о победит!" Затишье оказалось недолгим - не прошло и часа, как из рощи примчался индеец, стоявший там на часах. - К нам направляются семь испанцев! - огорошил он нас известием. - Все вооружены с головы до ног! - Ты уверен, что они идут к нам? - К нам, к нам! Сейчас выйдут из рощи! Воины восприняли это известие с достойным удивления спокойствием. Я поручил Арнаку и Вагуре держать свои отряды неподалеку от моей хижины, но на расстоянии один от другого, и внимательно следить за моими сигналами. - А мне что делать? - спросил Арасибо. - Ты пойди в хижину и стереги сложенное там оружие, заодно присматривай за Катави. Из рощи действительно вскоре показались испанцы. Неторопливым, чинным шагом они направлялись к моей хижине, зная, видимо, ее по описаниям. Мушкеты они держали в положении "на плечо", как солдаты на марше. Не доходя до меня шагов десять, они остановились, стукнули прикладами о землю. Старший, выйдя чуть вперед, обратился ко мне высокопарно, с подчеркнутым достоинством: - Сеньор капитан! Дон Эстебан, наш полковник, почтительнейше просит господина капитана пожаловать к нему в гости. День клонился к вечеру, до захода солнца оставалось не более часа. С наступлением темноты я предполагал сразу же двинуться к устью Итамаки. Таким образом, время для визитов сегодня было уже слишком позднее, тем более что неведомо, насколько этот визит мог затянуться. - Поблагодари, ваша честь, дона Эстебана за приглашение и передай, что я нанесу ему визит завтра. - Он просит именно сегодня! - А я прошу подождать до завтра. Лицо испанца потемнело, а рука судорожно дернулась к поясу. - Мне приказано, - объявил он более жестким, чем прежде, голосом, - со всеми надлежащими почестями сегодня же сопроводить сеньора капитана в наш лагерь. - Значит, вы почетный эскорт? - оживился я. - Так точно, эскорт. К его удивлению, я весело рассмеялся. - Но я не нуждаюсь в вашем! У меня есть свой собственный эскорт! Взгляните сюда, взгляните туда! - Я повел рукой по сторонам, указывая на отряды Арнака и Вагуры. Воины стояли в непринужденных позах, но ружья держали наготове и спокойно смотрели в нашу сторону. Испанец понял красноречивый смысл их присутствия и выдавил на лице кислую улыбку. - Не моя вина, - голос его звучал теперь более любезно, - что я не смог выполнить приказа! - Нет, не ваша, - охотно согласился я. Отсалютовав, он собрался было уходить, но я задержал его: - После захода солнца посторонним возбраняется появляться на этой поляне. Постам строжайше предписано стрелять без предупреждения. Индейцам Серимы об этом известно. Да будет известно и вам, гостям. - Слушаюсь, сеньор капитан! Испанцы повернулись и пошли, но отнюдь не в сторону Серимы, а к реке, к тому месту, где до недавнего времени стояла наша шхуна. Значит, Конесо все-таки выдал им факт существования судна! По моему знаку отряды Арнака и Вагуры приблизились ко мне в тот момент, когда испанцы как раз возвращались от реки. Возвращались торопливо и крайне возбужденные. - Там стоял испанский корабль! - воскликнул тот, что прежде разговаривал со мной. - Сеньор, где он теперь? - Его нет, - ответил я сухо. - Как это нет? - Разве вы не видели? Впрочем, вы сильно ошибаетесь, полагая, что это испанский корабль. Это мой корабль! - Но раньше он принадлежал испанцам! - Раньше - да, теперь - нет! - Сеньор! - вспыхнул испанец. - Мы пришли сюда не затем, чтобы вы шутили над нами шутки! - А зачем, позвольте узнать? - скорчил я глупую мину, подняв брови. - За кораблем. Верховный вождь разрешил нам взять его. - Он не имеет на это права. - Это нас не касается. Корабль наш! Где он находится? - В безопасном месте. - Где, каррамба? Я рассмеялся ему прямо в лицо и ничего не ответил. Испанец близок был к взрыву бешенства, но сдержался, видя, что его постепенно окружают наши воины. - Если это все, что вы имели мне сообщить, то можете идти, ваша милость, - проговорил я тоном приказа. - А дону Эстебану скажи, что завтра я нанесу ему визит. Испанец пробормотал сквозь стиснутые зубы себе под нос какое-то грязное ругательство, и они ушли, на этот раз действительно в сторону Серимы. - И не забудь, - крикнул я ему вдогонку, - о порядке у нас после захода солнца! Шутить мы тогда не любим!.. Наши люди, в большинстве знавшие испанский язык, от души радовались тому заслуженному отпору, который я дал высокомерным испанцам. НОЧНАЯ ОПЕРАЦИЯ Солнце зашло, сумерки сгущались. Со стороны Серимы все было спокойно. Я взял Вагуру, отобрал трех лучших воинов, и всемером, с Арипаем и Катави, мы, не мешкая более, двинулись в путь. Арнак остался охранять хижины и запасы оружия, которое он перенес в специальное укрытие. Поскольку все события предстояли ночью, в ружьях и луках нужды не было, но я все-таки, кроме пистолетов, ножей и коротких палиц, велел прихватить с собой еще и четыре лука с изрядным запасом стрел. Сколько дней не выходил я уже в лес, и вот теперь, когда на меня вновь повеяло его ароматом, когда со всех сторон окружили таинственные шорохи и стрекотание цикад, а мокрые ветви на узкой тропинке хлестали по лицу, я ощутил прилив радости и бодрости. Катави хорошо знал дорогу и уверенно шел впереди, а мы, словно тени, скользили за ним. Часа через два ходьбы рыбак дал знак, что мы подходим к острову. Слева сквозь прибрежную растительность светлела полоса воды. Внезапно перед нами на тропинке выросла фигура. Раздался условный сигнал - это был сын Катави. С полудня, после ухода отца, он наблюдал за островом. За это время в лагере ничто не изменилось. Днем, правда, стражники выводили пленников ненадолго в кусты, но потом опять загнали их в лодку и, проверив путы на руках, вдобавок связали им еще и ноги. Остров, по описанию Катави, саженей сто с лишним в длину и всего шагов восемьдесят в ширину, тянулся параллельно берегу, отделенный от него не очень широким, но глубоким рукавом. Представляя собой песчаную отмель, он с течением лет покрылся всяческой растительностью и даже деревьями. Испанцы разбили свой лагерь у самой воды, напротив берега, и, укрытые со стороны основного русла Итамаки этим леском, были уверены, что никто с реки их не увидит. Костров они не разжигали, опасаясь выдать свое присутствие. Охрану постоянно несли двое: испанец и индеец. Так было и нынешней ночью, насколько мог заметить сын Катави в вечерних сумерках. Пока двое караулили пленников, стоя на берегу реки, их сменщики спали на носу лодки, в которой была сложена провизия. Поначалу я хотел подплыть к пленникам и, перерезав путы одному, подбросить им ножи и дубины, чтобы они потом уж сами, без нас освободились и расправились со стражей, но, не будучи уверен в их смелости и боевитости, отказался от этого плана и решил провести всю операцию своими силами. Две небольшие свои лодки рыбак укрывал в прибрежных зарослях несколько выше острова. Мы нашли их в полной сохранности и тихо спустили на воду. Я дал своим спутникам последние наставления, еще раз напомнив, что действовать надо крайне осторожно: испанцы ни на острове, ни в Сериме не должны узнать, кто освободил варраулов. - Ты говоришь, и на острове тоже? - прошептал Вагура. - Значит, мы не будем их убивать? - Ты же знаешь, я не люблю убивать без необходимости. - Но здесь есть необходимость! - Не думаю! Противников всего четверо. Нас пятеро, а с Арипаем шестеро. Мы подкрадемся и нападем внезапно, оглушив их дубинами. Ну если кому-нибудь и разобьем голову, что ж, жаль, конечно! Но надо бить так, чтобы только оглушить противника, слышишь?! - Мы их свяжем? - Конечно! Свяжем, а головы чем-нибудь замотаем, чтобы они ничего не слышали и не видели. Впрочем, возможно, они и не успеют прийти в себя, пока мы не покинем остров. Мы отплыли от берега. В первой лодке - я, Катави с сыном и один воин, во второй, плывущей вслед за нами, - Вагура и все остальные. Течение подхватило нас и быстро понесло вниз по реке. Небольшие, сделанные из коры лодки едва нас выдерживали. Спустя какую-нибудь минуту над водой впереди замаячили темные контуры: это был остров. Стараясь не попасть в протоку, мы огибали мыс острова, придерживаясь главного русла реки, и высадились несколькими саженями ниже, оказавшись на острове со стороны, противоположной берегу. Испанцы располагались, как уверял Катави, всего в шестидесяти-семидесяти шагах от нас, и достаточно пробраться сквозь заросли посередине острова, чтобы оказаться в их лагере. Каждый из нас точно знал возложенную на него задачу, и мы, не мешкая более, стали пробираться сквозь заросли. Они были не особенно густыми, так что, соблюдая осторожность, мы двигались почти бесшумно. Внезапно кусты перед нами оборвались, словно срезанные, и мы оказались на опушке. Дальше, до самой воды, шагов на пятнадцать светлел только песок. Лагерь испанцев я увидел чуть ниже; в длинном темном предмете, лежавшем на песке, без труда угадывалась одна из лодок, вытащенная на берег, другая покачивалась на воде. - В лодке на берегу, - шепотом проговорил Катави мне на ухо, - лежат связанные пленники... Видишь, там караульный... их сторожит... Действительно, впереди темнела фигура человека, сидевшего на борту лодки. Это, конечно, был один из стражников. Он не двигался. Но где же второй? - Ты говорил, они караулят по двое, - встревожился я. - Да, так оно и есть! - Но второго что-то не видно! Катави с сыном посовещались, но отсутствия второго стражника объяснить не смогли. - Может, он спит? - А вы точно знаете, что двое других спят во второй лодке? - Точно! - ответил сын рыбака. - Они спят на носу лодки, а нос повернут в нашу сторону. - Ты слышишь, Вагура? - Слышу... Скрываясь в тени зарослей, можно было подобраться к лодкам еще шагов на двадцать, но потом предстояло преодолеть открытую песчаную полосу между кустами и водой. Эти два десятка шагов таили в себе опасность. Надо было свести ее к минимуму, да заодно и выяснить, где скрывается второй стражник. Я решил прибегнуть к уловке, знакомой мне еще со времен жизни в вирджинских лесах: вызвать ложную тревогу. Камней, больших и маленьких, здесь было предостаточно. Сказав Катави и его сыну, когда и как они должны бросать их в воду, я взялся за дело. Было достаточно темно, чтобы прокрасться по берегу вдоль зарослей, не углубляясь в них. Мы шли по песку осторожно, стараясь не скрипеть, и быстро добрались до места напротив лодки с пленниками. Здесь я остался с одним из воинов. Воин этот, Кокуй, слыл одним из самых сильных мужчин нашего рода. Вагура и три его товарища прошли чуть дальше, ко второй лодке. В стороне от нас, посреди канала, раздался всплеск - это Катави бросил камень. Однако стражник даже не шелохнулся. Дремал он, что ли, сидя на борту лодки? Второй и третий камни шлепнулись с еще более громким плеском. Странные эти звуки создавали впечатление, будто в воде резвились какие-то рептилии. Ага, наконец-то! Стражник подал признаки жизни. Он встал, потянулся. Таинственные звуки привлекли его внимание, и он стал внимательно всматриваться в темную гладь реки. Услышав новые всплески, он явно встревожился и приглушенным голосом окликнул: - Сеньор Фернандо! Сеньор Фернандо! Человек, прежде невидимый, ибо лежал на песке у борта лодки, проснулся и вскочил на ноги. - Que cosa? Что случилось? - спросил он испуганным голосом. Это был испанец, а стоявший на страже - индеец. Я подтолкнул Кокуя в бок и жестом дал понять, что беру на себя испанца, а он - второго... Мы отделились от стены зарослей. Несколько быстрых осторожных скачков по песку. В реке снова раздался всплеск, к тому же изрядный концерт задавали лягушки и цикады. К лодке нам удалось подскочить незамеченными. Палицы наши почти одновременно обрушились на головы обоих, и стражники как подкошенные рухнули на землю, не издав ни звука. Шум ударов послужил сигналом для Вагуры. Я бросился ко второй лодке, но моя помощь здесь оказалась ненужной - мои друзья справились уже сами. Спавшие стражники не успели даже проснуться, так внезапно обрушились на них удары. Мы быстро связали всех четверых по рукам и ногам и оттащили в заросли, в глубину острова, а испанцам натянули на головы их собственные рубашки. У индейцев рубашек не было. Освобождение варраулов заняло у нас не более минуты. Они пытались что-то нам рассказать, объяснить, но мы резко их одернули, приказав молчать, затем общими усилиями столкнули итаубы на воду и рассадили гребцов по лодкам. Весел, к счастью, хватило на всех. Катави знал поблизости небольшой заливчик, которого не отыскал бы и сам дьявол. Узкий вход в него настолько густо зарос травой и кустами, что мы едва сквозь них продрались, но зато, попав в залив, оказались в полной безопасности. Обследовав здесь спокойно содержимое нагруженной лодки, мы убедились, что в ней действительно запасы продовольствия: кукуруза, корни маниоки, вяленая рыба и сушеное мясо. Нас порадовала богатая добыча, дававшая нам на время независимость от помощи племени, но еще более ценным для меня оказались два обнаруженных бочонка пороха и порядочных размеров мешок с пулями. Варраулы подтвердили наши предположения. Они действительно оказались родом из Каиивы, селения главного вождя Оронапи, нашего союзника и друга. Испанцы прибыли к ним несколько дней назад за данью. Поскольку выкуп их не удовлетворил, они вероломно напали на окраины Каиивы и захватили всех мужчин, каких удалось застать врасплох. После этого они сразу же пустились в обратный путь, а поскольку были хорошо вооружены, Оронапи не решился их преследовать. Пленники хорошо знали, что ждет их в Ангостуре, и были крайне нам благодарны за освобождение. Выделив для них запас провизии на один день, я посоветовал им побыстрее возвращаться в Каииву на той же лодке, на которой их везли испанцы, а в будущем получше заботиться о своей шкуре. - Огнестрельного оружия, захваченного у испанцев, я вам не дам, - сказал я им на прощание, - поскольку вы все равно не умеете с ним обращаться. Возьмите луки и палицы, отобранные у ваших стражников, а для охоты в пути я дам вам еще четыре лука и стрелы. Тем временем варраулы, сгрудившись, о чем-то оживленно между собой шептались. - В чем там у них дело? - спросил я Арипая. Арипай не расслышал, но из толпы варраулов тут же выступил молодой и сильный, насколько можно было определить в темноте, воин и смело обратился ко мне: - Белый Ягуар, меня зовут Мендука и все уважают за храбрость. Ты спас нас от рабства и позора. Сейчас здесь, у наших друзей, испанцы. Они нападут на них, как напали на нас. Мы обязаны тебе помочь. Я не хочу возвращаться в Каииву. Я останусь тут и буду сражаться. Дай мне оружие и приказывай, что надо делать. Я с тобой, Белый Ягуар! - И я... И я!.. - раздались голоса. Взволнованный и, признаюсь, приятно удивленный такой неожиданной готовностью, я вопросительно взглянул на Вагуру: - Возьмем их? - А почему бы нет? Возьмем! - А с оружием как быть? С луками и стрелами? - Найдутся и для них. - Хорошо! - обратился я к Мендуке. - Я охотно принимаю вашу помощь. Сколько вас? Добровольцев оказалось одиннадцать, и все они рвались в бой с испанцами, чтобы отомстить за нанесенную обиду. - Я принимаю вас, - повторил я, - но при одном условии - вы будете выполнять все мои приказы. Переводчик у нас - Арипай. Сразу после того, как прочие варраулы двинулись в свою родную деревню, отправились в обратный путь и мы, оставив одного воина и сына Арипая охранять лодку с провизией и боеприпасами. Полный успех ночной операции - противник не смог даже узнать, кто на него напал, - привел нас в отличное расположение духа, и, когда около полуночи мы вернулись в наши хижины, в глазах у нас светилось торжество. Арнак ждал нас и тотчас заметил наше приподнятое настроение. - Мы привели союзников, - торжествовал Вагура. - Одиннадцать варраулов хотят сражаться вместе с нами. - Это правда, - подтвердил я. - Они у опушки леса! Займись ими! Пусть переночуют в какой-нибудь дальней хижине. А утром выдели им продукты и оружие: лишние луки, палицы, копья, дай несколько ножей, и пусть они ждут дальнейших указаний... Позже, когда Вагура рассказал Арнаку о событиях ночи, юноша несколько встревожился: - Вы оставили связанных стражников на острове? Они там погибнут! - Не волнуйся! - успокоил я его. - Испанцы легко найдут их, когда вернутся из Серимы на остров... Не спала и поджидала нас еще одна, кроме Арнака, преданная душа - Ласана. Она принесла из своей хижины горячий ужин - вареные плоды пальмы бурити - и стала нас кормить. ПРЕДАТЕЛЬСТВО ВОЖДЯ КОНЕСО Остаток ночи я проспал крепким, здоровым сном. Но утром, когда взошло солнце, а я, разоспавшись, все еще валялся на ложе, меня стали мучить кошмары, и чем дальше, тем сильнее - словно предусмотрительная природа, предостерегая, не давала мне спать в обманчивом состоянии полной безопасности. Наступал день тяжких испытаний и решающей стычки с противником, с жестоким противником, как об этом свидетельствовали события последней ночи. Как же можно в такой день спать спокойно? И все же разбудили меня не кошмары, а настойчивый, встревоженный голос: - Белый Ягуар! Белый Ягуар! Открыв глаза, я увидел над собой Арипая. Выражение его лица тотчас разогнало мой сон. - Арипай, это ты? - вскочил я. - Что случилось? - Плохо, господин... Я сразу понял, что плохо: вчера еще он обращался ко мне доверительно, а теперь я стал вдруг господином. - Так что же все-таки случилось, приятель? Говори же, черт побери! - Измена, господин! - прошептал он. - Затевается измена. Я убежал из Серимы... - Что? - встревожился я не на шутку. - Конесо готовит измену! - Конесо? Вот черт! Что же он сделал? - Пока ничего, но замышляет! Он хочет отдать нас испанцам! - Вас? Кого вас? - Всех, кто собирался уйти из Серимы вместе с твоим родом после смерти Канахоло... - Ага, значит, тут, видно, замешан и шаман. - Не знаю, господин, этого я не знаю! Защити нас, Белый Ягуар, мы не хотим идти в рабство к испанцам! - Хорошо, Арипай, оставайся здесь... Сколько человек Конесо хочет отдать испанцам, ты не знаешь? - Много, Белый Ягуар! Всех, кто ему не предан. Я слышал - пять раз по десять, а может, и больше... - Вместе с семьями? - Нет, только мужчин. Испанцам женщины не нужны. - Этих людей уже схватили? - Пока нет. Многие вместе с семьями заранее убежали и спрятались в лесу. Несколько семей прибежали сюда, к тебе. Моя жена и дети тоже... Но убежать удалось не всем. Те, что остались, не могут уже спастись - их окружили испанцы и индейцы чаима, а к ним присоединились и многие люди Конесо. Конесо пока молчит, но мы знаем, чем это кончится. - А люди, которых окружили, знают, что ждет их у испанцев? - Да, знают. - Значит, они сопротивляются? Арипай заколебался, нахмурился. - Против них большая сила! - ответил он неуверенно. - Подумай сам, господин: двенадцать испанцев с мушкетами, индейцы чаима и люди Конесо... Разве с ними можно справиться? - Неужели все люди Конесо - предатели и готовы отдать своих братьев в испанское рабство? - Не знаю, господин, все или не все, но этим они хотят купить свою собственную свободу. Каждый дрожит за свою шкуру... Это были горькие слова, слова жалкие и позорные. Я ощутил полную растерянность. Ведь араваков нельзя назвать ни трусами, ни мерзавцами. Сердцам их чуждо предательство, им можно доверять. В этом я убеждался на каждом шагу. И если среди них оказались люди, способные на такую подлость, чтобы за счет несчастья своих ближних обеспечить свой собственный покой, то, безусловно, вина за это полностью ложилась на растленных старейшин племени. Безвольный и слабодушный Конесо, преступный безумец Карапана, брат Манаури, Пирокай - такие люди скверно влияли на свое окружение. "И такие люди не зря опасались нашего прибытия в селение, нет, не зря!" - размышлял я с чувством растущего гнева. В хижину ко мне вошли Арнак и Вагура. По их молчанию я понял: слова Арипая - правда, люди Конесо готовят измену. - Ведь через год испанцы снова вернутся сюда, - возмущался я, - и тогда заберут их самих! Арипай пожал плечами. - Что делать, господин? - А как ты думаешь, Арипай, если наш род выступит против испанцев, что будет? У индейца вспыхнули глаза. - Ты победишь, господин! Белый Ягуар непобедим! - Не о том речь! - пояснил я. - Что будет: люди, которых Конесо решил отдать испанцам в рабство, возьмутся за оружие и окажут сопротивление врагам? - Окажут, господин! Окажут, - горячо заверил меня Арипай. - А вы? - обратился я к юным своим друзьям. - Что думаете об этом вы? - Если у них не отберут прежде оружия, а мы начнем, то и они, наверное, не останутся в стороне, - осторожно ответил Арнак. - Да, если у них не отберут оружия! - повторил вслед за ним Вагура. - А такая опасность есть? - спросил я. - Что слышно от Манаури? Гонец от него еще не прибыл? - Только что явился. Его едва выпустили из Серимы, он еле вырвался. Все, что говорит Арипай, подтверждается. Надо действовать, Ян, без промедления! - Как там варраулы? - Они получили оружие и сидят в пустой хижине, ждут твоего приказа. - Пусть и дальше сидят тихо! А наши воины готовы? - В полной боевой готовности. Мы вышли из хижины. Перед ней собрались все. Лица суровы, в глазах бесстрашие, губы стиснуты, вид решительный и воинственный. Отряд, с ног до головы вооруженный не только мушкетами, пистолетами и ножами, но и луками, палицами и копьями, - настоящий военный отряд - выглядел довольно представительно, внушал почтение и уважение. При виде его на лице у меня появилось, вероятно, довольное выражение, ибо и воины, заметив мое появление, разразились приветственными кликами. Но, бог мой, сколько всего воинов?! Жалкая горстка! - Здесь все? - спросил я Арнака. - Все, - ответил юноша и, угадав мое беспокойство, пояснил: - Еще пятеро наших - негры - на шхуне... Жаль, что я отослал их всех. Там хватило бы и двух. - Может быть, их вернуть? - А кого за ними послать? - Арасибо. - Нет, Арасибо нужен здесь, он хорошо владеет огнестрельным оружием... - Тогда Арипая? - Хорошо, пошли Арипая! Пусть Мигуэль и еще двое с ним вернутся сюда! - Манаури в Сериме, - продолжал считать Арнак, - один воин сторожит лодку с провизией в устье Итамаки. Двое наших сразу после прибытия в Сериму перешли на сторону Конесо. Поначалу нас было двадцать один, без тебя. Вычесть девять, остается двенадцать. Здесь десять. Вагура одиннадцатый, я двенадцатый... Двенадцать. Черт возьми, маловато! Со мной тринадцать, а задача перед нами трудная! Испанцев, злобных и решительных, двенадцать, да еще под их началом пятьдесят воинов-индейцев. К тому же лагерь наш разрознен, племя охвачено ссорами, брат готов вцепиться в горло брату - как же с такой горсткой людей противостоять грозному противнику? При безутешных этих мыслях во мне поднимался гнев против шамана и верховного вождя. Жалкие глупцы объявили мне войну, подбрасывают ядовитых змей, довели меня до тяжкой болезни, а проблемы жизни и смерти племени, важнейшие проблемы предали забвению. Где-то там, на юге, зрела опасность нашествия акавоев, и вот появления испанцев оказалось достаточно, чтобы с полной очевидностью выявить всю досадную слабость нашей обороны. - Арнак, - обратился я к юноше, - сколько у нас в запасе огнестрельного оружия? - Почти тридцать ружей и двадцать пистолетов. - Если нам удастся уцелеть в этой истории с испанцами, - а это вилами на воде писано, - надо будет срочно обучить еще группу воинов. - В нашем роду нет больше мужчин. - Зато у нас есть друзья в Сериме. Пригласим их к нам в род, не считаясь с Конесо. А теперь пойдем к ним и посмотрим, так ли уж страшен черт, как его малюют... Прежде чем отправиться в путь, я искупался в реке, тщательно побрился и велел подстричь себе волосы, а затем облачился в начищенный Ласаной капитанский мундир. Теперь я уже не клял ни грубое сукно, ни тяжелые башмаки: приходилось терпеть ради достойной случая представительности. Выглядел я, кажется, и впрямь богато; во всяком случае, так говорили, прищелкивая языками, мои друзья, а у Ласаны глаза увлажнились от восторга. Арнака, Вагуру, Арасибо, воина Кокуя и Ласану я пригласил в хижину, чтобы доверительно отдать им последние указания: - У нас, к сожалению, мало воинов, а испанцы и их союзники - сила внушительная. Надо их обмануть, создав впечатление, что нас значительно больше. Оружия у нас достаточно. Сделаем так. Ты, Арасибо, ты, Кокуй, и ты, Ласана, возьмите по шесть, а то и по семь ружей - Ласана возьмет только охотничьи ружья, которые полегче, - зарядите их холостыми зарядами и встаньте вдоль опушки леса, окружающего Сериму, на расстоянии друг от друга. По моему сигналу - какой будет сигнал, мы еще договоримся - каждый быстро начнет стрелять из всех своих ружей по порядку, чтобы испанцы думали, будто в лесу находятся целые вооруженные отряды. Потом вы быстро перебежите на другие места вдоль опушки, зарядите ружья и снова будете ждать моего сигнала. Во второй раз ружья зарядите по-настоящему, пулями... - А мы? - вмешался Вагура. - Арнак и я, что будем делать мы? - Вы со всеми воинами пойдете в Сериму в качестве моего эскорта... Уточнив детали и сигналы, мы двинулись навстречу решающим событиям. Было душно. Небо затянули низко нависшие опаловые облака ослепительной белизны. Солнце не проникало сквозь них, зато из этого туманного свода над нами, словно из раскаленной печи, на землю дышало невыносимым зноем. Входя в лес, отделявший нашу поляну от Серимы, я бросил взгляд назад, на хижины. За последние недели они стали для меня родными и близкими. Их мирного покоя и счастья я не позволю нарушить ненавистным захватчикам! Проходя через лес, я указал на опушке позицию Ласаны, сопровождавшей нас до этого места с Арасибо и Кокуем. Им тоже предстояло укрыться здесь, но Арасибо на пятьсот шагов дальше, а Кокую на тысячу шагов - так, чтобы цепь их как бы полукругом охватывала Сериму. Я не переставал дивиться спокойствию и хладнокровию Ласаны. Мужественная женщина владела собой не хуже опытного воина. В глазах ее я читал безграничное доверие ко мне. - Я не обману тебя, Чарующая Пальма! - улыбнулся я. - Я знаю! - ответила она серьезно, без тени улыбки. Не слишком ли много я обещал? В Сериме творилось что-то неладное. Это заметно было издалека. Испанцы и индейцы чаима с оружием в руках рыскали среди хижин. Крики мужчин, плач детей, вопли женщин мешались с резкими словами команд, явственно доносившихся до нас. Испанцы на выбор вытаскивали людей из шалашей и сгоняли их на центральную поляну Серимы. Большинство араваков взирало на это молча, опустив руки, ничего не предпринимая для защиты несчастных. - Кажется, уже началось! - с горькой усмешкой взглянул я на своих спутников. - Друзья! Кто не переносит запаха крови, пусть лучше сразу уйдет в лес помогать там Ласане. Ну! Здесь будет жарко. - Белый Ягуар! Ты шутишь! - обиженно проговорил Арнак. - Мы выдержим любую жару! - выкрикнул кто-то из отряда. - Веди нас, Ян! Нам не страшны испанцы, здесь наша земля! - добавил другой. - Я горжусь вами, друзья! Но не забывайте: глаза и уши держать открытыми, следите за тем, что делаю я... ЧЕТЫРЕ ВЫСТРЕЛА В СЕРИМЕ Едва в Сериме нас заметили, крики тут же стихли, и люди застыли как вкопанные. Все взгляды были обращены к нам. Замерли даже испанцы, вытаращив на нас глаза. Над селением повисла гробовая, тревожная тишина. Несколько сот людей оцепенели в напряженном ожидании новых, необычных событий. Не обращая внимания на всеобщее изумление, мы не торопясь шли вперед. Под обширным тольдо, навесом без стен, под которым несколько недель назад Конесо приветствовал наше прибытие в Сериму, сейчас стояли старейшины племени и испанский офицер. Мы направились к ним. Вагура во главе девяти воинов остановился в отдалении от тольдо, держа в поле зрения и группу старейшин, и всю площадь до самого берега реки, а Арнак и один из воинов шествовали сзади, прикрывая меня на случай неожиданного нападения. Когда я приблизился к тольдо на расстояние выстрела из лука, предводитель испанцев вышел мне навстречу и, церемонно поклонившись, еще издалека рассыпался в любезностях: - Позволь мне, о благородный кабальеро, с должным восхищением приветствовать пришельца, что, не страшась, явился сюда, в этот пустынный край, и чело которого увенчано ореолом славы, славы завидной и... грозной! Столь нежданно учтивые слова, произнесенные к тому же сердечным тоном, до такой степени поразили меня, что на мгновение я буквально онемел. Но, тут же взяв себя в руки, так же учтиво, как и он, отвесил низкий поклон и ответил: - Почтительнейше приветствую вашу милость. И мне доставляет удовольствие в этой дикой глухомани иметь честь встретить мужа столь учтивого. Однако ж позволь в ответ на твои проникновенные слова заметить, что попал я в эти края не по доброй воле и не по своей воле обрел ту славу, что ваша милость назвал грозной. Я произнес эти слова по-испански с ошибками и не столь изысканно, как мне бы хотелось, но дон Эстебан прекрасно меня понял и тут же живо возразил: - Мне ведомо о выпавших на долю вашей милости испытаниях и злоключениях, и знаю я - не по твоей вине пути испанцев и твои пересекались в недобрый час, родив события печальные, не вполне сообразные с поведением людей доброй воли. Рассыпаясь в таких любезностях, мы приблизились друг к другу и обменялись рукопожатием. Испанцу было, вероятно, лет тридцать пять. Лицо его так и сияло благожелательностью, а рот уж и вовсе растянулся в широчайшей улыбке. Однако, внимательней присмотревшись к нему, я невольно изумился: глаза его оставались холодными и никак не вязались с любезностью слов и сладостью улыбок. Казалось, они принадлежали совсем другому человеку, и странно-ледяной его взгляд поражал какой-то жуткой жестокостью. Одним словом, глаза выражали нечто совсем иное, чем губы, но что из них выражало подлинные чувства? Я даже испугался, что так легкомысленно готов был поначалу поверить красивой лжи и клюнул на удочку медоточивых речей. "Уж не волк ли это в овечьей шкуре? - подумалось мне. - А если волк, то глаза явно выдают его истинную натуру". - Слово чести, я ждал вашу милость, как нетерпеливый влюбленный, - продолжал испанец, улыбаясь и вежливо беря меня под руку. - Мне нужна ваша помощь, без нее дело не двигается с места... Конесо - бессовестный мерзавец, грязный пройдоха и паршивая собака! Дон Хуан согласен со мною? - Абсолютно. - Я сразу понял, что мы с вами поладим. - На мир и лад, сеньор, я всегда готов. Но какой лад ваша милость имеет в виду? - спросил я с невинной миной на лице, слегка приподняв брови. - Конесо и его люди не хотят выполнять взятых на себя обязательств и крутят хвостами, мошенники! Мало того, что они не собираются выплачивать своих долгов, они еще, канальи, погрязнув в невежестве, не хотят ценить тех великих благ, какие несем мы этим дикарям, и, о неблагодарные, еще сопротивляются! - Возможно ли? Не хотят благ? - Вот именно. Племя должно выделить пятьдесят молодых мужчин, которым мы хотим показать в Ангостуре, что есть усердный труд на полях, и научить их правильно обрабатывать землю. Через два года они вернутся сюда и, со знанием дела работая для себя и для племени, приумножат всеобщий достаток и благоденствие. Сколь красиво звучало это в устах испанцев, и сколь же иначе все выглядело на самом деле! Индейцы слишком хорошо знали, что такое "усердный труд" на испанских гасиендах, во что обернутся эти два года, и не давали себя обмануть. - Выделить вам пятьдесят молодых мужчин? - присвистнул я от удивления. - А вернувшись из Ангостуры, они сделают араваков самым образцовым и самым счастливым племенем в Венесуэле? Испанец, внимательно вглядываясь в мое лицо, пытался прочитать, что на нем написано, но, не обнаружив ничего подозрительного, улыбнулся глазами. Впервые в глазах его мелькнули проблески жизни - вот чудеса! Но это была дьявольская улыбка глаз, чуть заносчивая, чуть издевательская и презрительная. Дон Эстебан, видимо, не уловил моей иронии. - Все верно, сеньор кабальеро, ты все понял правильно, - подтвердил он с оттенком высокомерия, тоном, каким обращаются порой к скудоумному простаку, - все верно, но лишь отчасти. Араваки действительно станут образцовым и счастливым племенем после возвращения этих пятидесяти человек, но в Венесуэле есть и другие племена, более счастливые, уже познавшие прелести нашей цивилизации. - О, и впрямь позавидуешь этим племенам! - воскликнул я. Испанец отпрянул, ибо я выкрикнул это гораздо громче, чем того требовало выражение простого удивления. Двусмысленность моих слов и выражение лица он приписал тому, что я, как иностранец, неправильно выразился, плохо владея испанским языком. Сделав широкий жест рукой, дон Эстебан проговорил: - Я знаю, вы прибыли сюда ненадолго, и знаю также, что, несмотря на это, вы пользуетесь у араваков большим почетом. Не у всех, правда, но у тех, что пришли с вашей милостью и признали вас своим вождем. Конесо подговаривал меня взять в Ангостуру ваших индейцев и негров, но я не стану этого делать, ибо они только что прибыли сюда и ничего в долг у меня не брали, а брали люди Конесо. Теперь же, когда пришло время отдавать людей, Конесо юлит и уверяет меня, что людей у него нет, а те, кого он хотел мне отдать, будто бы убежали в лес. Я знаю, часть действительно убежала, но многие еще остались. Поэтому я прошу, ваша милость, заставь глупых понять свое благо и добром отправляться в Ангостуру. А если Конесо не выдаст мне всех пятьдесят человек, передай ему от меня, я сдеру с него шкуру. - А что это за люди там стоят? - спросил я, указывая на группу араваков, окруженных неподалеку от нас охраной из числа индейцев чаима. - Чего они ждут? - Они пойдут с нами. Но их только двадцать три, а мне нужно пятьдесят. - Что-то они очень уж невеселы. - Потому что глупы! Не знают, что их ждет... - А может, слишком хорошо... знают?! Я произнес эти слова медленно, чуть ли не безразлично, но дон Эстебан снова устремил на меня острый взгляд, настороженный и, как вначале, невыразимо холодный. Он подошел ко мне вплотную. У него были черные нависшие брови, длинные густые ресницы, серые, как свинец, глаза, что придавало его лицу твердое, стальное выражение. Губы его перестали улыбаться и сжались в жесткую складку. - Сеньор кавалер! - произнес он злобно, чуть ли не дыша мне прямо в лицо. - Сеньор кавалер, надеюсь, ваша милость хорошо слышал и оценил значение того, что я только что сказал. - Я не совсем понимаю, о чем идет речь. Прошу повторить. - Я заверил вашу милость, что пощажу ваших людей и не трону их. - Ах так! Спасибо за доброту, дон Эстебан. - Но я иду на это с расчетом, что в интересах сеньора помочь мне собрать пятьдесят человек. - А если и я, подобно аравакам, не сумею оценить своего блага, так ли уж тяжек будет мой грех? - Теперь я не понимаю, ваша милость! Говори ясней! - Если я не помогу вашей милости? Дон Эстебан прищурил глаза, словно целился в меня из невидимого ружья. - Не думай, сударь, что и прежде я не замечал твоих шуточек! Теперь же ты явно издеваешься! Ладно, тогда шутки в сторону! Если ты не сделаешь того, о чем тебя просят, может случиться, я вспомню, что советовал мне Конесо относительно твоих людей. - Это угроза? - Как угодно, сударь, возможно, и угроза! Изобразив на лице крайний испуг, я покачал головой... и разразился громким смехом. - Пусть сударь соблаговолит простить меня за дурные манеры, но в голову мне пришла забавная мысль: а что, если и мои люди сбегут в лес, как и прочие, что тогда? - А разве ты не в моих руках как заложник? - А если и я убегу? - Ничего не выйдет, ваша милость: мои люди знают дело и отлично стреляют. - Позволь, сеньор, обратить внимание твоей милости на то, что и у моих людей есть ружья. Дон Эстебан пренебрежительно пожал плечами. - Ха, индейцы - скверные стрелки! - А может быть, не все! Мы продолжали стоять - слишком уж долго! - на том же месте, где обменялись рукопожатием, в десятке шагов от главного тольдо. Под этим просторным навесом, ожидая нас, сидел на табурете Конесо, рядом с ним стоял Манаури, как переводчик, и тут же вожди Пирокай и Фуюди, а за ними несколько лучших воинов при оружии. Шамана Карапаны видно не было. - Прежде чем ответить вашей милости, - обратился я к испанцу, вновь становясь серьезным, - прежде чем произнести свое последнее слово относительно позиции, какую я займу по поводу сделанного предложения, позволь мне сначала поговорить с людьми, отобранными в Ангостуру, и разобраться в обстановке. Дон Эстебан с минуту колебался, но, заметив мою усмешку и не желая показаться трусом, поспешил согласиться: - Пожалуйста... Я подозвал к себе Манаури и, направляясь к группе пленников, попросил его коротко рассказать, что здесь происходило до моего прихода. Вождь подтвердил все, что я уже знал от Арипая и дона Эстебана. Когда он закончил, я переспросил: - Эти двадцать три человека под охраной действительно все наши сторонники, от которых Конесо хочет избавиться? - Все, как один. - Ни одного из своих Конесо не дал? - Ни одного. - Вот дрянь!.. А те шесть воинов, что стоят с оружием за спиной Пирокая и Фуюди, кто они? - Охрана верховного вождя. Трое из них - сыновья Конесо, один - мой племянник, сын Пирокая, два других - братья Фуюди: сплошь близкие родственники. - Поглядывай за ними, как бы они не пустили предательской стрелы. А пока иди к Вагуре, возьми мой мушкет и сразу же возвращайся! Мушкет заряжен картечью. Потом пойдем вместе к пленникам... - А дон Эстебан разрешит? - Уже разрешил. - Глупец! - Нет, не глупец: слишком самоуверен и хвастлив. - Будем драться, Ян? - Пока не знаю. Может, удастся избежать... Едва Манаури вернулся, мы тут же направились к несчастным, окруженным стражей. Они стояли посреди поляны, сбившись в жалкую беспомощную кучку, теснимую со всех сторон индейцами чаима. Чаима выглядели воинственно. Это были воины-карибы, жившие на льянос* к северу от Ориноко. На груди у каждого висел латунный крестик вместо обычных талисманов - они и впрямь были христианами. _______________ * Л ь я н о с - (от исп. llano - равнина) - тип саванны на северо-востоке Южной Америки. Пленники, заметив, что я направляюсь к ним, подняли головы и оживились, словно стряхнув с себя оцепенение. В глазах у них вспыхнули проблески надежды. - Вы по доброй воле идете с испанцами? - спросил я у них. Вопрос прозвучал чуть ли не как оскорбление или насмешка: все бурно запротестовали. - А если так, то отчего вы не убежали, отчего не защищались? Один из пленников постарше, лет тридцати, ответил: - Мы не могли, господин, они напали на нас неожиданно. Некоторым удалось, а нам нет. - Я хочу вас спасти! Но если я вступлю с испанцами в бой, вы нам поможете? Они сразу же ожили, прежней угнетенности как не бывало. Обеспоко