енно-железнодорожных техников, Военно-транспортная академия... И снова - в бой, хотя на этот раз не звучал призывно боевой горн. 1936 год. Выпускник академии Илья Григорьевич Маринов и еще полтысячи добровольцев были направлены на помощь испанским республиканцам. Впервые в жизни скрывает он тогда правду от командования и врачей - правду о больном с юности сердце... В старинной Валенсии уличные певцы распевали баллады о героях республики. Дети Мадрида, играя в войну на прокаленных улицах столицы, отказывались быть "мятежниками". Всюду алела пятиконечная звезда, над смуглыми лбами качались кисточки высоких пилоток, и гремел лозунг: "Но пасаран!" Шла генеральная репетиция второй мировой войны. И в этой репетиции был Илья Маринов не статистом. Играл он в ней незаметную, но важную роль. Рудольф Вольера - так, по документам, значился сын орловского крестьянина-батрака - возглавил диверсионно-партизанский отряд. Еще его звали "Зеро". В отряд Зеро влились изумительные люди, убежденные интернационалисты, лучшие бойцы Интербригады: немцы-тельмановцы, австрийцы-шюцбундовцы - участники уличных боев в Вене, пылкий американец Алекс, словен Иван Большой (Хуан Гранде), чех-богатырь Ян Тихий. Когда ранили товарища, компаньероса, во время взрыва железнодорожного моста севернее Кордовы, Ян нес его на руках, как ребенка, а кругом осиным роем визжали пули мятежников... Никогда не забудет Рудольф Вольера и двух словаков - Стефана (по прозвищу Швейк) и Андрея (его звали Чапаем), веселых и отважных сынов Италии Альдо и Эмилио, рыцарственного поляка Владека - он сложил свою голову, голову Дон-Кихота из Речи Посполитой, под Эстремадурой. Как самых лучших друзей полюбил Рудольф Вольера испанцев: юных братьев Антонио и Пако Веутраго, Висенте и Рубио... Испания для Маринова - это капитан Франциско Гуйон, герой-коммунист Мануэль Бельда, мадридец Луис Кастильо... Многому научился у этой "интернациональной гвардии" Рудольф Вольера - Зеро, И многому сам научил этих рыцарей без страха и упрека. Там, где "бежит, шумит" Гвадалквивир, в тылу у фалангистов и их союзников - немецких фашистов из легиона "Кондор" и чернорубашечников Муссолини, - скреплялось кровью боевое содружество, братство по оружию лучших сынов многих и многих народов. Темной ночью под Кордовой неуловимый Рудольф Вольера и его интернациональный отряд пустил под откос пассажирский поезд со штабом авиасоединения, итальянских фашистов, В последующие дни и ночи свободнее вздохнули дети и матери Мадрида. Все франкистские газеты три дня подряд печатали траурные объявления, некрологи и фотографии улыбающихся мертвецов - офицеров дуче. Об этой лихой операции поместили сообщение лондонская "Тайме" и десятки европейских газет. О ней писал в газете "Известия" Илья Эренбург, и никто тогда не знал, кто такой этот Рудольф Вольера, этот Зеро, за голову которого сам каудильо и генералиссимус Франциско Франко готов был дать мешок золота. Отряд Зеро вырос в батальон, обзавелся собственным кавалерийским эскадроном. Лихие налеты совершал отряд под Мадридом, под Сарагосой, северо-западнее Уэски. Целый год, бурный и огненный год, гремела в Испании слава неуловимого Зеро. И только Пассионария, только генерал Вальтер да еще горстка вождей и военачальников республики -знали, что Зеро - это Рудольф Вольера, а Рудольф Вольера - это бывший красноармеец-подрывник Илья Маринов, Крепко полюбил Зеро Испанию, часто повторял про себя и вслух звучные, маршево-чеканные, певучие светловские стихи: Я хату покинул, Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать. Прощайте, родные! Прощайте, семья! "Гренада, Гренада, Гренада моя!" Эстремадура и Уэска. Верные друзья из интернациональной бригады и богатыри-земляки, рыцари России: Кочегаров, Прокопюк, Мамсуров... Тридцать шесть лет за плечами и - звучный язык, который так трудно вначале давался, терпкий вкус хереса, по-испански, струей льющийся в рот из кувшина, ненависть, жгучая ненависть к "штукасам" в голубом безоблачном небе. Песни о русских березах в краю оливковых рощ. Незабываемые чернильно-черные испанские ночи - ночи первых осторожных выходов на железную дорогу, когда звон цикад казался полицейским свистком. Голоса охранников-марокканцев вдали, у караулки под насыпью, и толовые шашки, как куски желтого мыла, в руках... Там, в знойном краю темно-зеленых олив, полюбил Зеро русоволосую северянку. Не из Пиренеев, нет - из Архангельской области. И стала Анна Корниловна, переводчица с испанского, тоже доброволец из России, подругой жизни Зеро, Рудольфа Вольеры, Ильи Григорьевича Маринова... Навеки спаяли Зеро и Анну последние дни агонии республиканской Испании, трудные месяцы возвращения из Испании через страны Западной Европы, возвращения на Родину, куда они привезли немеркнущую память о любви, расцветшей в испанское лихолетье. По привычке и дома, в России, продолжали они говорить друг с другом - по-испански. И тут была не только привычка, а и клятва верности Испании, друзьям по интербригаде... Ведь кончилась только генеральная репетиция, закончился пролог, - главная же драма, самая великая и героическая трагедия была еще впереди... Начальник Особого отдела закрывает пухлую папку "личного дела" полковника Маринова, задумывается не надолго. Потом нажимает звонок, вызывает помощника. - Полковник Маринов, - сухо говорит он ему, - прислан сюда Генштабом для выполнения крайне важного задания по проведению минно-заградительной операции в районе Харькова. Наш долг сделать так, чтобы операция была проведена в полной тайне, чтобы о ней не прослышали в абвере и СД. Особой заботой следует окружить "академиков" и "орлов" - вы знаете, о ком я говорю. И за секретность пяти саперных батальонов, которые выделены Маринову, также отвечаем мы с вами. Честью чекистов!.. НЕДРЕМАННОЕ ОКО АБВЕРА Как-то само собой получается, что полковник Маринов и подполковник переходят на "ты". Знают они друг друга давно-встречались еще на полигоне, но всегда, соблюдая должную армейскую корректность, говорили друг другу "вы", да еще "товарищ", да еще "полковник" или "подполковник", но ничто так не сближает людей, как одно общее фронтовое боевое дело, - Как идет у тебя работа на объекте номер один? - спрашивает полковник. - Спасибо, Илья Григорьевич! - отвечает подполковник Ясенев, - У меня все в порядке - делаю ювелирную, филигранную работу, вскрываю бетонный пол. Работа вроде реставраторской в Третьяковской галерее. А у тебя как?.. Полковник доволен. Он не любит солдафонства, страдает оттого, что подчиненные считают его чересчур строгим и суховатым командиром. Нет, он отнюдь не за панибратство, но и каблуками щелкать, где не надо, не станет. А Ясенева он любит и ценит, Ясенев для него - это ТОС, хотя он, конечно, прекрасно понимает, что за Ясеневым стоит большая группа крупных ученых - радиотехников, теоретиков и практиков, изобретателей и рационализаторов... Ясенев давно обещает рассказать ему историю чудо-мины и уверяет, что даже в мировой детективной литературе нет увлекательней истории... Для Ясенева, конечно, нет, ведь ТОС -главное дело его жизни!.. Боевые побратимы нередко сближаются быстрее и вернее, чем братья в одной семье. Никогда не забудет полковник Маринов встречу с Ясеневым в пригороде Харькова, ведь так переволновался он за него, за ТОС, за отряд "академиков" и "орлов". Встретились в Особом отделе. - Товарищ полковник, - улыбаясь взволнованной улыбкой, говорит Ясенев, - разрешите доложить,., Маринов бросается к нему, забыв о всегдашнем своем хладнокровии и сдержанности, обнимает по-братски, крепко жмет ему руку. - Спасибо, Ясенев! Как я тебя ждал!.. Спасибо тебе, Владимир Петрович!.. Вот тогда и сказал он товарищу "ты". С той поры и началась настоящая, неразливная дружба. Ночь над Харьковом. Темные кубистские громады зданий на площади Дзержинского. Кругом - ни огонька. Только синий свет в маскировочных прорезях фар да мертвенно-белый свет прожекторов над черным силуэтом города. Того и жди объявят тревогу. Но в ветровом стекле мариновской "эмки" белеет пропуск - Маринову и тревога не тревога. Работа не должна останавливаться ни на минуту. И пусть эти проклятые "люфтваффе" пропадут пропадом!.. - Куда ты меня везешь? - спрашивает подполковник Ясенев. - На объект номер два, - отвечает полковник. И добавляет;- Запомни! Твоему объекту номер один в доме номер семнадцать по улице Дзержинского я дал код "Тося". Объект номер два - код "Вера". Водитель останавливает "эмку" у въезда на огромный высоченный виадук, словно навеки сработанный из железобетона. Кругом ни души. Убедившись в этом, полковник тихо говорит: - За мной! Маринов, Ясенев и Коля Гришин спускаются по лестнице к береговому устою виадука. - Эх, жалко эту махину! - вздыхает Ясенев. - Не рабами Рима она сделана! Маринов молчит. - Кто идет? - доносится юношеский голос из темноты. Это часовой, - Орел! - говорит полковник. В голосе - тоска. Орел. А за ним, видно, и Харьков. Но когда же кончится такая война?! Полковник подходит к железобетонному доту у берегового устоя, почти шепотом говорит Ясеневу: - Объект номер два. Код: "Вера". Две твоих чудо-мины. Согласен? Одну здесь, другую в промежуточном устое, третью... - Работы еще не начали? - так же тихо спрашивает Ясенев. Он окидывает взглядом темную махину виадука, закрывающую полнеба. Да, объект подходящий для ТОС! Но сколько труда вложили в эту громадину строители Харькова! Сколько премий и наград, не говоря уж о трудовой зарплате, получили! Небось, когда открывали, играл духовой оркестр, сновали фото- и кинорепортеры. А он, Ясенев, тогда уже учился взрывать, взрывать, взрывать... - Как же не начали? - усмехается в темноте Маринов. - В том-то и дело, что работа в разгаре, а ее не видать! Сначала для блезира, для отвода глаз, мы построили вот этот дот, а теперь... заходи, друг любезный, как любил говорить наш политрук Бакрадзе. Он откидывает плащ-палатку, прикрывающую вход в дот, входит первым. В доте горит фонарь "летучая мышь". - Здравствуйте, товарищи! - негромко говорит полковник. Посреди дота - глубокий минный колодец. Знакомый лейтенант из "орлов", устроивший перекур в доте, с улыбкой козыряет полковнику: - Здравия желаем, товарищ полковник! Спецвзвод... - Вольно, вольно! - прерывает его полковник. - Не кричите так. Много вырыли? Лейтенант-минер здоровается глазами, легким кивком с Ясеневым и Колей Гришиным, докладывает: - К четырем метрам уже подходим. Вода уже. Трудно там. Тут мы все щели заткнули, чтобы света снаружи кто не увидел, а в колодце совсем дышать нечем. - Ну и что же? - озабоченно осведомляется полковник. - Вспоминаем графа Монте-Кристо, как он из крепости этой самой, Шато... Шато... подкоп делал и дальше копаем. - "Шато, шато"! - усмехается подполковник Ясенев. - Куда землю деваете? Это ведь для графа Монте-Кристо тоже было большой проблемой, Маринов и Ясенев заглядывают в глубокий колодец, на дне которого орудуют лопатами два минера. - Землю мы ссыпаем в мешки, - отвечает почитатель Дюма, - а мешки вокруг дота складываем, как бы для укрепления. Взрывчатку привозим втихаря в патронных ящиках. - То-то! - говорит с улыбкой Маринов. - Увидит что чужой глаз, все насмарку пойдет, вся наша работа. - А буры скоро будут? - спрашивает минер. - Завтра буры вам пришлем, - сообщает Маринов. - Так что прошу завтра же и закончить. У нас объектов еще пропасть. Он многозначительно смотрит на Ясенева. - Как только закончат "орлы", присылай "академиков".И тоже, чтобы всю ТОС привезли не в черных дюралевых ящиках, а в патронных. И поменьше, пожалуйста, .возни и хождения вокруг! Чтобы все втихаря, тихой сапой... Ясенев кивает. - Понятно, будет сделано. Значит, одну здесь... - Другую - я уже сказал где, - перебивает его Маринов. - Поехали дальше. Времени у нас в обрез. Выходя из дота, он прислушивается. - Слышишь? Уже и на юге гремит! Ясенев прислушивается тоже. - Вот жмет, гад! Говорят, наши ведут тяжелые оборонительные бои в Донбассе. Вон куда забрался Гитлер! - Надеюсь, там наши каждую шахту заминируют, - говорит, быстро направляясь к "эмке", полковник Маринов. Стригут небо ножницы прожекторов. Спит беспокойным сном огромный город. Блестящим поплавком ныряет в волнах быстрых туч косой полумесяц. Проносится по виадуку какой-то грузовик, в стороне станционных путей сигналит маневровая "кукушка". - На почтамт! - командует, садясь в "эмку", полковник. На городском почтамте командиров операции "Харьков" ждет сюрприз. Когда они подъезжают к затемненному зданию харьковского почтамта, из его зашторенных окон слышатся весьма явственно разухабистые переборы тальянки, женский смех и нестройное пение: Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой... Маринов и Ясенев переглядываются в недоумении. - Это что еще за яблони и груши? - с угрозой ворчит полковник, вылезая из машины. - Что за чертовщина? А гармонист в здании почтамта, оборвав песню, начинает плясовую. Слышен недружный топот. - Гопак? - удивляется Ясенев, - Гопак на минах? Командиры быстро входят в центральную дверь, почти вбегают в зал, Маринов впереди, Ясенев за ним. Последним входит Коля Гришин. Все жмурятся, войдя из мрака в ярко освещенный электрическим светом зал. Веселье в полном разгаре - вокруг столиков с чернильницами и бланками телеграмм и почтовых переводов солдатики наяривают казачка с разрумянившимися дежурными телеграфистками и почтовыми служащими. На столиках - бутылки в ящиках. Первым заметил начальство гармонист. Он тут же прекращает свою музыку, кладет гармонь на столик, вытягивается по команде "смирно". К Маринову подбегает немолодой комбат с медалью "За боевые заслуги", на ходу подтягивая поясной ремень и поправляя гимнастерку. Нельзя сказать, что вид у него очень испуганный. - Что у вас, капитан, тут за песни и пляски? Вы командир саперного батальона или руководитель ансамбля?.. -грозно вопрошает полковник. - Разрешите доложить, - козыряя, говорит скороговоркой комбат, - тут мои бойцы с дивчинами... - Вижу, что с дивчинами! - повышает голос полковник, - Вы что, с ума сошли? Танцы-манцы развели, пьянку затеяли?! Когда каждая минута дорога?! - Тише, пожалуйста! - просит комбат жалобным голосом, тревожно оглядываясь на сгрудившихся поодаль плясунов. - Под все это веселье мои бойцы внизу минируют... то есть, простите, втыкают "колья" в подвале!.. Чтобы даже телеграфисточкам было невдомек... Одна смена тут танцует, другая в подвале работает... По лицу полковника, секунду назад такому гневному и возмущенному, медленно расползается улыбка. Ободренный комбат шепчет: - А в бутылках горючая смесь!.. Взрывчатку и горючку втащили сюда под видом пива и закуски... Маринов, широко улыбаясь, оглядывается на Ясенева: "Лихо придумали, черти! Молодцы. Пляски на минах, а?" Полковник делает несколько шагов вперед, подносит руку к козырьку фуражки с черным околышем инженерных войск. - Здравствуйте, товарищи! - громко, как перед строем, приветствует он бойцов и девушек. - Ну, чего застеснялись? А ну, гармонист, вдарь камаринского!.. Гармонист схватил гармонь, рванул мехи, забегали по планкам быстрые пальцы, Полковник идет к дверям, - Вижу, здесь у вас все в порядке, - с улыбкой говорит он комбату. - Как на других объектах вашего батальона? Первый приз вам за художественную самодеятельность! На вокзале идет проверка документов. Зал ожидания забит беженцами и красноармейцами. Много раненых с несвежими повязками. В ресторан тянется длинная очередь. Неумолчный гул голосов, густое облако табачного дыма. Парный красноармейский патруль подходит к очередной скамейке в углу зала под плакатом с лозунгом: "СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ!" На скамейке четверо мужчин-трое в гражданском, один в красноармейской форме, с перевязанной ногой и костылями - играют в карты. - Опять проверка! - ворчит тот, что в красноармейской форме, с треугольниками сержанта в петлицах застиранной почти добела гимнастерки. Он белобрыс, не старше тридцати лет. На правой щеке краснеет косой шрам. Щеки покрыты золотистой щетиной. - Шпионов все ловят! - хмыкнув иронически, бормочет один из цивильных, шаря за пазухой. Все четверо молча протягивают свои мятые документы. Возвращая раненому сержанту красноармейскую книжку, патрульный уважительно берет под козырек. Самый старший из цивильных, с висячими черными усами, тихо, настырно напевает: Если завтра война, если враг нападет, Если темная сила нагрянет, Как один человек, весь советский народ За свободную Родину встанет Патрульный читает документы, отдает обратно. Другой цивильный - громада парень с маленькими голубыми глазами - напевает песню другую, тасуя замусоленную колоду атласных карт: ...и врагу никогда Не гулять по республикам нашим! Патрульный проверяет сотни людей, изо дня в день, из ночи в ночь. Осовелыми глазами смотрит он, студент-недоучка, на четырех картежников. Тут хоть бумаги с печатями круглыми, на машинке все напечатано, отметки коменданта имеются... А сколько попадается полуграмотных бумаженций, нацарапанных чернильным карандашом каким-нибудь полковым писарем с трехклассным образованием, черт знает какой части!.. Каждому понятно - на фронте такое творится, что никакого настоящего порядка в канцелярском деле, в оформлении документов и быть не может. А это значит: гляди в оба, не то проскользнет враг - шпион, диверсант, не говоря уже о дезертире. А эти документы в полном порядке. Правда, с датами что-то не так - давно бы пора этим цивильным быть в Воронеже... - Из Днепропетровска? - спрашивает патрульный, напуская на себя строгость, - С какого завода? - Не видишь, что ли? - бурчит здоровяк с бычьей шеей. - Почему не следуете в Воронеж, а здесь вторую неделю торчите? - придирчиво спрашивает патрульный. - Сами бы рады, - усмехается верзила, - да билетов какие сутки нет! Не знаешь, что ли? С луны свалился? Вот ты, начальник, и выдай нам билеты. Он прячет за пазуху паспорт и командировочное удостоверение, смотрит в карты: - Себе не вам - плохо не сдам! Патрульный молча уходит к другой скамейке. Гудят голоса, плачут дети беженцев, раздаются воинские команды: - Вторая рота! На посадку!.. - Дай в темную, - говорит белобрысый, проводив взглядом патрульного. - Семнадцать, казна! - объявляет верзила. - Плакали твои денежки, - ухмыляется белобрысый. Оглядевшись, тихо добавляет: - Абверштелле при штабе фон Рейхенау особенно интересуется минами. Это очень и очень любопытно, что начали делать корпуса для мин! Но где, что будут минировать? Абверштелле штаба армии надо знать все об этих минах. Все. Каждая мина - это пушечный выстрел прямой наводкой в наших солдат. В Киеве немало наших погибло на этих проклятых минах. Надо поставить на ноги всех наших людей в городе, всю агентуру, всех, кому дорога самостийная Украина. - Маловато у нас людишек, - качает головой верзила, снова тасуя колоду. - Это не Западная Украина. "Хайль Гитлер и Бандера!" тут не закричишь. А закричишь, живо в эн-ка-ве-де угодишь. - Чем трудней, тем почетнее. Абвер обещал каждому из нас по кресту за выполнение задания в Харькове... - За Львов в батальоне "Нахтигалль" тоже обещали, За Киев этот абвер тоже обещал... Обещают златые горы и реки полные вина... - Молчать, Мыкола! - обрывает его белобрысый. - Поменьше хами кацапам, не перебарщивай. И я тебя предупреждал - избегай западноукраинских словечек! Так вот... Мины- это вроде игры в карты. Мы с вами стоим за спиной большевичков и должны видеть все их мины-козыри. Ясно? Скажите всем нашим агентам - за каждую обезвреженную мину вермахт будет щедро платить. Пусть засекают всех офицеров и солдат с черными петлицами инженерных войск. Пусть следят за каждым их шагом. Нужна по возможности более полная карта минирования. Ты, Мыкола, подключись к городской телефонной связи поближе к штабу фронта, к обкому... А сейчас - на связь! Жду вас здесь к комендантскому часу. Мыкола, погоди минутку!.. Двое из группы харьковского резидента абвера молча растворяются в вокзальной толпе. - Нужны ночные пропуска, Мыкола, - говорит белобрысый помощнику. - Ночью пойдем охотиться на одиночек... Тем двум типчикам я не очень доверяю - пойдем вдвоем. Ясно? Иди и не зарывайся. Слава Украине!.. Долгим взглядом провожает Мыколу Конрад Матцке. "КАЛЕНДАРЬ 1917 ГОДА" Всю ночь возит полковник Маринов Ясенева по погруженному во мрак Харькову, показывает ему объекты спецминирования. Время от времени полковник заглядывает в карту. Все объекты он помнит наизусть, но по карте легче сориентироваться, какой объект ближе к тому месту, где находится "эмка" полковника, "Эмка" останавливается около большого четырехэтажного дома. - Объект номер пять, - говорят Маринов, - Здание штаба военного округа. Две чудо-мины. Код "Оля". Здесь начнешь завтра. Посмотрим? - Обязательно! - говорит Ясенев, Это здание хорошо знакомо полковнику. Не раз бывал он здесь в инженерном управлении, обедал в столовой... Вряд ли думает часовой, пропуская полковника и подполковника из Генштаба, что эти двое собираются... взорвать этот дом - здание штаба Харьковского военного округа! Комендант проводит гостей из Москвы в подвал, переоборудованный под бомбоубежище. И комендант не знает, зачем пожаловали эти инженеры, что им нужно в подвале. Возвращаясь к машине, полковник спрашивает; - Отделения саперов хватит? - Хватит, - отвечает Ясенев. - Ведь еще столько других объектов. Следующий объект - площадь Дзержинского, центральная площадь города. Давно ли - всего каких-нибудь пять месяцев назад - здесь развевались алые флаги, пестрели транспаранты и плакаты над веселыми колоннами майских демонстрантов, играли духовые оркестры, горела на солнце медь труб, ухали барабаны. Сколько раз любовался Маринов этой огромной площадью, этими громадными зданиями, почти небоскребами, построенными харьковскими строителями как раз в те годы, когда он жил и работал в этом городе. И вот полковник, подавив невеселый вздох, говорит: - Две чудо-мины. На случай парада у гитлеровцев. Пусть услышат они и наш салют! Работа здесь идет днем под видом ремонта площади после бомбежек. Мины заложишь в воронки от немецких авиабомб. - Остроумно! - замечает подполковник Ясенев. - Но две мины маловато. Парад так парад. Четыре мины, а? Одну под трибуну - она, видно, там будет. Три под проезжей частью площади. - Ладно! - соглашается полковник. - Спасибо лейтенанту Хомнюку - в ТОС у нас нет недостатка. Будем считать площадь объектом номер шесть. Код "Паша". - Куда теперь? - спрашивает Ясенев. - Впереди еще много объектов: железнодорожный мост, нефтебаза, вокзал, депо. Одних заводов сколько! Всю ночь колесит "эмка" по городу, и всюду, где она останавливается, Ясенев делает пометки в блокноте: "Объект номер пятнадцать... Объект номер шестнадцать..." Под утро полковник привозит Ясенева на главный харьковский аэродром. Садятся ночные истребители. Вспыхивают и гаснут посадочные огни, взлетают сигнальные ракеты. Видно, что совсем недавно побывали здесь немцы - дымит, догорает один из ангаров. - Объект сорок один, - говорит полковник. - Код "Аня".Двадцать пять мин замедленного действия, пятьдесят нажимного. Тут нужна карта, точная карта минирования. Основные точки - взлетно-посадочная полоса, якорные стоянки, ангары, склады, мастерские, вышка - нет, вышку управления полетами мы взорвем перед отходом, Еще - казармы летного состава, батальона аэродромного обслуживания. В общем, продумай все досконально. Каждая мина может заменить нам боевой вылет бомбардировщика без риска потерять этот бомбардировщик со всем экипажем. К полковнику подбегает капитан, берет под козырек, - Товарищ полковник!.. - Как успехи, капитан? - прерывает его Маринов. - Сегодня вбил "колья" в третьем и четвертом ангарах, под столовой летчиков, на ВПП, под фундаментом прогревателя масла. Нашел пятнадцать "орехов". Продолжаю вбивать "колья" на якорных стоянках. Не хватает "муки первого сорта". Считаю необходимым заявить: утром нашел около замини... то есть, простите, над вбитыми "кольями" подозрительные метки - где колышек, где камень... - Не фантазируете, товарищ капитан? - недоверчиво спрашивает подполковник Ясенев. - Никак нет, товарищ подполковник, - обидчиво отвечает капитан, краснея и хлопая белесыми ресницами. - У меня глаз - ватерпас. - Вот что! - вдруг говорит полковник Маринов. - Все мы прошляпили и ты прошляпил, глаз-ватерпас! Какого цвета у тебя околыш? - Черного, товарищ полковник, - недоуменно отвечает, помедлив, капитан. - А петлицы? - Тоже черного. - А что это значит? - Инженерные войска, саперы, товарищ полковник... - То-то и оно! Наши люди афишируют себя, занимаясь секретнейшей работой! Немедленно сменить околыши и петлицы! Свяжитесь срочно с военторгом - я попрошу в штабе фронта дать сответствующее распоряжение. Берите общевойсковые околыши и петлицы, а не хватит - любого другого цвета, это даже лучше. Ясеневу все эти хитроумные затеи явно кажутся излишними. Пряча улыбку, он спрашивает полковника: - А что с черными кантами делать, товарищ полковник? На командирском обмундировании? - Кантами? Ах, да! Канты придется оставить. Новой формы нам никто сейчас не даст. В первую очередь, капитан, надо усилить охрану объекта, попробуйте достать служебных собак. Ройте побольше ложных скважин с "орехами", натыкайте всюду колышки, разбросайте камни. А сейчас покажите нам вашу работу. Возвращаясь в город с аэродрома, Ясенев скептически заявляет: - Померещилось, видно, капитану. Сейчас многим шпионы за каждым углом чудятся. Колышки, камушки - мистика какая-то... - Нет, брат, - серьезно возражает полковник. - Не от мира ты сего, Владимир Петрович. Бой за Харьков, считай, уже начался, но пока ведут его бойцы-невидимки, тайный фронт воюет вовсю. Этот капитан не первый из моих командиров докладывает о происках вражеских лазутчиков. И начальник Особого отдела говорил мне, что его люди задержали несколько подозрительных субъектов. - Неужели? - скептически спрашивает Ясенев. - А что за чепуху этот капитан нес насчет каких-то кольев, орехов, муки первого сорта? - И это не чепуха, брат, а переговорный код, выработанный нами в инженерном управлении в основном для телефонных переговоров. Не исключено, что нас может подслушать враг. На, возьми копию, зазубри. - Полковник передает Ясеневу листок бумаги. - "Кол" - это мина замедленного действия, "орех" - мина-сюрприз, "поле" - аэродром, твоя чудо-мина - "колючка"... - "Мука первого сорта", - читает Ясенев, - тол, "мука второго сорта" - аммонит, "мука третьего сорта" - динамит. "Лес" - железная дорога, "тропинка" - автодорога с твердым покрытием... Придется и впрямь зазубрить, хоть все это мне кажется перестраховкой. Полковник Маринов становится еще более серьезным. - Владимир Петрович! Вы еще не поняли, что Харьков в планах абвера и СД не только шестой армии, но и всей группы армий "Зюйд" - "Юг" - это объект номер один! А в Киеве мы им так насолили своими минами, что мин в Харькове, простите за слабое сравнение, они как огня боятся. Об этом меня самым серьезным образом предупреждали в Особом отделе. Наша военная контрразведка делает все, чтобы обеспечить секретность операции, но мы ничего не добьемся, если сами не будем помнить о бдительности. Это слово у нас до войны, знаю, употреблялось, где нужно и не нужно. Затаскали мы это слово - бдительность. Раздували и шпиономанию. Скажите, Владимир Петрович, вы слышали старую сказку о шутнике-пастухе, который, чтобы поразвлечься, все время кричал: "Волки!" - Не припомню что-то... - отвечает Ясенев, пораженный тем, что полковник Маринов, человек в общем-то довольно молчаливый, так вдруг разговорился. - Так вот, поселяне да поселянки, как говорится, устали бегать на выручку, услышав зов пастуха, и вовсе не побежали на пастбище спасать своих овец, когда наш шутник снова закричал: "Волки!" А волки были, были волки! В результате слопали волки и овец и пастуха. Старая мудрая сказка. Добрым молодцам и намек и урок. - И к чему эта притча? - все уже понимая, спрашивает Ясенев. - А к тому, Владимир Петрович, что волки были и есть не только в веселых и грустных сказках, но и наяву. И, думаю, немало сейчас двуногих волков с фальшивыми документами рыщут в Харькове. Подумай, брат, над этим. И "академикам" своим внуши, чтобы не хлопали ушами. Так что, брат, и нам с тобой надо менять черные петлицы... Уже совсем светает, когда забрызганная грязью "эмка" подъезжает к дому номер семнадцать на улице Дзержинского. На цыпочках - как бы не разбудить высокое начальство - проходят командиры в комнату генерала Олевского. Генерала уже нет - спозаранку встал и уехал или в штаб, или на оборонительные работы. Полковнику удается застать генерала в штабе. Он докладывает: в "поле", в "лесу" забито столько-то "кольев", на "тропинках" найдено столько-то "листовок". В доме заготовлено столько-то поленьев. - Ночью был у "Оли", "Паши", "Ани", "Шуры", "Наташи", - докладывает полковник. А подполковник Ясенев улыбается. Можно подумать, послушав такой рапорт, что примерный муж Илья Григорьевич Маринов - заправский донжуан. - Сейчас нахожусь с "Тосей", - продолжает доклад полковник. - Необходимо подбросить "муки первого сорта". График в целом опережаем. Москва спрашивала? Так и скажите Москве! Не меня - рабочих Харькова и ми... специалистов по"кольям" и "колючкам" благодарите. Где живет "Тося"? На "кухне, где календарь 1917 года"... Когда полковник кладет трубку, Ясенев выпаливает; - Здорово! Ей-богу, здорово! - Что "здорово"? - искренне удивляется полковник, устало проводя ладонью по глазам, по лбу. - Здорово идет операция! Всего несколько дней, а столько уже сделано. Это не лесть, это товарищеское признание. - Здорово, говоришь? - тихо произносит полковник. - Ау меня, Володя, сердце разрывается. Ведь что минируем? Свое, себя минируем. К такой ли войне мы готовились?... С улицы доносится сирена воздушной тревоги. Противный замораживающий душу звук. - Послушаем известия, что ли? - безрадостно говорит полковник, включая приемник. - Только не включай Киев, - просит Ясенев, - не могу я сейчас слышать этих злопыхателей. Киев. Киев, занятый врагом. Мать русских городов. Стольный град Руси. Немцы, разгуливающие по Крещатику... С этим не мирится сознание, против этого восстает сердце. Уже наладили радиостанцию, ушатами льют яд в эфир. Жаль, мало оставили люди Маринова "хлопушек" немцам в Киеве... Нет, не радуют вести из Москвы. Сдан Юхнов. Оставлен остров Эзель. Отступают войска главного сейчас Западного фронта. Оставлен Карачев - это восточнее Брянска. Пали Сухиничи. Под Мценском геройски дерется 4-я танковая бригада подполковника Катукова. - Молодец какой! - взволнованно говорит полковник Маринов. - Эта бригада формировалась здесь, в Харькове, на базе Харьковского военного училища... - Ну, а что немцы болтают? - спрашивает, передумав, Ясенев. - Немцы ликуют - взят Брянск! Ну, пошли на работу, - мрачно говорит полковник Маринов. С тяжелым сердцем спускаются в подвал командиры минеров. Идут на работу. - Да! - вдруг вспоминает Ясенев. - А что такое "кухня, где календарь семнадцатого года", о котором ты говорил с генералом? - Дом семнадцать по улице Дзержинской, - отвечает полковник, - этот дом. Ты запомнил? Подъезжаешь к дому - три коротких гудка, один длинный. И вот еще - нам с тобой вообще придется переодеться в штатское. - Зачем такой маскарад? - удивляется Ясенев. - Эх, ты, Фома неверующий! - с усмешкой корит его Маринов. - Надо. Чтобы обеспечить успех "Тоси". Ясенев стучит условным стуком в дверь котельной - тоже три точки одно тире, с улыбкой смотрит на полковника. - Мы тут тоже развели тайны мадридского двора... Кто-то открывает дверь. В котельной темно. Маринов и Ясенев входят, и сразу же закрывается дверь и вспыхивает яркий электрический свет. - Молодцы! - говорит Ясенев. - Догадались-таки ввернуть лампочку посильней, а то тут черт ногу мог сломать. Вольно! Продолжать работу!.. Маринов оглядывается. Четверо минеров - "академиков" усердно трудятся. Один - это Сергеев - роет минный колодец, видна только макушка головы. Другой тщательно, будто сахар, насыпает землю в мешок, совком черпая ее с разостланного у ямы брезента, Третий вытаскивает новый мешок с землей из колодца. Четвертый нумерует мешок мелом. В стороне куски вспоротого бетона, ящики с толом - "мукой первого сорта". Маринов все осматривает самым внимательным образом. - Да, работка ювелирная, филигранная, - вполголоса говорит он. У стенки - два черных дюралевых ящика. - Минеры знают, что это за дом? - шепчет Маринов. - Нет, что ты! - Это хорошо!.. Зря вы "Тосю" сюда уже привезли. "Академики" знают, что это такое. - Уж так получилось. - Ведь вся работа может пойти насмарку... Минеров придется сразу же эвакуировать подальше от фронта. Используем инструкторами. Эх, времени на все не хватает!.. Минеров переодеть в гражданское платье. Изолировать. Никуда отсюда не отпускать. Закончат - сразу эвакуировать. Ясенев молчит. - Ты, может быть, опять думаешь, что я за перестраховку? - сухо спрашивает полковник. - Пора отрешиться от мирных, интеллигентских настроений, Владимир Петрович. - Товарищ полковник! - взрывается Ясенев. - Да разве я не понимаю! - Тихо! - строго говорит Маринов, - Не понимаешь. Но поймешь. Ясенев молчит. - Владимир Петрович! - все так же шепотом говорит Маринов. - Вы переедете сюда из нашего номера в гостинице. Ваше место в гостинице остается за вами. Там будете переодеваться в военное. А сюда приедете в гражданском. Вы понимаете, для чего нужен этот... этот маскарад? - Понимаю, товарищ полковник, - тихо отвечает Ясенев, - чтобы немцы не знали, что здесь орудовали саперы. - Правильно! И не сетуйте на сверхбдительность. Вам кажется, что все вокруг свои. Свои, да не все. Ясно? - Так точно, товарищ полковник! Маринов снова переходит на "ты": - Не надо так официально, Володя! Эх ты, профессор!.. Что творится у "Ани" - об этом капитан говорил. У "Веры"- обломленные ветки на тополе. У "Шуры" задержан подозрительный... Вчера у "Наташи" неизвестный швырнул гранату и улизнул в толпе. Один минер убит, двое тяжело ранены, трое - легко. Первые жертвы сверхсекретной операций "Харьков", первые - после Арсена Бакрадзе. Странно, как этого не понимает Володя, подполковник Ясенев: если чужие глаза заметят что-либо подозрительное в доме 17 по Дзержинской - сорвется все дело, и чудо-мина попадет в руки врага!.. Надо, чтобы комар носу не подточил!.. Надо тихой сапой!.. ГРЕНАДА В ХАРЬКОВЕ Выйдя из котельной, командиры минеров поднимаются на первый этаж. Из комнаты члена Военного совета слышится голос: - И все-таки, товарищ маршал, я считаю, что мы должны, обязаны отправить под Москву эти части. Да, я знаю, что нам не хватает войск, очень хорошо знаю. Наши войска остались под Киевом. Но Москва - это Москва. И Ставка - это Ставка. Что? Хорошо! Сейчас выезжаю. Что? Работал всю ночь, но ехать-то надо. Еду-еду... Член Военного совета выходит из комнаты, на ходу надевая шинель. - А, Маринов! Доброе утро, - говорит он. - Утро ли? Совсем часов не наблюдаю. Да что это вы оба на меня, будто на привидение, на домового смотрите? - Вы?! - говорит совсем не по уставу полковник Маринов. - Да я же был уверен, что вы переселились. У меня внизу минеры работают, - мины, взрывчатку привезли. Мины еще почти не испытанные! Почему вы еще здесь? Генерал Олевский... он заверил меня... - Как раз затем я здесь, - усмехаясь, отвечает член Военного совета, - чтобы все было шито-крыто. Кто поверит, что начальство спало на минах? Никто. - Но риск... Техника новая... Мы не можем отвечать... - Риск для нас дело не новое, не первый месяц воюем. Вы в штаб? Поехали вместе. Вместе и позавтракаем. А то все недосуг. Только взялся за чашку кофе - командующий на проводе. Что нового по радио? - Брянск взяли... - Брянск! Ах, черт побери! И сюда ведь подходит... Скорее в штаб! В Электромеханическом полковника Маринова встречают как старого знакомого. Разные детали мин показывает ему Климыч, ведет в свой цех. И вдруг в цехе этом, в котором звучит, проходя мимо ушей, украинская и русская речь, Маринов слышит: - О, мадре миа! Карамба! Э-э-э, это не работа!.. Язык Испании, язык его второй родины!.. Маринов быстро, как по команде "кругом", оборачивается, ищет глазами того, кто произнес эти слова, находит и не верит глазам своим. Франциско Гуйон! Франциско Гуйон, капитан испанской республиканской армии! Здесь, в Харькове!.. Франциско вдруг узнает его, и черные маслины его глаз лезут из орбит, становятся сливами... - Камараде хефе! - кричит на весь цех экспансивный испанец, чудесный парень, настоящий герой. Все в цехе оборачиваются на этот крик. - Зеро! Рудольф! Товарищ начальник! И словно не было четырехлетней разлуки, не было финской снежной кампании... Друзья тискают друг друга в медвежьих объятиях. Франциско по испанскому обычаю шлепает полковника по спине. Оба предельно счастливы и, на удивление рабочих-харьковчан, тараторят по-испански. Франциско Гуйон горячо трясет руку "камараду хефе". - Зеро! Рудольф! Да что у вас с рукой? Что с пальцами? Почему не сгибаются? Чудо, как Франциско научился говорить по-русски за эти четыре года, Прежде и двух слов связать не мог. - На финской "кукушка" клюнула, - смеется полковник, - Шюцкоровец маннергеймовский царапнул. Пустяки! Но что это! На крик Франциско невесть откуда сбегается целая толпа испанцев. Франциско Гаспар, бесстрашный летчик из Барселоны, и верный друг его Марьяно Чико, весельчак и балагур из Куэнки, герой-коммунист Мануэль Бельда, тот самый Бельда, мадридец Луис Кастильо... Все они знают этого "руссо". "Богом диверсий" прозвали в Валенсии Зеро, Рудольфа Вольеру, Илью Григорьевича Маринова. Если бы Маринов прочитал о такой встрече в романе, ни за что бы не поверил автору. А в жизни - в жизни такое бывает! - Ну, как, други мои, амигос? Хорошо вам живется в Советском Союзе, в Харькове? Уж и не знаю, на каком с вами говорить языке. Может, на украинском, а? - Си, си! Очень хорошо! Дуже добре! - галдят сыны знойной Испании, земляки Дон-Кихота. И Хуан Отера, и АнхелАльбарка, и Франциско дель Кастильо. - Подо эсто буэнос! Все в порядке! И вдруг все мрачнеют. И начинают жаловаться: - На фронт не берут! Говорят - иностранцы!.. Да что же это такое! Все они - ветераны большой и славной войны с фашистами. Первыми, можно сказать, начали драться с Гитлером и Муссолини, не говоря уж о каудильо! "Ведь мы - коммунисты, карамба. Все они и сейчас хотят немедленно идти на фронт, драться, сражаться, отдать весь свой боевой опыт, а если потребуется, и самую жизнь, борьбе за свою вторую родину-мать - Советский Союз!..