ротивовоздушной обороне. Донахью случайно узнал, что Уайт в Японии, и решил навестить друга. Донахью приехал через два часа. - Ай как жалко, - сокрушался Уайт. - Марико на весь день уехала в Токио по моему поручению - делать выписки из старых газет в библиотеке. Донахью мало изменился - остался таким же изящным, юношески стройным. Правда, в волосах появилась седина, но она очень шла ему. Он обнял Уайта за плечи: - Я сейчас проезжал около речки, мимо маленькой гостиницы на холме, и вспомнил... Это, кажется, та самая гостиница, где к нам в ванную ввалились дамы. Помнишь? Уайт кивнул: - Та самая. Теперь там веселое заведение для наших солдат. Донахью похлопал Уайта по спине: - А ты, старина, в этих очках прямо великолепен, похож на маститого ученого. Очень рад за тебя. Мне говорили, что ты будешь преподавать в гонолулском университете. Стал историком? - Да, собираю материалы по истории тихоокеанской войны. Донахью поинтересовался, в каких операциях участвовал Уайт, потом стал рассказывать о себе - сначала служил в Вашингтоне, потом был назначен в КОССАК - объединенный англо-американский главный штаб в Лондоне, долгое время состоял при Эйзенхауэре, а незадолго до конца войны вернулся в Вашингтон - получил назначение в плановый отдел управления морских операций. - Мне показывали стенограмму твоей речи на банкете в честь адмирала Ингерсола, - сказал Уайт. - Решительно не согласен с тобой, Уолт. Я считаю выводы объединенной комиссии конгресса правильными. А обвинения, которые выдвигаются теперь против Рузвельта, совершенно абсурдны. И как только язык поворачивается говорить такое! - Видишь ли, Никки, - мягко заговорил Донахью, наливая виски в бокал с ананасным соком. - Комиссия старалась всячески замять дело, боялась шума. А должна была вести себя иначе. Ведь она была создана не для того, чтобы почтить память павших в Перл-Харборе, а для того, чтобы выяснить и сказать Америке всю правду, голую, нелицеприятную правду. А она, эта правда, в том, что Перл-Харбор - дело рук Рузвельта. Дай договорить, не мешай. Рузвельт знал, что большинство конгресса против того, чтобы Америка влезала в войну вообще. А он хотел во что бы то ни стало выступить на стороне Англии и России - в Европе и на стороне Китая - в Азии. Это он приказал Хэллу идти на обострение отношений с Японией, вести дело к разрыву. Читая ежедневно "магию", Рузвельт знал, что японские военные тоже настроены решительно. Он действовал наверняка - требовал от Японии, по существу, полной капитуляции, отлично зная, что Япония не пойдет на политическое харакири. Он убрал из Перл-Харбора авианосцы "Энтерпрайз", "Лексингтон", "Саратогу" и пять тяжелых крейсеров нового типа и как бы пригласил японцев: "Господа, пожалуйста, ударьте по базе тихоокеанского флота, успех обеспечен". И добился того, что Япония нанесла удар по Перл-Харбору. Эффект получился именно такой, на какой он рассчитывал. Америка была потрясена и возмущена коварным нападением, конгресс - тоже. Рузвельт сразу же обеспечил себе всеобщую поддержку и ринулся в войну против Германии и ее союзницы Японии. Без Перл-Харбора он не смог бы ничего этого сделать. Это был великолепный ход. Недаром Рузвельт был крупнейшим политиком нашего времени. - Ты хочешь сказать, что он сознательно подставил под удар наш тихоокеанский флот?! - воскликнул Уайт. - Это же несусветная чепуха! Донахью сделал маленький глоток из бокала. - Ты рассуждаешь как профан. Что мы потеряли в то утро? Под японские бомбы и торпеды попали восемь старых линкоров, из них шесть через некоторое время вернулись в строй. Все крейсеры уцелели. Затонули два эсминца и совсем старая галоша "Юта", которую можно было бы поднять, но решили не возиться с ней. Вот и все наши потери... - А четыре с половиной тысячи убитых и раненых?- закричал Уайт и стукнул кулаком по столику. Пепельница упала на пол. - Это ерунда? Выходит, Рузвельт хладнокровно принес их в жертву ради своей политики! Донахью поднял пепельницу с пола и ответил ровным голосом: - История требует жертв. Большие политики, такие, как Рузвельт, никогда не были мягкотелыми слизняками. Я воздаю должное Рузвельту. Подсунув японцам Перл-Харбор, он выбил почву из-под ног всех наших изоляционистов. Это у него великолепно получилось - удар в стиле короля тенниса Тильдена. Уайт осторожно погладил ушибленный кулак и усмехнулся. - Все понятно. Рузвельта надо скомпрометировать посмертно. Оплевать его имя, смешать с грязью. И все потому, что Рузвельт проводил политику сотрудничества с Москвой в борьбе против наци. Я помню его слова, могу точно процитировать: "Американский народ рад и гордится тем, что находится в союзе с храбрым народом России". Так заявил он - один из самых выдающихся президентов в истории Америки. И он смотрел далеко вперед, как подобает великому человеку. Он считал, что без полного искоренения германского милитаризма нельзя будет обезопасить человечество от новой войны. Помнишь его выражение "незавершенный мир"? Под этим он подразумевал сохранение остатков войны. Он неоднократно предупреждал, что надо обезвредить нацистов до конца, не оставлять у них ни одной частицы военной мощи, иначе они опять поднимутся, накопят силы и обязательно снова нападут на миролюбивые народы. Он вам завещал продолжать дружбу с Россией, чтобы не допустить возрождения германского милитаризма. Но тот, кто поселился в Белом доме после Рузвельта, хочет полностью зачеркнуть его политику. Вот почему благословляющие нынешний курс решили опорочить память Рузвельта, а заодно замазать и свалить на него свои непростительные ошибки и просчеты. Вот почему создается гнуснейшая легенда о том, что Рузвельт сознательно и хладнокровно организовал Перл-Харбор. Какая невероятная клевета! Донахью осушил бокал и, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся. Но глаза его оставались серьезными. - Узнаю тебя, Никки. Такой же, каким был и прежде... совсем не повзрослел. Эмоциональный, сентиментальный, сумбурный, наивный. И судя по всему, стремительно катишься влево. Придется поговорить с твоей женой, чтобы удержала тебя. - Донахью похлопал Уайта по руке. - Но наши идейные разногласия не должны отражаться на нашей старой дружбе. Уайт кивнул головой: - Хочу надеяться... - Все-таки смешно, - продолжал с застывшей улыбкой Донахью, - смешно, что ты защищаешь Рузвельта. Уж кому-кому, но не тебе... - Почему? - Потому что ты работал по "магии" и великолепно знаешь - Рузвельт ежедневно читал наши сводки и был в курсе того, что японский генконсул в Гонолулу регулярно осведомляет Токио о состоянии гавани. Рузвельт знал, что готовится нападение на Гавайи. Но он не счел нужным предупредить как следует Киммела и Шорта. Сделал это умышленно. - Чушь! - крикнул Уайт. - Предупреждение о предстоящем нападении должны были своевременно сделать Маршалл и Старк, стоявшие во главе армии а флота, это входило в их прямые обязанности. А они этого не сделали. Виновны они. Донахью посмотрел на ручные часы: - Мне надо ехать... Знаешь к кому? Помнишь Терано, у которого мы тогда... коренастого, с мордой жуира? - Помню. - Он работает сейчас в демобилизационном департаменте, разбирает архивы. Передает нам документы бывшего морского генерального штаба. Я доеду к нему выяснять тайны. Уайт улыбнулся: - Тайну сигнала о нападении... - Да, и тайну зашифрованной записки с тремя "кью" в конце. Терано может помочь, если только захочет. - Донахью встал. - Передай привет очаровательной миссис Уайт. Жаль, что так и не повидался с ней. Рад был себя увидеть, дорогой Ник! Надеюсь, встретимся в Америке. 2 - Так что вот, дорогой мой, - Донахью вынул трубку изо рта и пустил струю дыма в потолок, - вы в моих руках. Могу удавить вас, как котенка, в любую секунду. Извините за грубое сравнение, но это действительно так. Терано провел тыльной стороной ладони по подбородку и опустил глаза. Спустя несколько минут он поднял голову и посмотрел на Донахью. - Я умру сегодня вечером... - медленно заговорил он. - Хотя нет, надо закончить опись бумаг по операции у Маршальских островов. И объяснить все помощнику. Это займет у меня... - он подсчитал на пальцах. - Можно будет умереть в пятницу. Донахью поднял руку в перчатке: - Не торопитесь, я не гоню вас. Я ничего не имею против того, чтобы вы жили еще сто лет. Могу дать торжественное обещание: никогда не выдам вас. Терано пожал плечами: - Операцию по изъятию вы проводили вдвоем, значит, обо всем знает и ваш помощник. Знают об этом и другие - все причастные к операции, и все, кто читали ваш отчет. Круг посвященных довольно широк. - Нет. Операция была сверхсекретной. Поэтому отчет о проведении операции я делал устно - никаких документов не осталось. Те, кто помогали нам по технической части во время операции на пароходе, не знали вашего настоящего имени. И в устном докладе адмиралу Старку я тоже не называл вас, и он не спрашивал. Ваше имя известно только мне и моему бывшему помощнику. Но он не скажет, это я гарантирую. О том, что мы читали все японские телеграммы, которые зашифровывались на машинке "девяносто семь", мы через некоторое время объявим на весь мир. Но никто не сможет узнать, где мы взяли машинку. Ведь она была послана не только в Вашингтон. - Ее послали еще в Лондон, Берлин, Рим и Москву, - пробормотал Терано, - затем в Батавию, Манилу, Сингапур и Гонконг... - Значит, операцию с машинкой могли провести где угодно. Так что не беспокойтесь, никто не узнает. - Донахью засмеялся. - Можете жить и после пятницы. Терано встал и поклонился: - Вы мне возвращаете право на жизнь. Не знаю, как благодарить вас. - Я делаю это вовсе не потому, что меня очаровали ваши глаза. А вот почему. Мне надо непременно выяснить две тайны, о которых я говорил в самом начале нашей интимной беседы. Повторяю. Первая - тайна записки, которая была переслана капитан-лейтенанту Идэ через офицера, приезжавшего в Гонолулу за два дня до начала войны. Вторая - почему получилась такая ерунда с сигналом, поданным в виде сводки погоды четвертого и пятого декабря, то есть перед самым нападением на нас. Ведь сигнал гласил о другом... Вы должны выяснить это лично для меня. И как можно скорее: я тороплюсь обратно в Америку. Терано наклонил голову набок: - Насчет сигнала о нападении выяснить нетрудно. Это можно сделать через бывших чинов первого отдела моргенштаба. Но с первой тайной будет труднее, потому что все, кто были в курсе наших специальных мероприятий на Гавайях, погибли. - Значит, нить утеряна? Жалко... - Донахью вынул из кармана конверт. - Все эти годы я хранил записку. Никто из наших криптоаналитиков не мог разгадать. Особенно меня интригуют три буквы в конце. Терано задумался. Он тер шею, мычал, поднимал глаза к потолку. Он мучительно вспоминал и вдруг хлопнул себя по лбу: - Как это я раньше не догадался? Надо будет разыскать кого-нибудь из "института Усигомэ", специальной криптографической группы при моргенштабе. Они знали все коды. Дайте записку. У вас осталась копия? Донахью передал Терано конверт. - Итак, обещаю вам, - Донахью приложил два пальца к сердцу, - никогда не называть вашего имени. Слово американского офицера. Терано вскочил и низко поклонился. Донахью прищурил глаза и щелкнул пальцами: - Вот что, на всякий случай. Напишите в виде заявления и подпишите: такой-то, занимавший перед войной и во время войны такие-то посты. Терано подошел к столу и взял авторучку: - По-японски? - Нет, по-английски. - Кому адресовать? - Без адресата. - Что писать? - Напишите, что вы помните, как покойный Идэ незадолго до начала войны прислал вам секретное письмо из Гонолулу через... назовите чье-нибудь имя. Только настоящее. Немного подумав, Терано сказал: - Можно назвать капитана третьего ранга Янагидзава. Он недели за две до начала войны вернулся в Японию из Америки и проезжал через Гонолулу. - А где он сейчас? - Погиб на Сайпане. - Великолепно. Значит так. Напишите, что Идэ в письме, пересланном вам через этого Янказа... как его... сообщил, что самым активным среди его агентов является местная студентка, японка... Как ее? - Донахью щелкнул пальцами. - Хайами... или Хайамэ Марико... - Хайами? - Ну может быть, я не совсем точно произношу. - У нас нет фамилии Хайами или Хайамэ. Надо уточнить, а то получится странно - японец путает японскую фамилию. - А Хаэми есть? - Тоже нет. Есть Хаяма, Хаямэ и Хаями. - Что-то в этом роде... А, черт! - Донахью махнул рукой. - Ладно, отложим. Мы еще с вами увидимся. Как только выясните что-нибудь, сейчас же звоните в штаб - старшему адъютанту Макартура, меня разыщут. А себя называйте на всякий случай условно... Куросиво. Поняли? Итак, жду. Он приветливо улыбнулся японцу и протянул ему руку в перчатке. 3 Уайт решил прогуляться и закрыл наружную дверь за собой. К крыльцу подкатил черный "бьюик". Рядом с шофером сидел Донахью с огромным букетом. - Я на минутку, Никки, - сказал он. - Вылет самолета отложили до завтрашнего утра. Я привез орхидеи для твоей жены. Их доставили сегодня на самолете с Филиппин для миссис Макартур. Я обедал у них и выклянчил у нее половину. Уайт провел Донахью в столовую и поставил цветы в вазу. - Спасибо, Уолт, Марико будет потрясена. Такие богатые букеты можно видеть только в домах миллиардеров, и то не каждый день... Уайт предложил гостю вино, но тот попросил кофе. - Я скоро поеду в Испанию, - сказал Донахью, - и хотел бы оттуда прислать твоей жене медальончик или камею и выгравировать на этой штучке ее имя и фамилию иероглифами. - Но Марико теперь миссис Уайт, а Уайт пишется фонетическими знаками, а не иероглифами. - Нет, мне нужна ее японская фамилия, которую она носила в те дни, когда мы встретились на пароходе. Хочу, чтобы мой подарок напомнил ей тот рейс. Ее девичья фамилия была, кажется, Хай...ами? Уайт написал иероглифы на листочке. - Нет, Хаями. Пишется двумя иероглифами, первый - "хая", второй - "ми". А Марико - тремя иероглифами. Донахью подул на листочек, осторожно сложил его и засунул в бумажник. Уайт поставил перед Донахью чашечку кофе и достал с полки небольшой альбом. - Забыл тебе показать утром. Мы снялись тогда на память на аэродроме в Сан-Диего перед вылетом в Австралию. Наш квартет. Донахью стал разглядывать маленькую потемневшую фотографию. - Это, кажется, Камберленд. Где он? - Погиб в бою в Коралловом море. - А Шривер? - Погиб у Гуадалканара. Донахью сделал глоток из чашки. - А где Пейдж? Наш боевой, шумный, лысый Пейдж? - Командовал эскортным судном, сопровождавшим караван, и погиб около Мурманска. Донахью с восхищением чмокнул губами: - Великолепный кофе! Наверное, джава-бленд? - Нет, простой максуэл. - Значит, ты умеешь заваривать. Это тонкое искусство. - Донахью сделал несколько глотков. - А мы с тобой, хвала всевышнему, случайно уцелели. Ты один раз был ранен? - Нет, два. - Я тоже чуть не погиб. В Лондоне в сорок третьем на улице... как ее... На ней большой букинистический магазин. - Чаринг-кросс. - Да, на ней. Меня чуть не раздавил пьяный шофер, еле успел отскочить в сторону, а моя дама... Зазвонил телефон. Уайт взял трубку и, утвердительно ответив, передал трубку Донахью. - Кто? - спросил Донахью. - Это я, Куросиво. Я выполнил ваш приказ - узнал все. Нашел человека, который расшифровал записку, посланную в адрес Идэ из третьего отдела. - Ну? - В записке говорится: "Наземных выступлений не предпринимать до тех пор, пока не будет дан сигнал по радио: "Старый пруд, прыгнула в воду лягушка". - Ну? - Вот и вся записка. Донахью фыркнул: - А почему надо было умирать из-за такой чепуховой бумажки? - Он не выполнил приказа. - Какого приказа? - В конце записки три "кью". Они означают: "По прочтении сжечь". А он этого почему-то не сделал. И поэтому казнил себя. - Понятно. - А вторая тайна еще проще. Насчет сводки погоды, которую должны были передать в качестве сигнала нападения. - Ну? - Я выяснил совершенно точно. Четвертого и пятого декабря никаких сигналов не подавали. - Как? Была же... - Четвертого и пятого передавали по станции Джэй-Ви-Три Даблью сводку погоды относительно северного ветра. Но это был вовсе не сигнал, а простая сводка погоды, которая шла вслед за последними известиями в обычной токийской коротковолновой передаче для заграницы. - Не может быть... Непонятно... Проверили как следует? - Проверил с помощью бывшего полковника Мураи из осведомительного отдела ставки, он ведал всеми нашими радиопередачами для заграницы перед войной. Он разыскал в архиве копию сводок погоды, переданных четвертого и пятого. Я переписал текст: "В районе Токио сегодня ветер северный, постепенно..." - Ладно, понятно. - Вот эту сводку вы приняли за... - Понятно. Завтра утром позвоню. Донахью повесил трубку. - Еще чашечку? - предложил Уайт. - Нет. Я еду, меня ждут. Уайт с улыбкой взглянул на Донахью: - Не хочешь поделиться со своим старым другом? - Ах, да... Выяснилось, что записка на имя Идэ была ерундовая, а три буквы в конце означали, что записку надо уничтожить сразу по прочтении. Ну, я поехал, у меня куча дел. - Постой, - в голосе Уайта звучало удивление. - А как же со второй тайной? Насчет сигнала... Донахью покачал головой и вздохнул: - К сожалению, не удалось выяснить. И видимо, никогда не удастся. Все, кто были причастны к подаче такого рода сигналов, погибли во время войны. - Значит, это навсегда останется нераскрытой тайной? - Выходит, что так. - Донахью снова вздохнул. - Никки, дорогой, жизнь - это цепь разочарований, заблуждений и тайн. Искренний, от всего сердца, привет твоей жене. Смотри, береги ее. Буду бесконечно рад, если цветы понравятся ей. Прощай. Уайт проводил контр-адмирала до машины и помахал вслед рукой. Вернувшись в дом, Уайт вскипятил воду на спиртовке и заварил в маленьком чайнике зеленый чай. Он удобно устроился в кресле, медленно выпил чашечку и закрыл глаза. Его разбудил телефонный звонок. Звонила Марико. Она задержалась у Норы, сестры Пейджа, врача стоматологической клиники для членов семей американских военнослужащих, помогала Норе переехать в другой флигель. Все выписки, которые Уайт попросил сделать, закончены. Скоро приедет. Уайт сказал, что Донахью еще раз заезжал и оставил для нее сказочно роскошный букет из разноцветных орхидей - выпросил у супруги генерала Макартура. - Ой какая прелесть! - воскликнула Марико. - Вот это действительно светский человек! Учись у него. Ты бы никогда не догадался... - Я незнаком с миссис Макартур. - А он взял и познакомился и попросил для меня... - Ему это легче, чем мне. Генерал Макартур - один из совладельцев "Дженерал электрик", а контр-адмирал Донахью теперь зять вице-директора "Интернейшнл никел". Они из одной хунты. Между прочим, ему звонили сюда и разъяснили тайны. Те самые. Вероятно, звонил Терано. Помнишь? - Правильно разъяснил? - Судя по репликам Донахью, правильно. Тайну трех "кью". Помнишь? - Да. А тайну сводки погоды? Уайт засмеялся: - Думаю, ему объяснили все. Исчерпывающе. Но он сказал мне, что эту тайну выяснить не удалось - все посвященные в нее убиты. Сообщив это, он передал тебе привет и тихо-тихо смылся. - Значит, ничего не сказал тебе? - Ничего. И я промолчал. Ведь мы с экс-полковником Мураи твердо условились никому не говорить о наших разговорах. Поэтому я и не сказал контр-адмиралу, что мне известно все о том, как наши начальники тогда сами себя одурачили. После паузы Марико сказала: - Надо было все-таки сказать ему, не называя Мураи, что мы все знаем. Он был так любезен, специально привез мне орхидеи, это такая редкость... а ты скрыл от него... - Рано или поздно он все узнает. Мы с ним еще непременно сцепимся. Его и таких, как он, надо бить и разоблачать без всякой пощады! В тот раз они довели Америку до Перл-Харбора, а сейчас, если не помешать им, могут привести нас к еще большей катастрофе. - Правильно, Ник! Ты у меня самый умный, самый красивый и самый сильный человек на свете. - И самый голодный. - Скоро приеду. Куда поставил орхидеи? - Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами. После маленькой паузы Марико сказала: - И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу. Кратово. 1961 г. Роман Николаевич Ким. Тетрадь найденная в Сунчоне Военные Приключения OCR: Андрей из Архангельска ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ повести ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР МОСКВА 1963  * ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ *  Рано утром 24 ноября 1950 года американские войска в Корее начали генеральное наступление. Американцы ставили целью, зажав в тиски, уничтожить основные силы Народной армии Кореи и китайских добровольцев и выйти к корейско-манчжурской границе на всем ее протяжении. Главный удар был нанесен из районов севернее Анчжу и Токчена, где были сосредоточены 1-й и 9-й американские корпуса. Бои начались по всей линии северо-западного и восточного фронтов Кореи. Всем партизанским отрядам, находившимся в тылу интервентов, было приказано начать активные операции согласно плану, намеченному Главным командованием Народной армии. Отряд, действовавший в горах южнее Чанрима, получил приказ: ударить по тылам 8-й американской армии, перерезать ее коммуникации и вызвать переполох в прифронтовой полосе врага. Получив этот приказ, отряд сразу же двинулся строго на запад. В пути партизаны истребляли все неприятельские заставы и караулы, обстреляли и уничтожили несколько десятков машин с американцами. Двадцать шестого ноября около четырех часов пополудни партизаны ворвались тремя группами в город Сунчон, где находился штаб 1-го американского корпуса. Интервенты никак не ожидали удара с этой стороны. В городе поднялась паника. Большая часть американцев и лисынмановцев сейчас же удрала из города. Но часть лисынмановцев, засевшая на территории химического завода около вокзала, стала обстреливать центральные кварталы города, где еще находились американцы. В разгар перестрелки налетели двухфюзеляжные "Ф-82" и начали с бреющего полета поливать из пулеметов по своим, а после штурмовиков появились легкие бомбардировщики "Б-26". На ракеты и прочие сигналы, подаваемые американцами и лисынмановцами, летчики не обращали никакого внимания, считая их "очередной хитростью корейских коммунистов". Как только кончилась бомбежка, партизаны пошли в атаку и быстро очистили город от врага. Штаб отряда обосновался в здании вокзала, построенном еще при японцах. С вокзальной платформы открывался вид на город, лежащий на склонах возвышенности. Большая часть его пылала. Судя по цвету пламени - киноварного оттенка, - город был подожжен бомбами с начинкой из сгущенного бензина - напалма. Между двумя огненными столбами чернела островерхая крыша христианской церкви. На площадь перед вокзалом прибывали один за другим захваченные грузовики и джипы, нагруженные трофеями. Привели несколько пленных американских офицеров, у всех были нарукавные знаки 2-й дивизии: на щите - звезда, в центре ее - голова индейца. В диспетчерскую, где на столе с телефонами сидел командир отделения Ан Пен Хак и перевязывал руку, вбежала Юн Ок Тан - до войны студентка-биолог, ныне переводчица при штабе. Она проговорила: "Скорей, скорей!" - и выскочила из комнаты. Пен Хак был в трофейном обмундировании - в широченной брезентовой тужурке, подбитой козьим мехом, в меховых сапогах, с кольтом в деревянной кобуре, с карабином за спиной и вдобавок с наспех забинтованной рукой, пробитой насквозь двумя пулями. Бежать в таком виде за Ок Тан было трудно. Он влез в джип, совсем задыхаясь. Ок Тан правила машиной, как заправский шофер. Она развила свою обычную скорость, которую называла "скорость спринтера". По дороге Пен Хак узнал, что, по словам одного из пленных, в здании рядом с методистским молитвенным домом помещались контрразведка и еще какой-то весьма секретный отдел штаба 1-го американского корпуса. Штабные, разумеется, улизнули первыми, но там, может быть, остались арестованные, их надо спасти. Взвизгнув на крутом повороте, машина остановилась у самого дома. Он горел. Ок Тан выскочила из машины и побежала во двор. Ее остановили бойцы и сказали, что в дом входить нельзя: он сейчас рухнет. Они уже осмотрели все внутри и никого не нашли. По словам бойцов, арестованных держали в каменном сарае в углу двора. Американцы так торопились удрать, что не успели расстрелять их. Они бросили в окошко сарая гранату, которая только ранила троих. Все освобожденные товарищи уже отвезены на вокзал. Боец в полуобгорелом ватнике протянул Пен Хаку мокрую папку и портфель из свиной кожи, сказав, что нашел эти вещи в комнате, где на столе лежали большие карты, а в углу горела куча изорванных бумажек и пустых папок. Подошли еще два бойца. Они держали за руки какого-то субъекта в американской форме. На левом рукаве у него была квадратная нашивка: наверху буквы "UN", а под ними "War correspondent". Ок Тан перевела: "Объединенные нации. Военный корреспондент". - Это, наверно, японец. Он поджег дом, - сказал один из бойцов. - Мы поймали его с бензиновым баллоном. Человек с корреспондентской нашивкой прохрипел по-корейски: - Я не японец... меня заставили... Оба бойца сели вместе с поджигателем на заднее сиденье машины. Подъезжая к штабу, Ок Тан сделала такой отчаянный поворот, что один из бойцов даже вскрикнул. Пен Хак и Ок Тан пошли к начальнику штаба, а бойцы с арестованным - в зал ожидания, отведенный для пленных. Начальник штаба приказал доложить ему содержание документов. В папке, на которой было написано: "Top Secret. Group J" - "Совершенно секретно. Группа Джэй", - оказались листовки на китайском языке - обращение от имени главнокомандующего войсками Объединенных Наций к населению Манчжурии и Монголии. Начальник штаба в течение всей войны с Японией сражался в армии генерала Линь Бяо и знал китайский язык очень хорошо. Он молча просмотрел обращение, отобрал один экземпляр, а все остальные приказал сжечь. - Они собирались пустить в ход эти листовки сейчас же после перехода через Ялу. Уже все приготовили, мерзавцы, - сказал он. В портфеле оказались: книга - руководство по японским шахматам - и толстая тетрадь в переплете из набивного ситца. Пен Хак перелистал книгу, переводя название глав: дебюты, середина игры, комбинации с летающей колесницей, золотыми и серебряными офицерами, конем и способы защиты. Обычный шахматный учебник, ничего особенного, - таково было его заключение. Но тетрадь сразу же заинтересовала его. Она была густо исписана по-японски, причем оба японских алфавита - катакана и хирагана - были перемешаны, а иероглифы написаны очень неразборчивой скорописью. Он выбрал страницу наугад и стал разбирать вслух. После двух фраз начальник штаба остановил Пен Хака: - Надо разобрать все. Садись сейчас же! В это время Ок Тан, просматривавшая шахматный учебник, вскрикнула: - Поняла! Тут на каждой странице какая-нибудь одна буква подчеркнута ногтем и номера страниц тоже... Это, наверно, ключ к шифру. - Трудно будет разобрать, - пробормотал Пен Хак, почесывая голову, - так наворочено... Начальник штаба произнес свое любимое изречение: - Лучший способ преодолеть препятствие - это преодолеть препятствие. Вернувшись в диспетчерскую, Пен Хак стал разбирать текст японских записей в тетради. Сперва было очень трудно, но, по мере того как он привыкал к почерку, становилось все легче. Некоторые места, в частности фамилии и имена, были зашифрованы с помощью цифр. Он разгадал их без особого труда: цифры просто обозначали номер страницы шахматного учебника, на которой был подчеркнут тот или иной слоговой знак. Несколько раз в комнату забегала Ок Тан. Она сообщила, что пойманный поджигатель наконец назвал себя и дал интересные показания, а затем принесла весть о том, что Народная армия и китайские добровольцы перешли в контрнаступление, уже прорвали линию вражеского фронта и громят 2-ю и 25-ю дивизии трумэновцев. К утру Пен Хаку удалось преодолеть все препятствия и разобрать текст записей полностью. Вот что было записано в тетради. Текст тетради Из этой старинной беседки на холме открывается прекрасный вид на окрестности города, особенно на дорогу, идущую от Южных ворот. Вдали вырисовывается каменный мост, вправо от него начинается густой сосновый лес. Он покрывает склон горы, заслоняющей горизонт. Я стоял у каменной балюстрады беседки и слушал объяснения моего адъютанта и переводчика Пак Ча Дена. Эту беседку построил свыше полутораста лет назад Чончон - двадцать второй король из династии Ли. Недалеко отсюда, за горой, поросшей лесом, находится могила его отца - принца Чанхона, умершего совершенно необычным образом. История кончины принца такова. Он разошелся во взглядах со своим отцом, королем Йончоном, по вопросу о внешней политике королевства. Принц считал, что необходимо завоевать Китай, король был против. Спор окончился тем, что король велел посадить своего наследника в ящик и забить ящик гвоздями. Принц умер на шестой день. Это случилось ровно 188 лет назад, но Пак рассказал так живо и с такими подробностями, словно сам был свидетелем происшедшего. Король Чончон часто приезжал сюда, чтобы пролить слезу над могилой своего отца. На обратном пути он поднимался на этот холм и бросал из беседки прощальный взгляд в сторону горы. Это вошло в обычай. Все короли Кореи, царствовавшие после Чончона, каждую весну приезжали в Сувон поклониться могиле предка. И все они на обратном пути поднимались в эту беседку, долго смотрели в сторону горы и отвешивали поклон. Затем Пак стал рассказывать о других исторических событиях, имевших отношение к здешним местам, но я перестал слушать. В моей памяти вдруг всплыл другой день, когда я точно так же смотрел на расстилавшийся передо мною пейзаж. Это было на горе Такатори. Я вспомнил, что случилось в тот день. Затем стал перебирать в памяти дальнейшие события. Окинув мысленным взором свою жизнь за последние годы, я решил начать эти записи. Тем более что мне нужно как-то скоротать время. Хаш-хаш приедет не раньше чем через месяц, а до этого мне все равно нечего делать. Свой вынужденный досуг я использую для заполнения тетради. Из этой беседки корейские короли озирали путь, пройденный ими, и отвешивали поклон в ту сторону, откуда пришли. Я проделаю то же самое. Я кланяюсь в сторону горы Такатори, откуда начался удивительный путь, приведший меня, офицера специальной службы императорской армии, в корейский город Сувон, к холму со старинной беседкой. Мои записи не предназначены для чужих глаз. Я веду их для самого себя. А от самого себя у меня тайн нет. БУТЫЛКА КОНЬЯКУ 1 В первых числах июня 1945 года Токийская роза (так прозвали американцы дикторшу наших передач на английском языке) объявила на весь мир о прибытии американского авиационного полка "Летящая стрела" на остров Тиниан. Этот полк был предназначен для чрезвычайной операции, и переброска его из Америки на Тихоокеанский театр производилась в условиях строжайшей тайны. Поэтому сообщение Токийской розы буквально ошеломило неприятельское командование. Мы одержали блестящую победу на фронте эфира. Все, кто был в курсе дела, поздравляли меня. Я действительно имел право гордиться своей удачей, хотя все получилось совсем случайно. Наша группа - чины армейского отдела главной квартиры и офицеры штаба Восточного района - была послана на Миурский полуостров инспектировать укрепления, возведенные на побережье Токийского и Сагамийского заливов. Группу возглавлял полковник из адъютантской части главной квартиры, мой старый приятель Дзинтан. Эту кличку ему дали еще в военной академии за сходство с изображением на рекламе пилюль "Дзинтан". Мы объездили весь полуостров и наконец прибыли в Оихама, где находился аэродром флотской авиации. Здесь наша группа разделилась. Часть ее направилась в Дзуси, часть осталась в Оихама в ожидании военного министра генерала Анами и только что назначенного начальника главного морского штаба адмирала Тоеда. Дзинтан предложил мне подняться на гору Такатори, возвышающуюся в центре полуострова, и полюбоваться видом на оба залива, полуостров Босо и горы Фудзи и Хаконэ. Вид был действительно великолепный. Но наш восторг был вскоре омрачен американскими бомбардировщиками. Они летели со стороны Токио, возвращаясь с бомбежки. Один из них направился в нашу сторону, решив, очевидно, пересечь полуостров. Зенитная батарея, спрятанная у подножия горы, дала по нему залп. Самолет вдруг накренился и окутался дымом. Из машины выбросилось несколько человек с парашютами. Их отнесло немного в сторону, они опустились недалеко от того места, где среди деревьев виднелась крыша храма Дзинбу. Мы стали спускаться по тропинке к храму. Оттуда послышались выстрелы. Мы вытащили револьверы и ускорили шаг. У ворот храма нас встретил капитан с черными жандармскими петлицами. Узнав, кто мы, он пропустил нас. Перед ступеньками, ведущими к храму, стояли трое пленных, связанных веревкой. Двое из них были молодые рослые парни - сержанты, третий - офицер, невысокий, с прищуренными глазами и маленькими пухлыми губами. На рукаве у него был изображен зеленый лист с молнией посредине - эмблема 25-й дивизии. Вслед за нами в ограду храма вбежал подполковник с черными петлицами. При виде его Дзинтан улыбнулся: - Здорово, Муссолини! У тебя хороший нюх на дичь, поспел вовремя. У жандармского подполковника были большие вытаращенные глаза и массивный квадратный подбородок. Кличка ему была дана очень удачно. Он деловито осмотрел пленных и, одобрительно похлопав по груди рослого рыжеватого парня, обратился к двум молоденьким офицерам, стоявшим около пленных: - Ваши солдаты ополченцы? Офицер в очках ответил: - Так точно, призваны месяц назад. Студенты. - Фехтовать на мечах умеешь? Офицер в очках осклабился: - Я был в университетской команде фехтовальщиков. Муссолини показал пальцем на рыжеватого парня: - А ну-ка, покажи на нем свой класс. Одним ударом надвое. Дзинтан кивнул мне: - Покажи ты сперва. Я засмеялся: - Нет, одним ударом не умею. Несколько раз пробовал на острове Макин, но ничего не получалось, только портил материал. - Вы, наверно, били горизонтально, - сказал Муссолини, - ударом "полет ласточки". Это очень красивый, но трудный удар. Лучше рубить сверху наискось, от плеча к бедру, ударом "опускание журавля". Флотский лейтенант, стоявший рядом с Дзинтаном, счел нужным вставить замечание: - А самый чистый удар - это рубить от макушки до копчика на две равные половинки, в стиле Миямото Мусаси... Дзинтан усмехнулся: - Говорят, что у вас на флоте усердно изучают этот удар. Тренируются на курах. Все громко засмеялись, кроме флотского лейтенанта. Муссолини, пристально посмотрев на пленного офицера, тихо сказал что-то Дзинтану. Американец вдруг упал на колени и торопливо заговорил по-японски, почти без акцента: - Не убивайте, я не летчик, а штабной офицер. Не убивайте, я все скажу! Не убивайте, пожалуйста! Он сложил ладони, как на молитве, и поклонился. Я отвел Дзинтана в сторону и громко сказал: - Дай мне его. Допрошу по всем правилам. - И добавил шепотом: - А после допроса расправлюсь сам. Дзинтан кивнул головой и пошел вместе с Муссолини в сторону колокольни, приказав солдатам вести туда пленных. Я поднялся на веранду храма. Служка провел меня в каморку, где хранились в чехлах статуи и скатанные в трубку картины. Я приказал солдату развязать пленного. Служка принес на подносе чайник с чашками, рисовые лепешки и палочки для еды. Я усадил пленного на пол перед столиком, а сам сел напротив на сложенный парашют. Пленный чинно уселся, поджав под себя ноги. Я дал ему сигарету. Он жадно выкурил ее и вдруг, уронив голову на столик, зарыдал. Я предложил ему чашку чаю. Он выпил, сморщил физиономию и вытянул губы, снова собираясь заплакать. Я ударил его по щеке и вежливо сказал: - Возьмите себя в руки. Вы офицер, а не девочка. У вас еще есть возможность остаться в живых. Я дал ему выкурить еще одну сигарету и начал допрос. 2 Его звали Альберт Харшбергер. Он был офицером штаба 25-й дивизии, прикомандированным к штабу главнокомандующего союзных вооруженных сил на Тихом океане генерала Макартура. Недавно его послали на остров Тиниан для выполнения специального задания. Дело в том, что на этом острове, хотя с момента взятия его американцами прошло уже около года, в бамбуковых зарослях возле горы Расо еще прятались остатки японского гарнизона. Из-за этого американским офицерам и чинам женского вспомогательного корпуса приходилось воздерживаться от прогулок в лес. Харшбергер успешно выполнил задание - с помощью громкоговорителя он уговорил японцев прекратить сопротивление. Из чащи вышло всего пять человек. Прежде Харшбергер жил в Японии и работал в лютеранской общине. Он вернулся в Америку незадолго до начала войны. - Короче говоря, вы были шпионом, - сказал я. - Нет, я преподавал английский язык в лютеранском богословском институте в Токио... - Адрес института? Кто директор? - Район - Накано, квартал - Сагиномия. Директор - американец Хорн. Затем я преподавал в Сеуле, в институте Энки... - Адрес института? Кто директор? - Район - Синчон, директор - американец Андервуд. - Короче говоря, вы занимались шпионажем не только в Японии, но и в Корее. Не будем спорить. А почему вы вдруг стали на колени и захныкали? Догадались? Пленный закрыл лицо руками. - Я понял из слов жандармского подполковника... На южных островах мы иногда находили трупы наших офицеров и солдат... и туземцы подтвердили, что вы... - он остановился, подыскивая слова, - что ваши офицеры заживо вскрывали пленных и брали... Я кивнул головой: - Печень, взятая у живого врага и употребленная в пищу, делает воина храбрым и выносливым. - Нам потом стало известно, что первым это начал у вас полковник Цудзи Масанобу. Сами японцы прозвали его за это Малайским тигром... - сказал пленный, не отнимая рук от лица. - Это наш старинный воинский обычай, именуемый "кимотори", - сказал я торжественно. - Мы возродили этот обычай. Опустите руки, вы не в женском колледже. Пленный положил руки на колени. Я продолжал: - Не будем терять времени. Значит, вы знаете, что вас ждет. Спасти себя вы можете только одним способом: дать нам ценные сведения. Вы штабной офицер и должны знать кое-что. Даю на размышление тридцать секунд. - Я посмотрел на ручные часы. Пленный заговорил, не дожидаясь истечения срока. Он может сообщить все, что ему известно об экспериментальном применении отравляющих веществ со стороны Америки. Так, например, в ряде районов Новой Гвинеи с американских самолетов были сброшены специальные бомбы для отравления посевов риса и сахарного тростника. - Это нам давно известно, - ск