ук выпал сверток. - Это что? - по-фински спросил офицер. - Что это? - уже по-русски закричал один из них и зло взглянул на Юрьеву. - Хлеб, хлеб там, - торопливо ответила она, нагнувшись за свертком. Раскрылась дверь. На пороге появился начальник полиции Туомава, высокий, с серыми, злыми глазами. Дежурный офицер и полицейские вытянулись, замерли. Начальник повернулся к арестованным. - Коммунист? - указал он пальцем на Юрьева. Арестованные молчали. Офицер доложил начальнику, и тот быстро что-то проговорил. После этого Юрьеву и Романова куда-то увели. Перед врагами остался один Юрьев. Небольшого роста, коренастый, он спокойно стоял перед верзилой-начальником и, казалось, не обращал внимания ни на злобные выкрики офицера, ни на яростные взгляды полицейских, готовых броситься на него. Ему вспомнилось все, что он пережил за год войны: и надругательства непрошеных гостей, и выселение из родной деревни, и слезы жены, выгнанной оккупантами из своего дома. И он подумал: "Видно, и мне суждено постоять за своих. Ничего не добьются они от меня". Офицер прокричал ему прямо в лицо, а другой перевел: - Вы, Юрьев, встречались с партизанами? Нам известно, что ездили в Липовицы. Расскажите нам, кого из партизан знаете, где они сейчас? - Никого я не знаю, - ответил Павел Петрович, - и ни с кем не встречался. - Зачем неправду говорите? Вы ездили в Липовицы, встречались с Максимовой, а у нее были партизаны. Она во всем призналась. - Ездил за ягодами и к Максимовой заходил по-свойски, сродни она нам. Партизан у нее не было. А если Надежда напраслину на меня возводит, то этого бог ей не простит. - Врешь, собака! - закричал офицер. А начальник полиции кивнул полицейским. Они кинулись к Юрьеву, стали бить резиновыми хлыстами. Один больно ударил его кулаком в подбородок. Павел Петрович с трудом удержался на ногах. Снова начали допрашивать: - С разведчиками встречался? Где они сейчас? - Не видел, не знаю. - Врешь! - И опять посыпались удары. Потом опять допрос, и снова избиение, еще более жестокое. Наконец Юрьева увели, втолкнули в какую-то темную комнату. Вызвали его жену. Потом она вернулась, и на допрос потащили Романова. Далеко за полночь Юрьева с женой вывели из камеры на темную безлюдную улицу, втолкнули в машину. В окошечко они увидели, что их везут к кладбищу. - Ну, Евдокия, кажись, расстреляют нас. - Что ж, старик, вдвоем жили и умрем вместе. Но кладбище проехали, а машина все шла вперед. И вдруг мелькнул огонек, затем показались дома. Космозеро. Машина остановилась. - Выходи! - закричал полицейский. Их повели к двухэтажному дому, обнесенному колючей проволокой. "Здесь, кажется, был детдом", - подумал Юрьев. Поднялись на второй этаж. Один из конвоиров открыл какую-то дверь и втолкнул в камеру старушку Юрьеву. Но та резко рванулась назад и крикнула: - Павел, возьми хлебца-то, - и, развязав тряпку, стала торопливо разламывать каравай. Полицейский вырвал у нее из рук хлеб: - Сатана! - выругался он и бросил хлеб в дальний угол. Другие кинулись к Юрьеву, затолкали в камеру. ...И вот уже две недели сидит он в космозерской тюрьме. Дважды его водили на допросы в отдельный домик, что в полукилометре от тюрьмы. И сегодня снова привели сюда. Павел Петрович стоит перед столом офицера и видит все то же перекошенное от злобы лицо. Тот же большой стол. А за спиной Юрьева, он знает, застыли двое рослых охранников. У них - гладко оструганные метровые палки. Дважды его избивали этими палками до потери сознания, но он устоял, не испугался пытки, не сказал ни слова. Его спина исполосована. И все-таки он и сейчас ничего не скажет им. Он вспоминает свой арест, все что было до этого, что пережил в тюрьме. Он готов снова перенести такое же, лишь бы не нашли подпольщиков. Да, он встречался с партизанами, встречался с Орловым, носил ему хлеб, выполнял его поручения, а зимой укрывал в своем доме, помогал уйти от погони. Но этого признания они у него не выбьют. Офицер с минуту молча смотрит на Павла Петровича, раздумывая, как сломить волю этого на вид невзрачного мужика. В двух поединках простой рыбак выходил победителем, но теперь фашист надеется во что бы то ни стало добиться нужных ему показаний. Начальство торопит... И снова допрос. Офицер хочет обмануть арестованного показной вежливостью: - Как ваше здоровье, Юрьев? Что скажете о партизанах? Теперь, надеюсь, вы все вспомнили? Говорите. Павел Петрович молчит, хотя он нашел бы, что сказать этому выродку. - Напрасно не признаетесь. Вам же хуже будет, а партизанам все равно никуда не уйти. Если вы не дадите нам показаний сегодня, вы будете расстреляны вместе с ними. Дадите показания - облегчите свою участь и участь своей жены. А так и ее расстреляют. Учитесь у Максимовой. Она все сказала и вот уже давно на свободе. Получила, как это у вас поется, и землю, и волю... Юрьев знает этот прием. Ему хочется крикнуть в лицо врагу: "Врешь, подлец!", но он спокойна отвечает: - Не знаю никаких партизан. - Вы же встречались с ними! Где они сейчас? - Не знаю. В глаза их не видел. Офицер вскакивает, от его напускной вежливости не остается и следа. Он кричит что-то охранникам. Один из них хватает арестованного за голову, нагибает к полу, другой с ожесточением бьет палкой по спине, по ногам. Как будто раскаленным железом прожигает тело Юрьева. Но он, тяжело дыша, по-прежнему молчит. Только одна мысль поддерживает его: "Не сдаться, не выдать". А удары продолжают сыпаться один за другим. Потерявшего сознание Юрьева оставляют на полу отлежаться. Обливают водой. Как только он приходит в себя, его хватают за руки и выталкивают на улицу, ведут опять в камеру. Павел Петрович с трудом переставляет ноги, в голове звон, в глазах зеленые огоньки. Ему кажется, что все идет кругом - дома, телеграфные столбы, деревья. С трудом он превозмогает слабость и думает: "Кажется, пронесло и на этот раз. Не сказал ни слова". А перед тем, как вновь оказаться в темном закутке камеры, он оглядел едва освещенный коридор и увидел, как в соседнюю дверь втолкнули истощенную женщину с измученным лицом. Но глаза ее горели упрямством. Юрьев мог бы поклясться, что это была Максимова. Недели через две их судили. За связь с партизанами. Это была расправа оккупантов с людьми, оставшимися верными своей Родине. Надежду Максимову приговорили к расстрелу. Остальных - к тюремному заключению. Глава 14 У МЕЛЬНИЦЫ Продвигаясь по лесу все дальше и дальше, группа разведчиков и не подозревала о том, что с радистом могла случиться беда. Думали, что отставшие вот-вот догонят остальных. Делали остановки, поджидали и, наконец, убедились, что дело приняло серьезный оборот. В тот момент, когда Орлов с Васильевым устраивались на ночлег под елью, подпольщики тоже сделали привал. - Давайте все обдумаем, - сказал Бородкин. - Ты, Дарья, постой на часах: пока говорим... Итак, двое наших отстали и связи нет. Как нам быть - искать их или двигаться дальше. Если двигаться, то куда? Начинай ты, Тойво. Только коротко. - Я хотел бы услышать мнение Гайдина и Зайкова. Они хорошо знают район. Им виднее... Но, по-моему, надо выручать товарищей. - Позвольте я скажу. - Зайков привстал. - Да, я местный. И у меня, и у Степана здесь семьи, много знакомых. С их помощью нам легче и лодку достать, и продукты, а потом переправиться на тот берег. Вы же сами говорили, что приказ на этот счет есть. - Но нет приказа, чтобы товарищей бросать, - заметил Тойво. - Я так думаю, - вступил в разговор Гайдин. - Нам, разведчикам, было поручено обеспечить условия для работы подпольного райкома. Эту главную задачу мы доведем до конца. Орлов - человек опытный. У него есть рация. Ему известно, где тайник с продовольствием. Наконец, он, действуя самостоятельно, а возможность таких действий предусматривалась заранее, сможет предупредить всех, кто был с нами связан. Нам же задерживаться нельзя. Если вернемся, можем нарваться на засаду или патруль. Так что будем выходить самостоятельно. Тут пока шли, Зайков всем уши прожужжал, что с женой хочет встретиться. Я думаю, не это главное. - А тебе что, не до семьи? - почти крикнул Зайков. - И мне семья дорога. Но когда выполняется боевая задача, о деле думать надо. - Вопрос ясен, - примирительно сказал Бородкин. - К сожалению, нам сейчас не до семей, хотя о них всегда помним... Принимаем предложение Гайдина. Мы с Зайковым уже навещали его близких во время семидневного похода в Яндомозеро. Думаю, что на этот раз там и лодку найдем. Но одно условие: сутки простоим здесь лагерем. Может, наши подойдут. А сейчас - отдыхать. Через несколько дней разведчики, измученные непрерывными блужданиями по лесу, голодные, насквозь промокшие, сумели обойти Великую Губу и приблизиться к Яндомозеру. Остановились в лесу, километрах в двух от деревни. К ней вел узкий полуостровок, образуемый с одной стороны маленьким заливчиком, а с другой - мелководной речкой, у которой стояла мельница. В полночь Гайдин и Зайков отправились на разведку. Долго наблюдали за интересующим их домом. Как будто ничего подозрительного. Но и родные Зайкова на крыльце не показывались. Что ж, надо рискнуть. Зайков крадучись подошел к крыльцу и осторожно постучал в дверь. Открыли. Гайдину из его укрытия было видно, как кто-то радостно всплеснул руками и повлек его товарища за собой. Зайков вскоре вышел из дому. За ним шла его жена, стройная, очень красивая женщина. Она приветливо улыбнулась Степану. А Зайков, в ответ на вопросительный взгляд товарища, заметил: "Все в порядке". Степан понял, что молодая женщина взялась раздобыть для разведчиков продукты и попытается достать лодку. Они условились через сутки ждать ее с двух до шести вечера в лесу, за мельницей. Зайков стал прощаться с женой. Чтобы не мешать им, Гайдин отошел в сторону. И тут вспомнил, что в кармане у него залежались две небольшие шоколадки. Эти маленькие прямоугольные плиточки, размером не больше спичечного коробка каждая, не могли утолить голода пятерых и сохранились так, на крайний случай. "Кажется, двое детей у них", - подумал Гайдин и подошел к Зайковым. - Маша, возьми, вот, ребятам. Женщина с благодарностью приняла подарок, и разведчики вскоре ушли. По пути Зайков подробно рассказал Степану, что сегодня жена обещала обойти всех надежных людей, чтобы разузнать, нет ли у кого лодки. - Она у меня молодец. Из-под земли, что нужно, достанет. Через сутки на встречу с Марьей пошли Зайков, Гайдин и Куйвонен. Они ждали ее дотемна, но напрасно. "Что же случилось? Что помешало ей прийти, - думал Степан, и невольная тревога овладела им. - Что могло задержать Машу?!" К мельнице ходили и на другой день, и на третий. И все безрезультатно. Между тем, положение группы было отчаянным. Подходили к концу хлеб и картошка, принесенные Зайковым из дому. А в деревни ходить рискованно. Кругом - вражеские гарнизоны. Тридцатого сентября Гайдин, Куйвонен и Зайков. еще раз сделали попытку встретиться с Марьей. Стояла не по-осеннему сухая безветренная погода. В лесу было совсем тихо. Они вышли на дорогу, ведущую к мельнице. Услышав какой-то шорох, укрылись за камнями и кустами на склоне овражка, близко подступающего к дороге. Гайдин взглянул на Зайкова: "Что он делает. Сколько раз и я, и Орлов говорили ему, что в разведке курить нельзя". Сделал знак рукой: мол, гаси папироску. И тут увидел: по дороге идет офицер в плаще, а за ним десять солдат. Офицер, худощавый, с холодными белесыми глазами, остановился метрах в двадцати от разведчиков. Потянул носом, подозрительно огляделся, затем поднял руку, показав два пальца, и пошел вперед. За ним двинулись восемь солдат, а двое с автоматами остались на месте. Медленно протянулись еще две-три минуты. Степан чувствовал, что у него немеют бок и рука, но знал - шелохнуться нельзя. Недвижим был и Куйвонен. Оба понимали: если заметят - смерть! Если бы солдат было только двое, но ведь где-то поблизости - остальные. "А может быть, все-таки рискнуть?.." Только подумал об этом Степан, как увидел: со стороны деревни показалась стройная женская фигура. Теперь уже все трое внимательно смотрели на подходившую. Вот она уже совсем близко. Несмотря на серый платок, покрывавший не только голову, но и лицо, Гайдин сразу узнал Марью. "Но почему она идет прямо на солдат. Неужели не замечает их. Ведь ее могут схватить!" Женщина поравнялась с автоматчиками и прошла мимо, даже не повернув головы. В тот момент, когда она начала уже удаляться, произошло нечто совершенно немыслимое. Зайков, который до этого молча лежал за пригорком и глазами, полными слез, напряженно следил за происходящим, вдруг вскочил во весь рост. - Маша! - с рыданием крикнул он и метнулся вслед за женой. Один из солдат дал автоматную очередь. Зайков упал, но тут же приподнялся и бросил гранату. Взрыв потряс тишину леса. Последующего Гайдин и Куйвонен уже не видели. Используя единственный шанс на спасение, они метнулись под откос. Уходя в глубь леса, вновь услышали автоматные очереди и треск ответного выстрела из нагана. - Тойво, левее, - крикнул Степан и сам повернул туда же. С трудом им удалось уйти из-под яростного автоматного огня и оторваться от преследования. До полуночи они скрывались во мху под елками, сжимая в руках оружие. - Пошли, - сказал, наконец, Гайдин. - Кажется, мы поступили не очень хорошо, - заметил Куйвонен. - Почему же? - резко спросил Степан. - Бросили товарища в беде. - Вот оно что... Нет, Тойво, зря берешь на себя такую вину. Вопрос ведь так стоял: или кидаться в пекло за Зайковым, который нарушил дисциплину и чуть всех нас не погубил, или возвращаться и спасать от верной гибели Бородкина и Дарью. Они же без нас не выберутся. Нет, из-за одного истеричного человека рисковать всей группой нельзя. Скажи лучше, почему Маша три дня не являлась на место свидания, а явившись, привела с собой солдат? - То есть как это - "привела". Да она после них пришла. - Хорошо, если так. Но боюсь, что веревочку в руках держал лейтенант. Если же это не так, почему ее солдаты не тронули? Довольно долго еще лежали в кустах Куйвонен и Гайдин. Но вот в нескольких шагах от них, непринужденно болтая, прошли финские солдаты. "Те самые", - отметил про себя Гайдин. - Пошли! - шепнул Куйвонен. - Эта демонстрация подозрительна. Полежим еще. И хорошо сделали, что остались на месте. Часа через полтора, слева от них, стали перекликаться вражеские секреты, находившиеся в засаде. Но скоро и они удалились. - Отправились кофе пить, - заметил Степан. - Теперь и нам можно сматывать удочки. "Что же все-таки с Зайковым? - думал Гайдин, идя к временной базе. - Он, кажется, сразу был ранен автоматчиком. А граната? Не задела его? Нет, он же потом стрелял. Но выстрел из нагана был всего один. Неужели стрелял в себя?" Всю дорогу ломал голову Гайдин, пытаясь разгадать причину внезапного появления солдат на месте, назначенном для встречи с женой Зайкова, но так и не нашел ответа на мучивший его вопрос. "Уж не предала ли Марья?" Но он тут же отогнал эту мысль. Ведь только на днях она по его заданию ходила на берег озера разведать, как там с лодками, а затем встречалась с ними. Да, все было так. А о том, что произошло после, Гайдин узнал лишь много времени спустя. Утром после ночной встречи с разведчиками Марья пришла домой в каком-то особенно приподнятом настроении. Ей казалось, что и она приобщилась к активной борьбе с врагом. Пришла, обласкала ребятишек, сунула им две шоколадки, которые получила от Степана. Получив гостинец, ребята кинулись на улицу. Как не похвастать перед товарищами диковинным лакомством. А тут как назло - полицейский. - Это что у тебя? - спросил он у девочки. - Шоколадка. Мама дала. - А мама откуда взяла? - Из лесу принесла. - Вот оно что... Ну играй, играй... А через час Марья уже была на допросе. - Откуда шоколад? - Господин финский офицер дал. - Как фамилия офицера? - Не знаю. - Припоминайте! Нет, нет не пугайтесь. Бить я вас не буду. Просто прикажу расстрелять и закопать под тем деревом, - офицер, широко расставляя длинные ноги, подошел к окну и показал, под каким деревом ее закопают. - Ну, будете говорить? Ах нет. - И он вызвал солдат. Пыток Марья не вынесла. Сдалась. Сказала, где у нее назначена встреча. И по требованию офицера потом пришла туда. После неудачной облавы на Куйвонена и Гайдина ее бросили в тюрьму. ...Только к двум часам ночи Гайдин и Куйвовен вернулись на базу, где их с тревогой ждали Бородкин и Дудкова. Они слышали отдаленные выстрелы и, конечно, беспокоились за товарищей. И снова группа разведчиков, в которой осталось теперь четыре человека, пробиралась лесами и болотами, стремясь выйти к берегу Онежского озера. Может быть, удастся достать лодку... Прошел день. Затем второй, третий. Питались ягодами да сырыми грибами. Проходя мимо одной деревни, Бородкин и Куйвонен стали о чем-то переговариваться по-карельски. Потом отозвали в сторону Гайдина. - Смотри, Степан, как бы Даша совсем не выбилась из сил. Надо лодку искать. Даже с риском. А то ослабеем, какие из нас потом гребцы. - Да, надо попытаться. - Может быть, мне пойти. Все-таки я знаю финский язык. Мне легче. - Но ведь ты, Георгий Васильевич, не знаешь этих мест, - ответил Гайдин. А сам с теплотой подумал об этом человеке, который физически был менее всех приспособлен к подобным трудностям, но стойко переносил все тяготы походной жизни. - Ничего, - ответил Бородкин Гайдину. - Зато меня никто здесь не знает. Постараюсь скоро вернуться. Перед тем как уйти, Георгий Васильевич тепло простился со всеми, особенно с Дудковой, к которой относился, как к дочери. Уже отправляясь, поглядел на звездное небо и сказал: - А ну-ка, сориентируемся. Где, Дашенька, Большая Медведица? - Вон она, Георгий Васильевич. Видишь? - Вижу. В этих пределах астрономией владею. - Он взял наган и спрятал оружие в боковой карман стеганки. - В боевых делах помогают нам звезды. А ведь созданы они для ученых и для влюбленных. Ну, бывайте... Через несколько часов с той стороны, куда ушел Бородкин, донеслись выстрелы. А затем все стихло. Двое суток товарищи искали его, а на третьи, под вечер, приблизились еще к одной деревне. Когда стемнело, Дудкова вышла из лесу. Подкралась к первому дому, слышит - поют: "Расцветали яблони и груши..." Только хотела войти, как различила пьяные мужские голоса. Постучалась в дверь соседнего дома. Какая-то бабушка впустила ее, приговаривая: - Проходи, проходи, касатка. Усадила на лавку, села напротив: - Не здешняя, видно. А какая ты изморенная. Уж не оттуда ли ты?.. - махнула куда-то рукой и осеклась. - Садись к столу, чайку попьешь. Не раздеваясь, Даша присела и стала пить чай с сахарином. Лишь несколько глотков сделала, как в избу вошел офицер. - Гостья? - Внучка моя, - сказала старушка, - из Великой Губы. Садитесь с нами чай пить. - Можно. Офицер опустился на лавку рядом с Дашей. Внешне беззаботно, а внутренне холодея, глядела девушка на этого человека. Глядела, а сама незаметно прощупывала рукой скрытый под полой куртки наган, находящуюся в кармане гранату. Подумала: "Если что, брошу ему под ноги". Где-то за деревней раздались выстрелы. В избе появился солдат, быстро доложил о чем-то и убежал. Офицер кинулся за ним, расстегивая на ходу кобуру. "Неужели наших обнаружили?" - подумала Даша и тоже заспешила к двери. Старушка засуетилась: - Постой, доченька, возьми, съешь потом, - и она сунула Дудковой в руки корзинку с едой. Даша выскочила на крыльцо. Метнулась через улицу, за изгородь. Пробежала метров пятьдесят - выстрел. Пуля просвистела над ухом. Она упала, проползла немного, свернула в сторону, поднялась и снова вперед. Опять выстрел. Еще раз залегла. Потом снова вскочила, сделала еще перебежку. Выстрелы отдалились. Стреляли в ту сторону, где еще недавно были двое ее товарищей. Теперь девушка без остановки бежала в лес, пересекла небольшую опушку и плюхнулась под кустом прямо в воду. Огляделась: впереди болото. Наконец все утихло. Даша решилась и негромко позвала: - Тойво! Тойво! Вскоре раздались чавкающие шаги: кто-то приближался к ней, не разбирая дороги, ступая прямо по лужам. - Даша? - Здесь я, Тойво. Что, обнаружили вас? - Да, напоролись на патруль. Но, кажется, все обошлось благополучно. - Он говорил, как всегда, спокойно. Но нелегко давалось ему это спокойствие. Видимо, погиб Георгий Васильевич. А тут еще Даша потерялась. К счастью, он оказался поблизости и услышал ее голос. Они пошли к Гайдину. Ночевать решили в стоге сена. И только тут Дудкова почувствовала, как она устала да и промокла насквозь. И еще хотелось есть. Зарывшись глубоко в сено, Даша сунула руку в корзинку, нащупала что-то круглое. По запаху определила - печеная брюква. Пошарила еще - вареный картофель. Поели, отдохнули, немного подремали. Перед рассветом снова в путь. Но куда идти? Где узнать о Бородкине? Где найти переправу? Не обнаружив лодки на берегу Онежского озера, Гайдин решил искать ее где-либо в заливах, глубоко врезающихся в полуостров. На открытых местах оккупанты несли усиленную охрану. Подпольщики повернули на северо-восток, к губе Святуха. Снова переходы, недолгие рейды в деревни. Однажды, вконец изнуренные голодом, они встретили в лесу какую-то женщину. Попросили принести чего-либо поесть. - Сейчас, - сказала она, - ждите здесь. Ждали час, другой. Уже в вечерних сумерках заметили: мелькнул между деревьями знакомый серый платок. Присмотрелись, за ней идут солдаты. Все трое замерли в зарослях. Солдаты прошли по тропинке так близко от Дудковой, что ветка, оттянутая рукой одного из них, больно хлестнула Дашу по лицу. Когда враги прошли мимо, Гайдин повел свою группу в глубь леса. Пройдя несколько километров по самой чаще, разведчики снова вышли к деревне. Здесь Гайдин решил еще раз попытаться разведать что-либо о Бородкине. Все-таки не верилось, что Георгий Васильевич погиб. Степан и Тойво незаметно подкрались к крайним домам, и тут Гайдин заметил идущего им навстречу старика. Тот внимательно оглядел разведчиков и, по-видимому, решив, что с ними можно быть откровенным, сказал: - По деревне вы не ходите, староста увидит - донесет, а то неподалеку днями партизана один подлюга выдал. - Какой он из себя, партизан, не знаете, дедушка? - Сказывали, будто по-карельски говорил. Он пришел в деревню и просил чего-нибудь поесть. Да попал-то на старосту. Тот посадил его чай пить, а сам донес. - И что же дальше? - Ничего хорошего. Стрелять начали. - Уцелел ли партизан? - Не знаю. Только, думаю, погиб. "Неужели Бородкин? Наверное, не нашел лодку, отправился искать нас, да сбился". Во многих еще деревнях пытались подпольщики выяснить что-либо о судьбе секретаря райкома, но так ничего и не узнали. С тяжелыми и печальными думами они шли по лесам и болотам, бережно храня еще надежду найти своего боевого товарища. Все они знали, что эта надежда бесконечно мала и с каждым новым шагом становится все меньше и меньше, но не хотели мириться с мыслью, что нет больше среди них друга. Знали и другое: если он все-таки погиб, они никогда не перестанут видеть его в строю живых. Пройдет много лет, нелегких лет. Много весен прошумит майскими дождями над Заонежьем, заполняя водой безымянные озерки и ламбы. Дети успеют стать взрослыми, а головы героев этой войны посеребрит седина. Но время не властно будет над сердцами, и оно никогда не изгладит из памяти воспоминания о скромном и простом человеке, в котором, казалось, нет ничего героического, но который в сущности был героем. Никогда не перестанет звучать для друзей негромкий голос того, чей взгляд был устремлен далеко вперед, в наши беспокойные, но радостные дни. Разве забудет такие слова Дарья Дудкова: "В боевых делах помогают нам звезды. А ведь они созданы для ученых и для влюбленных. Ну, бывайте..." С этим ушел Георгий Васильевич Бородкин, секретарь подпольного райкома, в последнюю свою разведку, неторопливым шагом, которым хаживал еще в юности по родным лесам северной Карелии, близ тех мест, где были записаны руны Калевалы. Ушел и не вернулся. А те, кто остался, продолжили свой неимоверно трудный маршрут, ибо солдат порой бывает вынужден покинуть седло, но оставшиеся в строю должны выполнить долг до конца. Пройдя лесами и болотами сотню, а может, и все полтораста километров, немногочисленный отряд вышел к узкой, но длинной губе Святухе. По обоим берегам ее раскинулись деревни. В одной из них Гайдин и встретил верного человека, который указал им припрятанную лодку, дал весла, снабдил продуктами. Темной ночью трое разведчиков, обмотав весла тряпками, чтобы не стучали, поплыли на север. Беззвучно и плавно проскользнула лодка под мостом, на котором перекликались часовые, вышла в широкий залив и скрылась в ночной темноте. На всем сорокакилометровом пути по озеру ее не обнаружили ни прожекторы, ни патрульные катера врага. Через десять часов причалили к свободному советскому берегу. Закончился очередной рейд, в ходе которого понесли разведчики большие потери, но многих, очень многих друзей приобрели, вдохнув в их сердца веру в победу. Они доставили командованию важные сведения о противнике, еще больше обогатили свой опыт борьбы на невидимом фронте.  * Часть 2 *  ЛИЦОМ К ЛИЦУ Глава 1 УДАР ПО ШТАБУ Орлов? Заходи, заходи, пропащая душа! - сказал полковник и поднялся навстречу Алексею. - Порядочно водички унес Выг в Белое море с тех пор, как виделись мы с тобой в прошлый раз. Э, как тебя подтянуло. Ну, садись. Рассказывай... Стоя только победные реляции приятно выслушивать. А у вас трудный был поход, с потерями, хотя сделали немало. Немало. Гайдин уже докладывал. Дополняй. Орлов опустился в кресло напротив Александра Михайловича. - Разведданные я уже передал. Похоже, противник с места не двинется. К длительной обороне готовится. Уж куда ему двигаться. Он на Волге Лазаря поет... А если кому двигаться, так это нам. Но пока еще рановато. Да ты говори. Гляжу: не очень доволен сделанным? - А чем гордиться, товарищ полковник. Пора бы уже прижать оккупантов. - Прижмем. Потерпи еще немного. - Никакого терпения нет! - не удержался Орлов. - Юрьева, Максимову, таких людей потеряли, Бородкина схватили, наверно, замучили, а мы все ждем. - Да, это настоящие патриоты. И не только они. Вот мы с тобой в Сюкалине сомневались. - Это "мы с тобой" полковник произнес без всякого нажима, и все-таки Орлов почувствовал скрытый упрек. - Перед Петром Захаровичем за мной большая вина, - дрогнувшим голосом произнес он. - Это настоящий человек. Все время на острие ножа, да что ножа - бритвы ходит. Наши его за чужака считают, а он делает что надо, да еще для шуток силы находит. И меня с Васильевым он снова выручил. И лодку достал, и маршрут наметил. Вот жалко только, что Сашу Ржанского не удалось с собой взять. Ведь уже решился ехать. Но в последний момент говорит: "Не могу, Алексей Михайлович, мать тяжело больна. Сердце у нее плохое, жалко оставлять". И остался. На прощание заверил: "Мы тут без вас будем с отцом действовать. Как сумеем. Согласны любое задание выполнить". Хотели мы выехать восемнадцатого октября. Пришли вечером к Сюкалину, как условились. А он взглянул на небо и говорит: "Надо ждать попутного ветра. При этом-то вы намаетесь, да и не сможете затемно отъехать от наших островов, а утром, чего доброго, увидят с береговых постов. Катера пошлют. Подождем". Пришлось возвращаться на старую базу. Через два дня ветер сменился. Перед отъездом Васильев еще раз зашел к Саше Ржанскому. Матери его не полегчало. Отправились одни. Мимо Оленьего острова прошли хорошо. Так вот... - Ясно, - полковник встал из-за стола, подошел к окну, за которым еще теплился серый зимний день. - Знаешь, почему наш Беломорск Сорокой зовут? - вдруг спросил Александр Михайлович, пытливо глядя на собеседника. - Слышал. Потому что на сорока островах он построен. - Правильно. На сорока островах. Только гондольеров здесь не хватает. Это те, что в Венеции на гондолах ездят. Лодки есть такие у них - гондолы. Ездят и песни поют. - Ну, нам не до песен! - Зря так решил. Нам всегда до песен. Это им, оккупантам, не до песен: рано или поздно их песенка спета будет. А наше дело - пой и бей врага. Только песни новые надо знать. Самые новые... Понял, Орлов? Подходит время новых песен. Каких, интересуешься? Не скажу. Пока секрет. Отдохни как следует, отъешься. Ишь, как отощал: одни скулы торчат. Потом заниматься. Вашему брату, диверсанту-разведчику, многое надо знать. Позанимайся и топографией, и подрывным делом, и на лыжах потренируйся. А потом так и быть: приходи за новыми песнями. Полковник опустил маскировочный занавес, отошел от окна и повернул выключатель. - Разрешите идти? - Иди, дорогой. Орлов вышел на снежную улицу. Город казался вымершим. Дома уже надели на глаза черные очки. Маскировка. Алексей, не торопясь, отправился в общежитие. Из-за угла ему навстречу вышли высокий парень в морской шинели и девушка. Парень очень ловко вел свою подругу под руку, и она тихо пела. "Новые песни пообещал полковник, - подумал Орлов. - Скорей бы!" Месяца полтора прошло, прежде чем Орлова снова вызвали в штаб. Когда Алексей переступил порог знакомого кабинета, Александр Михайлович жестом пригласил его сесть, а сам продолжал читать газету, то и дело подчеркивая в ней что-то красным карандашом. Но вот он поднял на Орлова свои очень добрые и невыразимо усталые глаза. Указав пальцем на лежащий перед ним лист, коротко спросил: - Читал? - Что именно, товарищ полковник? - Ну, коли спрашиваешь что, значит не читал. А почитать следует. Ведь эта статья построена на тех материалах, которые были в ваших донесениях. О Липовицах речь идет. Понимаешь? - Понимаю. - Мрут там люди от голода. - Да что - мрут, - сказал Орлов. - Им и умереть-то спокойно не дают. Одного голодного старика в шута превратили. Как только появится около комендатуры, его заставляют плясать, маршировать. А за это бросают, как собаке, кусок хлеба. Если брать отказывается, бьют. - А ведь у старика этого наверняка дети есть. Да и односельчанам каково смотреть на это?! - Уничтожать надо оккупантов! - Согласен. За этим и вызвал. Вот взгляните на карту. - Когда запросто беседовал полковник с людьми, то нередко переходил на дружеское "ты". Но давая задания, даже самым юным говорил "вы". - Если с рассветом в путь пуститься, - продолжал он, - то к ночи можно добраться до Войгубы. Трудно, но можно. А от Войгубы вам, Алексей Михайлович, лучше знать, как на Липовицы выйти и как обратно целым и невредимым вернуться. Недаром же враги за вашу голову вознаграждение предлагают. - Впервые слышу, товарищ полковник. - А откуда тебе, дорогой, слышать, если это после твоего отбытия случилось. Имею точные данные. Вчера получены. Но вот что непонятно: откуда узнали оккупанты твою настоящую фамилию и приметы: ты ведь анкеты у них не заполнял. Мы же имеем совершенно достоверные данные, что и приметы, и фамилия в объявлениях указаны. Свеженькие данные. Вчера получены. - Мне подозревать некого. Все, с Кем дело имел в Заонежье, люди верные. Хоть режь, не выдадут. Да и знали мою настоящую фамилию лишь несколько человек, самых надежных, что с довоенных времен со мной знакомы. Сюкалин знал. Но этот - кремень. - Кто же? - Вам докладывал Гайдин о непонятном поведении Марьи Зайковой? - А разве Зайкова вас знала? - Она - нет. Но муж... - Муж. Вот ты куда... Он же, видимо, погиб. Да и не имеет он права жену по таким вопросам информировать. А впрочем... - Полковник задумчиво разглаживал широкой ладонью лежащую перед ним газету. - Одним словом, этот орешек тоже надо раскусить. Надо. А теперь перейдем к главному. Орлов, стоя, выслушал боевой приказ: - В первый же вьюжный день отправитесь вместе с Лихачевым и Юдиным на Липовицы. Только сначала разведайте хорошенько. Очертя голову не суйтесь: Сюкалина, вашего подопечного, поспрашивайте. А потом по липовицкому штабу надо ударить, только так, чтобы комар носа не подточил. Понятно? - Понятно, товарищ полковник! - В таком случае, действуйте! Желаю удачи. И полковник крепко пожал руку полюбившемуся ему разведчику. ...28 января 1943 года группа, возглавляемая Орловым, выступила в поход. Разведчики были вооружены автоматами и гранатами. Было их только трое. А в Липовицах противник располагал значительными силами. Следовательно, действовать надо было не числом, а умением. Было теперь умение у Орлова. Как добрая сталь закаляется в огне, так и свойственные натуре этого человека мужество, твердость, находчивость получили хорошую закалку. Он научился не только отлично владеть оружием, ориентироваться по едва различимым приметам, не терять самообладания даже в самой трудной обстановке, но и, если надо, выжидать. Не к месту торопливость, когда речь идет о судьбе большого дела. Да, надо уметь терпеливо выжидать, иногда часами, сутками, чтоб вслед за этим, если надо, действовать подобно молнии. Поздно ночью подошли к тому берегу, где засел враг. Весь восточный край полуострова Войнаволок оказался опутанным проволочными заграждениями. Орлов внимательно пригляделся. Потом подал сигнал: мол, следуйте за мной. Он повел людей в южном направлении и, пройдя метров пятьсот-шестьсот, удачно миновал проволочное заграждение. Не доходя до деревни, свернули в лес. И тут заметили, что на высоте полутора метров над землей протянут телефонный кабель. Чтоб не повредить его, осторожно пробрались под ним. Скоро вышли на дорогу, ведущую в Сенную Губу. Сняли лыжи и метров двести прошагали пешком. Затем снова свернули в лес и встали на лыжи. Так делали несколько раз: если кому лыжня покажется подозрительной, он успокоится, как только увидит, что она прервалась на дороге. Не пожалев времени на все эти хитроумные передвижения, группа прямиком двинулась на Вертилово. Здесь Орлов рассчитывал получить необходимые данные от Петра Захаровича Сюкалина. Подходя к деревне, Алексей уже издали заметил, что в облике знакомого дома что-то изменилось. Разве допустил бы аккуратный Сюкалин, чтобы вот так была разбросана поленница дров? А двери почему раскрыты? Зима все-таки. Подошли вплотную, и сердце у Орлова екнуло. У дома был явно нежилой вид. Вошли. Никого. Разбросана посуда. Даже не все личные вещи хозяев собраны. "Может быть, выселили их, - подумал Алексей. - В таких случаях оккупанты не церемонятся. Час на сборы и выгоняют из дому. А может, арестовали? Но за что? Неужели тот неизвестный, кто так добросовестно описал приметы Орлова, и Петра Захаровича выдал..." С тяжелым сердцем покидал Орлов Вертилово. Многое его настораживало. Ведь и история с Марьей Зайковой до сих пор не разъяснилась. Да и сам Зайков так и не возвратился на базу. А что, если его взяли живым, да еще язык сумели ему развязать? Что тогда? Орлов гнал от себя эти мрачные мысли, но они снова и снова возвращались к нему. - Вот что, ребята, - сказал Алексей, вернувшись к товарищам. - Без данных о том, где живет начальник биржи, где штаб, где охрана - в Липовицы не сунешься. Интересующие нас сведения мы попытаемся получить у кого-нибудь из местных жителей. В лесу решили устроить засаду. Стали ждать. Медленно тянулись часы. Уже давно опустились ранние январские сумерки, когда послышался скрип полозьев и перестук подков. - Стой, - спокойно сказал Орлов, внезапно появившийся в белом маскхалате перед едущими. Лихачев взял лошадь под уздцы. Третий разведчик, находясь поодаль, наблюдал, не появится ли кто еще на дороге. Едущих было трое: пожилой мужчина с тонкими чертами лица и две девушки. - Нас бояться вам нечего. Пройдем в лес, - сказал Орлов. И сани въехали на просеку. - Ну как живется? - спросил Алексей Михайлович. - Да вы не стесняйтесь. Говорите. Свои мы. - Плохо, очень плохо, - ответил мужчина. - Особенно тяжко тем, кто в Песках на бирже работает. Начальник лесозаготовок ходит с палкой. Чуть что не так, бьет по чем попало. - А вы кто будете? - Дегтярев Василий Федорович. Из Кургелиц. - Чего же вас в Липовицы занесло? - После того как партизаны оккупантов в Кургелицах хлопнули, нас выселили. - Так. И вы, значит, при оккупантах пристроились? - спросил Орлов, стараясь вызвать Дегтярева на откровенность. Сам-то он уже понял: этого человека можно не опасаться. - И что, жалуют вас хозяева?.. - Где там! Дочка в столовой в Песках. А я - куда пошлют. Орлова так и подмывало расспросить Дегтярева о судьбе Ржанских и Сюкалина. Но он понимал, что этого делать нельзя. Кто поручится, что Дегтярев по оплошности не проболтается. Скрепя сердце, Алексей решил ждать другого, более удачного случая. - Так. Значит, куда пошлют... А меня вы в лицо знаете? - Вас я не знаю. А вот финны кое-кого из наших разведчиков знают. Неделю назад по деревням объявления вывесили. Какого-то Орлова ищут. Приметы описаны. Награду за его голову назначили. Не вы ли будете Орлов? - Не я. Куда мне до такой знаменитости. Опишите-ка лучше: где штаб помещается, какая там охрана. - Вы что же думаете, втроем на целый гарнизон? - Почему же втроем. У нас две роты в лесу спрятаны. А ты, дорогой, рассказывай. Недосуг нам тут лясы точить. Дегтярев все подробно описал. Сообщил также, что примерно в эти часы в штабе собирается все финское начальство, ужинают на первом этаже. - На первом, говорите? Тем лучше. Страсть не люблю на антресоли подниматься. А что это за начальство? - Начальник лесобиржи, начальник полиции и еще старший из волостного земельного управления. - Знатный народ, гляжу. Чины. Ты, Дегтярев, я вижу, мужик хороший. Посиди здесь, пока мы дело сделаем. А дальше одно тверди: слыхом не слыхивал и видеть не видывал. Ясно? - Ясно. - Хорошо, раз так. Орлов знаком пригласил товарищей отойти в сторону. - Мы, ребята, я думаю, вот с чего начнем: с ихней АТС. Надо лишить их связи. А ну-ка, стригани им провода! - приказал Алексей одному из бойцов. Лихачев, торопясь выполнить приказ, сделал резкое движение, споткнулся и упал, но тут же вскочил и обрезал телефонные провода. Связь Липовиц с внешним миром была прервана. Разведчики по целине стали подходить к деревне. Они сразу приметили тот двухэтажный дом, о котором говорил Дегтярев. Было около восьми часов вечера, когда все трое подобрались к штабу и залегли здесь в кустах. Во всех окнах горел свет. Было видно, как в одной из комнат первого этажа молодая женщина расставляет посуду. Вскоре в комнату вошли трое мужчин, высоких, дородных, и расселись за столом. Один из них вонзил штопор в пробку бутылки с вином. - Давай сквозь окно и катанем по ним, - шепнул Лихачев, хитро поблескивая глазами. - Нет, это некультурно будет, - ответил Орлов. - Юдин, схоронись за поленницей и, если что, не дрейфь. А ты, Лихачев, за мной! Я беру на себя двоих, что у окна. Ну,