збужденно засмеялся Ряба. -- Белоснежка! Санитаркина дочка! Девка, говорят, -- чума! -- Ряба, ты договориться с ней можешь? -- воровато оглянувшись, придвинулся Пиночет. -- Да чо договариваться! Безотказная, как автомат Калашникова, -- бери да веди. А куда вести-то? Ее через два караула протащить надо. -- Да нет, мужики, пустой базар, -- спокойно сказал Лютый. -- А нам тут три месяца еще трубить. Залетим -- кранты. Пацаны разочарованно затихли. -- Слушай, Лютый, а ты пошел бы с этим обмылком? -- спросил Джоконда. -- А ты нет? -- Я нет, -- пожал плечами Джоконда. -- Из помойки жрать -- лучше с голоду сдохнуть. -- А я жрал! -- Лютый упер в него бешеный взгляд. -- Ты хоть раз подыхал с голодухи-то, так, что заснуть не можешь? Так что ж ты пасть-то разеваешь? Нам на ужин три ложки столярного клея на тарелку кинут, а мы потом по городу бродим, смотрим, как ты в кабаке за стеклом свою телку гуляешь, чтоб тарелку успеть схватить, что осталось! Понял? -- заорал он, сгреб Джоконду за грудки и рывком притянул к себе. -- И бабы у меня такие только были! -- мотнул он головой вслед Белоснежке. -- И других не будет! -- Хватит, ребята, не надо, -- сказал Воробей. -- А ты заткнись, пернатый! Бабу сперва понюхай, потом голос подашь! -- отмахнулся Лютый. -- И не нужны мне другие, понял! -- Лютый изо всех сил тряхнул Джоконду. -- Не нужны мне твои, ты понял, а ты к моим не лезь! Из помойки жрать? Она, может, лучше, чем все твои цыпы на цырлах! Хоть слово еще скажешь -- землю есть будешь, понял?! -- Он еще мгновение мерил Джоконду бешеными глазами, оттолкнул, повернулся и пошел к казарме. -- С виду -- как будто пластилин. -- Добродушный пожилой майор продемонстрировал зеленоватый кубик и отдал его Джоконде. -- Ну-ка помяли все, помяли, пощупали! Вот так! Окружившие его пацаны принялись старательно мять, раскатывать в ладонях свои кубики. -- Легко мнется, принимает любую форму, -- неторопливо продолжал рассказывать майор. -- Вроде бы безобидная детская игрушка, у каждого дома такая была, каждый лепил зайчиков-белочек. А между тем сейчас у вас в руках мощное и эффективное оружие -- пластическое взрывчатое вещество. Проще -- пластит. У него, конечно, есть химическая формула, которую вам знать не обязательно. Пластит -- вещь незаменимая и поэтому входит в набор вооружения каждого десантника. Возникает вопрос -- почему?.. Ряба, едва сдерживая смех, незаметно толкнул Пиночета и кивнул на Джоконду. Вскоре все отделение давилось от смеха. Невозмутимый, как обычно, Джоконда слепил из пластита детородный орган. -- Во-первых, в незаряженном состоянии он абсолютно безопасен, удобен в хранении, всегда под рукой. Как говорится, карман не тянет... Джоконда наглядно проиллюстрировал слова майора. Пацаны скисли от смеха. -- Но в боевом применении он исключительно эффективен и обладает большой разрушительной силой... -- с выражением продолжал майор. Джоконда, грозно сведя брови, привел муляж в боевое состояние. -- Однако для работы с ним требуются определенные навыки. А именно... Воин! -- Майор требовательно протянул руку к Джоконде. Тот, растерявшись от неожиданности, отдал ему свое произведение. Майор, не взглянув, взял и продолжил лекцию: -- Есть два простых солдатских правила. Первое: чем крепче сомнешь, тем сильнее рванет. Правило второе: не лепи куда попало. Сначала надо обнаружить наиболее уязвимую точку объекта. Лучше всего найти какую-либо щель и забить его туда как можно глубже. На следующем занятии мы с вами займемся практикой... Пацаны уже едва держались на ногах. Майор близоруко покосился на них, не понимая причины такого веселья в серьезном вопросе. -- Однако сама по себе эта штука не сработает. Для того чтобы произвести взрыв, нужно что? Правильно, нужно вставить детонатор. -- Майор продемонстрировал детонатор, вставил его в пластит -- и только тут обнаружил, что, собственно, держит в руке. Пацаны, уже не сдерживаясь, покатились со смеху. Майор побагровел. -- Фамилия? -- медленно поднял он глаза на Джоконду. -- Рядовой Петровский, товарищ майор. -- Это залет, воин! -- сказал сквозь зубы майор. -- Буду вынужден доложить вашему командиру! -- И, держа в вытянутой руке вещественное доказательство, двинулся через плац, сопровождаемый изумленными взглядами марширующих мимо солдат. -- Попал ты, Джоконда, -- сказал Стас. -- Дыгало после отбоя кликнет. Джоконда на карачках, сдерживая тошноту, драил зубной щеткой толчок. В сортир заглянул Серый: -- Сержант зовет. -- Он проводил Джоконду сочувственным взглядом. Джоконда вошел в сержантскую каморку. На столе лежал пластитовый шедевр. Дыгало сидел в кресле, неторопливо курил медный резной кальян. -- Хорошо слепил, -- наконец сказал он. -- Жизненно. Джоконда молчал. -- А красками умеешь? -- Я вообще-то на живописи учился, -- осторожно ответил Джоконда, не понимая, к чему клонит сержант. -- Портрет можешь? Вот такой, -- показал Дыгало размер. -- Могу. -- Я, это... -- неловко отводя глаза, начал сержант. Он волновался, поэтому говорил труднее обычного, подергивая головой. Вообще удивительно было видеть его не орущим внадрыв, а смущенно подыскивающим простые человеческие слова. -- Я... Девчонка моя пишет. Вот... -- показал он аккуратную стопку конвертов. -- Перед войной познакомился... Фотку все просит. А что я -- такую вот пошлю? -- указал он на изуродованную щеку. -- Старую послал бы, да сгорели все... Ты без этого можешь нарисовать, чтоб красиво? -- Конечно. Только маслом не так быстро, за один раз не выйдет. Дыгало кивнул, опять помолчал. -- Я это... дембельнусь -- к ней не поеду, -- тоскливо сказал он. -- Куда таким уродом... Пусть хоть пока пишет... Пацаны в темной казарме напряженно прислушивались к тишине в сержантской комнате, переглядывались. Стас сполз с кровати, на цыпочках подкрался к двери, заглянул в замочную скважину... Дыгало в парадке со всеми регалиями торжественно замер в кресле. Джоконда, как был, в трусах и шлепанцах, приспособив картонку на стуле напротив, привычно разложив кисти и краски, набрасывал первые мазки портрета. Воробей суетливо, короткими судорожными взмахами кромсал каменистую землю саперной лопаткой, смаргивая заливающий глаза пот. -- Пять минут! -- глядя на часы, спокойно объявил сержант. Лютый, Джоконда и остальные через равные промежутки по прямой линии вгрызались в землю. -- Четыре тридцать! Воробей замахал лопатой еще быстрее. Наткнулся на корень и, поскуливая от нетерпения, принялся рубить его. -- Четыре минуты! Воробей не выдержал и с ужасом оглянулся через плечо. Метрах в тридцати прогревал двигатели танк. От раскаленной брони струился воздух. Танкисты курили, сидя в люках. -- Давай-давай! -- подмигнул ему механик. -- Пошире могилку-то! Поровней! -- Эй, десантура! -- весело крикнул другой. -- Костей там не нарыл еще с того призыва? Мы тут ваших закопали -- немерено! Они захохотали. Механик дал газу на холостом, танк взревел -- Воробей вздрогнул и замахал лопатой как заведенный. -- Пошел! -- Сержант взмахнул флажком. -- Кто не спрятался -- я не виноват! -- крикнул механик, выплюнул папиросу и нырнул в люк. Гусеницы с гулким лязгом натянулись, и танк двинулся вперед, зажевывая траками землю. Воробей, обняв автомат, свернулся на дне неглубокого окопа. Свежий срез земли перед его глазами задрожал, все сильнее посыпались песчинки и мелкие камни. Воробей каждой клеточкой своего беззащитного тела вжался в дно окопа. Тень танка накрыла его, гусеница прогрохотала над головой. Воробей вспомнил наконец про гранату, трясущейся рукой вытащил чеку и бросил вслед учебную болванку... -- Гляди, обоссался! -- вдруг захохотал Чугун, указывая на Воробья, когда все собрались вместе. По штанам у того действительно расплывалось мокрое пятно. Воробей, готовый провалиться сквозь землю, стоял опустив голову. -- Вам-то смех, а у меня койка под Воробьем, -- сказал Ряба. -- Мне чо, с зонтом теперь спать, а, пернатый? Все дружно загоготали. Подошедший сержант молча коротко ударил Рябу тыльной стороной ладони по губам. Гогот тотчас оборвался. -- Ты что-то видел, воин? -- спросил он, приближая лицо вплотную. -- Нет, товарищ сержант, -- забегал глазами Ряба. -- А ты? -- тот резко обернулся и ударил Чугуна. -- Никак нет. -- А ты? Ну?! Расскажи, я тоже посмеяться хочу! -- Показалось, товарищ сержант, -- ответил Лютый. Дыгало оглядел остальных. -- Хоть сопли на кулак мотай, хоть маму зови, хоть в штаны ссы -- но сделай! Умри, но сделай! А он сделал! -- Отделение, одиночными -- огонь! Огонь! Огонь! -- командовал Дыгало. Пацаны лежали на стрельбище. Вокруг поясных мишеней вдали взлетали фонтанчики песка. Лютый, яростно оскалившись, стрелял будто по реальному врагу. Воробей невольно моргал, жмурился на каждом выстреле. Джоконда спокойно, с холодным пристальным взглядом подводил прицел под срез мишени. Потом каждый держал свою мишень, Дыгало шел вдоль строя. -- Все вниз ушло! Не дергай за спуск, суетиться в другом месте будешь... Нормально!.. А тебе, урод, только огород сторожить, в жопу солью стрелять!.. Он остановился перед Джокондой, глянул на кучные пробоины в мишени, потом на него. -- Занимался? -- Никак нет. Наверное, профессиональное, товарищ сержант, -- пожал плечами тот. -- Глазомер развит. Дыгало снова посмотрел на мишень. Достал из кармана пятак. -- Воин! -- Он кинул пятак Воробью и указал на линию мишеней. Джоконда лежал на рубеже, с тем же холодным пристальным взглядом наводя прицел на поблескивающий на солнце пятак. Пацаны столпились за спиной. Ударил выстрел. Под восторженные крики пацанов пробитый пятак, кувыркаясь, взлетел высоко в воздух. Пацаны перекуривали, пока стреляло первое отделение. -- Слушай, Джоконда, -- сказал Серый. -- Вот если честно, без фуфла, чего ты в Афган пошел? Сидел бы в штабе, рисовал -- звали ведь. Да вообще от армии закосить мог. -- Не поймешь. -- Джоконда, как обычно, жевал зажатую в зубах спичку. -- А ты попроще. -- Попроще? -- Джоконда вздохнул, подумал. -- Смотри, -- прищурившись, указал он на стоящий поодаль танк. -- Красиво, правда? Такая мощь, и ничего лишнего, ни одной черточки. Оружие -- это самое красивое, что создало человечество за всю свою историю. Пацаны озадаченно посмотрели на танк и снова на Джоконду. -- Ну? -- пожал плечами Серый. -- Был такой художник в эпоху Возрождения -- Микеланджело. Его однажды спросили, как он создает свои скульптуры. Он ответил: очень просто, я беру камень и отсекаю все лишнее. Понимаешь? Красота -- это когда нет ничего лишнего, никаких условностей, никакой шелухи. А на войне -- только жизнь и смерть, ничего лишнего. Война -- это красиво. Пацаны переглянулись. Лютый зло сплюнул под ноги. -- Я не пойму, Джоконда, -- ты правда дурак или опять стебаешься? Красиво ему, когда кишки на гусеницы наматывают! У нас все пацаны, кто еще не сел, в Афган пошли. Может, хоть что по жизни изменится. Говорят, с орденом придешь -- квартиру дадут. А ему, вишь, красиво. В войнушку решил поиграть со скуки... Джоконда только улыбнулся, щурясь на солнце. Пацаны с разбегу бросались на каменистую землю, били очередями. -- Огонь! Огонь! Огонь! -- орал Дыгало, стоя на колене за цепью. -- Перезарядились! Пацаны откатывались за камень, лежа на боку торопливо отщелкивали пустой магазин, доставали из подвески новый. -- Быстрей, уроды! Или ты стреляешь, или в тебя! Три секунды жизни у тебя! Огонь! Огонь!.. Чугун бил из тяжелого крупнокалиберного "Утеса". Дыгало лежал рядом, глядя в бинокль. -- Ниже возьми! Ниже, я сказал! В горах сто раз срикошетит, пуля расколется, от камней осколки -- чем-нибудь да достанешь! Джоконда целился из снайперской винтовки. Дыгало, изогнувшись, на карачках навис над ним, следя за линией прицела. -- Не торопись! Один твой выстрел десяти рожков стоит! Хороший снайпер -- половина взвода! Воробей с колена наводил гранатомет. Дыгало, обняв сзади, кажется, слился с ним. -- Корпусом целься, корпусом, урод, не руками! Огонь! За спиной у стоящих цепью с гранатометами на плечах пацанов один за другим взлетали клубы дыма и пыли, далеко впереди среди мишеней рвались гранаты... Бэтээр с разворота остановился на полном ходу, из распахнувшихся люков посыпались пацаны. Дыгало подгонял, с силой толкая в спину. -- Пошел! Пошел! Пошел! Стреляя на ходу, пацаны упали за камни и двинулись один за другим короткими перебежками. -- Прикрыли огнем! Не давай голову поднять! Один пошел -- остальные прикрывают! Самолет набрал высоту над долиной. Пацаны сидели вдоль бортов в полной боевой выкладке -- броня, парашюты, набитые боезапасом подвески, автоматы, гранатометы. У Джоконды -- СВД с зачехленной оптикой, у Чугуна ручной пулемет. Над кабиной пилотов вспыхнула красная лампа. -- Готовсь! -- Дыгало распахнул люк. Пацаны встали вдоль борта, пристегнули вытяжные карабины к натянутому под потолком тросу. Сержант быстро прошел вдоль строя, проверяя амуницию и крепления. Загорелась зеленая лампа, пронзительно загудел зуммер. -- ВДВ, вперед! Пацаны с криком "ура", плотной толпой, упершись головой в спину впереди стоящего, посыпались из люка. Дыгало подталкивал их и выпрыгнул последним. Парашюты с резким хлопком открывались один за другим, пацаны, восторженно захлебываясь ветром, смотрели вверх, на расцветшее белыми куполами небо, перекрикивались, указывая вниз, на крошечную, будто игрушечную панораму. Чугун от избытка чувств затянул какую-то дикую ликующую песню без слов. Земля приближалась, десантники отстегнули автоматы и открыли огонь, раскачиваясь от отдачи. Приземлялись один за другим, сбрасывали парашюты и короткими перебежками, прикрывая друг друга огнем, двинулись вперед. Чугун по-прежнему заливался соловьем в поднебесье. Потом глянул вниз, по сторонам -- и умолк. Его отнесло далеко в сторону, внизу был какой-то поселок, а за ним -- площадка для пионерских линеек с высоким металлическим флагштоком, трибуной и фанерными щитами, на которых красовались отдающие салют узбекские пионеры и Ленин, тоже смахивающий на узбека. Загорелые до черноты пацанята играли, носились друг за другом, потом глянули вверх -- и бросились врассыпную. Но Чугуну было уже не до них -- его несло прямо на острый штырь. Чугун в ужасе принялся дергать за все стропы разом, в последнее мгновение с диким воплем, выпучив глаза, судорожно выгнулся -- штырь с треском пропорол штанину, прошел вдоль спины под одеждой, вышел над плечом, уперся в каску -- на секунду Чугун повис подбородком на ремешке каски, затем ремешок лопнул -- каска осталась на верхушке, а Чугун съехал по штырю на землю. Парашют опустился рядом. Он оказался накрепко привязан к флагштоку проколотой в двух местах хэбэшкой, бронежилетом, ремнями парашютов, автомата и пулемета. Чугун мог шевелить руками, но не мог ни наклониться, ни повернуться. Стоя навытяжку, он беспомощно корчился, переступая вокруг столба, пытаясь вслепую расстегнуть карабины парашютной подвески. Пацанята между тем осмелели, обступили его и, весело щебеча по-узбекски, тянули к себе пулемет. -- Уйди! Уйди, черт нерусский! -- отмахивался Чугун. -- Не трожь, говорю! Взрослых позови кого-нибудь! Отца позови! Ты по-русски понимаешь?.. Уже стемнело, Чугун одиноко стоял у своего позорного столба, когда послышался топот, и на площадку выбежали Дыгало и пацаны, взмыленные, усталые и злые. Тяжело переводя дыхание, они остановились напротив, недобро разглядывая прикованного Чугуна. -- Я отойду на две минуты, -- деловито глянув на часы, сказал наконец Дыгало. -- Время пошло. Он отвернулся, доставая сигареты, и в ту же секунду за его спиной послышались звучные удары и вопли несчастного Чугуна. Пацаны в майках-тельниках драили пол в казарме. -- Почта! Почта, пацаны! -- влетел в казарму Ряба, размахивая пачкой писем. Все тотчас с радостным воплем бросились к нему. Из своей комнаты вышел Дыгало -- и пацаны замерли под его взглядом, одергивая форму. -- Вам, товарищ сержант, -- доложил Ряба, протягивая конверт. Сержант молча взял письмо и ушел к себе. Все снова навалились на Рябу, пытаясь выхватить письма. -- Куда? Куда ручонками! -- растолкал тот пацанов. Наконец важно достал первый конверт, прочитал: -- Стасенко! Какой сегодня день-то? -- Среда! Третий! -- Стас с готовностью подставил физиономию, Ряба от души три раза звонко щелкнул его конвертом по носу и отдал письмо. -- Воробьев! Воробей со счастливой улыбкой подставил нос. Пацаны разбрелись по казарме, каждый в свой угол, торопливо, жадно читали письма. Чугун слонялся без дела. Он подкрался к Воробью, заглянул через плечо. -- "Милый мой Воробушек!.." -- с выражением прочитал он. Воробей попытался спрятать письмо, но Чугун выхватил его и отскочил. -- "Девчонки звали меня на дискотеку, но я не пошла. Не хочу без тебя", -- нежно пропел он. -- Кончай, Чугун! -- сказал Лютый. -- Отдай! -- тихо сказал Воробей. -- Что? -- удивился Чугун, оглядываясь по сторонам. -- А, это? -- показал он письмо. -- На, -- протянул он листок. Тотчас выхватил обратно из самых пальцев Воробья и продолжал уже другим, похабным голосом, отступая: -- "Зато вчера сняла двух классных пацанов и теперь оттягиваюсь с ними по полной программе!" Воробей вдруг резко, сильно ударил его в лицо. -- Да ты чо, сука, оборзел? Я же тебя... -- процедил Чугун. Воробей вырвал у него письмо и той же рукой с зажатым скомканным листом врезал ему в челюсть. -- Во дает! -- в восторге крикнул Ряба. -- Давай, Воробей! Давай! Мочи его! -- Пацаны повскакивали с мест. Воробей и Чугун дрались молча, страшно, насмерть, руками и ногами, кружили по казарме, оскальзываясь на бурой жиже, с грохотом опрокидывая ведра и табуреты. Пацаны расступались перед ними. Чугун был сильнее, Воробей легче и подвижнее. Оба уже были в крови -- у Чугуна перебит нос, у Воробья рассечены брови. Наконец Воробей достал Чугуна тяжелым ботинком по ребрам, сбил с ног и навалился сверху, разбивая с двух рук ненавистное лицо в кровавое месиво. -- Стоять! -- раздался крик сержанта. -- Смирно! Они поднялись, тяжело дыша, оба с головы до ног залитые кровью и грязью. -- Залет, воины! -- указал Дыгало на одного и другого. -- Оба ко мне после отбоя! Когда дверь за ним закрылась, Лютый, Джоконда, Пиночет, Ряба кинулись к Воробью, обнимали, хлопали по плечу. Тот, не остывший после драки, бессмысленно водил глазами, оглядывался на побежденного врага. Потом вырвался из рук пацанов и отошел, бережно расправляя скомканный, заляпанный кровью листок. Пацаны вернулись к тряпкам и ведрам, только Стас, все это время неподвижно сидевший с опущенной головой, будто окаменел над своим письмом. -- Ты чо, прилип? -- мимоходом толкнул его Лютый. Остановился, присмотрелся, заглянул снизу ему в лицо. -- Ты чо, Стас? Тот отвернулся, глотая слезы. Пацаны подтянулись ближе. Стас беззвучно плакал, судорожно втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Потом вдруг разорвал письмо, оттолкнул Лютого, бросился к своей тумбочке и стал рвать старые письма, бросая на пол. Пацаны молча смотрели на него. Стас вытащил фотографию, рванул было тоже. -- Стой! -- Джоконда выхватил надорванный снимок из рук. -- Дай сюда! Он вынул один альбом из своей папки, открыл и аккуратно приклеил фотографию Стасовой девчонки на первую страницу. Удивленные пацаны наблюдали за ним. -- Зачем это? -- спросил Воробей. -- Пригодится, -- спокойно ответил Джоконда. -- В случае чего -- открыл, посмотрел: не тебе одному не повезло. Все легче будет. -- Он спрятал альбом обратно в тумбочку. И снова они стояли у подножья щебневой горы с набитыми камнями рюкзаками у ног. Дыгало неторопливо шел вдоль строя, пиная рюкзаки ногой. -- Воин! Сам добавишь или помочь? Чугун торопливо доложил щебня в рюкзак. -- Готовсь! Солдаты вскинули тяжелые рюкзаки на плечи, пристегнули карабинами и снова замерли. -- Задача -- выбить противника, занять высоту и закрепиться! Командир, готовность! -- Товарищ сержант, второе отделение к выполнению поставленной задачи готово! -- откликнулся Лютый. Сержант отошел в сторону, дожидаясь, когда первое отделение доберется до вершины. -- Слушай сюда, пацаны! -- негромко сказал Лютый, не отрывая волчий взгляд исподлобья от ползущих по склону точек. -- Все идем ровно, не отставать, не рассыпаться. Под верхушкой, у того камня, Воробей, Стас и Ряба вперед. Хватайте за ноги и валите на себя, двоих хотя бы. Хоть зубами держите. Главное -- дыру пробить. Чугун, Джоконда, Пиночет -- со мной, остальные следом. -- Вперед! -- заорал сержант. Пацаны с криком бросились на склон. Цепляясь за камни задубевшими пальцами, соскальзывая по осыпи и вновь догоняя своих, они цепью карабкались вверх. Когда вершина была уже рядом, навстречу высыпало первое отделение -- выстроились вдоль кромки, посмеиваясь, возбужденно потирая руки, подманивая к себе. -- Воробей, пошел! -- задыхаясь, крикнул Лютый. -- Чугун, Джоконда, ко мне! Воробей, Ряба и Стас метнулись вперед, мертвой хваткой уцепились за ноги двум противникам и покатились с ними вниз. Лютый, Чугун, Джоконда, наступая коваными ботинками на переплетенные тела, на спины, на головы, рванулись в образовавшуюся брешь и выскочили на вершину, следом ринулись остальные. Схватка разбилась на сцепившиеся насмерть пары. Лютый, как куклу, бросил своего противника вниз, отодрал другого от Джоконды, швырнул следом. -- Отбой! Отбой, я сказал! -- Оба сержанта в четыре руки растаскивали сцепившихся солдат. Оставшиеся в меньшинстве перваки уже сами соскакивали на склон. Лютый еще метался вперед и назад, но драться уже было не с кем, тогда он наконец остановился и заорал в выжженное небо. И остальные подхватили этот звериный ликующий вой, обнявшись на вершине. -- Рядовой Воробьев! -- выкрикнул полковник. Воробей, чеканя шаг, подошел, встал на колено, взял протянутый голубой берет, поцеловал его и край знамени, поднялся и надел берет. -- Служу Советскому Союзу! -- сияющий, едва сдерживая улыбку, отдал он честь. Следом подошли Лютый, Джоконда, Чугун... Вскоре весь полк стоял на плацу в беретах, в полном десантном параде. -- Теперь вы с полным правом. И гордостью, -- рубил фразы полковник. -- Можете носить этот голубой берет. Я не хочу и не буду выделять лучших или худших. Потому что самый главный экзамен. Еще впереди. И сдавать вы его будете там, -- кивнул он за горы. -- На днях вы все. Отправитесь в зону боевых действий. Чтобы выполнить свой интернациональный долг перед братским афганским народом. И сегодня. Я в последний раз. Могу задать вам вопрос. Кто из вас по каким-либо причинам. Не хочет или не может лететь в Афганистан? На плацу воцарилось молчание. Полковник оглядел строй. -- Я не сомневался в вашем ответе... Рядовой Сергеев, выйти из строя! Серый шагнул вперед. -- По просьбе матери и по приказу командования вы продолжите службу поблизости от места жительства. Серый растерянно оглянулся на сочувственные взгляды пацанов. -- Товарищ полковник, разрешите... -- Не разрешаю. -- Полковник чуть смягчил голос. -- Не имею права. Ни как офицер, ни как отец. -- Товарищ полковник!.. -- отчаянно сказал Серый. -- Рядовой Сергеев, стать в строй! -- отрезал полковник. Торжественным маршем, чеканя шаг под оркестр, с развернутым знаменем впереди пацаны прошли мимо трибуны. Серый, не попадая в ногу, шел в середине шеренги, опустив голову, глотая слезы. -- Подъем, второе отделение! -- Дыгало влетел в спящую казарму. -- Подъем! Подъем, уроды!! -- Пьяный, с налитыми кровью глазами, он метался по казарме, скидывал зазевавшихся со второго яруса на пол. Растерянные пацаны кое-как выстроились в трусах около кроватей, не понимая, что происходит. -- Ложись! Ползком марш! Пацаны поползли по кругу между кроватей. -- Быстрей! Быстрей, я сказал! Быстрей, уроды! -- Дыгало подгонял пинками по ребрам. -- Голову не поднимать! -- Он с силой ткнул каблуком в затылок Чугуну, припечатав того лицом в пол. -- Еще быстрей! Пацаны, задыхаясь, ползли на пределе сил, извиваясь всем телом, дробно стуча голыми локтями и коленями. -- Что? -- вдруг остановился сержант. -- Что, не понял?.. Встать! Пацаны вскочили, тяжело переводя дыхание. Дыгало пошел по кругу, оглядываясь. -- Ты что-то сказал, рядовой? -- Он с левой ударил Стаса в зубы. -- Никак нет. -- Может, ты? -- с разворота ударил Дыгало Джоконду. -- Никак нет, товарищ сержант. -- А-а! -- вдруг радостно оскалился Дыгало. Он, хищно пригнувшись, двинулся к Лютому. -- Это ты, воин! -- Он подошел вплотную, лицом к лицу, глядя в упор мутными глазами. -- Ты хочешь что-то сказать, правда! Я же вижу! Ты давно хотел мне что-то сказать! Ну скажи, ну пожалуйста! Ну? Чирикни на ушко! -- Он повернул голову, прислушиваясь. Лютый молчал, глядя на него исподлобья. -- Ну, давай! -- Сержант вытащил его в середину круга. -- Один на один! Как нормальные мужики! Никто не видит! Никто не узнает! Ну! -- Он ударил Лютого. -- Ты -- берет, и я -- берет! Давай! Давай! -- Он ударил еще несколько раз. Лютый только защищался, сдерживаясь из последних сил. -- А может, ты? -- Дыгало выхватил Чугуна. -- Давай! Ну, все на одного! -- лихорадочно обернулся он. -- Вот он я! Вперед, десантура! -- Он стал в стойку посреди круга, сделал выпад назад, пытаясь достать ногой, метнулся в одну сторону, в другую. Пацаны только расступались, молча глядя на него. -- Ну! -- отчаянно заорал Дыгало. -- Есть тут хоть один мужик или чмыри одни позорные?.. Он вдруг остановился и замер, опустив плечи, будто выпустили воздух. Медленно прошел к выходу, не глядя отшвырнув с пути Воробья, и грохнул дверью. В казарме стало тихо, пацаны молча переглядывались. -- Приснилось, что ли? -- сказал Ряба. -- Ага, приснилось... -- Стас сплюнул тягучую кровь, вытер разбитые губы. -- Весеннее обострение. -- Воробей покрутил пальцем у виска. -- Это у них бывает. -- Погоди, -- вспомнил Джоконда. -- Сегодня в штабе говорили: он заявление опять писал, хотел с нами улететь. Сегодня отказ пришел. Сквозь окно видно было, как Дыгало, запинаясь, не разбирая дороги, брел по городку. Потом сел на землю и обхватил голову руками. Ряба торжественно вскрыл трехлитровую жестяную банку яблочного компота. Повел носом и, зажмурившись, сладострастно замотал головой. Остальные тоже, сталкиваясь лбами, понюхали -- и оценили. Они сидели вокруг разложенной на газетке снеди в скупо освещенной сушилке, под развешанными на металлических штангах бушлатами. Ряба зажег спичку и жестом волшебника поднес к банке -- над горлышком заплясал голубой огонек. -- Чистяк! Батяня гнал! -- гордо сказал он, прихлопывая огонь ладонью. Выудил грязными пальцами лезущее через край яблоко и разлил розовую жидкость по кружкам. Они чокнулись и переглянулись. -- Ну что, пацаны? За отлет! -- сказал Лютый. -- Прорвались, пацаны! -- Не верится даже, правда? Они выпили и задохнулись. -- Погоди... сколько градусов-то?.. -- просипел Чугун. -- Семьдесят. А чо, за сто верст бражку слать? Мне б на одного не хватило! Воробей с выпученными глазами искал чем заесть, схватил яблоко, надкусил -- и совсем скис, отплевываясь. Все захохотали. -- Классное яблочко, Воробей? Из райского сада! -- Слышь, пернатый, да ты не пей, не мучайся, -- сказал Чугун. -- Ты яблочка поклюй, тебе хватит! -- Ну чо, по второй сразу? -- спросил Ряба. -- Погоди, не гони. Пиночет, доставай, -- кивнул Лютый. Пиночет разломил домашний пирог, вытащил начинку -- завернутый в целлофан пакет с травой. Свернул косяк, раскурил, передал дальше по кругу. Воробей затянулся, медленно выдохнул, пробуя вкус, пожал плечами, передал Джоконде и сплюнул. -- Трава травой. А в чем кайф-то? Чугун покосился на сосредоточенно напыжившегося, с раздутыми щеками Воробья, его душил смех, он из последних сил пытался сдержать дыхание, коротко хрюкнул раз, другой, выпуская тонкие струйки дыма, и наконец захохотал, невольно заражая смехом остальных. Один за другим все кололись, окутываясь клубами дыма. -- Кончай, Чугун! Кайф уходит! Чо, повело уже? -- Да не... Я, это... -- Чугун все не мог остановиться. -- Как Воробей под танком обоссался!.. Да еще фигурно как-то... Ну ладно... это... но как ты на спину-то себе нассать изловчился? -- Да ладно, а сам-то -- чуть очком на кол не сел! Четыре часа бегали, искали, думали -- в Афган улетел, а он, как пугало в огороде, стоит! -- Лютый!.. -- растроганно сказал Воробей, с трудом уже ворочая языком. -- Ты такой... такой!.. -- Слов ему уже не хватало. -- Ребята! Вы все такие... Вы сами не знаете, какие вы! Я за вас -- все!.. Я вас всех так люблю!.. -- Ну, пернатый нажрался! -- засмеялись пацаны. -- Не наливайте больше, а то на горбу тащить придется! -- А бздиловато немного, а, пацаны? -- сказал кто-то. -- Если уж честно-то, без понтов... Повисла долгая пауза, пацаны смотрели в стороны, избегая глазами друг друга. -- Да ладно... не всех же... -- откликнулся другой. -- Да нет, если сразу -- не страшно. Хуже всего, если покалечит... Я в Ташкенте в госпитале был. Лежат пацаны, палата целая, а каждый -- на полкойки, что осталось... -- У нас во дворе парень вернулся. Сам целый, только осколком мочевой пузырь перебило. Так у него трубка прямо из живота, а к ноге банка привязана. Самогонщиком прозвали... -- Да ладно, кончай! Чего ехал тогда, если очко играет? Дома сидел бы или в стройбате кирпичи таскал!.. -- Товарищ сержант! Вы такой... такой... -- из последних сил ворочал Воробей заплетающимся языком. -- Вы самый лучший! Вы... вы сами не знаете, какой вы!.. Вы для меня -- все!.. Нет, честно! Вы не смейтесь, товарищ сержант! Вы даже престать... представить себе не можете, что вы для меня сделали!.. У меня девушка есть, Оля... -- Воробей полез в один карман, потом в другой, наконец выудил фотографию. -- Вот... Я только ее люблю и вас! Я вас так люблю, товарищ сержант! Можно... я вас обниму?.. -- Он от избытка чувств облапил неподвижного Дыгало. Тот сидел в своей каморке, откинувшись в кресле с мундштуком кальяна в руке, с обвисшими губами, уставившись на свой парадный портрет на стене расширенными во все глаза зрачками, ничего не видя и не слыша вокруг... В серой предрассветной мгле десантники в новой камуфляжной форме-"песчанке", в броне и подвесках с боеприпасами выстроились около самолета. Дыгало подошел к своему отделению. Молча, с каменным лицом смотрел в глаза, коротко обнимал, хлопал по плечу и шагал к следующему. Лютый, Чугун, Джоконда, Стас... Обняв замыкающего строй Воробья, так же молча повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. В две колонны десант поднимался по кормовому трапу. Гулко грохоча тяжелыми ботинками, пробегали в темную глубину самолета и садились на металлический пол "елочкой" -- между раскинутых ног предыдущего, обняв за плечи следующего, лицом к кормовому люку. Наконец последние заняли свои места, и все замерли, напряженно глядя на квадрат мутного серого света в люке. На его фоне видны были только черные силуэты, бесконечная шеренга солдат казалась одним многоголовым, многоруким существом, неразделимым на людей. По нарастающей заревели двигатели, и одновременно начал медленно подниматься трап, перекрывая свет. Вот осталась только узкая щель, уже не различить было лиц, только сотни глаз еще светились в полумраке. Трап с лязгом закрылся, и все исчезло в темноте. x x x Новобранцы спускались по трапу на раскаленную бетонку баграмского аэродрома, с любопытством оглядывались, щурясь от солнца. Поодаль стояли штурмовики-"грачи" и громоздкие "крокодилы" -- вертолеты огневой поддержки с зачехленными пушками и обвисшими лопастями. Пара "крокодилов", отстреливая от хвоста искры тепловых ракет, неторопливо кружила над выжженными солнцем горами, зажавшими аэродром со всех сторон. Сбоку от взлетной полосы стояли, опершись, как на копья, на длинные острые щупы, саперы с разомлевшими от жары собаками на поводках. Из динамиков хрипло гремело "Прощание славянки", а навстречу новичкам к самолету шагала команда дембелей. Две колонны встретились на бетонке -- салаги в новеньком, необмятом еще камуфляже, в панамах с широкими полями, навьюченные амуницией, и дембеля в беретах и щегольских, ушитых в обтяг парадках, увешанные медалями, значками и золотыми аксельбантами, с пижонскими "дипломатами" и японскими магнитофонами в руках. -- Свежанины привезли! -- Дембеля радостно захохотали, скаля белые зубы на бронзовых, задубевших от солнца и ветра лицах. Хотя разница была всего в пару лет, они казались старше на целую жизнь. -- Вешайтесь, салаги! Сразу вешайтесь, чтоб долго не мучиться! Новички молча, настороженно смотрели на них. -- Земляки есть? -- крикнул кто-то из дембелей. -- Из Питера есть кто? -- Архангельские есть? -- Ростовчане? Две колонны на мгновение перемешались, дембеля обнимались с земляками. -- Красноярск! -- Я! -- крикнул Лютый. К нему протолкался дембель с соломенными волосами под голубым беретом. -- Откуда? -- С КРАЗа. -- А я с Ершовки! Здорово, земеля! -- Дембель с силой хлопнул его по плечу. -- Не бзди, прорвемся! Все нормально будет, ты понял? Я улетел, ты улетишь! На, держи. -- Он торопливо снял с шеи почерневший серебряный арабский многоугольник на шнурке. -- Заговоренный! Полтора года -- ни царапины, ты понял? Восемнадцать боевых прошел -- ни царапины! -- Толпа оттеснила его к самолету. -- Носи, не снимай! -- крикнул он. -- Только не снимай! Новые придут -- земляку отдашь, понял? Тебя как зовут? -- Олег! А тебя? -- Что? -- Зовут как? -- Что? Не слышу! -- показал тот. Лютый только махнул рукой... Салаги присели на краю бетонки на сброшенные парашюты, закурили, наблюдая, как транспортник выруливает на полосу. Самолет оторвался от земли и тут же заложил вираж, пронесся над головами, поднимаясь по крутой спирали. Марш в динамиках оборвался. -- Три часа -- и дома... -- вздохнул кто-то. Военный городок был неотличим от таких же в России -- обнесенные колючкой щитовые дома, казармы, клуб, военторг и солдатская чайная, заглубленные в землю склады, плац и стенды с аляповатой наглядной агитацией. Поредевший строй новобранцев томился около штаба. Появился хмурый старлей, выкрикнул по списку: -- Рябоконь, Петров, Демченко, Бекбулатов! Четвертая рота! -- Пока, пацаны! До скорого! -- Пиночет и Ряба помахали своим и отправились за старлеем. На плацу остались только Лютый, Джоконда, Чугун, Воробей и Стас. -- Опять крайние! Чо ж за непруха такая? -- сказал Стас. -- Жрать уже хочется, -- добавил Чугун. Наконец к ним подкатился круглолицый кудрявый прапор -- колобок в мешковатых штанах. -- Ну что, залетчики? -- весело крикнул он. -- Раздолбаи! Алкоголики! Наркоманы! Дебоширы! По вам девятая рота плачет! В оружейке прапор вручил Джоконде СВД. Тот приладил приклад к плечу, осмотрел оптику. -- Это ты, что ли, художник? -- Так точно. Прапор глянул на дверь и понизил голос. -- Баб голых нарисовать можешь? Вот так, с открытку, -- показал он размер. -- И чтоб ядреные! -- Зачем? -- удивился Джоконда. -- Зачем! Бизнес! Половина -- твоя, у меня все по-честному. А я тебя от нарядов освобожу, здесь будешь сидеть рисовать. Договорились? -- Договорились. -- Джоконда, пряча улыбку, расписался в оружейном журнале. -- И вот еще что. Когда деньги получите -- если сигареты или консервы там, в военторг не ходи, у меня дешевле. Только... -- Он со значением приложил палец к губам. -- Для своих, понял? -- Понял, товарищ прапорщик. Чугун в той же оружейке изумленно разглядывал ручной пулемет с расщепленным, обколотым прикладом и погнутыми сошками. -- Чего он обгрызанный-то весь? -- Это пулемет геройски погибшего рядового Самылина! Он из него восемь духов положил и орден получил! А что поцарапано немного -- так это он гранатой подорвался. Заклеишь! Чугун глянул вдоль ствола. -- Так дуло кривое! Как из него стрелять-то? -- Тебе, можно сказать, честь оказана, дубина! -- обиделся прапор. -- Именное, можно сказать, оружие! Гордиться должен, а он кобенится тут, имя героя позорит! Чугун хотел было возразить, но прапор опередил его. -- Кругом, воин, я сказал! -- гаркнул он. -- Шагом марш! Салаги вошли в казарму, остановились на пороге, оглядываясь. -- Салабонов пригнали! -- лениво прокомментировал кто-то из дальнего угла. -- О, зеленая поросль! -- С ближней койки спустил босые ноги и поднялся парень в тельнике и закатанных по колено штанах -- приземистый, ниже Воробья, но невероятно широкий в плечах и груди, с мощными короткими руками в наколках. Не выпуская сигарету изо рта, он подошел к молодым, брезгливо оглядел каждого. -- Равняйсь! Смир-рно! -- скомандовал он. -- Поздравляю с прибытием в доблестную девятую роту! Он склонил голову, прислушался. -- Я не понял, воины! Пробуем еще раз. Поздравляю вас с прибытием в доблестную девятую роту! -- Ура! Ура! Ура! -- грянули салаги. -- Забодал, Хохол! -- приподнялся кто-то из дедов. -- Иди на плацу их гоняй, дай поспать! -- Вам слова не давали, ефрейтор, -- не глядя ответил тот. -- Меня зовут сержант Погребняк, -- продолжал он, прохаживаясь вперед и назад перед новобранцами. -- Забудьте, кем вы были в учебке! Здесь вы не отличники и не двоечники, здесь вы вообще никто! И я лично буду драть вас день и ночь, чтобы сделать из вас нормальных бойцов! Салаги уныло переглянулись -- все это было уже знакомо. -- Не понял... -- насторожился Хохол. -- Я внятно выражаюсь, воин? -- остановился он перед Лютым. -- Так точно, товарищ сержант! -- Значит, так... -- Сержант глянул на часы. -- До двадцати одного часа вылизать всю казарму, чтоб блестело, как у кота под хвостом! В двадцать два -- выход на боевое задание! Время пошло! Лютый и следом за ним остальные, пригнувшись, короткими перебежками крались в темноте. Потом по-пластунски подползли к колючке и затаились. За колючкой, огораживающей закуток около склада, стояли клетки. Прапор в трусах и шлепанцах на босу ногу кормил кроликов, подсыпал в клетки траву, чесал их за ушами. -- На, мой хороший... И тебе, и тебе тоже... Ай ты мой ушастенький... Когда он скрылся в дверях, Лютый достал штык, соединил с ножнами и перекусил несколько ниток колючки у земли. -- Слушай сюда. Моя с Воробьем -- первая справа. Джоконда, Стас, -- ваша третья, чтоб не толкаться. Воробей, открываешь и сразу бежишь, я беру -- и за тобой. Чугун, страхуешь здесь... -- Лютый огляделся, коротко выдохнул и скомандовал: -- Вперед! Они проползли под колючкой, потом одновременно бросились к клеткам. Воробей и Стас распахнули дверцы, Джоконда и Лютый схватили по кролику и кинулись прочь. С разбегу упав на землю, проползли обратно и побежали в темноту. Прапор вылетел из дверей с пистолетом. -- Стой! Стой, суки, стрелять буду! -- истошно заорал он. Потерял на бегу шлепанец, споткнулся и растянулся во весь рост. Воробей стоял на коленях, прижав одной рукой кролика к бревну. В другой мелко дрожал занесенный штык. -- Не могу! -- ска