синьор, так сказать, штука вредная. Как бы нам не пришлось через сугробы пробираться, - Этого я и боюсь, - включился в разговор Королев. - И чтобы нам не застрять, надо к темноте пройти перевал. - Что ж, раз надо, значит, пройдем, - ответил спокойно Плющ. - До сих пор судьба нас щадит, опекает даже. Думаю, и на этот раз все обойдется. А жаль... Чертовски хочется чего-то остренького! - Э, будет еще остренькое, - буркнул Илья. - А пока пожуем друзья. - Он вытащил из кармана плаща небольшой сверток. Там лежали последние три куска черного хлеба с желтым, словно воск, ломтиком старого сала. "Ленч" оказался кстати. Когда, отдохнув, шли к машинам, Королев почувствовал, как что-то хрустнуло под ногами. Посмотрел и присвистнул: вода, заполнившая крошечную выбоину, подернулась льдом, точно слюду кто бросил на дорогу. Подмораживало. - Что это ты там такое увидел? - окликнул Королева Илья. - Да так, ничего, поехали... Горы Забайкалья - не Кавказ. Здесь редко увидишь живописные ущелья, декоративные обрывы, головокружительные серпантины дорог. Здесь все проще и суровее. Складки лысых угрюмых холмов постепенно набирают высоту; и так же незаметно пологие сопки перерастают в крутые, как бараньи лбы, постоянно закаляемые жгучими ветрами вершины. Дорога по отлогому подъему казалась совершенно ровной, и лишь по тому, что с каждой сотней метров тяжелее становилось дыхание, легко было догадаться - ведет она в гору, к перевалу. Королев с Ильей понемногу начали сдавать. Плющ это почувствовал и с готовностью вышел вперед, взял на себя лидерство. Погода хмурилась. Облака густели и наливались свинцом. Думалось, вот-вот упадут тяжелые капли дождя: Но совершенно неожиданно из чернильной темноты туч посыпала ослепительно белая крупа. Твердая, острая, холодная. Королев ощутил, как барабанит она по застывшему дерматину плаща. По взмокшей спине пробежали предательские мурашки. Александр почувствовал озноб. Чтобы согреться, он прибавил скорость. И чуть было не наехал на Жору. Тот вдруг резко соскочил с машины (что значит ехать без тормозов!). Королеву пришлось свернуть на обочину, и он свалился в придорожную канаву. - Ты что это? - только и спросил он Плюща. - Что, что... Иди сюда, сам увидишь. - Саша поднялся и, прихрамывая, направился к товарищу. "Вот колено ушиб совеем некстати", - подумал он. Жорж стоял озабоченный. Его машина на треть колеса увязла в грязи. - Топь! - удивленно произнес он, обращаясь к Королеву. - Странно даже. На такой-то высоте! Подъехал наконец и заметно поотставший Илья. Удивился тоже. На добрых три десятка метров дорогу, стесненную с двух сторон гранитными глыбами, разрывала жирная, топкая грязь. Легкий морозец прихватил ее лишь поверху. - Объезда нет, - резюмировал Плющ. - Придется скинуть башмаки, так сказать, и топать. Взвалили машины на плечи и пошли. Странное дело, но ноги, утонувшие по щиколотку в грязи, не чувствовали холода. - Ничего не пойму, - снова удивился Королев. - Источник, что ли, здесь бьет какой? - Очень может быть, - подхватил мысль Илья. - Но оттого, что грязь теплая, она не становится менее вязкой. Вот что важно. И я не знаю, смогу ли сделать еще хоть шаг. Он остановился возле одного из камней, торчащих в трясине, и положил на него велосипед. Бедный Илья! Он не отличался низкорослостью, но и его затянуло по пояс. - Брось плащ и ступай по нему, - посоветовал Жорж. - Так древние римляне, кажется, поступали, когда шли по болотам, А может, кто другой... - Что скажет моя бедная мама?- Бромберг еще нашел в себе силы пошутить... Тридцать метров топкой дороги отняли добрый час. И все же на перевал успели к полудню. Однако здесь царил вечерний полумрак. Мрачные тучи в плотном строю с неудержимой быстротой атаковали вершину. Они неслись низко-низко, цепляясь за шершавую каменистую спину хребта. Тучи заполонили все вокруг. Они были над головой, перед глазами, сбоку, сзади. А еще был ветер. Бешеный, злой. Он дул с такой силой, словно задумал в одночасье сровнять гору, а этих непрошеных гостей отбросить назад, к ее подножию. Ребята и впрямь казались себе пушинками, которые хозяин гор может в любую минуту кинуть вниз, в эту сырую серую хлябь. Коченели суставы, металл рулей обжигал пальцы, Пришлось достать носовые платки и обвязать ими ладони. Крик Ильи заглушил пронзительный вой ветра. - Стоп, ребята! Я больше не могу... Надо передохнуть. Встали посреди дороги. Они знали, что под ногами вершина хребта. Но посмотришь вниз и ничего не увидишь, кроме плотной ваты облаков. Ощущение такое, будто стоишь над бездонной пропастью, которая вот-вот тебя поглотит. - Жуть какая, - произнес Илья. - Да, картина невеселая, - проговорил Саша, зябко поежившись. - Один неверный шаг, и можно... - Что можно? - перебил его Жорж. - Ну, кувыркнешься. Зато на этом месте памятник поставят. И вообще, что наша жизнь в масштабе вселенной? Миг, мгновение, вспышка. Годом меньше, годом больше - разве это имеет значение? Важно, чтобы вспышка была яркой. - Ладно, хватит чепуху пороть, - впервые за всю дорогу грубо оборвал Плюща Саша. - Мы не за памятником поехали. За делом хорошим. А дело ждать не любит. Нужно скорее вниз, на равнину, в Читу. Тут и впрямь можно окоченеть, в статуи превратиться. - Королев тряхнул головой, стремясь отбросить надоевшие снежинки, и по привычке провел ладонью по волосам. Перекрывая свист ветра, он крикнул призывно, как когда-то на их проводах Тараскин: - По коням!.. И они, оседлав машины, рванулись вперед, навстречу кипящей лавине облаков. Это был смертельно опасный трюк. Дорога, нырнувшая вниз, просматривалась лишь на пару десятков метров. Подошва ботинок не такой уж надежный тормоз, а они усиленно жали на педали, стремясь развить предельную скорость. Одно неверное движение, один неожиданный поворот и... Но все трое понимали, что лишь скорость позволит им засветло уйти с этой богом и людьми проклятой лысой вершины, выскочить из-под шапки туч. Если бы в то время движение на дорогах было бы столь же интенсивным, как сейчас, то тройки несущихся на крыльях развевающихся плащей с криком и гиканьем велосипедистов вызвала бы переполох среди водителей. Уж не сумасшедшие ли? Но на горной дороге господствовала тишина. И напугали они своим видом и криком лишь ветер. Во всяком случае, с каждым километром спуска он становился все тише, все ласковее. А когда покатили по ровной дороге, и вовсе наступил штиль, и больно жалящие ледяные снежинки сменились нежными густыми хлопьями пушистого снега. Путешественники сбросили уставшие ноги с педалей. Машины теперь сами неслись вперед легко и свободно. И от этой плавной езды, и от этого блаженного чувства теплоты, рожденного напряжением гонки, и от сознания того, что самое трудное позади, довольная улыбка засветилась на усталых лицах. Ее не могли погасить даже обильные струи пота и талой воды. Не омрачила радости победы и неожиданно перебежавшая дорогу маленькая, игриво журчащая речушка. По тому, что через нее не было положено даже мостков, велосипедисты сделали вывод, что преграда невелика. "Пройдем вброд". Плющ и Бромберг решили "форсировать" речку с ходу. Королев на самом съезде к воде вынужден был остановиться - соскочила цепь - и отстал от товарищей. Они уже на том берегу. Кричат: - Саша, езжай осторожнее! У Жоржа прокол. Видно, камни острые на дне. Александр подошел к реке. Хрустально чистая вода позволяла просматривать все дно. И впрямь, участок, по которому проехали только что ребята, обильно усыпан мелкими, острыми, как акульи зубы, камешками. "Не для наших покрышек", - подумал Королев и тут же заметил метрах в пяти по течению идеальную, словно специально выложенную дорожку отличного золотистого песка. Прикинул на глаз: глубина сантиметров тридцать. Подходит. Цепь уже сидела на месте. Можно ехать. Поставил руль по намеченному курсу, энергично оттолкнулся... Вот уже машина миновала откос. Брызги полетели радужным фонтаном. Шины коснулись мягкого дна. Один оборот колеса, другой. Но что это? Руль нырнул куда-то вниз, быстрый поток подсек машину... Тревожная мысль обожгла мозг: "Оптический обман, не рассчитал глубину..." В тот же миг вода тихо сомкнулась над его головой. Пронзительный холод сжал тело... * * * Сергей Нилыч Никитин выделялся из среды консульских работников. Во всяком случае, внешне. Черный двубортный костюм удивительно ладно сидел на его хилой фигуре. Тонкую, жилистую шею плотно стягивал ослепительно белый воротник отутюженной сорочки. Скромной расцветки галстук, лакированные штиблеты и перламутровые запонки дополняли его элегантную, но строгую, подобающую коммерсанту одежду. Сразу видно, порода, - бывало, скажет кто-нибудь из сотрудников Советского консульства в Шанхае, завидев в коридоре Никитина. - Одно слово - английское воспитание! - Он и время-то все по Гринвичу считает, - поддакнет другой. Эти люди с рабочими мозолями на руках, живущие еще воспоминаниями о лихих буденовских атаках и не снимающие даже под чиновничьими пиджаками полосатые тельняшки, откровенно недолюбливали Сергея Нилыча. - А зря, - выговаривал порой сотрудникам консул. - Не понимаете текущего момента. Никитин из другого круга. Что правда, то правда. И в революции не участвовал. Но ведь он все больше за границей жил. И кто знает, по какую сторону баррикад встал бы этот человек, доведись ему быть в России в семнадцатом. Замкнут? Так это от постоянного одиночества. Высокомерен? Так воспитан. Подождите, пройдет время - притрется. А мы ему навстречу сами должны идти. Такие люди, как Нилыч, - по уральской привычке консул называл сотрудников по отчеству, - нам сейчас во как нужны. Спец, на трех языках разговаривает, торговать умеет, аккуратен, исполнителен. Что еще надо? А каков в обхождении! Китайские толстосумы от него в восторге. А нам с ними торговать. Никитин прибыл точно в назначенное время. Едва часы пробили девять, как его маленькая голова с тщательно уложенными набрильянтиненными волосами показалась в дверях. - Разрешите, Иван Степанович? - Конечно, заходи, Нилыч. Присаживайся. Никитин аккуратно, чтобы не смять брюки, опустился на стул. Достал записную книжку и ручку. Его лицо выражало полное внимание и готовность. - Видишь ли, Нилыч, в июле месяце из Москвы выехали в кругосветное путешествие три наших молодца... - Как же, читал об этом в газетах... - Вот, вот. Появилось однажды такое сообщение, но затем замолкла пресса. Нам известно, что велосипедисты успешно прошли Урал, Сибирь. Но вот что с ними стало дальше - об этом пока сведений нет, - консул замолчал. Воспользовавшись паузой, Никитин спросил: - А разве это так важно для нашего консульства? - В том-то и дело, что важно. Их путь лежит через Шанхай. Едут ребята на первых, понимаешь - первых, отечественных машинах. На покрышках "Резинотреста". Не на английских, не на американских - на наших. Для советских заводов пробег имеет исключительное значение. Видишь, какое время пришло: думаем продавать не только лес, пеньку, лен... Машины готовимся пускать на мировой рынок! Вот и здесь, в Китае, кое-какую работу придется провести. Никитин что-то быстро чиркнул в книжке и произнес вполголоса: - Понятно. Нужно подготовить встречу. Пригласить деловых людей, прессу. "Вот ведь молодец: с полуслова все схватывает", - подумал консул, а вслух произнес: - Точно, встречу спортсменов, их устройство, ну и все прочее мы решили поручить тебе, Нилыч. Местные условия знаешь, тебе и карты в руки. Но прежде всего постарайся запросить Владивосток, где это запропастились наши путешественники. И когда их можно ожидать. Выйдя от начальства, Никитин направился к секретарю консульства за справкой по одному делу. Петр Лукич - так звали секретаря - являл собой полную противоположность Нилычу. Полурастегнутая косоворотка под серым мешковатым пиджаком, брюки, заправленные в сапоги, нарочитая грубость в обращении, - знай наших мастеровых, нижегородских! Кичился Лукич своей прямотой: "Спрашиваю без обиняков, отвечаю не таясь. Чего рабочему классу таиться?" В то же время сослуживцы замечали: хитрит Лукич, лишнего слова из него не выжмешь, зато сам, если что захочет узнать, жилы вытянет. А любил он знать все. Вот и сейчас, едва остановился возле него Никитин, сразу с вопросом. - Ну, сам-то зачем вызывал? - Так, дело одно поручил. - А ты не темни, Нилыч. Мы по-вашему, - секретарь подчеркнул последнее слово, - не обучены, у нас своя, рабочая, дипломатия - все начистоту говорить, без интриг. - Позвольте, Петр Лукич, какие же здесь интриги? Просто рано еще о чем-то говорить... - Ну, ну, - неодобрительно промычал секретарь. Никитин получил от него необходимый документ и вышел. А на столе, представьте себе, забыл раскрытой записную книжицу. Лукич метнул взгляд на страницу, прочел последнюю фразу и протянул: - Так... так... ЛЮДИ В ЮРТЕ Волы тянули дружно, арба уютно скрипела, а усмиренный ветер молчал. От всего этого на душе у Абдая было тепло и радостно. Он тянул свою бесконечную, как забайкальская степь, песню. Она и ровной была, как просторы бурятские, песня Абдая, без подъемов и падений, на одной протяжной ноте. Со стороны услышишь - не поймешь, о чем поет бурят: о радости или печали. А в ней все - и плохое и хорошее, потому что испокон веков здешние люди поют о том, что видят в пути. А в пути встречается разное. Вот и Абдай напевает себе под нос о хорошей морозной дороге, о первом снеге, припудрившем сухую траву, о голубом небе и о своей арбе... Это дети и внуки арата будут думать о "Волге" и самолетах. Пределом мечты Абдая была своя повозка, куда можно загрузить юрту, скарб, жену с детьми, чтобы двинуться вслед за скотом к лучшим пастбищам. И вот появилась у него арба, новенькая, на больших колесах, пахнущая свежим деревом и дегтем. Скрипит арба, веселит сердце скотовода. А он глядит вдаль, стремясь высмотреть что-нибудь необыкновенное и вставить в свою песнь. Дорога юркнула в балку... Когда Абдай заметил людей у ручья, он от неожиданности остановил волов, но сообразив, в чем дело, стеганул хворостиной. В это время друзья как раз помогали Александру выбраться из воды. Промокший до нитки, озябший, он пустился на песке в дикий пляс. Жорж захлопал в ладоши и затараторил, подбадривая: - Давай, давай Сашка! Погоняй кровь, погрейся! Велик ли толк от такого согревания, когда одежду выжимать надо! Илья рванулся к своей машине - достать спрятанную в багажнике пару белья, но заметил бегущего к ним человека. Бромберг понял по халату, остроухой шапке и высоким, с загнутыми кверху носками сапогам, что это бурят. Намерения неожиданного пришельца были очевидными: он на ходу стягивал с себя верхнюю одежду. - Живем, ребята!- заорал Илья. - Печка сама к нам явилась! А Абдай тоже кричал: - Руска человек греть будем, халат кутать будем! "Господи, - подумал Илья, - как хорошо, что он знает русский. Скольких бурят в Забайкалье встретили и хоть бы с одним словом перекинулись! Друг, говорящий по-твоему, - это вдвойне друг". Когда бурят подбежал к Александру, тот уже с себя свитер, брюки и ботинки стянул. Остался в чем мать родила. Абдай услужливо подал халат. - Мая арба другой есть. Мая арба там, - он показал на возок. - Вот те раз, - удивился Жорж, - а мы и не замети ли, как ты подъехал. Так чего же медлить? Айда на повозку! Королев - человек опытный, он знал: в арбе солома, кошма, тепло. И, смачно шлепая босыми ногами, побежал к волам... За хлопотами и не заметили, как солнце село за горизонт. Быстро темнело. Но Абдай успокаивал; стойбище близко. Ехали молча, Саша, скрючившись, зарылся, как хомяк, в солому. Он отходил понемногу. Жорж с Ильей примостились кое-как "на запятках" маленького возка. Пришлось сидеть тесно прижавшись друг к другу, свесив ноги вниз и держа в руках велосипеды. Русские молчали, молчал и Абдай: не принято у них тревожить гостей. Меланхоличные волы, издали почуяв жилье, прибавили ходу! Неожиданно где-то справа родился странный вой. Протяжный, тревожный, близкий. Плющ встрепенулся: - Никак волк? Илья поддакнул: - А что, может быть. - Друг, - Жорж потянул бурята за рукав, - волк, что ли, воет? - Волк, волк, - согласно кивнул Абдай. - Много, много есть волк. - Он обрадовался возможности поговорить. - Прошлый зима наш человек совсем пропал здесь. Ходил степь, туда-сюда ходил, дела имел. Волк бежал за ним. Человек тоже бежал. Домой хотел, юрта хотел. Пришел юрта - упал. - Бурят стукнул себя по груди.- Здесь плох был, много кровь горла шла. - Сердце, стало быть, не выдюжило, - констатировал Жорж. По ушам опять резанул леденящий сердце вой. - Скоро ли приедем, любезный? - поинтересовался Илья. - Приехали, - весело ответил Абдай. И впрямь волы остановились. Ребята уловили уютный запах дыма. Не давние тревоги словно растворились в нем. Абдай откинул полог юрты. - Ходи сюда, гость будешь, - любезно пригласил он. Согнувшись вдвое, Саша первым юркнул в маленькую дверцу. И сразу же его обдало живительным теплом. В ноздри ударил крепкий запах кислого козьего молока и прелой шерсти. Королев хотел было осмотреть жилище, но в глаза словно песок насыпали: едкий жгучий дым заполнял юрту. - Ну, что ты тут остановился? - услышал Александр за собой голос Жоржа и почувствовал толчок в спину. - Дай же и нам войти! Не ожидавший удара Королев упал на четвереньки. И резь в глазах почти прекратилась. "Ясное дело, - подумал Саша. - Как я раньше не догадался? Дым-то вверх стремится. Вот, оказывается, почему буряты все больше сидят на полу: так хоть смотреть друг на друга можно". Он отполз чуть в сторону, освободив дорогу другим, и огляделся. Посреди юрты пылал костер. Багровые языки пламени лизали таганок, на котором булькала и ворчала огромная чугунная чаша. Дым от очага, погуляв по жилью, убегал наружу через большую дыру вверху. "Как в каменном веке", - подумал Александр. Женщина, сидящая на корточках перед чашей, монотонно размешивала что-то. Она, казалось, не обращала внимания на ни дым, ни на терпкий тяжелый запах, ни на людей, так неожиданно появившихся в ее доме. "Что это, врожденная покорность судьбе? - снова подумал Королев. - Покорность тем могущественным божкам, что хозяевами расселись в юрте?" Он заметил их на ярко раскрашенных сундуках, прямо против входа, отсвечивающих бронзой бурятских божков-бурханов. "А может быть, она больна, глуха?" Но голос Абдая рассеял эти опасения. Он что-то энергично сказал по-бурятски, и женщина тенью выскользнула из юрты. - Садитесь, садитесь, - кивал головой гостеприимный хозяин, показывая на плотные куски раскатанного войлока. Пока растягивали на палках возле очага одежду Королева, а он сам переодевался в белье Ильи, пока рассаживались, женщина вернулась и так же молча вылила в чашу тягучую белую жидкость. - Чай, чай пить будем. Хорош бурятский чай, - суетился Абдай. Он один передвигался по юрте во весь рост, мало заботясь о своем зрении. Жорж подмигнул Илье: - Вот что значит иметь глаза-щелочки. Никакой дым не страшен! - Брось ты балагурить. Поймет человек - обидится. - А что обижаться, радоваться надо! От очага исходил аппетитный запах топленого молока. У ребят, изрядно проголодавшихся, засосало под ложечкой... В это время в юрту ввалился новый гость. По тому, как радостно встретил его Абдай, - желанный. Человек, бесцеремонно подсевший к очагу, носил бурятскую шапку и сапоги. Но пшеничного цвета косматые брови, красный нос картошкой и длинные, свисающие наподобие огуречного вьюнка усы выдавали в нем русского. - Дозвольте, представиться, - пробасил усатый, - здешний ветеринарный фельдшер Кузьма Петрович Коротков. Прошу любить и жаловать. Путешественники назвали себя. - На этом стойбище я случайно, - продолжал ветеринар, - и вот услышал от милейшей нашей хозяюшки, что Абдай людей привел. Дескать, попали в беду. Как-никак к оздоровительному делу приставлен! Дай, думаю, забегу. Может быть, помощь потребуется... - Спасибо за добрые намерения, - вежливо ответил за всех Королев, - но, кажется, пронесло. Озяб только маленько. - Вот, вот, - перебил Коротков, - с озноба все и начинается. - А ему не в первый раз, - вмешался в разговор Илья. - Его же вся Москва знает! Зимой приходят смотреть, как на святого. Тридцать градусов - ниже нуля, конечно, - а он купается. - Молодцом! - одобрительно прогудел ветеринар. А затем спросил: - Так вы, следовательно, из столицы матушки? Железкой, что ли? - Ага, на железках, - поддакнул с серьезной миной Жорж. - На тех, что лежат в арбе у хозяина. - Как, на велосипедах? - удивился Коротков!- Значит, о вас это в газетах прописано было. - Во, во, именно про нас! Ветеринар замолчал и пристально посмотрел на ребят. Тут хозяйка что-то сказала Абдаю. Бурят заулыбался: - Совсем-готов чай, однако. "Опять чай. При чем чай, когда явно пахнет молоком?" - примерно такая мысль мелькнула в голове у каждого из спортсменов. Их минутная растерянность не ускользнула от взгляда ветеринара. - Когда пить соизволите, - проговорил он, - не удивляйтесь. Чай здесь особенный: молоком и маслом сдобрен. Без привычки - пакостно. Но зато сытно и целебно. Хозяйка уже обносила гостей плоскими чашками. Досталось каждому и по большому куску мяса. Первый глоток - первая реакция. Королев с трудом проглотил тягучую, необъяснимого вкуса и цвета жидкость. Дипломат Илья сделал вид, что ему очень понравился чай, - ведь ничего другого не дадут! Жорж, не скрывая, морщился. - Вы по глоточку, по глоточку, - учил Коротков. - За разговорами и пройдет. А поговорить надо. Вон как хозяин на вас смотрит. Любопытствует. Но сам ни за что не начнет. Туземец, а такт имеет. Что ж, пришлось провести внеплановую беседу... Бурят слушал, будто дремал, изредка покачивая головой в знак одобрения или, причмокивая языком, когда что-нибудь ему особенно нравилось. Но чем дальше шел разговор, тем чаще на лице Абдая отражалась какая-то озабоченность, словно силился человек что-то понять и не в состоянии был сделать это. Испытывал ли во время рассказа ветеринар какие-либо эмоции - трудно сказать. Коротков отодвинулся в тень и под ее защитой неторопливо похлебывал чай. - ...и вот на маленькой речушке мы впервые споткнулись, - заканчивал Александр свое повествование. - Спасибо, Абдай подоспел, а то бы в ледышку я превратился. Хозяин смущенно заулыбался, а потом вдруг заговорил: - Вы долго, долго ехали на странных конях. Долго, долго еще ехать надо. Горы будут, звери будут, недобрые люди будут. Зачем, однако? Разве в Москве жить негде? Разве гонят вас злые духи? Разве хотите вы покинуть землю предков? Королев ответил не сразу. Приняв его молчание за замешательство, в разговор включился ветеринар: - Темный ты человек, Абдай. Посмотри на своих гостей. Парни крепкие, могутные. Силы не занимать. Что им тысячу верст отмахать? Покрутят колесами, ну там искупаются разок-другой в студеной водице, поголодают чуток, попотеют. Зато славы сколько в конце пути будет! Слава - штука забористая. Глотнешь и захмелеешь. А захмелев, в смелости, и потеснить кое-кого можно на теплом месте. Это раньше люди больше ради святых мест странствовали, ныне слава их гонит. Известность. - Э, дорогой товарищ, куда тебя понесло, - прервал Короткова Илья. - О чем это ты? Не пойму. Дай уж нам самим все объяснить хозяину. - Да, да, Абдай, - заговорил, наконец, Саша. - Не за славой мы гонимся. Другие причины заставили нас сесть на стальных коней, которые называются велосипедами. И не думали мы покидать родных краев. Одна нужда ведет нас по дорогам: узнать и рассказать больше. О чем узнать? О странах разных, о народах всяких и о себе. Не удивляйся. Вот живут люди на земле, ты живешь, мы живем, Коротков... Много людей. Работают, ходят, мыслят. Так день за днем. И не задают себе вопроса; а можно ли сделать больше сделанного? Не задают, потому что не знают возможностей своего организма... Видя, что бурят не понял последних слов, Королев пояснил: - Организм - это наши руки, ноги, сердце, голова. Абдай согласно покачал головой. Саша продолжил: - Вот и нужны испытания для человека, для его силы и воли. Наше путешествие тоже испытание. - Молодой человек, - снова вмешался в разговор Коротков, - вы и велосипеды испытываете тоже, не так ли? - И велосипеды. - Понятно. А насчет "рассказать больше", - это как понимать? - За рубежом мы будем рассказывать о нашей Советской стране. О том, какую жизнь мы строим. Ну, а на своей земле говорим людям о пользе физической культуры. - Королев вновь заметил недоумение на лице бурята. - Физическая культура, Абдай, - это бег, игры, борьба. Все, что делает человека здоровым и сильным. Хочешь долго жить - развивай мышцы рук, дыши глубже, бегай. Подожди, пройдет время - будете вы жить в хороших домах. Дети ваши пойдут в школу. И вместе со знаниями они с малых лет будут получать навыки физической культуры. Во какими здоровыми станут! - Подумать надо, однако, - протянул Абдай. - А вас пусть святые духи защитят в пути. Разговор прервал Коротков. Он неожиданно, так же как и появился, поднялся с места. - Засиделся я тут у вас. А засветло нужно в улус поспеть. Так что прощайте, люди хорошие. Поднялся гость, поднялся хозяин. Погас очаг. Жена Абдая задернула отверстие, через которое выходил дым. Время сна пришло. Затихла юрта. Заснули люди. Лишь Королев притулился у сундука, на котором пылали перед бурханами сальные свечи, достал тетрадь и карандаш. На бумагу легли ровные строчки. Письмо первое. Никите Валежникову, Владимиру Петрову, Петру Плотникову, всем новым и старым обитателям комнаты номер пять общежития Инфизкульта. Три "муравья", оседлавшие веломашины производства завода имени Авиахима, шлют вам горячий инфизкультовский привет от подножия... Яблоневого хребта. Что, ахнули? Так-то. Вон куда мы забрались! И все на своих двоих... колесах. Вижу, Володьке не терпится: когда, дескать, о приключениях опасных пойдет речь? Успокойтесь, тов. Петров, возьмите себя в руки - "кина не будет". И опасных приключений тоже. Не было попросту их. Ни на Волге, ни на Урале, ни в Сибири. Спокойно едем, весело даже. Не верите? Так прочтите кое-что из нашего путевого дневника... 20 июля. Попали в деревушку, где люди впервые видели велосипеды. Деревня разметалась на довольно крутом холме, на подъеме пришлось подхватить машины под мышки и топать пешком. Издали заметили, как от околицы навстречу нам высыпала ватага ребят. Подбежали, тычут изумленно пальцами в технику, робко жмутся друг к другу, бормочут что-то на непонятном языке. Один не выдержал и на ломаном русском спрашивает: - Зачем такую штуку тащишь? Признаться, опешили мы от такого вопроса. Первым нашелся Илья. - Это, - говорит, - наши кони. Едем на них, педали крутим, а они катятся и нас везут. - Кони! - эхом подхватили чумазые ребятишки. Это слово им знакомо. И тут вся ватага загалдела, зашумела, замахала руками. Езда на "железке" показалась детям невиданной штукой. День был праздничный. Обитатели деревни мирно сидели на завалинках да семечки пощелкивали. С нашим появлением завалинки опустели... Однако пацаны не думали сдавать позиции. Шустрый малыш, первым осмелившийся заговорить с нами, умиленно упрашивал: - Дяденька, покатись! Ну как отказать в такой просьбе! Благо и подъем к тому времени кончился. Мы не прочь были щегольнуть своим искусством. Сели. Шум вокруг нас усилился. Подняв облако пыли, рванулись вперед. Но уехали недалеко: новая толпа преградила дорогу. Среди подошедших нашелся один мужик, сносно говоривший по-русски. Он и объяснил нам, что деревня эта татарская, что селяне рады появлению странных путников и приглашают их переночевать. Сон дорогу сдобрит. А мы-то боялись, что не найдем ночлега!.. Прежде чем войти в дом татарина по строго заведенному порядку, стали чистить машины. Пока возились с ними, толпа недвижно стояла вокруг. Лишь ребятишки суетились. И цепь потрогают, и руль покрутят, и педаль повертят. Совсем осмелели. За смелость нужно и поощрить. Очень кстати пришлись номера "Мурзилки", которыми нас снабдили для распространения. Надо было видеть детей, когда они взяли в ручонки яркие, пахнувшие краской веселые журналы. Залучились, заискрились, заиграли лица! С минуту постояли ребята молча, наслаждаясь подарками, а затем завизжали от восторга. Толкают Друг друга, тормошат и с нас не сводят восхищенных глаз. Даже ради одного этого момента стоило отправиться в путь! Затем дети решили удивить нас знанием русского языка. Один подбежит, другой и сыплют словечки: - Русска хорош! - Русска водку любит! - Русска коней ворует! - Голова больша, а сам дурак! Вот те раз! Смеемся. Понимаем: этим татарчата хотели сказать нам что-то приятное. Ну как, разве не весело? А вот еще "картинка с выставки". 17 августа. Озеро Карачи. Урал, позади. О нем напоминают лишь не зажившие до сих пор раны на ногах. Но, как говорится, раны украшают воина. Карачи - курорт. Единогласно решаем: провести здесь полдня - заслужили отдых. Небо - голубень! Благоухающее разнотравье, и птички поют... Идиллия. Мы в плотном строю курортников, неторопливо "плывущих" к озеру. Перед входом на курорт киргизы продают кумыс, свежайший. Кобылицы пасутся тут же, невдалеке. Взяли четверть (кумыса, конечно). Выпили по две бутылки белой кисловатой терпкой жидкости, И, не поверите, захмелели. И такое блаженство разлилось по телу, такая радость нас обуяла, что решили попробовать все курортные удовольствия. Главное, конечно, купание. Как козлы, запрыгали к озеру. Подбегаем к самому берегу и останавливаемся изумленные. Илья даже ахнул от удивления, а его, сами знаете, редко чем проймешь. Перед нами жарятся на солнце четыре головешки - черных, как уголь, тела. Ну, словно негры в Африке! Первым пришел в себя бывалый наш воин Георгий. Осторожно подошел к одному из чернокожих и так нежненько дотронулся до кожи. А потом, как заржет, ну чисто конь взнузданный, на всю округу! Кричит: - Так ведь они грязью вымазались! И пошла потеха. Стали мы нырять в воду. Нырнем, зачерпнем пригоршнями грязь и на себя ее. Вылезли, как черти в аду. И давай дикий хоровод крутить. Тех, что раньше на бережку лежали, как ветром сдуло. Подумали: сумасшедшие какие забрели. Наплясались мы досыта. Пора и честь знать. Зашли снова в озеро - смыть грязь. Но не тут-то было! Вода в Карачах какая-то особенная, немылкая. Смачиваешь грязь, а она еще больше липкой становится. В каждую пору норовит залезть. Час, наверное, промучались. И все без толку. Так и поехали бы дальше неграми, да спасибо какой-то добрый человек выручил. "Вы, - говорит, - молодые люди, под душ сбегайте". И впрямь помогло... 2 сентября. Две недели подряд льют беспрерывные дожди, Теперь не велосипеды везут нас, а мы их. Поменялись ролями. Илья грустно шутит: "Не зачтут нам эти километры: они для пешего туризма". Чернозем, впитавший всю влагу земли, как гречневая каша, вязкий, хватает за ноги и за колеса. Наши прорезиненные плащи давно промокли, так что мы уже разучились различать, что мокро, а что сухо. Проходим за сутки от силы десяток километров. Но ничего, привыкаем и к такой езде. Выдерживаем порядок: через каждую сотню-другую километров отмечаемся в советах физкультуры или; где их нет, в сельских Советах. Раны мажем йодом, бинтовать нет смысла: пришлось бы перевязывать обе руки и ноги... Что, друзья инфизкультовцы, не смешно? Признаюсь честно, и нам порой бывает не до смеха. Но ведь не в Тарасовку отправились - вокруг света! Взялись - значит, выдюжим. С тем и заканчиваю свое письмо. С приветом от всей нашей тройки Александр Королев. Р. S. Чуть не забыл. Передайте "Рабочей газете", что ее задание по организации подписки успешно выполняется, а путевые заметки скоро вышлем. * * * В улус Коротков прискакал среди ночи. Остановил взмыленного коня возле низенького, почти вровень с землей, бревенчатого домика на окраине. Долго барабанил массивным чугунным кольцом по кованой двери, пока в избушке не послышались тяжелые шаги и хриплый надсадный кашель: - Кого нелегкая принесла на ночь глядя? - Свои, Семеныч... Короткова здесь знали. Дверь, скрипнув, отворилась. - Проходи, проходи, Кузьма Петрович. - Не мне проходить, тебе, Семеныч, выходить надо. - Куда это в темень-то? - Седлай коня - и к монголам. Дело спешное. Коротков чиркнул спичкой. Огонь выхватил из темноты бородатое, заспанное лицо Семеныча, старого, но крепкого не по летам казака. Ветеринар почти под нос ткнул ему аккуратно сложенный листок бумаги. - Вот это передашь Самбу, Из рук в руки. И пусть он переправит письмо дальше. Сразу же. Понял? - Как не понять, - тихо произнес казак и крякнул. Езда в ночь была ему явно, не по душе. ВОЛКИ ЖДУТ У ДОРОГИ Если нелюдимый ротмистр Яремко любил китайский ресторанчик в часы затишья, когда в одиночестве скромно можно насладиться великолепным чаем, то полковник Хлыстов приходил сюда в самый разгар дня на обед. Известный в среде русских эмигрантов как большой гурман, он всякий раз с трепетным волнением совершал эту экскурсию в мир кулинарного чуда, редких запахов и традиционных обычаев. Розовощекий хозяин замечал, что полковник никогда не запаздывал к началу трапезы и всегда смиренно дожидался ее конца. А это не так уж просто, если учесть, что китайский обед длится без малого два часа. И все время в уютном зальчике царит какая-то особенная, торжественная тишина, словно люди пришли сюда не для принятия пищи, а на молитву. Гости рассаживаются не торопясь, вполголоса ведут непринужденный разговор, как правило связанный с радостными событиями. Скользящие, будто тени, официанты в традиционных белых косынках, повязанных на головах, обносят их неизменным чаем в круглых мисочках - пиалах, без сахара и молока, просто зеленым чаем. Пьют долго, в охотку, как сказали бы на Руси. Но стоит отхлебнуть последний глоток, как неведомая рука метнет на стол перед тобой мисочки с холодными закусками. Их разнообразие поражает воображение непосвященного человека. Нарезанная мелкими кусочками печень, мясо, манящее чесночным запахом, вяленая рыба, украшенная горками зелени, сушеная утка, огурцы с мизинец, огненные помидоры и много еще всякий всячины. Попробуешь всего понемножку - и можно насытиться. А ведь дальше последуют "серьезные" блюда, самые оригинальные по оформлению, окраске, запаху и вкусу. Тут и хунтун из теста с острой мясной начинкой, и чунь-янь-джу - блюдо из баранины, к которому подают бронзовый горшочек, внутри которого разведен огонь, и плавники акулы, и отваренное в бульоне ласточкино гнездо, и обязательная для каждого мисочка с рисом. Все это сдабривается подогретым рисовым вином. Но прощание же суп, а потом снова чай... Ресторанчик был единственной привязанностью Хлыстова в этом захудалом маньчжурском городишке, славившемся лишь тем, что стоял он на границе с Россией. В атмосфере средневекового обеденного церемониала он забывал о своей смертельной тоске, о тех мелких и грязных делах, что поручали ему самые разнообразные белогвардейские центры, вырастающие на чужой почве быстро, как грибы, и так же быстро исчезающие. И мало кто осмеливался потревожить полковника во время китайского обеда. А коль скоро это происходило, значит, смельчак принес в ресторан известие из ряда вон выходящее. Вот и сейчас, едва Хлыстов опустил палочками кусок баранины в горшочек с водой (один из непременных приемов приготовления чунь-янь-джу), как заметил в дверях поручика Духанова. Офицер искал взглядом кого-то. "Ко мне, видимо", - подумал полковник и пожалел о том, что привычная церемония будет прервана. Верзила Духанов уже неуклюже пробивался к нему сквозь тесный строй легких столиков. - Что такое? - недовольным тоном встретил его Хлыстов. Поручик наклонился к самому уху полковника. Душа поручика трепетала. Он знал, что значит китайский обед для полковника, и ждал крепкой взбучки за свое вторжение. - От Короткова сообщение, ваше высокоблагородие, - прошептал Духанов и сжался. Каково же было его изумление, когда обычно выдержанный полковник вскрикнул: - От Короткова?! - Рука Хлыстова застыла над булькающим горшочком. - Что он пишет? Говорите скорей! - Едут гости... Под Читой уже... Полковник энергично поднялся из-за стола: - Немедленно, поручик, разыщите Яремко. В Шанхай ему, завтра же. * * * Илья плюхнулся в холодный сыпучий песок: - Стоп, машина! - крикнул он. - Слезайте, ребята. Втулки протереть надо, иначе сгорят. Целый день они едут по зыбкой, тяжелой дороге. Колеса велосипедов вязнут в мелком, перетертом временем песке. - Что тебе Сахара, - ворчит Александр. И вспоминает благословенную Читу. Все было: и первоклассный номер в самой шикарной гостинице, и жаркая баня, и обед, может несколько обильный для их стянутых постоянным недоеданием желудков, и крепкий сон на чистой постели! Не было лишь одного - заграничных паспортов. Вежливый товарищ толково объяснил: дескать, в Китае беспорядки, повременить придется. А чтобы без дела не сидеть, Москва рекомендует прокатиться до Владивостока. Чепуха совсем осталась- каких-нибудь полторы тысячи верст! И вот катят они к Тихому океану. По чертом посыпанной золотистой колее. Лишь Жорж улыбается: - Ничего, герой, теперь дело легче пойдет! Места мне знакомые - служил здесь, на границе. Вы пока песочек забайкальский выбивать будете, я проеду чуток, посмотрю, что к чему. И уехал. Вернулся скоро, все с той же улыбкой на обветренном лице. - Рано сели на привал, соколики. Через километр песок кончается. Правда... Плющ замолчал. - Чего тянешь? - спросил недовольно Королев, заканчивающий сборку колеса. - Сами увидите, - уклончиво ответил Жорж. Ничего особенного они не увидели: Только то, что дорога раздваивалась, - Направо пойдешь - в тартарары попадешь, налево - шею свернешь, - пошутил Илья. - А прямо пути нет. Так как же быть, богатыри русские? - Ты сказки знаешь, вот и решай. - А что? Поедем туда, где дорога лучше. Жорж засмеялся: - Она везде одинакова. Песок кончился, дальше коряги да сучья пойдут. Тайга. Королев вмешался в разговор: - Вместо того чтобы зубы скалить, ты бы лучше смекнул, куда ехать. Сам говорил - места знакомые... - Оно так и есть. Левей нужно принять. Попали словно в царство бабы-яги. Сучья за спицы хватают. Сухие корни трещат под машинами, то и дело перед носом вырастают пни, иные в два обхвата. Тут не велосипеды - трактор нужен. А по сторонам глухомань. Деревья сцепились судорожно, держатся цепко друг за друга и словно окружают путников. Ни жилья вокруг, ни человека. Километров двадцать отмахали, пока впереди в таежном сумраке не заметили фигурку маленького человека с ношей на плечах. Семенит потихоньку к ним навстречу. Под большой лисьей шапкой - желтое лицо с узкими черными глазками. "Китаец", - сразу определил Плющ и обратился к нему: - Здравствуй, ходя. - Ходя теперса нета, руска китайса тепериса товариса, - рассердился китаец. Жорж сразу смекнул, что дал маху. - Ладно, брат-товарищ, не сердись. Это так я, по старой привычке. Ну, хочешь, стукни меня, дурака, только скажи, куда эта дорога проклятущая