бы не разрешил вам ею заниматься, -- сказал он. -- Кто же ее будет делать за меня? -- откровенно спросил Сергей. -- Любой конструктор нашей группы, а возможно, и КБ, -- не задумываясь ответил Бочкарев. -- Но, повторяю, не вы. Я смотрю на вас и все больше убеждаюсь, насколько вам нужна полная раскованность. Вы по природе свободный художник. Над вами ничто не должно давлеть. Иначе вам всегда будет трудно. Очень трудно. Труднее, чем всем. Потому что вам всегда будут только мешать и завидовать. А зависть, Сергей Дмитриевич, самая страшная сила не земле. -- Почему вы говорите мне об этом сегодня? -- удивился Сергей. -- Раньше повода не было. А сегодня вы снова на высоте. Если хотите, на большой высоте. Владимир Георгиевич знает о вашей работе? -- Откуда? -- Познакомьте его с ней. Непременно познакомьте. И чем скорее это сделаете, тем будет лучше. Сергей слушал Бочкарева и воспринимал его советы как - /cbab"%--cn речь. Бочкарев был человеком искренним и говорил, вне всякого сомнения, то, что думал. И хотя говорил он много приятного, слушать его было грустно. Сергея так и подмывало спросить: "Значит, все-таки уходите? И дело до конца вместе так и не доведем?" И он, возможно, изменил бы уже принятое им решение ждать естественного развития событий и ни о чем Бочкарева не спрашивать и задал бы этот, не на шутку волновавший его вопрос. Но их разговор неожиданно прервал Жердев. Он появился в ангаре незаметно для всех. Подошел к конструкторам бесшумно, словно подкрался. А потом вдруг сразу отчетливо и громко сказал, обращаясь ко всем сразу: -- Труба дело. К нему все обернулись. -- Могут не выпустить, -- пояснил Жердев и, увидев, что его, очевидно, не понимают, добавил: -- Кажется, там, на небе, малость перестарались. Туман такой -- хоть глаз коли. Дышать будет нечем. Не сговариваясь, все поспешили к воротам, а точнее, к маленькой двери, врезанной в одну из створок ворот. Аэродром был чист. Но дальняя его граница, которую сейчас, в темноте, можно было определить только по огням ВПП, уже тонула в полупрозрачной мякоти. Самых дальних огней не было видно совсем. Ближние казались неясными, расплывчатыми пятнами. -- А приглушил-то все как, даже электричек не слышно, -- заметил Окунев. -- Да. Но ведь это именно то, что нам надо, -- решительно проговорил Бочкарев. -- Этот тип, между прочим, тоже чего-то стоит, -- кивнул в сторону Владимира Жердев. -- Ладно, Филиппыч, не каркай! -- усмехнулся Владимир. -- Видали орла! Забыл, как тебя молния причесала? -- вскинулся Жердев. -- Не забыл. Ну и что? Дело-то надо делать. Взлететь-то можно. -- А куда садиться будешь? -- Куда-нибудь посадят. -- Ну вот, если найдут куда, тогда полетишь. -- Надо, чтобы нашли, -- сказал Бочкарев и направился на командный пункт. Вернулся он примерно через полчаса. Объяснил: -- Выпустят. Сводка обнадеживающая. -- А я бы не выпустил, -- упрямо буркнул Жердев и пошел к ангару. Сергей впервые присутствовал при такой ситуации, когда в их работу вмешивались явно неподвластные всем им силы. Но ведь именно их и предстояло в известном смысле обуздать. И хотя ему были понятны опасения Жердева, не менее правомерным казались и возражения Бочкарева. Чтобы представить себе данную ситуацию еще яснее, он попытался мысленно на место Владимира поставить самого себя. И задал вопрос себе: "А ты бы полетел?" И не колеблясь ответил: "Раз надо, о чем разговор!" Очевидно, точно так же рассуждал и Владимир. И все же у Сергея скребануло где-то в душе, когда динамик в ангаре пробасил: -- Сто второй, вылет разрешаю! Вам -- старт! -- Давно бы так, -- облегченно вздохнул Владимир. И все сразу пришло в движение. Водитель запустил двигатель тягача. Владимир сел на свое место в кабину самолета. Истребитель выкатили из ангара и потащили на взлетную полосу. Конструкторы, уже по привычке, пошли его провожать. -- А бандуру свою зарядить не забыли? -- шутил Владимир. -- Сам не забудь вовремя щелкнуть, -- ответил ему Заруба. -- У нас не заржавеет! -- все так же весело заверил Владимир. Последовали очередные команды, которые теперь принимал уже один Владимир, и спарка унеслась в небо. Все было как обычно. Только горячее пламя турбины, едва спарка ворвалась в туман, сразу вдруг стало желтоватым, потом оранжевым, а потом так же неожиданно погасло, и мощный гул, всегда сопутствующий истребителю при взлете, тоже вдруг ослаб и уже слышался откуда-то издалека, как эхо невидимого обвала. -- Ничего. Раз выпустили, -- значит, ничего страшного нет, -- проводив взглядом оранжевую точку, сказал Бочкарев и добавил, посчитав, очевидно, необходимым: -- Я ведь их не уговаривал. Я только объяснил еще раз нашу задачу. -- А по-моему, перестарались все, -- снова сказал Жердев. -- Никто в этих туманах толком ничего не понимает, и вот увидите: -- Что? -- в один голос спросили Сергей и Заруба. -- А: -- безнадежно махнул рукой Жердев. -- Пойдемте на КП, послушаем, что будут говорить: Глава 17 Руководитель полетов заранее предупредил Владимира, что ему, возможно, придется садиться на чужой аэродром. Владимир отнесся к этому как к делу вполне знакомому. На чужие, соседние и дальние, посадочные полосы ему уже приходилось садиться не раз. И еще его предупредили: если уже знакомые ему маяки, которые до сей поры выводили его на полигон каждую ночь, сегодня не будут видны, границы коридора ему обозначат ракетами. Их будут пускать по команде с КП, как только он выйдет на полигон. -- Две красные -- справа, две зеленые -- слева. Не перепутай, -- напомнил руководитель полетов. -- Во всяком случае, не прозеваю, -- ответил Владимир и попытался припомнить особенности тех аэродромов, на одном из которых мог сегодня очутиться. Получив разрешение, он взлетел. И пока поднимался до облаков, успел отметить: пелена тумана прикрыла довольно большой район, во всяком случае гораздо более широкий, чем предполагалось на КП. Владимир определил это по световым пятнам, видневшимся внизу. Там, где тумана не было, знакомые ему по многим полетам и всегда служившие надежными ориентирами огни сияли ясно и были четко видны на фоне черной земли. Там же, где их заволокло туманом, они были расплывчатыми и тусклыми. Владимир сообщил о своих наблюдениях на КП и вошел в облака. А когда пробил их, увидел над фонарем на ночном небе тысячи спокойно мерцающих звезд. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде. И не случайно. В свое время Владимиру поручили испытывать "Фотон" не потому, что кому-то пришла в голову светлая мысль объединить над разработкой новой системы усилия обоих братьев, а потому, что еще до работы испытателем Владимир был не просто истребителем, а истребителем-перехватчиком. Ночные полеты и посадки, полеты в темном ночном небе, перехваты невидимой цели, пуски по ней ракет, -- все это было для него привычным делом. И потому выработанные еще в училище и закрепленные на практической работе в части навыки ориентировки ночью оказались теперь очень кстати, как никогда. Команды с земли привели его в район испытательного полигона. Он запросил у КП высоту облачности и, получив ответ: "Триста метров", спокойно нырнул вниз. И снова, как при взлете, очутился в прослойке между облаками и туманом. Он определил это по точкам огоньков на горизонте, ибо все, что лежало прямо под ним и ближе горизонта, было закрыто густой и непроглядной завесой тумана. -- Сто второй! Доложите обстановку! -- запросил командный пункт. Владимир ответил не сразу. Он не узнал района, над которым летал десятки раз. Все внизу представлялось ему сейчас абсолютной чернотой, словно он летел над бездонной пропастью, над выжженной пустыней. -- "Сирень"! Я -- Сто второй. Вас слышу. Подо мной сплошная чернота. Давайте ориентиры, --попросил он. -- Даем, -- ответил КП. И через считанные секунды черноту ночи прорезали две трассы, зеленая и красная. Они взлетели далеко позади и справа, Владимир увидел их боковым зрением. -- Сто второй, доложите обстановку! -- потребовал КП. -- Выводить надо точнее! -- огрызнулся Владимир. -- Пошел на разворот. -- Заканчивайте разворот, даем повторные сигналы, -- бесстрастно .b"%b(+ КП. "В полк бы вас, на стажировку! -- сердито подумал Владимир. -- Там бы вас научили, как надо наводить. Я же не картошку лечу опылять:" Он развернулся, стараясь не залетать в облака, и на сей раз точно нацелил спарку в разрыв между ракетами. -- Сто второй, начинайте работу с верхнего эшелона! -- приказал командный пункт. И повторил: -- Начинайте работу с верхнего эшелона! Это было уже серьезное предупреждение. КП на всякий случай хотел застраховаться, и, если по какой-либо причине получить снимки с заданных, более нижних, высот Владимиру бы не удалось, снимки с "потолка" все равно были бы обеспечены. "Я бы тоже так решил. Начинаем с верхнего", -- подумал Владимир и отдал ручку управления от себя. Спарка, слегка качнувшись, пошла книзу. Сколько раз вот так уверенно Владимир посылал машину к земле и в небо, валил их в пике, закручивал в штопор. И никогда не испытывал такого чувства, как сейчас. Он оглядел свою кабину. Вся она, от пола до самого фонаря, была заполнена точнейшими приборами управления, которые определяли различные параметры, показывали, что можно делать и что нельзя. Он верил им без колебаний, хотя знал, что помимо них ему всегда на выручку был готов прийти командный пункт и, если надо, выработать за него готовое решение. Но сейчас командный пункт не мог определить высоту его полета. И ошибка в сотню метров могла стать для него катастрофой. Нет, он не испугался. Вся его работа была сплошным риском. Но на сей раз что-то все же его покоробило, когда он, ворвавшись в облако тумана, потерял из виду золотую россыпь огней на горизонте. Он включил "Фотон" и выключил его только тогда, когда по времени проскочил над полигоном. И тотчас же испытал облегчение: "БВК-4" немедленно отметил изменение высоты. Прибор работал очень четко. Значит, и нижнюю границу он тоже определял безошибочно. И это успокаивало больше всего. Очередной заход оказался неудачным. Владимир опять поздно заметил ракеты. И поругался с КП. -- Что они там опаздывают с ракетами? -- кричал он в эфир. -- Жалко им этих хлопушек? Зато при следующем заходе направление высветили ему заранее. Он своевременно сориентировался и точно прошел над полосой, заметно снизив высоту. Ему предстояло сделать последние две серии снимков, когда в кабине перед ним неожиданно зажглась красная лампочка -- горючего в баках оставалось на пятнадцать минут полета. Его не напугало это -- столько времени вполне хватало на то, чтобы закончить все дела и благополучно приземлиться, -- но несколько удивило. Значит, не заметил, как сжег горючее. Он сделал очередной разворот, попросил КП еще раз обозначить коридор, еще уменьшить высоту и благополучно завершил предпоследнюю серию. И снова пошел по кругу, чтобы теперь уж точно испытать "Фотон" на предельно малой высоте. То ли от усталости, то ли от напряжения ему показалось, будто лампочка стала гореть еще ярче. Но он взял себя в руки и заставил не обращать на нее внимания. Он не могла светить ни ярче, ни слабее. В этом последнем заходе он точно выдержал направление. Но не успел снизиться и пролетел над полосой, даже не включая "Фотона". И заход пришлось повторить еще раз. Вот сейчас он почувствовал, что нервы его напряжены до предела, а спина уже взмокла от пота. Но он собрал воедино и волю и силы, казалось, совершенно слился с машиной и еще на подходе к полосе опустился до заданной высоты. Земля, невидимая, была сейчас совсем рядом, под ним. Он очень четко увидел траекторию ракет, слегка довернул в их сторону машину и включил систему. А когда полоса целей осталась позади и он с разворотом начал набирать высоту, чувствуя, как спадает державшее его словно в тисках напряжение, КП вдруг предупредило его: -- Сто второй, рассчитывайте садиться на первый запасной в *" $` b% "Д". Мы вас принять не сможем. "Этого мне еще не хватало! Накаркал-таки толстый черт!" -- вспомнил опасения Жердева Владимир. КП три раза повторил свое распоряжение и каждый раз запрашивал ответ, желая убедиться, что он понял и принял его указание. А он, молча, разглядывал показания топливомера, соображал: в квадрате "Д" -- по прямой почти триста километров -- был гражданский аэродром. И ему доводилось на нем садиться. Бетонка там была неплохая. Но оператор системы посадки, если бы пришлось приземляться при низкой облачности или, еще того хуже, в тумане, ему доверия не внушал. Но главное было даже не в этом. До квадрата "Д" он попросту мог не дотянуть. -- Я -- Сто второй. Вас понял, -- ответил он наконец. -- А что у вас стряслось? -- Все неожиданно затянуло туманом. Видимость -- ноль! -- объяснил КП. -- Выходи на связь с квадратом "Д" и проси пеленг. -- Я могу туда не дотянуть, -- доложил Владимир. -- По времени горючего должно хватить, -- подсчитал КП. -- У меня уже пять минут как горит красный свет. КП на какое-то время замолчал. А потом его словно прорвало: -- А что же ты молчал? Ты в своем уме? -- А я почем знал, что вы меня будете куда-то перепихивать! Дайте дополнительное освещение. Попробую сесть дома. -- Это исключается! Не трать время! Проси пеленг. Они тебя уже ищут. Владимир стиснул зубы, дабы не сказать лишнего, и принялся настраивать приемник на волну запасного аэродрома. И почти сразу же услыхал позывные. Его действительно уже разыскивали в ночном небе. Ему сообщили новый курс. Он вывел на него машину и, прислушиваясь к далеким незнакомым голосам, посмотрел вниз. Все под ним тонуло во мраке, словно он летел над бездной, или над океаном, или над дремучей тайгой, а не над районом, где поселки следовали один за другим. "Проклятые облака! Нагнало вас тут некстати", -- в сердцах подумал он. И вдруг увидел впереди и справа огни. Немного. Но совершенно четко. Это был какой-то населенный пункт. Владимир обрадовался ему, как старому знакомому ориентиру. Во всяком случае, он принял россыпь огней как хорошее предзнаменование. А оно сейчас тоже было очень ему нужно. Еще через несколько минут полета огни появились уже с обеих сторон, а голос чужого аэродрома стал чище. Потом внизу из тьмы выплыла дорога. Владимир определил ее по движущимся огням машины. Убедился еще раз и сообщил о своем местоположении на запасной аэродром. -- Вы ровно на полпути до нас, -- ответили с запасного аэродрома. -- Как вы меня собираетесь сажать? -- спросил Владимир. -- С небольшим доворотом. Постараемся вывести на полосу точно. Просветов внизу становилось все больше. И это успокаивало, ибо, в случае если бы пришлось катапультироваться, он сумел бы направить самолет на пустой, незаселенный участок. Мысль об этом пришла ему сейчас почти подсознательно. -- Туман у вас есть? -- спросил Владимир. -- Отдельные полосы. Но мы включим все освещение. Вы сядете! -- заверил его запасной аэродром. "Я должен сесть! -- машинально про себя подтвердил Владимир. -- Надо просто быть свиньей, чтобы бросить эту умную, послушную машину. Бросить и не попытаться ее спасти! Она ведь вся в моих руках!" "Сколько же еще осталось до вас?" -- хотел спросить Владимир, но не спросил. В кабине зажегся еще один красный сигнал. Последний предупреждающий. Топлива осталось совсем немного, лишь в расходном бачке. Дотянуть до запасного аэродрома -- уже нечего и думать, и надо было или немедленно садиться, или прыгать. Прыгать очень не хотелось, но и садиться было некуда: И вдруг Владимира осенило: а шоссе? Он только что пролетел над ним. Отдельные участки его было .a"%i%-k, и он неплохо разглядел их. Машин на них было немного: Владимир молниеносно вспомнил все это, а руки его уже делали свое дело. Машина с разворотом пошла на снижение. В наушниках снова раздался голос с запасного аэродрома. Но Владимир уже ничего не слышал. Он весь превратился сейчас в зрение. Где была она, эта узенькая лента асфальта, которая могла спасти машину! Проглядеть, проскочить ей он не имел права. И он ее нашел. И сразу же включил фару в посадочное положение. Луч, как ракета, рванулся вперед и заскользил по белым пятнам тумана, по черным клочкам земли. А вот и асфальт. Участок, на его счастье, оказался ровным, словно специально выпрямленным для этого случая. Но впереди, навстречу ему, двигалось несколько машин. "Ничего. Перетяну" -- подумал Владимир. И в тот же момент заглох двигатель. И если бы теперь он даже и захотел, катапультироваться было уже поздно. Глава 18 Около часу ночи с аэродрома в квадрате "Д" сообщили на КП в Есино, что Сто второй на посадку не вышел и связь с ним неожиданно оборвалась. На КП поняли: не дотянул. -- Какая у него была высота, когда он говорил с вами последний раз? -- спросил руководитель полетов. -- Примерно двести пятьдесят, -- ответили с запасного аэродрома. -- Вполне можно было катапультироваться, -- больше себе, чем уже кому-либо другому, сказал руководитель полетов. -- Так, может, он и катапультировался? -- спросил Бочкарев. -- Будем надеяться, что так оно и есть, -- ответил руководитель полетов и снова запросил аэродром в квадрате "Д": -- Где он был в тот момент? Ему сообщили координаты района. Руководитель полетов передал их штурману наведения. Тот сейчас же обвел на карте небольшой район. -- Населенных пунктов много? -- спросил руководитель полетов. -- Слава богу, нет, -- ответил штурман. -- А если? -- пожелал уточнить руководитель. -- Два каких-то заводишка, естественно, с поселками. И совхоз с тремя усадьбами. Руководитель полетов сообщил о случившемся в Москву. Все, кто был в это время на КП, с нетерпением ждали окончания его переговоров, будто Москва могла сообщить нечто утешительное. Но руководитель полетов, положив трубку, сказал коротко: -- Приказано немедленно начать поиски. -- Да, но ведь, возможно, все обошлось благополучно, -- не желая верить в трагический исход, возразил Окунев. -- Разве только для него, -- мрачно заметил Жердев. -- Он-то, может, и выбирается сейчас откуда-нибудь из лесу. А от машины, точно, и заклепок не соберешь. У меня сердце чувствовало: -- Ты. Филиппыч, как та старая бабка! То тебе кажется, то тебе слышится: -- вздохнул Заруба. -- Будто он к теще на блины летел: Он же задание выполнял. Жердев отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он переживал случившееся больше всех. Он знал, с чего надо начинать поиски, и стал звонить в дежурное подразделение. Сергей, с того момента как Владимира перенацелили на соседний аэродром, пребывал в каком-то странном оцепенении. Он понимал всю серьезность сложившейся ситуации и в то же время упорно не хотел допустить мысли, что с Владимиром может что-то случиться. Владимир был прекрасно подготовлен как летчик, это он знал по отзывам многих его начальников, смел, в конце концов, удачлив: И думать, что так вот, раз-два -- и крышка: Да ему такое просто в голову не могло прийти! Но время бежало. Потом оно мчалось. Потом понеслось как вихрь, и счет его пошел на секунды. А эыир молчал. И Сергей не говорил ни слова. А все рядом что-то говорили, высказывали. И чем позднее, тем резче. Люди нервничали. И он тоже нервничал. Но внешне не показывал этого никак, разве только курил не переставая одну a(# `%bc за другой. Оцепенение вдруг прошло, когда Жердев заговорил по телефону. -- Я тоже поеду, -- сказал тогда Сергей. -- Куда? -- остановил его Бочкарев. -- Поеду искать. -- Мы все поедем, -- сказал Бочкарев. На КП зазвонил другой, как его называли, местный телефон. Сначала все решили, что кого-нибудь, как чаще всегда и бывало, разыскивают домочадцы. Поэтому к телефону никто не хотел подходить. Потом трубку снял штурман и почти сердито спросил: -- Ну кого вам? -- и почти сейчас же переспросил еще недовольней: -- Какая милиция? Он вдруг замолчал, и все увидели, как медленно расплылось его лицо в широкой улыбке. Штурман задал тому, кто был на другом конце провода, еще несколько вопросов и, положив трубку на рычаг телефона, крикнул: -- Сел он на шоссе! Снаряд, разорвавшийся за окном, не произвел бы такого эффекта, как этот крик. Все бросились к Сергею, что-то кричали, хлопали его по спине, по рукам, будто он совершил эту невероятную посадку. Только Жердев, просветлев от радости, остался сидеть на своем месте. Сидел, не переставая повторять: -- Ну, дает сосед! Ну, дает! Наконец общий гвалт перекрыл голос руководителя полетов: -- Да расскажи же толком, где он? Все сразу замолчали. И штурман доложил. Звонили с поста ГАИ. Сообщили, что звонят по просьбе летчика капитана Кольцова. Машина целехонька. Он цел и просит побыстрее привезти горючее. Он взлетит, как только заправится. Милиция гарантирует при взлете полную безопасность. -- Одним словом, дело за нами, -- закончил штурман. -- Не тут-то было, -- усмехнулся руководитель полетов. -- Как бы не стало взлетать трудней, чем садиться. Послушаем, что скажет Москва. И он передал в Москву новое сообщение, со всеми известными ему подробностями. Москва, как и предполагал руководитель полетов, ответила, что она должна подумать и посоветоваться с кем надо, прежде чем решить вопрос, возвращаться ли спарке самостоятельно или на буксире, за тягачом. -- Ее же надо тогда демонтировать, снимать крылья, -- сразу настроился на деловой лад Жердев. -- Снимем. Было бы что снимать, -- ответил руководитель полетов. Часа через полтора Москва дала четкие указания: создать комиссию, которой выехать на место посадки и там решить, каким способом возвращать спарку на свой аэродром. Всех присутствующих на КП это почему-то рассмешило, хотя указание было вполне разумным. Но смеялись, очевидно, потому, что всем просто было весело. Пили кофе. Без конца курили. До рассвета никто и не подумал о сне. А на рассвете две машины -- одна с комиссией, другая, на всякий случай, с бригадой техников -- и заправщик топливом двинулись из Есино на шоссе. Сергей вначале тоже хотел поехать, но его отговорил Бочкарев. -- Что вам там делать? -- резонно спросил он. -- Только время потеряете. Лучше отдохните. Сергей послушался. Практически пользы он действительно не мог там принести никакой. Мог там задержаться. Возможно, даже до вечера. А утром в Есино могла приехать Юля. Она ведь обещала. Да и Занду надо было выгулять. И Сергей остался и пошел домой. Уснул он скоро. И спал так крепко, как, казалось, не спал никогда. Но едва над городком послышался гул самолета, немедленно поднялся на ноги и, натянув на ходу пижамные брюки, выскочил на балкон. Аэродрома с балкона не было видно. Мешал соседний дом. Но все пути подлета к нему просматривались как на ладони. Сергей, хоть и щурился от яркого солнца, сразу нашел в небе спарку. Владимир заходил на посадку. Вышел на полосу и уверенно нырнул вниз по крутой глиссаде. Сергей вернулся в комнату, взглянул на часы. Было ровно десять. Он спал не больше трех часов, но чувствовал себя отменно бодро, полным свежих сил, был в великолепном настроении. Да и как могло быть иначе! Владимир вернулся живым и здоровым -- он в этом уже не сомневался, как не сомневался и в том, что брат сделал интересные снимки -- дешифратор на КП подтвердил это. После угрюмой непогоды снова светило теплое, ласковое солнце. Сегодня он должен был увидеть Юлю. Сергей быстро оделся, схватил из холодильника кусок колбасы, со стола булку и, жуя на бегу, поспешил встречать Владимира. Когда он появился на аэродроме, спарку уже затягивали в ангар. А Владимир, окруженный со всех сторон друзьями, о чем-то оживленно рассказывал. Сергей еще издали услышал его голос. -- Ну, думаю, если этот несчастный самосвал хоть малость притормозит, вмажу я ему прямо в лоб, -- возбужденно говорил Владимир. -- Я-то сделать уже ничего не могу. Нос задрал до предела. Вот-вот сорвусь: А он, конечно, очумел. На него небо валится. То вправо возьмет, то влево. Но проскочил. С меня как воз свалили. Ручку вперед! Чувствую, сел: Сразу выбросил парашют -- и на тормоза. Ну, думаю, теперь только бы шоссе не вильнуло. А то через кювет и... прямо в дамки! Сергей слушал и не верил своим ушам. Ему казалось, Владимир вернется выжатым как лимон от напряжения и усталости. Не могло не потрясти человека то, что произошло ночью в воздухе. Не могли бесследно пройти перенесенные им психологические и физические перегрузки. А Владимир рассказывал обо всем случившемся, как о занимательной прогулке. Сергею даже подумалось, что он бравирует. Но Владимир был совершенно искренен и с тем же оживлением рассказывал уже о каком-то милиционере. -- Спарка остановилась, а мне вылезать неохота. Рукой пошевелить не могу. Вот-вот кто-нибудь под крыло влетит -- а не могу. Вдруг слышу: стучат по кабине. И голос там, за бортом: "Товарищ, вы живы?" Ну, тут-то я, конечно, встрепенулся. Фонарь -- на сторону. Выглядываю -- орудовец. -- У тебя, естественно, по привычке поджилки затряслись, -- пошутил кто-то. Все захохотали. -- Ни будь-будь! -- поклялся Владимир. -- Ты, говорю, откуда взялся? А он, оказывается, за мной, как за нарушителем, километров десять гнался. Как, говорит, увидел, что вы дорогу осветили, так тоже мигалку включил, сирену включил -- и за вами. Чем, говорит, вам помочь? Перекрывай, говорю, дорогу, а то сейчас мне все крылья поотшибают. Он, не долго думая, свою канарейку поперек шоссе -- раз! А с другой стороны факел бензиновый -- два! И тут Владимир увидел брата. -- И ты уже не спишь? -- направился он к нему, расталкивая окружавших его людей. -- С тобой уснешь, -- добродушно проворчал Сергей. -- А что такого? Покрышкин на дороги запросто еще во время войны садился. -- Так ведь то Покрышкин! -- заметил Сергей. -- Так ведь сейчас-то проще, не стреляют! -- засмеялся Владимир и вдруг закрыл глаза руками, растер лицо и вздохнул тяжело и устало. -- Иди-ка ты спать, -- посоветовал брату Сергей и только сейчас заметил, какие у него воспаленные, красные глаза. -- Доложу на КП и пойду, -- согласился Владимир. -- Это, кажется, последнее испытание было? -- В этой серии -- да. -- А следующая когда? -- Не скоро. Еще надо придумать, как ее проводить. -- Так, может, я пока в отпуск смотаю? -- Наверно, можно. Я скажу Бочкареву, чтобы он сегодня же /%`%#.".`(+ с шефом. -- Скажи, -- кивнул Владимир и пошел через поле к командному пункту нетвердой, непривычно обмякшей походкой. В ангаре со спарки сняли катушки с отснятой пленкой. Бочкарев повертел их, потряс над ухом, задумчиво проговорил: -- Дорогая штука получается: -- Случай. Непредвиденный случай, -- заметил Окунев. -- Э: милый вы мой, Олег Максимович, какой уж там случай! -- скептически поморщился Бочкарев. -- Да вся история науки полна таких случаев. И что в данных ситуациях особенно парадоксально: ошибаются одни, а расплачиваются за них другие. А Владимир, я скажу, божьей милостью испытатель! Это талант. Да еще какой! Жалко будет с ним расставаться. -- Почему расставаться? -- удивился Заруба. Бочкарев сделал вид, будто не расслышал вопроса. Только оглядел всю группу и сказал: -- Ладно, пойдемте к себе. У нас свои дела. И все пошли в инженерный дом. У самого подъезда Сергея взял под руку Заруба. -- А чего ради он решил с Володькой прощаться? -- указав в сторону Бочкарева взглядом, спросил он. Сергей догадался, в чем дело, но в ответ лишь неопределенно пожал плечами. -- Он думает, Володьку отстранят от полетов? -- продолжал допытываться Заруба. -- Не знаю. Ничего не знаю, -- буркнул Сергей и вошел в подъезд. В помещении все разошлись по своим рабочим местам. Но Бочкарев неожиданно попросил всех сесть поближе, как это обычно бывало на служебных совещаниях. И еще он сказал: -- Курите, пожалуйста, -- и закурил сам. Но поскольку он делал это лишь в исключительных случаях, все насторожились. -- Друзья, -- сказал Бочкарев, глядя куда-то в пол, -- я прощаюсь с вами. Я только что разговаривал с шефом и получил команду выехать в Москву. Приказ о моем назначении на новую работу подписан еще неделю назад, но шеф просил довести эту серию испытаний до конца. Я довел. Теперь все. Поверьте, мне очень трудно расставаться и с вами, и с КБ, и с работой, которой я отдал почти полжизни. Но это надо, как говорят, для пользы дела. Временно группу возглавит Сергей Дмитриевич. Желаю вам успехов, друзья. Бочкарев приподнял рукав кителя и долго смотрел на свои часы. Потом заговорил снова: -- Пойду собираться. В половине третьего придет машина. Кстати, наконец-то привезут снимки. Кажется, шеф понял, что здесь для работы они тоже нужны. А в час всех прошу ко мне отобедать. И Владимира, Сергей Дмитриевич, непременно пригласите. Непременно. И Жердева. И он ушел. А они остались. Как сидели, так и остались сидеть. Молчали. Курили. Нарушил раздумье Заруба. -- Значит, состоялось. А я думаю, чего ради он про какое-то расставание с Володькой сегодня ляпнул? Жаль: -- ни к кому не обращаясь, задумчиво проговорил он. -- Да: про него не скажешь: давай-давай, может, без тебя лучше будет, -- в тон ему продолжил Окунев. -- Не скажешь, -- согласился Заруба. -- А интересно, он это сам от начала до конца или все же шеф руку приложил? -- Какая разница, -- отозвался Сергей. -- Не скажи. Потому как надо вперед смотреть. И если он сам, то дело одним чередом пойдет. А если не сам -- то жди, как говорят мои земляки, чего не трэба. -- Остап прав, -- подтвердил Зарубу Окунев. Сергей и сам отлично понимал все. И сам, еще гораздо раньше, чем они, думал о том же самом и точно так же, как они. Но обсуждать их будущее он не хотел. Ему вдруг стало неприятно от мысли, что его друзья еще, чего доброго, заподозрят его в каких-нибудь корыстолюбивых помыслах. Ведь как-никак, а старшим, хоть и временно, h%d теперь назначил его. -- Как бы оно ни пошло, а делать его нам, -- сказал он. -- И только мы знаем, как его делать лучше. Сказав это, он поднялся из-за стола, достал из своего сейфа чертежи и, разложив их, приступил к работе. Остальные присутствовавшие последовали его примеру. Он не преувеличивал, когда говорил, что только они знают, как лучше делать или, уже теперь точнее, как лучше заканчивать совместно начатую работу. Все задуманное им по переделке объектива "Фотона" было уже выполнено: рассчитано, проверено, вычерчено. И уже надо было везти все в Москву, показывать Александру Петровичу, техническому совету, утверждать, делать опытный образец и снова испытывать. Еще несколько дней назад Сергей радовался тому, что эту работу, как и обычно, провернет Бочкарев. Потом расстроился, когда понял, что Бочкарев уйдет раньше. А сегодня, именно сейчас, смотря на чертежи, неожиданно решил: будет даже лучше, если новую схему КБ представит он сам. Мысль эта с каждой минутой укреплялась в нем все сильней. Да, он не хуже Бочкарева сумеет защитить новую их работу, так как львиная доля ее была сделана им. Да, он даже лучше, чем Бочкарев, докажет шефу и научно-техническому совету ее перспективность. И было очень кстати, что раньше, чем поедет в Москву, он покажет эту работу Юле. Для него это было даже важно. Он всегда очень высоко ценил ее объективность. Она умела смотреть вперед и никогда не цеплялась за старое. Сергей знал наверняка, если она, посмотрев на схему взглядом свежего человека, одобрит ее, его силы в Москве удвоятся. Примерно через час, сделав, очевидно, все необходимые приготовления, Бочкарев вернулся и как ни в чем не бывало включился в общую работу. Они трудились плодотворно. Даже лучше, чем в обычные дни, ни о чем почти не разговаривали, разве что по делу, ибо о постороннем говорить никому не хотелось. А в четверть первого Бочкарев так же просто, как будто ничего и не предстояло, сказал: -- Я пойду посмотрю, все ли там в порядке. И жду вас. Не задерживайтесь. И ушел, на сей раз навсегда ушел из инженерного дома. -- Придем точно, -- пообещал Сергей и позвонил Владимиру. Еле дозвонился и еще с большим трудом объяснил ему, сонному, зачем надо вставать и куда идти. Владимир долго мычал в ответ что-то несуразное, а потом вдруг объявил: -- Ладно. Мы с Филиппычем придем. Он Бочкарева очень уважает. За обеденным столом было оживленно, и говорили поначалу обо всякой чепухе. Вспоминали в основном смешные истории из жизни КБ, людей, которые когда-то в нем работали и которых Сергей знал лишь понаслышке. Вспомнили, как впервые сам Кольцов-старший появился в КБ, о его докладе и какое он тогда произвел на всех впечатление. Почему-то теперь об этом вспоминали как об истории тоже довольно веселой. Потом незаметно сосредоточились на делах, на том, что предстояло сделать в самом ближайшем будущем. -- Я вам не советую ждать, когда вас вызовут в Москву, -- сказал Бочкарев Сергею. -- Позвоните сами завтра же. Конечно, обо всем могу сказать ему и я. И сегодня же. Но поверьте, будет не тот эффект. Надо знать нашего Главного. -- Но ведь он может отреагировать на все по-своему, -- заметил Сергей. -- Потребует провести еще какие-нибудь испытания. Дополнительные. Или повторные. -- Может, -- согласился Бочкарев. -- Но, в общем-то, это все ерунда. Не нужны ни те ни другие. Картина ясна. -- И у меня отпуск по графику, -- напомнил Владимир. -- Сколько же мне еще тут из-за вас загорать? -- Еще один повод быть настойчивей, -- согласился Бочкарев. -- Так что добивайтесь. "В конце концов, какую-то помощь окажет и Юля. С ее мнением тоже считаются. И важно, чтобы работа ей понравилась", -- подумал Сергей ( взглянул на часы. Время прошло удивительно незаметно. И было уже половина третьего. И вот-вот уже должна была прийти машина, но почему-то она не появлялась. Сергей смотрел теперь не только на часы, но и на стоянку возле инженерного дома. Он был уверен -- машина подойдет именно туда. И она подъехала с опозданием на час. Но Сергей на какой-то момент отвлекся от своего наблюдения, и машину первым увидел Бочкарев. Увидел и объявил: -- Ну, вот и карета подана. А вот и наша Ирочка. Сергей не поверил своим ушам. А Бочкарев и почти все присутствующие выбежали на балкон и дружно закричали: -- Ирочка! Давай сюда. Мы все тут! Ирина оглянулась на крик, приветливо помахала всем каким-то пакетом и быстрым шагом направилась к гостинице. -- Хорошо живете, -- сказала она, когда через несколько минут вошла в номер. -- А ты почему опоздала? -- Почему ехала так долго? -- посыпались на нее нарекания. -- Я вообще приехала случайно. Юля должна была ехать. А она в самый последний момент решила пойти на просмотр польской моды, -- оправдывалась Ирина. И опять Сергей не мог поверить тому, что слышал. Ведь Юля же обещала! И он ждал ее. Очень ждал. Она была ему необходима как воздух! Его мысли будто прочел Заруба. Добродушно улыбаясь и почему-то поглядывая на Сергея, он заметил: -- Наша Юля, как всегда, верна себе: Тем более польские моды! Он сказал это тепло, и все, выслушав эти слова, тоже заулыбались, потому что, в общем-то, к Юле относились очень хорошо и охотно многое ей прощали, как прощают шалости детям. -- Вы, кажется, что-то нам привезли? -- спросил Бочкарев Ирину. -- Да. Снимки, -- ответила Ирина и передала ему пакет. -- Прекрасно, -- сказал Бочкарев и в свою очередь передал пакет Сергею. -- Прекрасно. Присаживайтесь к столу, закусывайте -- и поехали. -- Я остаюсь, -- сказала Ирина. -- Как? -- удивился Бочкарев. -- Шеф нашел для меня еще одно дело. Я останусь тут до утра, а утром за мной придет машина, -- объяснила Ирина. -- А: тогда другой разговор. Тогда занимайте мой номер и будьте здесь полноправной хозяйкой. Телевизор работает исправно, приемник тоже. Располагайтесь и отдыхайте, -- гостеприимно предложил Ирине Бочкарев. Через полчаса, предупредив администрацию гостиницы, что номер остается за сотрудником КБ Ирины Власовой, Бочкарев стал прощаться. Все поднялись проводить его до машины. Но он попросил: -- Оставайтесь, товарищи, отдыхайте. Тем более сейчас начнется передача со стадиона. Меня проводит Сергей Дмитриевич. -- Конечно, конечно, -- подтвердил Сергей. -- Давайте чемодан. Странное это было прощание. Бочкарев проработал в коллективе многие годы. С сегодняшнего дня их пути расходились. А не было, почти не было сказано друг другу никаких напутственных слов, никаких пожеланий. А ведь к Бочкареву все относились с большой симпатией, его уважали и как начальника, и как доброго, отзывчивого человека. Сергей чувствовал: происходит что-то не так, проявившаяся неожиданно сдержанность не случайна. Но чем она была вызвана, понять не мог. Ему доводилось и раньше наблюдать скупые на проявления чувств сцены расставания однополчан. Офицеры уходили на повышение, уезжали к новому месту службы, на учебу. И всегда он был склонен относить это на счет некоторой суровости, присущей вообще всему укладу воинской жизни. Но в данной ситуации дело было, пожалуй, в другом. Бочкарев сам вдруг высказал ему по данному поводу свои соображения. -- Чувствую я, обиделись на меня наши товарищи, -- сказал он, когда они вышли из гостиницы. -- Поняли все так, что я вас бросил в самый ответственный момент. -- Об этом никто не говорил ни слова! -- категорически возразил Сергей. -- Неважно. Думают так. И ошибаются. Не под тем углом смотреть на все надо. Ну да ладно. Пойду, -- с грустью проговорил Бочкарев и взял Сергея под руку. Они остановились. -- Давайте закурим, -- предложил Бочкарев. Долго и старательно разминал потом сигарету, прикурил, глубоко затянулся несколько раз. -- Очень мне было приятно с вами работать, Сергей Дмитриевич. Смотрел я на вас и радовался, -- проникновенно продолжал он. -- Ум у вас светлый. Душа чистая. Характер легкий, общительный. Одна беда и для вас и для дела: защищенности маловато. Скромны вы очень. Почти застенчивы, как девица. Не обижайтесь, что я вам это говорю. Я искренне. Для вашего же блага. По-отцовски. Я думал, как вам укрепить свои позиции. И пришел к выводу: обретайте общественный вес. Обрастайте им. Вы слишком увлечены своим делом и как-то самоустранились от общественной жизни. Это неправильно. Вас должны знать. Вы должны быть на виду. Выступайте. Пишите: -- Когда? -- неожиданно даже для самого себя прервал его Сергей. -- Не знаю, -- откровенно ответил Бочкарев. -- Знаю только -- непременно надо. Непременно. У вас много друзей. А будет еще больше. В сто раз больше. И в сто раз вы будете сильней. И тогда: тогда загородить вам дорогу, заставить вас свернуть с выбранного пути будет очень, очень трудно. Если только вообще будет возможно. Сергей сердечно за все поблагодарил Бочкарева. -- Мне будет очень не хватать и вас и вашего опыта, -- откровенно сказал он. -- Не огорчайтесь. Опыт придет. Это дело наживное, -- подбодрил его Бочкарев. Они еще поговорили немного, и Бочкарев, крепко пожав Сергею руку, уехал. Проводив машину взглядом, Сергей вернулся в гостиницу. Эта маленькая, последняя часть их прощания разволновала его больше, чем вся предыдущая. Он даже о Юле на какое-то время забыл. В коридоре он встретил Владимира и Жердева. -- Куда спешите? -- остановил их Сергей. Владимир не ответил ничего. Но и так было ясно, что он не доспал, не отдохнул как следует и думает сейчас только об одном: поскорее домой -- и в постель. А