что кому же лучше, как не вам, знать всю подоплеку этого происшествия? -- Честное слово, вы помешались, сеньор! -- Ну, не совсем, ведь в моих руках улики. -- Не спорю. Но допустим даже, что все это правда; так ведь это дело давно минувших дней, а сам Лупино Контрариас исчез... может быть, умер; наконец, и господин его никак не мог выжить: слишком хорошо были заряжены пистолеты. Ну, а кто же станет интересоваться умершим человеком, особенно в нашей стране? -- А откуда вам известно, что пистолеты были хорошо заряжены? -- Я так предполагаю. -- Вот в подобных предположениях и вся беда в такого рода делах. Послушайте, между нами говоря, неужели вы думаете, что так трудно будет распознать Лупино Контрариаса в доне Руфино Контрерасе? Нет, не так ли? Сенатор невольно покраснел. -- Сеньор,-- сказал он,-- подобного рода намеки... -- ...ни в коем случае не должны вас оскорблять,-- с невозмутимым спокойствием прервал его Кидд.-- Предположение -- и только! Теперь давайте продолжим наш разговор все в том же духе предположений и допустим на мгновение, что этот человек, в смерти которого так убежден его слуга, на самом деле жив и... -- Ну, это уж никак невозможно! -- Не прерывайте меня, сеньор! Итак, предположим, что он жив и, явившись однажды, положил бы руку на плечо своего бывшего слуги... ну вот примерно так, как я сейчас кладу свою на ваше плечо... приговаривая при этом: "Вот мой убийца!" Что вы ответите на это? -- Я? Я? -- вскричал уже совершенно растерявшийся сенатор.--Я бы сказал, я бы ответил... -- И ничего бы вы не ответили,-- прервал его лепет бандит и, взяв со стола пистолеты, которые дон Руфино в своем смятении выпустил из рук, преспокойно засунул их за свой кушак.-- Да, дорогой друг, вы не выдержали бы очной ставки с вашей жертвой; неожиданное появление ее сокрушило бы вас, и вы были бы неизбежно осуждены. Наступило молчание, страшное молчание, когда оба про тивника, мерившие взглядом друг друга, готовы были схва титься в смертельном поединке. Все это длилось не более се кунды: такое сильное волнение быстро проходит. Сенатор вытер рукой холодный пот, выступивший на его лбу, и, по, нявшись во весь свой рост, хриплым голосом произнес: -- Ну, а дальше? Чего вы, собственно, добиваетесь? -- Подождите; прежде чем предъявить вам свои условия, мне надо знать, признаете ли вы неоспоримость моих улик? На несколько минут дон Руфино де Контрерас погрузился в глубокое раздумье. Кидд не спускал с него глаз, готовый пустить в ход оружие при малейшем подозрительном движении сенатора. Но тот и не помышлял об этом: оглушенный потрясающим разоблачением Кидда, дон Руфино с блуждающим взором тщетно ломал себе голову в поисках выхода из ужасного тупика, в котором он очутился. Наконец он решился. Глядя прямо в глаза бандиту, он заговорил: -- Ну что же, все это правда. Да, я подло убил и ограбил человека, который протянул мне руку помощи, вывел из нищеты и видел во мне скорее друга, чем слугу. Да, мое богатство досталось мне преступным путем, но оно все же мое! С его помощью я достиг высокого положения в обществе. Пусть не без плутовства и лжи, но я пробил себе дорогу, у меня есть звание сенатора и имя, имя! И теперь одна только смерть может вырвать у меня отказ от благ, добытых таким страшным путем. Ну вот я и сказал вам правду, открыл свои карты. Теперь ваша очередь играть со мной в открытую. Назначайте ваши условия! Если они будут приемлемыми, я не стану возражать; если чрезмерными, отвергну, какими бы последствиями ни грозил мне этот отказ. Я не соглашусь стать игрушкой в руках такого плута, как вы. Не такой я человек! Я не примирюсь с подобной участью и предпочту сам на себя донести. Но берегитесь! В своем падении я увлеку и вас за собой в бездну. Подумайте же хорошо, прежде чем ответить мне. Я предупреждаю вас со всей серьезностью: уговор, который будет заключен между нами, должен раз и навсегда исчерпать все отношения между нами. Даю вам десять минут на размышление! Это ясное и решительное заявление привело Кидда в смущение: он понял, что имеет дело с одной из тех неукротимых натур, которые никогда не меняют раз принятого решения. Бандит ничего не выиграл бы, погубив дона Руфино, да это и не входило в его планы. Он хотел только напугать сенатора, и ему удалось это как нельзя лучше. Теперь этим людям, словно созданным для взаимного понимания, оставалось только разрешить вопрос о цене, а сделать это каждому хотелось как можно выгоднее для себя. Кидд готовился начать атаку. Глава XXXV ПОЛЮБОВНАЯ СДЕЛКА Дон Руфино сидел, прислонившись спиной к столу; склонив голову на правую руку и небрежно играя ножом из слоновой кости левой рукой, он терпеливо выжидал, когда заговорит его собеседник. Это подчеркнутое безразличие заставило призадуматься бродягу. Люди такого склада, как Кидд, инстинктивно остерегаются всего, что им кажется неестественным; бандит был невольно смущен этим равнодушием дона Руфино, за которым ему мерещилась какая-то скрытая ловушка. Наконец он резко прервал молчание: -- Прежде всего, дон Руфино, я должен сообщить вам еще об одной причине моего появления у вас. -- Я не очень настаиваю на этом,-- безучастно отозвался сенатор.-- Но, если вы считаете это нужным, действуйте, не стесняйтесь, я вас слушаю. -- Я полагаю, вы измените свое мнение, когда выслушаете меня, сеньор, и поймете, какую важную услугу я собираюсь вам оказать. -- Боже мой, все возможно, я не спорю, любезный сеньор! -- не без иронии отвечал сенатор.-- Но вы так усердно вмешиваетесь в мои дела, что мне весьма трудно разобраться во всех комбинациях вашего изобретательного ума, понять, какие из них продиктованы добрыми намерениями, а какие -- враждебными. -- Сейчас вы сами поймете. -- Тем лучше. Говорите, прошу вас. -- Я могу сообщить вам, что судебный исполнитель дон Порфиадо Бурро прибыл в Квитовак. -- Дальше! -- сказал сенатор, пристально глядя на бандита. -- Не знаю, как это случилось, но не успел еще дон Порфиадо въехать в город, как, по какому-то странному капризу судьбы, это стало известно капитану де Ниса. -- Вот как! -- насмешливо воскликнул сенатор.-- Все та же судьба, о которой вы уже не раз упоминали. Очевидно, ей никак не надоест досаждать мне неприятностями. Несмотря на огромную дозу наглости, которой природа одарила бродягу, он невольно смутился. -- И так же очевидно,-- осклабясь, продолжал дон Руфино,-- что по воле той же злой судьбы капитану стало известно не только о приезде дона Порфиадо, но и о цели его появления в этих краях! -- Откуда вы это узнали? -- с деланным удивлением воскликнул Кидд. -- Догадался, только и всего. Но продолжайте. Ваше сообщение начинает живо интересовать меня. -- Капитан, как вам известно, родственник маркиза де Мопоер,-- оправившись от смущения, продолжал Кидд. -- И даже очень близкий родственник. -- Неудивительно, что капитан недолго думая отправил в асиенду дель Торо курьера с письмом, в котором он, вероятно, извещал дона Фернандо о судебном исполнителе и его намерениях. Маска напускного равнодушия мгновенно слетела с лица дона Руфино. -- О, это письмо! -- воскликнул он, стукнув кулаком по столу.-- Я бы не пожалел за него золота! -- А я дарю его вам, сеньор,-- расплывшись в улыбке, произнес Кидд.-- Теперь, надеюсь, вы поверите в мое искреннее расположение к вам. С этими словами Кидд извлек из кармана письмо и протянул его сенатору. Кинувшись, словно тигр на добычу, дон Руфино выхватил пакет из рук бандита. -- Легче, легче, сенатор,-- остановил его Кидд.-- Обратите внимание -- печать цела, письмо не вскрыто, а следовательно, и содержание его мне неизвестно. -- В самом деле! -- прошептал сенатор, вертя письмо в своих руках.-- Благодарю за такую деликатность. -- Помилуйте! -- произнес Кидд, скромно опустив глаза. -- Но скажите, какими судьбами попало в ваши руки письмо, адресованное дону Фернандо? -- А очень просто,-- развязно отвечал бандит.-- Представьте себе такое совпадение: человек, с которым капитан отправил свое письмо, оказался моим приятелем. Ну, я и предложил ему сопровождать его: душа болела от мысли, что этот парень пустится один, да еще ночью, в дорогу, пользующуюся такой дурной славой; к тому же ведь я и сам собрался в Ариспу. Приятель принял, конечно, мое предложение. По дороге мы вдруг повздорили... Сам не понимаю, как и почему это случилось! Короче говоря, в разгаре спора я -- клянусь, без всякого злого умысла! -- так рубанул его по голове своим мачете, что ему не оставалось ничего другого, как умереть. Поверьте, я был весьма огорчен, но не в моих силах было уже помочь ему. Я опасался, как бы письмо не затерялось или не попало в руки плохого человека, и решил поэтому захватить его с собой. -- Действительно, очень просто,-- сказал, усмехнувшись, сенатор и взломал печать. Кидд скромно отошел в сторону и опустился в кресло, предоставляя сенатору полную свободу прочесть столь интересовавшее его письмо. А дон Руфино, пробежав с величайшим вниманием письме Два раза кряду, ушел в свои мысли. -- Ну как?-- прервал наконец молчание бродяга.-- Плохие вести? -- Очень важные, сеньор. Но я вот все спрашиваю себя: с какой целью вы завладели этим письмом? -- С целью доставить вам удовольствие -- так мне кажется, сеньор. -- Со стороны это выглядит очень мило, но при наших отношениях непонятно. Бандит рассмеялся. -- Разве я не сказал, что собираюсь предложить вам одно дельце. -- Сказали, и я жду ваших предложений. -- Это не так просто, сеньор. -- Ладно, я помогу вам, подскажу, на каких условиях мы могли бы договориться. -- Отлично! Я вижу, вы начинаете понимать меня, и мы, пожалуй, сумеем успешно закончить все сегодня же. -- Вы человек небогатый,-- прямо приступил к делу сенатор. -- Признаюсь, что не купаюсь в золоте,-- сказал бродяга. окинув взглядом свой обветшалый костюм. -- Так вот, я могу озолотить вас. -- Что вы называете "озолотить"? -- недоверчиво произнес бандит. -- Я мог бы предоставить в ваше распоряжение такую сумму денег, которая не только избавила бы вас навсегда от нужды, но и позволила бы вам жить в роскоши, не сходя при этом с колеи честной жизни -- Честность -- это добродетель, доступная лишь тем, кто может тратить деньги не считая их,-- назидательно произнес бандит. -- Пусть так; я дам вам возможность стать честным человеком в вашем понимании этого слова. -- Ко это будет вам дорого стоить! -- вызывающе продолжал Кидд.-- У меня ведь большие запросы. -- Я так и полагал, но это неважно. Послушайте, в Калифорнии у меня имеется асиенда. Я готов подарить ее вам. -- Гм...-- промычал Кидд, презрительно выпятив нижнюю губу.-- Какая-нибудь захудалая асиенда, а? -- Напротив, огромная, с большими стадами рогатого скота, с отарами овец, с табунами диких лошадей; к тому же она расположена вблизи моря. -- Это уже кое-что, не спорю; но это все же еще не богатство. --Подождите! --Жду. -- В придачу к асиенде я отсчитаю вам кругленькую сумму в сто тысяч пиастров золотом. У бандита закружилась голова. -- Как! -- вскричал он и, побледнев от радости, вскочил, словно кукла на пружине.-- Как вы сказали -- "сто тысяч пиастров"? -- Да, повторяю, сто тысяч пиастров,-- подтвердил сенатор, внутренне удовлетворенный произведенным эффектом.-- Как думаете, вам достаточно будет этих денег, чтобы стать порядочным человеком? --Я думаю! Vivo Cristo! -- От вас зависит, чтобы все это претворилось в жизнь в ближайшие восемь дней. -- А, понимаю! Есть одно условие? Карай! Я откажусь от него лишь в том случае, если оно окажется невыполнимым. -- Вот это условие. Слушайте меня внимательно. -- Карай! Как не слушать! Асиенда и сто тысяч пиастров! Я еще не сошел ума, чтобы отказаться от такой милости судьбы. -- Прежде всего не мешать осуществлению моих планов, дать мне жениться на донье Марианне и в день свадьбы вручить мне записку, которую нашли на том несчастном... убитым своим слугой. -- Прекрасно. И это все? -- Нет. Я требую, чтобы вместе с запиской вы дали мне неопровержимое доказательство, что на этот раз этого человека нет уже в живых. -- Карай! Это не так просто. -- А уж это меня не касается. Выкручивайтесь как знаете. -- Справедливое замечание. А срок какой? -- Восемь дней. -- Боже праведный! Восьми дней, пожалуй, будет маловато. Нелегко убить такого человека! -- Да, но, когда он станет мертвецом, вы станете богачом. ---- Я знаю и принимаю в расчет это соображение; а все же Это слишком трудное дело. Я рискую своей шкурой. -- Соглашайтесь или отказывайтесь; третьего выхода нет. -- Соглашаюсь, соглашаюсь! Никогда в жизни мне не представится больше такого случая стать честным человеком! -- Значит, решено? -- Решено! -- Отлично! Теперь о другом. Вы ведь можете еще пере думать и попытаться предать меня... -- Как вам не стыдно, сеньор!.. -- Как знать, всякое бывает... Ну так вот, для пресечения возможной измены вы подпишете мне сейчас же документ, в котором будет подробно изложен весь наш уговор. -- Карай! Это очень опасно. -- Верно, но не только для вас, а и для меня; ведь там будут изложены и мои требования. -- Но если существование такого документа будет одинаковой уликой против нас обоих, зачем вообще его писать? -- А вот для чего. Если вам взбредет вдруг в голову мысль предать меня, вы не сможете этого сделать, не погубив и себя вместе со мной. Я надеюсь, что это обстоятельство несколько обуздает вас и заставит одуматься, если такая шальная мысль зародится в вашей голове. -- Вы не доверяете мне? -- А вы мне? -- Это другое дело, я ведь бедняк. -- Пора кончать: либо вы принимаете мои условия, либо отвергаете их, и тогда исключается всякая возможность сделки между нами. -- Напрасно вы разговариваете со мной в таком тоне, ведь я могу еще пустить в ход известную вам записку! -- Не посмеете! -- Я не посмею?! А почему же? -- Если бы вы могли воспользоваться этой запиской, вы бы сделали это давно. Не знаю что, но что-то вам мешает. Я слишком хорошо вас знаю, слишком высокого мнения о вашей сметливости, чтобы сомневаться в этом. Послушайте меня, Кидд: не пытайтесь больше пугать меня этой запиской, словно пистолетом, приставленным к горлу,-- все равно из этого ничего не выйдет. Поторопитесь лучше принять те блестящие предложения, которые я сделал вам. Так будет лучше. -- А, будь по-вашему! Придется мне уступить, раз уж вы так настаиваете. Но вы должны согласиться, что ставите меня в тяжелое положение. -- Нисколько! Вы ошибаетесь, сеньор, просто я принимаю свои меры предосторожности, только и всего. Бродяга думал об этом иначе, но сто тысяч пиастров сделали свое дело. Соблазн был велик, и Кидд, подавив вздох, не стал больше препираться и согласился на все. Дон Руфино тотчас же стал набрасывать на бумаге условия уговора между двумя сообщниками. Хотя сенатор и отдавал себе отчет в том, что это преступное соглашение, попади оно в руки правосудия, может погубить их обоих, дон Руфино все же надеялся, что с помощью этого своеобразного дамоклова меча он сумеет держать бандита в страхе и повиновении. Сенатор писал, а бандит, стоя за его спиной, впивался глазами в каждое слово. Кидд опасался, как бы сенатор не надул его, а у самого уже копошились в голове мысли о том, как бы уклониться от этой страшной сделки... Только бы получить деньги, а там уж он придумает, как погубить того, кто навязал ее ему. Мы не решимся утверждать, что со своей стороны дон Руфино не думал о том же. Наконец сенатор кончил писать этот странный документ о преступном сообществе двух людей, документ, приковавший их друг к другу крепче любой цепи. -- Может быть, у вас имеются какие-нибудь поправки? -- спросил сенатор, прочитав договор вслух. -- К черту поправки! -- сердито воскликнул бандит.-- Вы все равно ничего не измените. Пусть уж все остается так, как оно есть! -- Я того же мнения. Итак, подписывайте, а я тем временем отсчитаю вам сто унций золотом... чтобы позолотить пилюлю! -- В добрый час! Люблю, когда говорят о золоте! -- сказал Кидд. Взяв перо из рук сенатора, он, не задумываясь больше, приложил свою руку к документу, на котором уже красовалась подпись дона Руфино. Обещание ста золотых унций заставило его позабыть о том, что этот росчерк пера может стоить ему жизни; впрочем, Кидд был фаталистом и очень рассчитывал на счастливый случай, который скоро избавит его от этого опасного соучастника. Сенатор, взяв у Кидда документ, взглянул на подпись и обсыпав не высохшие еще чернила золотой пудрой, сложил его вчетверо и засунул за пазуху. -- Теперь,-- сказал он, извлекая из сундука горсть золота,-- получите обещанную сумму. С этими словами сенатор расставил золотые монеты стопками по столу. Кидд радостно набросился на них, и золото быстро исчезло в его карманах. -- Теперь я готов повиноваться вам. Приказывайте! -- обратился он к сенатору.-- И для начала возвращаю вам ваши пистолеты, они мне больше не нужны. -- Благодарю. Долго вы предполагаете пробыть еще в Ариспе? -- О нет! Я собираюсь немедленно покинуть этот город. -- Чудесное совпадение! Я как раз собирался просить вас передать письмецо дону Порфиадо. -- Как! Вы хотите послать меня в Квитовак? -- А вам не нравится этот город? -- Напротив, но мне неохота оставаться там... из-за того ночного дела. -- Ах да, убийство солдата! Смотрите, будьте осторожны. -- Я только выполню ваше поручение и сейчас же уберусь оттуда. -- Да, такая предосторожность не повредит вам. Впрочем, знаете, поразмыслив, я решил, что вам лучше совсем не заезжать в Квитовак. Я отправлю письмо с другим курьером. -- Да, так будет лучше. Что еще прикажете? -- Ничего. Располагайте собою как хотите. Но только помните, чего я жду от вас через восемь дней, и действуйте сообразно. -- Этого я, конечно, не забуду, сохрани Бог! -- В таком случае, я вас больше не задерживаю. Прощайте! -- До свиданья,сеньор! Сенатор дернул шнурок колокольчика. Слуга появился почти мгновенно. Дон Руфино и Кидд исподлобья обменялись взглядами. Было ясно, что любопытный, как и все люди этой профессии, слуга подслушивал, стараясь узнать, о чем его господин мог так долго беседовать с подобным бродягой. Однако благодаря предосторожности, принятой Киддом, до слуги доносились только заглушенные голоса собеседников, и бедняга не выиграл ничего. Зато лицо его покрылось краской стыда, вспыхнувшей от сознания, что он изобличен в подслушивании. -- Проводите этого кабальеро,-- приказал сенатор. Сообщники раскланялись, словно они были самыми лучшими в мире друзьями, и наконец расстались. -- Негодяй! -- воскликнул дон Руфико, оставшись один.-- Только бы представился случай отплатить тебе за все, что ты заставил меня выстрадать сегодня! Уж я его не упущу! В припадке злобы он разбил великолепную китайскую зазу, на беду подвернувшуюся ему под руку. Но и мысли бродяги, когда он следовал за слугой по апартаментам сенаторского дома, не отличались благодушием: "Черт возьми, черт возьми, какое жаркое было дело! Кажется, следует остерегаться моего дружка... Трудно рассчитывать на сеньора сенатора, скорее жди от него всякой пакости... Я, кажется, напрасно подписал эту проклятую бумагу... А впрочем, чего же я, собственно, боюсь? Он слишком нуждается во мне, чтобы подстроить какую-нибудь ловушку... Надо все же быть начеку, это не повредит". Очутившись в передней, бродяга надвинул на глаза поля своей поношенной шляпы, тщательно завернулся в плащ и вышел, провожаемый почтительным поклоном слуги. Перспектива попасться на глаза полицейским мало улыбалась Кидду, поэтому, возвращаясь в таверну, он принимал все те же меры предосторожности, к которым прибегнул, направляясь к сенатору. Кидд еще издали заметил содержателя таверны, который, закинув руки за спину и расставив ноги, стоял на пороге и внимательно наблюдал за всем, что творилось вокруг его дома. -- А-а! -- воскликнул хозяин, кланяясь Кидду.-- Уже вернулись? -- Как видите, приятель. Приготовьте мне поскорее завтрак, я очень занят сегодня. -- Неужели собираетесь покинуть нас? -- Я еще не знаю. Ну же, поспешите с завтраком! Кабатчик вынужден был молча прислуживать своему гостю. А Кидд, поев с аппетитом и щедро расплатившись с хозяином, чтобы как-нибудь вознаградить его за свое нелюбез ное обхождение, оседлал коня и уехал, так и не сказав, вернется он или нет. Четверть часа спустя он уже мчался в поле, с бесконечным наслаждением вдыхая свежий и ароматный степной ветерок. Глава XXXVI АСИЕНДА ДЕЛЬ ТОРО Теперь, читатель, мы забежим на пятнадцать дней вперед и вернемся в асиенду дель Торо. Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы дадим краткое изложение событий, которые произошли за эти пятнадцать дней. Без такого изложения читателю трудно будет понять, благодаря какому странному стечению обстоятельств судьба свела лицом к лицу всех действующих лиц нашего повествования и как от столкновения их друг с другом возникла неожиданная развязка. Донья Марианна, очарованная доньей Эсперансой, а может быть, просто и безотчетно поддавшись тайному влечению сердца, согласилась пробыть в лагере охотников еще два дня. За эти дни, прошедшие в теплых и дружеских беседах, девушка сама того не сознавая выдала свою сокровенную сердечную тайну. Донья Эсперанса счастливо улыбнулась, услышав это наивное признание. Она давно уже догадывалась о чувствах девушки и была готова всячески поощрить их. Со своей стороны и Твердая Рука не противился магической власти над ним доньи Марианны; от сознания, что он любим, его холодная замкнутость растаяла и уступила место открытому восхищению. Увлеченный страстью, он приоткрыл душу, обнажив благородные и хорошие черты своего немного дикого характера. Но в этой дикости были прямота и сила, которые так прельщают женщин, внушая им тайное желание обуздать и покорить себе эти бунтарские натуры. За все эти два дня между молодыми людьми не было произнесено ни слова о любви, но они отлично поняли друг друга и не сомневались в своих взаимных чувствах. Пора было, однако, подумать о возвращении в асиенду. Было решено, что донья Марианна сообщит отцу обо всем, что она узнала от доньи Эсперансы; что она не откажет наотрез дону Руфино, а будет спокойно выжидать дальнейшего хода событий. -- Помните,-- сказала донья Марианна, протягивая на прощанье руку охотнику,-- вся моя надежда на вас. Если ващи планы не осуществятся, я останусь одна, некому будет защитить меня, и мне останется только умереть... Я не переживу крушения всех моих надежд! -- Надейтесь на меня, донья Марианна! Я поставил на карту свою жизнь и свое счастье и выиграю эту роковую партию, я в этом убежден! Вот те несколько слов, которыми обменялись молодые люди при расставании. Эти слова стоили любых клятв в верности. -- Помните о легенде,-- сказала донья Эсперанса, нежно обнимая на прощание девушку. Донья Марианна ответила ей улыбкой. Тигреро держал поводья двух коней, а Твердая Рука с группой охотников собрались охранять путешественников, издали следуя за ними. Двинулись в путь. Путешествие проходило в молчании. Донья Марианна была всецело поглощена своими мыслями после всего пережитого в лагере охотников, а Мариано был так ошеломлен приемом в лагере, его роскошью и комфортом, невиданными в прерии, что не мог прийти в себя от изумления. По желанию доньи Марианны, торопившейся вернуться домой, тигреро избрал кратчайший путь, ведущий прямо в асиенду дель Торо, минуя ранчо. Когда путники достигли ворот замка, позади них раздался выстрел. Девушка оглянулась и увидела клубок белого дыма, расстилавшийся вдали над группой всадников. Донья Марианна догадалась, кто это стрелял, и помахала на прощание своим платочком. Новый выстрел дал ей понять, что ее сигнал принят; вслед за тем охотники повернули коней и скрылись в лесной чаще. Первым человеком, которого встретила в асиенде донья Марианна, был Паредес. -- Боже милостивый, нинья,-- воскликнул управитель,-- где вы пропадали? Сеньор маркиз вне себя от беспокойства. -- Разве моему отцу неизвестно, что я поехала погостить к моей кормилице? -- Дон Руис говорил ему об этом. Но ваше отсутствие было столь продолжительным, что сеньор маркиз стал опасаться не случилось ли с вами какой беды. -- Как видите, ничего плохого не произошло, мой добрый Паредес. Успокойтесь и успокойте моего отца. Я не замедлю сама засвидетельствовать ему свое уважение. -- Дон Фернандо вместе с доном Руисом проверяют сейчас состояние укреплений асиенды. Ведь с часу на час мы ожидаем нападения индейцев. -- И пусть себе проверяют. А я тем временем отдохну в голубой гостиной. Умираю от усталости! Вы доложите отцу о моем возвращении; когда он закончит свой осмотр, а до тех пор не надо беспокоить его. -- "Беспокоить"?! -- воскликнул дон Хосе.-- Простите, сеньорита, но я не могу согласиться с вами. Vivo Dios! Да маркиз никогда не простит мне, что я не доложил ему немедленно о вашем возвращении! -- Если так, делайте как знаете, мой добрый Паредес. Дон Хосе, очевидно только того и ожидавший, бросился со всех ног искать маркиза. -- Мой дорогой Мариано,-- обратилась между тем девушка к тигреро,-- никому нет надобности знать, где мы с вами были и что делали в эти дни. Пусть все думают, что я не покидала вашего ранчо. Я рассчитываю на ваше молчание. Настанет час, когда я сама расскажу все отцу. -- Слушаю, нинья, ваше слово для меня закон. Да мне вообще до этого нет никакого дела. -- А теперь я хочу поблагодарить вас, Мариано, за огромную услугу, оказанную мне. -- Вы знаете, как я предан вам, нинья. Я только исполнил свой долг, и не за что благодарить меня. Девушка, улыбнувшись, протянула ему руку и вошла в дом, а тигреро повел двух коней в кораль мимо множества шалашей окрестных хуторян, укрывшихся по приказу маркиза в асиенде и заполнивших все ее дворы. Дон Фернандо, услышав радостную весть, бросился к до чери, так и не закончив осмотра укреплений. По мере того как над головой маркиза сгущались грозные тучи, возрастала его любовь и нежность к детям; он словно искал в них опоры, чувствовал необходимость укрепить семейные связи перед дицом надвигавшегося несчастья. -- Жестокое дитя! -- с ласковым упреком произнес он, обнимая дочь.-- Можно ли так долго пропадать в такое тревожное время?! -- Прости, отец, и поверь,-- сказала донья Марианна, ласкаясь к нему,-- что мысль о тебе и о твоих делах ни на минуту не покидала меня в эти дни моего отсутствия. ---- У тебя доброе сердце, дитя мое! Но, увы,-- со вздохом произнес маркиз,-- мое положение отчаянное, меня уже ничто не спасет. -- Как знать, отец! -- Не убаюкивай меня ложными надеждами: пробуждение будет еще более тяжким. -- Я и не собираюсь обольщать тебя несбыточными мечтами! -- с достоинством произнесла она.-- Я привезла тебе нечто положительное и веское. -- "Положительное и веское"? В устах молодой девушки эти слова звучат довольно странно. Где же думаешь ты, дитя, найти это "нечто"? -- За ним не придется далеко ходить, оно здесь, у нас под ногами. Тебе стоит только захотеть поднять его. Дон Фернандо ничего не ответил, только безнадежно склонил голову на грудь. -- Послушаем Марианну, отец! -- вмешался дон Руис.-- Она всегда была ангелом-хранителем нашей семьи. Я верю ей, отец, она не сотворит себе забавы из нашего горя. -- Благодарю тебя, Руис! -- сказала донья Марианна.-- Да я лучше умру, чем огорчу нашего отца! -- Господи, я сам отлично это понимаю! Но вы еще молоды, лишены жизненного опыта и склонны принимать свои желания за действительность. -- Но почему же все-таки не выслушать ее? -- возразил Дон Руис.-- Может быть, Марианна и ошибается... может быть, слова ее не произведут на тебя должного впечатления, что, во всяком случае, ты услышишь в них любовь к тебе. Уже из-за одного этого мы оба -- и ты и я -- должны быть благодарны ей. -- Но к чему все это, дети? -- Бог мой, в нашем отчаянном положении нельзя ничем пренебрегать, отец! -- сказал дон Руис.-- Как знать? Иногда самые слабые существа приносят самую большую пользу Разве не сказано: "Устами младенцев глаголет истина"? -- Ладно. Если ты этого требуешь, сын мой, я выслушаю ее.| -- Я не требую, я прошу, отец!.. Говори же, сестренка! Го| вори, не бойся. Донья Марианна кротко улыбнулась, обхватила шею отца руками и, нежно склонясь головой к нему на плечо, ласково шептала: -- Если бы ты только знал, отец, как я люблю тебя, как я желала бы видеть тебя счастливым! Но я не стану ничего тебе рассказывать, ты все равно не поверишь мне,-- до того стран но и невероятно то, что я должна сообщить тебе. -- Видишь, дитя, я был прав! -- Одну минутку, отец. Я не стану рассказывать, но у меня к тебе серьезная просьба, такая необычная, что я, право, не знаю, как ее выразить... Боюсь только, что ты не поймешь меня... -- О! О! Дитя мое,-- улыбнулся маркиз, явно заинтересованный словами дочери,-- что же это за просьба, которая нуждается в таком длинном предисловии? Страшная, должно быть, штука, если ты так долго не решаешься ее высказать. -- Нет, отец, ничего страшного нет, но, повторяю, это может показаться тебе сумасбродством. -- Ах, дитя мое, с некоторых пор я такого насмотрелся, что меня уже ничем не удивишь! Говори же, не бойся, я не стану упрекать тебя ни в чем. -- Сейчас, отец. Но прежде дай мне слово исполнить мою просьбу. -- Карамба! -- шутливо воскликнул он.-- Ты, однако, предусмотрительна! А я вот возьму да я откажу! -- Тогда все будет кончено, отец,-- с невыразимой печалью произнесла она. -- Успокойся, дорогая! Даю тебе слово. Довольна? -- О, благодарю, отец! Но это правда, да? Даешь честное слово исполнить мою просьбу? -- Да, милая упрямица, да, сто раз да! Даю слови исполнить все, что бы ты ни попросила. Девушка радостно запрыгала, хлопая в ладоши, потом с жаром расцеловала отца. -- Честное слово, она помешалась-- произнес сияющий маркиз. -- Да, отец, помешалась от счастья, потому что берусь теперь доказать тебе, что твои дела никогда еще не были в таком блестящем состоянии. -- Ну вот, теперь она начинает бредить! -- Нет, отец,-- сказал дон Руис, пристально следивший за сменой чувств на подвижном лице сестры, отражавшем все ее внутренние переживания.-- Нет, отец, мне думается, что в этой головке возник сейчас какой-то проект, для осуществления которого ей нужна полная свобода действий. -- Ты угадал, Руис. Да, мне необходима полная свобода действий, я должна чувствовать себя сегодня всемогущей хозяйкой -- по крайней мере от восьми вечера до полуночи. Вручаешь мне эту власть, отец? -- Я поклялся, Марианна,-- ответил, улыбаясь, дон Фернандо,-- и сдержу свое слово. Итак, согласно твоему желанию, ты будешь полновластной хозяйкой асиенды с восьми часов вечера до полуночи. Никто, включая и меня, не посмеет возражать против твоих поступков и приказов. Прикажешь объявить об этом во всеуслышание нашим людям? -- Нет, не всем, а только двум из них. -- И кто же эти счастливцы? -- Мой молочный брат, тигреро Мариано, и наш управитель Паредес. -- Я вижу, ты умеешь разбираться в людях! Это самые преданные нам слуги. Такой выбор обнадеживает меня. Продолжай, дочь моя. Что еще тебе понадобится? -- Эти люди должны вооружиться кирками, мотыгами, лопатами и фонарями,-- сказала донья Марианна. -- Гм! Придется, значит, копаться в земле? ---- Возможно,-- загадочно улыбнулась девушка. ---- Все эти басни о зарытых кладах давно уже отжили свой век, дочь моя! -- произнес маркиз, покачивая головой.-- Если когда-нибудь и существовали клады, то в этой стране они давно уже все вырыты. -- Я не могу ничего объяснить тебе, отец. Ты не знаецц. моих планов и не можешь правильно судить о них. И потом,-- добавила она с чудесной улыбкой,-- ведь ты не имеешь права возражать мне, ты должен первым показать пример повиновения, а ты поднимаешь знамя восстания! -- Справедливое замечание, дорогая! Каюсь и приношу повинную. Приказывай дальше. -- Мне остается сказать только одно: ты, отец, и ты, Руис должны тоже вооружиться теми же орудиями, так как я намереваюсь заставить работать и вас обоих. -- Ну, это ты уж хватила! -- рассмеялся дон Руис.-- Что касается меня, то это куда ни шло, я еще молод. Но отец... Смилуйся, сестренка, нельзя впрягать отца в такую работу! -- А может быть, и мне самой придется взяться за лопату! Поверь мне, брат мой: это дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я вижу, вы оба не верите мне, но я готова поклясться! -- Нет, я верю тебе, сестра. -- А мне кажется, Руис, что и ты начал сомневаться, хотя из любви ко мне и не хочешь в этом сознаться. Так вот, я клянусь самым дорогим мне на свете, то есть вами обоими, что я действую не наугад и уверена в успехе! Глаза девушки горели такой верой, она говорила с таким жаром, что двое мужчин, склонив головы, признали себя побежденными: ее вера поборола их неверие. Она убедила их. -- Все твои желания будут исполнены,-- сказал дон Фернандо. -- Выйдет у тебя что-нибудь или нет, я все равно буду благодарен тебе за твое рвение и заботу о моих делах. Дон Руис по приказанию отца отправился за доном Хосе и тигреро. Тогда произошло то, что обычно случается при подобных обстоятельствах. В то время как донья Марианна спокойно ждала наступления назначенного ею часа, дона Фернандо и дона Руиса прямо трясло от возбуждения. Время тянулось для них мучительно долго; подстрекаемые любопытством, они буквально не могли и минуты усидеть на одном месте. Наконец пробило восемь часов. -- Пора! -- сказала донья Марианна. Глава XXXVII ПАРК Все южные народы любят тень, цветы и птиц. Вынужденные из-за жары проводить большую часть суток на открытом воздухе, они довели практику садоводства до высоты, недоступной для северных стран. Итальянцы и испанцы не перестают трудиться над тем, чтобы превратить свои сады в настоящие оазисы, где можно было бы дышать свежим воздухом, не подвергаясь преследованиям мошкары -- этого безжалостного бича тропических и субтропических широт. Эти насекомые, неизвестные обитателям умеренного пояса, в полдень мириадами роятся здесь в каждом солнечном луче. На особенно большую, прямо-таки научную высоту поднята культура садоводства в испаноамериканских странах, где между полуднем и тремя часами земля, согреваемая с раннего утра раскаленными лучами южного солнца, пышет губительным жаром и до того изменяет структуру воздуха, что дышать становится почти невозможно. Богатый и выразительный испанский язык имеет два слова для передачи понятия "сад": слово "хардин", под которым подразумевается исключительно цветник; здесь на открытом воздухе растут великолепные цветы, которые в странах умеренного климата выращивают только в оранжереях, да и то лишь чахлыми и блеклыми. Слово же "уэрта" означает более обширный сад; тут и огород, и плодовый сад, и длинные тенистые аллеи, водопады, фонтаны и пруды -- одним словом, весь тот ансамбль, которому в Европе мы даем неточное название парка. В асиенде дель Торо был такой парк, над благоустройством которого трудились все поколения маркизов де Мопоер. Этот парк, территория которого в Европе, где человеческое жилье сведено к позорно малым размерам, сошла бы за огромную, в Мексике считался небольшим. Он занимал всего Двенадцать гектаров. Правда, сравнительно небольшой размер парка дель Торо искупался замечательной планировкой местности и обилием тенистых аллей, чем он и славился в Соноре. В восемь часов вечера в асиенде пробили сигнал "гасить огни". Пеоны и пастухи кончили работать и разошлись по своим шалашам. Паредес отправился расставлять ночных дозорных на стенах замка. С тех пор как стали опасаться нападения индейцев, он это делал каждый вечер. Предосторожность не лишняя, особенно теперь, когда стояли безлунные ночи, излюбленные индейцами для набегов. Удостоверившись, что часовые на своих постах, Паредес в сопровождении старших пастухов и пеонов обошел асиенду, проверяя, потушены ли все огни, и только тогда отправился вместе с тигреро в голубую гостиную, где уже собрались дон Фернандо, дон Руис и донья Марианна. -- Все в порядке, ми амо,-- доложил управитель маркизу.-- Все разошлись по своим шалашам, ворота заперты, часовые на своих постах. -- Вы проверили, Паредес, нет ли кого в корале или в парке? -- спросил маркиз. -- Никого, я все решительно обошел и тщательно осмотрел. -- Отлично!.. Ну что ж, дочь моя, приказывай, мы готовы исполнять все твои распоряжения. -- Вы все приготовили, Паредес? -- обратилась к управителю донья Марианна. -- А как же, нинья! Я припрятал у акаций, что у входа в большой цветник, шесть кирок, шесть лопат и шесть мотыг. -- Зачем так много? -- невольно рассмеялась девушка. -- А на случай поломки. Если не будет запасных под рукой, работа задержится, а ведь срок для нее не так уж велик. -- И то верно... Сеньоры! Прошу следовать за мной. -- Зажечь фонари? -- спросил дон Руис. -- Нет. Мы зажжем их, когда будем на месте. Ночь, правда, темная, но местность знакомая, мы и впотьмах прекрасно доберемся куда надо. Свет может быть замечен, и возникнут подозрения, которых нужно обязательно избежать. -- Правильно,-- заметил маркиз. И четверо мужчин отправились следом за доньей Марианной. Они пошли внутренним ходом, чтобы миновать двор, где спало множество людей, и проникли в парк через большую двухстворчатую дверь, соединявшуюся с садом каменной лестницей. По пути из голубой гостиной они по приказу доньи Марианны гасили все огни в комнатах; асиенда, погрузившаяся во мрак, казалась заснувшей. Стояла темная ночь; ни одной звездочки нигде; небо, словно свод гигантской усыпальницы, раскинулось над землей. Ветер глухо урчал меж деревьев; их колыхавшиеся ветви угрюмо шептались о чем-то друг с другом. Было тихо. Лишь далекий вой волков в степи да раздававшиеся иногда зловещие крики совы смущали тишину, нависшую над землей. Эта ночь как нельзя лучше подходила для таинственной экспедиции доньи Марианны. После минутного раздумья девушка быстро и решительно спустилась по ступенькам лестницы и вошла в сад; мужчины следовали за ней, не в силах справиться с обуревающим их безотчетным волнением. У акаций все остановились. Тигреро и Паредес захватили инструменты, а маркиз и дон Руис понесли фонари. Даже темень, сгустившаяся под сенью столетних деревьев, не заставила девушку замедлить свой шаг. Свободно, как днем, она шествовала среди многочисленных излучин аллей; песок едва поскрипывал под ее быстрыми маленькими ножками. Любопытство маркиза и дона Руиса непрерывно возрастало. Радостное настроение и уверенность в себе доньи Марианны невольно возбуждали у них какие-то смутные надежды, заставлявшие усиленно биться их сердца. Паредес и тигреро были также заинтересованы таинственностью этой экспедиции. Но их мысли были далеки от настоящей ее цели. Они думали, что им предстоит какая-то секретная работа, и только. А донья Марианна все шагала. Иногда она останавливалась и, шепча что-то про себя, вспоминала указания, полученные в лагере. Уверенность ни на минуту не покидала ее; она не сбивалась с пути и, раз избрав определенное направление, не возвращалась уже назад. Н