низонах и заставах противника в ближайших деревнях и в Великой Губе. А потом видно будет. - Все, что в моих силах - выполню, - коротко ответил Сюкалин. Встретиться условились через три дня. В случае если у Скжалиных окажется кто-либо из посторонних, он вывесит на крыльце белую тряпку. Глава 7 РЖАНСКИЕ С тех пор, как члены подпольного райкома и разведчики высадились на Заонежском полуострове, уже прошло несколько дней. Немного казалось бы. Но у тех, кто работает во вражеском тылу, свое мерило времени: каждый час, а иногда и минута несет с собой большие перемены. Всего несколько дней, а сделано немало: выяснена обстановка в ближайших деревнях, определено, с какими людьми и когда могут встретиться подпольщики, собраны первые данные о гарнизонах противника, подготовлены листовки. Однажды утром Бородкин подошел к Даше: - Сегодня разрешаю тебе выйти в деревню Оятевщина, пойдешь с Орловым. Там сейчас живет семья Ржанских. Орлов и Гайдин говорят: хорошие люди. У них есть сын, поговори с ним. Не знаю, комсомолец ли он, но если и не комсомолец, все равно привлекай к работе. Только осторожно. Так, чтобы парня под удар не поставить. Дудкова попрощалась с Бородкиным и побежала искать Орлова. С комфортом устроившись в кустах, он чистил свой маузер. - Алексей, с тобой иду, знаешь? - Знаю. Только умеешь ли ты, Дарья, ходить? - Ничего себе вопросик! А мне по наивности казалось, что я уже в годовалом возрасте ходить научилась. - А как ходила тогда? - Осторожно. - Вот-вот. Именно осторожно. Так имей в виду: ты сейчас снова в годовалом возрасте. - То есть как? - А так. Заново ходить должна учиться. В разведке все по-другому. - Знаю. Учили! - даже рассердилась девушка. - Учили. Это верно. Но одно дело - теория и совсем другое, когда ты в жизни вдруг повстречаешься с вражескими солдатами. - Пойду себе дальше, и все. - Не советую. А впрочем, для каждой ситуации - свое решение. И Орлов стал рассказывать Даше о том, что давно успел освоить на трудной тропе разведчика. Поделился он и своими мыслями о семье Ржанских, которую знал еще до войны. Потом свела его судьба с ней во время прошлого рейда в тыл. Был тогда Ржанский старостой в деревне Ямки, а потом сумел отказаться от этой "чести", сослался на болезнь. Мужик он с головой. Знает, что делает. С ним - младший сын. Остальные братья в Красной Армии служат. Саша Ржанский, по-моему, парень дельный, но горяч не в меру. За ним нужен глаз: чтобы себя и других необдуманными поступками не подвел. Отправиться решили вечером, когда движение по дороге почти прекращается. Ну, а в самой Оятевщине проще. Здесь всего несколько домов. Да и те, по словам Сюкалина, пустовали. Всех жителей выселили оккупанты. Одна семья Ржанских осталась. Финского гарнизона здесь нет. Но на патруль нарваться можно. Обогнув жилье по полям и мелким кустарникам, Алексей и Даша вышли к дому Василия Ивановича Ржанского. Долго присматривались. Деревенская улица пустовала. Наконец Орлов решил войти в избу, а Даше поручил наблюдение. В случае, если заметит что-либо подозрительное, она должна была постучать по раме окна. Дверь открыл светловолосый парень лет девятнадцати. При виде Орлова его большие голубые глаза загорелись радостью. - Алексей Михайлович! Проходите, вот хорошо-то. Дома отец да мать. Чужих нет. Отец давно уже партизан ждет. Рад будет встрече. Орлов обменялся крепким рукопожатием с Александром и вошел в избу. - Василий Иванович, здравствуйте! Здравствуйте, Александра Никитична! - приветствовал разведчик хозяев дома. - Постойте, да это Алексей! Вот радость! Садись, дорогим гостем будешь! - засуетился Ржанский, маленький ростом, худенький, с узкой бородкой старичок. "Э, да старик сильно сдал, - тревожно подумал Орлов. - Да и попробуй не сдать. Всем сердцем человек к советской власти привязан, а должен был в старостах ходить. Между двух огней все время". - Спасибо, но не один я, - вслух сказал Орлов. - Так зови товарищей. У нас, слава богу, пока тихо. Александра, накрой на стол. Орлов вышел на минуту из избы и вскоре вернулся с Дашей. - Проходи, девица, садись, родненькая! - встретила ее Александра Никитична. - Небось, измаялась, бедная. Да ты не беспокойся, мы ведь все знаем, - и она перешла на шепот. - Хозяин-то у меня ждал вас с того берега: "Хоть бы, говорит, от Орлова кто пришел, весточку добрую принес". Измучились ведь мы, а старик мой не может без людей. Всю правду хочет знать. Тут слух прошел, будто этот проклятый Ронгонен, начальник полиции, может знаете, в командировку поехал. Все хвалился, что в Ленинград едет, мол, по Невскому-то проспекту теперь немцы разгуливают. А старик мой не верит. "Врут они, вражины", - говорит. - Конечно, врут, - почти одновременно ответили Орлов и Даша. - Вот у нас и газеты есть, там все сказано. - Алексей вытащил из-под пиджака маленький листочек. Это был специальный выпуск областной газеты "Ленинское знамя" для населения оккупированных районов. Ржанский бережно взял газетку со знакомым названием, подошел к свету, прочитал сводку Информбюро, повторив несколько раз: - "Войска Ленинградского фронта отбили атаки противника на всех участках фронта. Корабли Балтийского флота поддерживали своим огнем действия наземных войск..." - Ага, отбили! - воскликнул он. - Дали жару Гитлеру. - Он весь преобразился, этот худой старик, в глазах которого жила неистребимая сила. - Слышите, что пишут, - продолжал он, - "Пусть земля горит под ногами фашистских извергов". - Он читал, а его сын и жена жадно ловили каждое слово. - Эх, нам бы оружие, - вырвалось у Саши. - Я знаю верных ребят. С ними можно дело делать. Даша уже хотела было сказать, что они с Алексеем затем, и пришли, чтобы привлечь его к делу, но вспомнила: Орлов советовал не сразу начинать разговор об этом, не после первой встречи и обязательно наедине. - Вот спасибо тебе, Алексей Михайлович, подбодрил нас, стариков, - сказал Ржанский. - Я и то думал: не может быть, чтобы немец Ленинград да Москву взял. Конечно, он лют, немец-то, силу большую забрал, а все ж уломается, не согнет он русского. Ох, Алеша, и тяжело под врагом жить, ох, как тяжело. А приходится. Только бы с голоду не умереть. Проклятые ведь все отбирают. Ты чего, мать, забыла? Самовар-то ушел. Хозяйка бросилась к кипящему самовару, зазвенела посудой и вскоре пригласила гостей к столу, стала угощать их всем, что нашлось в печи и на полках. Ужинали и пили чай в полумраке. Горела маленькая коптилка, а окна были наглухо завешаны. За ужином Василий Иванович сообщил Орлову и Даше, что на Волкострове - база морских катеров. Они курсируют вдоль берегов. - Так вы глядите в оба, когда озером возвращаться будете. А в Кургелицах, учтите, не меньше сотни солдат стоит. На дорогах кругом патрули, всех, кто без пропусков, забирают. - А вы пропуск-то мой возьмите, родненькие, - вмешалась в разговор Александра Никитична, - на двух человек он, только куда я его девала? - И добрая старушка начала рыться в ящиках комода. - Вот он, дали нам его, чтобы в волость ходить. У Саши-то свой есть. Поблагодарив хозяйку, Алексей взял синюю бумажку. - Может, когда и пригодится, а сейчас мы и так проберемся. - Вот еще мой наказ, - хмурясь, сказал Василий Иванович. - К Сюкалину в Вертилово не заходите... Ненадежен он, с начальством финским якшается. Орлов ничего не ответил на это, а только подумал: какой же тяжкий крест взял на себя Петр Захарович, быть своим и казаться чужим. Тепло попрощавшись с гостеприимными хозяевами, разведчики вышли в сени и здесь на минуту задержались, пока Василий Иванович выходил на улицу, чтобы посмотреть, все ли там спокойно. Тут-то Саша решил поговорить с Орловым. - Алексей Михайлович, возьмите меня с собой, переправьте в нашу армию. Я здесь без всякой пользы живу, - горячо зашептал он. - Встретимся еще, подумаем. Нельзя тебе сейчас уходить, полиция заподозрит твоих родителей. Как бы худо не было. - Тогда хоть научите, что мне делать? - Скажи, куда нам лучше прийти, там и договоримся. Тут вернулся Василий Иванович и сообщил, что кругом никого не видно. Орлов и Даша еще раз попрощались, вышли на крыльцо. За ними двинулся и Саша. - Я на минутку, папа, не закрывай ворота. Показав рукой в сторону леса, Саша прошептал: - Там, за ригой, я буду ждать. Когда придете? - Послезавтра вечером, часов в семь, - Орлов подумал и добавил: - Если кто будет в деревне, поставь кол к углу риги, к тому, правому, от леса, и толстым концом кверху. - Ладно. Солнце еще не поднялось из-за горизонта, когда Алексей и Даша вышли за околицу. В воздухе пахло свежескошенным сеном и созревающей малиной. Орлов и его спутница, дойдя до леса и держась подальше от дороги, направились в сторону базы. На полпути присели отдохнуть у края поляны. Даше не терпелось высказать свое мнение о Ржанских. - Знаешь, Алексей, у меня такое чувство, будто я у родных побывала. Правда, хорошие люди - старики Ржанские? - Да, добрые и надежные. Я знаю их давно. Василий Иванович умный старик. - А Саша? Мне кажется он... - Давай потом поговорим об этом, - перебил ее Алексей. - Пойдем, уже утро. Некоторое время шли молча. Орлов вспомнил, как горячо и искренне упрашивал его Саша Ржанский взять к себе в "отряд". "Считает, что мы отрядом сюда пришли", - подумал Алексей, а вслух сказал: - Ну, что ж, на Сашу положиться можно. На базу вернулись усталые, но удовлетворенные сделанным. Орлов сообщил Гайдину и Куйвонену о результатах выхода в Оятевщину. Бородкин и Зайков еще не вернулись из Яндомозера, куда они вышли накануне. Надо бы отдохнуть, но Даша не могла не рассказать Васильеву о первой встрече с людьми, прожившими почти год под властью оккупантов, но не сломленными, не потерявшими веру в победу своего народа. - Понимаешь, Павлик, - горячо говорила она, - Ржанская отдала нам с Алексеем свой пропуск. А ведь, отдавая, хорошо знала, что, если мы попадемся с этой бумажкой, и ее, и всю семью уничтожат оккупанты. Какие же это замечательные, верные люди! Павел слушал ее, не перебивая. Потом задумчиво сказал: - Да, ради таких - в огонь и в воду. - А потом уже иным тоном продолжал: - Мне тоже сегодня повезло. Удалось связаться со штабом. Передал разведданные, полученные от Сюкалина. Отчет для партийного центра тоже передан. Работаем. Начало положено. Да, Павел Васильев имел полное основание гордиться своим первым успехом. Позывные его слабенькой рации - позывные из ночи - услышаны. Только тот может понять, как дорог миг вхождения в радиосвязь со своей страной, кто хоть раз испытал, что значит быть оторванным от Родины! В такой счастливый миг забываются и переходы по бездорожью с тяжелой ношей за плечами, и тревожные ночи в осаде, и холод, и голод, и терпеливое высиживание у передатчика иногда в течение целых суток. Да, заонежское подполье начало действовать. Глава 8 ВСЕ ШИРЕ КРУГ БОЙЦОВ Утром, часов в шесть, из Оятевщины на тропинку, ведущую к Липовецкой дороге, вышел Саша Ржанский. Накануне он условился с Мишей Юриным вместе идти в Пески, на лесную биржу. Саша пришел на росстань, где договорился встретиться с другом. Вскоре появился и Миша, чем-то взволнованный и, как показалось Саше, сердитый. - Ты чего хмурый? - Вчера максимовские бабы встретили Петра Лузгина из Вертилова. Его из Петрозаводска пригнали. Сказывали, он отца нашего видел, вместе с ним в одном лагере был. Так вот отец утром, как на работу идти, обратился к офицеру. К врачу попросился. А тот как заорет на него. Подбежали два полицая, а офицер им: "Этот работать не хочет, полечите его хорошенько". Схватили отца, затащили в барак и начали палками бить, ногами топтать, потом уволокли в карцер. После-то Лузгин не видел его. - Сволочи! Эх, Мишка, тряхнуть бы их хорошенько. - А что сделаешь с пустыми руками? - Знаешь, я кое-что скажу тебе, только по секрету. Не проболтаешься? - Когда тебя подводил? - Ну ладно, не обижайся. У меня тут одна газетка есть. Пойдем в сторонку, покажу, - зашептал Саша. Притаились за кустами. Ржанский вытащил из-за пазухи газету. В верхнем правом углу ее черными буквами было написано: "Смерть фашистским оккупантам!" - Откуда она у тебя? - Вчера у дороги нашел, видно, с самолета сбросили, - не моргнув, ответил Ржанский. Быстро пробежав несколько заметок, Миша вернул ее другу. - В поле читать будешь? - Так нельзя. Перепишем сначала печатными буквами, а потом подбросим. - От этого врагу вреда не много. - Не скажи... Но мы недолго с листовками возиться будем. Девчонок к этому делу пристроим, а сами оружие достанем, у солдат стащим, а потом, может, партизаны придут... - Он многозначительно посмотрел на друга. - Пошли, что ли? Саша проводил товарища до лесной биржи, а сам отправился в соседнюю деревню, пообещав зайти за другом в конце дня. На бирже Миша топором соскабливал кору с еловых балансовых чурок. Поодаль от него женщины распиливали поперечной пилой дровяные кряжи. А еще дальше дымили смолокурки и ямы, где старик Матвей Сидоров выгонял смолу и выжигал уголь. Он то и дело покрикивал на женщин, подносивших к его "заводу" смолье. Но Миша знал, что дед покрикивает не зло, а для виду, чтобы обмануть надсмотрщика, который расхаживал по высокому склону над биржей, раскинувшейся на песчаном берегу залива. Дед погонял женщин, а они, не торопясь, брали в руки по чурке и медленно шли к смолокурке. Потом останавливались, обменивались новостями. Миша загляделся на ворчливого старика и не заметил, как сзади к нему подбежал надсмотрщик и ожог резиновой плетью. - За что бьешь! - сверкнул глазами Миша. Тот схватил его за ворот рубашки и потащил к штабелю окоренных балансов. Обида и гнев сдавили горло парню. Он взглянул на штабель, из которого солдат уже вытаскивал гладкую балансовую чурку с узенькой, не более сантиметра, полоской коры. Бросив чурку к ногам Миши, полицейский снова стал бить его хлыстом. Но тут подоспел Саша. - Не смей бить, гад! - закричал он вне себя от ярости и метнулся вперед. Какое-то мгновение прошло, а Саша уже вырвал у солдата хлыст и отбросил в сторону. Надсмотрщик ухватился за кобуру. Женщины пронзительно заголосили. А дед Матвей крикнул: - Беги, парень, беги, да не показывайся на глаза этому ироду. Воспользовавшись суматохой, Саше удалось скрыться, но он был уверен, что надсмотрщик обязательно доложит полиции о его заступничестве, и это принесет много неприятностей. Однако все сложилось самым неожиданным образом. В конце дня полицейский с разрешения командира выехал в Сенную Губу навестить земляка, служившего в береговой охране. Изрядно выпив там и возвращаясь в лодке уже поздно вечером, он перевернулся на своей посудине и едва не утонул. Выручил шюцкоровца патрульный катер. Пьяного доставили в Великую Губу, доложив, при каких обстоятельствах он был обнаружен. Утром разгневанный начальник гарнизона приказал отправить надсмотрщика на передовую за пьянку и несвоевременное возвращение из краткосрочного отпуска. Эту тревожную ночь Саша провел в лесу и лишь утром узнал от Миши, что грозу пронесло. - Приходи к нам на биржу, - сказал Миша. - Там все тебя вспоминают, только и разговоров о том, как ты за меня вступился. - Приду. Только домой сбегаю. Вскоре Саша вновь появился на лесной дороге. Он успел захватить из дома спрятанные под половицей листовки н торопился на биржу. Наконец-то выдалась возможность выполнить задание подпольного райкома. На бирже все были рады появлению Саши. Но боясь привлечь внимание нового надсмотрщика, сначала не вступали в разговор. Но тут надсмотрщик стукнул два раза по куску рельса: это означало, что наступило обеденное время. Дед тихонько подозвал к себе Сашу и, взглянув в сторону расхаживавшего взад-вперед надсмотрщика, сказал: - Ты, парень, не плошай больше. Не горячись, а присматривайся, когда что сказать можно. Погорячишься - голову потерять можешь, а ты исподволь. Вот я смолу курю, да только не впрок моя смола будет им, окаянным. - Заметив приближающегося полицейского, старик заторопил: - Иди, парень, иди от греха. Саша, будто послушавшись, завернул за ближайший кустик, поспешно вытащил из-за пазухи листовку, подхватил одну чурку и, делая вид, что помогает старику, понес ее к дымной яме. - Дед, смотри, что я нашел в кустах, - зашептал он. Старик недоверчиво взглянул на него и, заметив в руках парня клочок бумаги, опасливо покосился в сторону надсмотрщика. Тот был далеко, в другом конце биржи. - Сказывай, какую бумажину нашел? - Листовка, видно, самолеты сбросили, оттуда, с того берега. - Брехня наверно. - Нет, дед Матвей, ты слушай, что тут написано. - Послушаю, но ты, парень, тихо читай, и только когда финн в тот конец биржи пойдет, а я смотреть за ним буду. Как повернет к нам мордой-то, я кашляну. Ты и прячь бумажку. - "Дорогие товарищи! Наши братья и сестры! - тихо, почти шепотом стал читать Саша. - До нас дошли вести о вашей тяжелой жизни в фашистской неволе. Насилие и надругательства, голод и смерть принесли оккупанты на захваченную ими советскую землю. Они мстят нам за то, что советские люди не склонили и никогда не склонят свои головы перед гитлеровскими палачами..." - Погодь читать, парень, опять этот поганый шюцкор в нашу сторону идет, - предупредил дед. - Пронесло. Читай! - "Красная Армия стойко обороняется, с каждым днем наносит удар за ударом по врагу. Она разгромила вражеские армии под Тихвином и Москвой. Сотни тысяч фашистов нашли погибель на русской земле. Найдут себе могилу на нашей земле и все остальные захватчики. Тысячи партизан действуют и в лесах Карелии, мстят врагу за поруганную землю, за кровь и смерть матерей, детей и стариков. ...Пусть земля горит под ногами душегубов. Смерть фашистским оккупантам!" Саша закончил чтение. Дед спросил его: - А от кого бумага, парень? - Тут написано: "К советским людям на территории, временно оккупированной врагом. От рабочих, рыбаков и служащих города Беломорска". - А ведь правду пишут про нашу жизнь-то, и про Красную Армию, стало быть, правду пишут. Ты как думаешь, Сашка, осилит она германца? - спросил дед, утирая тыльной стороной ладони свои слезящиеся глаза. - Конечно, осилит! - Ну иди, сынок, только бумагу не всем читай. Нинка-то болтлива девка, не показывай бумагу ей. Не мог знать дед Матвей, что драгоценный листок бумаги, хранимый под рубашкой Саши Ржанского, уже побывал у многих и ободрил своим обнадеживающим словом не одно истосковавшееся сердце, что не один он почувствовал незримую связь с теми, кто на свободной советской земле думает о таких, как он, невольниках фашистского "нового порядка". Не знал он, что парень уже давал читать листовку и Мише Юрину, и Коле Максимову, и Вере Дерябиной, и многим другим своим друзьям. Среди тех юношей, которые объединялись вокруг Саши, были и двое из деревни Толвуя: Мышев и Андронов. Они вели активную борьбу против оккупантов и тоже начали с листовок. Однако и ими далеко не ограничивается круг людей, у которых потеплели глаза при виде белого листка с мужественными словами правды. Ни дед, ни Юринов, ни сам Ржанский, никто не мог знать, где, в скольких еще деревнях и селах завладел умами людей, напомнил им о борьбе этот маленький листочек бумаги. А он уже делал дело в Великой Губе, в Липовицах, Вигове, Яндомозере, во многих других деревнях полуострова, куда занесли его такие же, как Саша Ржанский, смелые люди. Знал все это подпольный райком. И он действовал, хотя условия были крайне трудные. Возглавлял и направлял эту работу человек со спокойными глазами, о котором лишь его ближайшие соратники знали, что он и есть первый секретарь подпольного райкома. Здесь, в районе, подвергшемся вражеской оккупации, не было ни одного предприятия, где подпольщику можно было хоть как-то закрепиться, устроиться на работу. Коммунисты ушли в партизанские отряды, которые создавались на территории других районов - в более глубоком тылу противника и ближе к его основным коммуникациям. К середине августа 1942 года, когда в Заонежье высадился подпольный райком, здесь осталось лишь несколько человек коммунистов. Подпольному райкому партии, кочующему по лесам южной части полуострова, предстояло связаться с оставшимися коммунистами и комсомольцами, с другими надежными людьми и через них вести работу среди населения. И многое уже было сделано. Две недели подряд ходили Бородкин, Куйвонен, Орлов, Гайдин, Дудкова по деревням, устанавливая связи с патриотами. У подпольного райкома были свои явки в Липовицах, Оятевщине, Вертилове, Вигове, Яндомозере. По его поручению надежные люди ходили в Великую Губу, ездили в Сенную Губу, Кижи, в Леликово. Через них население получало листовки, в которых райком сообщал полученные по радио сведения о положении на фронтах и разоблачал лживые утверждения оккупантов о признании советскими людьми оккупационного режима, предупреждал жителей деревень о подготавливаемых маннергеймовцами реквизициях, о провокационных действиях предателей. Через тех же связных райком получал данные о численности и расположении гарнизонов противника в прибрежных деревнях. Павел Васильев зашифровывал эти сведения и по радио передавал в штаб партизанского движения: "Великую Губу двух пароходах прибыло тысяча четыреста солдат противника, размещены домах сельпо, леспромхоза", "Гарнизон Клименицах сто пятьдесят солдат одно орудие", "Войнаволок пятьдесят солдат, орудие", "Оленьем острове батарея, прожектора". Выполнять поручения подпольного райкома было нелегко и очень рискованно, но люди, подвергая себя опасности, принимали разведчиков и связных, присматривались к вражеским гарнизонам, распространяли среди соседей листовки. Маннергеймовцы, напуганные зимним налетом партизан на береговые деревни, объявили населению о строгом наказании, ожидающем каждого, кто не донесет полиции о появлении в деревне "подозрительных", кто распространяет сообщения, услышанные по радио, кто принимает у себя кого-либо без пропусков и перерегистрированных паспортов. Не обошлось и без предателей. Польстившись на фашистские сребреники, они доносили полиции о всех, кто пользовался авторитетом в колхозах до войны, навязчиво втирались в доверие лучшим людям, стараясь вызвать их на откровенность, с тем, чтобы затем поставить под удар. Так погиб ветеринарный врач Попов из Великой Губы. Фельдшер, работавший с ним до войны, донес оккупантам, что ветврач - коммунист и ждет прихода Красной Армии. Маннергеймовцы ворвались в квартиру Попова, когда тот тяжело болел, и застрелили его прямо в постели. Несмотря ни на что, врагу не удалось сломить сопротивление патриотов, не удалось запугать население ни арестами, ни расстрелами, ни провокациями. Обо всем этом думал Алексей Орлов на пути в Липовицы. Он бывал там уже не однажды, и каждый раз после его прихода росло число людей, помогавших подпольщикам и разведчикам. Сегодня он тоже шел для установления новых связей. Шел не один. С ним была Даша Дудкова. Им предстояло встретиться с одной из жительниц деревни Липовицы Марией Рябовой. Она, как нельзя лучше, подходила для работы среди молодежи. Эта молодая женщина перед войной служила на метеорологической станции, была активной комсомолкой. Девятнадцати лет она вышла замуж, но вскоре ей пришлось проводить мужа на фронт. Сама эвакуироваться не успела. С приходом оккупантов ее отправили в лес на заготовку дров. Встречу Орлова и Даши с Рябовой должна была подготовить Надежда Максимова, тоже жительница Липовиц, выполнившая до этого немало важных поручений подпольного райкома и наших разведчиков. Алексей уже дважды приходил в назначенное Максимовой время и все неудачно: Рябовой каждый раз что-то мешало явиться в условленное место. Алексей боялся, что и на этот раз она не придет. Но не прошло и получаса, как он заметил вдали двух женщин. Орлов узнал одну из них и вышел навстречу. Вскоре подошла и Даша. - Будьте знакомы - Маруся Рябова, я уже рассказывала ей о вас, - отрекомендовала подругу Максимова. - А со мной Даша Дубинина, - представил Орлов Дудкову. Орлов, Даша и Рябова расположились на пеньках, а Максимова стала поодаль, надо было наблюдать за дорогой. После недолгой беседы с Орловым и Дашей Рябова охотно согласилась выполнять поручения подпольного райкома, только предупредила: - Говорят, что кое-кого будут выселять из деревни, подальше от фронта повезут. К нам тоже присматриваются, уже не раз полицейские со старостой заходили в наш дом. Но вы не беспокойтесь, я не попадусь. - Постарайтесь узнать, кто из комсомольцев остался еще в районе, где они проживают, как можно встретиться с ними. Потом скажете мне или тому, кто придет на это место, - говорила Дудкова. - А листовки передавайте только тем, кому безусловно доверяете. Если полной уверенности нет, рисковать не надо. Тогда лучше подбрасывать в местах, где часто бывают жители деревни. И Даша вручила Рябовой несколько листков серой бумаги с текстом, отпечатанным на гектографе. Подошла Максимова: - Алексей Михайлович, в ту ночь, когда вы ночевали в Липовицах, в деревню приходил патруль. Семеро солдат и офицер. Проверяли, нет ли кого пришлых. Я увидела их в окно, да не знала, как предупредить вас. - Ничего, Надя, что не предупредила - и хорошо, я хоть выспался, а то пришлось бы посреди ночи из деревни уходить, - пошутил Орлов. Глава 9 ПАРОЛЬ: "Я ВЕРНУСЬ..." Спустя дня два после встречи с Орловым и Дудковой Надежда Максимова взялась за стирку белья. Она стояла, склонившись над корытом, в облаке пара, когда в кухню вбежала соседка, говорливая тетка Поля. Гостья прямо с порога затараторила: - Ой, Надя! Что в деревне делается! Пришли опять солдаты, с какими-то ящиками в руках, с собаками на ремнях. Искать кого-то будут. - Много солдат? - Много, и в Боярщине, и в Оятевщине, и в Зубове, сказывают, солдаты. - Как пришли, так и уйдут. - Говорят, листовки какие-то в деревнях стали попадаться. Ну и ищут, кто их пишет. А ты пошто вечером стираешь? - А когда днем стирать? Разве что в воскресенье, в другие-то дни ведь на биржу гонят. - Ой, Надя, да ты с мылом стираешь, где взяла-то? Хоть бы кусочек мне! - Привез один добрый человек из Петрозаводска. Себе привез, а я выпросила. От своего кусочка отрезал он. Произнесла, а сама подумала: не скажешь же тетке Поле, что мыло это один партизан дал, когда прошлой зимой здесь рейдом отряд шел. Припрятала тогда подарок. И вот пожалуйста. Потараторила, поохала тетка Поля и на улицу. "Хоть бы не разболтала про мыло, - спохватилась Максимова, - и принес же ее леший не ко времени". А соседка кинулась в другой дом, захлебываясь, стала рассказывать там уже не о солдатах, а о кусочке мыла, появившемся у Максимовых. Был уже поздний час, когда Надежда Максимова отправилась за водой. На дороге ей встретился мужчина лет сорока, финский бригадир Арсунов, славившийся хитростью и грубостью на все Заонежье. Бегающие водянистые глаза его скользнули по Наде. - Надежде Ивановне мое почтение, как поживаем? За водичкой, голубушка? - заговорил он вкрадчиво. - Здравствуйте, Федор Степанович! Ведь как в песне поется: без воды и ни туды и ни сюды. - Это правильно. И без мыльца... А вот без свиданьица с партизанами, голубушка, вполне можно и обойтись... Впрочем, как придут еще, познакомь меня с кем-нибудь из них. Поговорить хочется. - Что вы, Федор Степанович, какие партизаны? А мыльце-то я у соседей в долг взяла. - У соседей так у соседей, - вдруг переменил тон Арсунов, - мыло штука нужная. А про партизан-то скажи, как придут. До свиданьица, голубушка! "Неужели выследили? Не может быть! Кто же выдал? Кто? Надо немедленно предупредить Орлова, посоветоваться с ним". Она хотела тут же связаться с разведчиками. Но сразу же ее обожгла новая мысль: "Может, на это и рассчитывают враги - взбудоражить ее, устроить слежку, а потом схватить всех. Нет, она никуда не пойдет, пока не убедится, что опасность миновала. По всему видно: не из-за болтовни тети Поли про мыло встал сегодня на ее пути Арсунов. Видно, они знают что-то. Но что?" Не у одной Максимовой было тревожно на сердце. Как только стемнело из ворот небольшого дома появилась стройная девушка. Вскоре к ней подошла другая. Идут две подружки, тихо разговаривают. За околицей они встречаются с Сашей и Мишей. Проходят еще несколько шагов молча, а потом одна из девушек, Настя, и говорит: - Когда же кончится эта постылая жизнь, ребята? Когда же? - Настенька, что случилось? - Саша, останавливается, вглядывается в глаза девушки. - А вот сегодня, видели бы вы. Ведь ее палками били... И за что? За десяток картошин. - Кого? - Анну Медведевску. - У-у, паразиты, - не сдержался Саша. - Ничего, скоро узнаете, почем лихо. - И он погрозил невидимому врагу кулаком. Долго еще бродили они вчетвером, тихо рассказывая друг другу невеселые новости, но Саша так и не решился сказать друзьям о том, что так властно вошло в его жизнь за последнее время. "Может, еще рано говорить им", - подумал он. - А теперь к дому, уже темно стало, - сказал Ржанский. Шли молча. У самой деревни Миша с Катей отделились. Саша и Настя замедлили шаг. - Боюсь я, Саша, - как-то тихо, очень тихо прошептала Настя. - Чего боишься, Настенька. - За тебя боюсь. Ты горячий, с характером, а комендант да полицейские примечают таких. - Пусть примечают, скоро и мы их приметим. - Что ты говоришь? - Слушай, Настенька. Только ты никому-никому, даже Кате не говори. Никому, понимаешь! - наклонившись к ней, шептал он. - Здесь есть партизаны, я уже видел их. Пойду к ним. Хорошо, Настенька? - Возьми и меня с собой. - А что? Вот схожу к ним, осмотрюсь и возьму. Знаешь, какие это люди?! Железные! Ничто им не страшно. Да, пожалуй, прав был заонежский парень в своей оценке подпольщиков. Однако не знал он о том, что и им в эти часы не спалось. У Васильева были свои дела: он возился у радиопередатчика, от исправности которого во многом зависела вся деятельность небольшой группы советских патриотов, работающих в тылу. Гайдин стоял на посту и чутко прислушивался к вечернему лесу, не различит ли ухо во множестве шорохов нечто подозрительное, свидетельствующее об опасности. Но все как будто было в порядке. Не спал и Бородкин, хотя лежал на спине, крепко зажмурив глаза. Первый секретарь подпольного райкома сейчас больше всего желал, чтобы товарищи его после трудного дня хорошо отдохнули. Ведь не всегда подпольщик знает, когда ему представится возможность выспаться. Значит, он должен беречь свои силы. Но не спал, нет, не спал Бородкин. Он думал о тех делах, ради которых должен жить здесь, в лесу. Не все они еще шли, как хотелось бы. Медленно, очень медленно подбираются надежные люди. Еще медленнее эти люди вовлекаются в активную работу. Товарищи у него подобрались хорошие. Хотя бы Орлов. У него есть какой-то особый "ключик" к простому человеку. Ему даже грубоватость охотно прощают. А что грубоватость! Был бы человек сердцем чист. Алексей же именно таков. Дарья - ему под стать. Спит девушка. Намаялась. Гайдин - этот подипломатичнее. Васильев - душа-человек. Бородкин слегка разомкнул веки и увидел широко раскрытые глаза лежавшего рядом с ним Куйвонена. Повернул голову в другую сторону: Орлов старательно храпел. Притворяется. Пусть. Да и Орлов не спал. Его тревожили мысли о доме, о семье, о людях, которые доверились ему сполна здесь, в тылу. Вот хотя бы те же Ржанский и Юрьев. Старые знакомые стали родными. Юрьев и Дарье очень понравился, хотя она встречалась с ним всего два раза. Однажды он целую корзину калиток разведчикам принес: "Кушайте на здоровье". А потом добавил: "Одного я не пойму, Алексей. Вот пришли в декабре в наш район партизаны. Так те дали прикурить фашистам. Правда, и сами потери понесли, но зато результаты какие! А вы что: прячетесь в кустах и весь сказ... Не мало ли?" Вспомнилось Орлову, как ответил он тогда: "Может и мало. Но знаешь ли ты, друг ситный, какими данными руководствовались партизаны, когда рейд сюда совершали? Ага, не знаешь? Так я тебе скажу: эти данные мы с Гайдиным, головой рискуя, достали и командованию передали. А нам кто помог? Такие же люди, как ты. Фамилии не назову. Конспирация". Так ответил Орлов. Но был ли он тогда откровенен до конца? Ой, не был. У него душа горела по настоящей боевой работе. Гранатой, зубами рвать врага, не давать ему пощады. Вот это было бы по-орловски. Совсем другие мысли одолевали Тойво Куйвонена. Он вспоминал одну за другой школы, где ему приходилось работать, думал о детях. У этого сильного человека было нежное сердце и мягкий характер. С болью он вспоминал случай, рассказанный кем-то из местных жителей. В одной из деревень оккупанты открыли школу. Для вида, что ли? Занятий в ней почти не было. И вот однажды выяснилось, что один из учеников стащил у финского офицера белую булку. Какая развращенность! Маленького "преступника" солдат притащил в школу. Сюда же оккупанты согнали всех его товарищей. "Спусти штаны", - спокойно сказал солдат, сжимавший в кулаке тонкий, упругий хлыст. Мальчик, смертельно бледный, дрожал от страха. С него силой сорвали одежду, тщедушное тело его бросили на лавку и обрушили на него град ударов. "Звери, звери!" - шептал Тойво и невольно сжимал кулаки. Бородкин приподнял голову. - Приказываю спать, - тихо сказал он. А рано утром они были уже на ногах. - Ну, Даша, готовь жаркое, - сказал Орлов, положив перед нею двух птиц, - а если кто конинки пожелает - пожалуйста. Уже с неделю, как кончились у подпольщиков продукты. Питались одними сухарями, но и тех осталось мало. Гайдин и Алексей два дня ходили по лесу в надежде подстрелить лося, но сохатый не попадался им на глаза. На обратном пути им, правда, удалось подбить двух тетеревов. Но ими долго не прокормишься. Пришлось раздобыть жеребенка, все равно лошади теперь уже не принадлежат населению, их забрали маннергеймовцы. Даша и Васильев приготовили обед. Когда поели, радист, по обыкновению, стал помогать Дудковой мыть посуду, Гайдин подошел к нему: - Надо бы, Павел, связаться с нашими. - Хорошо. - Когда мы послали радиограмму? - Уже неделя прошла. - Вот видишь. В последние дни Васильев долгие часы проводил у рации. Но все безрезультатно. А связь сейчас нужна была, как никогда. Разведчики, выходившие на встречи с Сюкалиным, Ржанским, Юрьевым, Максимовой, приносили важнейшие данные о противнике. Все это надо было немедленно передать. Сюкалин сообщил Орлову, что оккупанты собираются эвакуировать из Заонежья все население. Уборочные работы уже закончены, и эвакуация может начаться со дня на день. Как быть подпольщикам? Переходить ли в другие районы или возвращаться на Большую землю? Одно ясно: если будут угнаны жители, группа останется без нужных связей, лишится главного - возможности встречаться с населением. Их пребывание здесь окажется тогда не только затруднительным, но и бесцельным. А время уже осеннее. Если оставаться, то нужно готовить зимние базы. Но где? Когда? В шалаш вбежал Васильев: - Есть связь! Читайте, только что расшифровал. В радиограмме говорилось: "Советую Миронову направить Зайкова опытным проводником местных жителей продуктами Шалу". В Шалу. Значит, найти лодку и ночью ехать к своим через озеро, мимо многочисленных островов, на которых разбросаны вражеские заставы, наблюдательные пункты, прожектора, проплыть так, чтобы не наткнуться на патрулирующие катера противника. - Кого пошлем с Зайковым? - спросил Бородкин, обводя взглядом всех собравшихся в шалаше. - Ржанского можно, - заметил Гайдин, - надежный парень, и, главное, его исчезновение не будет никем замечено, живут-то они на отшибе. - Так и решим: Александра Ржанского. На другой день в Оятевщину отправились Гайдин, Орлов, Даша и Зайков. Перед деревней, не выходя из лесу, остановились. К дому Ржанского пошел один Орлов. Александр встретил его у дверей и с тревогой спросил: - Алексей Михайлович, как ты пробрался? Ведь сейчас только прошли солдаты. Восемь человек с чемоданчиком. - Восемь, говоришь? И с пеленгатором? Черт с ними. Пойдем, поговорить надо. Когда Орлов и Саша подошли к лесу, Гайдин, поджидавший их на опушке, сказал Ржанскому: - Надо бы съездить с Зайковым в Шалу. Сможете? Возьмете там, что дадут, и назад. А с тем заданием придется погодить. За несколько дней до этого разведчики обсуждали вопрос, как лучше осуществить поджог штаба участка фронта и управления полиции, размещавшихся в двухэтажном доме в Великой Губе. Это ответственное задание поручили Ржанскому. Орлов дал Саше термитную шашку, научил, как ее подбросить. Но вскоре выяснилось, что дом, обнесенный колючей проволокой в пять колов, охранялся усиленным нарядом. Саша ждал удобного случая. Скоро ему предстояло получать новый пропуск. Вот тогда-то он и пройдет в управление полиции. - Съездить-то могу. Да прежнее задание очень мне по вкусу, - сказал Саша, глядя в глаза Гайдину. - Готовь лодку, - будто ничего не услышав, ответил Гайдин. И Саша понял, что его дело - выполнять приказ, раз уж он встал на тропу разведчика. А Гайдин продолжал: - Через два дня вечером придут сюда Зайков и еще кто-нибудь. А шашку принесешь при следующей встрече. Попытаемся сами подпустить огонька в штаб. - Хорошо, лодка будет. - Тогда все, встреча через три дня здесь, в 20 часов. Пароль: "Я вернусь". Ясно? - Ясно. Глава 10 ТРЕВОГА! В Шалу ехать никому из разведчиков так и не пришлось. Через день после встречи с Ржанским, когда, казалось, все уже было решено, подпольщики получили новую радиограмму. В ней говорилось: "Продукты, листовки, батареи - всего восемь мест выбросим самолета 14.09 от 3 до 6 часов раойне К-нав. Ваш сигнал: большой огонь. Следите. Если не будет 14, операцию повторим следующие сутки те же часы". - Видно, понимают там, что не легок водный путь, - сказал Гайдин, прочитав радиограмму. Приняли решение: тринадцатого к ночи всем выйти на болото, подготовить там сигнальный костер и ждать. Накануне Гайдин и Зайков должны были сходить в Оятевщину и предупредить Ржанского о том, что поездка в Шалу отменяется. Орлов и Дудкова в тот же день побывали в Вертилове у Сюкалина и получили у него свежие сведения об обстановке. - Ну как, расстроился парень, когда узнал, что поездка отменяется? - спросил потом Орлов Гайдина. - Даже в лице изменился, говорит: "Не везет мне, думал, после Шалы совсем к вам уйду, а выходит опять сорвалось". - Мне кажется, партизан из него был бы толковый, да и разведчик неплохой. Молод, правда. Но ничего, привыкнет. - А как Сюкалин? - спросил в свою очередь Гайдин. - Подтверждает, что "приятели" наши насторожились. Он слышал, будто листовки где-то нашли. Патрулируют все деревни. К нему тоже заходили. Офицер советовал: "Ты, Сюкалин, сделай так: если придут партизаны, замани их к себе, пригласи чай пить, а нам дай сигнал". - Сюкалин у них не на подозрении? - тревожно спросил Бородкин. - Д