е, в КБ я больше не работаю. -- Не может быть, -- не поверила Ирина. -- Правда, Ирочка. -- Вы сами так захотели? -- Нет, Ирочка. Мне такая мысль в голову не приходила. -- Значит, это они? -- указала она пальцем на дверь кабинета. -- Именно "они". -- Я имею ввиду -- вместе с Руденко, -- пояснила Ирина. -- Теперь он главный советник по всем вопросам. -- Он, надо полагать, был им всегда. -- В таком случае я тоже здесь не останусь ни на один день, -- сказала Ирина. -- Ну зачем же так, Ирочка? -- поразился ее решительности Сеогей. -- Это будет неправильно. К вам все относятся чудесно. -- А что с вашей работой, которую вы привозили? -- неожиданно спросила Ирина. -- А вы откуда о ней знаете? -- удивился Сергей. -- Рассказывали ваши коллеги. И очень смеялись. -- Над чем? -- Представляли, как вытянется физиономия у шефа, когда вы будете докладывать ему о ней. -- Она вытянулась у меня! -- усмехнулся Сергей и добавил: -- Работа пока отклонена. Но только пока. -- Сегодня же подам заявление! -- упрямо повторила Ирина. -- Не делайте этого, Ирочка, -- попросил Сергей. -- Не делайте во всяком случае до тех пор, пока не подберете себе другую работу. -- Где вы будете сегодня? Дома? В Есино? -- Еще не знаю. -- Я хочу к вам приехать. -- Наверное, все-таки махну в Есино, -- решил Сергей. -- Надо кое- что передать ребятам. А пока пойду к Боровикову. -- Позвоните мне, Сережа, когда вернетесь из Есино, -- попросила Ирина. -- Хорошо, -- пообещал Сергей. -- Я буду очень ждать. Сергей понимающе кивнул. -- Обязательно позвоню. Только не делайте никаких глупостей, -- сказал он и вышел из приемной. "Милое, трогательное существо", -- невольно подумал он об Ирине. -- И преданное, как, пожалуй, никто. Единственная, кто встретил меня здесь с улыбкой и с таким решительным протестом провожает". Сергей шел по коридору и вдруг остановился. Ему не захотелось проходить через общий зал, не захотелось отвечать на вопросы. Не захотелось даже встречаться с Юлей, хотя он и не был уверен, что она там, у кульмана, на своем рабочем месте. Он свернул на боковую лестницу и задержался. Закурил. "Ловко все получилось, -- снова подумал он. -- А может, и к лучшему? Три года учебы. Кандидатская степень. А что будет потом -- это уже другой разговор. Хорошо сказал как-то Леша Чекан: "Жизнь, командир, как та барабулька. Пока ее тянешь, она сто раз перевернется". Только почему же над новым объективом надо работать год? Выдумал, старый черт, тот срок, который ему выгоде, и ляпнул!" Боровиков встретил Сергея, как и следовало ожидать, предельно официально. -- Где будете отдыхать? -- спросил он, не поднимая на Сергея #+ '. -- Пиши: Сухуми, -- указал Сергей. Боровиков на мгновение задумался. -- Надеетесь достать путевку? -- Надеюсь вдоволь накупаться в море, -- ответил Сергей. Больше вопросов Боровиков не задавал, заполнил отпускной билет и выдал его Сергею. Сергей сунул билет в карман. Решил, не заходя домой, ехать в Есино. В вестибюле минуту задержался и по внутреннему телефону позвонил Юле. Трубки никто не снял. "Позвоню завтра", -- подумал Сергей. Вышел на улицу, остановил проходившее мимо такси и поехал на вокзал. Надо сказать, что дорога несколько успокоила его. Народу в вагоне было немного. Ему никто не мешал. Он мог обдумать все не торопясь. И он обдумал. В конце концов, разве не того же добивался от него Верховский? И при каждой встрече напоминал, что ему совершенно необходимо расти как ученому, что на одной практике он далеко не уедет. Разве не это же предложил, хотя и в приказном порядке, сейчас ему Кулешов? Друзья встретили его упреком. -- Ты бы хоть предупредил, что в отпуск собираешься, -- пожимая ему руку, сказал Заруба. -- А вам откуда об этом известно? -- удивился Сергей. -- Боровиков звонил. Нигде не может тебя найти. Просил передать, что шеф приказал достать для тебя путевку. Так вот, в следующий вторник можешь ехать. -- И даже сказал куда? -- Ты же сам вроде Сухуми выбрал: -- Удивительно трогательная забота о бывшем подчиненном! -- усмехнулся Сергей. -- О бывшем? -- переспросил Окунев. К ним подошел Владимир. Оказывается, он тоже уже знал, что Кулешов не пустил его в отпуск. Сообщил все тот же старательный Боровиков. -- Как же ты там все перепутал? Доверяй серьезные дела вашему брату! -- полушутя, полусерьезно проговорил он. Сергей впервые вдруг за все это время почувствовал обиду. Друзья смотрели на него с укором. От него чего-то ждали, на него надеялись, а он уже ни для кого ничего не мог сделать. Его уже оторвали от них. Оторвали, и даже не посоветовались с ним. И вот за эту бесцеремонность по отношению к себе было обидно. Сергей рассказал друзьям, чем закончилась для него встреча с Кулешовым. Его не перебивали, хотя слушали, почти не веря. Но потом поняли, что он не шутит. И тогда Окунев вдруг выругался зло и хлестко. -- Никогда не думал, что шеф такой старый дурень. Отпустить тебя мог только полный осел, -- откровенно сказал Заруба. -- Он не отпустил, он выгнал, -- поправил Окунев. -- То-то и оно, -- согласился Остап. -- Ну и черт с ним! Защищайся и не возвращайся к нему! -- сказал Владимир. -- Разве тебя в другое КБ не возьмут? -- Защищусь и останусь на преподавательской работе, -- вслух подумал Сергей. -- Получу звание и тоже уйду в адъюнктуру. Не запретит. Я давно уже тут ишачу, -- сказал Окунев. -- Ладно. В отпуск так в отпуск, -- сказал Сергей. -- Я, знаете, пока в электричке ехал, даже помечтал малость. Хоть раз в бархатный сезон покупаюсь: -- Хочешь сразу на юг? -- спросил Владимир. -- Почему сразу? Приехал к тебе договариваться. Махну на неделю к старикам. Подваливай в пятницу. Пару дней вместе постреляем. -- Буду как пить дать! -- пообещал Владимир. -- А оттуда, захочешь, и тебя прихвачу. -- Дети вы. Малые и неразумные хлопчики, -- вздохнул вдруг Заруба. -- Такой поворот в жизни, а они думают о какой-то дурацкой стрельбе. -- А что теперь, удавиться? -- усмехнулся Сергей. -- Да нет, тебе не надо. Пусть давится кто из ума выживает, -- рассудил Заруба. -- Только я смотрю, как у вас все легко. Легко вы живете. Наверно, так и надо. Вечером Сергей вернулся в Москву. Весь день он был на людях. Теперь никого рядом с ним не было. И он сразу почувствовал себя в этом огромном многомиллионном городе одиноким. Очень одиноким. За эти годы он немного нажил друзей. Но все они были в КБ. А КБ вдруг стало для него чужим. Был, конечно, брат, Владимир. Но он был в Есино. А Сергею нужен был кто-то здесь, рядом, с кем бы он мог сейчас перекинуться живым словом. Был самый дорогой для него на свете человек -- Юля. Но она тоже была не с ним. А где? Сергей мог только догадываться: либо дома, либо у матери, либо на даче. Ни по первому, ни по второму, ни по третьему адресу он даже не мог ей позвонить. Но почему до сих пор не позвонила она сама? Неужели она еще ничего не знала? Был умный, добрый Бочкарев. Ему Сергей позвонить бы мог, несмотря на поздний час. Но Бочкареву звонить не хотелось. Помешало ущемленное самолюбие. Слишком это было бы похоже на разговор отверженных. Незаметно для себя самого он снова вернулся к мыслям о Юле. Решил сам ей на сей раз не звонить. Пусть все узнает не от него. И не только узнает. Пусть как-нибудь проявит себя на этом крутом повороте в его жизни. Раздумья его прервал телефонный звонок. Сергей быстро снял трубку. -- Вы уже дома? -- услышал он голос Ирины и обрадовался ему, хотя сам за все это время не вспомнил о ней ни разу. А Ирина, не дождавшись ответа, продолжала: -- Я вам звонила уже дважды. -- Я только вкатился. Знаете, пока все там передал, тары да бары. Потом шастал по магазинам. -- Когда вы уезжаете? -- Завтра утром. -- Я хотела помочь вам собраться. -- Спасибо, Ирочка. И обязательно поможете, -- поблагодарил Сергей. -- Только не сейчас. Поеду на юг -- тогда. -- Путевка будет завтра, -- сообщила Ирина. -- А Боровиков сказал: во вторник, -- вспомнил Сергей. -- Он бы и к концу месяца не достал, -- засмеялась Ирина. -- Я соединила с кем надо шефа, и вы знаете, он сам все пробил. Шеф, когда захочет, он как паровоз: Вы очень расстроены, Сереженька? -- В общем-то, да, -- не стал скрывать Сергей, почувствовав в ее голосе искреннее участие. -- Я тоже, -- сказала она. -- А потом подумала: а чего, собственно, вам переживать? Вам везде открыта дорога. Вы будете кандидатом, доктором, член-корром. Не верите мне? Спросите у вашего Верховского. Он-то точно обрадуется, когда узнает, что вы ушли из КБ. -- Что меня отсюда вытурили, -- поправил Сергей. -- Для него это не имеет ни малейшего значения. Он будет лишь рад, если вы вернетесь в науку. Она говорила очень убежденно. Она встряхнула его. С него свалилась какая-то тяжесть. -- Вы верите, я буду член-корром? -- оживился он. -- Вы на уровне мировых стандартов. Я же читаю. Я знаю, -- горячо заговорила Ирина. -- А вы не верите? -- Вы прелесть, Ирочка. Если бы вы были рядом, я расцеловал бы вас! -- засмеялся Сергей. -- А в КБ обо всей этой истории уже знают? -- Только о ней и говорят. -- Что именно? -- Одни вас хвалят. Говорят, вы и тут оказались умнее всех: надо и о себе подумать. Другие недоумевают, почему шеф вас отпустил. -- И никому не приходит в голову, что меня просто выставили за дверь? -- Пришло. -- Кому? -- Юле. -- Она сама сказала вам? -- Сама. "Странно, почему же она до сих пор мне не позвонила?" -- чуть не вырвалось у него. Но он не стал задавать такого вопроса Ирине. Он лишь поблагодарил ее: -- Спасибо, Ирочка, за заботу. Вы самый теплый человек на свете. -- Не надо меня благодарить, -- вдруг сухо сказала она. Сергей сразу почувствовал смену ее настроения. Понял, что обидел ее. Но он не хотел этого и смутился. -- Я не шпион в лагере ваших соперников. Я люблю вас и поэтому так откровенна с вами, -- продолжала она. -- Если бы вы позвали меня с собой, я поехала бы с вами к вашим старикам. Потом на юг. Потом на Камчатку. Потом на Чукотку. Потом совсем к чертям на кулички. Но не ради вашей благодарности. Отдыхайте, Сережа. Она повесила трубку. Он услыхал прерывистые гудки и тоже сердито бросил трубку на рычаги. "И этой досадил. Надо же родиться такому уроду? -- подумал он. -- А впрочем, в чем я виноват? Мне-то ведь хотелось только одного -- закончить свою работу!" Глава 21 Владимир не обманул. Как и обещал, в пятницу ночью он уже был в родном селе. Его и ждали и не ждали. Решили: не приедет вечером -- приедет утром. Или даст телеграмму, как договорились с Сергеем. Но телеграммы не было. И мать, несмотря на поздний час, не спала. Владимир приехал. И Занда, загнав кошку на чердак, громким лаем разбудила весь дом. Но ее никто не ругал, потому что все были рады приезду Кольцова-младшего. Второй раз, уже всем семейством, поужинали, и братья стали собираться на зорьку. До рассвета оставалось часа полтора. Но они еще в Есино планировали засесть в шалаши по темноте и теперь спешили не опоздать. Шалаши Сергей построил на островках, посреди озера, метрах в трехстах один от другого. Ночь стояла тихая, безветренная. Но небо все же заволокло облаками. Звезд почти не было видно, и горизонт тоже начал отбеливать позднее обычного. До озера шли кустами, потом по лугу теми же стежками, по которым ходили еще в далеком детстве. Они не прошли и половину пути, а Занда уже побывала в воде и, мокрая, вернулась встретить их. Она же первой прыгнула в лодку. Сергей сел за весла. Владимир столкнул лодку с берега. Плыли без лишнего шума. Вода в озере была теплой, казалась в темноте густой и застывшей. Сергей высадил в шалаш Владимира и поплыл дальше. -- Ни пуха ни пера! -- напутствовал его Владимир. -- Пошел к черту! -- как требовала того примета, ответил Сергей и налег на весла. Минут через десять он, с ходу вогнав лодку в камыш, тоже был в укрытии. Однако высаживаться на островок, как Владимиру, ему и думать было нечего. Островок тонул, едва на него ступала нога: Так что ему предстояло стрелять прямо с лодки. Сергей зарядил ружье и затаился. Было еще темно и так тихо, что даже слабые, в отдалении родившиеся звуки слышались совершенно отчетливо. Гудели комары. Плескалась рыба, то играя, то спасаясь от хищника. Светать начало примерно через полчаса над противоположным берегом, в заозерной стороне. Сначала край неба там едва посинел. Потом синь будто бы размылась. Горизонт посветлел и чуть видимо зарумянился. Но облака висели плотно. И солнце так и не пробилось сквозь их махровую пелену. Немного погодя румяна пропали, а светлая размоина стала шире и вытянулась далеко за пределы озера. На ее светлом фоне сразу же обозначился округлыми шапками осин и острыми шпилями елей лес. И выплыли снова из былинного небытия шатры стогов, сметанных на заливном лугу, и покосившиеся, давно уже потерявшие всякий цвет купола церквушки в заозерном селе: Все это до самых мельчайших деталей было знакомо Сергею еще с детства. И десять, и пятнадцать, и, наверно, сто лет назад так же чернел над этим озером лес; так же косили земляки Сергея в низинах, за озером, траву и сметывали ее в стога; так же студено и прозрачно было озеро; таким &% умиротворяще спокойным висело над ними небо, порой бездонно голубое, чаще затянутое хмурыми тучами, а еще чаще синее, с медленно, будто нехотя проплывающими над этим озером снежными облаками. Окружающий мир дышал покоем. Он не спал, не замер, этот мир. Он весь был полон жизни -- шевелений, шорохов, всплесков, посвистывания, покрякивания. Но все эти звуки не только не нарушали всеобщего покоя, а, наоборот, лишь усиливали его ощущение. Он был властным, этот покой. Он заполнял душу, проникал в каждую нервную клетку, успокаивал и в то же время будил широкие и глубокие, под стать раскинувшейся вокруг озерной глади, мысли и чувства. Мыслей было много. Одни еще злей разжигали в нем обиду, другие -- сегодня их почему-то было больше, и звучали они убедительнее -- настойчиво успокаивали. Ведь если бы Александр Петрович не был так категоричен, он мог бы напомнить ему, что вообще-то попал в КБ и стал конструктором почти случайно, лишь в силу определенных обстоятельств. Что он, по всем своим данным, прирожденный исследователь, способный аналитик и его место, конечно, не столько за кульманом, сколько в лабораториях научно-исследовательских институтов. И стало быть, не было в том ничего плохого, если его в какой-то момент снова вернули к тому, с чего он начал свой путь. Ведь защититься ему все равно было надо! А сделанная им последняя работа разве не стала еще одним убедительным доказательством того, что он для этого давно уже созрел? Но беда, а вместе с ней и обида в том, наверное, и состояла, что Кулешов почему-то не посчитал нужным вдаваться во все эти рассуждения и подробности, а отбарабанил ему свое решение, как в былое время Семин давал приказ с вышки -- коротко и ясно: выдвинуться на огневой рубеж и поразить цель. Были и другие мысли, которые в основном тоже успокаивали, но которые Сергей просто не успел переварить, так как Занда между тем делала свое дело и подняла уток. Они с шумом взлетели. Сергей услыхал их недовольные голоса, торопливое хлопанье крыльев и сразу забыл обо всем на свете. Он пригнулся к борту лодки, стараясь разглядеть птиц на фоне зари. И увидел их: трех кряковых и двух чирков. Стайка, описав в воздухе полукруг, полетела над озером. От Сергея они пролетели метрах в ста. Стрелять по ним было далеко. Но от Владимира они были совсем близко. Он выстрелил раз и почти сразу же второй и выбил этим дуплетом одну утку из стайки. Едва гул выстрелов раскатился за берега, утка тяжело ударилась о воду. И тотчас Владимир заторопил Занду: "Занда! Подай! Быстро подай!" Стало светло. Уже отчетливо виделись берега. Послышался перезвон колокольцев и мычание коров. К озеру, на заливные луга, из окрестных сел погнали стада. Пара чирков вывернулась из-за высокой колки камыша и взмыла вверх совершенно неожиданно. Но Сергей все-таки успел вскинуть ружье и выстрелить. Дробь не задела птиц, но, очевидно, напугала их, потому что один чирок после выстрела круто отвернул вправо, а другой полетел еще выше. Сергей тем не менее накрыл стволами именно его и выстрелил второй раз. Чирок сложил крылья и рухнул с высоты вниз. Следующие четыре выстрела он, однако, промазал. А Владимир стрелял три раза и сбил еще одну утку. Сергей не завидовал брату. Он знал, что Владимир стреляет лучше. У него и реакция была быстрей и глаз наметанней. И хотя было немного обидно палить, как говорят охотники, в вольный свет как в копеечку, Сергей тем не менее не расстраивался: во время охоты он обрел душевный покой. И то, что волновало его еще накануне, теперь казалось ему незначительным, ненужным, нестоящим даже малых переживаний. Все эти интриги, недооценки, недопонимания каких-то всем очевидных вещей выглядели просто ничтожными по сравнению с вечным покоем озера, с безмолвием манящих светлых далей, раскинувшихся до самого горизонта, с неторопливым и плавным движением облаков-пилигримов. Часам к девяти утка почти совсем перестала мотаться над озером. Лет практически прекратился. И наконец-то солнцу удалось пробиться сквозь облака. Его лучи, как гигантские световые столбы, уперлись в воду, и она, обрадованная им и обласканная ими, тотчас же засверкала ( заискрилась мириадами бликов. Сергей вытолкнул лодку из укрытия, подобрал убитого им чирка и поплыл к брату. Владимир непротив был бы посидеть еще часок. Но Сергей справедливо урезонил его: -- Куда нам больше? И так жареха получится царская. Давай лучше поплаваем. -- Ну давай, -- согласился Владимир. Они забрали вынесенную на маленький островок Зандой утку и поплыли к песчаному откосу. Там и берег и дно озера сплошь было устланы мелким песком, мягким и чистым, будто его специально вымачивали и простирывали в мыльной пене. Солнце еще не успело нагреть его, но он все равно не был холодным. Сергей разделся и лег на разостланную штормовку. Владимир не поленился, принес из лодки сена, бросил охапку брату. -- Положи под себя, -- посоветовал он. -- Сейчас жарко будет, -- взглянув на небо, сказал Сергей. -- Когда будет, тогда будет, а пока давай, -- ответил Владимир и тоже начал раздеваться. А когда разделся, то не сел и не лег на песок, как старший брат, а бегом бросился в воду. Нырнул, вынырнул и поплыл от берега. Потом перевернулся на спину и, раскинув руки, лег на воде. К нему тотчас подплыла Занда и даже попыталась забраться на него. Но он, испугавшись ее когтей, снова ушел под воду. Занду это обескуражило, она заскулила и повернула к берегу. А скоро вылез на берег и Владимир. Теперь он сел рядом с братом и заговорил: -- Ты уехал тогда, а ребята потом тебя ругали. -- За что? -- не понял Сергей. -- Почему ты к Ачкасову не сходишь?! Рассказал бы ему обо всем. -- Ачкасова нет в Москве. Он отдыхает, -- объяснил Сергей. -- Но дело даже не в этом. Он ведь не нянька. Спасибо ему, и так для меня сделал немало. -- Нет, тогда другой разговор, -- кивнул Владимир. -- Что же ты сам решил? -- Решил принять предложение Кулешова. Другого выхода у меня нет. Впрочем, оно даже, может, лучше будет. -- Для кого? -- Наверно, для всех. А для меня -- уж это точно. -- Вот ты как заговорил! -- удивился Владимир. -- Есть основания, братишка, -- усмехнулся Сергей. -- Когда же это они появились? Вроде когда прощались в Есино, их не было. -- Были, наверно, уже и тогда. И раньше были. Не думал только о них, а вчера вот задумался: -- Ты попроще можешь? -- не вытерпел Владимир. -- Могу, -- согласно кивнул Сергей. -- Все проще простого. Я сюда вчера приехал. Мать напоила чаем с медом, и я рванул на озеро. Шалаши ставить. Возился тут и все никак не мог понять своего состояния. До того чувствовал себя неожиданно легко и свободно, будто в страшную жару раздели меня донага, да еще свежей водой окатили. -- Ничего удивительного: в отпуск ушел, -- заметил Владимир. -- Не в том дело. И в прошлом и в позапрошлом году в отпуске я бывал, а такого раскрепощения, другого определения и не подберешь, даю тебе слово, и не наступало. Я только сейчас понял, в каком напряжении прожил последние годы. Впрочем, пожалуй, даже не прожил, находился. Хочешь верь, хочешь нет: я раньше, когда, бывало, в Москву приезжал, за месяц больше успевал всего посмотреть и всюду побывать, чем за все это время, которое работаю в КБ. Ты вспомни, где меня по телефону находил: работа -- дом, дом -- работа. Суббота и воскресенье самые лучшие дни, чтобы творчески пошевелить мозгами. Ведь если бы не Юля, я наверняка и раза бы в театр не сходил. Разве так можно жить, брат? Читать некогда. Газеты и журналы получаю пачками, а читаю только иностранную хронику, ну и еще ерунду какую- нибудь из мелочи про слонов и бегемотов, для души, чтобы хоть перед сном отключиться от своих рабочих мыслей и уснуть. Мне во сне уже чертежи снятся. И все в них не так, все что-то хочется улучшить: -- А об учебе разве не будешь думать? -- Учеба -- совсем другое. -- Ерунда. От себя не уйдешь. Твоя голова всегда будет занята мыслями. -- А я тебе говорю, такой потогонки, такого спринтерского бега с барьерами не будет! -- твердо сказал Сергей. -- Да и откуда им взяться? Тема мне ясна: теоретически обосную то, что уже создано в чертежах. Три года для этого куда как предостаточно. -- Времени, Сережа, ни у кого нет. Жизнь такая сумасшедшая, -- задумчиво проговорил Владимир. -- Но поверь мне, я ведь тебя знаю как облупленного. Лежать на тахте и смотреть телевизор ты все равно не станешь. -- Почему это? -- даже удивился Сергей. -- А потому, что, если у тебя появится хоть немного свободного времени, ты будешь изучать второй язык! Или, дьявол тебя знает, еще что-нибудь! -- Язык не исключается, -- согласился Сергей. -- Ну вот! -- Но я буду делать то, что угодно моей душе, -- уточнил Сергей. -- Да я два года собирался серьезно заняться эпохой Возрождения, чтобы составить для себя какое-то законченное о ней представление, но даже по Музею изобразительного искусства не мог побродить вдоволь. Был вместо этого раза два по часу, и точка! А ведь надо же обогащаться, Володя. Непременно обогащать себя, иначе превратишься в гаечный ключ! Знаешь, кто в этом отношении у нас ведет себя всех разумней? Юля! -- Ну, с ней я тебя равнять не собираюсь, -- заметил Владимир. -- А почему? Специалист она очень хороший, серьезный. А что касается общей эрудиции, общего кругозора -- она спокойно даст сто очков вперед любому из нас. -- Да ты не забывай, у нее жизнь совершенно другая! Она себе может позволить все! И всегда наверняка позволяла. -- Вот и мне представилась возможность немного мою жизнь изменить. Я сначала не понял этого, даже обиделся. А потом разобрался и сказал: пусть так и будет! -- закончил разговор Сергей. Но Владимир не удовлетворился таким объяснением. А может, просто не захотел его принимать и поэтому заговорил вдруг снова. -- А по-моему, ничего ты не понял. -- Это почему же? -- удивился Сергей. -- Как же ты можешь так легко отказаться от своего "Фотона"? Он же до конца твой? Сколько он тебе стоил сил? -- Я не отказывался. -- Прекратить работу -- все равно что отказаться. -- Не я прекратил. -- Да. Но ты этому обрадовался. -- А что бы ты сделал на моем месте? -- запальчиво спросил Сергей. -- Не знаю. Я как-то тебе уже говорил, не очень-то я хорошо разбираюсь в твоих делах. Но, во всяком случае, на полпути останавливаться не стал бы, -- сказал Владимир и поднялся с песка. Глава 22 Юля не очень удивилась, не увидев в понедельник утром Сергея в КБ. Он вполне мог вернуться в группу. Но ей не терпелось узнать, чем закончился его разговор с отцом, как тот отнесся к предложению Сергея о новом объективе, и она позвонила в Есино. К аппарату подошел Остап. Он выслушал Юлю и вздохнул: -- Ты, мать, как с луны свалилась. -- Почему? -- удивилась Юля. -- Так он же у нас больше не работает. -- А где же он работает? -- совсем опешила Юля. -- Тебе лучше знать. Ты там к начальству ближе: -- Ничего не понимаю, -- растерялась Юля. -- Или это у тебя юмор сегодня такой? -- Нет, мать. На сей раз не до шуток, -- сказал Остап и повесил трубку. Юля поняла: произошло совершенно непредвиденное. Она предупреждала Кольцова, что отец может встретить его предложение в штыки, ибо оно, вопреки всякому здравому смыслу, может ему не понравиться только за то, что никогда и ни с кем не было согласовано. Этого можно было ожидать вполне. Но такого бесцеремонного обращения с Сергеем она даже представить себе не могла. От возмущения у нее даже румянец выступил на щеках, что бывало очень и очень редко. Два дня, субботу и воскресенье, она провела с отцом и Игорем. Но никто из них и полусловом не обмолвился о случившемся, хотя о делах КБ они затевали разговор постоянно. Выходит, они умышленно замалчивали эту тему? Ситуация выглядела более чем странно: Юля сунула в сейф чертежи, заперла его и зашла в приемную, к Ирине. Зашла и безо всяких обиняков передала ей свой разговор с Остапом. Ирина в ответ тоже задала ей вопрос: -- Ты действительно ничего не знаешь? -- Клянусь, ничего! -- заверила Юля. -- У меня такое впечатление, что вокруг меня настоящий заговор. Тогда Ирина рассказала ей все, что знала сама. Юля слушала ее, не проронив ни слова. -- Я тоже решила уйти из КБ, -- объявила в самый последний момент Ирина. -- Вот те на! А ты-то чего ради? -- не уставала удивляться Юля. -- Я люблю его. И без него мне тут нечего делать, -- сказала Ирина. Юле показалось, что ее окатили ушатом холодной воды. И еще ей показалось, что сегодня все сговорились свести ее с ума и несли какую-то чушь, ибо иначе, как чушью, нельзя было назвать все, о чем говорили. -- Я хочу и буду там, где будет он, -- сказала Ирина. Но этого Юля уже не слышала. "Я люблю его, -- машинально повторила она слова Ирины. -- Она любит его. О, господи:" -- К сожалению, я не знаю, куда его откомандируют, -- сказала Ирина. -- Узнаем, -- коротко ответила Юля и направилась к Боровикову. Она не думала о том, как истолкует ее любопытство кадровик. Ей стало вдруг это совершенно безразлично. Но она подумала, что на ее прямой вопрос он может и не ответить. И, войдя к нему в комнату, зажатую между АХО и экспедицией, повела разговор несколько окольно. -- Вы, без сомнения, Николай Гаврилович, в курсе дела, кого пошлют в Есино вместо Кольцова? -- почти утвердительно спросила она, протягивая Боровикову руку. К ее удивлению, всегда предельно любезный, Боровиков на этот раз в ответ только беспомощно заморгал. Он был бы рад сказать ей все, что знает по этому вопросу. Но к сожалению, на данном этапе ему ничего не было известно. Начальство еще не приняло по этому поводу никаких решений. -- Не хотите ли вы сами там поработать? -- участливо спросил Боровиков. -- Вот именно, -- уклончиво ответила Юля. -- С удовольствием предложу вашу кандидатуру, -- пообещал Боровиков. -- А Кольцов уже получил предписание? -- спросила Юля. -- Пока только отпускной билет. И путевку я ему достал по указанию Александра Петровича. Правда, не на Кавказ, а в Крым: -- сообщил Боровиков. -- Где же он будет учиться? -- продолжала спрашивать Юля. -- Тоже не в курсе. -- Да это и не так важно, -- решила Юля и вышла от Боровикова. Она не сомневалась в том, что кадровик ничего не знал о перестановках в Есино. Но в таком случае это было еще удивительней. Gначит, Кулешов не доверил свои намерения относительно есинской группы даже ему. Но для чего понадобилось отцу облачать все это в такую тайну?! Уже на лестнице, поднимаясь к себе, Юля пожалела о том, что не спросила Боровикова, согласовывал ли отец вопрос об учебе Кольцова с Ачкасовым. Однако, вспомнив об Ачкасове, Юля тут же поймала себя на мысли о том, что ее волнует не только судьба Сергея, но не меньше и его последнее изобретение. И хотя по поводу этой работы ей сегодня никто не говорил ничего, а все говорили лишь о самом Сергее, было очень похоже, что предложение Сергея о новом объективе также не нашло поддержки у отца. Но тогда перед ней невольно возник другой вопрос: а знает ли Ачкасов вообще о последнем проекте Кольцова? Эта мысль показалась Юле настолько важной, что она в первую минуту решила немедленно позвонить генералу. Но потом одумалась. Но не потому, что испугалась, захочет ли он с ней разговаривать. В этом она не сомневалась. Как, впрочем, не сомневалась нисколько и в том, что если она того пожелает, он немедленно ее примет. Владимир Георгиевич всегда относился к ней очень доброжелательно. Но разговор между ними мог получиться совсем не таким, каким бы он должен быть. Пожалуй, эмоций в нем могло быть больше, чем деловой информации. Она, естественно, будет защищать проект, доказывать Ачкасову, что он очень интересен, а в доказательство не сможет привести никаких расчетов, никаких выкладок. В ее распоряжении на сей раз не будет даже кольцовской тетради с его записями. Юля поднялась на свой этаж, но не пошла к себе, а остановилась на лестничной клетке и, попросив у кого-то из сотрудников сигарету, закурила. У нее словно открылись уши. Оказалось, все говорят только о Кольцове. И в то же время говорят не столько о нем, сколько о том, кто теперь займет место Бочкарева. Конкретных кандидатур не называли. Но говорили так, как будто все уже было ясно. Юля поняла, ее совсем не стесняются. И может быть, даже потому, что в ней тоже видят одну из претенденток. И уж во всяком случае не исключают ее участия в устранении Кольцова. От этой мысли ей стало не по себе. Она бросила сигарету в урну и пошла к своему столу. Коридор, окрашенный в спокойный, голубоватый цвет, показался ей ядовито- синим. И еще ей показалось, будто она вся вымазалась этой ядовитой синью и поэтому на нее все смотрят улыбчивым, но не добрым взглядом. Ей вспомнилась весна, Руза, Дом творчества ВТО, разговор с мужем. Но мысль неожиданно остановилась на Бочкареве. "Вот кто может быть деловым собеседником Ачкасову!" Эта догадка окрылила ее. Бочкарев до последнего дня работал вместе с Сергеем, он знал абсолютно все. Его слова будут, бесспорно, намного авторитетней. Телефон Бочкарева у нее был. Он уже звонил ей со своего нового места. Она набрала номер. На ее счастье, Бочкарев оказался на кафедре. Он несколько удивился ее звонку, но больше обрадовался. А она сразу взяла быка за рога, сказала, что ей очень надо с ним встретиться, и выразила готовность немедленно приехать к нему. Бочкарев ответил, что примет ее с удовольствием, но сможет это сделать только после окончания занятий, а именно в четырнадцать часов. Юля поблагодарила его и попросила заказать на нее пропуск. Человек десять услужливо согласились проводить ее и показать, где находится кабинет начальника кафедры. И почти все при этом пожелали узнать: не собирается ли она на этой кафедре работать? Юля от сопровождения отказалась, а на вопрос о работе отвечала, что все даже очень может быть. Бочкарев встретил ее с радостью, будто не видел сто лет. Выслушав Юлю, он долго ходил вдоль своего узкого, как пенал, кабинета. Потом сказал: -- Всего я мог ожидать. Но такого? Это уже за гранью добра и зла. Это уже прямой ущерб делу. А с другой стороны, сразу стало ясно, почему ваш батюшка на сей раз так легко и быстро отпустил меня. Нет сомнения, дело снова идет к тому, чтобы назначить Игоря старшим группы. Препятствий, надо сказать, для этого больше нет. -- Вот почему я и хотела попросить вас встретиться с Ачкасовым, - - сказала Юля. -- Готов, -- сразу согласился Бочкарев. -- И напросился бы на прием немедленно. Но Владимира Георгиевича нет в Москве. -- Когда же он вернется? -- разочарованно спросила Юля. -- Говорят, только в конце месяца. Интересно, а сам Сергей не пытался найти Ачкасова? -- спросил Бочкарев. -- Это мне неизвестно, -- ответила Юля. Но подумала и добавила: - - Вряд ли. Он самолюбив. И за себя просить не станет. -- В данном случае на первом плане дело, заметил Бочкарев. -- Для него это одно и то же, -- сказала Юля. -- Придется ждать конца месяца. Бочкарев понимал: Юля расстроена чем-то гораздо большим, нежели только этим делом. Но из деликатности ни о чем не стал ее расспрашивать. -- Другого выхода у нас нет, -- согласился он и попросил: -- Звоните. Не забывайте. Всегда буду раз вас видеть. -- Хорошо, -- пообещала Юля и ушла. В КБ она вернулась, не опоздав, точно уложившись в обеденный перерыв. Ее уже ждал Игорь. -- Где ты была? Я хотел с тобой вместе пообедать, -- с упреком сказал он. -- Я больше не обедаю, -- холодно ответила Юля. -- Опять диета? -- усмехнулся Игорь. -- Будем считать -- да. -- Но почему-то очень скоро испортилось настроение, -- сыронизировал Игорь и добавил: -- Тебя уже дважды вызывал отец. -- Еще раз вызовет, -- ответила Юля и достала рабочие чертежи. Но ей опять не удалось приступить к работе. Раздался звонок внутреннего телефона, и Ирина пригласила ее к Александру Петровичу. Только сейчас Юля вспомнила то, о чем говорила ей Ирина утром. "Она любит его. Какой, однако, это вздор! И зачем только она такое выдумала? Еще не дай бог, если дело у них дошло до серьезного. А впрочем, меня это абсолютно не касается", -- решила Юля и вошла в кабинет Кулешова. Александр Петрович встретил ее с улыбкой. -- Поздравляю тебя. Умница ты, -- сказал он. -- Чем заслужила такую похвалу? -- пожелала узнать Юля. -- Пришло заключение о результатах заводских испытаний "Совы-4". Исключительно положительные отзывы, -- сказал Александр Петрович и положил перед ней на стол акт, подписанный авторитетной комиссией. - - Конечно, тут заслуга не только твоя. И Игорь над ней хорошо поработал. И Кольцов. Но твоя лепта была завершающей. А это, дочка, очень ответственный момент. -- Хорошо, -- кивнула Юля. -- Не хорошо, Юленька, а отлично. Праздник души и сердца, -- поправил ее Александр Петрович. -- Если и войсковые испытания подтвердят те завидные качества, которые прибор показал сейчас, я вас всех троих представлю на Государственную премию. -- Всех троих?.. За что же Игоря? -- Хотя бы за то, что он удешевил прибор в полтора раза. -- В основном за счет надежности. -- Всякая экономия чему-нибудь в ущерб. Но не будем спорить, я же сказал, подождем результатов войсковых испытаний. -- Что же внесла в прибор я? -- Ты успешно завершила всю работу. Раз. В "Сове-4" очень много от "Совы-1" . А сколько в том первом образце твоего? Два, -- терпеливо перечислял Александр Петрович. -- В-третьих: -- И все-таки было бы гораздо справедливей, -- прервала его Юля, -- вместо обоих Руденко выдвинуть одного Бочкарева. Его консультации: -- Нет. Сто раз нет! -- в свою очередь не дослушал дочь Александр Петрович. -- Если уж на то пошло, нас, милая, и Верховский консультировал. И я, между прочим, тоже немало вложил .`# -(' b.`a*.#. труда в проект. Но я тем не менее считаю: ни Верховский, ни я, ни тем более Бочкарев никак не могут быть причислены к авторскому коллективу. К тому же подождем войсковых испытаний. Да и потом о чем ты беспокоишься? Не один я буду решать вопрос. Я лишь выдвину кандидатуры, а утверждать их будет партком, профком, вышестоящая инстанция. Но уж кого выдвигать, позволь решать мне. -- И все же я остаюсь на своем мнении, -- сказала Юля. -- Это дело твое. К тому же я вижу, ты сегодня не в духе, -- заметил Александр Петрович. -- Но если учесть мое мнение и что я тебе сказал, то, очевидно, на войсковые испытания недели через две, по старой памяти, придется ехать тебе. -- Хорошо, -- не стала спорить Юля. -- Ну, хорошо так хорошо! -- обрадовался Александр Петрович. -- Но есть еще одно дело. Ерунда какая-то получается. Вдруг ни с того и с сего подала заявление об уходе Власова. Я ей повысил оклад, назначил почти своим референтом, а она, видите ли, решила уйти из КБ. А мне сейчас переводчик с английского совершенно необходим. -- Чего же ты хочешь от меня? -- спросила Юля. -- Ты сама понимаешь, я вынужден Власову отпустить. Но повторяю, переводчики мне нужны. Так вот я хочу тебя попросить, пока, временно, поработать на ее месте. -- Для кого я буду переводить и что? -- пожелала знать Юля. -- Естественно, для меня, -- заверил ее Александр Петрович. -- И для Игоря. Некоторые иностранные источники. Юля отрицательно покачала головой: -- Нет, отец. Этой работой я заниматься не стану. -- Почему? -- Разреши без объяснений. -- Да, но ты поставишь в очень затруднительное положение Игоря, - - предупредил ее Александр Петрович. -- Больше, чем это сделал он сам, ему никто уже этого не сделает, -- ответила Юля. -- Поясни свою мысль, -- попросил Александр Петрович. -- Поговорим еще, отец. Время будет, -- сказала Юля. -- А для переводов найди кого-нибудь другого. -- Странно, -- пожал плечами Александр Петрович. -- Весьма странно. И очень жаль. Но неволить я тебя не могу. У тебя, конечно, есть другая работа. Юля не сказала больше ни слова и вышла из кабинета. Ее встретила Ирина. -- Вот и все, -- сказала она. -- И очень зря, -- не поддержала ее Юля. -- Но пойми, я не могу иначе! -- Многое приходится делать через "не могу", -- без обычной улыбки сказала Юля и оставила Ирину одну. Ей еще предстоял сегодня разговор с мужем, и надо было заранее твердо и четко решить, что она ему скажет. Однако в тот вечер она не стала разговаривать с Игорем. Ей вдруг показалось, что, возможно, Сергей еще вернется в Москву. И тогда, конечно, в первую очередь ей следовало все обговорить с ним. Но Сергей не появился. Юля подождала еще день и позвонила в Есино Владимиру. Она застала его дома. Он отдыхал. На все ее вопросы он ответил исчерпывающим образом, хотя разговаривал, как показалось Юле, необычно сдержанно. -- Какое же он принял решение? -- задала Юля последний вопрос. -- Сказал, будет учиться. Но я, честно говоря, не очень поверил в его искренность, -- признался Владимир. -- он здорово там у вас обломался. Стал какой-то не тот. Я его плохо понимаю: -- Он просто устал. Слишком много работал, -- сказала Юля. -- Не больше, чем в полку, -- ответил Владимир. -- Одним словом, вернется, как договорились, числа десятого будущего месяца -- и тоже прямо к старикам. Неделя у него останется, так что малость еще поохотимся. Юля поблагодарила Владимира. Ей стало ясно больше, много больше. Только сильная обида могла заставить Сергея плюнуть на все и даже не попытаться защищать свои позиции. Обида незаслуженная и потому ранившая особенно глубоко. Она не одобрила решение Сергея. Она даже несколько изменила о нем свое мнение. Но это не помешало ей принять часть его обиды на себя. Но в ней даже эта часть вызвала не смирение, а совершенно обратное -- бурю протеста. Ее взорвало несправедливое отношение к Сергею, стремление непременно избавиться от него, как от сильного партнера, который невольно стал и столь же сильным конкурентом. Теперь она четко знала, как вести себя в этой ситуации. Она не хотела осуждать отца. Ему было уже за шестьдесят. И надеяться на то, что он в чем-то изменится, было уже нереально. Но мириться с ловкачеством Игоря, закрывать глаза на его непорядочность она не могла и не желала. Накопившееся за последние годы у нее на душе помимо воли теперь выплеснулось наружу. Подошла к концу неделя, и Александр Пе