спели мы и глазом моргнуть, как он прыгнул на берег и полез по скалам, даже ни разу не обернувшись в нашу сторону. Мы с Пэтом растерянно поглядели друг на друга. -- А он знает, где живет Корни? -- спросил я, нарушив молчание. -- Да, он очень подробно расспрашивал об этом, когда мы ему рассказывали о наших приключениях. Сидя на дне лодки, мы чуть не умерли от неизвестности и всяких опасений. Следили за морем -- вдруг со стороны Инишрона появятся лодки? И за берегом -- не собираются ли там любопытные? Но больше всего мы боялись, а что, если и Люк нас обманет? Пожалуй, первый раз за все время выдалась свободная минута, и мы могли на досуге раскинуть мозгами. Что же это мы опять сделали? Ведь только вчера нас заманили в ловушку два незнакомца, а теперь этот Люк! Явись он сейчас и скажи, что он друг Майка Коффи, мы бы ни капельки не удивились. -- Ох, Дэнни,-- сказал Пэт,-- и когда мы с тобой поумнеем? Видно, в голове у нас не мозги, а овсяная каша. Или еще того хуже -- опилки. Давай-ка столкнем эту посудину в воду и махнем на Лошадиный остров одни. Но я вдруг решительно встал на защиту Люка. -- Ты вспомни, какое у него честное, открытое лицо. И сравни с теми двумя, -- сказал я.-- Вспомни его рассуждения. Ведь каждое его слово яснее ясного говорит, что он за человек. -- Да, пожалуй, ты прав,-- подумав, согласился Пэт.-- Будь он приятелем Майка Коффи, он бы выбросил остатки картошки в помойку, а не оставил для чьих-то там поросят. -- А миссис Джойс? У нее душа как безоблачное небо,-- подхватил я.-- А ведь они с Люком, по-моему, большие друзья. И в эту минуту мы увидели Люка. Он прыгал по скалам, торопясь поделиться новостями. Какое счастье, что расположение к Люку одержало в нас верх! Люк внимательно посмотрел на нас, по-прежнему ли мы доверяем ему. Увидев наши радостные физиономии, он остался очень доволен. Вскочил в лодку, и мы немедленно отчалили. Люк, как и полагалось, был полон кипучей энергии. Не задавая Люку вопросов, мы сразу же подняли парус. Полотнище надул хороший юго-западный ветер. -- Теперь в Инишрон за бабушкой,-- сказал Люк.-- А оттуда -- на Лошадиный остров. Глава 12 БАБУШКА ПУСКАЕТСЯ В ПЛАВАНИЕ Люк начал рассказывать подробности о посещении Корни, вынимая при этом из карманов ломти хлеба. Еще он принес два куска сала и передал нам привет от миссис О'Ши. Она очень жалела, что мы не пришли вместе с Люком и она не могла нас как следует накормить. -- Такая добрая, такая превосходная женщина! -- сказал Люк. -- Не успел я войти в дом, как она усадила меня за стол и принялась потчевать: целую гору еды выставила. Так только кормили Финна Мак-Кула в старинных сагах. А теперь и вы поешьте, а я расскажу вам, что мне удалось узнать. От хлеба, извлеченного из карманов Люка, несло застарелым запахом рыбы. Все принадлежавшее Люку пахло рыбой, точно он был не человек, а тюлень. Но мы, конечно, и виду не подали. Мы были очень ему благодарны, что он подумал о нас и принес еды. -- Во-первых, жеребенок цел и невредим,-- начал Люк.-- Сегодня утром они отвели его на гору и спрятали в овечьей пещере. С ним Бэтти Кили, племянник миссис О'Ши. Так что о жеребенке можете не волноваться. -- А почему они решили его спрятать? -- сразу же спросил Пэт. -- Потому что сегодня утром у них был твой отец. Искал вас,-- ответил Люк.-- Они все в один голос утверждают, что сами вы по своей воле никуда бы не уехали, не сказав никому ни слова, и, значит, ваше исчезновение наверняка как-то связано с тайной жеребенка. Вот они и спрятали его подальше на всякий случай. Целее будет. -- А что сделал мой отец, когда узнал, что нас нет на Росморе? -- тихо спросил Пэт. -- Это ему очень не понравилось,-- веско проговорил Люк.-- Да, не понравилось. Один инишронец видел в море шхуну, которая шла в сторону Росмора. Он обратил внимание, что она как-то очень странно шла: хлопала кормой по воде, как резвящаяся акула хвостом. Но он недолго наблюдал за ней. Сам он шел из Гаравина, и ему скоро надоело вертеть головой. -- А отец не сказал, что он собирается делать? -- нетерпеливо спросил Пэт. -- Он сказал, что вернется на Инишрон, соберет всю инишронскую флотилию и пойдет в погоню за шхуной. На что Корни О'Ши заметил, что было бы разумнее сообщить о вашем исчезновении полиции и они выйдут на поиски в спасательном катере. Тогда они отправились в полицию повидать сержанта... Отломи мне, пожалуйста, маленький кусочек от твоего хлеба, сынок,-- вдруг застеснявшись, обратился ко мне Люк. Я сейчас же отломил и протянул ему. Гляжу, Пэт теребит грудь своего свитера, лицо сморщилось от досады -- так ему не терпелось услышать скорее, что было дальше. Но Люк, обрадовавшись хлебу, казалось, не замечал нетерпения моего друга. Я поспешно спросил его: -- Ну, и что сказал сержант? -- Сержант не мешкая вышел в море на спасательном катере. Они объехали все побережье в поисках этой чертовой шхуны. И сейчас еще плавали бы вдоль побережья, но... -- Что "но"? -- Но возле Леттермуллена нашли мачту шхуны, выброшенную морем на прибрежные скалы. Но, кроме мачты, больше ничего не нашли,-- добавил он быстро, догадавшись, какая мысль родилась одновременно у меня и у Пэта.-- К мачте была привязана толстая длинная веревка, вроде буксирного каната. Похоже на то, что ею были привязаны к мачте два ваших приятеля, когда их выбросило на берег. -- И что подумал отец? -- еще тише спросил Пэт. -- Он сказал, что искать вас дальше нет смысла,-- ответил Люк.-- Сержант же не терял надежды. Он сказал, что мачта очень напоминает спасательное приспособление. Тогда все отправились в казармы Леттермора, и сержант велел полицейским прочесать всю окрестность в поисках потерпевших кораблекрушение. Не прошло и часу, как его люди обнаружили ваших приятелей. Те ушли в горы и спрятались в доме одного местного жителя. Сидели у него, попивали пиво и очень жалели себя, ругая на чем свет стоит Майка Коффи. -- Майка Коффи? И они назвали его имя полиции? -- Не только назвали. Вы бы слышали, какими именами они честили его! Они сказали полицейским, что на такую работу, как прошлой ночью, надо посылать людей на надежном судне. Они говорили, что Майка надо посадить в тюрьму за то, что он подсунул им эту дырявую калошу. Во всем, сказали они, виноват их рост. Надо же было вырасти такими верзилами! Только им полицейская форма пришлась впору. Да, жители гор умеют варить пиво -- чему-чему, а этому их учить не надо. После одной кружки выложишь первому встречному все о своих предках до десятого колена. А после двух признаешься, что поджег Сан-Франциско. Хотя мы сами направили килморанскую полицию на след этих негодяев, мы почему-то не очень обрадовались, что их так быстро поймали. -- А вы не слыхали случайно,-- поинтересовался я,-- как их зовут и откуда они? -- Из Керримена. Во всяком случае, так они сказали полицейским. Майк Коффи тоже оттуда. По тону Люка было ясно, что ничего хорошего от жителей Керримена он никогда и не ожидал. -- Они называли друг друга Фокси и Джо,-- продолжал Люк.-- Вот все, что мне удалось от них узнать. -- А где они сейчас? -- Их отправили в Голуэй. Будут судить за кражу полицейских мундиров, хотя никто не понимает, где они их раздобыли. Для начала хватит и этого. Остальное выплывет позже само собой. Не сомневаюсь, что в ближайшем будущем вы с ними больше не увидитесь. -- А Майк Коффи? Что о нем говорят? -- Будут предприняты самые тщательные поиски. Рано или поздно поиски приведут на Лошадиный остров. Мы должны попасть туда раньше полиции, иначе не видать нам вороной кобылы как своих ушей. -- Вы думаете, что полиция поплывет на Лошадиный остров? -- А я и сам не знаю, что думать,-- признался Люк.-- Одно ясно: чем скорее мы попадем туда, тем лучше. Заберем то, что нам надо, и пусть плывет туда кто хочет. Мы понимали, что Люк прав. Его старенький парусник творил чудеса. Несмотря на скрип, на дыры в парусах и на трещины в шпангоутах, он не плыл, а летел по сверкающему морю, как будто это было его первое плавание. Люк вел его мастерски. Стоило ему шевельнуть пальцем, и ветер послушно надувал паруса. На него весело было смотреть. Пэт сказал ему самую большую похвалу, на которую был способен: -- Ты, Люк, управляешься с парусами не хуже моего брата Джона. Люк довольно улыбнулся, обнажив два ряда великолепных белых зубов. Немного погодя я спросил его: -- А о самом Майке Коффи вы ничего не слыхали? Интересно, куда он вчера делся? -- Слыхал. Говорят, что он приплыл на Росмор, оставил Энди в шхуне, а сам отправился к Стефену Костеллоу. Выпил у него полторы пинты портеру и купил спичек для трубки. Стефен сам его обслуживал, а потом проводил на пристань. И шхуна Майка взяла курс на запад, в сторону Клифдена. С того времени Майка больше никто не видел. -- Вот уж никогда не слыхал, чтобы Стефен водил дружбу с Майком Коффи,-- с сомнением покачав головой, проговорил Пэт. -- Миссис О'Ши сказала, что вчера они были как два неразлучных дружка. Держу пари, у Стефена Костеллоу тоже рыльце в пушку. Не зря к нему Майк вчера пожаловал. Пэт не мог этому поверить. -- Да,-- сказал он, -- Стефен скряга, каких мало, но совесть у него чиста. Люк, однако, покачал головой: -- Я много видел и знаю, что скупец рано или поздно непременно впутается в какое-нибудь темное дело. Он ведь привык только о своей выгоде думать, вот и приходится вступать в сделку с совестью. В конце концов она у него делается как кожа угря, гладкая и непробиваемая. Я вовсе не утверждаю, что Стефен конокрад. Насколько мне известно, он так богат, что ему просто нет смысла утруждать себя таким опасным ремеслом. Но существует еще много других неблаговидных дел, боящихся света дня. -- А что это могут быть за дела? -- нахмурился Пэт. -- О некоторых вы и сами можете легко догадаться. Сказав это, Люк поджал губы, давая понять, что разговор окончен. Пэт призадумался. Я видел, что последние слова Люка не дают ему покоя, и он силится проникнуть в тайные замыслы Костеллоу, порожденные его маленьким, хитрым умишком. Что до меня, то я очень скоро бросил думать о старом Стефене. Мы уже приближались к Инишрону. Рассыпанные по острову белые крапинки постепенно выросли в дома, серая паутина, оплетавшая поля, сделалась каменной изгородью, обозначились валуны, которых так много на нашей земле. Наконец в кристально чистом воздухе стали видны над крышами сизые дымки. Подойдя ближе, мы увидели, что бухта забита лесом мачт, как будто в ней собрались все парусники Инишрона. Не заходя в бухту, мы повернули вдоль берега к маленькому заливчику в скалах как раз под домом Конроев. Там на каменистом пляже стоял вытащенный из воды их парусник. Солнце уже клонилось к закату, и залив был в тени. Естественная гряда скал образовывала нечто вроде маленькой гавани. Мы быстро вошли в нее и выпрыгнули на берег. -- Бегом наверх! -- скомандовал Люк.-- Скорее ведите сюда бабушку. А я побуду здесь. Захватите с собой какой-нибудь еды, если найдется! -- прокричал он нам вслед, когда мы уже карабкались наверх.-- И ради бога, будьте осторожны. Вон тут какие камни, и молодому охрометь недолго, не то что восьмидесятилетней старухе. -- Побережемся! -- отозвался Пэт. Мы, как горные козлы, прыгали с камня на камень, спеша скрыться с глаз Люка. Как он ни старался умерить голос, это ему плохо удавалось: его в любую минуту могли услышать на пристани. Берег в этих местах крутой, скалистый, глядит прямо в лицо Атлантики, поэтому большую часть года открыт всем ветрам и бурям. После каждого шторма вид побережья меняется: гигантские руки океана всякий раз заново расставляют огромные скалы. Поднявшись на край откоса, мы двинулись по старой, мощенной нетесаным камнем дороге и вскоре вышли к пологому зеленому склону. Шелковистая трава ласкала босые ноги. По склону бродили овцы, выгнанные на летнее пастбище, и трава в некоторых местах была уже съедена под корень. Мы поднялись по склону и остановились: отсюда были видны зады усадьбы Конроев. Дверь черного хода была закрыта. По загончику ходили куры. Я показал на них Пэту. -- Это значит, что дома никого нет? -- спросил я. -- Да,-- ответил Пэт.-- Матушка всегда их сюда загоняет, когда уходит куда-нибудь. Будь она дома, они бы гуляли у переднего крыльца, норовили проскочить в кухню. Нам повезло. -- А бабушка-то дома? -- спросил я с сомнением: уж очень вокруг было пустынно, как вымерло. -- Бабушка всегда дома. Нам осталось пересечь два поля. Держась в тени каменной изгороди, мы очень скоро подошли к торцу дома. Бросив взгляд на дорогу, ведущую к большаку, завернули за угол и очутились у переднего крыльца. Я бы не удивился, если бы входная дверь оказалась запертой, как запираются на ночь или когда надолго уходят. Но закрыта была только нижняя створка двери, так что мы могли видеть внутренность кухни. На горке у противоположной стены блестели в лучах заката фаянсовые кувшины. Вся остальная кухня была погружена в полумрак. Даже огонь в очаге горел как будто приглушенно. Пэт резко толкнул нижнюю створку, и мы вошли. Бабушка сидела на своем обычном месте, на лавке у очага. Увидев нас, она вздрогнула и от неожиданности уронила с колен крупные черные четки. Пэт нагнулся и поднял их. Бабушка протянула руку и легонько коснулась его лба. Потом, чуть-чуть всхлипнув, глубоко вздохнула. -- В нашей семье утопленников еще не было, Пэтчин,-- сказала она.-- Ни одного. И я не хочу, чтобы ты был первый. -- А где все? -- Ушли в Гаравин. Дай бог, чтобы отец твой не встретил по дороге Майка Коффи. А то, неровен час, быть греху. В полдень они с Джоном пришли домой, взяли ружья, те, что для охоты на тюленей, и опять ушли. Ну и раскудахтались тут твоя матушка с сестрицами, как куры, увидев лису! Я велела им идти в Гаравин вслед за мужчинами, сказала, что останусь дома одна и буду молиться за спасение всех заблудших душ... Постойте, как же это вы не встретили их в Гаравине? -- вдруг спросила бабушка. -- Мы причалили не в бухте, а здесь внизу, у Куандуба. С нами Люк из Килморана. Он сейчас внизу, сторожит свой парусник. Замечательный человек! Его можно принять за инишронца. Он едет с нами на Лошадиный остров. Бабушка остро поглядела сначала на Пэта, потом на меня: -- Вы собрались на Лошадиный остров? -- Нам надо. Мы хотим привезти оттуда вороную кобылицу. Ты поедешь с нами? Секунду вид у бабушки был как будто испуганный. Потом она медленно поднялась и, как во сне, проговорила: -- Да, да, я еду с вами. На мой дорогой остров. Я сказала, что хочу еще раз побывать там. Да, сказала. И вы не забыли моих слов. Она подошла к горке и взяла белый пузатый кувшин с розами. Вынула из кувшина ключик на шнурке и протянула Пэту: -- Открой, пожалуйста, Пэтчин--агра, этот ларь, я достану оттуда шаль. Пэт отпер резной ларь, стоявший у двери черного хода. Мне было всегда любопытно, что в нем, и я вместе с Пэтом и бабушкой заглянул внутрь. На самом верху лежало аккуратно свернутое темно-коричневое платье, какие я видел только на покойниках. Взглянув на платье, бабушка засмеялась: -- Гляньте-ка, а я-то думала, теперь мне только в этом наряде щеголять. Вынь его аккуратно, Пэтчин, я не хочу, чтобы оно помялось. А теперь достань шаль. Пэт вынул красивую бежевую шаль, вышитую по краям коричневыми, светло--зелеными и красными цветами. -- Под шалью чистый фартук в клеточку. Его тоже достань. А это платье аккуратно положи на место. Пэт сделал, как ему было сказано. Запер ларь, протянул ключик бабушке. Она велела нам отвернуться и опустила ключ уже в другой кувшин. Потом надела поверх красной юбки белый в голубую клеточку фартук и набросила на плечи мягкую красивую шаль. -- Я готова,-- сказала она. Мы взяли свежеиспеченный каравай содового хлеба и несколько холодных вареных картофелин -- корм, приготовленный курам. Все это мы сложили в старый мешок из-под муки и еще прихватили пшеничной крупы, чтобы сварить кашу. Подхватили бабушку под руки с обеих сторон и двинулись в путь. Я чувствовал, как ее худенькое тело пробирает дрожь, и на какой-то миг мне стало вдруг страшно: что же это мы делаем? Бабушка, точно прочитав мои мысли, сказала: -- Не беспокойся обо мне, Дэнни. Со мной ничего не случится. Просто я очень, очень давно не выходила из дому. Мы повели бабушку той дорогой, по которой пришли за ней: через два поля, вниз по отлогому зеленому склону и по старой дороге вдоль высокого берега. Шли мы очень медленно, с трудом преодолевая каменные изгороди, через которые полчаса назад перескакивали с такой легкостью. В наших краях ворот в изгородях никогда не делали да и по сей день не делают, не стоит того: земля у нас бедная, кроме картошки, мы ничего не сажаем. Когда мы спускались по зеленому склону, я случайно обернулся, и мне показалось, что кто-то за нами следит. Из-за изгороди, которую мы только что преодолели, высунулась чья-то голова и тотчас спряталась. Кто бы это ни был, он мог прекрасно следить за нами сквозь щели между камнями, из которых сложена изгородь. Я ничего не сказал Пэту. Торопить бабушку не было смысла. Ну прибавит она шагу, а спустимся на берег -- может совсем обессилеть. Пока мы спускались вниз, я раз пять оборачивался. Пэт наконец это заметил. И бабушка заметила. -- В этой части острова сегодня нет ни души, Дэнни,-- сказала она.-- Все сейчас в Гаравине, оплакивают двух пропавших без вести мальчишек. А они стали уже совсем взрослые, вполне могут обходиться без нянек. Но Пэт смотрел на меня с тревогой. Он понимал, я беспокоюсь не зря. Однако он не стал спрашивать, в чем дело. Наконец мы спустились на каменку, бежавшую вдоль обрыва. Бабушка тяжело опиралась на нас, ее красивая шаль поминутно сползала с плеч. Мы уже почти несли ее. На полдороге она вдруг остановилась и сказала: -- Боюсь, я слишком стара. Куда уж мне путешествовать! Старухам положено сидеть на лавке у очага и вязать внукам чулки. Это им сподручнее. -- Теперь что назад идти, что вперед -- все равно,-- подразнил ее Пэт. Я опять обернулся и на этот раз успел заметить не только голову, но и плечи нашего преследователя. Это была женщина, и я вздохнул с облегчением. По молодости лет мне тогда все женщины казались слабыми, беззащитными созданиями, которые и мухи не обидят. И я вместе с Пэтом стал подбадривать бабушку: осталось ведь совсем немного. Но она резко оборвала нас: -- А я и не думаю возвращаться обратно! Это вы, наверное, хотите от меня избавиться. Я только так болтаю. Душа у меня молодая, как у вас. Вот только ноги дряхлые. И она храбро двинулась дальше. Завидев нас, Люк сейчас же запрыгал по камням навстречу. Когда мы дошли до спуска, он уже был наверху и сказал, обращаясь к бабушке: -- Простите меня, миссис Конрой, мадам, но я сейчас сделаю одну штуку. Без дальнейших церемоний он подхватил бабушку на руки и понес ее вниз с такой легкостью, как корзину морских водорослей. Бабушка только вскрикнула и больше не произнесла ни звука. Мы с Пэтом шли по обе стороны -- у нас от страха душа в пятки ушла: вдруг Люк уронит бабушку. Бабушка -- это видно -- очень легкая, но ее пышные юбки мешают Люку смотреть под ноги. Мы боялись, что он может попасть ногой в расщелину и упасть наземь вместе со своей ношей. Что мы скажем отцу Пэта, если не вернем домой его мать в целости и сохранности? Но, видно, больше всех мы боялись бабушки Пэта: ведь мы и помыслить не смели отправиться в плавание без нее. Скоро мы поняли, что за Люка можно не опасаться. У него было поразительное чутье: его нога всякий раз попадала именно туда, куда надо. И он даже не запыхался. -- Мне частенько приходится выходить в море ночью,-- объяснил он,-- потому я так легко хожу по камням вслепую. Вам не страшно, миссис Конрой? -- закончил он с беспокойством. -- Нет,-- твердо сказала бабушка, -- ни капельки не страшно. У самой воды Люк осторожно опустил бабушку на землю. Она одернула фартук, пригладила седые волосы и поплотнее закуталась в шаль. Потом поглядела на обрыв, по которому мы только что спустились, и любезным голосом проговорила: -- От души вас благодарю, Люк, за помощь. Можно подумать, что вы только то и делаете всю жизнь, что носите женщин по скалам. Вдруг она вскрикнула и показала пальцем на большой камень: -- Пэтчин, глянь, кто хочет пожелать нам попутного ветра! Ну-ка, мисс Доил, выходите из-за скалы и попрощайтесь с нами, как подобает благовоспитанной женщине! Мы все повернулись, куда показывала бабушка, и мне стоило большого труда сдержать смех. Из-за большого камня явилась собственной персоной мисс Доил. Вид у нее был, как всегда, гордый и неприступный, только сейчас она прихрамывала на одну ногу: ведь идти ей пришлось через весь остров. А сколько нам было известно, ни она, ни ее сестра никуда не ходили пешком. Один или два раза они осчастливили наш дом своим королевским присутствием, бывали изредка и у других жителей острова, но всегда для визитов пользовались двуколкой. Сейчас она являла собой довольно жалкое зрелище: волосы висели сосульками, платье порвалось, у одной туфли оторвался каблук. Я был сильно зол на нее за то, что она нагнала на меня такого страху. -- Что вы здесь делаете? -- закричал я.-- Зачем следите за нами? Возвращайтесь домой и попробуйте только заикнитесь кому-нибудь о том, что вы здесь видели! Вам тогда не поздоровится! -- Ты очень грубый мальчик,-- заметила мисс Доил.-- Я все про тебя расскажу твоему отцу. -- Ступайте-ка домой, мадам,-- сказал ей Люк.-- Не задерживайте нас. -- Кто этот человек? -- требовательным тоном спросила мисс Доил у Пэта.-- И по какому праву он похищает миссис Конрой? -- Это твою бабушку, наверное, когда-то похитили, а меня похитить нельзя,--отрезала бабушка.-- Я просто хочу прокатиться под парусом. Ступай-ка домой поскорее, будь паинькой. А то тебя ночь на дороге застанет. Но мисс Доил не двигалась с места. Тогда Люк сказал: -- Ну, вот что, ребятишки. Нам нельзя попусту терять время, пора отчаливать. Люк прыгнул в лодку, мы подхватили бабушку и подали ее ему. Мисс Доил все стояла и не спускала с нас глаз. Пока мы возились с парусом, она подошла ближе и буквально сунула в парусник нос. Ну как от нее отделаться? Разве только камнем швырнуть! Но мы не могли этого сделать, все-таки она женщина, объяснили мы бабушке, подсказавшей нам, как избавиться от надоеды. -- Мне стыдно за тебя! -- сказала ей бабушка, презрительно фыркнув. Мисс Доил стояла так близко, что у меня мелькнула мысль: уж не хочет ли она в последний момент прыгнуть к нам? Я не мог понять, что она затевает и почему ее так волнует наша поездка. Мы отчалили -- она, однако, не шевельнулась. Когда мы отошли от берега на ярд, мисс Доил повернулась и стала карабкаться вверх по скалам. Добравшись до кромки обрыва, она остановилась, выпрямилась и встала как вкопанная, провожая нас взглядом, покуда мы не отплыли ярдов на триста. Потом заковыляла вдоль берега и вскоре затерялась среди скал. Глава 13 МЫ СНОВА НА ОСТРОВЕ -- Кто эта бедная сумасшедшая? -- спросил Люк.-- У нее такой вид, точно она всю жизнь просидела за медной решеткой на почте. Мы ответили, что мисс Доил и ее сестра и в самом деле служат у нас в Гаравине на почте. -- Я так и думал,-- сказал Люк, глубокомысленно кивнув головой. -- Почта всегда плохо действует на людей. -- Ваша правда,-- отозвалась миссис Конрой.-- Но только она не сумасшедшая. Она скверная. На ней черти ездят, я сама видела. Мы не имели ни малейшего понятия, с чего это мисс Доил вздумалось за нами шпионить. Люк сказал: -- Жаль, что я не мог сбить ее со следа. Отсюда можно плыть только в двух направлениях: на северо-запад к Лошадиному острову и на юго-восток в Гаравин. Но туда нельзя, там нас могут заметить, чтоб ей пусто было. Хотя мы старались больше не думать о мисс Доил, у всех у нас появилось какое-то неприятное предчувствие. Пока берег был виден, мы с Пэтом не отрывали от него глаз: вдруг в последнюю минуту появится армия инишронцев? Но там было все спокойно, даже ни одна птица не вспорхнула. Мы вздохнули с облегчением и посмотрели на бабушку. Она сидела на корме, закутавшись в шаль, подушкой ей служил старый парус. Вид у нее был предовольный. -- Давайте больше не будем говорить о мисс Доил. Не стоит портить себе настроение в такой прекрасный день,-- сказала она.-- Все равно с ней уже ничего не поделаешь. Вот доживете до моих лет, может, поймете тогда одну мудрость: глупо убиваться из-за того, что непоправимо. И бабушка стала показывать нам разные приметы на коннемарском побережье, которые она помнила с юности: маленькие островки, рифы. Она называла их; одни названия нам были знакомы, другие уже давно забылись. Мы увидели Лошадиный остров, еще находясь под защитой высоких скал Инишрона. Бабушка как-то вся напряглась и выпрямилась. Лицо у нее выражало вместе и досаду и любовь. И я сразу вспомнил отца: он всегда с таким видом говорил о нашей черной корове. Ну и норовистая была скотина! Выгонишь ее пастись, а она удерет невесть куда; отец, бывало, весь остров обойдет, пока ее отыщет. Но кончал он всегда одним: лучше его буренки нет на всем свете; хоть серебром обсыпь, хоть золотом, он с ней ни за что не расстанется. Старая миссис Конрой немало настрадалась на острове, но сердце ее до сих пор принадлежало этому клочку земли. Сомнения в том не было. Пэт хотел было что-то спросить, но промолчал, пошел на корму и поправил у бабушки за спиной парус. Остаток пути бабушка дремала, и мы вели себя тихо, боялись ее разбудить. В открытом море ветер развел крупную зыбь. И хотя присутствие Люка подбадривало нас, плавание было не очень приятное. Парусник казался слишком мал -- океан огромен. Сильный ровный ветер свистел в снастях. Иногда казалось, что он отрывает лодку от воды и снова швыряет на пляшущие волны. Две или три чайки летели за нами, не отставая. Постепенно синее пятно острова начало зеленеть. Солнце, спрятавшись за него, садилось. По небу, сколько хватало глаз, была размазана легкая розовая дымка. Море немного успокоилось. Первым нарушил молчание Люк: -- Где удобнее всего пристать, миссис Конрой, мадам? Вы ведь знаете остров лучше всех нас. -- Сначала плывите к пристани,-- невозмутимо ответила бабка.-- Я хочу посмотреть дом, в котором родилась. Сердце у меня упало. Я вспомнил развалины на месте деревни, где мы провели с Пэтом две ночи. Пэт взглянул на меня. Он подумал о том же. Как просто было, казалось нам сейчас, оставить бабушку дома, в теплом закутке у очага! Но глупо пенять себе, когда мы в двух шагах от причала. Повинуясь указаниям бабушки Конрой, Люк убрал паруса ярдах в ста от берега. -- Сколько раз я смотрела, как мужчины причаливают здесь,-- сказала бабушка, -- хоть бы одна лодка когда разбилась! Все наши парусники погибли той страшной зимой, когда разыгрался ужасный шторм. Они были привязаны к стенке мола. Мы стояли возле своих домов и глядели, как их швыряет о камни. Мужчины поползли по молу на четвереньках -- такой дул свирепый ветер. Они надеялись спасти свои лодки. Но напрасно. Камни плакали, когда все наши прекрасные парусники, разбитые в щепки, поглотило море. -- Да, это были черные дни,-- тихо проговорил Люк. Под его умелой рукой лодка плавно подошла к молу и встала у самой стенки как вкопанная. Люк выскочил на берег первым, мы опять подхватили бабушку под руки и с его помощью все трое поднялись на мол. Почувствовав под ногами землю, бабушка высвободилась из наших рук и минуту стояла, глядя на безмолвные руины на берегу. Затем твердым шагом, неторопливо двинулась к ним. Мы шли за ней в отдалении, не смея приблизиться. Я с трудом дышал, будто чья-то могучая рука сдавила мне грудь так, что затрещали ребра. Мы не видели ее лица. Она надела шаль на голову и натянула до самых глаз, как в церкви. Спина у нее распрямилась, юбки мягко колыхались -- только это и выдавало ее волнение. Пока она шла вдоль пристани, она ни разу не остановилась, не повернула головы. Как во сне, прошла она мимо первых развалин, мимо старой кузни, где мы с Пэтом ночевали две ночи. У самого последнего дома бабушка остановилась. Обернулась и посмотрела на нас, глаза ее полны были слез. -- Это был наш дом,-- промолвила она тихо. При доме была небольшая усадьба, обнесенная невысокой каменной стеной. Возле одного торца, над которым сохранился еще кусок кровли, густо разрослась крапива. На остальном пространстве вокруг дома зеленела коротенькая травка -- ее прибивали к земле буйные соленые ветры. Бабушка вошла в проем, где когда-то были навешаны ворота, подошла к зияющей дверной раме. Остановилась на пороге и долго стояла так. Потом, как будто собравшись с духом, шагнула внутрь. Мы двинулись следом. Бабушка вышла на середину большой комнаты, бывшей кухни, и взглянула вверх на обнаженные балки кровли, потом подошла к заросшему травой очагу. Под защитой каминной доски лавки у очага были чистые, кое-где уцелела побелка. Бабушка сделала еще один неторопливый шаг и опустилась на лавку. "О господи,-- подумал я, глядя, как взор ее блуждает по стенам ее бывшего жилища, -- неужели она повредилась в уме? Как же мы не подумали, что это может случиться?" Бабушка что-то тихо бормотала себе под нос. Я подошел поближе, хотел расслышать, что она говорит. Люк с Пэтом все еще стояли в дверях. Лицо Люка, худое, обветренное, было сейчас преисполнено жалости. У Пэта вид был испуганный. -- Вот в этом углу висел образок, перед ним -- лампадка,-- говорила бабушка.-- Вон еще и гвоздь цел. Под образком тянулись полати, я на них спала. Все, бывало, уйдут, а я лежу одна. Тихо, лампадка тускло светит, в очаге догорает огонь. Как я любила все это! Выползет на теплую печку сверчок, заведет свою песню, я и засну под нее. Вот здесь стояла горка,-- бабушка показала на противоположную стену.-- У нас была самая красивая посуда на всем острове. Здесь у окна стоял стол. Сколько добрых караваев хлеба он помнил! Выну из печки каравай, поставлю на стол, а сама гляжу в окно, жду, когда наши вернутся с ловли. А вечерами какое бывало веселье! Играли, плясали, а уж как пели! О, какая это была прекрасная жизнь! Лучше нет на земле места! Бабушка умолкла и ясными глазами посмотрела на нас. -- Не думайте,-- сказала она,-- я не сошла с ума. Наоборот. Все эти долгие годы я думала и думала о моем острове, так что даже стала сама сомневаться, уж не выдумала ли я этот волшебный остров. Пыталась иногда вспомнить что-нибудь плохое, чтобы разлюбить его, и никак не могла: все только вспоминались забавы, смех, песни, маленькие телята на солнечных лужайках, стройные красивые кони, лучезарные вечера на склонах гор, толстые куры, клюющие у порога зерно. Я думала, это какое-то наваждение, не может быть на земле такого прекрасного места, каким мне чудился Лошадиный остров. Вот почему я должна была еще раз его увидеть. Чтобы увериться, что есть на земле такое место.-- Бабушка тихонько рассмеялась. -- Да, есть. Мой родной остров. Мы успокоились: у бабушки Конрой ум такой же ясный, как у нас всех. Люк сказал: -- Справедливые ваши слова, миссис Конрой, мадам. Как это горько уехать из такого чудесного места и больше никогда его не увидеть! Бабушка медленно закивала. Ни я, ни Пэт не проронили ни слова. Как будто по мановению волшебной палочки, бурьян и крапива исчезли. Перед нами была уютная кухня: горка, резные лари, табуретки, маслобойка в углу, полати, освещенные пляшущим пламенем горящего торфа и слабым огоньком лампадки. Все это я так живо вообразил, что, взглянув вверх, ожидал увидеть над головой новые балки и пухлую соломенную крышу, готовую послужить нам на эту ночь кровом. Но увидел я только круглый шар луны и зеленоватое, все еще светлое вечернее небо, удивленно взиравшее на пробудившиеся руины. Бабушка сказала: -- Если бы кто нас сейчас увидел, решил бы, что все мы малость рехнулись, в прятки вздумали играть, на ночь глядя.-- Она поднялась с лавки: -- Я отдохнула и хорошо себя чувствую. Пора приниматься за дело. Несмотря на эти храбрые слова, нам казалось, что, ступив на свой остров, бабушка уменьшилась ростом, стала еще более хрупкой. Идя к причалу, она оперлась на руку Люка. Мы были очень рады этому: она уже несколько раз споткнулась. Чтобы поменьше утруждать бабушку, мы решили дойти до серебряной бухты на паруснике. Осадка у него мелкая, так что вытащить на песок его будет нетрудно. Не мешкая, мы поймаем вороную кобылу, погрузим ее на борт и под прикрытием темноты возьмем курс на песчаный пляж, куда нас с Пэтом выбросило вчера после шторма. -- У меня есть отличная сухая конюшня,-- сказал Люк.-- Старому ослу придется немного потесниться ради такой гостьи. А если ей будет зазорно стоять в его обществе, милости просим в дом. Я тоже могу потесниться. Это было великодушное предложение. И мы от имени вороной кобылы горячо поблагодарили Люка. -- Я осведомлюсь у нее, какую пищу она предпочитает,-- добавил Люк. Прилив только что начался, и парусник уже поднялся на воде дюйма на два. Там, где мы с Пэтом ловили угрей, теперь расстилался мягкий песок, постепенно поглощаемый водой. Черные руины оттиснули на светлом небе замысловатый узор. Солнце село, сразу стало прохладно. Ветер, хоть и не сильный, свистел и завывал в дырявых парусах. Издалека донеслось заливчатое ржание. Бабушка, услыхав его, счастливо засмеялась. Когда мы огибали мыс, она велела нам держаться как можно дальше от берега. -- Здесь под водой тянется риф,-- сказала она.-- Он виден только ранней весной, когда приливы невысоки. Вскоре мы уже плыли вдоль серебряного пляжа. В дальнем его конце скалы выстроились широким полумесяцем, обращенным к морю. Там начинался еще один пляж, поменьше, к нему примыкала отлогая долина. Мы завернули туда, направив лодку прямо на песок. Как только днище лодки заскрипело по песку, Люк прыгнул в воду и вытянул парусник на сухое место. У подножия утеса торчала, как тонкий палец, скала. Люк привязал к ней парусник крепкой веревкой. В стене утеса мы заметили вход в маленькую пещеру, там уже плескались волны. Мы с Пэтом тоже высадились. Бабушка настояла, чтобы мы и ее взяли с собой, хотя мы очень ее отговаривали. Пересекли песок и вышли к буйным зарослям трав, окаймлявшим долину. За то время, что нас не было, расцвела красная гвоздика. Над самой травой висела пелена тумана. Вот-вот опустится ночь. Мы остановились и вскоре разглядели в густых сумерках силуэты коней. Они стояли смирно и, подняв головы, глядели в нашу сторону. Но вот один из них двинулся к нам сначала быстрым шагом, потом рысью. Он несся как ветер. Грива у него развевалась. Меня мороз по коже продрал. -- Черный жеребец! -- не своим голосом закричал я. Люк притянул всех нас к себе. А вороной приближался. В нескольких шагах от нас он повернул, описал круг и ускакал обратно в глубь долины. Мы чувствовали, как под ногами дрожит земля. Когда он мчался мимо, сверкая белками, раздувая ноздри, он показался мне похожим на играющего дельфина или на умную овчарку, охраняющую стадо на склоне горы. И я вдруг сказал: -- Не бойтесь. Он и не думает на нас нападать. -- Вожак табуна -- очень умное животное,-- проговорил Люк, но голос у него звучал неуверенно. Сквозь завывание ветра стук копыт рассыпался барабанной дробью. От волнения у меня в ушах зазвенела кровь. Дробь становилась сильнее. Вороной возвращался. -- Господи помилуй! -- воскликнул Люк.-- Вот бы увезти этого красавца домой! Да легче северный ветер поймать и упрятать в рюкзак, чем до него хоть пальцем дотронуться. И вот он опять явился из густеющих сумерек. Он плясал на задних ногах, тряс маленькой головой, и грива, как дым, клубилась по ветру. Белые зубы его блестели в свете луны. На этот раз он описал круг позади нас. Бабушка Конрой тихонько всхлипнула. -- Я очень стара, очень стара,-- сказала она полушепотом.-- Давным-давно, шестьдесят лет назад, я отвела нашего вороного в эту долину. Он, конечно, давно спит непробудным сном. Но сегодня я опять увидела его. Он вот так же скакал и кружил по долине в тот день, когда я привела его сюда. Ах, если бы вернуть молодые годы, я бы осталась на моем острове и никуда бы не уезжала до самой смерти! -- Какую власть имеет этот остров над человеком! -- тихо сказал Пэт.-- Если остаться здесь на неделю, можно одичать, как эти кони. И уж тогда обратно в неволю не захочется. -- Что верно, то верно,-- согласился Люк. Жеребец опять приближался легким галопом. Остановился поодаль и сделал вид, что мирно щиплет траву. Но мы видели, что его острый глаз косит в нашу сторону. Заря наконец погасла. Теперь нам светили луна и звезды. Их мягкий серебристый свет, как молоко в кувшин, лился в долину. Все сразу изменилось кругом: скалы, трава, ручей, неподвижные лошади -- все казалось теперь нарисованным кистью художника. Лошади в табуне были все разные, и мы с Пэтом диву давались, как мы в первый раз этого не заметили. Одни двигались быстро, с дикой порывистой грацией, все глубже отступая в долину с нашим приближением. Другие тяжело стояли на своих мощных ногах, прямо с корнем выдирая траву сильными, крупными зубами, и только лениво помахивали хвостом, когда мы хлопали их по спине. Мы прохаживались между ними, выглядывая вороную кобылицу. Когда мы ее нашли, нам показалось, что она понимает, зачем мы сюда вернулись. Высоко взбрыкивая и пританцовывая, она старалась уйти от нас. Но она была еще совсем молоденькая, где ей было с нами тягаться. Минут через пять мы взяли ее в кольцо, и Люк ловко набросил ей на шею крепкий тонкий аркан. Черные бока ее дрожали. -- Не бойся,-- ласково сказал ей Люк.-- Ты еще очень меня полюбишь. Говоря это, Люк легонько гладил ей нос. А когда перестал, она сделала к нему первый маленький шаг. -- Вы видите? -- в полном восторге воскликнул Люк.-- Клянусь, ей погладили нос первый раз в жизни! Мы медленно повели ее к песчаному откосу. Вороной жеребец поднял голову, навострил уши и стал следить за нами. Бабушка шла, обняв лошадку одной рукой за шею, как бы опираясь на нее. Хотя жеребец тряс головой и тонко, прерывисто ржал, он не бросился в погоню, как будто понимал, что старуха по праву уводит с собой вороную лошадку: если бы не она, его самого здесь бы не было. Люк шел по другую сторону, а мы с Пэтом прикрывали отход. Вдруг Пэт громко рассмеялся. -- Отлично проведенная операция под покровом ночи,-- сказал он.-- Пока жив -- не забуду! -- А я никогда не забуду, как нам в первый раз открылась эта долина. Помнишь, мы лежали вон там, наверху, и думали, почему это прибоя не слышно.-- С этими словами я обернулся, чтобы показать гребень, откуда мы впервые увидели долину диких коней. Пэт тоже обернулся. Вдруг он схватил меня за руку и сжал с такой силой, что его ногти впились мне в кожу сквозь толстый свитер. Я легонько вскрикнул от боли. Люк сразу остановился. -- Что случилось? -- коротко спросил он. -- Вон там, на гребне,-- Пэт махнул рукой, чуть не задохнувшись от волнения,-- я заметил чьи-то головы. -- Ха! Головы? -- воскликнул Люк.-- Головы! И сколько же? По голосу Пэта мне показалось, что он сейчас расплачется. Впервые в жизни я ощутил себя сильнее, чем он. До сих пор во всех наших приключениях мы оба держались одинаково стойко. Но здесь, на острове, Пэт был как малый ребенок, точно духи его предков не поддерживали его, а, наоборот, отнимали всякое мужество. Бабушка тоже остановилась в нескольких шагах перед нами. Она стояла, привалившис