ожет быть, "кислых щей" - это все-таки обидное, а? ГЛАВНЫЕ РЕКИ Хотя мне уже идет девятый год, я только вчера догадался, что уроки все-таки надо учить. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не лень, а учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться, что своих не узнаешь. Я, например, вчера не успел уроки сделать. У нас было задано выучить кусочек из одного стихотворения Некрасова и главные реки Америки. А я, вместо того чтобы учиться, запускал во дворе змея в космос. Ну, он в космос все-таки не залетел, потому что у него был чересчур легкий хвост, и он из-за этого крутился, как волчок. Это раз. А во-вторых, у меня было мало ниток, и я весь дом обыскал и собрал все нитки, какие только были; у мамы со швейной машины снял, и то оказалось мало. Змей долетел до чердака и там завис, а до космоса еще было далеко. И я так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо всем на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про какие-то там уроки. Совершенно вылетело из головы. А оказалось, никак нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор. Я утром немножко заспался, и, когда вскочил, времени оставалось чуть-чуть... Но я читал, как ловко одеваются пожарные - у них нет ни одного лишнего движения, и мне до того это понравилось, что я пол-лета тренировался быстро одеваться. И сегодня я как вскочил и глянул на часы, то сразу понял, что одеваться надо, как на пожар. И я оделся за одну минуту сорок восемь секунд весь, как следует, только шнурки зашнуровал через две дырочки. В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел примчаться за секунду до Раисы Ивановны. То есть она шла себе потихоньку по коридору, а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого). Когда я увидел Раису Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до класса каких-нибудь пять шагов, обошел Раису Ивановну и вскочил в класс. В общем, я выиграл у нее секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были уже в парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чем не бывало. Раиса Ивановна вошла, мы встали и поздоровались с ней, и громче всех поздоровался я, чтобы она видела, какой я вежливый. Но она на это не обратила никакого внимания и еще на ходу сказала: - Кораблев, к доске! У меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, что забыл приготовить уроки. И мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой парты. Я прямо к ней как будто приклеился. Но Раиса Ивановна стала меня торопить; - Кораблев! Что же ты? Я тебя зову или нет? И я пошел к доске. Раиса Ивановна сказала: - Стихи! Чтобы я читал стихи, какие заданы. А я их не знал. Я даже плохо знал, какие заданы-то. Поэтому я моментально подумал, что Раиса Ивановна тоже, может быть, забыла, что задано, и не заметит, что я читаю. И я бодро завел: Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь: Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь... - Это Пушкин, - сказала Раиса Ивановна. - Да, - сказал я, - это Пушкин. Александр Сергеевич. - А я что задала? - сказала она. - Да! - сказал я. - Что "да"? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблев! - Что? - сказал я. - Что "что"? Я тебя спрашиваю: что я задала? Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал: - Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял вопроса, Раиса Ивановна. Вот что значит верный друг. Это Мишка таким хитрым способом ухитрился мне подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась: - Слонов! Не смей подсказывать! - Да! - сказал я. - Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю, что Раиса Ивановна задала Некрасова! Это я задумался, а ты тут лезешь, сбиваешь только. Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один с Раисой Ивановной. - Ну? - сказала она. - Что? - сказал я. - Перестань ежеминутно чтокать! Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует. - Читай. Наизусть! - Что? - сказал я. - Стихи, конечно! - сказала она. - Ага, понял. Стихи, значит, читать? - сказал я. - Это можно. - И громко начал: - Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта. - Ну! - сказала Раиса Ивановна. - Что? - сказал я. - Читай сейчас же! - закричала бедная Раиса Ивановна. - Сейчас же читай, тебе говорят! Заглавие! Пока она кричала, Мишка успел мне подсказать первое слово. Он шепнул, не разжимая рта, но я его прекрасно понял. Поэтому я смело выдвинул ногу вперед и продекламировал: - Мужичонка! Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня, а я смотрел на Мишку еще внимательнее. Мишка показывал на свой большой палец и зачем-то щелкал его по ногтю. И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал: - С ноготком! И повторил все вместе: - Мужичонка с ноготком! Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала: - Довольно, Кораблев!.. Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не срамись. - Потом она добавила: - Ну, а как насчет кругозора? Помнишь, мы вчера сговорились всем классом, что будем читать и сверх программы интересные книжки? Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки. Ты выучил? Конечно, я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь испортил. И я хотел во всем признаться Раисе Ивановне, но вместо этого вдруг неожиданно даже для самого себя сказал: - Конечно, выучил. А как же! - Ну вот, исправь это ужасное впечатление, которое ты произвел чтением стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу. Вот когда мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе была удивительная тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И думал, что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду я увидел, что в левом последнем ряду Петька Горбушкин показывает мне какую-то длинную газетную ленту, и на ней что-то намалевано чернилами, толсто намалевано, наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти буквы и наконец прочел первую половину. А тут Раиса Ивановна снова: - Ну, Кораблев? Какая же главная река в Америке? У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал: - Миси-писи. Дальше я не буду рассказывать. Хватит. И хотя Раиса Ивановна смеялась до слез, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что буду учить уроки всегда. До глубокой старости. ЗЕЛЕНЧАТЫЕ ЛЕОПАРДЫ Мы сидели с Мишкой и Аленкой на песке около домоуправления и строили площадку для запуска космического корабля. Мы уже вырыли яму и уложили ее кирпичом и стеклышками, а в центре оставили пустое место для ракеты. Я принес ведро и положил в него аппаратуру. Мишка сказал: - Надо вырыть боковой ход - под ракету, чтоб, когда она будет взлетать, газ бы вышел по этому ходу. И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там было много камней. Аленка сказала: - Я устала! Перекур! А Мишка сказал: - Правильно. И мы стали отдыхать. В это время из второго парадного вышел Костик. Он был такой худой, прямо невозможно узнать. И бледный, нисколечко не загорел. Он подошел к нам и говорит: - ЗдорОво, ребята! Мы все сказали: - ЗдорОво, Костик! Он тихонько сел рядом с нами. Я сказал: - Ты что, Костик, такой худущий? Вылитый Кощей... Он сказал: - Да это у меня корь была. Аленка подняла голову: - А теперь ты выздоровел? - Да, - сказал Костик, - я теперь совершенно выздоровел. Мишка отодвинулся от Костика и сказал: - Заразный небось? А Костик улыбнулся: - Нет, что ты, не бойся. Я не заразный. Вчера доктор сказал, что я уже могу общаться с детским коллективом. Мишка придвинулся обратно, а я спросил: - А когда болел, больно было? - Нет, - ответил Костик, - не больно. Скучно очень. А так ничего. Мне картинки переводные дарили, я их все время переводил, надоело до смерти. Аленка сказала: - Да, болеть хорошо! Когда болеешь, всегда что-нибудь дарят. Мишка сказал: - Так ведь и когда здоровый, тоже дарят. В день рождения или когда елка. Я сказал: - Еще дарят, когда в другой класс переходишь с пятерками. Мишка сказал: - Мне не дарят. Одни тройки! А вот когда корь, все равно ничего особенного не дарят, потому что потом все игрушки надо сжигать. Плохая болезнь корь, никуда не годится. Костик спросил: - А разве бывают хорошие болезни? - Ого, - сказал я, - сколько хочешь! Ветрянка, например. Очень хорошая, интересная болезнь. Я когда болел, мне все тело, каждую болячку отдельно зеленкой мазали. Я был похож на леопарда. Что, плохо разве? - Конечно, хорошо, - сказал Костик. Аленка посмотрела на меня и сказала: - Когда лишаи, тоже очень красивая болезнь. Но Мишка только засмеялся: - Сказала тоже - "красивая"! Намажут два-три пятнышка, вот и вся красота. Нет, лишаи - это мелочь. Я лучше всего люблю грипп. Когда грипп, чаю дают с малиновым вареньем. Ешь сколько хочешь, просто не верится. Один раз я, больной, целую банку съел. Мама даже удивилась: "Смотрите, говорит, у мальчика грипп, температура тридцать восемь, а такой аппетит". А бабушка сказала: "Грипп разный бывает, это у него такая новая форма, дайте ему еще, это у него организм требует". И мне дали еще, но я больше не смог есть, такая жалость... Это грипп, наверно, на меня так плохо действовал. Тут Мишка подперся кулаком и задумался, а я сказал: - Грипп, конечно, хорошая болезнь, но с гландами не сравнить, куда там! - А что? - сказал Костик. - А то, - сказал я, - что, когда гланды вырезают, мороженого дают потом, для заморозки. Это почище твоего варенья! Аленка сказала: - А гланды от чего заводятся? Я сказал: - От насморка. Они в носу вырастают, как грибы, потому что сырость. Мишка вздохнул и сказал: - Насморк - болезнь ерундовая. Каплют чего-то в нос, еще хуже течет. Я сказал: - Зато керосин можно пить. Не слышно запаха. - А зачем пить керосин? Я сказал: - Ну не пить, так в рот набирать. Вот фокусник наберет полный рот, а потом палку зажженную возьмет в руки и на нее как брызнет! Получается очень красивый огненный фонтан. Конечно, фокусник секрет знает. Без секрета не берись, ничего не получится. - В цирке лягушек глотают, - сказала Аленка. - И крокодилов тоже! - добавил Мишка. Я прямо покатился от хохота. Надо же такое выдумать. Ведь всем известно, что крокодил сделан из панциря, как же его есть? Я сказал: - Ты, Мишка, видно, с ума сошел! Как ты будешь есть крокодила, когда он жесткий. Его нипочем нельзя прожевать. ~ Вареного-то? - сказал Мишка. - Как же! Станет тебе крокодил вариться! - закричал я на Мишку. - Он же зубастый, - сказала Аленка, и видно было, что она уже испугалась. А Костик добавил: - Он сам же ест что ни день укротителей этих. Аленка сказала: - Ну да? - И глаза у нее стали как белые пуговицы. Костик только сплюнул в сторону. Аленка скривила губы: - Говорили про хорошее - про гриба и про лишаев, а теперь про крокодилов. Я их боюсь... Мишка сказал: - Про болезни уже все переговорили. Кашель, например. Что в нем толку? Разве вот что в школу не ходить... - И то хлеб, - сказал Костик. - А вообще вы правильно говорили: когда болеешь, все тебя больше любят. - Ласкают, - сказал Мишка, - гладят... Я заметил: когда болеешь, все можно выпросить. Игру какую хочешь, или ружье, или паяльник. Я сказал: - Конечно. Нужно только, чтобы болезнь была пострашнее. Вот если ногу сломаешь или шею, тогда чего хочешь купят. Аленка сказала: - И велосипед?! А Костик хмыкнул: - А зачем велосипед, если нога сломана? - Так ведь она прирастет! - сказал я. Костик сказал: - Верно! Я сказал: - А куда же она денется! Да, Мишка? Мишка кивнул головой, и тут Аленка натянула платье на колени и спросила: - А почему это, если вот, например, пожжешься, или шишку набьешь, или там синяк, то, наоборот, бывает, что тебе еще и наподдадут. Почему это так бывает? - Несправедливость! - сказал я и стукнул ногой по ведру, где у нас лежала аппаратура. Костик спросил: - А это что такое вы здесь затеяли? Я сказал: - Площадка для запуска космического корабля! Костик прямо закричал: - Так что же вы молчите! Черти полосатые! Прекратите разговоры. Давайте скорей строить!!! И мы прекратили разговоры и стали строить. УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ Несколько дней тому назад мы начали строить площадку для запуска космического корабля и вот до сих пор не кончили, а я сначала думал, что раз-два-три - и у нас сразу все будет готово. Но дело как-то не клеилось, а все потому, что мы не знали, какая она должна быть, эта площадка. У нас не было плана. Тогда я пошел домой. Взял листок бумажки и нарисовал на нем, что куда: где вход, где выход, где одеваться, где космонавта провожают и где кнопку нажимать. Это все получилось у меня очень здорово, особенно кнопка. А когда я нарисовал площадку, я заодно пририсовал к ней и ракету. И первую ступеньку, и вторую, и кабину космонавта, где он будет вести научные наблюдения, и отдельный закуток, где он будет обедать, и я даже придумал, где ему умываться, и изобрел для этого самовыдвигающиеся ведра, чтобы он в них собирал дождевую воду. И когда я показал этот план Аленке, Мишке и Костику, им всем очень понравилось. Только ведра Мишка зачеркнул. Он сказал: - Они будут тормозить. И Костик сказал: - Конечно, конечно! Убери эти ведра. И Аленка сказала: - Ну их совсем! И я тогда не стал с ними спорить, и мы прекратили всякие ненужные разговоры и принялись за работу. Мы достали тяжеленную трамбушку. Я и Мишка колотили ею по земле. А позади нас шла Аленка и подравнивала за нами прямо сандаликами. Они у нее были новенькие, красивые, а через пять минут стали серые. Перекрасились от пыли. Мы чудесно утрамбовали площадку и работали дружно. И к нам еще один парень присоединился, Андрюшка, ему шесть лет. Он хотя немножко рыжеватый, но довольно сообразительный. А в самый разгар работы открылось окно на четвертом этаже, и Аленкина мама крикнула: - Аленка! Домой сейчас же! Завтракать! И когда Аленка убежала, Костик сказал: - Еще лучше, что ушла! А Мишка сказал: - Жалко. Все-таки рабочая сила... Я сказал: - Давайте приналяжем! И мы приналегли, и очень скоро площадка была совершенно готова. Мишка ее осмотрел, засмеялся от удовольствия и говорит: - Теперь главное дело надо решить: кто будет космонавтом. Андрюшка сейчас же откликнулся: - Я буду космонавтом, потому что я самый маленький, меньше всех вешу! А Костик: - Это еще неизвестно. Я болел, я знаешь как похудел? На три кило! Я космонавт. Мы с Мишкой только переглянулись. Эти чертенята уже решили, что они будут космонавтами, а про нас как будто и забыли. А ведь это я всю игру придумал. И, ясное дело, я и буду космонавтом! И только я успел так подумать, как Мишка вдруг заявляет: - А кто всей работой тут сейчас командовал? А? Я командовал! Значит, я буду космонавтом! Это все мне совершенно не понравилось. Я сказал: - Давайте сначала ракету выстроим. А потом сделаем испытания на космонавта. А потом и запуск назначим. Они сразу обрадовались, что еще много игры осталось, и Андрюшка сказал: - Даешь ракету строить! Костик сказал: - Правильно! А Мишка сказал: - Ну что ж, я согласен. Мы стали строить ракету прямо на нашей пусковой площадке. Там лежала здоровенная пузатая бочка. В ней раньше был мел, а теперь она валялась пустая. Она была деревянная и почти совершенно целая, и я сразу все сообразил и сказал: - Вот это будет кабина. Здесь любой космонавт может поместиться, даже самый настоящий, не то что я или Мишка. И мы эту бочку поставили на середку, и Костик сейчас же приволок с черного хода какой-то старый ничей самовар. Он его приделал к бочке, чтобы заливать туда горючее. Получилось очень складно. Мы с Мишкой сделали внутреннее устройство и два окошечка по бокам: это были иллюминаторы для наблюдения. Андрюшка притащил довольно здоровый ящик с крышкой и наполовину всунул его в бочку. Я сначала не понял, что это такое, и спросил Андрюшку: - Это зачем? А он сказал: - Как - зачем? Это вторая ступеня! Мишка сказал: - Молодец! И у нас работа закипела вовсю. Мы достали разных красок, и несколько кусочков жести, и гвоздей, и веревочек, и протянули эти веревочки вдоль ракеты, и жестянки прибили к хвостовому оперению, и подкрасили длинные полосы по всему бочкиному боку, и много еще чего понаделали, всего не перескажешь. И когда мы увидели, что все у нас готово, Мишка вдруг отвернул краник у самовара, который был у нас баком для горючего. Мишка отвернул краник, но оттуда ничего не потекло. Мишка ужасно разгорячился, он потрогал пальцем снизу сухой краник, повернулся к Андрюшке, который считался у нас главным инженером, и заорал: - Вы что? Что вы наделали? Андрюшка сказал: - А что? Тогда Мишка вконец разозлился и еще хуже заорал: - Молчать! Вы главный инженер или что? Андрюшка сказал: - Я главный инженер. А чего ты орешь? А Мишка: - Где же горючее в машине? Ведь в самоваре... то есть в баке, нет ни капли горючего. А Андрюшка: - Ну и что? Тогда Мишка ему: - А вот как дам, тогда узнаешь "ну и что"! Тут я вмешался и крикнул: - Наполнить бак! Механик, быстро! И я грозно посмотрел на Костика. Он сейчас же сообразил, что это он и есть механик, схватил ведерко и побежал в котельную за водой. Он там набрал полведра горячей воды, прибежал обратно, влез на кирпич и стал заливать. Он наливал воду в самовар и кричал: - Есть горючее! Все в порядке! А Мишка стоял под самоваром и ругал Андрюшку на чем свет стоит. А тут на Мишку полилась вода. Она была не горячая, но ничего себе, довольно чувствительная, и, когда она залилась Мишке за воротник и на голову, он здорово испугался и отскочил как ошпаренный. Самовар-то был, видать, дырявый. Он Мишку почти всего окатил, а главный инженер злорадно захохотал: - Так тебе и надо! У Мишки прямо засверкали глаза. И я увидел, что Мишка сейчас даст этому нахальному инженеру по шее, поэтому я быстро встал между ними и сказал: - Слушайте, рЕбя, а как же мы назовем наш корабль? - "Торпедо"... - сказал Костик. - Или "Спартак", - перебил Андрюшка, - а то "Динамо". Мишка опять обиделся и сказал: - Нет уж, тогда ЦСКА! Я им сказал: - Ведь это же не футбол! Вы еще нашу ракету "Пахтакор" назовите! Надо назвать "Восток-2"! Потому что у Гагарина просто "Восток" называется корабль, а у нас будет "Восток-2"!.. На, Мишка, краску, пиши! Он сейчас же взял кисточку и принялся малевать, сопя носом. Он даже высунул язык. Мы стали глядеть на него, но он сказал: - Не мешайте! Не глядите под руку! И мы от него отошли. А я в это время взял градусник, который я утащил из ванной, и измерил Андрюшке температуру. У него оказалось сорок восемь и шесть. Я просто схватился за голову: я никогда не видел, чтобы у обыкновенного мальчика была такая высокая температура. Я сказал: - Это какой-то ужас! У тебя, наверно, ревматизм или тиф. Температура сорок восемь и шесть! Отойди в сторону. Он отошел, но тут вмешался Костик: - Теперь осмотри меня! Я тоже хочу быть космонавтом! Вот какое несчастье получается: все хотят! Прямо отбою от них нет. Всякая мелюзга, а туда же! Я сказал Костику: - Во-первых, ты после кори. И тебе никакая мама не разрешит быть космонавтом. А во-вторых, покажи язык! Он моментально высунул кончик своего языка. Язык был розовый и мокрый, но его было мало видно. Я сказал: - Что ты мне какой-то кончик показываешь! Давай весь вываливай! Он сейчас же вывалил весь свой язык, так что чуть до воротника не достал. Неприятно было на это смотреть, и я ему сказал: - Все, все, хватит! Довольно! Можешь убирать свой язык. Чересчур он у тебя длинный, вот что. Просто ужасно длиннющий. Я даже удивляюсь, как он у тебя во рту укладывается. Костик совершенно растерялся, но потом все-таки опомнился, захлопал глазами и говорит с угрозой: - Ты не трещи! Ты прямо скажи: гожусь я в космонавты? Тогда я сказал: - С таким-то языком? Конечно, нет! Ты что, не понимаешь, что если у космонавта длинный язык, он уже никуда не годится? Он ведь всем на свете разболтает все секреты: где какая звезда вертится, и все такое... Нет, ты, Костик, лучше успокойся! С твоим язычищем лучше на Земле сидеть. Тут Костик ни с того ни с сего покраснел, как помидор. Он отступил от меня на шаг, сжал кулаки, и я понял, что сейчас у нас с ним начнется самая настоящая драка. Поэтому я тоже быстро поплевал в кулаки и выставил ногу вперед, чтобы была настоящая боксерская поза, как на фотографии у чемпиона легкого веса. Костик сказал: - Сейчас дам плюху! А я сказал: - Сам схватишь две! Он сказал: - Будешь валяться на земле! А я ему: - Считай, что ты уже умер! Тогда он подумал и сказал: - Неохота что-то связываться... А я: - Ну и замолкни! И тут Мишка закричал нам от ракеты: - Эй, Костик, Дениска, Андрюшка! Идите надпись смотреть. Мы побежали к Мишке и стали глядеть. Ничего себе была надпись, только кривая и в конце завивалась книзу. Андрюшка сказал: - Во здорово! И Костик сказал: - Блеск! А я ничего не сказал. Потому что там было написано так: "ВАСТОК-2". Я не стал этим Мишку допекать, а подошел и исправил обе ошибки. Я написал: "ВОСТОГ-2". И все. Мишка покраснел и промолчал. Потом он подошел ко мне, взял под козырек. - Когда назначаете запуск? - спросил Мишка. Я сказал: - Через час! Мишка сказал: - Ноль-ноль? И я ответил: - Ноль-ноль! * * * Прежде всего нам нужно было достать взрывчатку. Это было нелегкое дело, но кое-что все-таки набралось. Во-первых, Андрюшка притащил десять штук елочных бенгальских огней. Потом Мишка тоже принес какой-то пакетик, - я забыл, как называется, вроде борной кислоты. Мишка сказал, что эта кислота очень красиво горит. А я приволок две шутихи, они у меня еще с прошлого года в ящике валялись. И мы взяли трубу от нашего самовара-бака, заткнули с одного конца тряпкой и затолкали туда всю нашу взрывчатку и утрясли ее как следует. А потом Костик принес какой-то поясок от маминого халата, и мы сделали из него бикфордов шнур. Всю нашу трубу мы уложили во вторую ступеньку ракеты и привязали ее веревками, а шнур вытащили наружу, и он лежал за нашей ракетой на земле, как хвост от змеи. И теперь все у нас было готово. - Теперь, - сказал Мишка, - пришла пора решать, кто полетит. Ты или я, потому что Андрюшка и Костик пока еще не подходят. - Да, - сказал я, - они не подходят по состоянию здоровья. Как только я это сказал, так из Андрюшки сейчас же закапали слезы, а Костик отвернулся и стал колупать стену, потому что из него тоже, наверно, закапало, но он стеснялся, что вот ему уже скоро семь, а он плачет. Тогда я сказал: - Костик назначается Главным Зажигателем! Мишка добавил: - А Андрюшка назначается Главным Запускателем! Тут они оба повернулись к нам, и лица у них стали гораздо веселее, и никаких слез не стало видно, просто удивительно! Тогда я сказал: - Мишка, а мы давай считаться на космонавта. Мишка сказал: - Только, чур, я считаю! И мы стали считаться: - Заяц-белый-куда-бегал-в-лес-дубовый-чего-делал-лыки-драл-куда-клал- под-колоду-кто-украл-Спиридон-Мор-дель-он-тинтиль-винтиль-выйди-вон! Мишке вышло выйти вон. Он, конечно, постарше и Костика и Андрюшки, но глаза у него стали такие печальные, что не ему лететь, просто ужас! Я сказал: - Мишка, ты в следующий полет полетишь безо всякой считалки, ладно? А он сказал: - Давай садись! Что ж, ничего не поделаешь, мне ведь по-честному досталось. Мы с ним считались, и он сам считал, а мне выпало, тут уж ничего не поделаешь. И я сразу полез в бочку. Там было темно и тесно, особенно мне мешала вторая ступенька. Из-за нее нельзя было спокойно лежать, она впивалась в бок. Я хотел повернуться и лечь на живот: но тут же треснулся головой о бак, он впереди торчал. Я подумал, что, конечно, космонавту трудно сидеть в кабине, потому что аппаратуры очень много, даже чересчур! Но все-таки я приспособился, и свернулся в три погибели, и лег, и стал ждать запуска. И вот слышу - Мишка кричит: - Подготовьсь! Смиррнаа! Запускатель, не ковыряй в носу! Иди к моторам. И сразу Андрюшкин голос: - Есть к моторам! И я понял, что скоро запуск, и стал лежать дальше. И вот слышу - Мишка опять командует: - Главный Зажигатель! Готовьсь! Зажж... И сразу я услышал, как Костик завозился со своим спичечным коробком и, кажется, не может от волнения достать спичку, а Мишка, конечно, растягивает команду, чтобы все вместе совпало - и Костикина спичка и его команда. Вот он и тянет: - Зажж... И я подумал: ну, сейчас! И даже сердце заколотилось! А Костик все еще брякает спичками. Мне ясно представилось, как у него руки трясутся и он не может ухватить спичку. А Мишка свое: - Зажж... Давай же, вахля несчастная! Зажжж... И вдруг я ясно услышал: чирк! И Мишкин радостный голос: - ...жжи-гай! Зажигай! Я глаза зажмурил, съежился и приготовился лететь. Вот было бы здорово, если б это вправду, все бы с ума посходили, и я еще сильнее зажмурил глаза. Но ничего не было: ни взрыва, ни толчка, ни огня, ни дыму - ничего. И это наконец мне надоело, и я заорал из бочки: - Скоро там, что ли? У меня весь бок отлежался - ноет! И тут ко мне в ракету залез Мишка. Он сказал: - Заело. Бикфордов шнур отказал. Я чуть ногой не лягнул его от злости: - Эх, вы, инженеры называются! Простую ракету запустить не можете! А ну, давайте я! И я вылез из ракеты. Андрюшка и Костик возились со шнуром, и у них ничего не выходило. Я сказал: - Товарищ Мишка! Снимите с работы этих дураков! Я сам! И подошел к самоварной трубе и первым делом начисто оторвал ихний мамин бикфордов поясок. Я им крикнул: - А ну, разойдитесь! Живо! И они все разбежались кто куда. А я запустил руку в трубу, и снова там все перемешал, и бенгальские огоньки уложил сверху. Потом я зажег спичку и сунул ее в трубу. Я закричал: - Держитесь! И отбежал в сторону. Я и не думал, что будет что-нибудь особенное, ведь там, в трубе, ничего такого не было. Я хотел сейчас во весь голос крикнуть: "Бух, таррарах!" - как будто это взрыв, чтобы играть дальше. И я уже набрал воздуху и хотел крикнуть погромче, но в это время в трубе что-то ка-ак свистнет да ка-ак даст! И труба отлетела от второй ступени, и стала подлетать, и падать, и дым!.. А потом как бабахнет! Ого! Это, наверно, шутихи там сработали, не знаю, или Мишкин порошок! Бах! Бах! Бах! Я, наверно, от этого баханья немножко струсил, потому что я увидел перед собою дверь, и решил в нее убежать, и открыл, и вошел в эту дверь, но это оказалась не дверь, а окно, и я прямо как вбежал в него, так оступился и упал прямо в наше домоуправление. Там за столом сидела Зинаида Ивановна, и она на машинке считала, кому сколько за квартиру платить. А когда она меня увидела, она, наверно, не сразу меня узнала, потому что я запачканный был, прямо из грязной бочки, лохматый и даже кое-где порванный. Она просто обомлела, когда я упал к ней из окна, и она стала обеими руками от меня отмахиваться. Она кричала: - Что это? Кто это? И наверно, я здорово смахивал на черта или на какое-нибудь подземное чудовище, потому что она совсем потеряла рассудок и стала кричать на меня так, как будто я был имя существительное среднего рода. - Пошло вон! Пошло вон отсюда! Вон пошло! А я встал на ноги, прижал руки по швам и вежливо ей сказал: - Здравствуйте, Зинаида Иванна! Не волнуйтесь, это я! И стал потихоньку пробираться к выходу. А Зинаида Ивановна кричала мне вдогонку: - А, это Денис! Хорошо же!.. Погоди!.. Ты у меня узнаешь!.. Все расскажу Алексею Акимычу! И у меня от этих криков очень испортилось настроение. Потому что Алексей Акимыч - наш управдом. И он меня к маме отведет и папе нажалуется, и будет мне плохо. И я подумал, как хорошо, что его не было в домоуправлении и что мне, пожалуй, все-таки денька два-три надо не попадаться ему на глаза, пока все уладится. И тут у меня опять стало хорошее настроение, и я бодро-весело вышел из домоуправления. И как только я очутился во дворе, я сразу увидел целую толпу наших ребят. Они бежали и галдели, а впереди них довольно резво бежал Алексей Акимыч. Я страшно испугался. Я подумал, что он увидел нашу ракету, как она лежит взорванная, и, может быть, проклятая труба побила окна или еще что-нибудь, и вот он теперь бежит разыскивать виноватого, и ему кто-нибудь сказал, что это я главный виноватый, и вот он меня увидел, я прямо торчал перед ним, и сейчас он меня схватит! Я это все подумал в одну секунду, и, пока я все это додумывал, я уже бежал от Алексея Акимыча во всю мочь, но через плечо увидел, что он припустился за мной со всех ног, и я тогда побежал мимо садика, и направо, и бежал вокруг грибка, но Алексей Акимыч кинулся ко мне наперерез и прямо в брюках прошлепал через фонтан, и у меня сердце упало в пятки, и тут он меня ухватил за рубашку. И я подумал: все, конец. А он перехватил меня двумя руками под мышки и как подкинет вверх! А я терпеть не могу, когда меня за подмышки поднимают: мне от этого щекотно, и я корчусь как не знаю кто и вырываюсь. И вот я гляжу на него сверху и корчусь, а он смотрит на меня и вдруг заявляет ни с того ни с сего: - Кричи "ура"! Ну! Кричи сейчас же "ура"! И тут я еще больше испугался: я подумал, что он с ума сошел. И что, пожалуй, не надо с ним спорить, раз он сумасшедший. И я крикнул не слишком-то громко: - Ура!.. А в чем дело-то? И тут Алексей Акимыч поставил меня наземь и говорит: - А в том дело, что сегодня второго космонавта запустили! Товарища Германа Титова! Ну, что, не ура, что ли? Тут я как закричу: - Конечно, ура! Еще какое ура-то! Я так крикнул, что голуби вверх шарахнулись. А Алексей Акимыч улыбнулся и пошел в свое домоуправление. А мы всей толпой побежали к громкоговорителю и целый час слушали, что передавали про товарища Германа Титова, и про его полет, и как он ест, и все, все, все. А когда в радио наступил перерыв, я сказал: - А где же Мишка? И вдруг слышу: - Я вот он! И правда, оказывается, он рядом стоит. Я в такой горячке был, что его и не заметил. Я сказал: - Ты где был? - Я тут. Я все время тут. Я спросил: - А как наша ракета? Взорвалась небось на тысячи кусков? А Мишка: - Что ты! Целехонька! Это только труба так тарахтела. А ракета, что ей сделается? Стоит как ни в чем не бывало! - Бежим посмотрим? И когда мы прибежали, я увидел, что все в порядке, все цело и можно играть еще сколько угодно. Я сказал: - Мишка, а теперь два, значит, космонавта? Он сказал: - Ну да. Гагарин и Титов. А я сказал: - Они, наверно, друзья? - Конечно, - сказал Мишка, - еще какие друзья! Тогда я положил Мишке руку на плечо. У него узкое было плечо и тонкое. И мы с ним постояли смирно и помолчали, а потом я сказал: - И мы с тобой друзья, Мишка. И мы с тобой вместе полетим в следующий полет. И тогда я подошел к ракете, и нашел краску, и дал ее Мишке, чтобы он подержал. И он стоял рядом, и держал краску, и смотрел, как я рисую, и сопел, как будто мы вместе рисовали. И я увидел еще одну ошибку и тоже исправил, и когда я закончил, мы отошли с ним на два шага назад и посмотрели, как красиво было написано на нашем чудесном корабле "ВОСТОК-3". И МЫ!.. Мы как только узнали, что наши небывалые герои в космосе называют друг друга Сокол и Беркут, так сразу порешили, что я теперь буду Беркут, а Мишка - Сокол. Потому что все равно мы будем учиться на космонавтов, а Сокол и Беркут такие красивые имена! И еще мы решили с Мишкой, что до тех пор, пока нас примут в космонавтскую школу, мы будем с ним понемножку закаляться как сталь. И как только мы это решили, я пошел домой и стал закаляться. Я залез под душ и пустил сначала тепленькой водички, а потом, наоборот, поддал холодной. И я ее довольно легко перетерпел. Тогда я подумал, что раз дело идет так хорошо, надо, пожалуй, подзакалиться чуточку получше, и пустил ледянистую струю. Ого-го! У меня сразу вжался живот, и я покрылся пупырками. И так постоял с полчасика или минут пять и здорово закалился! И когда я потом одевался, то вспомнил, как бабушка читала стихи про одного мальчишку, как он посинел и весь дрожал. А после обеда у меня потекло из носу, и я стал чихать. Мама сказала: - Выпей аспирину и завтра будешь здоров. Ложись-ка! На сегодня все! И у меня сейчас же испортилось настроение. Я чуть было не заревел, но в это время под окошком раздался крик: - Бе-еркут!.. А Беркут!.. Да Беркут же!.. Я подбежал к окошку, высунулся, а там Мишка! Я сказал: - Чего тебе, Сокол? А он: - Давай выходи на орбиту! Это во двор, значит. Я ему говорю: - Мама не пускает. Я простудился! А мама потянула меня за ноги и говорит: - Не высовывайся так далеко! Упадешь! С кем это ты? Я говорю: - Ко мне друг пришел. Небесный брат. Близнец! А ты мешаешь! Но мама сказала железным голосом: - Не высовывайся! Я говорю Мишке: - Мне мама не велит высовываться... Мишка немножко подумал, а потом обрадовался: - Не велит высовываться, и правильно. Это будет у тебя испытание на не-вы-со-вы-ва-е-мость! Тогда я все-таки немножко высунулся и сказал ему тихонько: - Эх, Сокол ты мой, Сокол! Мне тут, может, сутки безвыходно торчать! А Мишка опять все по-своему перевернул: - И очень хорошо! Прекрасная тренировка! Закрой глаза и лежи как в сурдокамере! Я говорю: - Вечером я с тобой установлю телефонную связь. - Ладно, - сказал Мишка, - ты устанавливай со мной, а я - с тобой. И он ушел. А я лег на папин диван и закрыл глаза и тренировался на молчание. Потом встал и сделал зарядку. Потом понаблюдал в иллюминатор неведомые миры, а потом пришел папа, и я принял ужин из натуральных продуктов. Самочувствие было превосходное. Я принес и разложил раскладушку. Папа сказал: - Что так рано? А я сказал со значением: - Вы как хотите, а я буду спать. Мама положила мне руку на лоб и сказала: - Ребенок заболел! А я ничего ей не сказал. Если они не понимают, что это все тренировка на космонавта, то зачем объяснять? Не стоит. Потом сами узнают, из газет, когда их благодарить будут за то, что воспитали такого сына, как я! Пока я думал, прошло довольно много времени, и я вспомнил, что пора налаживать телефонную связь с Мишкой. Я вышел в коридор и набрал номер. Мишка подошел сразу, только у него был какой-то чересчур толстый голос: - Нда-нда! Говорите! Я сказал: - Сокол, это ты? А он: - Что-что? Я опять: - Сокол, это ты или нет? Это Беркут! Как дела? Он засмеялся, посопел и говорит: - Очень остроумно! Ну, довольно разыгрывать. Сонечка, это вы? Я говорю: - Какая там еще Сонечка, это Беркут! Ты что, обалдел? А он: - Кто это? Что за выражения? Хулиганство! Кто это говорит? Я сказал: - Это никто не говорит. И повесил трубку. Наверно, я не туда попал. Тут папа позвал меня, и я вернулся в комнату, разделся и лег. И только стал задремывать, вдруг: ззззззь! Телефон! Папа вскочил и выбежал в коридор, и, пока я нашаривал тапочки, я слышал его серьезный голос: - Беркутова? Какого Беркутова? Здесь такого нет! Набирайте внимательно! Я сразу понял, что это Мишка! Это связь! Я выбежал в коридор прямо в чем мать родила, в одних трусиках. - Это меня, меня! Это я Беркут! Папа сейчас же отдал мне трубку, и я закричал: - Это Сокол? Это Беркут! Слушаю вас! А Мишка: - Докладывай, чем занимаешься! Я говорю: - Я сплю! А Мишка: - Я тоже! Я уже почти совсем заснул, да вспомнил одно важное дело! Беркут, слушай! Перед сном надо спеть! Вдвоем! На пару! Чтобы у нас получился космический дуэт! Я прямо подпрыгнул: - Молодец, Сокол! Давай любимую космонавтскую! Подпевай! И я запел изо всех сил. Я хорошо пою, громко! Громче меня никто не может. Я по громкости первый в нашем хоре. И вот когда я запел, сейчас же изо всех дверей стали высыпать соседи, они кричали: "Безобразие... Что случилось... Уже поздно... Распустились... Здесь коммунальная квартира... Я думала, поросенка режут...", но папа им сказал: - Это небесные близнецы, Сокол и Беркут, поют перед сном! И тогда все замолчали. А мы с Мишкой допели до конца: ...На пыльных тропинках далеких планет Останутся наши следы! ШЛЯПА ГРОССМЕЙСТЕРА В то утро я быстро справился с уроками, потому что они были нетрудные. Во-первых, я нарисовал домик Бабы Яги, как она сидит у окошка и читает газету. А во-вторых, я сочинил предложение: "Мы построили салаш". А больше ничего не было задано. И я надел пальто, взял горбушечку свежего хлеба и пошел гулять. На нашем бульваре в середине есть пруд, а в пруду плавают лебеди, гуси и утки. В этот день был очень сильный ветер. И все листья на деревьях выворачивались наизнанку, и пруд был весь взлохмаченный, какой-то шершавый от ветра. И как только я пришел на бульвар, я увидел, что сегодня почти никого нет, только двое каких-то незнакомых ребят бегают по дорожке, а на скамейке сидит дяденька и сам с собой играет в шахматы. Он сидит на скамейке боком, а позади него лежит его шляпа. И в это время ветер вдруг задул особенно сильно, и эта самая дяденькина шляпа взвилась в воздух. А шахматист ничего не заметил, сидит себе, уткнулся в свои шахматы. Он, наверно, очень увлекся и забыл про все на свете. Я тоже, когда играю с папой в шахматы, ничего вокруг себя не вижу, потому что очень хочется выиграть. И вот эта шляпа взлетела, и плавно так начала опускаться, и опустилась как раз перед теми незнакомыми ребятами, что играли на дорожке. Они оба разом протянули к ней руки. Но не тут-то было, потому что ветер! Шляпа вдруг как живая подпрыгнула вверх, перелетела через этих ребят и красиво спланировала прямо в пруд! Но упала она не в воду, а нахлобучилась одному лебедю прямо на голову. Утки очень испугались, и гуси тоже. Они бросились врассыпную от шляпы кто куда. А вот лебеди, наоборот, очень заинтересовались, что это за штука такая получилась, и все подплыли к этому лебедю в шляпе. А он изо всех сил мотал головой, чтобы сбросить шляпу, но она никак не слетала, и все лебеди глядели на эти чудеса и, наверно, очень удивлялись. Тогда эти незнакомые ребята на берегу стали приманивать лебедей к себе. Они свистели: - Фью-фью-фью! Как будто лебедь - это собака! Я сказал: - Сейчас я их приманю хлебом, а вы притащите сюда какую-нибудь палку подлиннее. Надо все-таки отдать шляпу тому шахматисту. Может быть, он гроссмейстер... И я вытащил свой хлеб из кармана и стал его крошить и бросать в воду, и, сколько было лебедей, и гусей, и уток, все поплыли ко мне. И у самого берега началась настоящая давка и толкотня. Просто птичий базар! И лебедь в шляпе тоже толкался и наклонял голову за хлебом, и шляпа с него, наконец, соскочила! Она стала плавать довольно близко. Тут подоспели незнакомые ребята. Они где-то раздобыли здоровенный шест, а на конце шеста был гвоздь. И ребята сразу стали удить эту шляпу. Но немножко не доставали. Тогда они взялись за руки, и у них получилась цепочка, и тот, который был с шестом, стал подлавливать шляпу. Я ему говорю: - Ты старайся ее гвоздем в самую середку проткнуть! И подсекай, как ерша, знаешь? А он говорит: - Я, пожалуй, сейчас бухнусь в пруд, потому что меня слабо держат. А я говорю: - Давай-ка я! - Валяй! А то я обязательно бухнусь! - Держите меня оба за хлястик! Они стали меня держать. А я взял шест двумя руками, весь вытянулся вперед, да как размахнулся, да как шлепнусь прямо лицом вперед! Хорошо еще, не сильно ушибся, там была мягкая грязь, так что получилось не больно. Я говорю: - Что же вы плохо держите? Не умеете держать, не беритесь! Они говорят: - Нет, мы хорошо держим! Это твой хляст