкарев. Он не просто отказался от своего предположения, он убедился, все глубже вдаваясь в результаты испытаний, что Сергей и на сей раз оказался прозорливее их всех. Несколько позднее к аналогичному выводу пришли Заруба и Окунев. Сергей был рад: они снова, все четверо, могли работать сообща. А сейчас это было особенно важно. У него появились кое-какие конкретные мысли по переделке объектива "Фотона". Но только все вместе смогли бы они осуществить такую работу в кратчайшие сроки. Кстати, на мысли эти его неожиданно натолкнул Владимир. Случилось это как-то после их очередного совместного полета. Вернувшись на аэродром, они, как обычно, обменивались впечатлениями. Сергей посетовал на то, что прибор слишком мало времени находится над целью. -- Ты хочешь, чтобы я сбавил скорость? -- спросил Владимир. -- Не знаю, -- признался Сергей. -- Ну так я тебе скажу: никто ее сбавлять не станет. Боком такая затея в два счета выйдет, если, конечно, летать придется не над испытательным полигоном. -- Да дело даже не во времени, -- уточнил свою мысль Сергей. -- Хорошо бы, одним словом, захватывать цель в объектив еще на подлете. -- Видеть вперед? -- И назад: -- Ну, милый, для этого надо было стрекозой родиться, -- усмехнулся Владимир. -- Почему стрекозой? -- не понял Сергей. -- Только она на все триста шестьдесят видит. Ты вспомни, какие у нее фары: -- При чем тут фары? Я тебе о деле говорю, -- буркнул тогда, вроде бы даже обидевшись, Сергей и сразу забыл об их разговоре. Но уже под утро он вдруг увидел эти глаза во сне, сначала неясно, сквозь дымку каких-то других ночных видений, потом совершенно отчетливо: огромные, желтоватые, с зеленым отливом, полусферы, утыканные сотнями бусинок-фасеток. Сон оборвало, словно кто-то сдернул с Сергея одеяло и окатил холодной водой. Он вскочил и сел на постели. Мысль работала необычайно четко: "Не один объектив, а много маленьких, как фасетки, сделать, как у стрекозы, скопировать природу... Спасибо Володьке, натолкнул на мысль..." С тех пор Сергей был занят только этой идеей. По достоинству ее оценила и вся группа. Конструкторы с увлечением взялись за дело. И как-то сам собой интерес к проводившимся испытаниям ослаб. Александр Петрович высказал группе по сему поводу замечание. Владимир сделал -."cn серию снимков. Но когда в испытаниях наступила очередная пауза, шеф разразился уже уже негодованием. На сей раз он приказал Ирине передать непосредственно Бочкареву или, в конце концов, Кольцову, что считает такое их отношение к делу возмутительным. Ирина немедленно села за телефон. Ибо помимо этого у нее было и еще кое-что, о чем следовало рассказать Сергею. С Бочкаревым она, естественно, связываться не стала, а соединившись с Есино раз- другой, все же напала на Сергея. Она справедливо решила, что больше всего шансов отыскать его в инженерном доме. И именно рабочие кабинеты конструкторов взяла под телефонный обстрел. Сергей обрадовался ее звонку, ибо давно уже с ней не разговаривал. А главное -- получил возможность узнать, что с Юлей, почему она совсем перестала звонить. И говорил с ней, как всегда, в шутливом, ласковом тоне, каким обычно взрослые разговаривают с детьми. Однако Ирина сразу же почувствовала в его голосе большую усталость. Работа, очевидно, давалась нелегко. Она сказала ему об этом. -- Мы тут, Ирочка, все как лунатики: ночью бродим по кабинетам, а днем спим. -- Значит, я вас разбудила? -- приняла его тон Ирина. -- К сожалению, нет. Спим мы только теоретически. И глаза у нас красные, как у белых кроликов. -- По той же, очевидно, причине вы опять перестали посылать нам пленки? -- снова спросила она. -- Нет. По другой. -- По какой же? -- А зачем повторяться? Зачем без нужды небо коптить, жечь напрасно горючку и транжирить моторесурсы? Все и так понятно. -- Кому? -- Нам. -- А нам нет. И потом, такое объяснение я шефу уже передавала. Оно его не устроило. -- Да? -- задумался Сергей. -- Ему там, конечно, видней, чем нам здесь заниматься, а чем -- нет. -- Так что ему передать? -- Завтра получит все необходимое, -- пообещал Сергей. -- Скажите: не летали -- ждали непогоды. Было ясно и неинтересно. А сегодня накрапывает. И мы это не упустим. -- Хорошо, Сережа, -- похвалила его Ирина. -- А как ваша подруга, Ирочка? Здорова? Что-то ее совсем не слышно, -- как бы между делом заметил Сергей. Ирина ждала этого вопроса. Заранее решила, что ответит на него, не выказывая никаких эмоций, как и обычно отвечала на подобные вопросы раньше: -- Она в Речинске. -- Когда же она туда уехала? -- явно удивился Сергей. -- Почти две недели, как там. -- И долго еще пробудет? -- Дня через два вернется. -- Понятно, Ирочка. Будет звонить -- передайте привет, -- попросил Сергей и уже хотел было попрощаться, как Ирина неожиданно объявила: -- А у меня для вас новость. -- Какая же? -- А разве Юрий Михайлович вам ничего не говорил? -- Нет: -- Так вот, он уходит от вас. И вообще от нас. -- Кто сказал? -- не поверил Сергей. -- Известно кто. Наш кадр. Он теперь со мной очень дружит. -- Он что, совсем ополоумел? -- оторопел Сергей. -- Не думаю. Я видела подписанный приказ. -- Вы меня убили, Ирочка, -- признался Сергей. -- А кого же к нам? -- Этого я не знаю, -- призналась Ирина. -- А Бочкарев об этом знает? -- Вряд ли шеф успел ему сказать: Новость ошеломила Сергея и обидела, хотя она и не явилась для него полной неожиданностью. Бочкарев еще весной говорил ему о своем намерении уйти на учебную работу. Но дальше разговора тогда дело не пошло. А вскоре о том разговоре и вовсе забыли. А если иногда Сергей и вспоминал, то уже никак не думал, что Бочкарев исполнит свое намерение, не закончив работу над "Фотоном", оставив группу на полпути, в самый ответственный период испытаний. Но коли верить Ирине, а не верить он не мог, именно так все и случилось. Для Сергея это было не просто неприятность. Это был удар. После Юли Бочкарев был для него самым близким в КБ человеком. С ним Сергей охотно делился всеми своими планами. С ним быстрее, чем с кем-либо другим, находил общий язык и взаимопонимание при решении самых сложных вопросов. К его советам и замечаниям всегда прислушивался с охотой и готовностью. -- Так когда же вы будете отдыхать? -- услышал Сергей сразу вдруг ставший глухим голос Ирины. -- Не знаю, Ирочка. Теперь я ничего не знаю. Я вам позвоню, -- ответил он и положил трубку. Первым его намерением после этого сообщения было немедленно отыскать Бочкарева и все выяснить у него. Сергей даже выбежал из комнаты, спустился по лестнице. Но на крыльце остановился, решив: "Что толку от всех разговоров, если приказ уже подписан?" Он вернулся в свою комнату, сел за стол и закурил. "Значит, будем заканчивать работу втроем, -- подумал он. -- Ну что ж, Остап и Олег -- ребята толковые. Правда, оба ершистые и не всегда и не обо всем с ними можно договориться. Но это уже детали. А главное -- надеяться теперь следует только на себя. И надо спешить, спешить и скорее оформить предложение. Еще две-три серии снимков -- и Кулешов вызовет с отчетом. И ехать тогда, очевидно, уже придется мне. И очень может тогда случиться скверно, если что-нибудь не будет готово". И опять он подумал, что за широкой спиной умного, доброго Бочкарева, который, несмотря на свою принципиальность, отлично умел ладить со всеми, работать и ему и всей группе было куда как спокойно. Но дело было даже не только в этом. Теперь, впервые за все время его работы в КБ, ему предстояло решать все вопросы непосредственно с Кулешовым: ему докладывать, перед ним отчитываться, от него получать задания, выслушивать замечания, с ним советоваться. Но вот именно этого-то, последнего, без чего совершенно немыслима какая бы то ни была творческая работа, Сергей абсолютно себе не представлял. И в первую очередь потому, что еще никогда, ни разу их точки зрения не совпадали. И наоборот, все, что представлялось значительным и интересным одному, как правило, решительно отвергалось другим. Сергей, обдумывая сложившуюся ситуацию, склонился над своими записями, которые с каждым днем обретали все более конкретный характер. Он буквально заставил себя отключиться от всего и слиться со своими расчетами. Он знал одну свою особенность, главную, ту, которая определяла его характер: в деле он забывал обо всем, в том числе и о самом себе. А сейчас как раз это ему и надо было. Ведь сколько раз вот так, за работой, он спасался от иссушающей сердце и душу тоски о Юле! Он разумно решил, что ни о чем Бочкарева спрашивать не станет. Сделает вид, что знать ни о чем не знает. Надо будет, Бочкарев все расскажет сам. А его дело -- не упустить время. Два дня шел мелкий дождь. Дважды Владимир поднимался в воздух и привозил новые пленки. Оба раза, как и обычно, их отправляли в КБ. Бочкарев звонил в Москву, разговаривал с Кулешовым, интересовался качеством результатов. Все шло нормально. Сергей ждал, что после какого-нибудь очередного такого разговора он объявит им о своем уходе. Но Бочкарев молчал. После третьего полета Владимир спросил: -- Надолго у вас такая волынка? -- Неужто уже надоело? -- усмехнулся Заруба. -- В отпуск пора. У меня отпуск по плану, -- объявил Владимир. -- H вообще: -- Что "вообще"? -- поинтересовался Окунев. -- Испытывать ваши фотоаппараты -- словно молоко возить: того и гляди прокиснешь вместе с ним. -- Ясно. Не хватает остроты ощущений, -- уточнил Заруба. -- Летать разучишься. -- Перестань канючить. Без тебя тошно! -- не сдержался Сергей. -- Как будто нужно делать, лишь что хочется. Владимир вздохнул: -- Брат, сдаюсь. Ты всегда прав. Но с отпуском-то как? -- Поедешь. Закончим съемку -- и поедешь, -- пообещал Сергей. И посмотрел на Бочкарева. Хотел от него услышать подтверждение своих слов. Но Бочкарев почему-то воздержался от каких бы то ни было высказываний. Сергею это не понравилось. И тогда он высказал предположение, которое должно было исходить от Бочкарева как от руководителя группы: -- В четверг закончим вчерне разработку нового объектива. Доложим свои соображения шефу. И надо думать, на время дальнейшие испытания прекратим. Вот и твой отпуск. -- А сегодня, между прочим, мы, кажется, получим тот вариант, которого давно ждем, -- глядя в окно, проговорил вдруг Бочкарев. Все посмотрели на него. -- Да, да, -- подтвердил он. -- Вот уже и дождь кончился. И ветер переменился. И потеплело. Значит, к ночи наверняка наползет туман. Теперь все стали смотреть в окно. И хотя по лужам на асфальте еще барабанили капли, а ветер и вовсе стих и мокрый конус беспомощно повис над домиком у полосы, всем очень захотелось поверить в предсказание Бочкарева. -- Я тоже дума, может наползти, -- сказал Владимир. -- Точно, теплом дохнуло. Пойду-ка я к своему коню. -- Давно бы так, -- буркнул ему Сергей и снова уселся за свои записи. Вскоре в комнате никого не оказалось. У всех нашлись какие-то дела, и коллеги его разошлись кто куда. Сергей несколько раз перечитал лежавшую перед ним на столе страницу, но понял, что на сей раз сосредоточиться не сможет, и снова взглянул в окно. То ли он не заметил этого несколько минут назад, то ли погода действительно менялась буквально на глазах, но сейчас он увидел совершенно ясно, как сплошную пелену туч во многих местах уже разорвало и сквозь образовавшиеся проемы проглядывает голубое, теплое небо. А где-то совсем у горизонта через проемы уже пробились на землю солнечные лучи, и оттого край аэродрома у леса необычно просветлел и словно бы даже приблизился к инженерному дому. Такое быстрое и неожиданное потепление могло, весьма кстати, вызвать туманы. Но Сергей подумал сейчас не о представившейся возможности испытать "Фотон" в новой и сложной погодной обстановке, а о том, что Бочкарев фактически самоустранился от разработки нового объектива. А это можно было объяснить только тем, что ему также уже было известно о приказе: Зазвонил телефон. Сергей машинально снял трубку, ответил в своей обычной манере: -- Я слушаю. И тотчас услыхал голос Юли: -- Не может быть: Он сразу же обрадовался. -- Может, Юленька. Откуда ты? -- Уже из Москвы. Ну и как мы живем? -- Без тебя всегда плохо. -- Так я и поверила. -- Правда, Юленька. Я безумно скучал. -- А почему же ни разу не позвонил? -- Куда? -- Не в Нью-Йорк, конечно. В Речинск. Хотя сегодня и до Нью-Йорка дозвониться особого труда не составляет. Так что же молчишь? -- Честное слово, не знаю. Думал о тебе все время, а почему не позвонил -- не помню. -- Я могу сказать наверняка: занят был. Голова была занята не мной, а делом, потому и не позвонил. Я ведь тебя знаю и не сержусь. А вот я соскучилась по-настоящему. И очень хочу к вам приехать. -- Когда? -- Завтра буду. Подвернулась оказия, и шеф разрешил. Хочу сама увидеть, чем вы там занимаетесь. А заодно и на тебя посмотрю. Как ты себя чувствуешь? Устал? -- Наверно, но об отпуске пока не думаю. -- Почему? -- Приедешь -- все станет ясно. -- Хорошо. Тогда до завтра, -- попрощалась Юля. Остаток дня и вечер прошли для Сергея под впечатлением этого разговора. Юля снова была близко, а завтра и вообще обещала быть совсем рядом. Правда, некстати услужливая память подсказала ему, что она уже не раз вот так обещала навестить его. И ни разу тем не менее не приехала. Но сегодня он совершенно не хотел об этом думать, ибо все во второй половине дня сегодня складывалось удачно. Им не нужно было много естественного света. И небо снова заволокло облаками, закрыв землю от мерцания звезд. Они давно уже хотели опробовать "Фотон" в тумане. И седые космы скопившегося водяного пара повисли над низинами. Но еще больше Сергей радовался тому, что ему после многочасовой работы над своими записями удалось в конце концов закончить вчерне разработку схемы нового объектива. Он понимал: схема еще слишком далека от совершенства и над ней еще надо корпеть и корпеть. Но принцип в ней уже был выражен четко. А это уже означало реальную позицию, которую можно было защищать в самой серьезной дискуссии. Надвигавшаяся осень брала свое. И им уже не надо было ожидать наступления ночи, дабы избежать подсвета от длинных и ясных летних вечерних зорь. Сейчас темнело гораздо раньше и быстрее. И к десяти часам вечера Владимир, полностью экипированный в свои летные доспехи, уже был готов к вылету. Его, как и обычно, провожала в полет вся группа. Все собрались в ангаре и ждали разрешения командного пункта. А командный пункт почему-то тянул и не давал разрешения на вылет. Перед самым уходом из инженерного дома Сергей показал свою рабочую тетрадь Бочкареву. Тот долго и внимательно просматривал записи, потом задумчиво проговорил: -- У вас все наоборот -- два ума хорошо, а ум лучше. Сергей смутился. -- Все еще очень сыро. Тут еще все надо уточнять, столько доделывать: -- словно оправдываясь, проговорил он. Но Бочкарев тогда больше не сказал ничего. Теперь же, в ангаре, он вернулся к их разговору. -- Уточнять и доделывать, Сергей Дмитриевич, совсем не ваша работа. Вы не имеете права тратить на нее время. И если бы я был на месте Кулешова, я никогда