та. Золотоискатели ковыряют здесь землю простой заостренной палкой и подбирают только заметные крупинки золота. Но если бы здесь предприняли промышленную промывку золота, были бы достигнуты несравненно более высокие результаты. В Сопоре нередко находили самородки весом в несколько фунтов. Нам довелось встретить в Ариспе одного рудокопа, откопавшего слиток стоимостью в девять тысяч пиастров. Музей испанского короля в Мадриде может похвастаться множеством превосходных образчиков таких самородков. В дальнейшем мы еще сообщим читателю, по каким причинам были заброшены эти прииски. Основная масса населения пуэблос' Соноры состоит из бродячих рабочих и мелких торговцев, оседающих вокруг большого рудника, лишь только приступают к его эксплуатации. Такая стоянка рабочих называется здесь Real de minas2. Если рудник обещает приносить доходы долгие годы, население окончательно обосновывается здесь. Так были основаны многие большие города Мексики. Огромное потребление европейских товаров в этих краях объясняется легким и быстрым обогащением золотоискате* П у э б л о с -- поселки. 2 Лагерь рудокопов (исп.). лей. Какой-нибудь простой рудокоп расходует тут часто в несколько дней шесть-семь фунтов золота, что составляет его недельную добычу. К несчастью, пагубная страсть к игре, эта истинная проказа Мексики, позорящая и развращающая ее обитателей, парализует накопление капиталов и замедляет развитие золотопромышленности. А теперь, прежде чем продолжать наш рассказ, нам необходимо еще дать читателю кое-какие сведения об индейских народах, населяющих территорию Соноры. Здесь существуют пять самостоятельных индейских племен: яки, опатосы, майи, хиленосы и апачи. Яки и майи занимают земли, расположенные к югу от Гайомаса вплоть до Рио дель Фуерте. Индейцы этих племен нанимаются к креолам в качестве хлебопашцев, каменщиков, слуг и горнорабочих. Численность их составляет примерно до сорока тысяч душ. Опатосы заселяют берега рек: Рио де Сан-МигоельдеХоркаситас, Рио д'Ариспа, Рио де-лос-Юрес и Рио д'0посура. Это умелые работники и превосходные воины. Они всегда сохраняли верность сначала испанскому, а затем пришедшему ему на смену мексиканскому правительству. Численность опатосов не превышает двадцати тысяч человек. Хипеносы, разместившиеся на берегах Рио Хила и Рио Колорадо, а также акуасы и апачи, выходцы из долин горного хребта Сьерра Мадре, являются племенами одного и того же народа папагосов. Эти непокоренные кочевые племена промышляют охотой. Некогда они кочевали на северных окраинах Чиуауа1 и Соноры; но, теснимые с юга и запада все растущим проникновением в эти края американцев и техасцев, индейцы ворвались на территорию Мексики, жителям которой они наносят огромный ущерб своими воинственными набегами. Папагосы в изобилии снабжены огнестрельным оружием, которое они приобретают в обмен на меха в американских факториях, раскинувшихся вдоль берегов Рио Браво-дель-Норте, в Арканзасе и Миссури. Для полноты этого краткого перечня индейских племен провинции Соноры мы упомянем еще о пятистах индейцах ' Ч и у а у а -- одна из северных областей Мексики, граничит с Техасом. племени серис, водворившихся в одном поселке у самых ворот Эрмосильо. Около тысячи человек этого же племени, некогда одного из самых могущественных в этих краях, живут на океанском побережье, на севере от Гдаймаса и на острове Тибурон'. Нам придется оставить еще на некоторое время Твердую Руку и дона Хосе Паредеса на вершине холма, для того чтобы перенести читателя в городок Квитовак, где будут разыгрываться важные события. Время было вечернее, улицы и площади лагеря золотоискателей кишели разношерстным людом. Индейцы племени яки, охотники, рудокопы, гамбусинос2, монахи и просто искатели приключений, составляющие пестрое население Квитовака, сновали взад и вперед -- кто верхом, кто пешком, окликая и приветствуя друг друга, смеясь и переругиваясь. Одни возвращались с приисков после рабочего дня, другие шли из дому подышать свежим воздухом; большинство же направлялись в кабачки, откуда через открытые двери неслись пьяные голоса и нестройные звуки гитар. Один из таких кабачков, с виду более комфортабельный, точнее -- менее грязный, чем остальные, пользовался некоторым предпочтением и привлекал к себе особенно много посетителей. Переступив порог очень низкой двери, посетитель спускался здесь по двум неравной вышины ступенькам в омерзительную берлогу -- не то подвал, не то сарай. Люди, впервые попадавшие в этот вертеп, на каждом шагу спотыкались о земляной пол, разбитый и шероховатый от грязи, непрерывно наносимой сюда сапогами бесчисленных посетителей. Навстречу им, словно из преддверия ада, неслись теплые испарения, удушливые и пропитанные спиртным угаром и зловонием, разъедавшими горло глаза. Мало-помалу глаза привыкали к полумраку этой берлоги, и посетитель начинал ориентироваться в сизо-сером тумане, клубившемся над головами гостей при малейшем их резком движении. При свете нескольких коптящих светильников, расставленных там и сям, можно было разглядеть довольно большой и высокий 'Тибурон -- акула. Примеч. авт. 'Гамбусинос -- старатели. зал; его некогда выбеленные стены совершенно почернели в нижней своей части от постоянного прикосновения к ним голов, плеч и спин. В глубине, напротив дверей, на уровне одного фута от пола высилась эстрада. Вытянувшаяся во всю ширину зала, она разделялась на две половины. Правая ее часть была занята прилавком, за которым стоял кабатчик -- здоровенный детина с угрюмым лицом и хитрецой в глазах. Над головой этого "почтенного" субъекта, носящего звучное имя Коспето, была выдолблена маленькая ниша, в которой помещалась статуя Девы Марии с младенцем Иисусом на руках; перед статуей выстроился ряд маленьких железных подсвечников, в которых горели свечи вышиной в два-три дюйма. На левой половине эстрады помещались музыканты. Середина зала, не заставленная никакой мебелью, предназначалась для танцев: здесь было где развернуться танцорам. По обеим сторонам зала тянулись ряды столиков, кривых и грязных, небрежно отесанных и кое-как сколоченных. Вокруг них теснились толпы посетителей; одни сидели на лавках, другие стояли. Люди смеялись, беседовали, спорили, стараясь перекричать друг друга, пили мескаль, рефиньо*, пульке2, тамариновую настойку или играли в монте3, ставя на карту золото, зачастую добычу целого рабочего дня. Игроки лезли за ним заскорузлыми руками в карманы отрепьев, носивших громкое название одежды. В этой толпе замешались несколько женщин, с лицами опухшими от пьянства и бессонных ночей. Все без исключения -- женщины и мужчины -- курили: кто сигару, а кто маисовые пахитоски. Ничто не может сравниться по омерзительности с этим сборищем отребья рода человеческого, в котором, кажется, были представлены все разновидности чудовищных пороков. В тот момент, когда мы с вами, читатель, проникли сюда, веселье было в полном разгаре. Зал был переполнен пьяницами и танцорами; толпа смеялась, горланила, бесновалась; стоял гомон, способный оглушить самого дьявола. 'Рефиньо -- мексиканская водка. Пульке -- национальный напиток мексиканцев из сока листьев агавы. 'Монте -- карточная игра. Столик, расположенный в стороне от других, у самого входа, занимал человек, закутанный в широкополый плащ, немного приподнятый край которого совершенно скрывал его лицо. Прислонившись спиной к стене, он скользил по танцующим равнодушным и скучающим взглядом. Стоило, однако, новому посетителю войти в кабачок, как на нем останавливался внимательный взгляд незнакомца в плаще. Но, убедившись, что вошедший не тот человек, которого он ждал уже добрых два часа, незнакомец с досадой отворачивался. Никто, по-видимому, не обращал на него ни малейшего внимания. Каждый был слишком занят своими делами, чтобы думать о госте, упрямо державшемся особняком среди этой шумной сумятицы. А вскоре и сам этот молчаливый и угрюмый посетитель, наскучившись тщетным ожиданием, перестал оглядываться на дверь. Он устало опустил голову, закрыл глаза и задремал; а может быть, и притворился спящим -- то ли для того, чтобы не привлекать к себе внимания, то ли для того, чтобы ничем не отвлекаться от своих мыслей. Внезапно в зале поднялся невообразимый гам. Сильным ударом кулака был опрокинут какой-то столик; посыпалась площадная брань; сверкнули ножи, вытащенные из-за голенищ; смолкли музыканты, круто остановились танцоры; и все обступили двух поссорившихся игроков. А те, нахмурив брови, мерили друг друга глазами, сверкавшими от хмеля и буйного гнева. Обернув левую руку плащом, который должен был служить щитом, и взяв в правую наваху', каждый из них готов был вступить в нешуточный бой. В эту минуту кабатчик, занятый до сих пор только наблюдением за слугами и обслуживанием посетителей и потому безучастно и невозмутимо относившийся ко всему происходящему, вдруг с ловкостью ягуара перепрыгнул через прилавок. Кинувшись затем к двери, он закрыл ее, подперев своим могучим плечом из опасения, как бы кому-нибудь из его почтенных посетителей не взбрела в голову мысль улизнуть под шумок, не уплатив по счету. Выполнив таким образом свой долг хозяина, кабатчик с видимым интересом приготовился следить за этим своеобразным турниром. 'Наваха -- испанский складной нож. Каждый из противников, чуть согнув ноги в коленях, вытаув вперед левую руку, наклонившись и зажав в правой нож, не спускал глаз с врага, готовый к нападению и защите. Но в дело неожиданно вмешался таинственный посетитель, дремавший в своем углу. Разбуженный голосом одного из противников, он смерил взглядом драчунов и, вскочив, кинулся к ним. -- В чем дело? -- встав между ними, произнес он голосом, властность которого невольно смутила обоих буянов. -- Этот человек,-- отвечал один из них,-- проиграл мне три унции в монте. -- Ну и что же? -- сказал незнакомец. -- Он отказывается платить их, утверждая, что карты были крапленые. Ложь!.. Ут> Оюз! Я кабальеро, это всем известно! Легкая, никем не замеченная усмешка пробежала по губам незнакомца в ответ на это несколько смешное заявление. Однако он сумел сохранить всю свою серьезность. -- Это верно, вы кабальеро,-- сказал он,-- и я даже готов, в случае надобности, поручиться за вас. Но самый честный человек может ошибиться. Я убежден, что это именно и случилось с вами. Вместо того чтобы затевать драку с этим сеньором, честность и порядочность которого также вне подозрения, покажите пример великодушия, отказавшись от требования трех унций. А он в свою очередь извинится перед вами за обидные выражения, и все кончится миром, ко всеобщему удовольствию. -- Понятно, я уверен в честности этого кабальеро; я готов заявить об этом где угодно и душевно сожалею о возникшем между нами недоразумении,-- сказал молчавший до сих пор второй противник. Однако он продолжал оставаться при этом настороже, что плохо вязалось с его добродушным тоном. Таинственный незнакомец снова обратился к игроку, которого он, очевидно, знал, и, незаметно кивнув ему, произнес с чуть заметной иронией: -- Ну, что вы теперь скажете?.. На мой взгляд, вы получили полное и вполне достойное удовлетворение. С минуту игрок колебался; по-видимому, в душе его происходила какая-то борьба. Он обвел суровым взглядом всех столпившихся, и, заметь он на лице хотя бы одного из них пусть даже мимолетную тень презрения, он, несомненно, затеял бы новую ссору. Но все стояли с холодными и бесстрастными лицами, на которых можно было прочесть одно только нескрываемое любопытство. Наконец, игрок размотал свой плащ и, засунув нож за голенище, протянул руку противнику. -- Простите мою невольную ошибку, я очень сожалею о ней, кабальеро,-- сказал он, вежливо поклонившись, но с трудом подавляя при этом невольный вздох сожаления. Второй игрок ответил на его поклон, а затем повернулся и скрылся в толпе, недоумевавшей по поводу столь мирной развязки ссоры двух картежников, буйные нравы которых были хорошо известны. -- Надеюсь, вы кончили здесь свои дела, маэстро Кидд? -- сказал незнакомец, дотронувшись рукой до плеча бродяги.-- Теперь, если вы не возражаете, мы можем удалиться отсюда. -- Как вам будет угодно,-- беспечно ответил Кидд, тот самый бандит, с которым мы уже встретились на первых страницах этой книги. Толпа между тем разбрелась, все вернулись на свои места, музыканты и танцоры возобновили прерванные занятия, и незнакомец с Киддом воспользовались этим, чтобы незаметно удалиться. Очутившись на улице, незнакомец несколько раз подряд с жадностью втянул в себя свежий воздух, словно желая очистить свои легкие от смрада, которым он вынужден был так долго дышать. -- Клянусь телом Христовым, маэстро Кидд,-- в сердцах обратился он к молчаливо шагавшему рядом с ним разбойнику,-- вы странный человек! Мало того, что вы заставили меня, коменданта этого пуэбло, разыскивать вас в грязной берлоге, я по вашей милости вынужден был еще провести битых три часа среди этой невиданной по своей полноте коллекции бандитов! Вы сами просили меня явиться сюда для свидания с вами. Я соглашаюсь, а вы и не подумали стеречь мое появление! -- От излишнего усердия, капитан. Право, вы напрасно сердитесь на меня, сеньор,-- не без лукавства произнес бандит.-- Все произошло именно потому, что я боялся опоздать на свидание с вами; я еще четыре часа назад явился к почтенному сеньору Коспето. Ну и уселся за карты -- надо же было какнибудь убить время! А вы ведь знаете, что такое монте! Как только карты в руках и золото на столе, обо всем забываешь. -- Да уж ладно,-- сказал незнакомец.-- А теперь слушайте: если вы меня обманете, если сведения, которые собираетесь продать мне, окажутся ложными... клянусь честью, это будет вам дорого стоить! Вы ведь хорошо знаете меня, не так ли, маэстро Кидд? Фззяп -- Конечно, капитан дон Маркое де Ниса, я хорошо вас знаю, но ведь и вы знаете меня, так я полагаю. К чему, однако, эти праздные споры между нами? Покончим лучше скорей с нашим делом, а там поступайте как знаете. Капитан окинул недоверчивым взглядом своего спутника. -- Ладно,-- сказал он, остановившись и постучав в двери одного дома.-- Войдите; я предпочитаю разговаривать с вами у себя дома, а не в вашем кабаке. -- Как вам будет угодно,-- отозвался Кидд. Оба они вошли в дом, двери которого захлопнулись за ними. Глава XIV. СДЕЛКА Комендант форта Сан-Мигель, капитан Маркое де Ниса, с которым мы познакомились на первых страницах нашего рассказа, по специальному приказу самого президента республики был недавно назначен главой военной и гражданской администрации Квитовака. Дело в том, что в последние дни произошли события, потребовавшие энергичного вмешательства президента. Ничто не давало повода подозревать недовольство среди индейских племен, а между тем после долгих и тайных переговоров они решили восстать и без объявления войны вторгнуться на мексиканскую территорию. Это восстание грозило принять угрожающие размеры главным образом благодаря участию в нем хиленосов (иначе говоря -- команчей), акуасов и апачей. Это была мощная конфедерация племени папагосов. Генерал-губернатор Соноры и Синалоа, то есть двух наиболее угрожаемых штатов, понимал, что неприятелю нужно противопоставить человека, который во время долгой службы в пограничных войсках изучил стратегию и хитрости индейцев. Один только офицер отвечал этим требованиям: это был капитан де Ниса. Ему и было приказано прибыть в Квитовак вместе с гарнизоном форта Сан-Мигель, а все укрепления форта разрушить до основания, чтобы помешать индейцам превратить их в свой опорный пункт. ∙ Капитан выполнил приказ с быстротой, свойственной лишь старым военным служакам. По прибытии в Квитовак дон Маркое прежде всего позаботился о том, чтобы нападение индейцев не застигло город врасплох. По распоряжению капитана городок был окружен глубоким рвом, вокруг него были возведены ретраншементы, а на главных улицах сооружены баррикады. Вся армия генерал-губернатора Соноры и Синалоа состояла из шестисот пехотинцев и двухсот кавалеристов; у него не было даже полевой артиллерии. Эти весьма ограниченные силы генералу надо было рассеять по границам обоих штатов. Немудрено, что при всем желании он лишен был возможности послать подкрепление дону Маркосу. Таким образом, в распоряжении капитана оставался лишь бывший гарнизон форта Сан-Мигель в составе ста пятидесяти пехотинцев и восьмидесяти кавалеристов. Несмотря на незначительную численность своего войска, капитан не унывал; он принадлежал к числу тех людей, для которых долг превыше всего; он был всегда готов безропотно исполнить даже самый неосуществимый на первый взгляд приказ. С часу на час можно было ожидать нападения десяти-, а то и пятнадцатитысячной армии индейцев, обильно снабженной огнестрельным оружием. Капитан знал, что нелегко будет отразить нападение воинов этой армии, закаленных в борьбе с испанцами, и поэтому счел необходимым пополнить всеми возможными способами свой гарнизон и довести его состав до такого уровня, который позволил бы командованию обеспечить защитниками все укрепления городка. Для достижения этой цели дон Маркое предпринял следующие меры. Прежде всего ему надо было убедить владельцев крупных рудников принять участие в защите города либо лично, либо выделив в распоряжение капитана некоторое количество пеонов, занятых на их приисках. Капитану нетрудно было доказать золотопромышленникам, что этого требуют их собственные интересы, ибо с захватом индейцами Квитовака немедленно иссякнет сам источник их богатства. Хозяева золотых приисков охотно откликнулись на призыв дона Маркоса, сложились и выставили в его распоряжение отряд в сто пятьдесят опатосов, храбрых и, как мы уже сказали выше, верных союзников Мексики. Золотопромышленники обязались содержать и кормить этот отряд за свой счет до окончания военных действий. Таким образом, коменданту Квитовака удалось увеличить почти вдвое численность своей армии. Этот успех, которого капитан, хорошо знакомый с равнодушием и алчностью владельцев золотых приисков, не ожидал, настолько окрылил его, что он решился прибегнуть и ко второму мероприятию. Оно состояло в том, чтобы завербовать за определенную сумму как можно большее количество разных искателей приключений, которыми кишит вся пограничная полоса. Капитан объявил, что будет платить по две унции за человека: одну унцию -- при вступлении в отряд, вторую -- после окончания военных действий. Но это заманчивое предложение не дало ожидаемого результата: пограничные бродяги неохотно откликались на призыв коменданта. Этим людям, промышлявшим грабежом, чуждо было чувство патриотизма; их инстинкт рыцарей наживы толкал их не на защиту общественного спокойствия, а на борьбу с ним. Восстание же индейцев сулило сумятицу, в которой можно было поживиться. Однако сорок бродяг все же откликнулись на зов капитана. Дон Маркое понимал, конечно, что эти плутоватые и недисциплинированные люди могут стать скорее обузой, чем помощью. Но при всем том это были лихие парни, хорошо знавшие все военные хитрости индейцев; капитан включил их в состав своего кавалерийского отряда. Таким образом, дон Маркос де Ниса очутился во главе армии в триста пехотинцев и сто двадцать кавалеристов. Это была, как ему казалось, сила, способная при умелом руководстве сдержать, под прикрытием укреплений, натиск многочисленной индейской армии. Надо сказать, что из войн с краснокожими белые в большинстве случаев выходили победителями, несмотря на неукротимую отвагу и подавляющее численное превосходство индейцев. Белые одерживали победы не потому, что превосходили храбростью своих противников; а лишь благодаря своей дисциплинированности и военным познаниям. Однажды вечером, когда дон Маркое возвращался домой после очередного обхода крепости, какой-то полупьяный оборванец, церемонно поклонившись капитану, протянул ему грязноватую записку. У капитана де Ниса вошло в привычку никогда ничем не пренебрегать: с одинаковым вниманием он относился к мелким происшествиям и к важным событиям. И теперь он остановился, взял записку, сунул реал в руку несказанно обрадовавшегося оборванца и вошел в свой дом, расположенный в самом центре городка. Бросив шляпу и шпагу на стол, он развернул записку. Сначала дон Маркое окинул ее беглым взглядом; но, спохватившись, прочитал вторично, взвешивая каждое слово; а еще через минуту он тщательно сложил записку, пробормотав при этом одно только слово: "Пойду!" Это слово, должно быть, выражало бесповоротно принятое решение, плод его недолгого раздумья. Записка была от Кидда. Капитан давно знал разбойника; он был осведомлен и о некоторых преступлениях, совершенных бандитом. И Кидду стало бы не по себе, если бы он подозревал, что капитану хорошо известны секреты его бродяжнического существования. Нисколько не доверяя Кидду, старый вояка все же не считал себя вправе пренебречь его предложением. Разумеется, дон Маркое решил при этом быть настороже и втайне обещал себе сурово покарать проходимца, если тот попытается надуть его. Вот так и случилось, что комендант Квитовака отправился в кабачок на свидание с Киддом. Вернемся теперь к нашему рассказу. Дон Маркое ввел Кидда в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. При всей своей наглости бандит со страхом озирался вокруг, словно волк, застигнутый в овчарне. Капитан указал ему на стул, а "Реал -- мелкая мексиканская монета. сам уселся за стол и, положив перед собой два пистолета, обратился к бродяге. -- Теперь,-- сказал он, выразительно взглянув на пистолеты,--я готов слушать вас, Кидд. --Карай! -- развязно ответил бандит.-- Охотно этому верю, капитан; но еще вопрос, расположен ли я говорить. -- А почему бы нет, мой дорогой друг? -- Эти игрушки на столе не очень-то развязывают язык. Дон Маркое так взглянул на проходимца, что тот невольно опустил глаза. Облокотясь затем обеими руками на стол, капитан произнес не без издевки: -- Послушайте, маэстро, я люблю действовать в открытую; установим поэтому раз и навсегда наши взаимоотношения. Вы ведете беспокойное существование; ваш непоседливый нрав, ваше неудержимое желание присваивать вещи, на которые у вас имеются весьма сомнительные права, вовлекли нас в некоторые темные дела, способные повлечь довольно неприятные последствия для вас, если они будут раскрыты. Тут бандит насторожился. -- Но я не стану останавливаться далее на вещах, которые могут смутить вас. Перейдем к предмету, ради которого вы здесь. Прошу не забывать при этом, кто вы и кто я. Вам, вероятно, известно, что я комендант этого города и обязан стоять на страже его внешней безопасности и внутреннего спокойствия. Не так ли? -- Конечно, капитан,-- ответил Кидд, немного успокоенный тем, что разговор перешел на менее острую тему. -- Пойдем дальше,-- продолжал дон Маркое.-- Вы в своей записке предлагаете продать -- это ваше подлинное выражение -- некоторые весьма важные, по вашим же словам, сведения, необходимые для сохранения спокойствия и безопасности города. Другой на моем месте распорядился бы иначе: он приказал бы схватить вас и подвергнуть жестокой пытке. Говорят, вы сами не раз проделывали с людьми такие штуки по гораздо более низменным соображениям. О, это развязало бы вам язык, вы тотчас бы выложили все самые заветные свои секреты! Ну, а я предпочел обойтись с вами, как с порядочным человеком. При этих словах капитана Кидд вздохнул свободнее. -- Но так как вы принадлежите,-- продолжал дон Маркое,-- к числу людей, которым не следует оказывать доверия, ибо они не преминут злоупотребить им без малейшего угрызения совести, я оставляю за собой право и возможность пустить вам пулю в лоб, если вы вздумаете надуть меня. -- Ну что за дикая мысль, капитан -- пустить мне пулю в лоб! -- пролепетал разбойник. -- А вы уверены, мой дорогой сеньор, что ваши друзья будут очень горевать, если бы с вами приключилось подобное несчастье? -- Гм!.. По совести говоря, я не очень в этом уверен,-- пытался отшутиться Кидд.-- Люди так злы!.. Но коль скоро вы принимаете мое предложение... ведь вы принимаете его, не так ли,капитан? -- Принимаю. -- Отлично! А что я получу за это? -- Вы продаете, я покупаю. Скажите вашу цену. Если она не покажется мне чрезмерной, я соглашусь с ней. Итак, говорите: сколько вы хотите? -- Пятьдесят унций... не будет слишком много? -- Конечно, нет, если дело того стоит. -- Значит, пятьдесят унций золотом? Решено, капитан? -- радостно воскликнул проходимец. -- Повторяю; если дело того стоит. -- Увидите, капитан,-- сказал бандит, потирая от удовольствия руки. -- Отлично, но нельзя ли без лишних слов! Вот кстати и доказательство моих честных намерений,-- добавил дон Маркое, извлекая из ящика своего стола увесистый кошелек.-- Тут как раз эта сумма. И, выложив золото двумя столбиками, по двадцати пяти унций в каждом, дон Маркое установил их между двумя пистолетами. При виде золота в глазах бандита появился алчный блеск, как у хищного зверя при виде добычи. -- Клянусь Богом, капитан,-- воскликнул он,-- иметь с вами дело -- одно удовольствие! Припомню это, когда представится другой случай. Буду рад, маэстро. А теперь начинайте! -- В двух словах вот в чем дело: папагосы избрали императора. -- "Императора"?! -- Именно! Не вождя, а императора. --Что это им вздумалось? -- Им вздумалось добиться свободы и построить свою независимость на прочном фундаменте. Этого императора я видел своими глазами. -- Что за человек? -- Опасный человек; по всей видимости, он из бледнолицых, но в то же время он в курсе всех средств и возможностей, которыми располагают индейцы. -- Он молод? -- Лет шестидесяти; но выглядит он гораздо моложе. -- Понятно. Продолжайте. -- Важная весточка, не так ли? -- Важная, но сама по себе она не стоит пятидесяти унций. --Погодите! --Я жду. --Яки, майи и серисы вовлечены в союз; планы 1827 года' снова овладели ими. Помните те дни поголовного восстания индейцев? --Помню. Продолжайте! -- Первый удар обрушится на Квитовак. --Знаю. -- Возможно. Но вот чего вы не знаете, капитан: у индейцев есть лазутчики среди вашего гарнизона; все приготовления к нападению закончены, и папагосы надеются захватить вас врасплох в ближайшие дни. -- Откуда у вас эти сведения? Проходимец двусмысленно улыбнулся. -- Что вам до этого, капитан? Удовлетворитесь тем, что они достоверны. -- Вы знаете людей, вступивших в сношения с неприятелем? --Да,капитан. -- Назовите их. -- Это было бы неразумно, капитан. 'В 1827 году вспыхнуло всеобщее восстание мексиканских индейцев. Восстание было с трудом подавлено. -- Неразумно? -- Судите сами. Предположим, что я назову их; что тогда произойдет? -- VIVO DIOS! -- резко прервал его капитан.-- Произойдет то, что я расстреляю их как бешеных собак, в назидание другим. -- Вот это-то и будет ошибкой. -- Ошибкой? -- Грубейшей, капитан! Предположим, что вы расстреляете человек десять... -- Даже двадцать, если понадобится. -- По мне, хоть двадцать! Жалеть не стану. А остальные, те, о которых ни вы, ни я ничего не знаем,-- ведь они все равно продадут вас индейцам, и вы, вместо того чтобы улучшить, только ухудшите свое положение. -- Гм! Гм!..-- пробурчал дон Маркое.-- А как бы вы поступили на моем месте? -- Очень просто: я позволил бы этим парням спокойно плести свою измену, ограничившись лишь строгим наблюдением за ними, а затем, перед самой атакой неприятеля, я бы втихомолку схватил их. Таким образом, не мы будем застигнуты врасплох, а индейцы будут обмануты в своих ожиданиях, и обманщики сами станут жертвами обмана. С минуту капитан раздумывал. -- Что же, это, может быть, и неплохой совет; пожалуй, я ему последую. Ладно, называйте преступников.-- И под диктовку Кидда капитан записал десяток имен. -- Забирайте свои унции,-- сказал наконец дон Маркое.-- Обещаю: каждый раз, когда вы будете доставлять мне подобные же сведения, я буду выдавать вам столько же. Я хорошо плачу, и вам прямой расчет верно служить мне. Но помните: если вздумаете обманывать меня, ничто не спасет вас от наказания. Предупреждаю вас: оно будет ужасным. Словно зверь на долгожданную добычу, накинулся Кидд на золото, с невероятной быстротой исчезнувшее в его карманах. -- Сеньор Маркоc,-- сказал он на прощанье,-- я всегда думал, что в этом мире золото -- полновластный господин. Ему одному и повинуется ваш покорный слуга. Произнеся эти слова, Кидд поклонился и удалился, оставив капитана в его кабинете. Глава XV ПАПАГОСЫ Вернемся теперь к Твердой Руке и к дону Хосе Паредесу, которых мы заставили слишком долго дожидаться нас на вершине холма. Ночь прошла без всяких происшествий. Паредес спал как убитый, тогда как Твердая Рука ни на минуту не смыкал глаз. Солнце давно взошло; было девять часов утра, а Твердая Рука вопреки уговору, казалось, и не помышлял об отъезде. Занялся прекрасный день; небо было чистое, ночной ураган разогнал тучи; солнце сильно припекало, но в воздухе, очищенном грозой, сохранялась приятная свежесть. Вода, жадно всасываемая песками и быстро испарявшаяся под лучами тропического солнца, убывала почти с такой же стремительностью, с какой она затопляла поля во время ночного урагана. Прерия перестала походить на озеро; все говорило о том, что к полудню земля полностью подсохнет. Стремительный паводок и почти столь же внезапный спад воды -- одно из самых странных и почти необъяснимых явлений в этих краях; разгадку этого феноменального явления можно найти разве только в рыхлости здешней почвы, обожженной солнечным жаром. Надобность в пироге миновала, и Твердая Рука даже не потрудился снять ее с дерева. Прислонясь спиной к дубу, скрестив на груди руки и опустив голову, охотник размышлял, время от времени заботливо поглядывая на своего спящего товарища. Дон Хосе, наконец, открыл глаза и, протяжно зевнув, сладко потянулся. -- Карамба! -- воскликнул он, убедившись с первого взгляда, что солнце стояло высоко.-- Я, кажется, здорово проспал; должно быть, поздно! -- Десять часов. --Десять?! -- мгновенно вскочив, воскликнул дон Хосе.-- И вы не растолкали этакого лентяя! -- Вы так сладко спали, дружище, что у меня не хватило духа. -- Гм,-- сказал Паредес.-- Я, право, не знаю, следует ли мне побранить вас или поблагодарить за такую заботу: ведь мы потеряли уйму драгоценного времени. -- Не горюйте! Взгляните: вода ушла, земля подсыхает... Лишь только спадет полуденный зной, мы сядем на коней и в несколько часов наверстаем потерянное время. -- Ваша правда, товарищ! -- весело произнес дон Хосе, окинув окрестности опытным взглядом старожила прерий.-- Ну, раз так, усядемся завтракать, и время пройдет незаметно. Без дальних промедлений приятели принялись за завтрак, ничем не отличавшийся от вчерашнего ужина. Настал час отъезда. С холма им пришлось спускаться, ведя лошадей в поводу. Крутизна, по которой они так лихо взлетали ночью, когда их подстегивала опасность, теперь предстала перед ними во всей своей неприглядности: это был чрезвычайно обрывистый и труднопроходимый спуск. -- А теперь, дружище,-- сказал Твердая Рука, когда они сели на коней,-- мы поедем в один атепетль'. Не возражаете? -- Я лично -- нет, но не пойму, какая от этого может быть польза для моего господина? -- Это как раз один из тех вопросов, на которые я пока не стану отвечать; вам достаточно знать, что мы предпринимаем этот шаг в интересах вашего господина. Наша поездка не повредит ему в его делах; напротив, она принесет ему большую пользу. -- Так с Богом, в путь! Но далеко ли отсюда эти индейцы? -- Для других это было бы целым путешествием. Но ведь мы с вами лихие наездники, да к тому же на великолепных конях. Мы доберемся туда завтра же не позже трех или четырех часов пополудни. -- Ну, значит, не так уж далеко. А в какой стороне лежит это селение? -- Да вы, наверно, слышали о нем, если только вас раньше не заносило туда как-нибудь случайным ветром. Селение это находится всего в двенадцати лье от асиенды дель Торо. -- Подождите, подождите! -- воскликнул управитель, напряженно роясь в своей памяти.-- Ну конечно, знаю! Я, правда, никогда не бывал в этой деревне, намного слышал о ней. Атепетль -- индейское селение. Не там ли живет этот бледнолицый -- один из главных вождей индейцев? -- Говорят,-- уклончиво ответил охотник, едва заметно покраснев. -- Не странно ли: белый человек отказывается от общества себе подобных ради того, чтобы жить среди дикарей! -- Почему же "дикарей"? -- Боже мой! Всем известно, что индейцы неразумны, как дети. При этих словах охотник, окинув Паредеса загадочным взглядом, чуть заметно пожал плечами, но промолчал; может быть, потому, что он мог бы слишком много сказать в ответ, а может быть, потому, что сомневался, может ли такой тяжелодум, как управитель, с его ограниченным умственным кругозором, понять его. Перекидываясь отрывочными фразами, они тронулись в путь. День прошел без происшествий. До самой ночи они двигались с необычайной быстротой, лишь изредка останавливаясь, чтобы подстрелить себе дичь на ужин. Покуривая и беседуя, друзья неслись галопом к месту своей ночевки. Они мчались напрямик по прерии -- по полету птиц, как говорят индейцы; взбирались на горные кряжи, спускались с них, а реки переплывали, не теряя времени на поиски брода. Такая езда совершенно немыслима в европейских странах, где путник, взявший напрямик, на каждом шагу натыкался бы на села или города, которые ему пришлось бы объезжать. Но в Мексике, где поселения крайне редки, подобный способ путешествия значительно сокращает путь. Так и случилось, что приятели в двадцать четыре часа оставили за собой то самое пространство, на преодоление которого Паредесу потребовалось сорок восемь часов. Дело в том, что управитель, выехав из асиенды дель Торо, ехал проезжей дорогой почти до самого холма, на котором его застигло наводнение, в то время как два друга, избегая проторенных путей, мчались по тропам, протоптанным дикими зверями. Уже стемнело, когда путники расположились на ночлег в лесу по ту сторону асиенды дель Торо. Они миновали ее перед вечером, но и теперь еще виднелся вдалеке мрачный и горделивый силуэт замка. Пейзаж принимал все более суровый и дикий характер; все тучнее росла трава, все непроходимее были чащи невиданных до своим размерам и возрасту деревьев, все говорило о близости границы так называемого цивилизованного мира; еще один шаг -- и очутишься на индейской территории; так, по крайней мере, называют ее здесь, хотя на всех географических картах эта территория фигурирует как мексиканская. Приятели развели огонь, с аппетитом поужинали, после чего завернулись в свои плащи, протянули ноги к огню и тотчас же уснули, полагаясь на инстинкт своих коней, которые, конечно, не дадут застигнуть себя врасплох и своим ржанием предупредят о приближении двуногого или четвероногого врага. Ночь прошла, однако, спокойно. С восходом солнца наши путники возобновили свое прерванное путешествие. -- А знаете, я ведь ошибся,-- заговорил вдруг охотник, обращаясь к Паредесу.-- Я сказал вам вчера, что мы будем на месте во второй половине дня, а мы приедем в одиннадцать утра. -- Карамба! Чудесная новость! -- Видите там впереди пригорок? Оттуда открывается вид на селение, живописно раскинувшееся на склоне другого холма. Последние хижины поселка спускаются в долину, прямо к речке, прозрачные и быстротекущие воды которой образуют естественную преграду на подходе к атепетлю. -- Все это хорошо, но еще вопрос, как нас встретят там,-- заметил дон Хосе. -- Папагосы -- гостеприимный народ. -- Не сомневаюсь; к несчастью, у меня нет никаких оснований рассчитывать на их доброжелательство. Я слышал к тому же, что они весьма недоверчивый народ и без особого удовольствия встречают бледнолицых, заглядывающих в их поселки. -- Смотря по тому, с какой целью проникают туда белые. -- Вот это-то и заставляет меня задуматься. --Почему? -- Говорят... я, конечно, не смею утверждать, но так говорят... -- Что именно? -- Что папагосы сильно волнуются и готовы восстать, если только уже не восстали. -- Они восстали уже много дней назад,-- преспокойно ответил Твердая Рука. -- Что?! -- с ужасом воскликнул дон Хосе.-- И вы тащите меня к ним? -- А почему бы и нет? -- То есть как это -- "почему"?! Да потому, что они попросту перебьют нас. -- Вы с ума сошли! -- бросил ему в ответ охотник. -- С ума сошел, с ума сошел! -- ворчал Паредес, недоверчиво покачивая головой.-- Вам легко говорить! Ну, мне мало улыбается перспектива ни за что ни про что лезть в петлю. -- Повторяю, ничего плохого с вами не случится. Боже праведный! Да неужели вы считаете меня способным завлечь вас в западню? -- О нет, клянусь честью! Но мало ли что!.. Вы можете ошибаться, приписывая добрые чувства этим дикарям. -- Я знаю, что говорю. Вам нет надобности опасаться их Более того, вам будет оказан почетный прием. -- Почетный? -- недоверчиво протянул дон Хосе.-- Гм, сомневаюсь. -- Увидите! Горе тому, кто осмелится поднять руку на моего спутника! -- Да кто вы такой, чтобы говорить так?! -- Охотник, только и всего! Но я друг папагосов и усыновлен одним из его племен. И любой человек, прибывающий со мной, должен быть из уважения ко мне принят как брат всеми сашемами'и воинами моего племени. -- Ну что же! -- произнес Паредес тоном человека, выбитого со своих последних позиций и решившего примириться со своей участью. -- Впрочем,-- добавил Твердая Рука,-- колебаться теперь уже поздно и даже опасно. Индейские разведчики, рассеянные в лесах и пустошах, несомненно, успели заметить наше приближение и дали знать о нем; теперь малейшая наша попытка повернуть вспять вызовет их подозрения, и тогда со всех сторон враз вынырнут индейцы, и мы будем окружены и схвачены, прежде чем успеем подумать о своей защите. ' С а ш е м -- индейский вождь. Дело, черт возьми, осложняется! Итак, вы полагаете, товарищ, что нас приметили? --Хотите, докажу вам? --Честное слово, я не прочь был бы лично убедиться в этом! -- Вы, однако, маловер. --Что поделаешь! Такой уж у меня характер. --Ладно, будь по-вашему. Путники находились в этот момент у подножья холма; высокая и густая трава полностью скрывала их от постороннего взгляда. Твердая Рука придержал лошадь и два раза подряд воспроизвел клекот ястреба. Почти мгновенно из кустарника с легкостью антилопы выскочил индеец и, остановившись в двух шагах от Твердой Руки, молча устремил на охотника Вой черные умные глаза. Появление индейца было столь внезапным, что управитель Крикнул от удивления. Это был молодой человек, не старше двадцати двух лет. Обнаженный до пояса, он своим статным телосложением напоминал бронзовую флорентийскую статуэтку. Вся его одежда состояла из митассес', штанины которых были скреплены между собою волосами. Митассес были завязаны у лодыжек, а пояса придерживались сыромятным ремнем. Вооружение этого индейского воина состояло из подвевнного к ремню топорика и длинноствольного американского ружья, на которое он опирался с небрежной грацией. Из