Веронд пошел дальше. В двух следующих каютах было полутемно, пусто, в четвертой же двое матросов в спасательных костюмах молча сидели напротив друг друга, зажав руки в коленях. Чувствовалось, они не слышат ни стука костей, ни ритмичного пульса машины. - Здравствуйте, товарищи! Пришлось еще раз повторить, прежде чем поднялись серые лица. Загнанные глаза. Ни слова в ответ... - Немедленно спать. Матросы словно ждали этого приказа. Повалились на койки. - А ну, встать! Послушно, быстро, как по сигналу тревоги, вскочили. - Разберите постели. Разденьтесь. Костюмы сверните и положите рядом с собою. - А можно? - это были первые слова, которые капитан услышал здесь. - Д{о}лжно. Спокойной ночи. Позже он заглянул сюда еще раз. Оба матроса спали, может быть, впервые за эти несколько суток. Смягчились лица. С них сполз серый, словно дорожная пыль, налет. И вновь набитая людьми каюта. Моряки травят баланду, перебивают друг друга, словно встретились после долгой разлуки. - Понимаешь, в зенитное кольцо вижу на ее рубке какую-то белую картинку. Я прямо в нее нацелился - и шарах! - видимо, в десятый раз сообщал комендор. - А нас как тряхнет, когда вы попали! Как угольную пыль поднимет! Чую, ко хне в штанину что-то теплое ползет, ногу когтями царапает. А это крыса. Перепугалась, видать. Ну, думаю, раз ко мне прибежала, значит, не помру, жить буду! - вторил Лосинов. Дружный хохот потряс каюту. - Не верите? Вот, царапины остались. - Кочегар, откинувшись на спину, задрал ногу, оттянул штанину. - Убеждайтесь, не вру. Я ее за хвост дернул. Думал в топку кинуть, а потом пожалел: "Живи, родная". Веронд миновал каюту. Не хотел мешать. А оттуда уже доносилось чье-то честное признание: - А я, ребята, струхнул. Все, думаю, не видать тебе обеда. Закусишь напоследок американской шоколадкой - и привет родне... Лишь одна дверь была закрыта. Сообразил: "Тут женщины". Легонько постучал. Раздалось приглашение войти. На койке, в уголке между иллюминатором и простенком, нахохлившись, сидела Клава. Веронд помялся у входа, присел на краешек койки, спросил: - Страшно? - Уже почти нет. - И настороженно спросила: - А что, еще рано не бояться? - Честно? - Да, очень прошу, честно. - Рано, Клава. - Спасибо, что честно. Это лучше, чем когда говорят: "Хорошо, хорошо", а на самом деле хуже некуда. Скажите, а вы и на мостике все время были так, при галстуке? - Да, Клава, - не колеблясь солгал капитан. - Только поверх формы была эта американская резиновая хламида. А что же твоей соседки по каюте не видать? - На камбуз пошла. Говорит, есть до смерти захотелось. Говорит, кока сожрет, если ничего не даст, - и поспешно добавила: - Это хорошо, что есть хочет. С нервами, значит, полный порядок. И вообще у нас ребята молодцы, даже не болеют. Собственно говоря, ему не хватало вот этой последней фразы. Действительно, молодцы ребята и "даже не болеют". Поразительно, как свыкается с обстоятельствами матрос: пятый день пути под крестом новой встречи с подводными лодками. Все прекрасно понимают, что вряд ли повторится удача... x x x И снова навалился шторм. Никогда еще не приходилось так туго судну и людям. Казалось, море и ветер решили во что бы то ни стало добить "Ванцетти". От непрерывных ударов содрогался корпус. Крен достигал \Grad{35} на оба борта. Шлюпки пришлось завалить и намертво закрепить стальными концами. Теперь в случае торпедной атаки вряд ли удалось бы их спустить. Да и бессмысленно. Десятиметровые валы вмиг поставили бы их килем вверх. Волны доставали ботдек. Повредили у шлюпок обшивку, рули. Валы были столь высоки, что даже через верхние решетки - в кочегарку, сквозь световые люки - в машинное отделение то и дело обрушивались тонны воды. Вода не успевала стекать с палуб, заливала коридоры, каюты. Зашевелились штабеля леса на баке и юте, штабеля прекрасных экспортных "балансов" для американских целлюлозников. Команде пришлось пять часов подряд по горло в воде авралить, закреплять их. ...Карандашная линия курса миновала Ян-Майен, скалистую гряду в океане, которую так и не увидели за туманом. Теперь касательная тянулась вдоль северного побережья Исландии. Капитан упер ножку циркуля в точку, где пока кончалась эта линия, вторая игла повисла, словно раздумывая, куда сделать следующий шаг. В Датский пролив соваться нельзя. Он закрыт минными полями союзников. Может быть, "Ванцетти" уже вплотную подошел к "дружественным" минам? А может быть, уже в зоне минных полей?.. Ведь с пятого января видимость - "ноль", невозможно вести астрономические наблюдения. Пять дней следовали во льдах, не имея лага, определяя скорость на глаз. Лот показал глубину 380 метров. Но каждому моряку известно, как круто обрываются берега Исландии. Значит, скалы могут быть рядом. Громадная зыбь раскачивает штурманскую рубку, словно маятник. "Ванцетти" постепенно сдавал и наконец вообще перестал слушаться руля. Веронд приказал все балласты заполнить забортной водой, форсировать ход машины. Лишь через долгих пять часов удалось поставить судно против зыби, повернув... на \Grad{180}. Снова вспять. Еще пять суток отяжелевший "Ванцетти" грузно переваливался с вала на вал. Наконец к исходу второй недели января ветер переменился, подул с юго-запада, потом стал стихать. Заряды пурги сменились дождем и градом. Видимость увеличилась, правда, всего до двух миль, но и это немало, можно было повернуть в берег, без риска врезаться в скалы. Осторожно, ежечасно опуская лот, двинулись на юг. Вот уже лот показывает двести, сто шестьдесят метров. Кривая глубин подсказывала: пароход примерно в 70 милях западнее порта Акурейри. Открылись черные голые скалы, а затем показался маяк. Это мог быть только Хорн. А от него недалек и Эйя-фиорд, в глубине которого прячется Акурейри - военно- морская база. В щели фиорда, между базальтовыми "часовыми", сразу заглох, запутался ветер, улеглись валы, и "Ванцетти" стала баюкать ровная зыбь. Из-за скалы выскочило быстроходное патрульное судно, запросило позывные. "Ванцетти" ответил. Однако сторожевик проскочил мимо и закрыл выход в океан. В бинокль было видно, как на палубе сторожевика поднялась суета, как стали расчехлять орудие! Вскоре явился эскадренный миноносец. Лишь теперь, под прикрытием миноносца, со сторожевика спустился моторный бот. На пароход поднялась военная команда, заняла посты возле пулеметов, трехдюймовки, радиорубки. Офицер сухо поздоровался, потребовал судовые документы, недоуменно пожал плечами. - Ничего не понимаю. По нашим данным, вы погибли еще пятого января. - И решили, что мы замаскированный под русский лесовоз фашистский рейдер? - расхохотался Веронд, поняв причину такой встречи. - Совершенно верно. Но... как вам удалось спастись? - Честно говоря, я сам до сих пор удивляюсь этому. - И рассказал о скоротечном бое. - Ну а что судну пришлось выдержать после этого неожиданного рандеву, вы сами видите на палубе. Прошу дать разрешение команде сойти на берег. Люди измотаны до предела. - Понимаю, но я должен запросить берег. Семафор на миноносец. Оттуда радио в Акурейри. Наконец на миноносце часто замигал прожектор. - Сожалею, - искренне сказал офицер, - но приказ такой: следовать возможно быстрее в Рейкьявик. Там формируется конвой, который в ближайшие дни должен выйти на запад. Рейд Рейкьявика От открытого моря рейд Рейкьявика отделяло лишь бонное заграждение - препятствие для немецких подводных лодок чисто символическое. Правда, по ту сторону заграждения мотались два миноносца. Время от времени они сбрасывали серии глубинных бомб, и лишь эти глухие взрывы напоминали о том, что за пределами залива идет война. Даже транспорт с развороченной кормой казался декорацией из голливудского фильма на военную тему. По аккуратной набережной вдоль ухоженных домов под черепичными крышами слонялась разноязыкая, пестрая толпа моряков - военных и штатских. А над крышами высились черные молчаливые горы, прикрытые шапками снега. Моторный ботик с "Ванцетти" ткнулся в причал. Из него выбралась первая партия отпущенных на берег. Боцман повел носом, воскликнул: - Чую запах жареной трески. Курс по ветру. Кто за мной? Сергей Зимин был ошарашен. Он застыл у витрины первого же продовольственного магазина. Такого в жизни он давно не видел... Вот все бы купить, набить посылку и отправить маме в Ленинград. Но тут же тяжело вздохнул. Неосуществимое желание: какая же посылка дойдет отсюда через океан? Как переберется через кольцо блокады? Он стоял у витрины, опираясь об угол стены. Отвык парень от земной тверди. Тротуар под ним раскачивало, словно палубу, голова кружилась. И вдруг неожиданный, крепчайший хлопок по плечу едва не свалил его. Обернулся, думал, кто-то из своих. А рядом стоял здоровенный детина в толстом свитере и плаще нараспашку. Детина улыбался доброжелательно. - Русский? "Ванцетти"? Зимин растерянно оглянулся. Увидел неподалеку своих, поджидавших боцмана, который добывал пачки сигарет из автомата. Кивнул в их сторону: - Мы все с "Ванцетти"! - Ура, "Ванцетти"! Субмарина - пуф! - заорал на всю набережную детина. Матросов окружили рыбаки. Вскоре все очутились в ближайшем кабачке за литровыми кружками пива. Боцман популярно, на пальцах, показывал, как произошел бой и как он лично действовал. Потом появился возле столика канадский матрос, который представился: - Джордж Стецько. - Эмигрант? - в лоб спросил трезвый в отличие от всей компании Зимин. Ему по молодости лет была выдана жестяная банка с апельсиновым соком. - Який я эмигрант? Цe мий батько був эмигрантом. Да не хвилюйся. Не в революцию тикав, значно ранише. И не з России, а з Пряшевщины. Вид злыднив тикав до Юэсей, а потим в Канаду. Сергей, в общем, понял что парень свой, вот только кто такие злыдни, не понял, белые, что ли? - Ну це коли ничего не мае в кишени, - хлопнул себя по карману канадец. - Ниц нема в хати, - призвал на помощь еще и польские слова, - оце злидни. - Значит, из бедняков, - успокоился Сергей. - Будете переводить? - А як же! В мисцевий газети вже прописано про вас, але коротко. С помощью Джорджа Стецько разговор пошел куда оживленнее, и вскоре вся пивная перекочевала к столику. Больше никуда не пошли в этот день матросы с "Ванцетти". Сергею с большим трудом удалось оторвать их от застолья на ботик "без пяти минут отход". Джордж Стецько с пирса кричал вслед: - До побачения у Галифакси! Мы разом пидемо! Двадцать шостого, о десятий години ранку-y-y! Развеселый боцман хлопал по плечу Сергея. - Слыхал? Черт-те откуда вся Исландия знает про нас. Как у нас на селе - в одном конце чихнешь, в другом "будь здоров" говорят. Вахта из чувства солидарности поспешно рассовала разомлевших матросов по каютам. Лишь неугомонный боцман пошел посмотреть, "как там брашпиль". Когда он довольно успешно в сопровождении Сергея преодолевал участок палубы от трапа до якорной лебедки, рупор рявкнул: - Боцман, на мостик! - Ну хорош, - беззлобно протянул капитан, когда к нему поднялся боцман. - Угощение в честь нашей победы. - Сами, что ли, разболтали? - Нет, весь порт знает. - Откуда? - изумился Веронд. - Порт все знает. И что мы с караваном двадцать шестого ровно в десять выходим, тоже знает. - Марш отсыпаться, - нахмурился Веронд. - Учти, опохмелу не будет. - А мне и не надо, - ухмыльнулся боцман и съехал по трапу. Не столько развеселое настроение вернувшихся с берега обеспокоило капитана, он был готов к такой "разрядке". Поразило сообщение о точной дате выхода каравана, которую он, капитан, еще не знал по причине секретности. За кормой раздался стук моторки. - Капитан! - заорал на весь рейд рупор. - Конференция завтра в десять, в офицерской столовой базы. И об этом по инструкции положено было сообщать лично. В Архангельске и Мурманске инструкции военного времени выполнялись безоговорочно, и то немцы какими-то путями узнавали иногда о времени выхода караванов и даже одиночных судов, а здесь... Наутро подошел тот же катер. В нем уже сидели капитаны других судов. Без спешки обошли еще несколько пароходов. Выгрузились и толпой, по деревянной лестнице поднялись на горку к длинному бараку. Отсюда весь рейд как на ладони. Спокойно стоят, дымят пароходы. "Тесно, как на сингапурском рейде", - всплыло воспоминание о последнем предвоенном рейсе... Подошел капитан третьего ранга Пантелеев из советского отдела перевозок в Рейкьявике. Они были уже знакомы. В то время как команда отдыхала на берегу, Веронд вместе с представителями английских и американских военно-морских властей подробно разбирал встречу и бой с подводной лодкой. Эксперты пришли к выводу, что лодка была безусловно потоплена и потому дальше не могла преследовать пароход. С ходом в пять-шесть узлов от подлодки, даже поврежденной, уйти было невозможно. - Пока не заходите в зал, - попросил Пантелеев Веронда. - Пусть все рассядутся. - Это по какому случаю? - Я тоже задал этот вопрос коммодору конвоя, но ответа не получил. Он лично просил вас войти последним. Придется подчиниться. Хозяева здесь не мы. - Лучше бы хозяева держали втайне время выхода, - проворчал Веронд. - Боцман вчера все в кабаке узнал. К чему теперь конференция, не понимаю. Что, в Исландии нет ни одного разведчика? - Если бы. Двоих недавно за работой на рации взяли. Но что делать... Война здесь проходит транзитом. Никого особенно не задевает, рыбаки продолжают селедку и треску брать.. Отсюда и беспечность. - Но у нас и в Англии дело иначе поставлено! - Это лишь подтверждает мои слова. С английского берега в ясный день можно "атлантический вал" увидеть. На Англию падают бомбы. А здесь воздушной тревоги не знают. Я вас прошу: предпринимайте любые меры, но не отставайте от конвоя. Немцы в первую очередь атакуют суда, вышедшие из ордера. Волчья стая и действует по-волчьи: нападает на отставших. Как только Веронд перешагнул порог, раздалась команда всем встать. Коммодор конвоя, американский контр-адмирал, торжественно произнес: - Господа! Я вопросил вас подняться с мест для того, чтобы приветствовать героического капитана русского транспорта и поздравить его с победой над немецкой субмариной. Этот факт исследован и подтвержден авторитетной комиссией. Кроме того, по данным английского адмиралтейства, штаб Деница с 20 января считает лодку U-553 пропавшей без вести, как исчерпавшую срок автономности. Лодка исчезла в Северной Атлантике. Мы ее не топили. Это мог сделать только русский пароход. Еще раз поздравляю. Считаю для себя честью, что "Ванцетти" будет идти в моем конвое. Как все моряки, я немного суеверен и думаю, что присутствие в ордере героического парохода принесет удачу. Прошу сесть. Приступим к делу. Наконец и капитаны узнали время выхода. Затем была объявлена скорость каравана: восемь узлов. - Капитан, вас удовлетворяет такая скорость? - обратился адмирал к Веронду. Как неловко и трудно после всех лестных слов сознаваться: - Нет... Максимум, на что способно судно - семь узлов. Приветливая улыбка сменилась гримасой зубной боли. Адмирал стал совещаться с коллегами, потом сообщил, но уже без подъема: - Я не отступаю от своих слов. Вы пойдете с нами. Я решил снизить скорость до семи узлов. За спиной послышался шумок недовольства. Понятно, всем желательно проскочить скорее проклятую Атлантику, а вместо этого сбавляй скорость. Но открыто никто возражать не стал. Пусть недовольное, но все же согласие капитанов увеличить степень риска ради "Ванцетти" взволновало Веронда больше, чем комплименты коммодора. Веронд встал, повернулся так, чтобы обращаться не только к командованию конвоем, но и ко всему залу: - Я глубоко благодарен вам всем, господа. Я понимаю цену вашего согласия. Обязательно сообщу о вашей жертве команде. Это даст моим людям новый заряд бодрости и уверенности. Вижу в этом прекрасный пример исполнения союзнического долга. По окончании конференции Пантелеев от души пожал руку Веронда. - Рад за вас. Как все прекрасно получилось! - Теоретически - да, но практически... Я не смогу долго выдержать эти семь узлов. А отстать - это, поверьте, куда труднее, чем с самого начала идти в одиночку. - Но я надеюсь, что коммодор не оставит вас в одиночестве. Кораблей охранения достаточно, выделит что-нибудь на вашу долю... - Да-а, - протянул Веронд. - Не посчитайте за резкость, но вашими устами, как говорится, мед пить. Некоторое время шли молча. Капитан третьего ранга Пантелеев уже полтора года сидел в Рейкьявике, знал судьбы всех конвоев, всех судов, понимал, что Веронд, пожалуй, прав. Сколько раз уже было так: английское или американское судно еще на плаву, еще может двигаться вперед, а команда уже перебирается на корабль охранения, и тот топит раненое судно, чтобы не досталось врагу. Но язык не поворачивался говорить об этом. Суховато сказал совсем иное: - Мне не нравится ваше настроение. Вам нужен, как говорят американцы, допинг. Веронд как-то странно посмотрел на Пантелеева, медленно произнес: - Допинга не надо. Он мне уже выдан двадцать второго июня сорок первого года. Меня тревожит другое. Знаете ли вы, что, когда мы пришли сюда, из машинной команды никто, понимаете, никто не сошел на берег, к которому так стремились. Люди спали. Людей сломила усталость. И теперь, как подумаю, что им придется вынести, чтобы держать эти несчастные семь узлов и не угробить машину... Мы ведь никогда не оставим пароход. Будем бороться за живучесть до конца... 1975 год. Сентябрь На рейде Холмска гудки. В последний, короткий рейс уходил лесовоз "Ванцетти". Во Владивостоке он бросил якорь на задворках порта, там, где стоят отслужившие пароходы. Но, прежде чем упали мачты, исчезла высокая черная труба, прежде чем сам он переплавился в металл, из которого потом построят новый корабль, а может быть, сделают рельсы, со стены рубки сняли и отправили в музей мемориальную доску: "В период Великой Отечественной войны против фашистских захватчиков и японских империалистов экипаж парохода "Ванцетти" отлично выполнял оперативные задания по перевозке войск, военной техники и стратегических материалов для фронтов нашей Родины. Огнем судовой артиллерии моряки успешно отразили две атаки вражеской подводной лодки и в результате боя потопили ее. Слава морякам парохода "Ванцетти", проявившим доблесть, мужество и геройство в борьбе за свободу и независимость нашей социалистической Отчизны". Пароход пережил своего капитана на долгих четырнадцать лет...