приехала в эти места. Когда я жила в Норфолке у родителей мистера Джонни, они часто рассказывали мне о своих богатых родственниках из Уэльса, и о черепе, и о проклятии, которое лежит на доме. Это не совсем обычная история. Она задумчиво отхлебнула чай, глядя прямо перед собой и чуть нахмурившись. Потом поставила чашку на стол и начала говорить тихим, чуть сонным голосом, который навевал тишину и грусть. - Маленького африканца привезли сюда, когда ему было около десяти лет. Тогда у богатых людей было модно иметь на запятках кареты черного пажа, разодетого в атлас и шелка. Вот они и оторвали бедняжку от его семьи и увезли за океан в чужую страну. И он, конечно, плакал, как плачут маленькие дети, когда их забирают у мамы. Готобеды были не злые люди, молодые дамы кормили его сладостями, дарили ему игрушки, он сделался всеобщим любимцем, но он все равно горевал, и тогда ему пообещали, что когда-нибудь он вернется домой. Может, так бы и получилось, но только он умер от лихорадки еще в первую зиму, поэтому ему, наверное, казалось, что они не сдержали своего обещания. Вот он и заколдовал их дом. Умирая, он велел похоронить его, но предупредил, что, когда от него останутся одни кости, Готобеды должны выкопать его череп и держать его в своем доме, не то их ждет страшная беда. Обвалятся стены дома. И они ему поверили - в ту пору люди верили в колдовство - и сделали, как он велел. И с тех пор череп покоится в библиотеке. Он покидал дом только один раз, когда бабушка покойного мистера Готобеда была молодой девицей. Ей становилось худо даже при мысли о том, что в библиотеке лежит и усмехается череп, говорила она. Из-за этого по ночам ее мучают кошмары. Поэтому однажды утром она взяла его и спрятала на сеновале в конюшне. Целый день она ходила в ожидании, но ничего не произошло, и она легла спать очень довольная собой. Но в самый разгар ночи раздался вопль - будто сова заухала, а потом сильный грохот. И когда члены семьи в ночных рубашках сбежали вниз, они увидели, что на кухне вдребезги разбита вся посуда, в столовой - все стекло, а в доме все зеркала разлетелись на куски! Девица призналась в том, что она сделала, череп водворили на место, и с той поры все было в порядке. - В верхней челюсти черепа шестнадцать зубов, - сказал Альберт. - Ну-ка, Ник, пересчитай свои зубы. Ты одного возраста с этим мальчиком, значит, у тебя тоже должно быть шестнадцать зубов. Но Ник только недоумевающе моргал глазами. - Какая чудесная история! - воскликнула Кэрри. - И не вздумай портить ее, умный Альберт Сэндвич! - Хотя в глубине души приятно было сознавать, что все это, возможно, и не совсем правда. И слезливым голосом она заключила: - Ах, какая грустная история! Бедный маленький африканец! Он умер так далеко от дома! Ник глубоко вздохнул. Потом встал со своего места, подошел к Хепзебе и положил ей голову на плечо. Она повернулась, усадила его к себе на колени и, обняв, стала тихонько покачивать, а он изо всех сил прижался к ней и засунул в рот большой палец. В комнате царила тишина, даже мистер Джонни сидел неподвижно, будто его убаюкал рассказ, хотя в действительности он заснул от тихого голоса Хепзебы, и только в плите шипел огонь. Кэрри посмотрела на Ника, уютно устроившегося на коленях у Хепзебы, и почувствовала укол ревности. Она завидовала Нику, потому что ей тоже хотелось посидеть на коленях у Хепзебы - ведь она была еще маленькой девочкой, и самой Хепзебе - потому что та сумела умиротворить Ника так, как ей никогда бы не суметь. - Нам, пожалуй, пора, - сказала она. - Тетя Лу понимает, что мы могли остаться к чаю, но уже становится поздно, и она будет беспокоиться. Однако, когда она представила себе обратный путь через темный лес, у нее защемило в груди. Опять слышать этот шум, похожий на стон! Эти мысли, наверное, отразились у нее на лице, потому что Альберт предложил: - Если хотите, я провожу вас до железной дороги. - Нет, ты еще кашляешь, - возразила Хепзеба. - Да ничего со мной не случится, - усмехнулся Альберт. - Я уже здоров и могу выйти на воздух. - Но не вечером, - возразила Хепзеба. - И кроме того, я хочу, чтобы ты поднялся со мной к миссис Готобед и почитал ей, пока я буду готовить ее ко сну. Это ее успокаивает. Мистер Джонни проводит их по лесу. - Она улыбнулась Кэрри, и глаза ее вдруг загорелись так, что Кэрри почувствовала, как их взгляд проник ей в самую душу. Ощущение это было непривычным, тем не менее оно ее не напугало. - В его компании вы можете ничего не бояться, - добавила Хепзеба. - С такими невинными душами, как он, ничего страшного не случается. - А мистер Эванс утверждает, что только с теми, кто верит в бога, ничего страшного не случается, - сказала Кэрри. - Что ж, это, пожалуй, та же мысль, только иначе выраженная, - объяснила Хепзеба. Она в последний раз прижала к себе Ника и спустила его с колен. - Приходи к нам, малыш. Приходите оба, когда захотите. Вы готовы, мистер Джонни? Он, по-видимому, понял ее, потому что встал и протянул руку. И Ник, подойдя к нему, доверчиво взял его за руку. В лесу мистер Джонни, держа Ника за руку, шел впереди, указывая дорогу, и нес гуся. А Кэрри следовала за ними, потому что для троих на тропинке не было места, но она не боялась. Мистер Джонни, не переставая, что-то кулдыкал, тон его рассказа был мирный, и тьма, казалось, отступала. Кулдыкал он, кулдыкал, а потом, словно отвечая ему, заговорил Ник: - Да, была... О да, мне бы очень хотелось это сделать... "Показывает свою воспитанность", - решила Кэрри, Но когда они добрались до железной дороги и мистер Джонни, положив гуся на землю, что-то прокулдыкал, она тоже поняла, что он хочет сказать. - До свидания, мистер Джонни, - попрощалась она и улыбнулась ему. Сначала он попытался улыбнуться в ответ, но потом закрыл лицо дрожащими руками и смущенно отступил. - Не смотри на него в упор, - сказал Ник. - Он стесняется, когда на него так смотрят. До свидания, мистер Джонни. Теперь они несли гуся вдвоем, идя по тропинке, которая отливала серебром в свете луны. Но когда поставили сумку на землю, чтобы передохнуть, и оглянулись, мистера Джонни уже не было. - Он хотел сказать "до свидания", да? - спросила Кэрри. - Ты, по-моему, тоже не понимал, что он говорил, правда? Я, во всяком случае, ничего не поняла. - Только потому, что ты не слушала, - самоуверенно заявил Ник. - Вот как? Тогда о чем же он говорил? Скажи, раз ты такой умный! - Скажу, если ты понесешь гуся. Он такой тяжелый, что у меня уже рука отнимается. - Неженка! - Но она взяла сумку и с трудом зашагала по шпалам, а Ник радостно запрыгал рядом. - Он говорил о разных вещах. Сказал, что мы обязательно должны прийти к ним, и он покажет нам корову. Сказал, что покажет не только корову, но и где в горах гнездятся чайки. Потом сказал, что мы ему понравились, и чтобы мы обязательно пришли к ним снова, и что я ему понравился больше тебя... Он сказал, что ты разозлилась, когда я сел к Хепзебе на колени! - Врун! - крикнула ему Кэрри. - Ты все это выдумал. Противный мальчишка! - Разозлилась? - лукаво посмотрел он. - Только потому, что ты уже слишком большой, чтобы лезть к кому-нибудь на колени. Это глупо выглядит. - Ничего не глупо, - возразил Ник. - Зато мне приятно. Кэрри взглянула на него и увидела, что он уже выпятил нижнюю губу. - Пожалуйста, не плачь, - попросила она. - Не могу видеть твоих слез. Жаль, что мы тоже не живем здесь. Альберту Сэндвичу повезло. Впрочем, если бы мы здесь жили, тогда нам не пришлось бы ждать, когда мы снова пойдем в гости. Мы будем приходить сюда. Ну, не ежедневно, а хотя бы раз в неделю, и нам будет хорошо. Хепзеба сказала, что мы можем приходить, когда захотим. Она поставила сумку с гусем на землю и посмотрела на Ника. - Я ничего не хочу ждать, - захныкал он, - я хочу быть там все время. Я не хочу возвращаться к Эвансу, не хочу. Я и раньше-то не хотел жить у него, а теперь не хочу еще больше. Я хочу домой... Кэрри понимала, о чем он говорит. После той уютной, светлой, теплой кухни дом Эванса стал еще более холодным и неприветливым, чем прежде. Но Ник накручивает себя, сообразила она, и вот-вот начнется истерика, а потому жалеть его ни в коем случае нельзя. - Николае Питер Уиллоу, помни, что только нужда подгоняет человека. Ну-ка, сейчас же успокойся и помоги мне нести гуся! 6 - Видели мою сестру? - спросил мистер Эванс. - Дом как, в порядке? Чаем, я надеюсь, вас угостили? Как только они вошли в кухню, он закидал их вопросами. На лице у него было написано нетерпение и неприязнь, а потому Кэрри ответила осторожно: - Она была в спальне. А дом и чай неплохие. - Кэрри, что ты говоришь? - удивился Ник. - Дом чудесный. И Хепзеба угостила нас замечательным чаем. - И глаза его засияли при воспоминании. Мистер Эванс шумно вздохнул и нахмурился. - Лучше, чем в нашем доме, значит? Что ж, когда сам не платишь за угощение... Эта мисс Грин! Уж ее-то скупой не назовешь, но это - щедрость за чужой счет. Ей самой не приходится трудиться до седьмого пота, выколачивая каждую копейку! - Хепзеба превосходно ведет хозяйство, Сэмюэл. - Тетя Лу посмотрела на брата, и на шее у нее выступили розовые пятна. Облизнув губы, она добавила примирительным тоном: - И она жалеет Дилис. - А почему бы и нет? - фыркнул мистер Эванс. - Место у нее отличное. Хозяйка слишком больна, чтобы следить за расходами, а потому можно недурно набить себе карман, коли пожелаешь. Кэрри почувствовала, что лицо у нее отвердело от гнева, но она промолчала. Есть вещи, которые понимаешь без слов, и она поняла, что мистер Эванс завидует Хепзебе. Завидует потому, что у Ника сияют глаза. Никогда нельзя давать мистеру Эвансу понять, что тебе кто-нибудь или что-нибудь нравится. Ему совершенно все равно, хорошо им с Ником или нет, но если он поймет, что в Долине друидов им лучше, чем дома, то запретит там бывать. - Мне Хепзеба Грин показалась очень славной, - осторожно сказала она. - Но дом ужасно старый и темный и чересчур большой. И мы немного боялись мистера Джонни. Она поймала себя на том, что притворяется глупой маленькой девочкой и нарочно сюсюкает, но мистер Эванс этого, по-видимому, не заметил, как не заметил и недоумения Ника. - Значит, вы видели этого идиота? - только и спросил он. - Мистер Джонни вовсе не идиот, - возмущенно заверещал Ник. - Он... По-моему, вы просто... Он замолчал, и Кэрри увидела, что губы его дрожат, пока он ищет слова, чтобы сказать мистеру Эвансу, какой он гадкий и подлый! Но, по всей вероятности, так и не сумел их отыскать, потому что зарыдал, громко всхлипывая, а из его широко открытых глаз хлынули слезы. - Он устал, просто устал, - поспешно сказала Кэрри. - Мы очень долго шли, ему это не под силу. Пойдем ложиться, Ник... Она обняла его за плечи и подтолкнула вон из комнаты, наверх, прежде чем он успел опомниться. Но когда он пришел в себя, уже в спальне, где нечего было бояться, ибо дверь была плотно прикрыта, а свеча горела, он обрушился на нее: - Я считаю, Кэрри Уиллоу, что ты самое подлое существо на свете. Подлая, толстая корова! Сказать, что Хепзеба очень славная, да еще таким слащавым голоском! - Я вовсе не собиралась... - начала было Кэрри, но ее остановил его ледяной взгляд. - Я знаю, что ты собиралась. Предательница, вот кто ты! Подлая, низкая предательница, ты еще хуже, чем он! Он говорит плохое обо всех людях, ты же, чтобы подлизаться к нему, говоришь плохое даже про тех, кто тебе нравится. Ненавижу его и тебя вместе с ним и не хочу ничего слушать! - И, закрыв уши руками, он бросился на кровать. - Неправда! - возразила Кэрри. - Ты несправедлив ко мне. Но, учитывая то настроение, в каком он пребывал, было бесполезно что-либо объяснять. Он остался лежать, а она, вспомнив, что не сказала спокойной ночи, пошла вниз, ступая, как им велел мистер Эванс, по краю лестницы, чтобы не портить ковер. Она была уже почти внизу, как вдруг услышала его голос: - Девочка, между прочим, неплохо соображает. Мисс Грин не удалось заморочить ей голову своим обхождением да елейными речами. Говорю тебе, Лу, было бы очень полезно почаще посылать ее туда смотреть, что да как. Мне и без этого известно, чем там занимается мисс Грин, но хотелось бы иметь доказательства. Тетя Лу ответила что-то, но так тихо, что Кэрри не расслышала, и мистер Эванс рассмеялся. Говорил он громче обычного, в его голосе более явственно проступал валлийский акцент. - Шпионить? Это что еще за слово, сестра? Разве я такой человек, что пошлет ребенка шпионить? Смотреть, что да как, - вот что я сказал, и никому от этого вреда не будет. Я забочусь только о Дилис, да и тебе не мешало бы о ней хоть изредка подумать. Чего бы она ни натворила, она остается нам родной сестрой. - Я впервые слышу это от тебя, Сэмюэл, - заметила тетя Лу тоже громче и менее робко, чем всегда. - За много-много лет. - Нет, я ее не прощаю, не думай, - сказал мистер Эванс. - Но одно - когда она была гордой и сильной и совсем другое - когда она лишена этих качеств. Мне больно думать о: том, как она лежит там беспомощная во власти этой женщины. Во власти Хепзебы? Он что, хочет сказать, что Хепзеба колдунья? И Альберт это сказал. Кэрри стояла в холодном холле, дрожала и думала про Хепзебу, вспоминая, как она завораживающим голосом рассказывала им историю старого черепа. И вдруг почувствовала, что она на самом деле виновата во всем том, в чем обвинил ее Ник. Предательница, грязная, подлая предательница, стоит, подслушивает и позволяет мистеру Эвансу думать, что ей и вправду не понравилась Хепзеба. Что ей не заморочили голову, как он выразился! Она сию же минуту расставит все по своим местам. Войдет и скажет им прямо в лицо! Глубоко вздохнув, она вбежала в кухню, и они обернулись к ней: тетя Лу - с виноватым видом, а мистер Эванс - наливаясь кровью от гнева. - В чем дело, девочка? Ты ведь пошла спать, так? Вверх и вниз, вверх и вниз по ковру! - Я ступала по полу, - возразила Кэрри, но его лицо уже стало совсем багровым, а на лбу проступили вены, когда он приподнялся со стула. - Вверх и вниз, вверх и вниз - я этого не потерплю, понятно? Ну-ка марш в постель! - И, пока Кэрри бежала по лестнице, сзади гремело: - Вверх и вниз, туда и сюда, взад и вперед - только бы суетиться и плутовать... ...Наступило и прошло рождество. В сочельник мистер Эванс пребывал в сравнительно веселом расположении духа, за обедом шутил и раздавал подарки. Нику нож, а Кэрри Библию. Нож этот оказался довольно тупым перочинным ножом, но это было лучше, чем ничего, а Кэрри изо всех сил старалась выглядеть довольной, потому что Ник лукаво на нее посматривал. Следующий же день получился неудачным: накануне мистер Эванс переел, настроение у него было дурное, а тетя Лу, боясь ухудшения его состояния, ходила на цыпочках, тем самым еще больше его раздражая. - Что ты все время скребешься, как мышь? - заорал он на нее. Кэрри с Ником с удовольствием ушли бы из дома, если бы на улице не был такой холод и снег. Снег шел трое суток подряд, с покрытого облаками неба падали, вихрем крутясь, огромные, похожие на кусочки ваты снежинки, которые так слепили глаза, что мистер Эванс даже позволил детям не ходить в дощатое сооружение в конце двора, а пользоваться для своих нужд и в дневное время уборной в доме. На четвертый день, когда они проснулись, светило солнце, а укрытая белым покровом земля сверкала в его лучах. - Прекрасный день для прогулки, - подчеркнул мистер Эванс. - Вот что я вам скажу: сбегайте-ка в Долину друидов, отнесите мисс Грин коробку вафель. Небольшой подарок, так сказать, в благодарность за гуся. Кэрри пристально посмотрела на него, но, по-видимому, он просто был в непривычно хорошем расположении духа. Нет никаких причин для угрызений совести, что так ее мучили... - Что это он вдруг решил сделать Хепзебе подарок? - спросила она у Ника, когда они брели по глубокому снегу вдоль железнодорожного полотна. Но Ник не видел в этом поступке ничего дурного. - Вафли, наверное, уже заплесневели, - с готовностью ответил он, - и мистер Эванс решил от них избавиться. А кстати, и от нас тоже. Кроме того, она, быть может, нас покормит, чем сэкономит ему деньги. Как ты думаешь, покормит, а, Кэрри? - Просить не смей, - предупредила его Кэрри, но он только высунул в ответ язык и побежал вниз по тропинке. Днем в лесу было не страшно. Раскрасневшаяся Хепзеба повернулась к ним от плиты, на которой что-то кипело и булькало, и, улыбаясь, словно в появлении Кэрри и Ника именно в эту минуту не было ничего удивительного, первым делом сказала: - А я как раз накрываю на стол. Ничего особенного у нас нет, только жареная свинина и яблочный пирог, но вы, наверное, порядком проголодались в такой холодный день. Альберт, поставь еще два прибора. От необыкновенно вкусного запаха жареной свинины у Кэрри потекли слюнки, но она попыталась отказаться: - Нет, нет, что вы! Вы ведь не рассчитывали на нас, правда? - Откуда ты знаешь, что не рассчитывали? - возразил Альберт. - Я же сказал тебе, что она колдунья. Кроме того, она любит кормить других и считает, что люди только для этого и существуют. Порой мне кажется, что она видит перед собой не лица, а только пустые желудки, которые нужно наполнить. - Не обращайте на него внимания, - посоветовала Хепзеба. - Какой мистер Умник-Разумник! Снимайте ваши пальтишки, не то на обратном пути замерзнете. Подарку она обрадовалась. - Передайте мистеру Эвансу спасибо. Мистер Джонни любит лимонные вафли больше других. Посмотрите, мистер Джонни, что вам принесли ребятишки. Он прятался в углу кухни, прикрыв лицо руками и поглядывая на них сквозь растопыренные пальцы. - Это все вам, мистер Джонни, - ласково сказал Ник. И тот медленно двинулся вперед, улыбаясь своей односторонней улыбкой и тихо кулдыкая от удовольствия. - Я ведь обещал, что мы снова придем, - добавил Ник. Обед был чудесный. Кэрри съела по две порции каждого блюда, а Ник - даже по три. Наконец они отвалились от стола, разгоряченные, как вынутые из печи пироги, с тугими, как барабаны, животами. - Пойду-ка я проведаю миссис Готобед, - сказала Хепзеба. - А вы, мистер Джонни, поухаживайте за нашими гостями. - Кулдык-кулдык. - Он слез со стула и с надеждой посмотрел на Ника. - Вы хотите сказать, что приглашаете нас помочь вам доить корову? - спросил Ник. Мистер Джонни засмеялся и захлопал в ладоши. Они вышли во двор. Было холодно. - Температура, по-видимому, упала ниже нуля, - заметил Альберт, когда они бежали через двор к сараю и конюшне. В сарае уже усаживались на ночлег, взъерошив перья, чтобы им было теплее, куры; старая лошадь и тучная, с ласковыми глазами корова херефордской породы содержались в конюшне. - Раньше у Готобедов было первоклассное стадо, - сказал Альберт. - Их быки славились на весь мир. Но в тридцатые годы Готобеды обеднели, разорились, играя в азартные игры, давая балы и путешествуя за границей, как рассказывала Хепзеба, и в конце концов им пришлось продать большую часть земельных угодий и шахту. Теперь у них осталось всего два луга и одна корова. И нет денег даже на ремонт старого генератора, поэтому мы и сидим при керосиновых лампах. А городской сетью пользоваться не можем - живем слишком далеко. - Кулдык-кулдык, - возбужденно закулдыкал мистер Джонни. - Мистер Джонни хочет показать свою корову, - объяснил Ник. - Это ваша корова, мистер Джонни? - Кулдык-кулдык. Мистер Джонни уселся на скамеечку, прижавшись щекой к толстому, лоснящемуся коровьему боку, и принялся за дойку. Корова чуть помахивала хвостом и переступала с ноги на ногу. Мистер Джонни что-то прокулдыкал, и она, повернув к нему свою красивую голову, тихонько замычала. - В следующем месяце у нее будет теленочек, - объявил Альберт. - Вы когда-нибудь видели, как рождается теленок? Покончив с дойкой, они начали собирать яйца, еще теплые, в гнездах, которые были и в сарае, и на конюшне, и, аккуратно укрытые, под изгородью. Мистер Джонни знал каждое гнездо и с гордостью показывал, где искать. - Он даже знает, в какое время дня несется каждая курица. Это просто поразительно. Куры для него что люди. Хепзеба говорит, что, если показать ему перо, он скажет, у какой курицы оно выпало. Мистер Джонни взял яйца и ведро с пенящимся молоком и пошел в дом. Темно-красное солнце проглядывало сквозь вершины деревьев, а их голоса эхом разносились по долине, когда они остались кататься по льду на пруду, который прежде служил для купания и водопоя лошадей. Кэрри сначала боялась, что Альберт станет смеяться над тем, что они так по-детски развлекаются, но ему, по-видимому, разбегаться и скользить по льду доставляло не меньше удовольствия, чем Нику. Он хохотал, спотыкаясь и падая, и никак не хотел уходить, даже когда она сказала, что им пора домой. Мальчики остались во дворе, а она пошла попрощаться с Хепзебой. Хепзебы не было ни в кухне, ни в кладовой, где мистер Джонни обтирал яйца и укладывал их в корзинки. В доме было уже темно, и в холле горела керосиновая лампа. Кэрри заглянула в потонувшую во тьме библиотеку, но и там никаких следов Хепзебы не было. Она подождала минуту, а потом стала подниматься по тщательно натертой дубовой лестнице, но на полпути остановилась. Где-то наверху кто-то плакал. Плакал не от боли, а тихо и ровно, словно слезы эти были вызваны страшным и безнадежным отчаянием. Такой тоски Кэрри еще никогда не доводилось слышать. Она замерла в страхе, а когда на площадке появилась Хепзеба, ее охватил стыд; она не имела права подслушивать. - А, это ты, Кэрри, - сказала Хепзеба. Голос у нее был тихим и мягким. Завораживающий голос, вспомнила Кэрри и подняла глаза. У Хепзебы в руках была свеча, и в ее свете глаза Хепзебы сияли, а медные волосы, разметавшись по плечам, отливали шелком. "Прекрасная колдунья", - подумала Кэрри, и сердце у нее так застучало, что Хепзеба неминуемо должна была услышать этот стук. А если услышит, то заглянет к Кэрри в душу своими колдовскими глазами и поймет, что Кэрри известно, кто плачет, и что она помнит слова мистера Эванса, который сказал: "Моя родная сестра, бедняжка, лежит там беспомощная, во власти этой женщины!" Хепзеба спускалась по лестнице. - Кэрри, милая, не бойся. Это всего лишь... Но Кэрри не хотела слушать. Она сказала громко, стараясь заглушить стук собственного сердца: - Я не боюсь, Хепзеба. Я поднялась только попрощаться и поблагодарить вас за чудесный день. День этот и вправду был чудесным, и Ник всю дорогу домой распевал придуманные им самим глупые, немелодичные песни: "Мы были в Долине друидов, и видели мистера Джонни, и слышали, как он кулдыкает, а потом мы доили корову и ели на обед жареную свинину..." Он пел, а Кэрри молчала. Тягостное чувство, которое было исчезло, снова завладело ею, свинцовой тяжестью тесня грудь. Ничего дурного она не совершила, но ей казалось, что совершила. Не обязательно нужно что-то натворить, гнет возникает даже тогда, когда знаешь о чем-то дурном. Она поняла, зачем мистер Эванс послал Хепзебе вафли, знала, что он хочет, чтобы она, Кэрри, стала шпионкой, чтобы смотрела во все глаза, и, по всей вероятности, помимо ее собственного желания так и получается. Она казалась себе подлой и низкой, и, кроме того, ее пугало, что, когда они придут, он спросит у нее про мисс Грин. Вдруг он скажет: "Я и так знаю, что там происходит, а ты выведала что-нибудь новое?" Ничего она, конечно, не выведала, а если бы и выведала, то скорей бы умерла, чем сказала ему, но вдруг он догадается, что ей кое-что известно? Вдруг подвергнет ее пыткам и заставит сказать? Но когда они пришли домой, он почти с ними не разговаривал. Он был опять в плохом настроении, молчалив, и, когда Ник сказал, что Хепзеба благодарит за вафли, он только буркнул в ответ что-то неразборчивое. Кэрри решила, что он ждет, пока Ник ляжет спать. Вдруг, когда Ник уснет, он войдет в спальню, наклонится над ней и спросит; "Ну, девочка, как там моя сестра?" Она лежала без сна до тех пор, пока он не поднялся наверх, но он прошел мимо их спальни, не останавливаясь, и она услышала, как закрылась за ним дверь и заскрипели пружины, когда он сел на кровать, чтобы снять башмаки. Может, он решил подождать до следующего раза, решила она, чего спешить... Нет, по-видимому, ничего он не ждал. Не задавал никаких вопросов, не интересовался, чем они занимались в гостях и что видели. Ни в этот раз, ни в следующий и ни в какой другой... Пока Кэрри наконец не стало ясно, что все это выдумано ею самой, плоды, так сказать, ее собственной фантазии, которые, по мере того как шли недели, все больше и больше представлялись ей сном. Страшным кошмаром, уже почти забытым... 7 Январь был очень снежным. У тети Лу простуда затянулась, как она выражалась, и ей пришлось перебраться к приятельнице, которая жила в чуть большем городке по соседству. Провела она там четыре дня, и в ее отсутствие Кэрри хозяйничала сама. Мистер Эванс выразил недовольство только один раз, когда сгорела картошка, а вернувшейся домой тете Лу он заявил: - Тебе в жизни не научиться так готовить, как готовит эта девочка. Кэрри потрясла его грубость, но тетя Лу, по-видимому, не обиделась. Она чувствовала себя гораздо лучше, почти не кашляла и, хозяйничая у себя в кухне, тихо напевала. Пришел февраль, и в Долине друидов родился теленок. Появился он на свет воскресным днем, и Кэрри с Альбертом и Ником видели, как это произошло. Корова долго мычала, мистер Джонни, кулдыкая, что-то тихо ей говорил, а когда стали видны маленькие копытца, принялся потихоньку их тянуть. И вдруг их восхищенным взорам предстал на удивление крупный теленок, который через несколько минут поднялся на тонкие, вихляющиеся ножки. Глаза, такие же кроткие и рыжевато-коричневые, как у матери, были опушены у него густыми ресницами. - В жизни не видел ничего более интересного, - заявил потом Ник. - Какая красота! - Только не говори мистеру Эвансу, что ты видел, как родился теленок, - посоветовала Кэрри. - Почему? - Потому. - Но я же видел, правда? И ознобыши у меня почти пропали, - похвастался Ник, - благодаря той волшебной мази, которую мне дала Хепзеба. - Никакая она не волшебная, просто приготовлена из разных трав, - возразила Кэрри, хотя вовсе не была в этом убеждена. - И не говори тете Лу про мазь. Она думает, что тебе помогли те теплые перчатки, которые она подарила. - Я знаю, - ответил Ник и улыбнулся мягкой и радостной улыбкой. - Я так ей и сказал, глупая ты балда. Ты что, считаешь меня дураком? Февраль сменился мартом, и в школу вернулся Альберт. Хотя он был старше Кэрри всего на полтора года, тем не менее уже учился в старшем классе, а иногда мистер Морган, местный священник, занимался с ним индивидуально, ибо он оказался самым способным среди выпускников. Но он вовсе не важничал по этому поводу и отнюдь не пренебрегал обществом Кэрри и Ника даже в присутствии других. Его, по-видимому, не смущал тот факт, что Ник был намного младше его. Появляясь на спортивной площадке начальной школы, он кричал: "Привет, Ник!", словно Ник был его однокашником. - Не понимаю, какое значение имеет возраст людей, - ответил он, когда Кэрри сказала ему, что девочки из ее класса находят это странным. - Люди либо дружат, либо нет. Ник мне друг, и Хепзеба тоже, и миссис Готобед, хотя она совсем старая. Наступил апрель, и Кэрри познакомилась с миссис Готобед. В первый день пасхальных каникул мистер Джонни повел Ника в горы смотреть, как на острове в маленьком озере гнездятся чайки. Они часто ходили на экскурсии, о чем-то без умолку болтая. Иногда Ник понимал, что говорит мистер Джонни, иногда, чтобы подразнить Кэрри, только делал вид, но им всегда было очень хорошо друг с другом, гораздо лучше, чем в ее компании, понимала Кэрри и, хотя не обижалась на них, тем не менее порой чувствовала себя очень одиноко. Альберт сидел в библиотеке, читал, потому что должен был прийти мистер Морган дать ему дополнительный урок по греческому языку, а Хепзеба была занята на кухне, и ей было не до Кэрри. Кэрри притулилась у плиты, притворяясь, будто ей нравится сидеть и размышлять, но Хепзеба все поняла. Подняв глаза от подноса, на который она поставила серебряный чайник, чашку с блюдцем из самого тонкого фарфора и положила несколько ломтиков хлеба с маслом, она сказала: - Что с тобой, мисс? С чего это ты губы надула? Нечем заняться? Тогда пойди посиди с миссис Готобед. Я поставлю на поднос еще одну чашку, и ты сможешь попить чай вместе с ней. - Заметив испуг на лице Кэрри, она улыбнулась: - Не бойся, она не кусается. Миссис Готобед была внизу, в комнате, где Кэрри прежде не бывала: светлая, красивая гостиная с позолоченными стульями и в зеркалах. Одно кресло было придвинуто к камину, в котором шумно потрескивали дрова, и на нем сидела миссис Готобед. Сначала Кэрри не решалась даже посмотреть на нее, но когда наконец подняла взгляд, то увидела не страшную, злую старуху, а просто пожилую даму с высокой прической из серебряных волос и бледным от болезни лицом. Она протянула к Кэрри тонкую руку с пальцами, унизанными слишком свободными кольцами, и сказала: - Садись, девочка. Вот сюда, на табуретку. Дай-ка я посмотрю в твои глаза. Альберт утверждает, что они похожи на изумруды. Кэрри вспыхнула и, выпрямив спину, села на табуретку. - О людях судят не по внешности, а по делам, - заметила Хепзеба. Она поставила поднос на низкий столик и вышла, оставив их вдвоем. Миссис Готобед улыбнулась, и лицо ее сморщилось, как папиросная бумага. - Хепзеба считает, что внешность не имеет большого значения, но она ошибается. Тебе нравится мое платье? На ней было бальное платье, красное, вышитое по корсажу серебряными цветами, с длинной и широкой юбкой. - Очень красивое, - ответила Кэрри, хотя ей показалось странным надевать такое платье днем. Миссис Готобед разглаживала складки на юбке, и шелк тихо шуршал. - Мой муж подарил мне это платье сразу после свадьбы, - сказала она. - Мне купили его в Париже, и я часами стояла перед зеркалом, пока его прилаживали на мою фигуру. У меня была такая тонкая талия, какой, по словам портних, им не приходилось видеть. Мистер Готобед мог обхватить ее, соединив большие и указательные пальцы обеих рук. Ему нравилось покупать мне платья, он купил мне двадцать девять бальных платьев - я прожила с ним двадцать девять лет, - по платью в год, и все они до сих пор висят у меня в шкафу. Каждый раз, когда мне удается встать с постели, я надеваю новое платье. Я хочу успеть до смерти еще раз надеть их все. И пока она рассказывала, ее тонкие руки, не переставая, разглаживали шелк. "Она безумная, - решила Кэрри, - совсем безумная..." - Разливай чай, дитя, - продолжала миссис Готобед, - а я расскажу тебе про мои платья. У меня есть зеленое шифоновое с жемчугом вокруг шеи, голубое парчовое и серое шелковое, отделанное розовыми страусовыми перьями. Оно больше всех нравилось моему мужу, поэтому я приберегаю его напоследок. Он говорил, что в нем я похожа на королеву. Налей мне в чай чуть-чуть молока и, пожалуйста, сложи вместе два кусочка хлеба. Глаза у нее были бесцветные и навыкате. "Как у мистера Эванса", - подумала Кэрри, но, кроме этого, в ней не было ничего, чем она могла бы походить на сестру лавочника. В таком туалете, в этой красивой комнате. - Хотите джема? - спросила Кэрри. - Хепзеба сварила его из черники. - Нет, дитя, спасибо. - Миссис Готобед посмотрела на Кэрри бесцветными глазами мистера Эванса и добавила: - Значит, ты живешь у моего брата? Да поможет тебе бог! Кэрри выпрямилась. - Мне нравится мистер Эванс, - услышала она собственный голос. - В таком случае ты единственная в своем роде. Мой брат - неприветливый, злой и бесчестный человек. А как ты ладишь с моей младшей сестрой Луизой? - Тетя Лу очень милая, - ответила Кэрри. Она посмотрела на унизанные кольцами пальцы миссис Готобед с длинными, похожими на когти ногтями - пальцы держали чашечку из тонкого фарфора - и вспомнила маленькие, красные от воды руки тети Лу, которые мыли посуду, терли полы и чистили картофель. - Милая, но глупая, - сказала миссис Готобед. - Всего боится, иначе давным-давно ушла бы от него. До конца своих дней она будет позволять ему помыкать ею. А тобой он тоже помыкает? Кэрри решительно покачала головой. - И ты его не боишься? В таком случае, пожалуйста, передай ему кое-что от меня. - Она отпила чай и так долго и задумчиво смотрела в огонь, что Кэрри решила, что она забыла про нее. Кэрри успела съесть весь хлеб с маслом и дочиста выскребла блюдечко с джемом из черники, прежде чем миссис Готобед перевела на нее взгляд и заговорила медленно и отчетливо. - Когда я умру, - сказала она, - ты передашь ему от меня, что я его не забыла. Я не забыла, что он мой родной брат, хотя порой бываешь гораздо больше обязана чужим людям. Что я сделала то, что сделала, только потому, что считала это справедливым, а вовсе не для того, чтобы причинить ему зло. - Поставив чашку на стол, она тихонько рассмеялась, а глаза ее заблистали, как блестят под водой бесцветные камешки. - Только обязательно подожди, пока меня положат в гроб. Не то он явится сюда, будет топать ногами и кричать, а у меня на это нет сил. - Помолчав, она спросила: - Ты поняла, что я тебе сказала? Кэрри кивнула, но это была ложь. Она ничего не поняла, но признаться в этом ей было стыдно. Ее смущали и сама миссис Готобед, и ее манера спокойно рассуждать о смерти, словно об отдыхе: "Когда я поеду отдыхать..." Кэрри не могла оторвать глаз от собственных рук, а уши у нее пылали. Но миссис Готобед больше ничего не сказала, и, когда Кэрри наконец осмелилась взглянуть на нее, оказалось, что она лежит в кресле, а голова у нее скатилась набок. Она лежала так неподвижно, что Кэрри засомневалась, не умерла ли она, но, когда вскочила, чтобы бежать и позвать Хепзебу, заметила, что грудь у миссис Готобед мерно колышется, а значит, она просто спит. Тем не менее Кэрри выбежала из комнаты и помчалась через холл в кухню. - Хепзеба! - крикнула она, и Хепзеба подошла к ней, с минуту держала ее в своих объятиях, потом подняла ее подбородок и заглянула ей в лицо. - Ничего не случилось, - заикаясь, сказала Кэрри. - Она заснула. Хепзеба кивнула, ласково погладив ее по щеке, и сказала: - Тогда я, пожалуй, схожу к ней, а ты побудь здесь с Альбертом. - Испугалась? - спросил сидящий у огня Альберт, когда Хепзеба ушла. - Нет, - ответила Кэрри. Но поскольку она на самом деле испугалась, то сейчас рассердилась на Альберта. - Я решила, что она умерла, и все это из-за тебя. Еще тогда, когда мы пришли к вам в первый раз, ты мне сказал, что она умирает. А с тех пор прошло несколько месяцев. - Она умирает, - подтвердил Альберт. - Ты хочешь сказать, что я не должен был говорить тебе об этом? Кэрри сама не знала, что она имела в виду. - Она не должна об этом говорить, - ответила она. - Почему? - удивился Альберт. - Лично для нее это имеет некоторое значение. - Это страшно, - сказала Кэрри. - И она страшная. Похожа на привидение. Надевает все эти бальные платья, зная, что умирает! - Когда она их надевает, они вселяют в нее мужество, - объяснил Альберт. - Ее жизнь когда-то состояла из балов и красивых туалетов, поэтому сейчас, когда на ней бальное платье, ей вспоминается, какой она была счастливой. Между прочим, это я подал ей такую идею. Когда я сюда приехал, я заметил, что она несчастна. Она все время плакала. Как-то вечером она велела Хепзебе показать мне свои платья и посетовала, что уже никогда не сможет их надеть. Почему не сможет, спросил я, и она ответила: зачем, мол, их надевать, раз никто не видит. Тогда я сказал, что мне очень бы хотелось посмотреть. С тех пор всякий раз, когда она чувствует себя сравнительно хорошо, она надевает новое платье, я иду к ней и смотрю, а она рассказывает мне про те времена, когда носила его. По правде говоря, это довольно интересно. Он говорил об этом как о чем-то вполне обычном. Кэрри же, представив себе пожилую больную женщину, одетую в вечернее платье и украшенную драгоценностями, а рядом с ней худенького - кожа да кости - мальчика в очках, никак не могла с ним согласиться. - Смешной ты, Альберт. Не такой, как все, хочу я сказать. Необычный. - А я не хочу быть как все, - заявил Альберт. - А ты? - Не знаю, - пожала плечами Кэрри. Альберт вдруг показался ей таким взрослым, что рядом с ним она почувствовала себя глупой и маленькой. Ей захотелось рассказать ему про то, что миссис Готобед велела передать мистеру Эвансу, и спросить его, о чем, по его мнению, миссис Готобед говорила, но она не могла придумать, как все это изложить, чтобы не показаться ужасно бестолковой. Но тут в кухню ворвался Ник в сопровождении мистера Джонни, и расспрашивать уже было некогда. - О Кэрри, если бы ты только видела! - в возбуждении кричал Ник. - Озеро, а на нем коричневый остров с белыми чайками! Сначала мне ничего не было видно, но мистер Джонни велел мне сесть и ждать, я сидел не двигаясь, и тогда остров словно зашевелился. И коричневым он был вовсе не из-за земли, а потому что на нем, так плотно прижавшись друг к другу, что под ними не видно было травы, сидели тысячи тысяч птенцов. О Кэрри, такого зрелища я еще не видел за всю мою жизнь! Какая красота! - Точно такая же, как в тот раз, когда родился теленок. Или же когда ты на свое десятилетие получил в подарок перчатки. У тебя все красота, - довольно кисло заметила Кэрри. - Ну и что? - Ник был озадачен и обижен. Но вдруг он улыбнулся: - А теперь твоя очередь, да? В будущем месяце твой день рождения! День рождения Кэрри был в начале мая. Мистер Эванс и тетя Лу подарили ей носовые платочки, а мама прислала зеленое платье, которое оказалось тесным в груди и коротким. Тетя Лу предложила подшить платье другим материалом, чтобы удлинить его, но лиф расширить было сложно, поэтому Кэрри немного поплакала, оставшись одна, но не из-за того, что платье нельзя было надеть, а из-за того, что мама не догадалась, как она за это время выросла. По этому поводу она все утро ходила расстроенная, но после занятий, когда они отправились в Долину друидов, настроение у нее улучшилось. Хепзеба испекла пирог с белой глазурью и украсила его двенадцатью свечками, а мистер Джонни сплел из полевых цветов ей на голову целую корону. - Теперь ты майская королева, - сказала Хепзеба. Кэрри была в короне, пока они сидели на солнышке и ели пирог, но ко времени ухода домой цветы немного завяли. Альберт проводил их до насыпи: - Нужно было намочить цветы в священном источнике, - заметил он. - Тогда они никогда бы не завяли. Он говорил, по-видимому, всерьез. - Ты в это веришь? - спросила Кэрри. Альберт пожал плечами. - Хепзеба верит и не верит. Когда она готовит настой из трав, она всегда берет воду из источника, говорит, что с горы бежит чистая вода. Но, по-моему, она считает, что дело не только в этом. Кто знает? Только как-то вечером она помазала водой из источника мою бородавку, и утром, когда я проснулся, бородавки не было и в помине. - То же самое бывает и от сока фасоли, - сказала Кэрри. - Или если помазать слюной натощак. У Ника была бородавка, он каждое утро плевал на нее, и к концу недели она пропала. - То - колдовство, - заявил Альберт. - А наш источник священный. Это совсем другое дело. - Хочешь сказать, что он считается священным с незапамятных времен? - засмеялась Кэрри, стараясь показать, что не верит в эти басни. - То же самое говорит и тетя Лу, но она у нас немного с приветом. - По правде говоря, не знаю, - пожал плечами Альберт. - И никто не знает. Только когда-то здешние места считались священными. И не только лес, но и вся гора. Там ведь нашли руин