зана цветочная ваза с отбитым горлышком. Я опять пошел, едва волоча ноги и пошатываясь. На одном из трамвайных столбов я прочитал название остановки и понял, куда меня привели ноги. Поднявшись по крутой узенькой улице, я свернул в первый переулок и дошел до ворот дома Осьминога. Но дома не было - куча досок, обломки дверей, битые черепицы, осколки посуды. Около покосившихся ворот валялся измятый железный шкаф. Дом, очевидно, был разнесен гранатами. Собрав последние силы, я поплелся дальше. И вскоре увидел перед собой знакомую решетчатую дверь общежития, где жил Ии. Тихо открыв ее, я опустился на порог. Мои силы иссякли. Служанки сняли с меня сапоги и втащили в комнату Ии. Двери на веранду были открыты. В углу садика офицеры жгли папки с бумагами, другие спускали на веревках в большую яму ящики, завернутые в брезент. Я заметил среди офицеров Миками и уже знакомого мне высокого полковника с корейскими усами. Он сортировал бумаги - одни рвал и бросал в костер, другие откладывал в ящик. В комнату вошел Ии без кителя, в рубашке, выпачканный копотью и землею. Он вытер руки полотенцем, сел около меня и стал ловко массировать мне плечи. - Все разбилось вдребезги... - прохрипел я. - А дом нашего старика... - Старик жив, - успокоил меня Ии и рассказал, как все произошло. Утром к дому Осьминога подъехала группа штатских и, видно спутав с домом какого-то министра, стала швырять в него гранаты. Старик находился в саду и поэтому уцелел, хотя был контужен. Когда ошибка выяснилась, молодчики извинились перед ним и увезли его куда-то... Наверное, члены верноподданнической организации. - Я немножко отдохну, потом пойду все-таки... на площадь, - сказал я. - И чего ты влез в эту глупую историю? Поверил слуху о русском десанте? - стал упрекать меня Ии. - Советую остаться в живых и спрятаться на время. Всех, кто участвовал в выступлении, будут арестовывать как бунтовщиков. А как у тебя насчет американских пленных? Совершал кимотори? Я молча кивнул головой. - Значит, тебе угрожает американский военный суд. Придется сесть в бест, - бросил он и вышел. Старушка служанка принесла бутылку красного вина и заставила меня выпить целую чашку. Она сказала, что сейчас вымоет меня, а потом наклеит на спину лечебный пластырь. Я отмахнулся. Вошел Ии и, сделав знак старушке, чтобы она удалилась, сказал: - С убежищем устроили - бест надежный. Сегодня же отправим тебя в деревню. Посиди там, а когда можно будет, я вызову тебя. - А вы что будете делать? Чистить ботинки русским, когда они высадятся? На лице Ии появилась улыбка - он мог улыбаться в такой день! - Горе-рубаки провалили войну, теперь выступим на сцену мы, офицеры специальной службы, и сделаем все, чтобы спасти империю. - Поздно спасать ее. Вам остается только одно - встретить русских, стоя на четвереньках, - с горькой усмешкой сказал я. - Нет, русские не высадятся, - продолжал спокойно Ии. - Нашим главнокомандующим в Китае и на юге вчера ночью уже послано высочайшее повеление о прекращении боевых действий, но командующему Квантунской армией приказано биться до конца, невзирая на указ о капитуляции. Зря вы вчера охотились за указом. Он ведь не распространяется на Манчжурию. Война там будет продолжаться. На днях туда вылетает принц Такеда и передаст генералу Ямада дополнительные директивы государя. А тем временем в Японии высадятся американцы, и империя будет спасена от революции. - А как насчет "завершающей" войны? Американцы должны начать ее немедленно, чтобы не дать русским взять Манчжурию. Должны послать свои войска на помощь Квантунской армии. - Для того чтобы начинать войну против русских, американцам надо сперва высадиться в Японии и создать базу, а затем перебросить большую армию в Манчжурию или Корею. Без этого плацдарма на материке им нельзя начинать... - Так надо скорее... Нельзя терять ни одной минуты! Русские идут... - Я встал и, прихрамывая, заходил по комнате. - Еще есть надежда. Садись. - Ии наклонился к моему уху и зашептал: - Дело в том, что спустя час после объявления по радио указа о капитуляции американское командование прислало радиограмму в адрес генштаба о том, чтобы в Манилу были срочно присланы представители главной квартиры для получения распоряжений относительно процедуры капитуляции. Но... интересно то, что начальник штаба Макартура генерал Сатерленд потребовал, чтобы от нас был прислан либо заместитель начальника генштаба генерал-лейтенант Кавабэ, либо бывший начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Касахара. Тот и другой видные специалисты по русской линии. Оба занимали в свое время пост военного атташе в Москве. - Если только для получения директив относительно процедуры, то почему требуют именно исихаровцев?.. Ии пожал плечами: - Пока мы ничего не знаем. Мы можем сказать только одно: еще есть надежда... - Значит, все зависит теперь от Квантунской армии? Если она продержится, то есть надежда, что мы заключим мир с американцами, гоминдановцами и англичанами и после этого... - Да. Наши вылетят в Манилу завтра или послезавтра. Квантунская армия должна продержаться во что бы то ни стало... - А что сообщают из Манчжурии? Я знаю только вчерашнюю сводку. - По последним сообщениям, советские танки подходят к Таонаню. - К Таонаню? Если они под Таонанем, то уже поздно. Судьба Квантунской армии уже решена, американцы опоздали. - Сорвав с себя аксельбанты, я швырнул их в угол и лег на циновку. - Все кончилось, яшма разбилась... Ии покачал головой и тихо произнес: - Яшма разбилась. Яшма будет склеена... БЕСТ 1 Меня поселили в деревушке, находящейся в одной из долин между горами Меги и Арафунэ. На севере, за лесами, поднимался дым вулкана Асама, на юге виднелась цепь из шести гор, а в ясные дни на горизонте появлялся белый силуэт горы Фудзи. Я устроился в домике деревенского полицейского, по-видимому получившего от Ии соответствующие указания. Меня снабдили медицинским свидетельством, скрепленным личной печаткой начальника эвакопункта на острове Иводзима. В свидетельстве значилось, что я подлежу отправке в метрополию, так как в результате контузии лишился памяти. Документ был датирован 14 февраля 1945 года, а через пять дней началась высадка американцев. Весь гарнизон острова погиб, поэтому проверить подлинность свидетельства было невозможно. Человека, на чье имя был выдан документ, никогда не было в действительности. Этот клочок бумаги лучше всяких амулетов оберегал меня от любых подозрений. У того, кто лишился памяти, бесполезно спрашивать о его прежней жизни. Так я был избавлен от собственного прошлого. В то памятное утро я оставил свой конверт возле безыменного трупа. Этот труп, вероятно, похоронили под моим именем и известили семью о моей славной кончине. Я соорудил из ящиков из-под мандаринов домашний алтарь и поставил поминальные дощечки с именами Дзинтана, Муссолини и других. А рядом на бочке из-под сакэ установил радиоприемник. Он держал меня в курсе событий, происходящих на земле. На Филиппины по вызову Макартура вылетели представители нашего главного командования. В тот момент, когда наши генералы вылезали из самолета в Маниле, советские парашютно-десантные отряды уже высаживались в Синьцзине, Мукдене и Харбине. Квантунская армия была разбита и сложила оружие. Рухнула последняя надежда. Война кончилась по-настоящему. Правительство отдало распоряжение о снятии затемнения, Спустя неделю после подписания акта о капитуляции в Токио вступил главнокомандующий американских вооруженных сил генерал Макартур - тот самый, который три года назад удрал на самолете из Батаана, бросив свою филиппинскую армию на произвол судьбы. Армия погибла, спасся только командующий. Теперь его голову украшал лавровый венок. Он разместил свой штаб в здании Общества взаимного страхования жизни в квартале Хибия. Началась демобилизация армии и флота империи. Все полки провели церемонию сожжения своих знамен. Были упразднены главная квартира, генеральный штаб, военное министерство, закрыты все военно-учебные заведения, взорваны и разобраны несколько наших линкоров и авианосцев. Безоружная Япония подчинилась батаанскому дезертиру. Он выступил с торжественным заявлением о том, что, действуя в духе Потсдамской декларации, будет проводить политику последовательной демократизации Японии и стремиться к тому, чтобы Япония больше никогда не могла стать угрозой для всеобщего мира и спокойствия. И с этой целью Америка будет всячески способствовать укреплению в Японии основ демократии и претворению в жизнь демократических идеалов. Многие, в том числе и я, приняли тогда эти слова за чистую монету. В своем указе о капитуляции государь сказал: "...при нынешнем положении вещей должен стерпеть то, что нестерпимо, и вынести то, что невыносимо". И чтобы подать пример всем верноподданным, как надо принять новое положение вещей, государь снял с себя форму великого фельдмаршала и облачился в новую, траурную - черный китель без погон, черные брюки с черным кантом, на груди и рукавах черное узорное шитье, на воротнике вышитый черным шелком герб династии - хризантема. Затем объявил о том, что снимает с себя звание земного воплощения божества. И, как сообщили газеты, поставил в своем кабинете бюст американского президента Линкольна. 2 В соседней деревушке находился артиллерийский дивизион, а за горой, недалеко от перевала Дзюмондзи, в помещичьей усадьбе размещалась авиационная школа. Вскоре после демобилизации на воротах, ведущих в казармы артиллеристов, появилась вывеска: "Артель земледельческого труда", а авиационная школа, судя по дощечке, прибитой к воротам, превратилась в "Товарищество на паях по производству дрожжевых удобрений". Артиллеристы и летчики тоже приспособились к новой эре. Я узнал от хозяина моего убежища, деревенского полицейского, что в буддийском монастыре, стоящем на холме за старинным трактом, проживают два инвалида, тоже лишившиеся памяти. Они прибыли сюда вскоре после капитуляции. Ии категорически запретил мне общаться в деревне с кем-либо, но я решил все же сходить как-нибудь в монастырь. Однако я не успел осуществить свое намерение. Оба инвалида внезапно исчезли. Их, вероятно, напугало появление эм пи - американских военных полицейских, которые, приехав в бывшую авиационную школу, допросили бывшего полковника, начальника школы, ныне председателя правления "Товарищества на паях". В результате допроса выяснилось, что полковник является однофамильцем того, кого разыскивали американцы. Как раз в это время по радио было передано сообщение о том, что штаб Макартура предал военному суду бывшего командующего японскими войсками на Филиппинах генерал-лейтенанта Хомма, командующего соединением на Батаане генерал-лейтенанта Тадзима, командующего отрядом "Тигр" Саито и других японских генералов, разгромивших в 1942 году на Батаанском полуострове американскую армию, брошенную своим командующим. Через некоторое время было объявлено об их казни. Макартур отомстил за погибшую армию и в знак того, что считает свою честь восстановленной, украсил свой личный самолет надписью: "Батаан". Внутренние враги благословляли Потсдамскую декларацию. Они ходили по улицам Токио и Осака с красными флагами. Полиция не имела права стрелять в них. В левых газетах и журналах государя называли просто по имени, как какого-нибудь рикшу: Хирохито. Красные ликовали, когда в здании на Итигаядай начался международный суд над нашими генералами и министрами во Главе с Тодзио. И наконец, произошло самое невыносимое и нестерпимое. Красные устроили демонстрацию, требуя у правительства риса для голодающих. Прорвав несколько полицейских кордонов, демонстранты ворвались в августейшую резиденцию и обследовали кухню. Несколько кинооператоров крутили ручки аппаратов. А потом в рабочих клубах Токио стали показывать документальный фильм, за каждый кадр которого операторы заслуживали четвертования. Фильм назывался "Мы голодаем, а Хирохито угощается". Государь стерпел и вынес, но я уже больше не мог терпеть. Я переслал через полицейского записку в адрес Ии: известил его о том, что решил ехать в Токио и убрать своими руками нескольких левых вожаков, а потом отдаться в руки американцев - пусть вешают. Лучше умереть, чем сидеть и бездействовать. От Ии пришел ответ: "Не дури. Все образуется. Американский главнокомандующий решил не объявлять государя преступником. Смотри на Китай и делай выводы". 3 Я последовал совету Ии. У меня немного отлегло от сердца. В Китае американцы вели себя иначе. Там они не говорили об укреплении основ демократии и претворении в жизнь демократических идеалов - там действовали. Сейчас же после нашей капитуляции американцы, не теряя ни одной минуты, заняли порты Северного Китая и высадили авиадесанты в Бейпине и Нанкине, чтобы не дать китайским красным занять эти города. А вскоре гоминдановские армии, вооруженные американцами, начали общее наступление в Среднем и Северном Китае. Красным пришлось отступить. В моей памяти всплыли слова пленного американца: "Нам надо думать о будущем, и прежде всего о будущем американском варианте "плана Исихара". То будущее, о котором он тогда говорил, по-видимому, уже пришло: американцы действовали. На токийском суде уже были оглашены документы, касающиеся наших планов войны против Советского Союза. Они были подлинными. В свое время я читал некоторые из них. Судя по всему, все эти документы были захвачены русскими при взятии Синьцзина. Чины штаба Квантунской армии либо не успели сжечь эти документы, либо рассчитывали на то, что русские не смогут расшифровать их. Ныне они стали достоянием гласности. Стало известно, кто их составлял и кто утверждал. Но я уже знал, что государь вне опасности. Генерал Исихара тоже не фигурировал в списке военных преступников. Автор знаменитого плана войны против России, непосредственный организатор взрыва под Мукденом, вызвавшего маньчжурские события 1931 года, один из самых влиятельных лидеров армии, остался на свободе. Уцелело и большинство его единомышленников и учеников, начиная с виднейших генштабистов-россиеведов Кавабэ, Касахара и Ямаока. В департаменте по делам демобилизации, созданном вместо военного и морского министерств, с разрешения американского штаба заняли ответственные посты бывший генерал-лейтенант Миядзяки и бывший вице-адмирал Маэда. Первый долгое время возглавлял орган специальной службы в Сахаляне-на-Амуре, а второй был начальником разведывательного отдела главного морского штаба, а до этого - морским атташе в Москве. Макартур взял под свое покровительстве всех крупнейших наших специалистов по русской линии, начиная с Исихара. А в Китае наступление против красных развивалось. Впереди шли гоминдановские дивизии, за ними - американские. Америка прибирала к рукам Северный Китай и Манчжурию. И Корею тоже. 24-я армия Ходжа, переброшенная с острова Окинава на юг Кореи, проводила военные операции против корейских партизан в горах Сепаксан и Чирисан. На весь мир нашумела речь Черчилля, произнесенная в Фултоне. Он открыто призывал Америку и Англию объединиться против "врага Э 1" - Советского Союза. И в Европе и в Азии творились интересные дела. А я сидел в бесте, который мало чем отличался от могилы. Я не имел права на реальное существование. Я стал жалеть, что не умер в то утро на площади. Однако небо рассудило иначе. Срок жизни, отпущенный мне, еще не был исчерпан. Ии прислал письмо. Он вызывал меня в Токио. Я выехал в тот же день. Я пробыл в могиле два с лишним года. 4 Вызов в Токио еще не означал, что я был вне опасности. На острове Гуам состоялись суды над офицерами императорской армии, совершавшими кимотори. Всех подвергли крайней мере наказания. Розыск оставшихся на свободе, по-видимому, продолжался. Поэтому мне надо было соблюдать максимальную осторожность. Я сел в поезд в Такасаки, надев противогриппозную маску. Хорошо, что в Японки установился обычай носить эту штуку, закрывающую нос и рот. Надев еще темные очки, можно было совсем замаскировать лицо. В поезде многие были в таких масках. Все они были в офицерских кителях, только без петличек. Общежитие в Усигомэ стало неузнаваемым. У входа висела большая вывеска - на ней было написано по-английски "Манила клуб" и нарисован щит с косой полосой и лошадиной головой в углу. А рядом с этой вывеской висела совсем маленькая - "Представительство компании по производству дрожжевых удобрений". Контора помещалась во втором этаже. Ии тоже совсем преобразился: европейский костюм, очки в золотой оправе, золотые зубы; стал настоящие коммерсантом. Он предложил мне поселиться в одной из каморок над конторой. Рядом в такой же каморке жил капитан Миками, бывший адъютант Осьминога. - Здесь можно чувствовать себя в полной безопасности, - сказал Ии. Помещение клуба на нижнем этаже арендовал какой-то китаец, который содержал несколько ресторанов для европейцев в Токио и Иокогаме и пользовался покровительством со стороны американских военных властей. Клуб этот стал игорным домом для офицеров 1-й кавалерийской дивизии, расквартированной в Токио. Даже эм пи - американские военные полицейские - не смели входить в него. Щит с изображением лошадиной головы был эмблемой этой полностью механизированной "кавалерийской" дивизии, не имевшей ни одной лошади. Ии одобрил мою внешность - я отпустил усы и изменил прическу - и разрешал мне изредка выходить из дому. Я обещал ему соблюдать все меры предосторожности. Во время прогулок я вел себя как лазутчик, проникший в город, занятый неприятелем. Токио выглядел именно так, как должна была выглядеть покоренная и обесчещенная столица. Всюду зияли выжженные пустыри, но на Гиндзе, в Асакуса, Синдзюку и Уэно жизнь кипела вовсю. Ярко раскрашенные бараки - кинотеатрики, кафе, дансинги, бары - были переполнены. Одних кафе в Токио функционировало свыше двадцати тысяч. Большинство вывесок было выдержано в духе новой эры: "Кэпитал", "Сентрал", "Парадайз", "Сван", "Майами", "Нью", "Флорида" и так далее. Перед этими пестрыми бараками толпились размалеванные девицы - панпаны. Эту кличку им дали их главные клиенты - американские солдаты. Панпаны были одеты по последней европейской моде и носили высоко взбитую прическу, прозванную "атомной бомбой". Впрочем, воспоминание об этой бомбе сохранилось не только в виде прически. Я встретил в метро женщину со следами ожогов и разноцветными полосами на лице, Мне сказали, что она из Хиросимы, - ее так изукрасили лучи бомбы. Токио с его выжженными пустырями и кварталами пестрых бараков был похож на эту женщину из Хиросимы. 5 Первое время я с опаской проходил мимо эм пи и американских офицеров. Мне приходилось иметь дело с пленными на Филиппинах, на острове Макин и в других местах. Те, кто остался в живых, могли узнать меня, несмотря на маскировку. Однако после нескольких прогулок я убедился, что мои страхи преувеличены. Однажды, садясь в троллейбус в Йоцуя, я столкнулся носом к носу с полковником жандармерии Сигено - тем самым, который во время войны проводил массовые операции по ликвидации неблагонадежных элементов среди населения Пекин-Тяньцзинского района. Говорили, что его имя действовало на китайцев как заклинание - бледнели и умолкали даже грудные младенцы. И этот самый Сигено теперь нес под мышкой большую связку бумажных зонтиков, - очевидно, шел продавать их. Затем я встретил у театра "Нихон гекидзе", совсем недалеко от американского штаба, майора Мацуяма. Допрашивая пленных на острове Гуам, он применял изобретенный им весьма действенный метод "горячая татуировка". Он проехал мимо меня, везя на велорикше какую-то пожилую американку. Если бы ей сказать, кто ее везет, она бы умерла на месте от ужаса. А в одном переулке около вокзала Уэно я увидел уличного гадальщика - в колпачке с хвостиком, какой обычно носят синтоистские священники, и в черном балахоне, напоминающем докторскую мантию. На его столике стоял прибор - сочетание микроскопа и старинных водяных часов, рядом красовалась дощечка: "Научно предсказываю судьбу согласно данным френологии, графологии и учения о началах Ян и Инь". Этого ученого-гадальщика, бывшего капитана 2 ранга, я видел во время войны на острове Эниветок. Он тоже совершал кимотори. Никто из этих офицеров не узнал меня. Я рассказал о них Ии и выразил удивление: почему они показываются на улице без всякой маскировки? Ведь им надо остерегаться не меньше меня. Ии, улыбнувшись, ответил: - Они, наверно, тоже переменили фамилии и биографии и считают себя в безопасности. Мне почему-то показалось, что Ии уклонился от прямого ответа. Сидя в деревенском бесте, я целыми днями спал от скуки. После переезда в Токио я решил избавиться от этой привычки и начал принимать хиропон - патентованное бодрящее средство, вошедшее в моду после войны. Подкожное впрыскивание давало больший эффект, чем таблетки. Сразу же прояснялась голова, исчезала усталость. Недаром это средство употребляли панпаны, воры и многие из тех, кому приходилось работать в ночное время. В газетах писали, что постоянное употребление этого американского препарата приводит к расстройству нервной системы и даже психическим заболеваниям. Но я не верил этому. Если бы хиропон действительно делал, людей сумасшедшими, вряд ли разрешили бы так широко пользоваться им. Он стоил дешевле американских сигарет, продававшихся в "Тоеко" - магазине бывшего премьер-министра принца Хигасикуни. Я привык к хиропону. Он заглушал приступы тоски, охватывавшей меня время от времени. И каждый раз шприц спасал меня, вливая очередную порцию бодрости. Но этой порции хватало ненадолго. Приходилось постепенно учащать уколы. Я часто ходил по Западной Гиндзе и по другим улицам и переулкам центральных деловых кварталов. Дома здесь битком набиты всякими конторами. Я заметил, что некоторые из них почти всегда закрыты днем, - очевидно, функционировали только по ночам. Рядом с крупными, кричащими вывесками ресторанчиков и кафе крохотные конторские вывески-дощечки у входа были совсем незаметны. И еще я отметил, что многие конторы имели отношение к производству и продаже дрожжевых удобрений и к разведению ароматных грибов сиитакэ. Очевидно, спрос на эти удобрения и на ароматные грибы резко возрос после войны. Ии видел, что я хандрю из-за безделья. Он предложил мне заняться какой-нибудь работой в его конторе, - например, рассылкой рекламных листовок и прейскурантов. Я отказался. Не для того я остался жить, чтобы осквернять себя унизительными занятиями. Стерпеть нестерпимое и вынести невыносимое - так повелел государь, но это не значит, что можно терять честь и достоинство, примирившись с тем, что империя лежит под ногами завоевателей. Мне было стыдно за офицеров, которые забыли о своем звании и опустились до положения девок-панпанов. На мою гневную тираду Ии ответил: - Не осуждай офицеров, которым пришлось после войны заняться разными делами ради заработка. Они вовсе не забывают о своем прошлом. Всем бывшим чинам императорской армии и флота разрешено учреждать землячества, общества одновыпускников военных школ и военной академии и ассоциации фронтовых сослуживцев. Эти организации объединяют офицеров на почве совместных воспоминаний, чувства боевой дружбы и общих традиций... Я перебил его: - Эти общества, наверно, созданы для совместных выпивок и игры в маджан. Это просто клубы панпанов мужского пола. - Я посмотрел на этажерку, на которой стояли фотографии Дзинтана и других, и вздохнул. - Мне стыдно перед ними. Я остался жить, чтобы служить государю, а не для того, чтобы влачить бесцельное существование. Я показал на газеты, лежавшие передо мной на полу. В них был напечатан приказ Макартура о запрещении всеобщей стачки, которую собирались начать работники связи и служащие государственных учреждений. - Наконец-то американцы и у нас принялись за дело. Потсдамская эпоха, кажется, кончилась. Отныне забастовки будут считаться противозаконным актом. Теперь начнут хватать красных. А я сижу и ничего не делаю... или разгуливаю с этой проклятой маской на носу. Не могу больше терпеть. Пойду лучше на площадь и на том самом месте, где погибли мои друзья... - Зарезаться всегда успеешь, - сказал Ии, строго посмотрев на меня. - Сейчас уходить на тот свет - это дезертирство. Ты можешь еще пригодиться, но только не по части борьбы с японскими красными. Это сделают без тебя. Нечего нам лезть во внутренние дела. Помни, что у тебя большой опыт по части специальной службы. Я тебя вызвал для того, чтобы подыскать какую-нибудь работу. Но... плохо то, что тебе надо скрываться. Прямо не знаю, что бы придумать... Спустя неделю после этого разговора Ик сказал мне, что кое-кто из его бывших сослуживцев по генштабу собирается поехать в Китай - в Тайюань, где в штабе маршала Янь Си-шаня работает группа наших офицеров во главе с генерал-майором Ямаока. - Все они остались там после капитуляции. Янь Си-шань взял их с разрешения американцев к себе в качестве военных советников. Подожди, и для тебя со временем будет работа. Как жалко, что ты нелегальная персона... - Он покачал головой и поцокал языком. - Американцы сейчас многое прощают нам, но такие дела, как твои... Этого даже они не простят. Он опять покачал головой и поцокал языком. 8 Это случилось на базаре в Кисседзи, где собираются спекулянты со всех концов столицы. Я часто прогуливался в этом районе, одном из немногих районов Токио, совсем не пострадавших от войны. В тот день я был на базаре с раннего утра и, решив позавтракать, остановился перед тележкой продавца лапши. Вдруг раздались свистки и автомобильные гудки. На базарную площадь кучками выбежали люди с красными флагами и транспарантами. За ними гнались наши полицейские и джипы с белошлемными эм пи. По-видимому, проводилась операция против стачечников. Двое красных бежали в мою сторону. Один из них что-то кричал своим в мегафон, другой размахивал транспарантом, на котором было выведено: "Япония не будет колонией!" Толпа расступалась перед стачечниками и тотчас же смыкалась, закрывая дорогу полицейским. Когда двое красных поравнялись со мной, я схватил кадку с лапшой, стоявшую на тележке, и швырнул под ноги бегущим. Тот, у кого был мегафон, по-видимому вожак, успел отскочить в сторону, а парень с транспарантом перепрыгнул через кадку. Она угодила под ноги студенту в фуражке с квадратным верхом. Он взвизгнул, как женщина, и бросился на меня, я отпихнул его, он покачнулся и тут же схватил меня за рукав, но, получив удар коленом в живот, согнулся и зашипел от боли. - Изменник! - крикнул я студенту и ударил его в нос. Он упал. Сзади меня кто-то заорал: - Бей пса! - Бей! - подхватил другой. Толпа явно сочувствовала мне, а не студенту. Но в этот момент у самого моего уха раздался свисток. Не успел я обернуться, как получил удар дубинкой по голове, и в то же мгновение меня схватили за руки. - Я не красный! - крикнул я, уцепившись за аксельбант оказавшегося передо мной эм пи, но он схватил меня за галстук и потащил к джипу. Студент что-то шепнул на ухо другому эм пи. Меня втащили в машину и, стукнув еще раз дубинкой по голове, заставили сесть на пол. Я дал надеть на себя наручники. Машина тронулась. Спустя некоторое время я увидел, что мы спускаемся вниз к Тамеикэ и направляемся в сторону Хибия. Вскоре передо мной появилось семиэтажное здание Общества взаимного страхования жизни - штаб американского главнокомандующего. Меня провели в подвальное помещение и впихнули в комнатку, где вдоль стен стояли мешки с палками для гольфа, а в углу были свалены в кучу бейсбольные принадлежности: маски, нагрудники, кожаные рукавицы и биты. Я потребовал, чтобы немедленно доложили начальству о том, что я арестован по недоразумению, надо было схватить красного, а не меня. Сержант ответил, что, когда понадобится, я буду вызван. Я попросил снять с меня наручники. Он ответил, что, когда понадобится, их снимут. Обыскав меня, он нашел мешочек с амулетом и медицинское свидетельство, скрепленное печаткой начальника эвакопункта на Иводзима. Мне оставалось теперь только одно - отстаивать до конца версию, связанную с этим свидетельством. Если выяснят, кто я, мне конец. Я просидел в подвале до вечера. Наконец за мной пришли конвоиры. Мы поднялись на лифте на седьмой этаж. Меня ввели в комнату, где сидела девица в военной форме. Она сказала по-японски с американским акцентом: - Проходите. С меня сняли наручники. Я вошел в большой кабинет, освещаемый только настольной лампой. В ответ на мой поклон сидевший за столом американский офицер, подполковник, показал рукой, чтобы я сел на стул посередине комнаты, и повернул лампу так, чтобы она светила мне прямо в лицо. Разглядев меня как следует, американец издал тихий протяжный свист и, повернув лампу к себе, возобновил прерванное занятие: он чистил трубку длинной мохнатой палочкой, обмакивая ее в флакончик. Теперь и я разглядел его как следует. Прищуренные глаза, морщинистый лоб, маленькие пухлые губы, сложенные бантиком, - сомневаться не приходилось. Внутри у меня все похолодело. Я быстро зашептал про себя молитвословие: "Намуамидабуцу, намуамидабуцу, намуамидабуцу..." Это была не галлюцинация: передо мной сидел он. 7 Харшбергер сказал по-японски: - Я провел расследование по делу о зверском убийстве пленных американских летчиков на полуострове Миура в конце мая тысяча девятьсот сорок пятого года и точно установил фамилии всех японских офицеров, имевших отношение к этому делу. Ваша настоящая фамилия мне известна. Затем он начал рассказывать о своем участии в подготовке материалов для ряда судебных процессов, состоявшихся на островах Гуам и Кваджелейн. Эти процессы показали, что японские офицеры систематически умерщвляли пленных американцев и совершали даже каннибальские действия согласно старинному японскому воинскому обычаю. По приговору американского военного суда за каннибализм казнено несколько десятков видных японских офицеров во главе с генерал-лейтенантом Татибана и вице-адмиралом Мори. И что самое интересное, из показаний обвиняемых выяснилось, что один подполковник, ставший позднее офицером для особо важных поручений при главной квартире, принимал в бытность на островах Макин и Эниветок деятельное участие в этих древнеяпонских банкетах. Этот мерзавец подлежит военному суду, как военный преступник категории "Си", разряда "Тигры". Категория "Си" - это те, кто совершал чудовищные бесчеловечные деяния, а в разряд "Тигры" включены все, кто совершал людоедские обряды. Этот подполковник-тигр будет наверняка повешен. Амулет ему не поможет. Харшбергер провел пальцем по горлу и подмигнул мне. Затем вызвал секретаршу и, передав ей записку, приказал: - Возьмите в картотеке военных преступников сведения на этого господина. - Укажите категорию и разряд, - сказала секретарша, - чтобы быстрее найти. Харшбергер написал что-то на записке. Взглянув на нее, секретарша приоткрыла рот и уставилась на меня с жадным любопытством. Она вышла из кабинета, не сводя с меня глаз. Через некоторое время Харшбергер спросил сугубо официальным тоном: - А почему вы оказали сопротивление нашей военной полиции? - Потому что меня арестовали по ошибке. Я хотел поймать красного... - Вы ударили одного человека... - Этот студент красный; он бежал... Харшбергер стукнул костяшками пальцев по столу: - Вы ударили сотрудника нашей контрразведки в нос и еще в одно место. И кажется, изувечили. Он преследовал известного красного лидера. У нас имеются все основания обвинить вас в том, что вы по заданию Японской коммунистической партии пытались убить сотрудника Си Ай Си. Готов держать пари, что военный суд расправится с вами как следует. - Если меня потащат на суд, я могу рассказать о том, как некоторые пленные американские офицеры выдавали важнейшие стратегические тайны, чтобы спасти свою жизнь. - А у вас есть доказательства? - с улыбкой спросил Харшбергер. - Показания американского офицера не записывались ввиду чрезвычайной секретности, и только ваш военный министр, генерал Анами, во время допроса, который он производил самолично, сделал кое-какие пометки в своем блокноте. После капитуляции нам были переданы все бумаги из сейфов военного министра, в том числе и блокнот министра, но, так как все записи в этом блокноте, сделанные иероглифической скорописью, не поддавались прочтению, этот блокнот, на основании моего заключения, был сожжен вместе с другими бумагами, не представлявшими интереса. Так что вы ничем не сможете подкрепить свои слова. Суд не поверит голословным заявлениям военного преступника. - По пометкам, сделанным министром, мной была составлена всеподданнейшая докладная записка. В ней точно указана фамилия пленного американца, давшего сведения о предстоявших операциях "Олимпик", "Коронет" и "Серебряное блюдо". Я назову на суде фамилии нескольких старших офицеров из секретариата Высшего совета по ведению войны, которые читали эту записку, - ответил я. - Назовите этих офицеров. Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, но затем отрицательно покачал головой. - Не хочешь сказать? Он схватил большую настольную зажигалку и швырнул в меня. Зажигалка попала мне прямо в ухо. Я понял: мое сообщение о том, что имеются живые свидетели, было неожиданным для него. Он считал себя в полной безопасности, но вдруг оказалось, что я держу его тайну в своих руках. Мы были в одинаковом положении: "держали друг друга за хвост". Харшбергер с шумом отодвинул кресло и, подойдя ко мне, гаркнул: - Встать, грязная тварь! Не забывайся! Я тебя выучу европейским манерам! Я встал. Он взял два карандаша со стола: - Назови фамилии этих офицеров. Скажешь? - Я не помню сейчас. Клянусь... - Давай руку. Он приказал мне растопырить пальцы и вставил между ними карандаши. - Сейчас начну сжимать и буду жать до тех пор, пока не выжму все! Но я не советую упрямиться. Зачем зря мучить себя? Вы не хотите назвать фамилии, чтобы сохранить козырь на всякий случай. Так? Он посмотрел мне в глаза: - Вы держите этот козырь, потому что боитесь меня? - Да. Я боюсь вас, и вы боитесь меня. У нас одинаковое положение. - Нет, у меня преимущество. На этот раз вы сидите у меня в качестве пленного. Но... можно говорить по-деловому. Как вы считаете? Я кивнул головой. В дверь постучали. Харшбергер бросил карандаши на стол и вернулся на свое место. - Войдите! - крикнул он. Вошла секретарша и положила на стол листок с прикрепленной к нему карточкой. Затем подняла с пола зажигалку и, передав своему начальнику, вышла. Пробежав карточку, он удивленно посмотрел на меня и приказал повернуть голову. Я повернул. Он протяжно свистнул. - Шрам на месте. Значит, это вы. - Он откинулся на спинку кресла и тихо засмеялся. - Я так обрадовался нашей встрече, что совсем забыл о том, что вас уже давно нет в живых. Ваш труп был найден на дворцовой площади, сожжен и пепел передан вашей семье. Эти данные совершенно точны. Картотека второго отдела основана на самых достоверных сведениях. - Разумеется, - вежливо подтвердил я. - А ловко придумали, мерзавцы! - сказал он с восхищением. - Только азиаты могут придумать такое... одни зарезались, а другие присвоили их трупы... Понятно, почему почти все, кого мы включили в разряд "Тигры", оказались мертвыми. Значит, они так же мертвы, как вы... Тело в могиле, а дух шатается по городу. - Это получилось только со мной, и то случайно, - сказал я, опустив глаза. - Я приготовился умереть, но мне помешали... а потом как-то не пришлось. Но мои друзья действительно покончили с собой, как подобает доблестным людям. Их почетная кончина... - Короче говоря, вы струсили. А кто эта ваши доблестные друзья? Я назвал имена Дзинтана, Муссолини, Кацумата и Минэ. Когда я сказал, что все они в свое время служили в штабе Квантунской армии, Харшбергер записал их имена и спросил, окончил ли кто-нибудь из них школу Накано, выпускавшую работников секретной службы. Я ответил, что школу Накано кончили Муссолини и Кацумата. Харшбергер опять что-то записал. - У вас прекрасный послужной список, - сказал он и похлопал по листку, прикрепленному к карточке. - Вы имеете богатый опыт секретной службы на материке. Думаю, что вы окажетесь нам полезны. Начнем с того, что вы дадите сведения по некоторым вопросам. Садитесь сюда, господин дух. - Он показал на кресло у стола. - Хотите сигарету? - Очень прошу дать мне хиропон, - сказал я, подойдя к столу. - Может быть, найдется у кого-нибудь... Мне очень нехорошо... - Вы тоже принимаете? - Он вытащил из верхнего кармана коробочку и протянул мне. - Только у меня таблетки. Я жадно проглотил две таблетки сразу. Он написал вопросы и передал мне. Мне предлагалось сообщить, какую работу я вел в шанхайском органе специальной службы, перечислить секретных агентов, работавших по моим заданиям среди гоминдановцев и в тайном уголовном обществе Хунбан, и изложить все, что мне известно о деятельности так называемого "института Тоа-добунсеин" - нашего разведывательного органа в Шанхае, который вел работу против красного подполья. - Возьмите эту бумажку домой и приготовьте ответы. А я подготовлю другие вопросы. Где вы живете? Узнав мой адрес, Харшбергер позвонил куда-то и, вызвав майора Шеррода, спросил, известна ли ему контора Ии. Получив ответ, он положил трубку и сказал: - Не говорите этому Ии о том, что вы были здесь, и о нашем разговоре. Даете слово? Можно верить вам? - Даю слово. Японскому офицеру можете верить. Харшбергер закурил трубку. Докурив ее до конца, он оказал: - Если считать, что сведения картотеки верны, то подполковника-тигра нет в живых, и следовательно, его нельзя судить. Так? - Если суда не будет, то все, что знал покойный подполковник, останется тайной навсегда. Мертвецы - лучшие хранители тайн. - Договорились! - Он встал и, черкнув на обратной стороне листочка номер своего телефона, передал мне. - Позвоните, когда будут готовы ответы, и мы увидимся. Помните наш разговор при первой встрече? Мы говорили тогда о будущем... - Вы говорили о будущем американском варианте "плана Исихара"... - Да. Будущее, о котором мы тогда говорили, стало настоящим. У нас теперь общая цель - спасти Восточную Азию от красного потопа. Мы союзники. - Ваш союзник растоптан, и у него голые руки. - Не преувеличивайте! Вы вовсе не растоптаны. А что касается голых рук, то это дело поправимое. Вы провели, согласно нашим указаниям, демобилизацию армии так организованно, что в любой момент сможете совершить обратный процесс с такой же быстротой. - Он подмигнул мне и протянул руку. Я пожал ее. Он вложил в конверт мешочек с амулетом, медицинское свидетельство и листочек и протянул мне. - Можете больше не скрываться. Свидетельство, выданное вам на Иводзима, - подлинный документ. Берите. Ваше пребывание в бесте кончилось. Поздравляю. Я взял конверт: - Хорошо, что наш разговор кон