ба вернулись. -- Спусти флаг,-- приказал капитан боцману, после чего отрезал от древка материю, обернул вокруг мачты и приколотил гвоздями. Полярники стояли без шапок с глазами, полными слез. Капитан от волнения не мог произнести ни слова, лишь сделал знак покинуть корабль. Вслед за матросами сошел Геник, после него доктор, лейтенант, помощник и, наконец, сам де Амбрие. Согласно морскому обычаю командир покидает судно последним. -- А теперь милости просим на корабль!..-- с гневом произнес Геник, погрозив кулаком в сторону неприятельского лагеря. Надо было не мешкая уходить. Некоторые моряки даже побежали. Через четверть часа они уже были возле своей флотилии. Обернулись, бросив последний взгляд на очертания "Галлии". В этот момент лед затрещал, задвигался. Густое облако окутало корабль, вверх взметнулось пламя. Раздался оглушительный взрыв. Когда облако развеялось, на том месте, где стоял парусник, осталось зеленоватое пятно. Обломки "Галлии" поглотил образовавшийся провал. Конец второй части Часть третья ЛЕДЯНАЯ ГЕЕННА ГЛАВА 1 Превращения капельки росы.-- Как образуются "айсберги".-- На Север! -- Все хорошо, слишком хорошо.-- Полюсы холода. У экватора капелька росы дрожит и сверкает на лепестке икзоры. На цветок летит стрекоза и своим прозрачным крылышком сбрасывает капельку в ручей. Из ручейка капля попадает в маленькую речку, потом в большую и, наконец, в океан. Спустя некоторое время горячий солнечный луч превращает капельку в атом пара, частичку облака, гонимого южным ветром к областям дальнего Севера. Там капельку подхватывает мороз, и она превращается снежинку. Снежинки, соединяясь, укрывают околополярные страны на долгие месяцы, пока не пригреет солнце и не превратит их в капельки воды. Налетевший студеный ветер превращает капельки в ледяные кристаллики. Кристаллики сливаются с ледником и вместе с ним возвращаются в океан. Но процесс этот длительный. Капелька может пробыть в ледяном плену сотни, а то и тысячи лет. По сути дела, ледник -- это не что иное, как громадная, промерзшая до дна река. Постепенно ледник спускается к глубинным водам, но так медленно, что движение его совсем незаметно. В конце концов он достигает моря и начинает давить на его ледяную поверхность. Лед долго не поддается, но потом с треском ломается. Море вскипает, бурлит, затем успокаивается, и ледяные глыбы свободно плывут по течению. Размеров они гигантских, нередко достигают двух тысяч метров в длину. Это и есть айсберги -- плавучие горы пресного льда... Прошли сутки после того, как де Амбрие скрепя сердце взорвал свой прекрасный корабль. Флотилия лодок, которые тащила буксирная шлюпка, шла вдоль южного края льдины. Вдали, на юге, волновалось свободное море с плавучими льдинами, направлявшимися к заливу Робсона. Ничто не мешало нашим путешественникам плыть в более теплые места, но, верные себе все, до последнего матроса, французы двигались в противоположном направлении. Какая нелепость -- идти на Север, не имея ни провианта, ни вообще самого необходимого! Настоящее самоубийство! Допустим даже, путешественники доберутся до полюса. Но смогут ли вернуться назад? Очевидно, у капитана были на сей счет свои соображения, иначе он согласился бы на предложение Прегеля и не взорвал любимую "Галлию". Шлюпка шла вперед, таща за собой "шлейф"... Как не походила эта новая "Галлия" на прежнюю, ту, что погибла! Она имела всего десять тонн водоизмещения и не могла смело смотреть в лицо опасности. Судьба ее была неопределенна, надежды на успех сомнительны... Издалека доносился гул, похожий на гром. Но небо было ясно, молнии не сверкали. Лодки качались на волнах, прыгали как пробки, к ужасу собак, которые зловеще выли. Оглушительный грохот ломавшегося льда приводил в отчаяние даже самых спокойных. Вдруг огромная льдина рухнула и образовала проток шириной чуть больше километра. -- Я знал, что пройдем! -- вскричал де Амбрие.-- Вперед! Вперед!.. На Север!.. Скажи, Фриц, как работает машина? -- Превосходно, господин капитан! -- ответил машинист.-- Ручаюсь, не подведет. -- Ладно. Рулевой! Смотри в оба! Шлюпка вошла в проток, искусно лавируя между айсбергами. Это было двадцать восьмого марта на широте восемьдесят четыре градуса и долготе -- сорок градусов по парижскому меридиану. До полюса оставалось шесть градусов, то есть немногим больше шестисот километров. Ведь это сущие пустяки. Но при нормальных условиях. Когда нет ни провалов, ни снега, ни льда. Как бы то ни было, французы решили идти вперед. Тем более что перед ними появились свободные воды. В общем, как сказал Дюма, все шло хорошо, даже слишком хорошо. Больше часу шлюпка плыла по тихим водам протока, огибавшего желтоватые скалы, тянувшиеся нескончаемой цепью к северу. Эти земли соединялись с теми, которые открыл Локвуд. -- Похоже на материк,-- заметил вполголоса капитан, обращаясь к доктору, и передал ему подзорную трубу. -- Вполне возможно,-- ответил тот.-- Не исключено, что это продолжение Гренландии. Разве не может эта датская колония тянуться до самого полюса? -- Было бы неплохо! -- Что вы имеете в виду, капитан? -- Попадись нам опять ледяное поле, мы могли бы продолжить путь на полозьях. -- Вы рассчитываете снова попасть на ледяное поле? -- невозмутимо спросил Бершу. -- Надо быть готовыми ко всему, даже к самому худшему. Впрочем, это лишь мое предположение, притом весьма сомнительное. -- Тем лучше, ведь припасов у нас всего на два месяца. -- Если воды будут и дальше оставаться свободными, через неделю мы окажемся на полюсе. -- Это конечно, прекрасно, но до конца зимы пока далеко... А на полюсе еще холоднее. -- Ах, Бершу! Плавал ты много, а до сих пор не знаешь различия между геометрическим полюсом земного шара и полюсом холода... или, вернее, полюсами холода. Вспомни-ка: согласно новейшим исследованиям, полюс сам по себе не является самым холодным местом на нашем полушарии. -- Разумеется, капитан. Я совершенно забыл, что и магнитный полюс в значительной мере удален от него. -- Физики, проведя довольно сложные подсчеты, определили, что первый полюс холода находится в Сибири на семьдесят девятом градусе тридцати минутах северной широты и сто двадцатом градусе восточной долготы. -- А тот, что интересует нас, должен находиться на семьдесят восьмом градусе северной широты и девяносто седьмом градусе западной долготы. -- Вот дьявол! Выходит, он уже пройден, мы ведь находимся сейчас на восемьдесят четвертом градусе северной широты. -- Кстати, здесь температура немного выше. -- Но между географическим и магнитным полюсами разница целых двенадцать градусов, а это очень много. -- И все-таки почему же море не освободилось ото льда, как на шестьдесят восьмой параллели? Ведь здесь температура выше, чем в Архангельске или Рейкьявике. -- По-моему, Бершу увлекся,-- иронически заметил доктор. -- Позволь объяснить тебе, любезный, что цифры семьдесят девять и семьдесят восемь градусов немного произвольны,-- вмешался капитан.-- Американский полюс холода, например, находится почти посередине воображаемой линии, связывающей географический полюс с магнитным. Нерс, Кэн[75], Мак-Клюр[76] и Грейли зимовали на широте, очень приближенной к этой точке. Они думали, что так можно найти свободное ото льда морское пространство или, по крайней мере, рассчитывали, что температура там будет несколько выше. -- И вы, капитан, очень надеетесь найти эти свободные воды? -- Да, иначе мы не были бы здесь. Но нужно учесть, что во время нашей зимовки льдина описала огромный круг и отбросила нас к восемьдесят шестому градусу. Но совершить такой маневр она могла, только плывя в свободных водах, и это при температуре минус сорок пять градусов! А сегодня -- всего минус девять. Значит, в окрестностях полюса температура будет выше, чем в местах нашей зимовки. И, как будто подтверждая слова де Амбрие, температура перестала падать, оставаясь стабильной. Фарватер был свободен, и, если бы не многочисленные айсберги, вельбот мог бы продвигаться на полной скорости. Но следовало проявлять чрезвычайную осторожность, чтобы не столкнуться с подводной частью ледяных гор, так что скорость пришлось ограничить. Однако, хоть и медленно, суденышко все же неуклонно двигалось вперед и через три дня достигло восемьдесят шестого градуса северной широты. Наступило первое апреля. Итак, французская экспедиция опередила на один градус сорок минут англичанина Маркхама и на один градус тридцать семь минут лейтенанта Грейли и Локвуда, которые достигли восемьдесят третьего градуса двадцати трех минут. Несмотря на потерю корабля, тяжелые лишения и острую нехватку продовольствия все -- от офицеров до матросов -- не унывали и были полны бодрости и надежды. Все были веселы и довольны, за исключением боцмана Геника, его озадачил разговор капитана с Бершу, который он слышал. Старый бретонец не раздумывая отправился завоевывать полюс. Переносил безропотно лишения и невзгоды. Он готов был на любую жертву, только бы экспедиция увенчалась успехом. И вдруг оказывается, что по соседству с Северным полюсом есть еще три. Какой же из них настоящий? Капитан, конечно, знает, куда идти. И все-таки есть тут над чем задуматься честному моряку, пусть даже бретонцу и боцману. ГЛАВА 2 По каналам.-- Ни в плену, ни на свободе.-- Умеренная температура.-- Подводный камень из мяса и костей.-- Битва с моржами.-- Опасность.-- Плен.-- Два вождя. Вопрос о Северном полюсе -- сложный и трудный, пожалуй даже неразрешимый. Сколько споров возникло вокруг него! Они то разгорались, то утихали, на время выйдя из моды, то вспыхивали с новой силой. Разрешить их, видимо, может только счастливый случай, никакие экспедиции тут не помогут. За примерами ходить недалеко: в 1608 году Гудзон[77] на "Гонвеле", маленьком суденышке в восемьдесят тонн водоизмещением, с двенадцатью матросами и одним юнгой достиг восемьдесят первого градуса тридцати минут северной широты. Двести шестьдесят восемь лет спустя, в 1876 году, английский капитан сэр Джордж Нерс, располагая двумя мощными кораблями с шестьюдесятью матросами на каждом, остановился на восемьдесят втором градусе двадцати минутах, не превзойдя старика Гудзона даже на один градус. За пять лет до этого американец Галль довел свой "Полярис" до восемьдесят второго градуса шестнадцати минут, то есть на четыре минуты ближе того пункта, куда заходил "Алерм" сэра Джорджа Нерса. А между тем экспедиция последнего была великолепно оснащена. В 1860 году американец Хейс на небольшом судне совершил очень удачную экспедицию, включавшую в себя успешную поездку на санях. С помощью оригинальных выводов, подкрепленных опытами, Хейс подтвердил гипотезу о свободном море около полюса. Капитан Нерс, потерпев неудачу на льдах пресловутого Палеокристаллического моря, сделал поспешный вывод о невозможности достичь полюса через пролив Смита. Скромность не входит в число английских добродетелей, поэтому Нерс утверждал, что Палеокристаллическое море достаточно древнее и просуществует еще много веков. Кто-то из двоих ошибался -- либо он, либо Хейс; по мнению англичан конечно, Хейс; по мнению Джона Булля -- американец. А вот лейтенант Грили, тоже американец, в 1882--1884 годах взял реванш. Он не встретил вековых преград, описанных сэром Джорджем Нерсом. Палеокристаллическое море как таковое не существовало. И если сэр Джордж Нерс был в свое время прав, то пятнадцатью годами ранее Хейс тоже был прав. Оказалось, полярное море в какие-то периоды замерзает, а потом освобождается от льда. Вопрос так и остался открытым. У наших путешественников были все основания считать, что море окажется свободным и удастся добраться до полюса, хотя впереди много препятствий и всевозможных опасностей. Каналы, по которым плыла флотилия, были извилисты, и приходилось лавировать между острыми ледяными выступами, порой сглаживая их топорами. С наступлением темноты флотилия останавливалась. Все выходили на берег, ставили большую палатку и, поужинав половиной порции, забирались в спальные мешки. - Это еще цветочки,-- говорили бывалые китобои. - Ягодки впереди. Погода стояла вполне сносная: днем -- минус восемь градусов, по ночам -- они теперь были очень короткими, -- двенадцать -- тринадцать. Единственное, что досаждало,-- это недостаток провизии. Пятого апреля путешественники достигли восемьдесят пятого градуса трех минут северной широты. В полдень проводили наблюдения за солнцем, затем обедали, потом снова в путь. Уже три дня самые меткие стрелки были начеку, выслеживая добычу, которая пополнила бы запасы продовольствия и обеспечила ужин. Но поблизости не встречалось никакого зверья -- все мускусные быки, лисы и белые медведи словно вымерли. Правда, один раз заметили лису, охотившуюся за полярным зайцем, но промахнулись. -- Раскройте-ка глаза пошире! -- сказал доктор, никогда не теряющий надежды.-- Вы внимательно смотрите влево и вправо по борту, но забываете смотреть вперед, что является непростительной ошибкой. -- Чертовщина! -- вдруг громко закричал боцман Геник.-- Впереди риф! -- Назад! -- тотчас скомандовал капитан, ничего, правда, не увидевший, хотя он и стоял у штурвала, следя за фарватером. Механик не успел завести мотор, и киль шлюпки на что-то наткнулся. Так как судно шло на средней скорости, удар получился не слишком сильным, но вполне достаточным для того, чтобы сбить с ног тех, кто стоял на палубе. Посыпался целый град ругательств на разных диалектах. Через несколько минут все вновь обрели равновесие. Де Амбрие очень беспокоился, что шлюпка дала течь, но, к счастью, будучи очень прочной, она выдержала столкновение. Объект, на который налетела лодка, был очень странным -- полудряблым, полутвердым, природу его определить было очень трудно. Надо сказать, что он больше заинтриговал, чем встревожил полярников, быстро успокоившихся, убедившись, что шлюпке не грозит опасность. -- Что бы это могло быть? -- спрашивали моряки друг у друга. Вдруг из глубины донесся протяжный рев и вода стала красной. -- Черт возьми!..-- вскричал Дюма.-- Да тут зверь подвернулся! -- Морж!..-- подтвердил Геник.-- Мы задавили его. -- Мясо! -- Да, по крайней мере, тонн десять жира, сала и мяса. -- Надо бы посмотреть,-- сказал Плюмован, любопытный как все парижане, которые готовы стоять открыв рот при виде раздавленной собаки, побитой лошади или пролетающего мимо чижа. Ужиук с лихорадочно блестевшими глазами, оскалив зубы, пронзительно закричал. Этот вопль был похож на протяжный низкий вой, заканчивающийся чем-то вроде лая: -- Ау-у-у-ак! -- Дьявол его побери, да это же крик моржа,-- сказал китолов баск Элимбери. -- Точно,-- подтвердил Геник, уже справившийся с волнением, обнаружив, что риф оказался из плоти и крови. Сиеста моржа, спокойно спавшего на воде, была внезапно прервана ударом обшитого сталью "волнореза". -- А может, зверь не один,-- заметил Дюма, вскидывая карабин. И, как будто в подтверждение его слов, со всех сторон раздались звуки какой-то варварской музыки, исполняемой невидимыми виртуозами. -- Это прямо органная труба,-- сказал Плюмован, всегда готовый ввернуть какую-нибудь шутку. -- Возьми-ка лучше ружье, раскрой глаза и закрой рот на два замка, и хватит корчить из себя попугая,-- недовольно пробурчал боцман, размахивая топором. -- А вы,-- закричал Геник остальным матросам,-- прекратите стрелять в эти туши! У них же слой жира шесть дюймов толщиной. Стреляйте прямо в пасть. Ну-ка, прорежем ряды противника! -- Отлично, Мишель, мой мальчик,-- сказал он баску, который только что одним ударом отхватил плечо самому наглому зверю.-- И ты, Гиньяр, не зевай! -- Дюма! На помощь, старина! Бедняга Гиньяр... Это был голос Плюмована, сражавшегося с моржом, который только что ударом клыка от бедра до колена распорол меховые штаны нормандца. Гиньяр упал, потеряв равновесие, а Плюмован безуспешно разряжал в зверя свой карабин. Ситуация была критической, к тому же монстр принялся сильно трясти лодку. Кок, не теряя ни минуты, вставил оба ствола своего великолепного карабина в пасть нападавшему и сделал подряд два выстрела. -- Вот тебе, попробуй-ка этого, приятель. Средство мгновенно подействовало. Как справедливо заметил Геник, животные, покрытые двадцатисантиметровым слоем жира, были почти неуязвимы. Пули не проникали глубоко в плоть и не приносили врагу видимого вреда. Нужно стрелять в глаза или, как это делал повар Дюма, в раскрытую пасть. Морж, с которым только что расправился кок, проглотил целый огненный столб. Он конвульсивно дернулся, ослабил хватку и громко зафыркал, отпрыгнув назад. Изо рта показалась кровавая пена, и зверь камнем пошел ко дну. -- Эй, Гиньяр, нога в порядке? -- спросил Дюма, вновь заряжая карабин. -- Гиньяр не ранен,-- ответил за нормандца позеленевший от страха Плюмован. -- Счастливо отделался на первый раз. -- Спасибо, Абель, зверюга была уж больно злая. -- Вот дьявольщина, они опять появились! Моржи, которые до этого нападали разрозненно, казалось, договаривались о массовой атаке. К счастью, они не обращали никакого внимания на лодки с собаками и продовольствием. Возбужденные присутствием людей, взбешенные выстрелами, они всю свою ненависть обрушили на шлюпку с экипажем, который приготовился серьезно защищаться. Животные внезапно отступили, как будто беря разбег, образовали правильный круг, так что лодка оказалась в его центре, и бросились вперед в удивительном порядке. Они издавали громкие угрожающие звуки, били по воде ластами и приближались все ближе и ближе. Капитан, серьезно обеспокоенный атакой неустрашимых тактиков, взглянул на сохранявший хладнокровие экипаж, готовый отразить нападение. Де Амбрие приказал стрелять только в упор, а если карабины разряжены, пустить в ход топоры. Громкие крики, дикий вой и свирепое фырканье заглушили его голос. Круг превратился в овал, полностью охватывающий шлюпку. Моржи, плотно прижавшись друг к другу и высунув из воды усатые морды с огромными клыками, образовали две живые баррикады. На борту все молчали, ожидая атаки разъяренных зверей. И вдруг нападавшие наполовину выскочили из воды. Некоторые из них буквально врубились в металлическую обшивку, которая срезонировала и застонала. Не растерявшись при виде горящих от ярости круглых глаз и раскрытых пастей, из которых вырывался горячий пар, моряки стреляли вовсю. Было что-то странное и ужасное в этих закрывающихся ртах, глотающих пули вместе с густым дымом. На мордах животных застыло выражение растерянности от полученного шока. Эти удивительно живучие звери погибали не сразу. Бывало, что наполовину мертвый морж с разбитой головой, не ослабляя хватки, висел на лодке, зацепившись за борт клыками, рискуя опрокинуть ее. Чтобы освободиться от него, приходилось обрубать клыки топорами, и из стальной обшивки выбивались снопы искр. Схватка была короткой, но страшной. Матросы, понимавшие, что они борются за свою жизнь, показывали чудеса смелости. Какое-то время казалось, что шлюпка вот-вот перевернется, но последним решительным усилием, хорошенько поработав топорами, матросы освободили все-таки мини-"Галлию" от побежденных противников. Оставшиеся в живых звери, охваченные паникой, быстро покидали поле брани, ныряя в красную от крови воду. Они отплыли метров на пятьдесят, вновь показались из воды, разевая пасти и протяжно воя, и затем совсем исчезли из виду, выразив свое бесполезное возмущение. К счастью, среди команды серьезно пострадавших не было. Лишь несколько ссадин и несильных контузий. Как шутливо заметил парижанин, больше всех пострадали штаны Гиньяра. К сожалению, в результате этой славной битвы запасы продовольствия пополнить не удалось. Убили, вероятно, штук пятнадцать моржей, которые весили не менее пяти тонн, но все они пошли ко дну. Матросы опять остались без пищи. Оставалось надеяться, что произойдет нечто непредвиденное и удастся что-нибудь раздобыть. Вдруг раздался крик Ужиука, вместе с собаками сидевшего в плоскодонке. Он изо всех сил тащил из воды огромную уду, которая то появлялась над поверхностью, то исчезала. Видимо, эскимос звал на помощь. Какое-то время Геник за ним наблюдал, а потом разразился громким хохотом. -- Ты что, старина? -- удивился капитан. -- А наш эскимос не дурак! Покуда мы тут сражались, он позаботился о своем брюхе. -- Думаешь, он... -- Он поймал гарпуном моржа, а вытащить не в состоянии. Дюма может ему помочь. -- Каким образом? -- Очень просто. Как только морж высунется из воды, надо выстрелить ему в глаз. А Тартарен -- стрелок меткий. -- Я так и сделаю, Геник,-- сказал кок, подходя с заряженным ружьем. Он прицелился в глаз моржу, когда тот высунулся из воды, и выстрелил. Морж скрылся, и в тот же миг эскимос издал радостный вопль. Ему удалось удержать мертвого зверя. На глубине примерно восьми-девяти метров. Гарпун крепко впился в тело, и теперь уже не составляло никакого труда вытащить добычу на лед, к счастью, достаточно крепкий, чтобы выдержать тушу. Ужиук, торжествуя, принялся потрошить животное, приговаривая: -- Ужиук -- великий вождь, он хочет есть. -- Черт возьми! -- вскричал Дюма.-- Я тоже великий вождь, ведь это я убил моржа. ГЛАВА 3 Приметы весны.-- Появление арктических птиц.-- Молочный суп.-- Восемьдесят седьмой градус северной широты.-- Облака.-- Ложное солнце.-- Буря.-- В осаде.-- Холод.-- На горизонте замерзшее море. Вопреки ожиданиям, столбик термометра все время держался на отметке десяти -- двенадцати градусов ниже нуля. Бывавшие в Баффиновом заливе китобои не переставали удивляться такой умеренной температуре. По мере перемещения лодок на север морской горизонт становился все шире. Протоки среди льда превратились в настоящие реки, устремленные к северо-востоку, где по-прежнему вырисовывались очертания высоких, покрытых голубоватым льдом скал. То и дело в вышине появлялись гагары, утки и другие морские птицы, летевшие с юга на полюс. Вестники весны. Не служило ли это доказательством того, что на юге теплее? -- Такая жалость, что нет у меня ни охотничьего ружья, ни дроби,-- заметил Дюма. -- До чего же вы кровожадны! -- воскликнул парижанин.-- Неужели вам не жаль этих бедных птичек? Ведь мы и так сыты: ваш молочный суп был вчера просто восхитителен. Фарен не шутил. Кок ухитрился накануне раздобыть молока, и это под восемьдесят шестым градусом северной широты. Дело в том, что пойманный Ужиуком морж оказался самкой. Повар вырезал у нее вымя, вылил в ведро молоко и приготовил очень вкусный суп с сухарями. Тушу разделали, и съестные припасы, ко всеобщей радости, значительно увеличились. Седьмого апреля путешественники достигли восемьдесят седьмой параллели. До полюса оставалось всего триста километров. Итак, оказалось, доктор Хейс прав: у полюса море свободно ото льда. Все радовались и веселились, только капитан был задумчив и внимательно вглядывался в горизонт с северной стороны, где собирались кучевые облака, такие же, как на юге. По крайней мере, раз десять поглядел он на быстро падавший барометр. Облака на юге сгущались. С севера дул умеренно теплый ветер, а с юга -- резкий, холодный. "Какой же восторжествует?" -- с тревогой спрашивал себя де Амбрие. Во всяком случае, лодки лучше убрать. Пришлось искать убежище. Капитан велел взять курс на скалы, отыскал там небольшую бухточку для флотилии и приказал вытащить лодки на лед. И тотчас же все небо заволокло тучами, ветер крепчал, пенились волны, неизвестно откуда приплыли льдины. В довершение ко всему появилось ложное солнце. Теперь и матросы поняли, что близится буря, разбили палатку и принялись быстро устраивать лагерь. Лодки перевернули вверх килем, а шлюпку положили на бок и прикрыли брезентом. Стемнело. За неимением топлива зажгли спиртовые лампы, очень искусно устроенные, способные почти постоянно снабжать людей теплом. Лампа представляла собой металлическую коробку цилиндрической формы примерно тридцати сантиметров в диаметре. В основании был расположен резервуар со спиртом и фитилями. Когда аппарат не работал, все это плотно закрывалось, чтобы помешать испарению жидкости. Сбоку просверлены круглые отверстия для создания тяги, была еще своеобразная подставка, заменяющая крючки, на которые обычно подвешивали лампы. Благодаря этой подставке лампу можно было поднимать почти на метровую высоту, и получалось что-то вроде обогревателя, который одновременно давал тепло и служил печкой -- вещь для полярников просто незаменимая, шла ли речь о том, чтобы растопить снег для приготовления чая или кофе или просто создать уютную атмосферу в мрачном жилище зимовщиков. С тех пор, как задул южный ветер, показания термометра и барометра не менялись. Но вот однажды температура буквально за два часа упала до минус двадцати градусов. -- Завтра жди мороза, от которого могут схватить простуду даже тюлени,-- заметил боцман. -- Несчастные животные,-- жалобно вздохнул Плюмован. -- Кто, тюлени? -- Да не только, Геник. Твои слова заставили меня подумать о пташках, которые вчера устроили нам настоящий праздник. Помните, как они радостно кружились вокруг, так что я совсем было подумал, что мы находимся в Тюильри или Люксембургском саду. Боюсь, что этот проклятый мороз убьет их. -- Что поделаешь, значит, так тому и быть,-- вмешался повар Дюма. -- Эх ты, каннибал! -- Ты не понял меня, я люблю животных... -- И я,-- закричал провансалец, обнажая в широкой улыбке зубы настоящего людоеда.-- Я их люблю, может, даже больше, чем ты, только я люблю их желудком, это ведь дело вкуса. -- В самом деле, парижанин, не слишком убивайся о бедных воробышках, ведь это инстинкт их подталкивает,-- вновь заговорил Геник.-- Инстинкт загнал их так далеко. Они, видно, подумали, что зиме конец. У нас тоже иногда бывает ложный прилет ласточек. Снаружи бушевала буря и валил снег. Скоро палатку засыпало, и стало нечем дышать, так что приходилось время от времени ее проветривать, раздвигая края. Матросы аккуратно раскладывали вещи, ведь пребывание здесь могло продлиться гораздо дольше, чем предполагалось вначале. Жизненное пространство оказалось настолько небольшим, что, когда сложили все мешки, оружие и тюки с провизией, для людей места просто не осталось. Разместились кое-как, сидя на баулах, поджав ноги по-турецки. Устроившись между двумя рядами тюков, которые служили одновременно и диванами, и кроватями, и коврами, перед лампой, на которой подрагивало блюдо, пахнущее "ароматно" моржовым жиром, восседал повар Дюма, готовивший ужин. Освещение оставляло желать лучшего -- в спешке не хватило времени, чтобы установить электрический аппарат. Кок, нуждаясь в дополнительном источнике тепла, зажег вторую лампу. Стало ненамного светлее, но заметно потеплело. Только что вернулись двое часовых, охранявших лодки. Бедняги побелели от инея, а их одежда стала твердой, как камень. Термометр показывал минус двадцать шесть. Время от времени слышался леденящий кровь волчий вой или рычание медведя, вышедшего на охоту. Животные, испытывая сильный голод, почуяли стоянку человека и теперь бродили вокруг перевернутых шлюпок. Только выстрелив или, как говорили матросы, "подпалив им усы", можно было заставить их отступить. Да, сейчас приходилось лишь сожалеть о просторных и удобных каютах погибшей "Галлии", об электрических фонарях, калорифере, теплых гамаках и еще стольких необходимых вещах. После ужина пришлось сымпровизировать освещение не только для того, чтобы часовые легко могли найти обратный путь, но и для того, чтобы отпугнуть диких животных. Консервная банка, пол-литра моржового жира, хорошенько растопленного на спиртовке, фитиль из канатных волокон, и вот уже готов ночник, при свете которого можно кое-что разглядеть. Это примитивное сооружение и подвесили с помощью медной проволоки к потолку палатки. Из-за испарений воздух в помещении был настолько спертым, что люди с трудом различали друг друга, двигаясь как тени в густом тумане, Светильник постоянно мигал и походил на луну, окруженную светящимся ореолом. На внутренних стенках палатки, влажных, словно после дождя, капельки сконденсированной воды образовали тонкую ледяную корку. Моряки устраивались на ночлег. Меняли промокшее белье и забирались по трое в спальные мешки. Не очень-то удобно, но что поделаешь... Мало-помалу все засыпали тревожным, полным кошмаров и неприятных видений сном. Мороз все усиливался, и ветер продолжал дуть с неимоверной силой, В полночь с поста возвратился Плюмован вместе с полузамороженным Гиньяром, который говорил, клацая зубами: -- Собачий холод! Я своего носа вообще не чувствую. -- Ладно уж, иди давай, не задерживайся. Не беспокойся -- твой нос на месте. Побелевший кончик носа Гиньяра был похож на тыквенное семечко. -- Потри-ка мне его снежком,-- попросил Констан Гиньяр парижанина. Кровообращение вскоре восстановилось. Нормандец, перед тем как залезть в мешок, где уже спал, безмятежно похрапывая, Дюма, пошел разбудить Геника и Германа, которые должны были сменить их на посту. Но вместо того, чтобы исполнить свое намерение, окоченевший, стучавший зубами Констан, ошалев от стремительного перехода от сильного холода к теплу, полез в спальный мешок и плюхнулся животом прямо на физиономии боцмана и машиниста. Старый бретонец, отличающийся довольно вспыльчивым характером, в ужасе проснулся от столь неожиданного вторжения. -- Чтоб разорвало того негодяя, который... -- Это я, господин боцман, пора становиться на вахту. -- А, черт тебя возьми, паршивец, да кто же так будит? -- Извините, господин Геник, я нос отморозил. -- Идиот проклятый, и это мешает тебе нормально видеть! Ладно, закрывай свой рот и полезай спать. Назавтра ураган все еще бушевал, но снег перестал идти и температура опустилась до минус тридцати. Вдали, насколько хватал глаз, все было укрыто снежным ковром, слившимся с горизонтом. Льдины, тоже в белом уборе, гонимые ураганом, с шумом налетали одна на другую. Всю ночь матросы крепко спали. К утру снег перестал валить, но ураган все еще бушевал, температура понизилась до тридцати градусов. Протоки, еще недавно широкие и просторные, становились все уже. Казалось, льдины штурмуют скалистый берег. После короткой оттепели снова наступила зима. Исчезли перелетные птицы, не резвились на солнце тюлени, лишь выли голодные волки да рычали медведи, бродившие с пустыми желудками после зимней спячки. Так прошли восьмое, девятое, десятое и одиннадцатое апреля. Буря не унималась ни на минуту. Ветер сшибал с ног, и из палатки вылезали на четвереньках. Не загораживал палатку покрытый толстым слоем снега откос, ее снесло бы, как щепку, вместе со съестными припасами. Среди приборов, взятых с собой капитаном, был анемометр -- для измерения силы ветра. Его поставили перед палаткой, рядом с термометром, и вели наблюдения. Восьмого и девятого апреля скорость ветра достигла ста километров в час; десятого она значительно увеличилась. Правда, снег перестал идти и прояснилось. К вечеру появилось северное сияние, ослепительно яркое. Оно предвещало прекращение урагана и сопровождалось заметным повышением давления, зато температура еще больше понизилась. Одиннадцатого числа в шесть часов утра было двадцать девять градусов, море на обозримом пространстве замерзло. Два дня подряд моряки вытаскивали из-под снега лодки и приводили все в порядок. На сей раз вельботы и плоскодонку поставили на сани, а под шлюпку подвели полозья. Людям предстояло все это тащить. И по каким дорогам! Ценой каких усилий и трудов! Вместо того чтобы покорять неведомые моря, им предстояло вместе с собаками тянуть бечеву. Но никто не роптал, не жаловался. Всеми любимый капитан приказал: -- Вперед... за родину!.. И матросы дружно ответили: -- Вперед!.. Да здравствует Франция!.. ГЛАВА 4 По поводу саней.-- Рабочий костюм.-- Парижанин сравнивает себя с жуком, попавшим в деготь.-- Люди и собаки везут сани.-- Тише едешь -- дальше будешь. Во время зимовки капитан и офицеры занялись изучением методов исследования полярных стран. Перечитав все труды Кэна, Хейса, Мак-Клинтока[78], Нерса, Галлема, Пейера[79], Грили и других предшественников, де Амбрие, как и они, пришел к выводу, что без саней полярной экспедиции не обойтись. Даже лодки по снегу приходится везти на санях. Вопрос только, кто их должен тащить: люди или собаки. Одни исследователи считают, что люди, мало ли что могут выкинуть собаки. Нельзя, однако, не учитывать инстинкта гренландских собак, их мускульной силы и удивительной выносливости. Де Амбрие поразмыслил и решил объединить людей и собак. Вопрос о съестных припасах, после того как убили моржа, пока никого не тревожил. Прежде чем скомандовать отправление в путь, капитан распорядился переодеться всем в дорожные костюмы, облегченные по сравнению с обычными. Чтобы во время ходьбы люди меньше потели и не простужались. Так называемый "облегченный" костюм состоял из толстого фланелевого жилета, двух шерстяных рубах, длинной вязаной фуфайки на фланелевой подкладке, шерстяного свитера, толстых шерстяных штанов, двух пар чулок до колен и норвежских теплых сапог из парусины, на фланелевой подкладке, с войлочными подошвами и широкими голенищами, чтобы заправить в них штаны. На голове -- шапка с наушниками и башлык с передвижным забралом, его можно было надвинуть на рот и нос. Две пары толстых перчаток защищали от холода руки. На остановках поверх всего матросы надевали длинные шубы. Можно было легко предположить, что человек, так смешно и неуклюже одетый, почти неспособен двигаться и свалится буквально через несколько шагов. Именно так думали моряки, с шутками облачаясь в громоздкие доспехи, в которых они больше всего напоминали жирных тюленей. Подобный внешний вид, естественно, сильно развеселил их. Доктор, одетый как и все, впрягся было в работу, но, услышав смешки матросов, остановился и возразил: -- Эй, шутники, подумайте-ка о морозце ниже тридцати, который теперь будет кусать нас еще сильнее, ведь мы больше не защищены скалой. Вы прекрасно знаете, что малейшего ветерка достаточно, чтобы сделать даже небольшой холод почти непереносимым. Я думаю, что дальше нам будет еще труднее. -- Извините, доктор,-- сказал парижанин, который, смешно растопырив руки и расставив ноги колесом, стал похож на кувшин и принялся еще больше преувеличивать свою и без того нелепую походку. -- Я чувствую себя таким неповоротливым, ну прямо вылитый майский жук, угодивший в деготь. -- Иди, иди, болтун, и береги нос! -- Спасибо за совет, господин доктор, но я, несмотря на все свое уважение к вам, думаю, что нос, так же как и его счастливый обладатель, уже акклиматизировались и бояться нечего. Больше того, я, кажется, способен работать засучив рукава и тянуть сани в одиночку. -- Побереги-ка силы, они тебе еще очень пригодятся. -- Еще раз спасибо, доктор, но, кажется, у меня энергии прибавилось и я стал переносить мороз как настоящий эскимос. -- Ну что ж, тем лучше, но все же расходуй свои силы и энергию рационально. Громкая команда, отданная Геником, прервала разговор. -- Свистать всех наверх! -- прямо как на борту закричал боцман. Услышав бодрый голос командира, доктор подумал, что сморозил глупость, сказав Плюмовану, что приспосабливаемость к окружающей среде уменьшается с течением времени. Вот и боцман Геник доказывает совсем обратное. Де Амбрие подозвал боцмана и велел передать матросам: -- Первые сани повезут один офицер и шесть матросов: Бершу, Пантак, Геник, Легерн, Итурриа, Элимбери. А также восемь собак. Вторые -- Вассер, лейтенант, Гиньяр, Курапье, Монбартье, Бедаррид, Кастельно и Бигорно. Собак -- восемь. Третьи, самые легкие,-- доктор, Плюмован, Дюма и четыре собаки. Боцман приказал всем занять свои места. Офицеры наравне с матросами и собаками взялись за бечеву. Все было готово, и ждали только сигнала. Шлюпка, или "адмиральский корабль", как ее в шутку окрестили матросы, стояла позади саней. При ней были трое: капитан и два машиниста -- Герман и Анрио. Поставленная на деревянные полозья, лодка была готова к отправлению. И тут как раз прозвучал громкий голос капитана: -- В путь! -- Эй, ребята, навались! -- крикнул в свою очередь Бершу, натягивая накинутую на плечо бечеву. Ужиук взмахнул кнутом, щелкнул языком, почмокал губами, и сани двинулись с места, легко заскользив по снегу под ликующие возгласы матросов и лай собак. Бретонец, баски и нормандцы находили все это весьма забавным и шли так быстро, что Бершу приходилось их сдерживать. Так же легко следом за первыми покатились и вторые сани, затем плоскодонка, которую тащили доктор, Дюма и парижанин. Все то и дело оборачивались, надеясь, что шлюпка вот-вот двинется с места... Ведь плавает же она по воде без угля и парового котла. Но шлюпка пока стояла на месте, словно примерзла. И лишь за третьей лодкой, которую тащили доктор с двумя машинистами, тянулся канат, одним концом привязанный к носу "адмирала". -- Просто невероятно! -- Что именно? -- Что трое людей и четыре собаки потащат шлюпку! -- Хотелось бы посмотреть, как это будет! -- Они все могут! Хитрецы, да и только... в особенности доктор. -- Молодец, что и говорить. -- И Дюма тоже... -- И парижанин! Канат, тащившийся за лодкой, длиной был около кабельтова, то есть около двухсот метров. Настолько же отстояла от лодки и носовая часть "адмирала". Дюма и Плюмован, получившие от де Амбрие надлежащие инструкции, приподняли крепкий железный крюк, привязанный к концу каната, и вогнали его в лед. -- Готово,-- обратились они к доктору. Доктор засвистел в свисток, и канат, лежавший на снегу, похожий на гигантского червяка, от сильного напряжения мгновенно вытянулся. Вытянулся, но не лопнул. И крюк выдержал, не сломался. И вот шлюпка, плавно скользя, стала приближаться, вбирая канат, навертывавшийся на вал. До чего просто! Воздух огласило "ура". Пяти минут хватило малой "Галлии", чтобы пройти расстояние, равное длине каната. Успех был обеспечен. Это суденышко, несмотря на вес и объем, будет следовать за другими санями. Бросать ее не придется, как какое-нибудь impedimeptum[80]. Перекинувшись несколькими словами с доктором и капитаном, Дюма и Фарен снова перенесли крюк на свою лодку. И все повторилось сначала. Лодка продвинулась немного, разматывая канат, и остановилась. Крюк вогнали в лед, где Желен заранее проделал ножом большое отверстие. Шлюпка покатилась по льду, втягивая канат. И так кабельтов за кабельтовом. Разумеется, первые и вторые сани ушли вперед, но не так далеко, как можно было предполагать. Через двадцать минут, когда было пройдено около километра, капитан, заметив, что люди устали, скомандовал отдых. Шлюпка между тем прошла всего четыреста метров, наравне с тащившей ее плоскодонкой. Доктору. Дюма и парижанину приходилось то и дело